Разделы библиотеки
Эстер. Повесть о раскрытии еврейской души - Эстер Кей - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Эстер. Повесть о раскрытии еврейской души - Эстер Кей - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Кей Эстер
Эстер. Повесть о раскрытии еврейской души
| Предыдущая страница | Следующая страница |
11. Марьина Роща
Небольшой деревянный дом, окрашенный в голубое, стоял на задворках массивного, жутковатого здания КГБ. Я отыскала этот синагогальный дворик с забором и калиткой в пятницу вечером, потратив на поиски и расспросы добрую пару часов.
Поверх фасадного окна виднелась резная деревянная звезда под крышей, звезда Давида, памятная мне еще по ростовской синагоге. А на калитке при входе во двор что-то завернутое в целлофан висело по правую руку от входящего. Снег покрывал зубчики голубого забора и весь двор, а также покатую крышу синагоги.
Странное чувство, чувство возвращения в родной дом, заставило меня остановиться и снова и снова обводить этот заснеженный дворик ошарашенным, узнающим и расплывшимся от слез взглядом.
О Г-споди, как совершенны
Дела Твои, думал больной.
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Как сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным Твоим сознавать.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О Б-же! Волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.
…Прочтя наизусть пастернаковские строчки несколько раз и полностью прочувствовав все описанные в них симптомы тоски по Всевышнему, я двинулась ко входу в синагогу. Дверь легко и скрипуче отворилась, за нею были сени, затем еще дверь – и коридор. Из нижнего зала в коридор доносились звуки то ли учения, то ли молитвы.
Пребывая в трансе узнавания, я вбирала в себя это древнее святое бормотание, одновременно чутко улавливая запахи – старых книг, слежавшейся одежды, отсырелых досок и какой-то особенной еды с луком.
По лестнице, темной и узенькой, быстро спустился в коридор некий бородатый человек, который поспешно обратился ко мне:
– Слушайте, зажгите нам свечи! Вы еврейка? Шабос, шабос скоро! Поднимитесь в женское отделение!
То, что я проигнорировала его вопрос, еврейка ли я, почему-то послужило для него доводом, что это, несомненно, так, и он привел меня в женское отделение на втором этаже и указал:
– Вот здесь женщины молятся. А свечи зажгите нам в столовой.
Мы проследовали в столовую – также на втором этаже – и он поспешно подал мне коробок со спичками.
– Зажигайте!
Я как во сне поднесла зажженную спичку к двум свечам.
– Закройте глаза ладонями. Скажите: Борух Ато… Слово в слово за ним я произнесла требуемое благословение на древнееврейском.
– Гут шабос, – сказал человек и вышел.
– Гут шабос, – отозвалась я знакомым мне по книгам Шолом-Алейхема выражением, все еще вглядываясь в маленькие, нежные язычки пламени.
– Гут шабос, гут шабос, – медитировала я с нарастающим счастьем.
В столовой стоял запах селедки, винегрета, свежеиспеченного хлеба и, пожалуй, водки.
– Гут шабос, – пропела я кастрюлям и бутылкам.
В женском отделении, куда я вышла из столовой, никого не было. Стояли простые деревянные стулья и скамьи, перегородка, за которой виднелись книжные шкафы и учебная доска – наверное, тут и преподавали иврит для отъезжающих.
Женское отделение было, собственно, обрамлявшим нижний зал балконом, галереей. Я приникла к перилам и увидела нижний молитвенный зал. Там были люди, обращенные лицами все в одном направлении – туда, где стоял некий покрытый тканью с вышивкой шестиугольной звезды шкаф, по обеим сторонам которого горели свечи.
Среди молившихся были и молодые, и старые, и неказисто одетые, в шапках-ушанках, и элегантные, в черных шляпах и во фраках пушкинской эпохи, однако почти все бородатые.
Молились с книгами в руках, то сидя, то вставая, иногда повышая голоса и вторя ведущему, а то вдруг замирая в абсолютной, трепетной тишине уединения. В конце недолгой молитвы несколько молодых парней принялись танцевать, ухватясь друг другу за плечи, с громким и дружным пением. Евреи, евреи, – взволнованно говорила я про себя.
– Гут шабос, – произнес женский голос за моей спиной.
Я обернулась.
Судьбоносная, как сказал бы Горбачев, минута в моей жизни наступила.
12. Сара
Сара была, в отличие от меня, типичной еврейской красавицей с черными умными глазами, бледной, чуть ли не белой кожей и блестящими черными волосами. А одета она была как принцесса – в черное приталенное платье с белым кружевным воротничком, что заставило меня устыдиться за свои потертые джинсы.
– Тебя с рождения звали Сарой? – недоверчиво спросила я после того, как она представилась.
Как это возможно, чтобы советскую девушку звали Сара? Она ласково улыбнулась и жестом пригласила меня в столовую.
– Идем, сейчас кидуш будет. За едой познакомимся получше, и я тебе расскажу, если хочешь, как получилось, что я Сара.
Мы зашли в столовую, где уже собрались все мужчины, и, скромно стоя поодаль от них, ответили что-то вроде Аминь на произнесенное раввином благословение на бокал вина. Вслед за Сарой я отпила вино из поданного нам тускло-серебряного кубка, а затем она набросила на мое плечо полотенце и объяснила, каким образом нужно мыть руки на хлеб.
Вот чудеса-то! Даже мыть руки – это, оказывается, еврейское дело… – подумала я. – И вино пьют здесь тоже как-то особенно, по-еврейски. Я повторила за Сарой благословение на мытье рук – и впрямь, мои собственные руки ощутили некую святость, появившуюся в них вместе с чистотой.
Сюрреализм какой-то, – решила я.
Мужчины заняли длинный стол, а мы с Сарой примостились в смежной со столовой кухне, где уютно теплились укутанные полотенцем кастрюли с едой на плите, накрытой какой-то железной пластиной.
– А почему огонь накрыт? – заинтересовалась я. Сара деликатно поднесла палец к губам и передала мне кусок хлеба.
– Скажи: Борух Ато… Я сообразила, что опять требовалось произнести благословение. Я была послушна, так как осознавала, что это не просто застывший ритуал, а что-то очень живое и насущное.
Сказав благословение, я увлеклась вкусным хлебом и забыла о вопросе, который хотела задать.
Мы положили себе в тарелки винегрет, селедку, салат из тертых яиц и принялись за еду.
Мужчин мы могли слышать, но не видеть. Через приоткрытую дверь доносились их разговоры на русском, идише и английском языках, перемежаемые смехом и стройным пением. Отблеск субботних свечей из столовой на кухню не доходил, но духовно наполнял и ее, придавая всему какую-то возвышенность.
– …Меня вообще-то Катей звали, – возобновила разговор Сара, – еврейское имя я сама взяла.
Что значит взяла? Имя дается родителями! – мысленно воскликнула я, но решила не перебивать Сару.
– Мой отец, видишь ли, еврей, а мама русская. Я всегда к Б-гу тянулась, но о синагоге ничего не знала.
Я понимающе кивнула – что и говорить, ситуация весьма знакомая, похожая на мою.
– …Поступила я в университет, – продолжала Сара, – на исторический факультет… – А я на журналистике учусь, – вставила я реплику, не утерпев.
– Да? А где ты живешь? В общаге?
– Нет, у тети в Люберцах. А ты – в общаге?
– Нет, не дай Б-г в таком месте жить… Я, к счастью, москвичка.
– Ясно. Ну, давай, рассказывай дальше, извини, что перебила.
– Так вот, два года назад я поступила в университет, и в один прекрасный день подходит ко мне парень и говорит: Катя, почему ты не ходишь в синагогу, ты ведь явная еврейка. Приходи на субботу! Мне стало интересно, а этот парень – он, кстати, тоже здесь присутствует, – привел меня на ближайший шабос сюда, в Марьинку. Сразу представили меня реб Довиду – я тебе покажу его – и расспросили о семье. Тут же выяснилось, что по еврейскому закону, по Торе, никакая я не еврейка.
– Почему? – воскликнула я, представив себе разочарование Сары.
– Потому что определяют по матери, а не по отцу.
– Правда? Ну, и что же ты могла поделать?
– Я не только могла, я и сделала, – сказала Сара, просияв всем своим чудным ликом, – я прошла гиюр.
– И тогда тебя назвали Сарой?
– Ну да.
– А гиюр – это что, посвящение в еврейство?
– Да, вроде того.
– Здорово, – вздохнула я, – значит, еврейское имя получаешь только если проходишь гиюр. А если мне, например, его не надо, то я и имя получить не могу? Жаль. Мне так хочется быть Эстер!
– Ты хочешь взять имя Эстер? – переспросила Сара.
– Очень! У меня так и звучит в ушах: Эстер бас Голда.
– Кто это – Голда?
– Моя мама. То есть она Галина Семеновна, но Циклоп сказал, что она Голда.
– Кто сказал? – совсем запуталась Сара.
– Ну, учитель один. Он евреев не любит. И он так насмешливо сообщил мне в свое время, что имя моей мамы – Голда. В тот же день я утянула мамин паспорт, чтобы заглянуть в него. И точно, там было написано, что она еврейка! Но вместо Голды было Галина.
– Почему ты не спросишь об этом у самой мамы? – удивилась Сара.
– Я спросила. Тогда мама мне и рассказала, что ее родители были евреи. Но распространяться на эту тему она не любит.
– Понимаю, – отозвалась Сара. – Во всяком случае, имя Эстер ты спокойно можешь взять. Реб Довид объяснит тебе, как это делается. А кстати, в следующем месяце будет Пурим, праздник королевы Эстер! Ты здесь появилась как раз вовремя!
Сара встала из-за стола, чтобы подать на мужскую половину второе блюдо – им оказалась горячая разваристая гречневая каша – после чего снова уселась и продолжала разговор.
– Скажи-ка, – переменила я тему, – эта община – как бы подпольная? А все эти иностранцы – раввины?
– Иностранцы – это прежде всего люди Ребе, не обязательно раввины.
– Какого Ребе?
– Любавичского. Он в Бруклине живет и уже долгие годы поддерживает все еврейские общины Союза. Посылает еду, книги, учителей… Благодаря ему все и держится. Раньше было очень тяжело, постоянное давление, слежки, угрозы… Сейчас посвободнее стало. Конечно, все мы под колпаком. Но уже можно одновременно и посещать синагогу, и сохранять место работы или учебы. Это, по крайней мере, позволяет молодежи приходить сюда без каких-то серьезных осложнений. Для парней уже есть иешива, они здесь и спят, и учатся. А девиц, кроме нас с Дорой, больше пока нет.
– Кто это – Дора?
– Приходи завтра утром на молитву, познакомишься, – ответила Сара, дуя на горячую кашу.
– Завтра – вряд ли, – неуверенно сказала я.
Во-первых, утром по субботам есть занятия в университете. Во-вторых, не слишком ли быстро я позволяю втянуть себя в этот внезапно открывшийся мне еврейский мир, так резко отличающийся от привычной реальности?
На сладкое Сара раздала всем какое-то простенькое домашнее печенье, после чего мужчины занялись произнесением застольной молитвы.
Мои свечи догорали.
Москва лежала в снегу – огромная, важная, надменная. Москва и не знала, что есть тут, в районе Рижского метро, в Вышеславцевом переулке, маленькая деревянная синагога, уголок духовного Израиля.
Небо – знало, судя по хитренькому мерцанию звезд, но не выдавало тайну. Снег не был антисемитом. Он нежно убелял все постройки, и синагогу тоже.
Мы с Сарой спустились по лестнице к выходу. Она приложила палец к дверному косяку и объяснила мне:
– Видишь, прибита мезуза. Внутри нее – пергамент с главной еврейской молитвой Шма.
На воротах во дворе также имелась мезуза, и я решила последовать примеру Сары и тоже поцеловать приложенные к мезузе пальцы.
Меня охватило ощущение святости, исходившее от моих собственных пальцев.
– Очень интересно, – только и сказала я.
Сара проводила меня до автобуса, и мне показалось, что она колеблется, сказать мне что-то или нет.
В конце концов она лишь спросила:
– Тебе далеко ехать, да?
– В Люберцы.
– А… Ну, давай, пока. Я тут близко живу. Счастливо!
Мы попрощались, и я со странным чувством вошла в автобус. С меня точно слетела вся чудная святость субботы, и я с ощущением внутренней пустоты оплатила проезд и уселась рядом с парнем в наушниках, который внимал рок-музыке и экстатично дрыгал ногой в такт.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры