Разделы библиотеки
Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Анмут Вера
Ливень в графстве Регенплатц
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 2
В кабинет ландграфа фон Регентропфа заглянул слуга и доложил:
– Прибыл мастер Хайнц Вольфгарт и просит вас принять его.
– Да-да, зови скорее, – отозвался Генрих. – Я его жду.
Слуга вышел из комнаты и через несколько минут открыл двери перед невысоким мужчиной в чёрном берете. Войдя, гость обнажил голову, продемонстрировав седеющие волосы с намечавшейся лысиной на макушке, и вежливым поклоном приветствовал хозяина замка. В движениях мужчины были заметны уверенность и достоинство, но без лишней гордости; черты лица приятны, карие глаза смотрели с добром, сквозь тёмную бороду проглядывала мягкая улыбка. Ландграф поспешил навстречу гостю:
– Здравствуйте, мастер Вольфгарт! Рад, что вы так быстро приехали. Вы прибыли в Регенплатц на корабле?
– Да. Путешествовать по воде мне доставляет больше удовольствия, – ответил Хайнц. – К тому же берега Рейна так красивы, особенно сейчас, летней порой.
Генрих предложил гостю присесть и, выглянув за дверь, приказал слуге принести вина.
– Вы предупреждали, что приедете со всей вашей семьёй, – продолжил разговор Генрих, сев на стул напротив собеседника. – Она у вас большая?
– Сейчас со мной только супруга Карен и младший сын Зигмунд, – охотно поведал Хайнц. – Двое старших сыновей уже обзавелись семьями, построили себе дома; они нашли своё место в жизни и больше не сопровождают меня.
– А сколько лет Зигмунду?
– Шестнадцать. Ещё два-три года, и он тоже покинет меня, пойдёт по жизни своей дорогой.
– Да, птенцы, подрастая, покидают родные гнёзда.
Слуга принёс кувшин с вином и два кубка, поставил на стол и по велению ландграфа удалился. Генрих встал с места и, подойдя к столу, лично разлил вино в кубки.
– Это вино с виноградников Регенплатца, мастер Вольфгарт, – с гордостью произнёс он, подавая кубок гостю. – Попробуйте. Мы поставляем его даже ко двору.
– Я знаю, оно славится, – широко улыбнулся Хайнц. – Оно считается лучшим из рейнских вин.
– Теперь вы сможете пить это вино каждый день. Оно всегда подаётся к столу в этом доме.
– Прекрасно! Прекрасно! – Мастер Вольфгарт отпил несколько глотков из своего кубка и удовлетворённо выдохнул. – Но теперь, ландграф, давайте обсудим дело, ради которого вы призвали меня к себе. Какие услуги хотите вы получить от меня, и каковы будут мои обязанности в замке?
– Да, давайте это обсудим, – согласился Генрих, снова присев на стул. – Как вам известно, у меня трое детей. Старшему сыну Берхарду уже исполнилось одиннадцать лет; он мальчик спокойный, серьёзный, но молчаливый, даже замкнутый. Младшему Густаву – десять; он наоборот весьма шустрый, задиристый, мамин любимчик. Маргарет – моя единственная любимая дочь, настоящая принцесса, красива и капризна; ей тринадцать лет. Мальчики прекрасно держатся в седле, уже метко стреляют из лука, умело владеют мечом и копьём. Но они недостаточно хорошо обучены грамоте и наукам разным. Вот я вас и пригласил, дабы вы, мастер Вольфгарт, преподали моим детям эти науки. Ваше имя уже на слуху у людей, вы имеете репутацию, как образованного человека и очень хорошего учителя.
– Спасибо за похвалу, ландграф, – склонив голову, благодарил Хайнц. – Действительно, прежде чем начать обучать других, я много путешествовал и набирал разнообразные знания по всему свету. У меня много книг по философии, истории, математике. Я сам брал уроки у учёных мужей в Италии, Греции.
– Да, вы сможете многому научить, и я очень рад, что вы согласились обучать моих детей. Патриция, супруга моя, приглашала в наставники одного монаха из монастыря, что в Регенплатце. Он обучил их письму, слову божьему, арифметике, но я считаю, этого мало. Мои сыновья будут править землями и городами, Берхард унаследует трон Регенплатца – они должны быть не просто грамотны, а знать как можно больше о мире. В наше время правитель славен не только силой, но и умом.
Мастер Вольфгарт, кивая головой, соглашался с такими словами собеседника.
– Относительно Маргарет такие же пожелания? – поинтересовался он.
– Да. Её доля, конечно, быть только женой и матерью, но она выйдет замуж за знатного человека, и быть глупой ей ни к чему.
– Что ж, мне всё ясно.
– Видите ли, мастер Вольфгарт, в последние семь лет я очень редко бывал дома. У меня большие владения, за которыми нужен присмотр, я занимался ими. Потом король Фридрих призвал меня к себе на службу. А последние два года я стоял на страже моих земель, коим угрожала опасность. Барон Штольценгер не даёт мне покоя, желает завоевать их.
– Ваши богатые земли привлекают многих. А уж ближайшего соседа и подавно, – поддержал Хайнц. – Я слышал, какие битвы проходили между вами за рекой Стиллфлусс.
– Левобережье речки вот уж десять лет принадлежит графу Кроненбергу. Графство небольшое, молодое, войско пока слабое, вот барон и пытается полонить те земли, чтоб стать ближе к Регенплатцу. Но я не допущу этого. Я и мои воины будем охранять границы графства так же усердно, как и раньше, когда поместье Кроненберг находилось под моим правлением.
– Но теперь, когда барон проиграл войну, он, надеюсь, успокоился?
– Барон Штольценгер был серьёзно ранен в последней битве, и, думаю, глубокие раны и потеря большого количества воинов надолго утихомирят его. Если только мне войну объявит его старший сын. Но он слабак, я с ним быстро справлюсь.
Ландграф допил вино и отставил кубок на стол.
– Так что, мастер Вольфгарт, сами видите, мне некогда было думать об учителях, – вернулся Генрих к прерванной теме. – Патриция, правда, ещё нанимала учителя танцев для Маргарет. Но этот молодой красавчик больше времени проводил с девушками в укромных уголках, чем на уроках, и я его выгнал.
– И он Маргарет так ничему и не научил?
– Патриция говорит, что чему-то научил. Но не думаю, что многому. При таком отношении к обязанностям своим…
Хайнц, соглашаясь, снова покивал головой, а после предложил:
– Моя супруга Карен знает все танцы, которые в ходу на балах у королей и высшего общества, и ещё прекрасно играет на мандолине. Всему этому она может научить и ваших детей. И мальчиков тоже. Ведь в наше время мужчины должны владеть не только мечом, но и красивым словом, покорять женщин не только на рыцарских турнирах, но и на балах. А Зигмунд великолепно рисует. Он два года обучался живописи в школе искусств в Риме и в будущем намерен продолжить обучение в Неаполе, желая стать настоящим художником. Так что и знания моего сына смогут быть вам полезны.
– Вот как! – радостно воскликнул Генрих. – Я приглашал одного учителя, а получил сразу троих! Что ж, прекрасно! Я принимаю ваше предложение. Вы обучите моих детей наукам, а ваша супруга и сын – искусствам. И не сомневайтесь, все труды вашей семьи будут щедро мной оплачены. Но где же фрау Вольфгарт и Зигмунд? Ждут за дверью?
– Нет. Мы прибыли в Крафтбург вчера вечером и сняли комнату на постоялом дворе. Сейчас жена и сын находятся там, я же решил сначала лично встретиться с вами, всё обсудить.
– Но, надеюсь, вы не надумали надолго поселиться в том дворе. Обещайте, что сегодня же вы все втроём переедите в мой замок, – потребовал Генрих и поднялся. – Здесь для вас уже приготовлены комнаты. Пойдёмте, я покажу их вам. Заодно посмотрите и кабинет для занятий, может, у вас возникнут какие-то дополнительные пожелания для её оснащения. Не стесняйтесь, просите всё, что вам необходимо для работы и для удобного проживания.
– Спасибо, вы очень добры, ландграф, – поблагодарил Хайнц, так же поднимаясь с места. – Я обязательно посмотрю и комнаты, и кабинет, но для начала хотел бы попросить вас познакомить меня с моими учениками.
– Что ж, как пожелаете.
Генрих громко позвал слугу. Тот незамедлительно открыл дверь и, отвесив хозяину поклон, приготовился выслушать приказ.
– Скажи Астрид, чтоб собрала моих детей в детской, – распорядился Генрих, – и пригласи туда ландграфиню.
– Слушаюсь, – поклонился слуга и покинул комнату.
– Пойдёмте, мастер Вольфгарт, – обратился Генрих к учителю.
– Я провожу вас к вашим ученикам.Хайнц поставил свой пустой кубок на стол и последовал за ландграфом.
– Имеется ли в замке библиотека? – поинтересовался мастер Вольфгарт по дороге.
– Да, конечно, – ответил ландграф. – Все Регентропфы всегда шли в ногу со временем и стремились развивать не только физическую силу, но и разум, и душу свою. Образование играет далеко не последнюю роль в жизни нашей фамилии.
– Оттого Регентропфы и прославились, как мудрые правители, – поддержал Хайнц.
– Оттого и земли наши богатеют, в графстве царит мир и покой, и подданные наши сыты и довольны. Вы можете пользоваться библиотекой, мастер Вольфгарт. Кстати, там есть летопись нашего рода Регентропф.
– О, это очень интересно!
– Прошу вас, прочтите её, чтобы потом вы смогли преподать моим детям историю Регенплатца, которая неотделима от истории фамилии Регентропф. Я так хочу.
– Я прекрасно понимаю ваше пожелание, – заверил Хайнц, – и полностью поддерживаю его. Дети обязательно должны знать своих предков.
Ландграф и мастер Вольфгарт вошли в детскую комнату. Берхард, Густав и Маргарет уже были здесь и, выстроившись в ряд, ожидали появления отца. Патриции в комнате ещё не было.
– Вот моё самое главное богатство! – воскликнул Генрих, представляя гостю своих детей. – Моя радость, мой смысл жизни! Маргарет, моя принцесса, красавица необыкновенная, такая же, как и её мать.
Маргарет скромно опустила взор и присела в неглубоком реверансе. Девушка уже привыкла к похвалам, видела восхищение не только в глазах отца, но и в глазах других мужчин, а потому подобные речи её совсем не смущали. Уже через пару мгновений она вскинула на незнакомого человека смелый и гордый взгляд прекрасных зелёных глаз. Маргарет была очаровательна, блеск её золотых локонов в лучах яркого солнца, успешно соперничал с блеском драгоценных камней в украшениях, стройная фигурка облачена в бордовое платье из дорогой аравийской ткани расшитой серебром. Ландграф ничего не жалел для своей единственной дочери, украшал её, лелеял и баловал.
– Это малыш Густав, – представил Генрих худенького белокурого мальчика в тёмно-фиолетовой котте, рассматривающего гостя с нескрываемым любопытством широко распахнутых синих глаз. – Поприветствуй господина, Густав.
Мальчик встрепенулся и быстро кивнул головой.
– И мой старший сын Берхард.
Мальчик в коричневом сюрко стоял чуть дальше от сестры и брата и внешностью своей сильно отличался от них. Смуглая кожа, длинные до плеч густые смоляные волосы, взгляд чёрных глаз очень серьёзен. В чертах лица Берхарда не было ничего общего ни с Маргарет, ни с Густавом, ни даже с отцом. И если бы Генрих не назвал мальчика своим сыном, Хайнц никогда бы так и не подумал.
– Дети, я представляю вам мастера Вольфгарта, – продолжал Генрих. – Он учитель, знает все науки, бывал во многих странах и теперь готов передать свои знания вам …
– Как всегда, Генрих, меня ты не ждёшь, будто происходящее в доме меня не касается, – раздался в этот момент женский голос.
В детскую вошла Патриция. Как обычно, красива и величава; прошедшие годы нисколько не отразились на её лице, не тронули её стройную фигуру. И всё же тот, кто хорошо знал эту женщину, заметил бы, что в зелёных глазах её поселилась зима, в голосе застыл лёд равнодушия, а движения стали резки.
– Добрый день, – со снисходительной улыбкой обратилась Патриция к гостю. – Вы и есть мастер Вольфгарт?
– Да, – с поклоном ответил учитель. – Очень рад познакомиться с вами и с вашим семейством. У вас очень красивые дети.
– Мои дети? – Патриция приблизилась к дочери и поцеловала её в щёку. – Мои дети красивы, да.
Взгляд женщины заметно потеплел, улыбка стала мягче. Дети были единственной её отрадой, единственной радостью в этом тоскливом холодном замке, лишь с ними она отдыхала душой и испытывала счастье. Патриция подошла к Густаву и ласково погладила его по голове, от чего тот сразу повеселел. На Берхарда она даже не взглянула.
– Ты нисколько не опоздала, Патриция, – сказал Генрих. – Я только что представил мастеру Вольфгарту его учеников.
– А чему вы будете нас учить, мастер Вольфгарт? – поинтересовалась Маргарет.
– Многому, – охотно ответил учитель. – Письму, истории, расскажу о разных странах и народах, математике, греческому и итальянскому языкам, научу вас складывать слова в стихи…
– Как много. Неужели мы сможем столько выучить?
– Конечно, сможете! – воскликнула Патриция. – Вы у меня очень умные, и станете ещё умнее.
– Поверьте, науки не так сложны, как вам кажется, – заверил учитель.
– А музыке и танцам вы нас обучите? – вновь задала вопрос Маргарет.
– Этому вас обучит моя супруга фрау Вольфгарт. Она знает все-все танцы.
– Так значит, вы прибыли к нам с семьёй? – спросила Патриция.
– Да. Со мной приехали жена и сын Зигмунд.
– Кстати, Зигмунд хорошо рисует, – добавил Генрих. – И я решил, что занятия рисованием нашим детям не повредят.
– Ваш сын пишет настоящие картины, учитель? – встрепенулся Берхард, и в его глазах вспыхнул яркий интерес.
– Да, у него уже есть несколько работ, – ответил мастер Вольфгарт. – Зигмунд обучался в лучшей итальянской художественной школе… А вы, Берхард, тоже увлечены рисованием?
– Да, мне нравится рисовать…
– Ой, тоже мне художник! – усмехнулась Маргарет, пренебрежительно скривив губки. – Какие-то каракули выводит, не поймёшь даже что это – не то дом с трубой, не то осёл одноухий.
– Ха-ха-ха! Осёл одноухий! – громко засмеялся Густав; фраза сестры показалась ему очень забавной. – Это он может нарисовать! Осёл одноухий!
Мальчик аж согнулся от смеха и, глядя на него, Маргарет тоже рассмеялась. Патриция же умилённо улыбалась, наблюдая за весельем своих детей. Её нисколько не заботило, что их реплики были оскорбительны для Берхарда.
– Что за глупый смех! – рявкнул Генрих, и его строгий голос заставил детей умолкнуть. – Как вам не стыдно смеяться над братом!
– Но рисунки Берхарда действительно несуразны, – вступилась Патриция за сына и дочь.
– Я тоже видел его рисунки – они достойны похвал. И я смею считать, что смех ваш завистью вызван. Особенно твой смех, Маргарет.
На щеках девушки немедленно вспыхнул румянец негодования. Маргарет не умела рисовать, эскизы для вышивки, которые она составляла, были неровны, цветы на них корявы. Они приобретали приличный вид только после поправок матери. Упрёки отца, да ещё и при чужом человеке, сильно обидели Маргарет. Девушка гордо вздёрнула носик, и губы её задрожали от якобы назревающих слёз.
– Прекрати кричать на дочь при посторонних! – приказала мужу Патриция, нежно прижав золотую головку дочки к своей груди. – Из-за пустяка довёл бедняжку до слёз.
Мастер Вольфгарт внимательно наблюдал за этой сценой, и увиденного ему хватило, чтобы сделать для себя кое-какие выводы. Прежде всего, он понял, что Берхард здесь совершенно чужой, даже изгой, и если бы не поддержка и защита отца, то мальчику вообще не нашлось бы никакого места в этой семье. О причинах такого отношения учитель лишь догадывался, и мысль, что эти догадки могли быть верны, его не радовала. Он снова вгляделся в Берхарда. Мальчик не выказывал ни зла, ни обиды, его смуглое лицо было непроницаемым, взгляд спокоен, чувства надёжно спрятаны в тайных глубинах души. Казалось, Берхард уже привык к своей участи и смирился с ней.
– Отец всегда защищает Берхарда, – пожаловалась Маргарет. – Только его и любит.
– Маргарет, ты ведёшь себя неприлично, – сделал замечание Генрих. – Прекрати ныть. Мастер Вольфгарт с его семьёй отныне станет жить в замке, вы будете видеться с ним ежедневно, и я прошу вас вести себя достойно и больше не устраивать подобных глупых ссор. Не позорьте себя и меня! Маргарет, Берхард, Густав, вы всё поняли?
Мальчики утвердительно закивали головами. Маргарет выпрямилась и со смиренным видом присела в реверансе, однако, её глаза всё же бросили гневный взгляд на Берхарда.
– Пойдёмте, мастер Вольфгарт, я покажу вам комнаты и кабинет для занятий, – предложил ландграф учителю.
– Был рад с вами познакомиться, – с прощальным поклоном обратился Хайнц к своим ученикам. – Уверен, мы сможем подружиться.
Мужчины вышли из комнаты и не спеша направились по коридору.
– Ваши дети часто ссорятся, ландграф? – поинтересовался Хайнц.
– К сожалению, часто, – ответил Генрих. – Маргарет вечно задирает своих младших братьев. Густаву тоже от неё достаётся. Но она вовсе не злая. Своенравна, да, но не зла. Мать её балует. Да что греха таить, и я тоже имею слабость потакать ей во всём.
– Такой красавице трудно в чём-либо отказать.
– Да, это точно.
Резко скрипнула дверь, и раздался детский смех. Мужчины обернулись. Из детской комнаты вышел Берхард; лицо его было серьёзно и холодно. Он спокойно закрыл за собой дверь и ушёл прочь по коридору. Проводив мальчика взглядом, мужчины продолжили путь.
– Берхард совсем не дружен с братом? – вновь спросил Хайнц.
– Совсем, – горестно вздохнул Генрих. – Между братьями случаются и драки. Мальчики живут в разных комнатах и общаются только на занятиях.
– А вообще в замке у Берхарда есть друг? Может быть, среди других детей?
– По-моему, нет. Берхард со многими общается, но я не замечал, чтобы кто-то стал его другом. Только с Кларком сыном графа Кроненберга у него близкие и доверительные отношения. Мальчики постоянно переписываются, а когда встречаются, то их водой не разлить.
– Вот мы и пришли, – остановился Генрих у двери. – Теперь это ваш кабинет. Здесь вы будете проводить свои занятия. Заходите.
Генрих открыл дверь и пропустил учителя в просторную светлую комнату. Её убранство мало чем отличалось от остальных кабинетов. Расположенный у окна большой дубовый стол покрыт мягким солнечным светом. Вокруг стола пять стульев с резными спинками. Вдоль стены разместились три шкафа с широкими полками, многие из которых пока пустовали, на остальных можно было найти пергаментные свитки, несколько книг, грифельные доски, инструменты для измерений. В углу у двери расположился массивный отделанный бронзой сундук. Его открытая крышка позволяла заглянуть в пустое тёмное пространство.
– Комната удобная и главное светлая, – оглядевшись, констатировал Хайнц. – Мне здесь нравится. А куда ведёт та дверь? – указал он на дверь между шкафами.
– Она ведёт в вашу спальню. – Генрих подошёл и открыл эту дверь. – Прошу, взгляните. Патриция лично принимала участие в её убранстве.
– Мне приятно, – улыбнулся Хайнц и, подойдя, заглянул в спальню. – У вашей супруги прекрасный вкус. Карен спальня понравится. А я доволен тем, что кабинет рядом. Для меня это очень удобно.
– Пойдёмте, я покажу вам другие комнаты и мою библиотеку, – предложил Генрих.
Но Хайнц отказался:
– Благодарю вас. Мне очень льстит ваше внимание и забота. Признаться, ещё ни в одном доме хозяева меня так не привечали. И мне даже немного неловко перед вами, ландграф.
– Только не вздумайте стесняться меня, мастер Вольфгарт. Вы не менее уважаемый человек, чем я. Хотя вы и не имеете титула, но зато обладаете многими знаниями, в коих я совершенно не сведущ, а значит, вы умнее. Я прошу вас обращаться ко мне, как к равному. Ну, пойдёмте в библиотеку, она находится по этому же коридору.
– Прошу прощения, ландграф. Мне крайне любопытно осмотреть вашу коллекцию книг и свитков, но боюсь, я так увлекусь ими, что забуду про все дела, а мне ещё надо перевезти в замок семью. Позвольте мне посетить вашу библиотеку вечером, после ужина.
– Да когда вам будет угодно! Вы правы, сначала необходимо сделать более важные дела.
Генрих закрыл дверь в спальню и направился было к выходу, но остановился.
– Мастер Вольфгарт, я хочу вас ещё кое о чём предупредить. – Лицо Генриха посерьёзнело. – Это важно, ведь вы будете проводить много времени с моими детьми.
– Я весь во внимании.
– Я стараюсь, чтобы об этом знало, как можно меньше людей, но от вас скрывать не имеет смысла. Дело в том, что мой сын Густав страдает падучей болезнью.
– Ах! Бедный мальчик, – посочувствовал Хайнц. – Это серьёзный и крайне неприятный недуг.
– Вы уж не будьте слишком строги к нему, и если вдруг что-то…
– Не беспокойтесь, ландграф, – заверил Хайнц, – у меня уже был опыт общения с таким ребёнком.
– Правда? Ну, раз так, то волнения мои действительно напрасны.
За ужином семья ландграфа познакомилась с фрау Вольфгарт и молодым Зигмундом. Супруга учителя – женщина невысокого роста и приятной полноты; наряд её был прост, но отделан со вкусом, из-под аккуратно завязанного платка выбивалась пара непослушных локонов вьющихся каштановых волос. Карен обладала учтивыми манерами и доброй улыбкой, но при этом её серо-голубые глаза под тенью тёмных ресниц внимательно следили за всем вокруг, не упуская ни одной детали. Почти весь ужин словоохотливая Карен Вольфгарт увлечённо рассказывала о разных местах, где ей довелось жить и о людях, которых она там встречала. Её повествование складывалось настолько интересно, что слушатели даже забывали о еде. Особенно дети, которые ещё не успели познать величину и разнообразие Мира. Для них было интересно всё, что происходило за пределами Регенплатца.
Зигмунд был очень тих и скромен. В разговоре участвовал только тогда, когда с вопросом обращались непосредственно к нему. Юноша редко поднимал глаза, а если и делал это, то его взгляд почти всегда был устремлён лишь на одну особу, на юную красавицу Маргарет. Её очаровательная улыбка и прекрасные зелёные глаза поразили Зигмунда в самое сердце, сумев зажечь в нём огонь до селе ему ещё не ведомый.
Маргарет тоже отметила, что Зигмунд Вольфгарт весьма интересный молодой человек: стройная фигура, бархатистый голос, приятные манеры и мягкий взор синих глаз. Девушка изредка несмело поглядывала на молодого человека, замечая в нём всё больше достоинств и красоты. Однако она старалась скрыть ото всех свою заинтересованность юношей, и это ей хорошо удавалось.
За увлекательными разговорами ужин затянулся. Солнце уже опустилось за горы, оставив на небе лишь оранжевый отсвет, когда жители замка стали расходиться по своим спальням. Мастер Хайнц Вольфгарт всё-таки нашёл время и перед сном заглянул в библиотеку. Впрочем, в полумраке при тусклом свете одной свечи трудно было рассмотреть книги со всем вниманием. Тяжело вздохнув, Хайнц взял лежавший на отдельной полочке небольшой сундучок со свитками и отправился в свою спальню.
– Мне здесь нравится, Хайнц, – заявила Карен мужу, ложась на широкую кровать под лёгкое одеяло. – Хозяева очень милые и добрые люди. Они приняли нас, как равных. Я много слышала о радушии и гостеприимстве Регентропфа, и очень рада, что испытала это всё на себе. Ландграфиня очаровательная женщина, правда?
Но Хайнц не слушал болтовню супруги. Свиток, который он вынул из сундучка, оказался частью летописи фамилии Регентропф. Это было весьма любопытно. Хайнц зажёг ещё пару свечей и начал читать ровные написанные рукой летописца строчки.
– Дочка тоже настоящая красавица, – продолжала говорить Карен. – Сколько ей лет, ты сказал? Тринадцать? Её красота только начала распускаться. Года через три-четыре рыцари будут биться на турнирах за один только взгляд её.
– Надо же! – воскликнул Хайнц, вглядываясь в свиток. – Основателем рода является Густав Аллайн (Густав Одиночка). Я не знал этого. О его битвах с драконами сложено много легенд, но судьба этого героя почти неизвестна.
– Потому и неизвестна, что вместо Аллайн он стал Регентропф.
– Здесь написано, что в этих горах водилось много драконов, из-за которых люди не могли обжить плодородные земли междуречья, и даже проплывать кораблям по Рейну мимо этих мест было небезопасно. Густав уничтожил всех драконов. Послушай. «После битвы последней пошёл дождь и смыл с воина кровь драконью. И вдруг среди шума ливня Густав ясно различил слова: «Если ты покинешь места эти, драконы снова поселятся здесь. Останься, построй себе замок и живи на земле этой, и многие века люди будут прославлять тебя и род твой.» «Я согласен, – ответил ливню Густав. – Но прошу тебя, укажи мне место, где должен стоять мой замок.» Дождь повёл Густава по холмам, поросшим лесом густым, и вывел на самый высокий холм, откуда открывался вид на могучий Рейн, на мирную Стиллфлусс и на широкую равнину, где соединялись воды рек, словно тела влюблённых. Последняя капля дождя упала у ног Густава Аллайна. На этом месте и построил рыцарь свой замок и дал ему название Регентропф, Капля дождя.»
– Интересная легенда, – произнесла Карен, выслушав чтение мужа. – Красивая. В жизни, конечно, было всё намного прозаичнее. Густав перебил драконов, взошёл на высокий холм, осмотрелся и решил: «Место удобное, можно брать дань с кораблей, земли плодородные, леса богатые. А главное, всё это ничьё. Раз драконов победил я, то и земли их имею право взять себе.» Молодец, не растерялся. Был бродячим воином, стал богатым землевладельцем.
– Никак ты не признаёшь, что с природой говорить можно, – упрекнул Хайнц. – А я верю, что были люди, которые слышали голоса и гор, и деревьев, голос дождя.
– Хорошо, хорошо, спорить с тобой не собираюсь. Были, так были, – согласилась Карен, снова взбив подушку. – Ложись-ка лучше спать. Сегодня у нас выдался суетный день, надо хорошо отдохнуть.
Хайнц вынужден был согласиться с супругой. Он действительно чувствовал себя утомлённым. Как бы ни хотелось ему прочесть летопись дальше, но время было уже слишком позднее. Хайнц аккуратно свернул свиток, потушил свечи, снял с себя одежду и лёг на кровать рядом с женой. Но Карен, хоть и призывала супруга отойти ко сну, сама ещё не успокоилась.
– Младшего сына-то, наверно, в честь этого самого предка назвали, – проговорила она. – Как ты думаешь?
– Возможно, – бесцветно отозвался Хайнц, закрыв глаза.
– Скорее всего. Знатные господа любят давать своим детям имена не просто так, а в честь каких-нибудь героических предков. Мальчики у ландграфа тоже хорошие, любопытные… Неужели Берхард на самом деле им родной сын?
– Родной.
– Странно. Он внешне так сильно отличается ото всех. Мне показалось, ландграфиня, как мать, к мальчику слишком холодна. За ужином ни слова ему не сказала, даже не взглянула. Ты заметил?
– Нет, не заметил. Давай спать, Карен. – Хайнцу уже начинала надоедать болтовня жены.
– Может, Берхард им всё-таки не родной сын? Завтра познакомлюсь с прислугой и всё узнаю.
– И зачем это нужно тебе? – Хайнц даже открыл глаза и приподнялся на локте. – Какая тебе разница, родной Берхард сын или нет?
– Мне любопытно.
– Твоё любопытство до добра не доводит! Ты всегда стараешься выведать какую-нибудь тайну, а потом болтаешь о ней на каждом углу. Прошу, хоть раз не вмешивайся не в своё дело. Нам так повезло, что ландграф фон Регентропф пригласил меня обучать его детей. Его имя повысит мою репутацию. Даже тебе и Зигмунду нашлась здесь работа. Не порти всё своим любопытством, как ты обычно это делаешь.
– Ничего я не испорчу! – возразила Карен, обиженно надув губки. – Вечно ты выставляешь меня виновницей своих бед. Я просто хочу узнать правду, вот и всё. Никому от этого плохо не будет.
Хайнц тяжело вздохнул и повалился на кровать. Он знал, что Карен бесполезно отговаривать, она всегда была жадной до чужих тайн, до семейных секретов. Она вынюхивала, выспрашивала, высматривала пока наконец не находила истину. Но вся беда в том, что, достигнув своей цели, Карен не могла смолчать, и тогда тайна одного человека или семьи становилась достоянием всего города. Два раза из-за любопытного носа и болтливого языка супруги Хайнц терял доходные места, дважды был прогнан оскорблёнными хозяевами. Люди из-за Карен плакали, покрывались позором, подвергались насмешкам, а одна юная девушка даже пыталась наложить на себя руки. Но ничего не могло остановить Карен, и она продолжала разгадывать чужие загадки. Хайнцу было стыдно за свою супругу, и он каждый раз старался уехать туда, где её ещё не знали.
– Мы приглашены в этот дом работать, а не мешать людям жить, – сделал Хайнц последнюю попытку образумить жену.
– Я знаю, – твёрдо ответила та. – Я всё прекрасно понимаю и вовсе никому не собираюсь мешать жить. Но я должна знать правду.
– Надеюсь, у тебя хотя бы хватит ума не распускать свой язык и не кричать на весь Регенплатц о том, что ты выведала.
– Ты всегда считаешь меня дурой, – проворчала Карен и, обиженно фыркнув, отвернулась от мужа и наконец замолчала.
На следующее утро ландграфиня Патриция познакомила гостей с замком и их обитателями. Фрау Вольфгарт с интересом осматривала все комнаты, их убранство, запоминая, где что находится, с милой улыбкой на устах знакомилась с прислугой, желая вызвать симпатию к себе. Карен обратила внимание, что среди челяди много женщин не слишком молодого возраста, а значит, ей будет с кем поболтать о секретах хозяев замка.
После осмотра замка Карен сразу же направилась в кухню, место, где, как правило, сплетни не только приживались, но и плодились. Но на этот раз ей не повезло. Кухарки приветливо встретили гостью, с удовольствием говорили с ней, но как только разговор заходил о Берхарде и его странной непохожести на своих родных, женщины опускали глаза и делали вид, что подобные вещи их не касаются. Карен ничего не смогла выведать у кухарок, но зато окончательно уверилась, что в семье Регентропф есть большая тайна, и разгадать её необходимо.
Слегка расстроенная, Карен покинула кухню. Она вышла в центральный зал и остановилась, не зная, куда пойти дальше. И тут её осенила мысль. Ну конечно! Кто-кто, а уж нянька-то должна всё знать о своих воспитанниках. Главное разговорить её. Карен уверенно направилась в южное крыло замка и поднялась на третий этаж.
Дверь в детскую была чуть приоткрыта. Впрочем, эта комната уже не имела того предназначения, что раньше. Сыновья ландграфа переселились в восточное крыло, Маргарет со своими служанками осталась жить в южном, но этажом ниже. А бывшая детская теперь отошла нянькам Астрид и Юте.
Карен заглянула в комнату. Астрид была одна, она сидела у открытого окна и что-то шила. За эти годы женщина ещё больше располнела, грудь её тяжело вздымалась, и ей в такт из-за круглых розовых щёк издавалось тяжёлое дыхание. Скрип двери отвлёк Астрид от занятия.
– Прошу прощения, – тут же произнесла Карен, – я прервала вашу работу.
– Ничего страшного, – улыбнулась в ответ Астрид, ещё больше округлив своё лицо. – Заходите. Вы что-то хотели спросить?
Карен вошла в комнату и прикрыла за собой дверь.
– Я просто ходила по замку… – невинно развела руками Карен. – Так глупо… Я кажется, заблудилась. Не могу найти малый бальный зал.
– Он в северном крыле на первом этаже, а вы прошли в южное.
– Ох, совсем в другую сторону повернула!
– Ничего, со временем вы привыкните к лабиринтам замка.
Видя, что Астрид разговаривает охотно и с добром, Карен приблизилась к ней и продолжила начатую лёгкую беседу.
– Очень красивый замок, большой. Вы давно здесь живёте?
– С тех пор, как родилась Маргарет, – ответила Астрид, вернувшись к своему прерванному занятию. – Я была ей няней, а потом и всем детям семьи Регентропф. Я и сейчас прислуживаю девочке.
– Вам здесь нравится?
– Конечно. Ландграф и его супруга прекрасные люди, добрые, щедрые. Их любят во всём Регенплатце. А работать в замке Регентропф – это большая честь для каждого.
– Да-да, муж мне тоже говорит, что нам очень повезло с новым местом работы. – Карен придвинула стул и села напротив собеседницы. – Раз уж мы с вами так разговорились, могу я вас попросить рассказать о детях ландграфа, ведь мне предстоит их обучать, общаться с ними. Вы, верно, хорошо знаете их характеры?
– Да, не хуже их родной матери.
Астрид любила своих воспитанников и всегда охотно говорила о них. Женщина даже отложила шитьё на подоконник, чтобы работа не отвлекала. Сложив полные руки на своём большом животе, Астрид повела беседу.
– У ландграфа прекрасные дети, – с умилённой улыбкой произнесла она, – я даже не могу сказать, кто из них лучше. Но я очень люблю Маргарет. Бог не дал мне ни мужа, ни детей, а я всегда мечтала иметь дочку. И, конечно же, именно красавице Маргарет я отдала всю нежность и ласку. Она милая девочка. А как любит танцевать и петь! Я уверена, что Маргарет станет вашей лучшей ученицей, никаких проблем у вас с ней не будет. А вот с Густавом вам, наоборот, придётся потрудиться. Он мечтает стать самым сильным непобедимым воином, а потому считает, что всякие танцы, рисование, даже чтение и письмо ему совсем в жизни не нужно.
– А Берхард?
– Он спокойный мальчик, тихий. Замкнутый очень, живёт в каком-то своём мирке и мало кого впускает туда.
– Просто любит одиночество? Или чувствует себя одиноким?
– С чего же ему чувствовать себя одиноким?
– Если говорить откровенно, мне вчера за ужином показалось, что мать недолюбливает Берхарда, ведёт себя так, будто не желает замечать его.
Астрид недоверчиво покосилась на собеседницу.
– Это вам показалось, – уверенно ответила она. – Ландграфиня одинаково относится ко всем своим детям. Ну, может, немного выделяет Густава. Но ведь многие матери младшеньких любят больше.
– Может, и показалось, – пожала плечами Карен. – Мальчик так не похож на своих родных, что невольно притягивает к себе внимание.
Астрид не ответила на это замечание. Сжав губы и нахмурив брови, она взяла с подоконника шитьё и возобновила своё прерванное занятие. Казалось, женщина потеряла к разговору всякий интерес. Карен это не устраивало.
– Впервые взглянув на него, я даже подумала, что он не родной сын Регентропфу, – с наивным видом высказала она.
При этих словах Астрид опустила шитьё на колени и строго взглянула на собеседницу.
– Фрау Вольфгарт, это всё ваши домыслы, и они далеки от правды. Берхард – родной сын ландграфа, в этом я даже могу вам поклясться. Вы хотели узнать о характерах ваших учеников? Вы это узнали. Остальное вас тревожить не должно. Вы приехали сюда преподавать танцы и музыку, а не совать нос не в своё дело.
Жёсткий тон Астрид ясно показал, как она недовольна, и Карен поняла, что больше здесь ничего не услышит. Нянька прекрасно знает тайну семьи Регентропф, но по какой-то причине верно хранит её. Может, её запугали? Или она так предана своим хозяевам?
– Я вас чем-то обидела? – мягко поинтересовалась Карен. – Извините. Я не хотела. Просто интересно стало, почему…
– Сейчас повернёте налево, – прервала строгая Астрид, – пройдёте до широкого коридора и по нему дойдёте до северного крыла. Ведь вы, кажется, туда направлялись?
– Да. Спасибо. Я пойду.
Карен поднялась со стула и медленно вышла из комнаты. Ей снова не повезло, тайна осталась не раскрытой. А любопытство ещё больше терзало душу. Где? Как? У кого? В замке все словно договорились молчать на тему рождения Берхарда. В замке. Но возможно, за его пределами люди окажутся более разговорчивы? Карен знала, что тайна всё равно распахнёт перед ней свои двери, только придётся немного подождать.
Зигмунд подошёл к двери и громко постучал.
– Войдите, дверь не заперта, – отозвался на стук детский голос.
Молодой человек вошёл в небольшую светлую комнату и вежливо поклонился хозяину.
– Я не помешаю вам, Берхард? – спросил Зигмунд.
– Нет, что вы, – с улыбкой ответил мальчик. – Я даже рад, что вы зашли. Проходите, присаживайтесь.
Зигмунд закрыл за собой дверь и прошёл внутрь комнаты, но присаживаться не стал, так как Берхард тоже остался стоять.
– Мы с отцом сейчас наблюдали, как вы с братом во дворе стреляли из лука, – завёл разговор Зигмунд. – Ваша меткость и ловкость вызвала у нас восхищение.
– Спасибо за похвалу. Отец требует, чтобы мы стали умелыми воинами. Занятия военным искусствам у нас проводятся ежедневно. А я хотел с вами поговорить, гер Вольфгарт.
– Зовите меня просто Зигмунд. Я тоже думал с вами поговорить. И мне кажется, что темы наших разговоров схожи. Речь о ваших рисунках, я угадал?
– Да! Я хотел бы вам показать их.
– А я зашёл, чтобы их посмотреть. Надеюсь, ваши рисунки не слишком далеко отсюда.
– Конечно, они здесь!
Берхард подбежал к небольшому сундуку, стоящему за камином, достал из-под него ключ и отпер замок.
– Вы прячете свои работы под замок? – подивился Зигмунд.
– Они не всем нравятся, – спокойно ответил Берхард, и его улыбку тронула грусть. – Если они попадаются Густаву, он их портит.
Берхард достал несколько пергаментов и выложил их на стол. Мальчик немного волновался, так как кроме отца никто его стараний высоко не оценивал. Зигмунд подошёл к столу и развернул один из свитков. На нём было нарисовано бушующее море. Волны клубились и пенились, раскидывая брызги высоко в ночное облачное небо.
– Вы были на море? – поинтересовался Зигмунд, разглядывая рисунок.
– Нет, не был. Я вообще дальше Регенплатца никогда никуда не ездил, – ответил Берхард.
– Где же вы видели бушующее море?
– Мне рассказывала о нём Астрид, наша няня. Она родилась и выросла на приморских землях. Её рассказы всегда столь ярки, эмоциональны, что перед глазами встаёт отчётливая картина.
– Я был на море, плавал по нему на корабле, и потому могу уверенно сказать, что ваш рисунок очень реалистичен.
– Спасибо, Зигмунд, мне ваша похвала лестна.
На следующем рисунке был изображён орёл, гордо парящий высоко в горах.
– Ну, эту картину вы, должно быть, наблюдаете почти ежедневно, – предположил Зигмунд.
– Да, – согласился Берхард. – Это вид из окон западной башни.
– Очень красиво. Мне нравится.
Зигмунд перебирал рисунки с пейзажами, цветами, птицами, всё больше уверяясь в таланте юного Берхарда, всё больше восхищаясь его чувству красок и линий.
– Вас обучал кто-нибудь? – спросил Зигмунд.
– Нет, – ответил Берхард. – Я просто смотрю на мир и стараюсь как можно точнее передать его изображение на бумаге.
– Красиво и весьма талантливо. Вы молодец!
– Я так рад, что вам понравилось!
– Этого дракона вы рисовали тоже по чьим-то рассказам?
– Нет, он срисован со старой гравюры, которую я нашёл в библиотеке. Я только раскрасил его.
– А этот рыцарь… Кто он?
– Этот портрет у меня не получился, – смутился Берхард. – Вот и вы его не узнали. Я пытался нарисовать своего отца, но вышло плохо.
– Да, портреты у вас пока выходят неважно. Чтобы написать портрет, нужно не просто смотреть, но ещё знать кое-какие правила, соблюдать пропорции. Например, для данного лица нос слишком длинен, голова у этого человека формы неправильной, а рука слишком мала.
Берхард внимательно выслушивал критику, ничуть на неё не обижаясь.
– А вы научите меня писать портрет, Зигмунд?
– Конечно. Научу всему, что знаю сам. У вас определённо есть талант, Берхард.
– Спасибо.
Мальчик собрал со стола свитки и запер их обратно в сундук.
– Могу я попросить вас показать мне свои картины? – поинтересовался Берхард. – Мастер Вольфгарт говорил, что вы пишете настоящие большие картины.
– Действительно пишу, но с собой их не вожу. Путешествовать с полотнами не слишком удобно. Свои картины я продаю, дарю друзьям.
– Вот как, – Берхард разочарованно вздохнул. – Жалко.
– Но у меня с собой несколько пергаментов с зарисовками. Их я вам покажу с удовольствием.
– Прямо сегодня можно? – в глазах Берхарда вновь загорелся интерес.
– Можно, – улыбнулся Зигмунд, он был рад, что здесь в чужом доме, среди незнакомых людей нашлась родственная ему душа.
– Скажите, Берхард, а ваши сестра и брат тоже рисуют?
– Нет. Густав не любит искусство, ему больше нравится борьба, битва на мечах. Он мечтает, чтобы отец взял его с собой на войну. Не знаю, стоит ли Густава вообще обучать рисованию. Маргарет рисует не очень хорошо, матушка постоянно поправляет её эскизы. Но она старается.
– Ваша сестра очень красива, – скромно опустив глаза, заметил Зигмунд.
– Красива. Но горда и своенравна, ей трудно угодить. Сердце у неё холодное.
– Не может быть, чтобы у такой прелестной девушки было холодное сердце. Просто Маргарет ещё слишком юна.
– Пообщаетесь с ней и сами поймёте, какая она. А сейчас пойдёмте смотреть ваши рисунки.
– Да, пойдёмте.
Мастер Вольфгарт быстро нашёл общий язык с детьми ландграфа фон Регентропфа. Его уроки больше походили на интересные беседы и дискуссии, нежели на скучные лекции. Дети это оценили и с удовольствием посещали занятия. Даже Густав, который ранее был уверен, что в настоящей жизни научные знания бесполезны, и важнее отменно владеть мечом и луком, нежели пером.
Карен Вольфгарт детям тоже полюбилась. Особенно Маргарет, которая готова была заниматься танцами и музыкой целыми днями напролёт. Помимо танцев Карен знала много интересных историй различных легенд и сказок, и в конце занятий дети всегда просили её что-нибудь рассказать. Словоохотливая Карен делала это с великим удовольствием.
Уроки рисования посещали лишь Берхард и Маргарет. У Густава не только какие-либо способности отсутствовали, но и всякое желание. Маргарет тоже не любила рисовать, но ей, как образованной девушке это было необходимо. К тому же общение с молодым любезным Зигмундом доставляло ей не малое удовольствие.
Урок рисования шёл как обычно. Маргарет и Берхард стояли за мольбертами у окон. Яркое сентябрьское солнце с голубого небосвода мягко освещало их рисунки тёплыми лучами.
Перед Маргарет на столике стояла узкая вазочка с красной розой. Это было задание на сегодняшний урок. Роза никак не получалась. Маргарет рисовала на грифельной доске, работала не торопясь, исправляла, рисовала снова, опять исправляла. Эскиз выходил грязным и неаккуратным. И вообще рисование девушке уже надоело, монотонные движения наводили тоску. Если бы Маргарет могла, то никогда в жизни не занималась бы этим скучнейшим делом.
– Нижний лепесток слишком велик, – прозвучал за плечом юной девушки мягкий голос Зигмунда. – Впечатление, будто бутон лежит на блюдце.
Как ей нравился голос юноши. Маргарет с удовольствием заводила с Зигмундом разговоры на любую тему, лишь бы слушать его голос. Но молодой человек был очень скромен и застенчив и дальше разговоров ничего себе не позволял: ни нечаянного прикосновения, ни прямого взгляда в глаза, ни слов о любви и нежных чувствах.
– Но лепесток именно таков и есть, – возразила Маргарет.
– Положение его вы передали почти правильно, но размеры велики. Лучше бы было наоборот.
– Розу рисовать слишком сложно. Лилия была намного проще.
– Вы должны уметь рисовать разные цветы.
Маргарет тяжело вздохнула и принялась исправлять ошибку. Но через секунду она нервно топнула ножкой.
– Нет, у меня не получается. Зигмунд, покажите, где тут исправлять.
И Маргарет подала молодому учителю грифель. Зигмунд протянул было к нему руку, но тут же её отдёрнул.
– Нет. Вы должны сами исправить ошибку.
Маргарет усмехнулась: да застенчивее этого парня даже девицы не сыскать.
– Вы что, боитесь коснуться меня, учитель? – лукаво улыбнулась девушка.
Зигмунд вдруг смутился и покраснел, чем ещё больше позабавил Маргарет. Впрочем, юноша быстро овладел собой и достаточно уверенно ответил:
– Ошибку нужно исправить вам самим, чтобы в следующий раз её не повторять.
После Зигмунд отошёл и встал недалеко за спиной юной ученицы. Маргарет уменьшила непослушный лепесток, но вновь перестаралась – теперь он получился слишком маленьким. Девушка тихо и несчастно простонала.
– Можно его вообще не рисовать? – спросила она.
– Нет. Вы делаете копию с натурального цветка, а у него этот лепесток есть.
– Ух, как вы сегодня строги! – обернулась Маргарет с укоризной в зелёных глазках.
Но, взглянув на Зигмунда, она вспомнила, как тот мило покраснел, и весело рассмеялась. Юноша лишь опустил глаза, понимая, что причиной смеха является именно он. И Зигмунд мог бы обидеться, но этой золотоволосой красавице, с ослепительной улыбкой он готов был простить всё.
Сохраняя усмешку, Маргарет вернулась к своему рисунку. Её настроение значительно улучшилось, и урок даже начинал ей нравиться. Чем бы ещё поддеть этого скромника?
– Скажите, Зигмунд, вы такой красивый молодой мужчина наверняка разбили много девичьих сердец? – спросила Маргарет, и, представив, как Зигмунд вновь краснеет от комплимента, опять тихо рассмеялась. – Признайтесь, вас кто-нибудь любит?
Зигмунд действительно пребывал в смятении. Не привык он говорить со столь юной девицей на столь откровенные темы. И что это вдруг нашло на Маргарет? Для чего ей надо знать, свободен он или нет? Может, он ей более чем симпатичен?
– Меня никто нигде не ждёт, и сердце моё пока не занято, – стараясь побороть робость, ответил Зигмунд.
– Не занято? И вы даже ни разу не целовались?
Маргарет снова обернулась и послала молодому учителю кокетливую улыбку. Зигмунд смутился ещё больше и отвёл глаза.
– Значит вы сама невинность? Это интересно. А какая именно девушка смогла бы пленить ваше свободное сердце?
Для чего же такой допрос? Зигмунд чувствовал себя крайне неловко, но всё же ответил:
– Конечно, красивая и благовоспитанная…
– Маргарет, ты ведёшь себя неприлично, – ровным голосом сделал замечание Берхард.
Он долго молчал, занимаясь своим рисунком и наблюдая за развязным поведением сестры.
– А с тобой вообще никто не разговаривает! – резко осадила брата Маргарет, и в глазах её сверкнул огонёк неприязни.
– У меня совершенно нет желания с тобой говорить. Просто напоминаю тебе, что ты – дочь ландграфа, и должна вести себя достойно.
Теперь Маргарет разозлилась. Этот тихоня смеет позорить её! Да ещё и перед Зигмундом!
– Я прошу вас не ссориться, – воззвал молодой учитель.
Но его слова улетели в пустоту. Маргарет положила грифель и с гордой осанкой не спеша направилась к Берхарду.
– Ну-ка, умник, покажи-ка свои каракули, – и заранее скривив презрительную ухмылку, девушка заглянула в рисунок брата. – Ну и убожество!
Задание Берхарда учитель усложнил – розу необходимо было нарисовать не в вазе, а в женской руке. Не имея перед собой образца, юноша решил нарисовать руку сестры. Её кисть была на загляденье изящна, пальцы тонкие, кожа нежно-розовая – лучшего образца не найти. Берхард очень старался, и ему удалось точно перенести эту красоту на свой эскиз.
Зигмунд тоже поспешил к мольберту ученика и взглянул на рисунок. Увиденное его восхитило.
– Вы зря ругаете брата, – сказал он. – Рисунок великолепен. И мне кажется, я уже где-то видел эту ручку. Ну, да. Это же ваша рука, госпожа Маргарет.
– Что?! – возмутилась девушка. – Ты посмел уродовать мою руку?!
Маргарет сорвала с мольберта пергамент и принялась рьяно рвать его на мелкие кусочки. Зигмунд оторопел, он никак не ожидал такой агрессии. Берхард же даже бровью не повёл. Казалось, он привык к подобным выходкам сестры. Мальчик лишь отошёл в сторону и спокойно произнёс:
– Думаю, такая сумасшедшая особа не сможет пленить ваше сердце, гер Зигмунд.
Глаза Маргарет яростно сверкнули.
– Ты ещё пожалеешь, ох как пожалеешь! – пыхтя от негодования, процедила девушка сквозь зубы. – Я немедленно расскажу маме, как ты издеваешься надо мной! Она… Она запрёт тебя в башне! Она прикажет высечь тебя! Высечь!
– Беги скорее, – всё так же бесцветно отозвался Берхард, – иначе она не успеет сделать это до ужина.
В зелёных глазах Маргарет блеснула первая слеза обиды. Сжав губы, девушка быстро покинула комнату, и напрасно Зигмунд призывал её остаться, она не слышала его, полностью отдавшись своим эмоциям.
– Теперь вы видите, Зигмунд, какой фурией она бывает, – сказал Берхард. – Бес с лицом ангела.
– В вас говорит обида, – возразил Зигмунд.
– Во мне говорит человек, не желающий видеть ваше разочарование.
Но Зигмунд никак не мог согласиться с тем, что прекрасная Маргарет могла быть такой злой и агрессивной всегда и со всеми. Нет, она так ведёт себя только с братом. Между Маргарет и Берхардом непробиваемая стена неприязни и непонимания, ссоры бесконечные. Если бы они могли помириться, то больше подобные сцены не повторялись бы.
– А что, ваша матушка действительно бьёт вас розгами? – озабоченно поинтересовался Зигмунд.
– Нет, что вы, – улыбнувшись, ответил Берхард. – Только пугает. А вот в тёмном чулане запирала на несколько дней и не раз. Но пока отец в замке, она и на это не решается.
– За что же она с вами так сурова?
– Да за что угодно. Если матушке захочется наказать меня, она найдёт причину.
– Зря я при Маргарет признал в вашем рисунке её руку. Но я не думал, что это приведёт к такому серьёзному раздору между вами.
– Не переживайте, Зигмунд. Маргарет поругалась бы со мной в любом случае. Она это делает ежедневно.
– Зачем?
– Откуда же мне знать? – равнодушно пожал плечами Берхард. – Спросите у неё.
Тем временем Маргарет прибежала к матери и со слезами на глазах рассказала ей, как мерзавец Берхард позорит её перед молодым благопристойным юношей, как рисует на неё уродливые карикатуры. Маргарет просила наказать обидчика со всей строгостью. Патриция сделала бы это с удовольствием, но пока Генрих в замке, она не хотела рисковать и гневить мужа. Она знала, что Генрих будет на стороне волчонка в любом случае, чего бы тот ни совершил, кого бы ни обидел. С тяжёлым вздохом Патриция так и объяснила дочери, что не собирается портить отношения с мужем из-за её постоянных ссор с братом.
– Ты же знаешь, отец простит своему любимчику всё, – добавила она, – а вот тебя вполне может объявить виноватой. Да и мне ещё попадёт от него. Нет, разбирайтесь сами, вы уже не маленькие.
– Я уже давно поняла, что отец любит меня лишь на словах, – плакала Маргарет, – потому и ищу защиты только у вас, матушка. Но вот и вы от меня отворачиваетесь.
– Я не отворачиваюсь. Я просто не хочу вашу с Берхардом войну превращать в войну общесемейную. А защиту ты можешь найти и у Густава. Он уже достаточно взрослый, чтобы суметь отстоять честь обиженной сестры.
Маргарет так и поступила. Она красочно описала Густаву всё, что произошло на уроке, даже приписала Берхарду непристойные выражения и издевательский смех. Густав с удовольствием предчувствовал драку со старшим братцем, которого он ненавидел, которого презирал, и ему неважна была причина для драки. А защитить честь сестры – вполне достойный повод наказать Берхарда. В этом даже отец наверняка одобрит его действия. Воинственно настроенный Густав, прокричав угрозы в адрес брата, решительно направился к покоям Берхарда. Но вдруг остановился. Как же защищать честь девушки без оружия? Об этом Густав размышлял недолго. Попросив сестру подождать, юноша скрылся за углом коридора.
Маргарет предвкушала интереснейший спектакль. Берхард сполна получит по заслугам, а она прекрасно развлечётся. Девушка теперь была даже благодарна матери за совет. Скоро Густав вернулся, в руках он держал отцовский меч с большим кровавого цвета рубином на рукояти. Маргарет так и охнула.
– Тебе его отец дал? – спросила она.
– Нет. Я взял тайком, – довольный своей выходкой ответил Густав. – Отца не было в покоях.
– И тебя никто не видел?
– Я был ловок. – И Густав ещё больше возгордился собой.
– И для чего меч тебе? Убить Берхарда? – Маргарет совсем не испугала эта мысль.
– Нет. Пока я его только напугаю. Но если он продолжит тебя обижать!…
Берхард уже вернулся в свои покои. Он достал заветный сундучок, в котором хранились его рисунки, и отпер замок. Сегодня на уроке мальчик сумел изобразить нечто новое, и теперь ему не терпелось это повторить. Берхард как раз приготовил чистый пергамент, когда дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился грозный Густав. Синие глаза его гневно сверкали, руки крепко сжимали отцовский меч в ножнах. За спиной брата стояла Маргарет и видом своим не предвещала ничего хорошего.
– Чем обязан вашему визиту? – холодно поинтересовался Берхард.
– Ты оскорбил Маргарет! – громко обвинил Густав. – Ты унизил её перед посторонними людьми! И ты сейчас ответишь за это!
И мальчик рывком вынул меч из ножен. Но настоящее боевое оружие было слишком тяжёлым для детских рук, да ещё таких хрупких. Густав покачнулся, однако удержался на ногах и, бросив ножны, схватил меч двумя руками. Теперь он держал оружие более уверенно, хотя и не высоко.
Берхард снисходительно усмехнулся, глядя на неловкие движения «грозного воина».
– Хорошо, я готов вести битву с тобой, – согласился он. – Но ты же не будешь драться с безоружным. Мне нужен такой же меч, как у тебя, чтоб мы были на равных.
– Тогда иди и возьми меч!
– Ты подождёшь меня?
Густав нервничал, ему не терпелось начать драться. Спокойствие и надменная ухмылка противника его раздражали и лишь усиливали гнев.
– Если ты ему позволишь уйти, он направится к отцу и пожалуется, – резонно предположила Маргарет за спиной младшего брата.
– Ты никуда не пойдёшь! – тут же выкрикнул Густав, быстро сообразив, что сестра может оказаться права. – Защищайся, чем сможешь.
И Густав, собрав все силы, поднял меч высоко над головой. Рубин яркой красной звездой сверкнул на рукояти. И всё-таки сил не хватило. Взмах был слишком резким, меч перевесил, и Густав повалился на спину. Заметив, что брат потерял равновесие, Маргарет быстро отскочила от него, но, видимо, не достаточно далеко, так как, падая, Густав задел её мечом, и острый клинок разрезал юбку.
Всё произошло буквально за секунду, Берхард успел лишь ахнуть от неожиданности. Маргарет, онемев, в ужасе разглядывала разрезанную юбку, представляя, что было бы, если б клинок достиг ноги. Густав за эту секунду пережил такой испуг, какой не переживал ни разу в жизни. Потеряв почву из-под ног, он стремительно падал на спину. Всё, что он видел – кроваво-красный рубин, всё, что он слышал – бешеное биение своего сердца, всё, что осознавал – своё бессилие. Упав на пол, Густав сильно ударился головой, меч выпал из его рук, изо рта вырвался тяжёлый стон, а потом… Потом стон превратился в хрип, тело мальчика забилось в частых конвульсиях, а на губах стала появляться белая пена. Увидев брата таким, Маргарет ужаснулась ещё больше. «Нет, только не это!» – вскричала она и скорее побежала прочь.
У Густава начался приступ падучей. Вид, конечно, неприятный, но сейчас не до эмоций – требовалась немедленная помощь. Берхард видел подобное состояние брата не раз и уже знал, что и как надо делать. Он быстро огляделся, его взгляд упал лежавшие на столе кисти – подойдёт. Мальчик схватил большую кисть с широкой деревянной ручкой и бросился к брату. Разжав крепко сжатый судорогой рот несчастного, Берхард втиснул между челюстями эту деревянную ручку, чтобы во время приступа больной не захлебнулся слюной и пеной и не откусил себе язык. Проделав это, Берхард сел на колени и почти посадил на них брата, прислонив его голову к своему плечу. Густав метался в агонии, у него появился жар, на лбу высыпали капельки пота, расширенные зрачки глаз бешено вращались, будто видели перед собой картины ада. Берхард придерживал трясущееся тело Густава и пытался мягкими словами успокоить его сознание. Так советовал делать лекарь Гойербарг.
Приступ длился всего несколько минут, но они тянулись невероятно долго. Постепенно агония Густава начала стихать, усталые глаза закрылись, дыхание стало спокойнее. Пена перестала течь изо рта, и Берхард вынул кисть. В ней не было больше надобности.
Позади послышались тяжёлые шаги. Берхард обернулся и увидел, как в комнату вошёл отец.
– Что произошло здесь? – строго поинтересовался он, склонившись над сыновьями.
– У Густава приступ… – тихо отозвался Берхард.
– Я вижу. Маргарет прибежала ко мне, рассказала, что вы опять подрались. Она сказала, что ты зачем-то взял мой меч, замахнулся на Густава, напугал его… Что за битву вы тут устроили?
Берхард опустил глаза и промолчал. Он не сомневался, что Маргарет выставит виновником произошедшего именно его. Отец ей наверняка поверит, придётся оправдываться. А Густав, когда придёт в себя, обязательно поддержит версию сестры, и тогда в глазах отца Берхард предстанет лжецом, вором и жестоким человеком. А ещё обо всём этом узнает матушка.
Генрих осторожно взял на руки измученного приступом Густава и перенёс его на кровать. Мальчик всё ещё находился без сознания, но судороги прекратились, и дыхание выровнялось, остался только жар. Казалось, Густав просто спит.
– Почему ты молчишь, Берхард? – вновь обратился Генрих к старшему сыну. – Всё было так, как рассказала Маргарет?
– Разве вы не верите дочери?
– Я хочу слышать твою версию.
Берхард поднялся и взглянул на несчастного брата – ну разве можно жаловаться на столь слабое существо?
– Нам было интересно подержать в руках настоящее оружие рыцаря, вот мы и взяли ваш меч, – ответил Берхард, потупив взор. – Но он оказался тяжёл для нас. Густав перепугался, когда падал с мечом в руках. Если вы хотите наказать, отец, наказывайте меня одного. Густав и так уже наказан приступом.
– Ты хочешь сказать, что вы просто играли, и никакой борьбы не было?
– Не было.
– Кто из вас взял меч?
Берхард молчал. Неужели отец и правда не поверил Маргарет?
– Кто из вас взял мой меч? – строже повторил Генрих.
Густава наверняка кто-нибудь видел у покоев отца, так что здесь скрывать нечего.
– Густав, – сказал мальчик.
В этот момент в комнату вбежала встревоженная Патриция.
– Где мой сын?! Что с ним сделал этот мерзавец?
Патриция бросилась к кровати и обняла сына.
– Бедный Густав, бедный мой мальчик, – запричитала она. – Как ты страдаешь от своего жестокого брата! Ты страдаешь, а он стоит тут холодный, надменный и радуется твоим страданиям.
И Патриция послала Берхарду ненавидящий взгляд.
– Густав виноват не меньше… – вступился Генрих.
Но Патриция его оборвала:
– Давай, защищай его! Когда он убьёт Густава, ты тоже будешь его защищать?
– Густав сам взял мой меч…
– Да, взял! А ты знаешь почему? Потому что твой любимчик оскорбил и унизил Маргарет перед посторонним человеком, перед молодым мужчиной. Густав встал на защиту чести сестры. Он повёл себя как истинный благородный рыцарь!
Генрих строго взглянул на Берхарда. Получалось, что сын его обманывал?
– Это правда? Берхард?
– Я нарисовал её руку, а Маргарет это не понравилось, – сказал Берхард, чувствуя, что происходящее заводит его в тупик. – Я ничем не оскорблял её.
– Нарисовал, – усмехнулась Патриция. – Изуродовал! А что говорил ей при Зигмунде? Повтори, повтори это отцу.
– Если вы так настаиваете, – пожал плечами Берхард, сестру он выгораживать не собирался. – Маргарет задавала геру Зигмунду непристойные вопросы, и я напомнил ей, что она – дочь ландграфа.
– Ах ты, бесстыжий! – вскочив, воскликнула Патриция. – Ты обидел мою дочь, а теперь ещё и выставляешь её распутницей!
И женщина уже занесла руку для пощёчины, но Генрих остановил её. Он был поражён случившимся. Он всегда верил своим детям, но выяснилось, что они могут лгать ему, он доверял им, считая достаточно взрослыми и разумными, но оказалось, что они до сих пор требуют присмотра.
– Оставь, я сам разберусь, – сказал Генрих супруге. – Позаботься лучше о Густаве.
И позвав с собой Берхарда, Генрих покинул комнату.
Ландграф подписал письмо, свернул пергамент и скрепил его печатью с гербом Регенплатца.
– Пригласите гонца, – попросил Генрих стоящего рядом слугу.
Тот с поклоном немедленно вышел за дверь. Через минуту в кабинете появился молодой солдат, готовый исполнить указания господина.
– Поезжай в графство Кроненберг, – распорядился Генрих. – Вот два письма тебе, передашь графу. А прежде зайди к сыну моему Берхарду. Он, верно, тоже подготовил письмо для своего друга.
– Берхард уже сам нашёл меня и отдал послание для Кларка Кроненберга, – ответил гонец.
– Вот как? – заинтересовался Генрих. – Это оно точит у тебя из дорожной сумы?
– Да, ваше сиятельство.
«Интересно, о чём Берхард там пишет? – возникла в голове Генриха мысль. – С Кларком он намного откровеннее, чем со мной.» Эта мысль уже не раз и раньше возникала, бередя любопытство, но обычно быстро улетала. А вот сейчас она отчего-то улетать не желала. Да ещё и после прошедших событий. И письмо сына так доступно. «Наверняка Берхард пишет о том случае, – продолжал думать Генрих. – Другу он обязательно без стеснения поведает все мысли свои и всю правду.»
Правду Генрих и так выяснил. Он поговорил отдельно с Берхардом, с Маргарет, с Густавом, поговорил с Зигмундом. Молодой человек старательно смягчал поведение юной Маргарет на том злосчастном уроке, но скрывать что-либо не посмел. Наказания никто не понёс, но кое-какие выводы были сделаны. Так отныне на уроках обязательно должна была присутствовать Астрид, дабы усмирять ссоры детей.
Ландграф вышел из-за стола и приблизился к гонцу:
– Дай-ка мне это письмо.
– Но… Ваше сиятельство, – растерялся гонец. – Берхард его запечатал, и…
– Ничего страшного. У него такая же печать, что и у меня, только меньше.
Солдат вынужден был подчиниться. Он вынул из сумы свиток и отдал ландграфу.
«Нехорошо это, – подумал Генрих, занеся руку над печатью. – Берхард мне доверяет. Но, в конце концов, я же отец и имею право знать мысли сына.» И Генрих уверенно сломал печать. Развернув пергамент, он отошёл к окну и начал читать.
«Здравствуй, дорогой друг мой Кларк. Как всё-таки жаль, что тебя нет рядом со мной. Сейчас, благодаря мастеру Вольфгарту, каждый день я узнаю что-то новое и интересное, а поделиться этим с тобой не могу. Поражаюсь, как много знает этот человек! Я с удовольствием хожу на его занятия. В этот раз мастер Вольфгарт рассказал нам о великом греческом учёном, а я теперь поведаю о нём тебе. Это был удивительный человек…»
«Берхард пишет о занятиях, – подумал Генрих. – Они для него важнее и интереснее ссор с сестрой. Это хорошо. Пусть учится. Сын станет умным и образованным правителем.»
Но на этом Генрих не остановил любопытство. Он быстро пробежал глазами по ровным строчкам письма, и вскоре его взгляд остановился на одной из них: «…Маргарет упрямо не желает…»
«Чего она не желает?» – нахмурился Генрих и вернулся к началу предложения.
«Танцевать со мной либо с Густавом Маргарет упрямо не желает. Видишь ли, ей неприятны кавалеры, которые ниже неё ростом. А потому на уроках в танцах её ведёт только Зигмунд, а мы учим движения с её служанками. Да мне и не очень хочется танцевать с такой гордячкой… – Генрих невольно улыбнулся ворчанию Берхарда. – А сейчас Маргарет ещё больше нос задрала, решила, будто Зигмунд от неё без ума. Впрочем, он действительно плохо скрывает свой интерес к ней. Уж не знаю, что Зигмунд нашёл в этой ледяной особе? На днях он мне даже признался в своём желании написать портрет моей сестры, но боится, что отец наш не согласится на это.»
Свернув письмо, Генрих вновь нахмурил брови. Это известие ему не понравилась. У красавицы Маргарет, безусловно, имелись воздыхатели, но все они любовались ею издали, подходить к ней и говорить слова любви не смели. А этот Зигмунд слишком близок к Маргарет, они часто видятся и общаются. Как бы его любовные песни не запали в душу юной девушке да не вскружили ей голову. Учитель рисования, даже такой симпатичный и образованный, дочери ландграфа вовсе не пара. Маргарет быстро взрослеет, пора уже подбирать ей достойного жениха.
Грешно читать чужие письма, но в них находишь много любопытного. Генрих снова открыл письмо и стал читать с первой попавшейся строчки:
«Уже больше двух месяцев отец дома, и я этому рад несказанно. Наконец я чувствую, что хоть кому-то нужен, что я не одинок. Ты не представляешь, дорогой друг мой, как я устал от бесконечных придирок сестры и брата и от угнетающей ненависти матери. Никак не могу понять, за что она меня так ненавидит, в чём я перед ней повинен? Может, спросить об этом у отца? Но я не решаюсь. Мне стыдно жаловаться на родную мать. А на душе такая тяжесть. Если бы знать, в чём вина моя, я готов искупить свой грех, понести любое наказание, только бы мама простила меня, полюбила. Я в сомнениях, что делать мне?»
Генрих опустил письмо и удручённо склонил голову. Он не ожидал узнать, что страдания сына столь велики, что ему так тяжело и сложно жить в родном доме. Вот в чём оказывается причина замкнутости и одиночества Берхарда.
Ландграф запечатал письмо сына и отдал его гонцу:
– Возьми, передашь адресату. Да смотри не проболтайся, что оно было вскрыто мной. Ступай.
Гонец забрал письмо и с поклоном удалился.
Генрих был очень расстроен. В его доме царила война, тихая, скрытая, но от этого ещё более жестокая. И против кого? Против невинного ребёнка, которому пришлось платить за ошибки своих родителей. Несправедливо это, жестоко. И Патриции следовало бы это понимать. Если уж ей так хочется повоевать, так пусть воюет с ним, с её мужем, а не со слабым мальчиком!
Ландграф покинул свой кабинет и направился в западное крыло замка, где располагались покои супруги. Но служанка сообщила, что ландграфиня изволит прогуливаться в саду. Генрих нашёл Патрицию там, она совершенно одна не спеша бродила по дорожкам сада, любуясь красками осенних цветов.
– Патриция! – окликнул её Генрих.
Женщина обернулась и, завидев мужа, приветливо улыбнулась.
– Как я рада, супруг мой, что ты пожелал выйти ко мне. Сегодня дивная погода…
– Мне необходимо поговорить с тобой, Патриция.
– Что-то снова случилось? Почему лицо твоё так серьёзно, а голос так тревожен?
– Обещай, что все твои ответы на мои вопросы будут честны, – потребовал Генрих.
– Ты пугаешь меня… – встревожилась Патриция.
– Обещай!
– Хорошо, обещаю.
– За что ты так ненавидишь Берхарда? И зачем ты настраиваешь против него Густава и Маргарет?
Поняла Патриция, о чём речь пойдёт. Неприятен ей этот разговор, но она всегда знала, что рано или поздно он всё равно возник бы, и была к нему готова.
– Почему ты так холодна к нашему сыну? – повторил Генрих, пристально глядя в глаза супруги.
– Ты, кажется, забыл, Берхард – твой сын, а не наш, – спокойно произнесла Патриция.
– Я ничего не забыл. И я помню, как ты перед многими свидетелями, перед моими вассалами согласилась стать для Берхарда матерью, воспитать его наравне с Густавом и Маргарет.
– И разве я этого не сделала? Берхард растёт вместе с моими детьми, играет с ними, он получает такое же образование, имеет такие же одежды и такое же количество слуг. Разве я его чем-то обделяю?
– Ты обделяешь его своей любовью.
– А любить его я никому не обещала.
– Но разве возможно быть матерью и не любить дитя?
– Если дитя чужое, то возможно.
Патриция была уверена в своей правоте и потому не прятала глаз, не склоняла головы и говорила твёрдо. Генрих лишь руками разводил, удивляясь чёрствости супруги.
– Я надеялся, что ты простила мои прегрешения, – проговорил он. – Верил, что у тебя доброе сердце. Но, видимо, я ошибался.
Патрицию эти слова обидели.
– Я бы простила тебя, но присутствие этого мальчишки ежедневно, ежечасно напоминает мне о твоей измене, его внешность кричит о том, что он чужой нам. Тебе не следовало вообще привозить его в замок.
– Берхард мой сын! Я бы никогда его не оставил! Тем более он лишился матери.
– У него жив дедушка, – спорила Патриция, – который был в состоянии его воспитать…
– Чтобы сын ландграфа фон Регентропфа стал лавочником! – возмутился Генрих. – Со мной Берхарда ждёт более достойная судьба.
– Например, трон Регенплатца?
– Да. Именно это его и ожидает.
– Ты обвиняешь меня в жестокости, в несправедливости, а разве сам справедлив к своему законному сыну, разве ты не жесток к Густаву, лишая его того, что принадлежит ему по праву?
– Берхард – мой старший сын.
– А Густав – рождён в законном браке. На его стороне закон государства и закон человеческий!
– Ты согласилась заменить Берхарду мать, а значит, согласилась принять его в нашу семью! Мальчик полноправно носит фамилию Регентропф, и именно он унаследует Регенплатц! И я так решил вовсе не потому, что не люблю Густава. Ему я намерен отдать имение Стайнберг у северных границ. Там нужна твёрдая рука и разумный хозяин.
– Ставишь Густава вассалом Берхарда, – поморщилась Патриция.
– Не вассалом, а помощником. По сути, они вместе будут править…
– Вассалы тебя не поддержат. Они не присягнут на верность бастарду. Они взбунтуются.
Генрих вгляделся в сердитые глаза супруги.
– А ты, видимо, этого очень хочешь. Вот почему ты настраиваешь детей против Берхарда.
– Я не настраиваю их. Им самим не нравится этот тихоня!
– Ты уже сейчас разжигаешь войну между Густавом и Берхардом. На этих землях уже более сотни лет не было распрей, и новых я не допущу!
– Если не передашь Регенплатц законному наследнику, распри будут.
– Не нужно со мной воевать и спорить! Ты всё равно проиграешь.
Сказав своё последнее слово, Генрих развернулся и пошёл прочь. В Патриции так и бурлило негодование, она даже топнула ножкой от злости.
– Это ты проиграешь, ты! – воскликнула она. – Вот увидишь! Никогда не править волчонку в Регенплатце! Никогда мой сын ему не подчинится! Я не допущу этого! Не допущу!
Разозлённая разговором с мужем, Патриция быстро направилась обратно в замок. По дороге она всё срывала листья с кустов и, нервно разорвав их, отбрасывала прочь. Вернувшись в замок, Патриция сразу же направилась в покои своей матери. Ей сейчас нужен был человек, которому она без стеснения могла бы пожаловаться на оскорбления, поделиться горечью.
Магда Бренденбруг наблюдала в окно разговор Патриции с мужем и теперь ждала дочь.
– О, мама, как же я страдаю! – прямо с порога воскликнула Патриция.
– Бедная моя девочка, – посочувствовала Магда и обняла свою дочь.
.Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры