Разделы библиотеки
Откровенные романы - Григорий Жадько - Читать онлайн любовный романВ женской библиотеке Мир Женщины кроме возможности читать онлайн также можно скачать любовный роман - Откровенные романы - Григорий Жадько бесплатно. |
Откровенные романы - Григорий Жадько - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Откровенные романы - Григорий Жадько - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Жадько ГригорийОткровенные романы
2 СтраницаСЕСТРОРЕЦК 1912. Это было через семь лет после окончания Борисоглебской гимназии. Я отправлялся из Петербурга: с нового вокзала Приморской железной дороги. Вокзал еще не был готов. Верхнее строение пути – довели до угла Флюгова переулка и Большого Сампсониевского проспекта. Вечерело. Подачу поезда задерживали почти на двадцать минут. Петербург в июле 1912 года изнывал от жары: и кирпичные многоэтажные громады, и каменные мостовые, и тротуары были раскалены – а воздух насыщен пылью, копотью и смрадом. В ожидании, мои глаза скользнули по мрачному ближайшему фасаду: " Магазины Бр. Поляковых. Имъется громадный выборъ обуви кожаной, сукон. и парусинной механич. произ. – Варшавская, Саратовская, Кунгурская чесаная, валяная, бурочная, кукморская, Нижегородская, Тюменская Магазинъ въ городскомъ корпусъ №№9, 24. Большой выборъ шляпъ, шапокъ и фуражекъ. Складъ резиновыхъ галошъ. Товарищество Россiйской американской резиновой мануфактуры. Прошу почтенниiйшую публику обратить вниманiе» Какой-то тучный господин, в очередной раз доставал из нагрудного кармашка, который был специально вшит на сюртуке, – часы-луковицу BREUGET в золотой скорлупе, поросячьими глазками смотрел на золоченые стрелки и, не обращаясь конкретно ни к кому – тяжело вздыхал: – Безобразие! Это просто – какое-то безобразие! Вот он в вновь проделал то же самое, утер красное потное лицо платком – и тут, наконец, подали состав. Паровоз был не новый, но хорошо отмытый, блестящий, производства шведской фирмы «Motala». Истомившиеся в ожидании пассажиры, дружно кинулись по вагонам. У меня был билет в последний – шестой вагон. В него село около десяти человек. Я отметил для себя миловидную девушку. Она была в сером платье, из шелковой креповой ткани с умеренным блеском. Крепдешин, мягко облегал ее стройную фигуру, струился вспыхивающими складками – а плечи, и верхняя половина тела, были прикрыты, короткой белой кофточкой-разлетайкой. На голове, чуть набок, крепилась пристегнутая булавками, полупрозрачная шляпка из китайской чесучи. Ее тонкие губы совершенно не улыбались, хотя глаза смотрели на мир восторженно и радостно. Не успел я устроиться и разложить скромный багаж, как ко мне подсел тот самый тучный господин, с предложением поиграть в вист. В руках он держал полную колоду – 52 карты и ловко ее тасовал. – Податной инспектор Прудаев. Я тоже представился и сказал, не разделяя его оптимизма: – В эту игру лучше играть вчетвером. – Но что делать. Надо как-то убить время, – попытался оправдаться он. От его голоса и внешности исходило что-то неприятное. Я считал себя неплохим игроком, а чтобы им прослыть, следует научиться запоминать ходы. Главное в висте – запомнить 26 карт своих и своего партнера, а порой карты приходится угадывать. Я любил это занятие, особенно в дороге, но, тут повинуясь шестому чувству – отказался – сославшись на усталость. Он не уходил и еще долго сидел, напротив, сверля меня своими маленькими рыбьими глазками. Видимо, он ждал, что я передумаю. Это было, в конце концов, невежливо и я, встав, прошелся по вагону, оставив его одного. Оказывается, за тонкой дощатой переборкой, в соседнем купе ехала моя незнакомка. Дверь была приоткрыта и, встретившись глазами, я учтиво поклонился ей, как старый знакомый. Она немного испуганно кивнула в ответ и, засмущавшись, сразу отвела взгляд; руки ее при этом, быстро и нервно стали перебирать замок небольшой сумочки, что лежала у нее на коленях; а ноги, обутые в белые сафьяновые полусапожки, она спрятала под полку. Девушка смотрела в окно и была напряжена. Я, с сожалением скользнув в последний раз взглядом, по ее фигуре, прошествовал к себе. К счастью, тучный господин, видимо поняв бестактность своего присутствия, покинул меня и я, скинув туфли, с удовольствием вытянулся на полке. Тут я вспомнил о газетах. Это было очень кстати. Развернул «Русское слово» и «Новое время», что взял у разносчика на вокзале. В нос ударил запах свежей типографской краски. Я пробежал заголовки: Мальта – «Итало-турецкая война. На третьей странице я задержался немного больше: КРИМИНАЛЬНЫЕ НОВОСТИ ПЕТЕРБУРГЪ (По телефону отъ нашихъ корреспондентовъ). Сегодня, в склад изданий Острогорского, по Моховой улице, в д. №28, вошли два подростка 13 – 15 лет, и спросили книгу. Управляющая складом г-жа Берникова выдала книгу и открыла кассу, чтобы разменять деньги. Мальчишки, с криком: «Руки вверх!», бросились на Берникову, повалили ее на пол и стали душить полотенцем. Г-жа Берникова взмолилась и просила оставить ее в живых, взять все, что имеется в кассе. Они забрали около 70-ти рублей, – всю наличность кассы и бежали. «Да! В какое страшное время мы живем! – подумал я, поглядывая на унылый пейзаж за стеклом. – Совсем дети. Толи дело было раньше?! Страшно становится. Куда катится этот мир!». Хотя убить время было нечем, я без сожаления перелистнул мир криминала. На последней странице взгляд мой привлекли два сообщения: КНУТ Он снова сделался злобой дня для городовых. Дело в том, что некоторые извозчики и биндюжники, испытанные противники «Кнутовой реформы», – почувствовав ослабление надзора в этом направлении, вновь обзавелись кнутами. По их убеждению, лошадь без кнута, это все равно, что лошадь – без хвоста. Между тем, городовые – отметив такое непослушание, установили бдительный надзор за ослушниками. Напрасно извозчик, заметив городового, старается скрыть пребывание в санях кнута. Городовой – старый волк – его не проведешь. По слухам, старое помещение для склада извозчичьих кнутов заполнено. Того и гляди, что городской управе придется ассигновать сумму на постройку специального дома для склада кнутов. ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ «ВОДКА». Николай Тесла – тот самый чешско-американский изобретатель, который намерен передавать электрическую энергию без проводов – изобрел электрическую водку. Приготовляется она очень просто – пропусканием тока от батареи через особый подкисленный состав. На последнем собрании докторов, в лондонском Меншьон-Гаузе, трезвенник, Томас Барлоу, выступил против обыкновенного алкоголя, в пользу электрической «водки». «Забавно!» – подумал я и, отложив газеты, попытался задремать, но ничего не вышло. Неясные шорохи из соседнего купе тревожили мне душу. Я представлял себе, что буквально в нескольких перстах, за этой тонкой перегородкой, сидит девушка, молодая женщина, очень приятной наружности и может так же скучает, как и я. Это было нелепо и неправильно, и такая мысль не давала мне расслабиться. Отчаявшись задремать, я скатал постель и присел к окну. Поезд шел по приморской Санкт-Петербург-Сестрорецкой железной дороге. Это была частная железная дорога на северо-западе России. Она соединяла Санкт-Петербург с курортами, расположенными на северном побережье Финского залива. Видимо барышня следовала в один из них. Неожиданно я услышал легкие шаги, шорох юбок и боковым зрением уловил белое одеяние моей изящной незнакомки. – Извините! Не могу открыть сельтерскую воду. Вы не поможете? – сказала она, сильно смущаясь, и краска бросилась ей в лицо. Я ловко справился с бутылкой, подцепив крышку краем серебряного перстня. Это был подарок матери – на совершеннолетие. Бедная мама! Знала бы она, для чего я его использую. – Пожалуйста! – Здорово у вас получилось, – заметила моя попутчица, все еще смущаясь. Я, пользуясь предоставленным случаем, представился: – Михаил. Михаил Громадин. Инженер – еду на Сестрорецкий оружейный завод. По делам. – Маша, – барышня потупила глаза, – Мария Александровна. Еду на отдых, – ответила она в том же ритме в полголоса. Мы помолчали немного. Я, передавая сельтерскую, задержал бутылку, не отпуская совсем. Она уловила этот жест, подняла глаза и, взглянув строго, еще тише добавила. – Замужем!Я отпустил бутылку, но она не уходила, … пребывая некоторое время в нерешительности. – Ах! Да! Еще пробочка! – спохватился я, поняв, что она ждет. – Благодарю! Вы очень любезны. – Вам не скучно одной? – поинтересовался я, напуская равнодушный вид и как бы говоря это из вежливости. – Что вы! Конечно, нет, – воскликнула барышня. – Я люблю скучать. – Не попали мы с вами в одно купе. Может, пообщались – и дорога показалась короче. – Может быть. Но пусть будет, все как есть. – А что если нам исправить эту ошибку – скрасить наше одиночество? – бросил я пробный шар, ловя ее ускользающий взгляд. – Это ни к чему, – сказала он сухо. – Да! Это ни к чему вас не обязывает, я выйду спустя несколько часов на станции в Сестрорецке, а вы поедете дальше… – Разве вы находите, что это удобно? – А вы как считаете? – Еще час назад меня провожал муж. Вы видели, … такой высокий важный господин, с цилиндром на голове? – Кажется, припоминаю, – соврал я, и внимательно посмотрел ей в глаза, – он, по-моему, не молод, – наудачу ляпнул я. – Да! Да, это есть. Но он очень хороший человек. Мне бы не хотелось так… – она замялась, не зная как продолжить начатую фразу. – Я вас прекрасно понимаю. Не продолжайте. Дело ваше Мария Александровна. Хотя жаль… очень жаль, ваше общество бы украсило наш путь. Мы обменялись взглядами. Она была слегка расстроена и почти не скрывала этого, но приличия были превыше всего. Другого – от замужней женщины, я и не ожидал. – Может дать вам прессу: свежая, но я почти прочитал ее, только объявления остались? – добавил я, оставляя надежду на перемены в ее настроении. – Что ж! Как закончите и их – приносите, я не откажусь, – выпалила она скороговоркой и, покраснев, быстро, как ветер, удалилась к себе. – Ого! Неожиданный поворот! – Сказал я себе и, достав из портфеля, бросил в рот кусочек мускатного ореха для освежения дыхания. Так я и стоял не присев больше ни на секунду, держась за хромированный поручень и глядя нетерпеливо в окно. Выждав минут десять, я собрал газеты, аккуратно свернул их в трубочку и, напустив нарочито небрежный вид, отправился в соседнее купе. – Merci. Vous êtes très bons mon monsieur, – поблагодарила она, стараясь не улыбнуться при этом. У нее был превосходный французский, четкое произношение и особый прононс, что достигается долгими упражнениями. – Это совершенно ничего не стоит для меня Мария Александровна. Прочитанные газеты? О чем вы говорите? – Pouvez m’appeler Masha. – Хорошо, договорились, буду называть вас Маша. Но я не так хорошо знаю французский как вы. Мы технари. Наше дело чертежи, железки и еще много скучных вещей, о которых неудобно говорить в обществе милой дамы. – Это я понимаю. Оружейный завод! Наверно это страшно и опасно порой!? Мне ее слова показались приятными. Мужчины все одинаковы. Внутри поднялась волна своей исключительности и величия. – Ну, не стоит преувеличивать. Все бывает, конечно, – уточнил я немного вальяжно и снисходительно. – Как вы думаете, война будет? Все об этом говорят! Вот давеча читала: «Ангел мира в опасности!?» – Помилуйте! Это выдумки газетных писак, – заключил я убежденно.– Сейчас общество достигло такой стадии развития, что все прекрасно понимают, к чему это может привести. Страшное оружие в изобилии наделано во всех странах. Массовое уничтожение: победителей по большому счету не будет. Ну не самоубийцы же мы!? Цивилизованная Европа на это никогда не решится! – Значит, вся эта шумиха, что бы поднять тиражи газет? – усомнилась моя юная попутчица, почти расставшись со своей прежней застенчивостью. – Ну не совсем. Иначе бы мне не пришлось ехать на оружейный завод, – многозначительно заключил я. – Срочное дело? – Командировка. Надо помочь. Секретное производство. – Это тайна? – осведомилась барышня. – Государственная. Российской империи, – заверил я ее, – но об этом лучше не распространяться. – Вот видите! – она посмотрела на меня чуть восторженно.– Значит, вам доверяют. А мне ничего нельзя сказать. Я болтушка! Маша встала, подошла к окну и замолчала. Показались низкие черные строения. – Какая-то станция? – поинтересовалась она, показывая кивком головы. – Это Раздельная. Помилуйте, … нет, это Лахта., – поправился я. – Обычно поезд здесь стоит минут пять. – Давайте закажем чай! – вдруг, предложила барышня, не оборачиваясь. – У меня есть прекрасное варенье. Наша бабушка Агафья в вишневое варенье добавляет, абрикосовые косточки, липовый цвет. Она его не кипятит, а только долго томит в русской печке, и оно получается как английский джем. – Хорошо. Будем пить чай. … Будем пить и разговаривать. – Нет! Просто пить, – немного растеряно возразила моя милая собеседница. – Как скажете, – пряча улыбку, согласился я и пошел сделать заказ. Проводник, лукавый дядька, разглаживая, мягкие рыжие усы, занес нам спустя минуту, два кованных вороненых подстаканника. В них простые стаканы из зеленоватого стекла и жидкий чай. Отдельно он держал посеребренный поднос со сдобой. – Пышка, слойка, сдобные калачи, крендель, плетенка – все из Филипповской булочной, господа! На выбор если желаете? – протараторил он заученную фразу. – Неужели! Прямо оттуда? – Обижаете милостивый господин! Настоящие парижские рецепты от придворного пекаря Филиппова. Не «сумневайтесь». Я отложил всех наименований по одной штуке и сразу расплатился за все. Старик ушел очень довольный, подкручивая вверх кавалерийские прокуренные усы и что-то напевая под нос. – Вы совершенно зря потратились, – сказала моя прелестная спутница, – мне есть на ночь, совсем ни к чему. – Все нормально, может, только придется чай повторить. А как вы сударыня смотрите на бутылочку Белого Сурожа из Массандры? – Нет что вы! – возмутилась она. – Это уж точно зря вы придумали. – Я принесу, а там решим – раз уж заикнулся, а то неудобно получится. Я сходил за бутылкой и дополнительно, зашел, взял стаканы у проводника. Она смотрела во все глаза и неодобрительно качала головой. – Оставьте. Вы такой молодой. Будет у вас еще повод и друзья с кем ее распечатать. – Вы про оружейный завод? Не мелочитесь Мария Александровна! Не говорите пустое! Я часто там бываю по делам. Поверьте – скукота там полная. «И скучно и грустно и некому руку подать» …Если вы мне составите кампанию, я был бы вам – превелико благодарен! – Все-таки вы напрасно это затеяли – и чай стынет? – покачала она с укором головой. – А мы и то, и другое будем. По очереди. – Какой вы право! Так меня еще и уговорите, – в сомнении сказала она – Конечно. Мне побольше, а вы давайте пригубите маленько. Вам понравится. Надеюсь! – Ну, хорошо, – согласилась она с трудом. – За знакомство. – А вы знаете, Маша, откуда это вино получило название? Что означает «Сурож»? – оживился я, придвигаясь к ней ближе. Она заинтересованно оживилась, приготовившись слушать. – Нет. Никаких мыслей, – ответила моя прелестная собеседница. – Это древнерусское название города Судак. Видите, какое оно золотистое? А аромат? Ничего не напоминает? – Что-то знакомое… Медовое или яблочное, – предположила она, слегка сморщив лобик. – Токайское не напоминает? – Точно! Вы сказали, и я сразу вспомнила, – всплеснула она руками. – А вообще его делают из винограда сорта – Кокур белый. Я рассказал ей, как мне довелось быть в Судаке. Про развалины Генуэзской крепости, глиняные водопроводы в горах, обычаи крымских татар. Она была очень хорошим слушателем. Кивала в такт мои словам, ресницы ее дрожали, на лице ясно читалась заинтересованность и неподдельный интерес. Незаметно пролетели несколько часов, но казалось, все длилось один миг. – Слушайте! Мы так и допьем ваш Кокур Михаил! – сказала она весело, и удивленно, и в глазах ее блеснули озорные огоньки. – Это будет чудесно, – заверил я. – Я же совсем не хотела, но вино правда, отменное, – призналась Маша, благодарно посматривая на меня. – Расскажите о себе немножко, – решив что, настал нужный момент, попросил я, стараясь говорить как можно естественней. – Вы считаете, это удобно? – стушевалась она, не ожидая такой смены разговора. – Ну, не знаю – вам решать, – уклончиво промолвил я, с надеждой глядя ей в лицо. – Да! Да, конечно, – улыбнулась она. – А что рассказать? – Правду! Вот все как на духу! Вы можете… быть откровенной? – С близкими, родными наверно. – А мне казалось – людям, которые больше не встретятся в вашей жизни – можно поведать гораздо больше. Они не опасные. Никогда эти откровения не используют против вас, никому больше ни о чем не расскажут, во всяком случае, вашим знакомым – точно. – Хм! Конечно. В этом есть резон, – задумалась она, протирая платочком губы. – Вы мне – я вам. Такая откровенность на откровенность и все на доверии! Вроде игры, – не унимался я, ища подходящие слова. – Странный вы! Все так неожиданно. Умом понимаю, но этого мало… – Не торопитесь с ответом, – сказал я, поднимаясь и приближаясь к окну. Перестук колес стал слышней. За стеклами уныло однообразно мелькали: клочки полей, одинокие деревья, петляющие деревенские дороги, прошлогодние скирды почерневшей соломы. Даже не знаю, что вам сказать. Давайте попробуем. Спрашивайте, – сказала она немного глухо. Я вернулся на место. Мы встретились глазами. – Начнем с главного. Вы когда-нибудь любили? – выпалил я, и сам понял в ту же секунду, что это перебор и начинать надо было не с этого. – Mon dieu!!! Миша! Как вы прямо и в лоб, – промолвила она, немало смутившись. – Извините. Вырвалось. Моя попутчица испытывающе и недоверчиво посмотрела на меня, боясь включиться в эту игру, но все же чудесный напиток из Сурожа не позволил ей совсем закрепоститься. – Говорить об этом? – она помолчала.– Конечно, нет! Ну, как можно?! Об этом я не буду с вами беседовать. Все-таки вы мужчина. – В том то и прелесть. Мы как бы поглядим на себя с позиции противоположного пола. – Миша! Миша! Вы настойчивый молодой человек, а я слабая женщина. И все это так заманчиво. – Решайтесь. – Господи! Я работаю учительницей в церковно-приходской школе для девушек Новодевичьего Монастыря. У меня малолетняя дочка, недавно отняла от груди, сейчас сидит с няней. Кто бы знал, на что вы меня толкаете! – Вы считаете, поговорить о любви – это недостойное занятие? – не отступал я, пытаясь найти аргументы в поддержку моего предложения. – Par le chemin de Micha. Тут речь не об этом. – Ваши ученицы из церковно-приходской школы не увидят и не узнают, … что с того? – А муж? – задумчиво произнесла она. – А муж и тем более, – безапелляционно заверил я. – Знаете, создается впечатление – мы с вами как заговорщики беседуем. – Давайте тогда шепотом, – предложил я, шутливо снижая голос. – И все-таки нет, мой дорогой Миша. Понимаю. А душа противится. – Потому что ничего не было! – выпалил я решительно, уверенный в своей правоте. – Я не сомневаюсь, вас отдали замуж без любви!!! Или скажете, не так все было!? – Без любви, без любви. … Вы же ничего не знаете мой дорогой. … Если бы только можно было все изменить!! Нет, что уж там! Лучше не начинать этот разговор вовсе. Она замолчала в волнении, подошла к проему купе, приоткрыла дверь и тут же плотно захлопнула, очевидно, убедившись, что никто не подслушивает. – Ничего вы не знаете, – подтвердила моя попутчица уверенно. – Мне и знать нечего. Я встал, подошел к ней, и смело взял ее за руки. Она торопливо взглянула на меня снизу вверх, не убрала руки, но посмотрела затравленно и с легким испугом. – У меня это на лице написано?!!! Что я страдаю – и у меня не было в жизни настоящей любви? – Смотрю в ваши грустные глаза. А в них тоска беспросветная – робость и послушание Мария Александровна! – Это от Бога. Он всемогущ и всевидящ! – Нет. Это от отчаяния. Не верите вы ни во что. Просто плывете по течению. Все за вас решают. Везде флажки красные. Туда нельзя, туда не ходи. – Вот вы говорите Миша, душа сопротивляется? Умом понимаю, что вы правы. Так и есть. Что я по большому счету видела? Да ничего! Вяжу, вышиваю, прислуживаю за мужем и сильно хочу ему понравиться, даже когда мне противно. В то время – когда мы с ним брачное ложе делим – мне больше противно, чем хорошо. – И выхода нет? – La sortie je ne vois pas. (Выхода не вижу. фр.) Я крепче сжал ее руки. Моя спутница не противилась. Лицо ее оказалось близко. Я прижался к ее горячей щеке. – Говорите, Маша. Говорите. Я слушаю. Она отстранилась, но только слегка, не по настоящему. – О чем? – Так просто. Мне все равно – лишь бы слышать ваш голос! Мои губы были совсем рядом с ее лицом. Я ощущал ее горячее дыхание. – Все что мы делаем, это так скоропалительно и нехорошо, – урезонивала она меня, – я себя не узнаю. Что вы можете обо мне подумать!? Я веду себя как девка! – Вы до невозможности красивы и очаровательны… до невозможности! – А от чего вы не освободите мои руки? – Вы этого хотите? – Я сама не знаю – что хочу. Маша сильней отвернулась к окну, опуская голову вниз, при этом, не делая попыток убрать свои ладони из моих рук. Я чувствовал, как они слегка подрагивают. Я взял ее за подбородок и повернул к себе. Она слегка приоткрыла рот и «послушно-обреченно» закрыла глаза. Я коснулся ее воспаленно сухих губ. Она вздрогнула, но не отстранилась. Я целовал ее долго упрямо, пока ее губы немножко не распухли, а дыхание не стало прерывистым. Наконец она усилием воли легонько оттолкнула меня, и сев в угол – заплакала. – О чем вы плачете? Зачем вы так огорчаетесь? – Я ничего не могу. Все во мне восстает. Сопротивляется. Я хочу обратиться к царю нашему небесному – за спасением. Это насилие надо мной. Это все пошло. Пошло! Да! И другого слова я не нахожу. Если вы хоть чуть-чуть уважаете меня, вы сейчас же должны уйти. Слышите! Я не могу вас выгнать. Вы сами это должны сделать! Прошу вас. Заклинаю всем святым! Я подошел. Опустился на колени. Поцеловал ей руки, и каждый пальчик в отдельности. Потом встал. Поклонился и вышел в коридор. Проводник уже зажег тусклые фонари в конце и начале вагона. Желтые пятна света, не столько освещали его – сколько давали направление для движения. Я зашел в свое купе и стал смотреть в окно. Скоро должен был показаться Лахтинский разлив. И, правда, поезд замедлил скорость и неспешно вполз на 300-аршинный свайный мост, который располагался параллельно Лахтинской дамбе. Сколько я не смотрел в ночь – дамбы не было видно, только угадывалось что-то большое и темное, что надвигалось и надвигалось на тебя, но никак не могло поглотить. «Скоро Сестрорецк, – замелькали мысли в голове. – И все кончится. Один поцелуй! Бесконечно долгий поцелуй! Такая умопомрачительная красавица, а так нежна и стеснительна! Такого не может быть!! Почему? Потому что такого не может быть никогда! Это же учительница, а не девка. А французский?! А ее трепет в моих руках!? А почему она меня гнала? Я чувствовал ее всю! Несколько мгновений – но всю. Это было единение! Не обольщайся! Просто Сурож! Легкое замешательство. Сейчас она уже наверно пришла в себя. Жалеет! Конечно, жалеет, а может не очень? Что с того? Как молния, что-то вспыхнуло между нами, и тут же оборвалась – как струна, и беспомощно повисла, сломав весь инструмент, и будь ты самим великим музыкантом, уже не сыграть на нем. Слишком все скоротечно! Слишком. И она это понимает, и я это чувствую – осознаю! Так бы и ехать, и ехать всю жизнь! Только чувствовать, что она рядом – совсем близко: и вспоминать ее теплые губы; закрытые трепещущие ресницы; горячее дыхание; голос, волосы – всю ее такую домашнюю, нерастраченную, желанную!» Я собрал свои немногочисленные пожитки, сложил их в желтый саквояж и присел на дорожку на краешек полки. Стало так одиноко. Обидно. Других мыслей – кроме жалости и несправедливости устройства этого мира, не приходило в голову. Было все безразлично и пусто. Казалось, я находился в доме, из которой вынесли абсолютно все вещи и даже вынули окна и двери, и сквозняк гулял в пустых комнатах, и шевелил листами газет и журналов, и откидывал засаленную старую занавеску из дешевого ситца, и только где-то по привычке слышалась песнь сверчка. Он один не понял, что дом покинут. Паровоз, было набравший привычную скорость, сбросил тягловое усилие, и колеса по рельсам застучали медленней – все реже и реже. Издалека раздался приветственный гудок, и он тут же отозвался, задохнулся сиплым басом. Поплыли станционные огни, мутным желтым светом заливая столик, полки; и кругом бегущие по купе тени, перемежаясь, накрывали меня, исчезали, становясь, все более медлительными. Наконец, машинист притормозил сильней, и вагоны дробной чередой застучали буферами, останавливаясь окончательно. «Ну, вот и все!» – подумал я, поднимаясь, оглядывая второпях еще раз купе и пытаясь при этом не скользить глазами по тонкой переборке, которая отделяла меня от моей милой спутницы. Там было необычно тихо. Я нарочито громко щелкнул замком и хлопнул дверью, выходя в коридор. В ответ тишина. Я медленно, шаркая как старик, поплелся на выход и уже почти вышел, как позади себя услышал робкий щелчок и скрип открываемой двери. Я остановился, боясь обернуться и ошибиться в своих предположениях. «Только не оборачиваться!» загадал я. Наконец, рядом у уха почувствовал горячее дыхание и громкий взволнованный шепот: – Вы не зашли!? – Зачем? – Попрощаться. – Зачем, – тупо и неприязненно повторил я опять, не понимая сам, что говорю, и что со мной происходит. – Пра-а-авда за-а-чем, – сказала она, в задумчивости растягивая слова. И растерялась. – Так глупо, – сказал я, – один миг счастья! – Ведь, правда. Так будет лучше вам и мне, – неуверенно промолвила она. – На счет вас не знаю, а мне, … а мне, ну как-то, … – растерялся я, не зная как продолжить. – Так мы с вами и не сыграли в вашу игру на откровенность, – с грустной улыбкой в голосе сказала Маша. – Вы правы. Что-то не получилось. Наверно я зря ушел. Я смотрел на нее отчужденно и голос мой звучал как бы издалека. Она ничего не ответила. Я подождал и вышел на перрон. Маша последовала за мной. Она взяла рукав моей рубашки и, отцепила серебряную винтажную запонку с зеленым дымчатым нефритом. Тугая квадратная запонка, поддалась с трудом, но ее ловкие маленькие пальчики пересилили плотную ткань. – Вот так! – она спрятала ее у себя в кулачке. – На память? – грустно улыбнувшись, поинтересовался я. – На память! – согласилась Маша, и голос ее дрогнул. – Будете меня вспоминать!? Это хорошо. – Ничего хорошего. Я почти месяц буду на Сестрорецком курорте в Ахъ-Ярви, под Райволой. Если вы… если вам вдруг понадобится ваша запонка, вы всегда можете ее забрать. Я притянул ее к себе. Она быстро и трепетно прижалась, но в губы целовать не позволила. – Нет! Нет! Это совсем ни к чему. Увидят. Прозвучал натужный свисток паровоза. Я подвел ее к подножке, помог взобраться и когда поезд тронулся – она, робко оглянувшись, сама, быстро поцеловала меня в губы и сунула что-то в руку. Пока поезд не скрылся в темноте, я видел ее бледное лицо, белую фигурку и тонкую руку похожую на шею лебедя. Она махала ей и виновато улыбалась на прощание. .Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
Поиск любовного романа
Партнеры
|