Разделы библиотеки
Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман - Илья Тамигин - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман - Илья Тамигин - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Тамигин Илья
Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Часть первая: Стечение обстоятельств, приведшее к…
Началом нашей истории можно считать конец Заграничного Похода Русской Армии. Ну, это когда союзники – русские, пруссаки и австрийцы (и отчасти – англичане) захватили французский город Париж и Александр Благословенный вынудил Наполеона Буонапарта отречься от престола, хотя тот и не хотел. Свергнутого императора англичане тут же определили на жительство в последнем его владении – острове Эльба. Но речь пойдет не об этом, а вот о чём: в походе сем принял посильное героическое участие и подпоручик от артиллерии Леонард Федорович Орлов. Со своей батареей оный офицер прошел через всю Европу, паля в ворогов с похвальною скорострельностью и меткостью, за что был неоднократно отмечен благодарностями командования, выражавшихся обычно в дополнительной выдаче водки пушкарям. Но однажды главнокомандующий, впечатленный мастерством нашего героя, проявленным в бою под Малоярославцем, презентовал ему золотой брегет с дарственной гравировкой:
«Артиллеристу Божией Милостию подпоручику Л. Ф. Орлову от фельдмаршала М. И. Голенищева-Кутузова. 1812».
И, знаете – не зазнался подпоручик! Так, почванился немного – и пошел дальше воевать. Значит, мерз Орлов в палатке, мок под дождем на марше – и сибаритствовал на перинах в захваченных городах, ел кашу из солдатского котла или бараньи котлетки а ля Дижон со сложным гарниром, буде случалась такая возможность, пил бургундское и коньяк, а ежели не случалась – то не гнушался и обычной русской водкой. Ну, на войне, как на войне!
А при осаде Парижа на его батарею налетела тяжелая конница Мюрата, предварительно смяв правое крыло русского авангарда. О, то был опасный момент! Захвати они батарею и разверни пушки, вся история Европы могла бы соскользнуть на другие рельсы! Но, как было сказано выше, подпоручик палил метко, а главное – добился от своих пушкарей отменной скорострельности! Французы, порубив в фарш пехоту, устремились к пушкам… и нарвались на сюрприз: вместо двух ожидаемых залпов они получили целых три! Выкосив три четверти бравых кирасир картечью, пушкари отбивались от остальных холодным оружием: банниками, тесаками, оглоблями и чем попало, а сам Орлов – саблею и пистолетами. А тут и сикурс подоспел, наши славные гусары – два эскадрона! Французы, поняв, что супротив объединенных сил артиллерии и кавалерии не выстоять, предприняли ретираду. Сей подвиг был замечен командиром полка, и на подпоручика ушло на высочайшее имя представление к награде. Сам государь-император вручал Орлову в свежезахваченном Париже Георгиевский Крест!
Но долго в Париже погулять нашему герою не пришлось. В апреле 1814 года Высокое Начальство, мудро посчитав, что после взятия города Парижа нужда в артиллеристах уменьшилась, а в инженерах, наоборот, возросла (а Орлов был инженер-артиллерист!), перевело Леонарда Федоровича в Белокаменную, в Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича Тверской Инженерный Полк, повысив, впрочем, в чине. Был подпоручиком – стал поручиком!
Прибыв в Москву, которая тогда бурно отстраивалась после пожара, двадцатитрёхлетний неискушенный светскою жизнью Лёня слегка растерялся. Размах, однако! Шампанское здесь пили не иначе, как дюжинами. Офицеры по улицам ходили из чувства патриотизма только в парадных мундирах. Ставки на бильярде исчислялись сотнями рублей! Соответствовать этому образу жизни офицерского жалованья и присылаемых дядей доходов с имения, вообще-то, хватало. Но было непривычно и нескромно тратить чуть ли не впятеро больше, чем обычно. И жизнь поручика текла легко и беззаботно, пока через две недели в Москву не приехала некая Ванда, затмившая всех местных дам, как восходящее солнце затмевает звёзды на небосводе.
Ванда Леопольдовна, жена полковника барона фон Брауде, была красавица. Нет, не так! Она была красива красотой не человеческой, но ангельской! Тонкое и нежное, как на полотнах средневековых итальянцев, лицо, огромные бархатные глаза редчайшего фиалкового цвета, ресницы, на которых мог бы отдохнуть воробей, улыбчивые губы сердечком, лебединая шея, умопомрачительные матовые плечи, дивная грудь, поспорив о форме коей, кавалергард Иваницкий стрелялся на дуэли с камер-юнкером Стрепетовым и ранил того в… впрочем, неважно, во что. Талию баронессы, ежели в корсете, возможно было обхватить пальцами, а то, что располагалось ниже, ласкало даже самые взыскательные мужские взгляды идеально-сферическим совершенством формы. А голос! Когда она пела, у слушателей просто сердца временно останавливались! Но главное – особый взгляд, которым сия дама могла покорять, поощрять и уничтожать мужчин. Имелось в том взгляде что-то эдакое, мистическое и необъяснимое. Было ей двадцать пять лет, а мужу-полковнику – шестьдесят один год. С половиною. Говорит само за себя, г-м. Сие зело часто приводило к несоответствию желаний и возможностей на брачном ложе. Кроме того, он злоупотреблял водочкою и на этой почве страдал ипохондрией вперемешку с меланхолией.
Полк, которым командовал барон, был инженерный – тот самый, в который перевели Орлова! Сам понимаешь, Читатель, что полк на месте не стоял: фортификационные сооружения нуждаются в ремонте постоянно, не говоря уже о постройке новых, на предмет обороны от супостата. Но, куда бы не забрасывала судьба и служба государева, Ванда Леопольдовна не скучала. Всегда находились поклонники, готовые на все, на любое безумство, чтобы развлечь сию даму. Многочисленные обожатели придавали ей ещё больше сияния и обожания. Клеопатра и Цирцея в одном лице. И все сходило с рук! Муж, конечно же, ни о чем не догадывался.
Уже на следующий день после прибытия дамы в Москву мужское население города и окрестностей забулькало, забурлило и запузырилось вулканическою лавою восхищения. В честь очаровательницы слагались оды, панегирики и дифирамбы. Дважды в неделю, сопровождаемая небольшой группой (человек десять – двенадцать, не больше!) самых ярых поклонников, она выезжала на прогулку верхом на вороном арабском жеребце с белыми носочками, и все воздыхатели выстраивались по сторонам улицы, бросая под копыта коня цветы. Некоторые, зачем-то, пытались бросаться сами. Каждый вечер легконогая баронесса порхала в танце на балах, частенько устраиваемых специально ради неё. Русские столбовые дворяне, венгерские, немецкие и австрийские аристократы, ну, и польские шляхтичи чуть ли не каждый день нещадно кромсали друг друга саблями и шпагами, а также дырявили пулями на дуэлях, вспыхивающих, как порох, из-за борьбы за улыбку красавицы, право пригласить на тур мазурки или просто поцеловать ручку. Прямо, эпидемия какая-то!
Когда наш скромный поручик увидел Ванду Леопольдовну впервые на балу в дворянском собрании, он сначала решил, что ослеп, ибо свет померк в очах его. Затем три дня лежал в нервной горячке, насилу денщик Данила отпоил водкою на черносмородиновых почках. Стрела Амура поразила Леонарда в самую середину сердца, застряв там в митральном клапане болючей занозой, и ни о чем другом, кроме предмета своей страсти, он думать уже не мог. Придя в себя, послал Данилу за цветами, велев купить самый расшикарный букет на все деньги, отложенные на хозяйство, что нашлись в кошельке.
Взявши розы, Леонард надел парадный мундир и пошел на Тверскую, чтобы увидеть своё божество. До выезда Ванды было ещё три часа, но он был готов ждать и дольше. Занял удобное место напротив её ворот, где уже топталось с полдюжины поклонников – от гимназистов до генералов. Все были знакомы между собой, курили, вступали в разговоры. Леонард же абстрагировался от окружающего мира: весь был нацелен исключительно на появление предмета своих чувств. Пошел дождь, все опытные поклонники раскрыли зонтики или завернулись в плащи, но Орлов стоял, не замечая, что струйки текут по лицу и за шиворот. За три часа толпа выросла многократно. Дождь кончился. Мужчины выстраивались с букетами, букетищами и букетиками по обеим сторонам улицы. И вот!
Распахнулись высокие кованые ворота и на мостовую выехали два гайдука. Протрубили трижды в фанфары, возвещая появление мадам фон Брауде. За ними потянулась кавалькада конных воздыхателей. Ванда Леопольдовна была в тот день в сиреневой амазонке, из под которой выглядывал кончик ботинка, украшенного жемчужными пуговками. Шляпка, похожая на корону, увенчивала гордую головку. Каштановые кудри посверкивали в солнечных лучах искорками, как полированная медь. Толпа закричала «Виват!», и баронесса улыбнулась. Взгляд её упал на на молодого высокого кудрявого блондина в насквозь мокром мундире поручика с Георгиевским крестом на груди. В его пламенном взоре (фи, ну и штамп!), пардон, в пылающих очах (ой, тоже штамп, ещё и более затертый! Надо что-нибудь посвежее придумать!), в общем, в выражении лица читалось не восторг, не обожание, не восхищение, но страсть. Это было редкостью! Именно таких, страждущих, сходящих с ума, а не просто так влюбленных, Ванда и выбирала себе в аманты.
Она остановила жеребца, вынула батистовый платочек с вышитой монограммой, и нежно вытерла лоб и щеки своего нового избранника, после чего уронила платочек ему на эполет, поощрительно улыбнулась и проследовала далее по маршруту, осыпаемая цветами.
Ноги у Леонарда подкосились, он замер в неловкой позе, не зная, что теперь делать и как жить дальше. Свободной рукой он схватил платок и прижал его к губам. Тонкий запах незнакомых духов проник в ноздри… Спохватился: букет! Букет не вручил, болван! И даже на мостовую не бросил, растяпа! Но было уже поздно: не бежать же вслед…
Кто-то дернул его за рукав. Оглянулся: рядом стоял пожилой генерал в австрийском уланском мундире. По подбородку генерала текли слюни вожделения.
– Господин поручик, – обратился он к Орлову, скверно выговаривая французские слова, – Не продадите ли платок мадам фон Брауде? Я дам Вам за него тысячу червонцев!
Даже не обидевшись на фетишиста, Леонард покачал головой, повернулся, и, как во сне, двинулся домой. Данила, увидев, что барин вернулся с цветами неадекватный, осторожно забрал розы и вернул их торговцу за треть цены – чего ж зря добру пропадать! Орлов этого даже не заметил.
Два дня он мучился, вспоминая каждый миг мимолетной встречи с богиней его сердца. Затем – была не была! – написал ей письмо на восемнадцати страницах, в котором выражал желание увидеть её вновь, чтобы припасть к ногам… ну, и тому подобное. Сумбурное это письмо немало позабавило очаровательницу, получавшую до трёх сотен таких писем ежедневно. Сама она их не читала, конечно, никакого времени не хватило бы. Читала камеристка, выбирая самые интересные или смешные. Письмо поручика попало ей на глаза из-за того, что он догадался вложить в конверт драгоценный платок.
На следующий день с городской почтой пришел ответ! Ответ! Поручика Орлова приглашали на файв-о-клок барон и баронесса фон Брауде.
Леонард был храбрецом. Воином. Прошел всю кампанию 1812 года, участвовал в Заграничном Походе 1813—1814 годов, дошел со своей батареей до самого Парижа, где её едва не захватили кирасиры Мюрата, получил Георгиевский крест в награду за этот бой. И были в его жизни бабы, женщины и девки, даже и две дамы. Но тут он оробел. Предстояло идти на чай к командиру полка, которого он видел всего один раз, представляясь по прибытии на службу. И там будет Ванда! Вандочка! Что прикажете делать? В смысле, как сдержать себя в присутствии мужа? Прямо, хоть очки с синими стеклами надевай, чтобы скрыть горящие высоким чувством взоры!
Кинув взгляд на каминные часы, Леонард заторопился, отбросив сомнения. Времени на подготовку оставалось в обрез. В баню! Срочно!! Ибо не мыт уже три дня!!!
– Данила! Бельё! Чистые чулки! Живо! В баню иду! – страстно озаботил он денщика.
– Ваше благородие, чистые чулки кончились! – виновато отозвался тот.
– Убью! – прорычал Орлов жутким голосом, – Достань, где хочешь! Даю минуту! Время пошло!
Чулки явились как по волшебству, ибо Данила хотел жить.
Сходивши в баню, где его подстригли, побрили, отдраили мочалкой до скрипа и сбрызнули Кёльнской Водой, влюбленный поручик с помощью Данилы облачился в парадный мундир и самые лучшие свои сапоги, сиявшие, как два черных жирных солнца. Взял извозчика, проехал мимо цветочной лавки, купил на сей раз скромный, но ужасно дорогой букет изысканных голландских тюльпанов, и, без одной минуты пять, слегка дрожащей рукой постучал в дверь жилища фон Брауде.
Горничная провела его в столовую, где он несколько неуклюже вручил Ванде букет и был допущен к ручке.
Поцеловать осмелился лишь самые кончики пальцев. От восторга и запаха кожи любимой женщины поясницу свело судорогой, едва распрямился. Баронесса томно улыбнулась и поблагодарила за цветы. По русски она говорила с чарующим акцентом – в нашей эпохе с таким говорит Эдита Пьеха. Полковник был индифферентен, но, впрочем, умеренно доброжелателен.– Вообразите, Пьер! Я уронила на улице платочек, а Леонард Федорович его нашел и любезно прислал мне! Мне захотелось познакомиться поближе с таким благородным человеком, тем более, что он офицер нашего полка! – ворковала Ванда Леопольдовна.
– Это Вы правильно, поручик! – пожал руку Орлову фон Брауде, – Платок – он тоже денег стоит. Чай, не меньше пяти рублей за дюжину. А вышивка! Ещё по полтине на платок кладите.
Отец-командир был по немецки скуповат.
Сели втроем пить чай. Орлова заставили рассказывать о своей службе, учебе, семье. Сначала он запинался, затем разговорился.
– … Сирота я. Папенька отдал Богу душу в турецком плену когда мне было три года, маменька ещё раньше преставилась от холеры. Дядя Всеволод Никитич меня вырастил и воспитал. Я его единственный наследник.
– Много ли душ у дяди? – спросила Ванда вкрадчиво.
– Тысяч пятнадцать. Да в моем имении десять, – беззаботно поведал поручик, – Им тоже дядюшка занимается.
Лёгкая тень алчности пробежала по прекрасному лицу баронессы, но тут же исчезла.
– Это вы из каких Орловых? Легендарный светлейший князь Григорий Орлов вам не родственник? – поинтересовался барон.
– Дальний. Как мужики говорят, нашему плетню троюродный забор, – тонко пошутил Леонард, – А, вообще-то, мы калужские. И имение у дяди в Калужской губернии.
Ванда негромко рассмеялась. Смех её был подобен аккордам небесной арфы! От сего чарующего звука сердце и без того потерявшего голову поручика не выдержало напряжения и оборвалось, с шумом рухнув в сапоги, а мозг заволокло туманом счастья. Забыв, где он находится, Орлов не глядя нашарил подвернувшуюся бутылку со стола и налил себе полную чашку. Выпил залпом. Оказалось – ром. Глаза хозяйки удивленно расширились.
– Знай наших! – восхищенно крякнул полковник, – Ну-ка, я тоже!
– Пьер! – запротестовала супруга, – У Вас же диэта!
– Ер-рунда! – парировал бравый вояка, и выпил.
Затем, без перерыва и закуски – ещё одну. И ещё.
Орлову сделалось неловко. Он понял, что, сам того не желая, спровоцировал милейшего Петра Иоганновича на запой. И сделать уже ничего было нельзя, процесс соскочил с зарубки: командир вошел в раж, и перешел с рома на коньяк. Леонард даже не пытался за ним угнаться. Через час таких упражнений пришли два гайдука и унесли бесчувственную тушку барона в спальню.
– Увы! Вечер испорчен… – грустно посетовала Ванда, – Вы извините его, Леонард Федорович. Он так устает на службе! Ответственность… и вообще… А мне теперь до самой ночи скучать одной!
– Я… Позвольте мне… Я… Это… С Вами посижу… или постою… то-есть, побуду, – бессвязно забормотал Леонард, сжигаемый тайной надеждой, что удастся задержаться ещё хоть немного.
– Любите ли вы стихи, Леонард Федорович? – вдруг спросила Ванда деловито.
– О, да! Люблю… – несколько удивился тот.
– Прекрасно! Приходите в четверг, в семь. У меня будет несколько любителей поэзии, этакий литературный салон. Почитаем друг для друга… Викторина будет, конкурсы разные… Придёте? – Ванда лукаво наклонила головку.
Не в силах вымолвить единое слово от радости, что увидит её вновь, Орлов часто-часто закивал.
– Ну, вот и отлично! А сейчас Вам пора… – богиня протянула руку для поцелуя.
Поцеловав оную уже чуть более смело, наш герой с поклонами удалился, и до самой ночи бродил по улицам: переживал. Стихи он читал редко, наизусть знал только из гимназического курса. Но дело поправимое! До четверга ещё два дня! Он успеет выучить наизусть что-нибудь… эдакое.
Все утро следующего дня он рыскал по книжным лавкам, доводя приказчиков до белого каления своею придирчивостью и неспособностью точно выразить, что ему потребно. Наконец, в четвертой по счету лавке, нашелся тоненький сборник стихов Роберта Бёрнса, в переложении на французский. Оригинальный текст был слева, перевод – справа. Представлялся удобный случай прослыть интеллектуалом: мало кто знал английский. А Леонард языком островитян владел! Прочитать стих, затем – французский перевод!
Придя домой, засел за зубрёжку. Дело было непростое, но справился: к ночи выучил четыре стихотворения! Выпил бутылку охлажденного рейнского, чтобы остудить раскалённый от непривычных усилий мозг, и, довольный, уснул.
В среду пришло письмо от дяди. Врач посоветовал старику отправиться на воды в Карлсбад, поэтому деньги он племяннику высылал сразу за полгода вперед. Ну, не замечательно ли?
Весь четверг бормотал английские и французские стихи, боясь забыть и оконфузиться. В семь, снова отмытый, выбритый, с напомаженными закрученными усами и в чистых чулках (а как же!), Леонард прибыл на литературный кружок.
Члены кружка Ванды Леопольдовны оказались людьми солидными. Все в чинах не ниже полковника. Всего, считая Орлова, их насчитывалось восемь человек. Председательствовал Варшавский предводитель дворянства князь Яблонский, толстяк лет пятидесяти с носом картошкой. После представления Леонарда присутствующим, Ванда, одетая в наимоднейшее, черное с серебром, платье с глубоким декольте, объявила:
– Итак, господа! Сегодня каждый читает одно стихотворение. Затем производится тайное голосование, и победитель получает от меня приз! Все просто, как видите!
И вечер поэзии начался. Полковник Родионов прочитал собственного сочинения оду Диане-охотнице, в которой без труда угадывалась хозяйка. Рифма у полковника хромала, размер – тоже. Но, тем не менее, он сорвал аплодисменты, сравнив румяную щечку богини с розою. Очень, знаете ли, нетривиальный литературный ход!
Затем читались стихи на французском, польском, русском и немецком языках, как свои, так и чужие. Дошла очередь и до поручика. Он встал на табуретку и прочитал «В моей душе покоя нет…» с большим чувством и выражением (Читатель! Ты знаешь это произведение! Песня из кинофильма «Служебный Роман»! ). Все присутствующие впечатлились и аплодировали особенно громко.
Когда все закончилось, Ванда Леопольдовна предложила приступить к голосованию. Леонард с изумлением увидел, как любители поэзии достают толстые конверты с деньгами и вкладывают в них маленький листочек с именем того, за кого голосуют.
– Георгий Михалыч, – шепотом спросил он Родионова, – Это… деньги-то… зачем?
– А! Сии средства суть пожертвования на благотворительные цели. Мы соберем, а Ванда Леопольдовна передаст: на сиропитательный дом, или там… на призрение инвалидов. Да мало ли! – также, шепотом ответил тот.
– А сколько, пардон, жертвовать? – растерялся поручик.
– Это уж на Ваше усмотрение. На размер души, – пожал плечами Родионов.
Прикинув на глаз толщину конвертов конкурентов, достал все, что было в бумажнике – более трёх тысяч сотенными и пятисотенными, оставив только несколько империалов и серебро. Написал из благодарности фамилию Родионова на четвертушке бумаги, вложил всё это в услужливо поданный горничной конверт и положил, как и другие, на поднос.
Подали шампанское. Хозяйка, она же секретарь избиркома, стала вынимать из конвертов и зачитывать фамилии кандидатов. С изумлением и восторгом Леонард услышал, что набрал наибольшее количество голосов! Целых три!
– Леонард Федорович! Поздравляю! – проворковала Ванда, – Извольте получить приз!
В руке у неё была маленькая бархатная коробочка.
– И разрешаю Вам поцеловать меня, куда захотите… – здесь она сделала лукавую паузу, – хоть в запястье! – рука с коробочкой оказалась на уровне его губ.
Припав к запястью долгим поцелуем, распираемый гордостью и любовью, Леонард взял приз. Что бы это ни было, отныне он будет хранить сей подарок богини, как самую драгоценную реликвию! Все зааплодировали. В коробочке оказался янтарный мундштук ценою рубля в три…
Через полчаса все разошлись. Леонард получил приглашение на очередное заседание кружка через месяц, многообещающий взгляд из-под ресниц, и – отдельно! – приглашение на чай в понедельник. Душа его пела! О, этот взгляд! Это легкое рукопожатие! Безусловно, он ей симпатичен…
Через два дня в газете «Московские Ведомости» появилась заметка. Благотворительница, баронесса фон Б., пожелавшая остаться неизвестной, пожертвовала весьма значительную сумму на больницу для неимущих. Ванда действительно послала пятьсот рублей. А остальные… Читатель! При наличии скупого мужа и многочисленных нуждах (не ходить же в рубище и босиком!) надобно как-то экономить! Кому из очарованных жертвователей придет в голову проверять, сколько на самом деле внесено в кассу больнички?
Придя домой, Леонард застал у себя старинного знакомца капитана Петровского. Тот непринужденно сидел на диване в гостиной и освежался хозяйским коньяком.
– Лёня! Душа моя! – возопил он, как будто они не виделись, по крайней мере, год, – А я вот, соскучился, дай, думаю, зайду!
Орлов слегка удивился, ибо виделись они всего три дня назад, но виду не подал.
– Молодец, что зашел! – широкая улыбка озарила гостиную, ибо настроение было прекрасное.
Присев к столу, плеснул коньячку и себе – так, за компанию.
– Вообрази, Лёня! – воодушевленно вещал Петровский, – Намедни сели в покер играть. Игра такая новая, североамериканская. Я, Оболенский, Назаров – ну, ты их знаешь, – и какой-то прыщ, паж, по фамилии Малевич. Он из Петербурга приехал недавно, служит сейчас у генерал-губернатора. Натурально, играем. Мне прёт карта! Через час уже во-от такая куча денежков передо мною (капитан показал руками, какая)! Очередная сдача (кстати, сам сдавал!), смотрю свою руку – батюшки-светы! Четыре короля! Назаров спасовал, Оболенский покраснел весь, двигает пятьсот, Малевич поднимает на тысячу, а у самого пенснэ запотело. Понятно, что у них тоже карта пришла! Я отвечаю и поднимаю на две! Оболенский карты бросил. Малевич отвечает две и поднимает на пять! Я – отвечаю, но поднять уже не могу, нечем. Малевич – дальше пять. Я говорю: открываюсь! А он: а пять тыщ? Я: а в долг! Паж согласился. Я свои четыре короля на сукно. Он свои карты положил – и у меня аж в глазах потемнело: четыре туза! И это я, своею собственной рукой, так сдал!
Петровский выпил ещё коньяку, рыгнул.
– Выручай, брат! Одолжи денежков! А я, как из имения пришлют, месяца через два, сразу отдам!
Обычная, в общем история.
– Рад бы, да не могу. Не при деньгах я нынче, Вася! – развел руками Леонард, – Через неделю перевод должен прийти, тогда – милости просим!
– Куда ж ты их дел? – искренне удивился капитан, – Актрисок не содержишь, рысаков не покупаешь, не играешь, балы не задаешь…
– Да вот, так получилось… – промямлил поручик. Ему было очень стыдно, что нет возможности помочь старому товарищу.
Петровский вздохнул.
– Ну, через неделю, так через неделю. А пока придется опять родовое гнездо заложить.
Особнячок его, один из немногих, уцелевших на Москве после пожара, стоял у Покровских Ворот. Закладывал его капитан уже четырежды.
Посидели, поболтали о пустяках. Данила принес из ресторации ужин, ибо от коньяку разыгрался аппетит.
– Слыхал я, что ты мадам фон Брауде очаровался, – вытирая усы салфеткой, констатировал капитан, – Видели тебя на Тверской с букетом, под дождем, да!
Леонард не ответил, но нахмурился.
– Смотри, Лёня, будь осторожен! – вдруг тихо и серьёзно посоветовал Петровский, – На минное поле вступаешь.
Леонард сжал кулаки так, что согнул вилку и не заметил этого.
– Вай! Сейчас зарэжэт! – заслонился крышкой супницы капитан в притворном испуге.
– Не надо о Ванде Леопольдовне, ладно? – проговорил влюбленный, остывая.
– Как скажешь, Лёня, – пожал плечами старший товарищ.
Вскоре он ушел, а Леонард улегся спать. Сон не шел. Слишком много случилось в этот вечер. Взбудоражило душу. Вынул мундштук, полюбовался, поцеловал: его касались её руки! Вспомнил, как пахла кожа на запястье – цветами. Это духи… духи такие… Уснул.
Шестикрылый Серафим Перун из-под модных кустистых бровей обвел взглядом подчиненных и провозгласил:
– Совещание закончено. Все свободны.
Херувимы и Архангелы дружно встали из-за покрытого красной скатерью стола заседаний и потянулись к выходу, сопровождаемые референтами-ангелами.
– А Вас, Архангел Гавриил, я попрошу остаться.
Упомянутый Архангел, начальник над духами, оказывающими помощь людям, остановился и вопросительно посмотрел на начальство. Перун жестом показал на стул. Архангел сел, изящно полураскрыв крылья, чтобы не помялись.
Зал опустел. Перун плеснул себе Боржому, отпил, и сказал негромко, но значительно:
– Наверху есть мнение, что на Атувае назрела необходимость в проповеднике. Язычество пора сворачивать. Подбери подходящего человека.
– Может быть, волевым решением? – почтительно осведомился Гавриил.
– Нет. Не будем нарушать принцип свободы воли. Но заинтересовать кандидата необходимо. Пусть стремится туда попасть, пусть захочет работать с населением. Я думаю, интерактивные сны – это то, что нужно… для начала. Распорядись насчет спецдопуска в мир Атувая с произвольными временными координатами. Операции присваивается кодовое название «Островитянин».
– Будет исполнено, Ваше Шестикрылое Серафимство! – отсалютовал Архангел Гавриил.
Сон Леонарду приснился странный: смуглые крепенькие девушки с цветами в волосах и шуршащих длинных травяных юбках плавно изгибаются в танце и поют на певучем незнакомом языке, а на заднике сцены – по кумачу белыми буквами написано: «Привет участникам смотра художественной самодеятельности ананасоводов!». Среди зрителей преобладали такие же смуглые, крепкотелые черноглазые люди.
Танец закончился, на сцену вышла пожилая женщина в неприлично коротком платье до колен и громовым голосом проревела:
– Антр-ра-акт!
Зрители зашумели и потянулись вон из зала в фойе, где был накрыт буфет. Толстые бабы в нечистых белых халатах быстро разливали напитки, выдавали тарелки с закусками. Очередь двигалась быстро, и вскоре поручик оказался около прилавка.
– Пиво? Шампанское? Лимонад? – отрывисто спросила рыхлая толстуха с веками, выкрашенными в сине-зеленый цвет, и ярко-карминовыми губами, – Бутерброды?
– Шампанское, пожалуйста… – неуверенно промямлил сбитый с толку Орлов.
– Двести? – деловито кивнула буфетчица.
Леонард не понял, но сказал:
– Бутылку!
Баба сунула ему в руки серебрящееся фольгой горлышко и граненый стакан.
– Семь пятьдесят! Следующий!
Сыпанув на поднос горсть монет, нашедшихся в кармане панталон, поручик отошел в сторонку и принялся рассматривать бутылку. Надпись на этикетке гласила: «Советское Шампанское. Сладкое. Горьковский завод шампанских вин». Присутствовало и изображение нескольких золотых и серебряных медалей. Поперек этикетки был синий штамп: «Атувайский республиканский трест кафе и ресторанов». Марка была незнакомая. Хлопнув пробкою, открыл сосуд. Налил полстакана, осторожно принюхался: пахло виноградом. Отпил. Фи! Сладкое, как сироп! И тёплое!
– Пардон, сударыня! Нет ли сухого, и похолоднее? – робко протиснулся он обратно к прилавку.
– Что с базы УРСа завезли, тем и торгую! – неожиданно грубо рявкнула буфетчица, – Сухого погрызть захотел, хаоле! Холодильник третий день чинят, а этот: похолоднее!
– Хлебай, что дают, бледнолицый! – кто-то фамильярно хлопнул Леонарда по плечу, и он проснулся.
Проснулся в недоумении, долго думал, что это может значить. Не придумал. Списал сие сновидение на коньяк и нервное возбуждение. Поворочавшись, снова уснул, уже без снов. До утра.
В пятницу и субботу рыскал по всей Москве в поисках подарка для мадам фон Брауде. Дело было непростое: во-первых, предмет должен был быть достоин красавицы, во-вторых – должен был отражать тонкий вкус дарителя, в третьих – не вызвать подозрений и дурных мыслей у мужа. В конце концов в антикварной лавке в Охотном Ряду нашел кумплект шахмат: белые фигуры из матово-искристого, как иней, серебра, черные – тоже серебряные, но искусно чернёные. И доска: слоновая кость и эбеновое дерево. Антиквар божился, что сей шедевр – работа самого Бенвенуто Челлини. Но доказательств авторства не было, поэтому уступил недорого: всего за две тысячи с половиною, и согласился подождать с деньгами недельку. Подарок, по всем меркам, был царский. Смущала только мысль: а играет ли прекрасная Ванда в сию игру? Подумав, Орлов решил, что, ежели и не играет, то он её научит! А пока будет учить, мало ли, что удастся выиграть!
Чай в понедельник пили вдвоем: барон все ещё изволил пребывать в запое. Подарок был принят благосклонно. После чая сыграли партию. Выяснилось, что Ванда Леопольдовна играет довольно-таки неплохо: к эндшпилю Леонард пришел с преимуществом всего в одну пешку и благородно согласился на предложенную дамой ничью. Много разговаривали об искусстве, об отречении Наполеона и ссылке его на остров Эльба. При расставании пылкий влюблённый отважился поцеловать ручку на полвершка выше запястья.
Потекла череда дней. Все мысли поручика были заполнены только одним: как увидеть любимую женщину вновь? Купил гнедого ахалтекинца и присоединился к группе конных поклонников. Встало в копеечку! Чай по понедельникам каждый раз сопровождался теперь подарками, стремительно истощавшими кошелёк: то картина (Рембрандт!), то старинная книга в украшенном драгоценными камнями переплете, то стальная шкатулка, украшенная гранением под бриллианты. (Увы! Подарки эти – почти все – Ванда отсылала в Варшаву, где доверенный маклер продавал их…). Заседание литературного кружка потребовало нового могучего благотворительного взноса. Ну, и всякие мелочи: цветы, духи, торты… Деньги таяли, как сугроб в апреле. Но все окупалось возможностью видеть свою ненаглядную и целовать восхитительную руку все выше. Через месяц исхудавший от любви Леонард был уже в полувершке от локтя!
Читатель! Это тебе не современные нравы, которые показывают по телевизору в сериалах! Герой, дескать, пригласил героиню в кафе, а в следующем кадре они уже в койке кувыркаются! В описываемое время ухаживали за дамами вдумчиво, не торопясь. Кстати, о локте: по неписанному кодексу волокитства, следующий после локтя поцелуй мог быть (подчеркиваю: мог быть, а мог и не быть!) уже в губы! А это, знаете ли…
Не только поручик осознавал важность локтя, как некоего рубежа. Ванда, дитя своей эпохи, тоже знала неписаные правила развития любовной интриги, нарушать которые считалось неэтично. Порядочная женщина (в смысле, не застуканная мужем с любовником и не подвергнутая осуждению обществом, как Анна Каренина из одноименного романа графа Л. Н. Толстого) всегда ведет себя порядочно: и по отношению к мужу, который даже догадываться ни о чем не должен, и по отношению к очередному аманту, которого сама же поощряла. Леонард нравился ей. Красивый блондин, сильный, высокий, синеглазый, щедрый – что ещё надо? Опять же, не просто влюблён, а обуреваем страстию! Времени на подготовку ушло достаточно, чтобы не выглядеть легкодоступной вертихвосткой. Значит, пора сделать вид, что покорена, не может долее сопротивляться нахлынувшему урагану чувств… и рухнуть в его объятия, а то поручик может дольше не выдержать и наделает глупостей: стреляться задумает, или, того хуже, другую бабу найдет! План завтрашнего решающего свидания был составлен уже давно, каждая мелочь учтена. В нужное время дома никого не будет: муж, недавно принявший православие, и прислуга отправятся в церковь: Троица, будет крестный ход. Ванда, как католичка, имеет полное право остаться дома. Леонард, конечно же, предпочтет провести время с нею, нежели в храме. Письмо с просьбой скрасить одиночество всеми покинутой, томящейся в пустом доме, изнывающей по ласковому слову дамы было заготовлено ещё утром. Вечером его доставят пылкому кавалеру…
.Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры