Разделы библиотеки
Алмазная пыль - Анастасия Логинова - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Алмазная пыль - Анастасия Логинова - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Логинова Анастасия
Алмазная пыль
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 4. Девочка и её монстры
Я знаю, почему продолжительность жизни в прошлом была такой низкой: люди здесь умирали от скуки. Дни мои тянулись неимоверно долго, и занять их было нечем. Ни компьютера, ни телевизора, ни даже чатиков в телефоне, чтобы пообщаться с друзьями. Будь у меня столько свободного времени в моем веке, я бы, конечно, занималась куклами – шила бы что-то, мастерила им парики или перерисовывала лица – увы, многие мои старушки в этом нуждались. Но здесь и кукол моих не было! Была Доротея, но других игрушек моя подопечная Надежда Георгиевна не держала.
Дошло до того, что со скуки я начала читать! Нашла в классной библиотеке заброшенный когда-то «Вий» Гоголя и принялась ломать глаза о дореволюционные «яти»…
Не то чтобы я не любила читать прежде – но какое уж тут чтение, если мне не всегда времени на сон хватало? В студенчестве я хотя бы в метро читать успевала, а когда пересела за руль, и от этого пришлось отказаться.
Работа гувернантки оказалась совсем не пыльной. Когда я просыпалась, подопечная уже была на ногах: одетая, причесанная и накормленная по обыкновению решала свои задачки или тихонько сидела, уткнувшись в учебник. С десяти до двух один за другим приходили ее учителя: то по словесности, то по арифметике, то по французскому, то по немецкому, то по танцам, то по музыке. Когда все они уходили, иногда мне удавалось с трудом (с очень-очень большим трудом) уговорить девочку спуститься в парк. При этом хоть раз уговорить ее выйти без учебника у меня так и не вышло. Заменить учебник на какую-нибудь художественную книжку не вышло тоже.
– Это ведь все не по-настоящему. Так не бывает, – полистав Жюля Верна, заметила Надежда Георгиевна. И взялась за задачник…
В парке снова-заново: она сидит читает, я брожу вокруг фонтана, разглядываю диковинные розу из хрусталя и от скуки даже пытаюсь дрессировать павлина. Именно там, пока я заставляла павлина дать мне лапу в обмен на припасенные с обеда орехи, я впервые заметила, что Надя, отвлекшись от своего учебника, за мной наблюдает. И тихонько улыбается.
* * *
Раз в два-три дня удавалось выскользнуть из дома на пару часов – для встречи с названым братцем. Шли мы обычно в кино, которое устраивалось или в залах театра, или, если было не особенно холодно, в парках прямо под открытым небом. Выяснить за прошедшие две недели мне ничего не удалось, но Яков не торопил.
– Есть новости? – неизменно спрашивал он первым делом, подавая мне рогалик в хрустящей оберточной бумаге или вазочку с мороженым. А внимание его, казалось, целиком занято действом на экране.
– Не-а, – отвечала я, дивясь, до чего же здесь вкусное мороженое. И рогалики вкусные, и вообще все. Украдкой вздыхала, что при таком образе жизни (на рогаликах без всякой физической активности) я не влезу ни в одни свои джинсы, когда вернусь назад. И просила добавку.
А потом наступали вечера…
Надя просила не тушить свет в ее комнате и засиживалась с учебниками чуть не до полуночи – теперь уже не от тяги к знаниям. Ей было страшно. Она не говорила этого прямо и не хныкала – но разве слова здесь нужны? И тогда я, сменив тесное платье на просторный халат, который уже привыкла называть по-здешнему «капот», приходила с книжкой в ее комнату, устраивалась в кресле, подобрав под себя ноги, и сидела так, пока не догорали последние свечи.
Тогда неизменно приходила Вера, та самая ma chérie tante – она, принципиально не замечая меня, заговаривала с Надей и сама укладывала ее спать. Мне в такие моменты полагалось молча ретироваться: я была им не нужна.
И все-таки ложиться спать я еще не торопилась… редкую ночь я не слышала плача или вскриков из комнаты девочки. Конечно, немедленно выбиралась из постели, хватала свечку (зажигать электрический свет не хотелось, чтоб не разбудить весь дом) и бежала в детскую. Как могла ее успокаивала, обещала, что Доротея никаких монстров к ней не подпустит, и вот-вот придет тетушка Вера. Девочка успокаивалась. Хотя, порой, совсем ненадолго. Бывало, что, как и в первую ночь, я засыпала в кресле рядом с ее кроватью, а уходила досыпать к себе уже на рассвете.
Вера, кстати, ночью не приходила никогда. Спала она, кажется, на третьем этаже, где плача и криков не слышно.
– Ей бы психолога хорошего вместо меня, – пыталась я как-то достучаться до Якова после такой бессонной ночи. – Девчонка так и вовсе с ума сойдет – целыми днями одна. Даже подруг нет, кроме этой ее куклы. Еще и тетушка… не нравится она мне. Будто для вида только квохчет вокруг, а реальной помощи девчонке – никакой!
Яков упрямо мотнул головой:
– Не все так просто. Обычным разговором по душам или тем, что в твоем веке называют «психотерапией» здесь не отделаешься. – Он помялся. – На девочке проклятье, Марго. И мы не знаем, кто ее проклял и почему.
Вообще-то я не склонна верить во всякого рода мистику, проклятия и потусторонние миры – но, черт возьми, пару дней назад фарфоровая кукла обозвала меня дурой, а теперь я сидела в платье с рюшами и смотрела премьеру фильма «Спартак» 1913 года.
– Ужасно, если так… – пробормотала я. – Так эти монстры на самом деле существуют?
Вместо ответа Яков с сомнением пожал плечами. И сразу спросил:
– Когда, ты говоришь, это с ней началось?
– Девочка утверждает, что, пока была жива мать, никаких монстров она не видела.
– Занятно. Возможно, что эти два факта связаны: надо тебе побольше разузнать о ее матушке, баронессе фон Гирс.
Легко сказать… я все еще кляла себя последними словами, что довела Надю до истерики тем разговором о ее кошмарах – а что будет, если начну расспрашивать о матери? Рисковать я не желала. Придется расспрашивать прислугу и выяснять все тайком, исподтишка.
А кого расспрашивать? Логичнее всего было поговорить с Верой – но с ней мои отношения сразу не заладились. Кто еще остается?
К слову, о Вере здешних нравах.
Невероятно трудно мне было привыкнуть к манере одеваться и, главное, к корсетам. А корсеты здесь совсем не те, что продаются у нас в отделах эротического белья. Этот был таким жестким, крепким и тугим, так впивался ребрами из китового уса, что даже через сорочку оставлял красные борозды на коже. В общем, в удовольствие я его носила разве что первые часа полтора. А на следующее утро, поглядев на это пыточное оружие, я посла его к черту, засунула подальше в шкаф и решила, что моя талия вполне хороша и без корсета. Тем более что платья и юбки, присланные мне с посыльным от «братца», сели очень даже ничего.
Покрутившись в то утро перед зеркалом, я даже решила, что никто и не заметит. Но не тут-то было.
Первой, разумеется, заметила Вера.
– Так значит, вы из этих… – она презрительно сморщила носик, будто унюхала тухлятину. – Поверить не могу, что Георгий Николаевич нанял такую как вы присматривать за ребенком! Чему вы можете научить Надюшу? Одеваться как развратная женщина?
Не знаю, как принято в этом странном мире, но у нас, на Красных комиссаров, 3, дамочку, назвавшую меня развратной женщиной, я бы легко и незатейливо послала в одно известной всем русским людям место. Невзирая на ее возраст и статус. Я была готова сделать это и теперь… только в соседней комнате за незапертой дверью сидела Надюша над своими учебниками. И если дамочке было все равно, что ребенок услышит безобразную ссору – то мне нет.
В противовес Вере я постаралась не срываться на крик, а ответила довольно спокойно:
– Я постараюсь все усилия приложить к тому, чтобы научить Надюшу, что ее личный комфорт всегда важнее того, что о ней подумают.
Вера громко усмехнулась:
– Да неужели?! – И сразу перешла в наступление, подняв перед моим носом сухой и длинный указательный палец: – Запомните, милочка, вы мне не нравитесь! Как только Георгий Николаевич вернется, клянусь, ноги вашей не будет в этом доме!
Слова, слова… Я усмехнулась, уверенная, что Георгий Николаевич уже никогда не вернется.
Как бы там ни было, нападки Веры я снесла и даже сделала это с достоинством. Но это было только начало.
Через пару дней после моего появления в доме фон Гирса, к нам явились первые гости. Некая госпожа Лобанова, которую Надюша покорно называла grand-mère.
– Чванливая старая ведьма! – прошипела себе под нос Вера, с лестницы наблюдая, как grand-mère отчитывает Глашу, что та как-то не так приняла ее накидку.
Вера к ним так и не вышла, видимо могла себе это позволить; ну а мы с Надей вынуждены были приветствовать гостей в Гобеленовой зале. Лобанова явилась не одна, а с дочерьми (одна замужняя, вторая девица) и внуками. Дочери казались ничего еще – довольно милые особы, а вот сама Лобанова это что-то. Шумная, крикливая, вечно всем недовольная. Она привезла Надюше какие-то отрезы на платья совершенно диких расцветок и заставляла бедного ребенка переодеваться раз пять, чтобы выяснить, какой цвет ей больше к лицу. Ну и я крутилась вместе с Надей перед ними, чтобы придерживать как надо эти ее отрезы.
И каждые полминуты я ловила на себе косые взгляды и слушала смешки «милых» (как мне показалось прежде) барынек. Хотя в глаза мне они так ничего и не сказали.
В общем, на следующее утро я полезла искать злосчастный корсет… А потом позвала Надюшу, чтобы она мне помогла.
– Увы, корсет и правда не очень удобен, – тихо заметила девочка, довольно крепко натягивая шнуровку за моей спиной.
– Неудобен – не то слово, он отвратительный! – проворчала я.
– Тогда зачем вы его надеваете, Марго? – спросила Надя вполне серьезно.
А и правда – зачем? И тяжело вздохнула:
– Люди… Если отказываешься принимать их правила, Надюша, то они тебя заклюют. Легче согласиться, чем объяснять, почему «нет».
– И вы боитесь, что люди вас заклюют?
– Все этого боятся, глупышка, – я игриво растрепала ее светлые кудри.
– Вы странная, – отозвалась, в конце концов, Надюша. – Не только вы, а вообще взрослые. Не верите в монстров и призраков, говорите, что можете их прогнать – а обыкновенных людей почему-то боитесь.
– Боимся, – нехотя признала я. И, вздохнув, опустилась перед Надей на корточки. – Да, солнышко, взрослые и правда не боятся монстров. Потому что они слишком хорошо знают обыкновенных людей.
Позже, к слову, Надюша научила меня, как справляться со шнуровкой корсета без посторонней помощи. При некоторой сноровке это оказалось совсем не сложно.
* * *
Было и еще одно дело, с которым я тянула невозможно долго… И все-таки одним ранним солнечным утром в середине ноября, пока Надюша перечитывала свой учебник, я решилась.
В конце концов, после той памятной ночи Доротея ни разу не заговорила и не пошевелилась. Я даже начала подозревать, не привиделась ли мне хотя бы эта часть всего произошедшего безобразия? В общем, в это солнечное утро я впервые решилась взять Доротею в руки.
Ничего не произошло.
Я осмелела и, чувствуя на спине затаенный взгляд Надюши, стала внимательно осматривать куклу. Неспроста ведь именно она стала проводником в этот странный мир? Должно быть в ней что-то.
Но с виду кукла как кукла. Головка фарфоровая с прорисованными бровками, губками, румянцем. Глаза вставные – из синего стекла. Волосы человеческие. Рыжие, как мои. Руки и ноги у куклы были деревянными, а тельце мягким, тряпичным, очень плотно набитым… понятия не имею, чем оно набито – все-таки потрошить ее настолько сильно я не собиралась. А вот одежду: кружевную шляпку и такое же кружевное, цвета выцветшей розы платье, панталоны и чулочки я все-таки сняла. Сняла аккуратно, бережно, с тоской вспоминая всех своих красавиц, брошенных где-то очень далеко отсюда…
Про кукол подобного рода я кое-что знала. Вообще, правильно их называть бисквитными, а не фарфоровыми. Бисквит – тот же фарфор, только без глазури; не глянцевый, а матовый. Если добавить в него краску, то цвета можно добиться очень близкого к оттенку человеческой кожи. Отличный материал. До появления пластика, по крайней мере.
К слову, то, что тельце у куклы тряпичное, а не из композитного материала, который вполне уже использовался в начале 1900-х, меня на сей раз удивило. Неужели барон-ювелир на павлина разорился, а единственной дочке куклу купил допотопную да еще и, похоже, с рук?
Мысль еще не успела оформиться, а я уже схватила Доротею и поднесла ближе к окну, изучая ее тельце пристально и чуть ли ни с лупой. Пока не обнаружила на обтянутом тканью тельце фиолетовые выцветшие линии чернил.
И так и эдак поворачивая ее к свету, а потом и правда раздобыв увеличительное стекло, я все-таки смогла прочесть не очень уверенный детский почерк.
– Люба Шарапова… – без голоса произнесла я.
Именно так кукла была подписана. И вариантов, кем эта Люба приходится моей подопечной, совсем немного.
– Солнышко, – позвала я задумчиво, – скажи-ка, ведь твою маму звали Любой?
Тишина.
Я обернулась – девочка не смотрела больше в книгу, ее взгляд застыл где-то на уголке письменного стола. Молчала она долго, но вопрос мой явно расслышала. Оставив куклу, я подошла и села рядом. Без слов ждала, чтобы она ответила хоть что-то.
И девочка, наконец, прошелестела негромким своим голосом.
– Папенька не любит, когда говорят о маме. Марго, я не хочу, чтобы он и вас уволил – поэтому давайте не будем о оэтом.
– Хорошо… – растерялась я, не ожидая таких признаний. Смутилась, конечно, до крайности, но все-таки спросила: – Хорошо, не будем, но скажи хотя бы – это мама подарила тебе Доротею? Она? Клянусь, я не скажу ничего твоему отцу?
Кажется, целую вечность Надюша сидела без звука. А потом слабо кивнула. И сразу вскинула на меня полные мольбы глаза:
– Только не говорите папеньке никогда-никогда! Он заберет Доротею! Он все мамины вещи, все игрушки, которые она дарила, забрал… Забрал и увез.
* * *
Изверг какой-то, а не «папенька»! – негодовала я даже час спустя.
Ребенок и так осиротел, а он знать ничего не хочет о ее кошмарах, да еще и игрушки выбросил, что мать дарила. Интересно, он хоть заметит, если я вдруг заберу его дочь с собой, когда вернусь в свое время?!
Надя с учителем занималась в классной, а я выхаживала по Гобеленовой гостиной и все бросала гневные взгляды на портрет «папеньки». Зеленые его глаза мне теперь казались дьявольскими, как у Доротеи.
Но хорош собой, с этим не поспоришь… права Глаша. И все-таки его лицо мне не нравилось: все портила высокомерная усмешка, так здорово показанная художником. Неприятный тип, даже от нарисованного взгляда мурашки по коже. Ни за что бы не устроилась работать к такому, если б у меня был выбор…
Впрочем, смазливое личико «папеньки» сыграло свою роль: я начала искать оправдания для барона фон Гирса.
Может быть, он забрал игрушки, потому что его жена умерла от чего-то заразного? Боялся, что и дочь заболеет. Кстати, вполне вероятно. Насколько я помнила, еще даже элементарный пенициллин не открыли.
И только сейчас я задумалась, что ведь и правда не знаю, отчего умерла мать Нади, и когда именно она умерла… Нужно это выяснить – поспрашивать слуг хотя бы. Помнится, Глаша говорила, что работает здесь дольше всех; к ней-то я и поторопилась, убедившись, что до конца Надиного урока осталось больше часа.
– О покойной жене хозяин болтать запрещает! – отрезала Глаша, хотя я завела разговор тонко и очень издалека, как мне казалось.
Несмотря на внешность простушки, женщиной Глафира оказалась смекалистой, себе на уме и даже, порой, властной. Главным среди прислуги по документам считался седенький дворецкий а еще личный камердинер барона – но экономка Глаша сумела каким-то образом установить в доме матриархат. Запросто, не моргнув глазом, могла наврать обоим мужчинам, что, мол, это не она так хочет, это вечно отсутствующий господин барон распорядился – а раз они его распоряжений до сих пор не знают, то грош цена им, как доверенным слугам. Мужчины, мрачно переглянувшись, очень нехотя, но подчинялись…
Глядя на ее ловкие манипуляции, я даже нет-нет, но задумывалась – а так ли страшен черт (в смысле, господин барон), как его малюет экономка Глаша? Может, на самом деле он зайка и душка, а коварная Глаша нарочно чернит его имя?
Но это вряд ли.
– Да нет же, – сделала я честные глаза, – я вовсе не из любопытства спрашиваю, а потому что, если и правда Надину матушку звали Любовь – то и кукла, выходит, ее.
– Может, и ее, откуда я знаю, – отмахнулась Глаша. – Баронесса шесть лет назад упокоилась, перед самым Рождеством – а я всего-то три года здесь.
– А откуда тогда знаешь, что перед Рождеством?
– Так я ж в тот год, в 1907, через два дома отсюдова у барыни одной в камеристках ходила. Отлично помню, что перед Рождеством! А когда барыня моя померла, у господина барона как раз вакансия была открыта на экономку. Я и пошла проситься. Чего мне терять было? Думала, не возьмут, пошлют куда подальше… а оно вон как все. Третий год служу, повезло. Норов-то у господина барона крутой – но справедливый. Ежели все будешь делать как велено, то и сто лет прослужишь!
Что-то меня передернуло от перспективы ходить в гувернантках сто лет.
Все это время мы находились в погребе, и Глаша тщательно пересчитывала банки с соленьями, ни разу не сбившись, несмотря на мои приставания.
– Я вот думаю, – продолжала тогда я, – неспроста же барон отобрал все игрушки у девочки? Может, ее мать больна была чем-то? Тогда ведь и кукла, может, заразная… ты ничего про это не слышала?
Глаша бросила на меня быстрый и настороженный взгляд, но опять отмахнулась.
– Ничем она не болела – о том не беспокойся.
И заинтриговала меня теми словами еще больше. Отчего же умерла Любовь фон Гирс, если не болела?
– Она… не своей смертью умерла? – спросила я чуть слышно.
Глаша должна была знать. Обязана – раз работала в то время по-соседству. Только Глаша неожиданно разозлилась:
– Ты о себе не думаешь, так хоть ребенка пожалей! Выгонит же хозяин за такие разговоры и тебя, и меня – а ей опять к новой няньке привыкать?! И так каждый три месяца меняются! А все потому, что суют свой нос туда, куда не надо! Последняя, вон, вообще додумалась – на кладбище барышню повезла, на могилку к матери…
– И за это ее уволили? Но это… жестоко. По отношению к девочке. Она имеет право знать о матери!
– Имеет-не имеет – не наше с тобой дело! У нее отец есть, вот он ей и пусть рассказывает то, что посчитает нужным!
* * *
Разговор этот произвел на меня немалое впечатление. Я изводила себя самыми жуткими версиями, что же произошло с баронессой фон Гирс. Неужто ее и впрямь убили? И кто убил? Особенно мрачными мои догадки становились, когда я вспоминала слова журналиста Драгомирова о новом моем работодателе. Что барон вполне может кого-то похитить и даже убить. Может, он и правда маньяк? Ничуть не удивлюсь, кстати.
В свете этого выискивать что-то в его огромном доме, расспрашивать о его мертвой жене мне хотелось все меньше.
К слову, о Драгомирове.
Сперва я думала, мне показалось. Во второй раз я решила, что это случайность. Ну а когда в третий раз я увидела его из окна Гобеленовой гостиной, настырно сующего голову сквозь прутья в воротах особняка – сомнений уж не осталось. Он что-то выискивал и вынюхивал здесь – и вовсе не случайно стал свидетелем того, как его сестрица меня чуть не убила.
В тот день я как раз сидела у окна, опершись локтями на подоконник и наблюдая за странным журналистом. Раздумывала даже, а не взять ли мне его в сообщники по поискам информации о баронессе? Ведь он явно что-то знал!
А потом услышала хруст фарфора за своей спиной.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры