Французская жена

Сердце и разум – антагонисты в судьбе человеческой. Во всяком случае, в женской судьбе. Так принято думать, и так думают все, с кем жизнь сводит Марию Луговскую, в которой течет французская и русская кровь. Москва и Париж, уральская деревня и Французская Ривьера – все это слилось в ее жизни причудливым образом. Жизнь жестоко убеждает Марию, что сердцем не проживешь: ее русская любовь заканчивается крахом и разочарованием. Может быть, ей передал «ген страдания» отец, доктор Луговской, которого судьба оторвала от его русской семьи, забросив во Францию? А может быть, наоборот: мама-француженка наделила ее тем загадочным качеством, которое называется разумное сердце? Но принесет ли ей счастье такое странное сочетание?..

Часть первая

«Дальше ехать некуда. Хотя почему? Здесь все-таки квартира, кровать. А можно было не в кровати с незнакомым мужиком проснуться, а под забором где-нибудь. Так что ехать есть куда».

Сосед по кровати спал отвернувшись. Опершись локтем о подушку, Нинка перегнулась через его плечо и заглянула ему в лицо. Лицо было совершенно незнакомое.

«Интересно, что мы с ним делали, прежде чем задрыхнуть?» – подумала Нинка.

Этого она тоже не помнила. Вообще ничего она не помнила! Даже как оказалась в квартире, не то что в кровати.

Кровать была какая-то допотопная – высокая, железная, с потускневшими «шишечками» на спинке. Нинка слезла с нее и, стараясь не шлепать босыми ногами по полу, направилась к двери. Удерживать направление было нелегко: ее шатало и сносило в сторону, как палый лист на асфальте. Вдобавок пол был холодный, и вообще было холодно – не топили в этом жилище, что ли? Но при таком вот пронизывающем холоде лицо у нее горело, как в тифозном жару.

«При чем здесь это? – сердито подумала Нинка. – Можно подумать, я хоть одного тифозного видела!»

Такое странное сравнение пришло ей в голову, наверное, потому, что последняя лекция, которую она посетила на истфаке, была посвящена истории Гражданской войны. Или не потому – что может быть причудливее похмельных ассоциаций? Разве что наркотические, но наркотиков Нинка не пробовала: видимо, все-таки сказывался внушенный родителями ужас перед ними.

В тесный холл выходило несколько дверей. Одна из них вела в ванную. Нинка прошлепала туда и, до отказа открутив кран, зажмурившись, сунула голову под струю холодной воды. При этом она жадно глотала воду, стекающую с ее носа и волос.

«Ну и пусть, – мрачно подумала она. – Ну и наплевать».

Простуда, видимо, ожидала Нинку в недалеком будущем, но сейчас, в мрачном настоящем, она почувствовала себя гораздо лучше. По крайней мере, жажда была утолена, шатать перестало, и жар приугас. Щеки, правда, горели по-прежнему, но теперь уже не от похмелья, а от холодной свежести, и это было бы даже приятно, если бы хоть что-нибудь могло быть ей сейчас приятно.

Вытирать голову Нинка не стала: в том относительно ясном состоянии ума, которого она от себя так решительно добилась, пользоваться чужим полотенцем ей было уже противно. Она провела ладонями по волосам, сгоняя с них воду, как с крыши после дождя, благо стрижка у нее была короткая, и вышла из ванной.

За одной из дверей, ведущих в комнаты, был слышен богатырский храп. За другой – возня и хихиканье. Дверь в кухню была открыта. Нинка вошла в нее и огляделась.

Собственно, оглядывать здесь было нечего. Обычная кухня в обычной «хрущобе»: тесно, убого, безрадостно. Мебель не менялась с советских времен, на посудной полке в ряд были выстроены красные в белый горох банки для сыпучих продуктов, а на старой газовой плите стоял советский же закопченный чайник со свистком.

«Вот где историю изучать, – подумала Нинка. – И универа не надо».

Она зажгла огонь под чайником и забралась с ногами на обитый дерматином угловой диван, точнее сундук, дожидаясь, пока вскипит вода. Ступни были ледяные, плечи и руки тоже, вообще, вся она замерзла – на Нинке была только длинная, до колен, майка неизвестного происхождения.

Нинка даже поежилась от брезгливости. Она немедленно скинула бы с себя эту сомнительную одежду, но ничего другого, ничего своего в обозримом пространстве не наблюдалось. Откуда взялась эта непомерная майка, плечи которой болтаются на локтях, почему оказалась на ней?.. Оставалось только догадываться, но даже и догадываться об этом не хотелось.

Собственное положение представлялось ей настолько безрадостным, что не хотелось вообще ничего.

Нинка сняла с плиты засвистевший чайник и залила кипятком чайный пакетик, обнаруженный в одной из красных банок. Чай вонял веником и карамелью, пить его было неприятно, но от горячего, по крайней мере, перестала бить дрожь.

Она сидела на жестком дерматиновом сундуке, пила вонючий кипяток и смотрела перед собой пустым взглядом.

Нинка вздрогнула от неожиданности, но не испугалась, конечно.

– Тебя очень обеспокоило мое отсутствие? – хмыкнула она.

Парень, предъявляющий права на майку, был, кажется, тот самый, которого Нинка пыталась опознать еще сонного. Но это не удалось ей и сейчас, когда он пробудился. Хоть убей, не могла она понять, кто он такой и видела ли она его хотя бы раз до сегодняшнего утра.

Майка, похоже, была действительно его: он был высокий, так что плечи его одежды вполне могли висеть у Нинки на локтях.

В доказательство того, что майка его, он похлопал себя по голой груди. Кстати, никакой он был не парень, а взрослый мужик – лет тридцати, а то и старше. В его фигуре не было ни юношеской тонкости, ни юношеской же угловатости и нескладности, а была грубая заматерелость. Мужик, да.

– Прямо сейчас снимать? – поинтересовалась Нинка. – Учти, я под ней голая, так что зрелище будет неприятным.

– Почему? – удивился он. – Голая женщина всегда приятна.

Он окинул Нинку быстрым оценивающим взглядом и кивнул:

«Хамло! – обиженно подумала Нинка. – А ты кого ожидала увидеть? Рыцаря плаща и шпаги?»

Ни плаща, ни шпаги у ее соседа по койке не наблюдалось. Хорошо, хоть джинсы натянул, мог бы и этим не утрудиться. И вообще, мужчина с некрасивым умным лицом был совсем не в ее вкусе. Мужчин Нинка с детства только умных и видела, поэтому во взрослом состоянии ей было важнее, чтобы они были красивыми. А этот красотой явно не отличался. Хотя не все ли равно? Не замуж же ей за него идти.

Пока Нинка крутила у себя в голове все эти глупости, он подошел к столу и самым наглым образом отхлебнул чай из ее чашки.

– Что это ты пьешь? – поморщился он при этом. – Освежитель из унитаза?

– Слушай, а не пошел бы ты? – наконец рассердилась Нинка. – Если мы с тобой переспали, это еще не повод для знакомства.

– Кстати, о знакомстве. Феликс, – представился он.

Сердиться на него было так же бесполезно, как пытаться рассердить его; это Нинка сразу поняла. Она вообще была сообразительная, даже сейчас, когда голова у нее раскалывалась.

– Нина, – вздохнув, представилась она. – Хотя зачем нам знать, как друг друга зовут, не понимаю.

– Незачем, – согласился он. – Ладно, давай чего-нибудь поедим, а потом сообразим, куда тебя отсюда эвакуировать и как.

– Как – значит в чем, – объяснил Феликс. – Тебя вчера сюда доставили в чем мать родила. Правда, была на тебе косуха, но байкер, который тебя в квартиру занес, тут же ее с тебя снял и в ней отбыл.

Картина вчерашнего вечера стала потихоньку проясняться в ее сознании. Ничего хорошего такая ясность ей, впрочем, не принесла.

– Это его косуха была, – мрачно сказала Нинка. – Потому он в ней и уехал. Тоже о своей одежде позаботился. Как ты, – усмехнулась она.

– Насчет моей одежды можешь не переживать. Дарю, – усмехнулся в ответ Феликс.

Рассказывая Нинке подробности ее появления в этой квартире, он успел разогреть сковородку, которую извлек из ящика под плитой, вылил на нее подсолнечное масло, обнаруженное в шкафу, и теперь разбивал на сковородку яйца. Делал он это умело и без вдохновения. Это вызывало даже некоторое уважение: Нинка терпеть не могла мужиков, которые вдохновляются кухонными делами. Впрочем, Вольф тоже ничем таким не вдохновлялся и был мужиком до мозга костей, а вот ведь как вышло…

Феликс накрыл сковородку крышкой и уселся на табуретку перед Нинкой.

– Тебе меня домой доставлять не придется, не волнуйся, – зло хмыкнула Нинка.

Он снял сковородку с плиты и разложил ее содержимое поровну на две тарелки.

– А если остальные твои гости проснутся? – спросила Нинка. – Всех по очереди будешь обслуживать?

От досады на себя она специально подбирала слова, которые должны были быть для него обидными, и бросала их зло и резко, как камни. Но он, похоже, руководствовался в жизни принципом «на обиженных воду возят», а потому не обратил ни на слова ее, ни на тон ни малейшего внимания.

– Всех не буду, – ответил он. – Тем более я здесь сам в гостях.

– Да? – удивилась Нинка. – А с хозяйством справляешься, как хозяин.

– Что ты называешь хозяйством? – усмехнулся он. – Ешь давай.

Аппетита у Нинки не было никакого, но она понимала, что поесть надо. Может, от этого прекратится и озноб, и тошнота, и даже головная боль.

Она жевала яичницу, которая казалась ей безвкусной, и думала, как бы осторожненько выяснить, есть кто-нибудь дома или нет. Не хотелось бы сразу встретиться с родными и близкими, явившись домой босиком и в чужой майке, надетой на голое тело. И к тому же хотелось порыдать, а это, безусловно, лучше было проделать в одиночестве.

– А тебе не все равно? – буркнула она. Но все же объяснила нехотя: – Как домой попасть, вот о чем. Чтобы незаметно.

– Боишься, мама с папой поругают? – усмехнулся он.

– Боюсь, мама раньше времени родит, если меня такую увидит, – сердито бросила Нинка.

– Ага. На старости лет такой вот финт. Не слабо, да?

– Тоже мне, старость. В таком возрасте, бывает, только первого заводят.

– Никого в таком возрасте не заводят. Тем более от мужика, которого полгода знают.

– А ты байкера того, который тебя сюда в косухе занес, давно знаешь?

– Не твое дело, понял? – рассердилась Нинка. – Забирай свою майку и…

Она начала было стаскивать с себя майку, но вовремя опомнилась. Феликс издевательски расхохотался. Похоже, он относился к Нинке, как к круглой дуре.

Как еще он должен относиться к девке, которая спьяну переспала с первым встречным, то есть с ним?

«Дешево отделался, – с еще большей досадой подумала Нинка. – Проститутка дороже обошлась бы».

– Телефон здесь хотя бы есть? – вздохнула она.

– Должен быть. Это ж хоть и Бирюлево-Товарная, но все-таки Москва. А зачем тебе?

– Такси вызвать. У меня же ни мобильника, ничего.

И только сказав это, Нинка поняла: «ничего» означает, что у нее нет денег. Не на такси нет, а вообще. У нее больше нет тех денег, на которые она должна была купить билет до Парижа и полгода жить во Франции…

Поняв это, Нинка похолодела. Это был удар посильнее, чем проснуться в чужой постели с незнакомым мужиком!

– Ой… – в ужасе пробормотала она. – Как же теперь?..

– Что? – догадался Феликс. – Денег на такси нет?

От потрясения у Нинки мгновенно прошла не только головная боль, но даже досада на себя и на весь мир.

Слезы брызнули у нее из глаз мгновенно, она не успела хотя бы отвернуться. Кажется, они попали Феликсу прямо в лицо. Он провел ладонью по своей потемневшей от щетины щеке и посмотрел себе на руку так, будто ожидал увидеть на ней какие-нибудь огненные борозды, что ли.

– Не на такси! – повторила Нинка. – Вообще денег нет! Я… Я их… Я их отдала-а…

И тут она разрыдалась наконец в голос, не сдерживаясь и не таясь – так, как собиралась разрыдаться только дома в одиночестве.

Впрочем, и здесь было все равно что в одиночестве – никто ей рыдать не мешал. Феликс молча сидел на табуретке, напротив через стол. Когда Нинка на секунду подняла глаза, то увидела, что он смотрит в окно и его взгляд при этом совершенно бесстрастен.

Ей стало противно. Ревет при чужом равнодушном человеке… Совсем уже! Она последний раз всхлипнула и вытерла слезы.

По его тону и виду было понятно, что он просто пережидал, когда Нинка отрыдается и станет способна внятно отвечать на вопросы.

– Вольфу, – понуро ответила она. – Ну, байкеру тому. – И совсем уж по-дурацки объяснила: – Я его люблю… любила.

– И поэтому ему деньги надо было отдавать? Он что, альфонс?

– Нет, ты что! – воскликнула Нинка. – Просто… Ну, он меня бросил. То есть, в смысле, мы решили расстаться, – поспешно поправилась она. – А я знала, что ему нужен новый байк, потому что он старый разбил. И когда мы с ним за расставание выпивали… В общем, у меня стало такое настроение, что хотелось сделать чем хуже. Себе – чем хуже. И… В общем, я ему деньги отдала. Все, которые у меня на Францию были. Назло себе. Ну, ты этого все равно не понимаешь.

Она махнула рукой и уткнулась носом в колени, на которые был натянут подол майки.

– Почему же не понимаю? – усмехнулся Феликс.

– Потому что этого ни один нормальный человек не поймет.

– А себя ты, конечно, считаешь не нормальной, а исключительной. И очень этим гордишься.

Нинка хотела было возразить, что ни капельки она не гордится… И вдруг поняла, что он сказал правду. Она не то чтобы гордилась, конечно, а… Ну да, гордилась! Всю жизнь гордилась тем, что способна на лихие поступки.

– Байкер твой не дурак, однако, – заметил Феликс. – Ловко использовал.

– Да дурость твою детсадовскую. Хотя, с другой стороны, кто бы не использовал? Домашняя девочка захотела в Достоевского поиграть, пачку денег швырнуть в камин. Ну так и пусть убедится, что деньги в камине имеют обыкновение сгорать. Убедилась?

– На билет до Парижа. И на полгода во Франции.

Это было немножко странно, что он вот так вот спросил – чему? Как будто во Франции обычно учатся какому-нибудь ремеслу: класть печи или тачать сапоги.

– Просто учиться. Язык изучать в Сорбонне, – ответила Нинка. – Меня уже зачислили. По гранту.

– Понятно. Слушай, а ты не хочешь взять во Францию меня?

Нинка так удивилась, что даже перестала судорожно натягивать майку на голые колени.

– Тебя?! – Правда, она тут же взяла себя в руки и насмешливо поинтересовалась: – А за каким членом ты мне там сдался?

– Не волнуйся, ты меня там не увидишь. Вывези только.

Он смотрел теперь не в окно, а прямо на Нинку. Лицо его совершенно изменилось. Теперь уже невозможно было сказать, что оно некрасивое. Правда, и красивым его назвать было нельзя. Оно просто вышло за пределы таких категорий – эти понятия перестали к нему относиться. Глаза у него сделались какие-то… Как у индейца, вот какие. Жгучие и жесткие. Они темно поблескивали, их взгляд пронизывал до печенок.

Сходство с индейцем на тропе войны усиливалось от того, что Феликс был до пояса голый и узкие тяжелые мускулы играли на его плечах.

Нинка даже головой тряхнула, чтобы избавиться от его взгляда.

– Ты что?.. – пробормотала она почти испуганно. – Как это – мужа?..

– Просто. – Увернуться от его взгляда ей не удалось. – Сходим сейчас в загс, распишемся и поедем во Францию вместе. Дорога за мой счет. Плюс с меня столько, сколько ты отдала своему байкеру. Ну?

Нинка все-таки сумела взять себя в руки. Что это она, в самом деле, смотрит на него как кролик на удава? Он ей никто, через пятнадцать минут, в крайности через полчаса, она сядет в такси и больше никогда его не увидит.

– В загс, значит, прямо сейчас… – старательно изображая задумчивость, проговорила она.

– Прямо отсюда, значит, – добавила Нинка и выразительно посмотрела на свои голые круглые коленки, торчащие из-под вытянутой майки, потом на его плечи, тоже голые.

Он по-прежнему не произнес ни слова. Нинка почувствовала, что закипает от злости. Она спустила ноги на пол так резко, что ступни шлепнули о линолеум, и воскликнула:

– Ну так поехали! Чего уставился, как Чингачгук?

Феликс встал и молча вышел из кухни. Что это означает, было непонятно.

Вернулся он через пять минут. На нем уже был надет черный свитер. В руках он держал бесформенные джинсы, еще один свитер, тоже довольно бесформенный, и прозрачный нераспечатанный пакетик, в который, судя по идиотскому рисуночку, были упакованы трусы.

Похоже было, что они соревнуются, кто кого больше ошеломит.

– Что значит выберешь? – Все-таки он был в деле ошеломления бо€льшим виртуозом, чем Нинка! – Здесь что, коммуна? А зубные щетки тоже общие?

Феликс вышел из кухни. Нинка направилась за ним. Как крыса за флейтистом из Гаммельна. Идиотизм какой-то!

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Французская жена - Анна Берсенева - Часть первая Читать онлайн любовный роман

Берсенева Анна

Аннотация к роману
«Французская жена» - Анна Берсенева

Часть первая

Французская жена - Анна Берсенева - Часть первая Читать онлайн любовный роман

Берсенева Анна