Письмо Софьи - Александра Девиль - Глава вторая Читать онлайн любовный роман

В женской библиотеке Мир Женщины кроме возможности читать онлайн также можно скачать любовный роман - Письмо Софьи - Александра Девиль бесплатно.

Правообладателям | Топ-100 любовных романов

Письмо Софьи - Александра Девиль - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Письмо Софьи - Александра Девиль - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net

Девиль Александра

Письмо Софьи

Читать онлайн
Предыдущая страница Следующая страница

Глава вторая

– Удивительно, как это вдруг Горецкий решил на тебе жениться? – не могла успокоиться Домна Гавриловна после визита Юрия. – Уж нет ли тут какого-нибудь подвоха?

– Почему ж вы, тетушка, вздумали сомневаться, когда давеча, вот только что, дали ему согласие и нас благословили? – с некоторой досадой спросила Софья. – Или уже передумали выдавать меня замуж?

– Да за мной-то дело не станет, главная загвоздка – в его родне, особенно в матери. Она у него хоть и набожная, а спесива, как все знатные барыни. У нее ведь, кажется, отец был титулованным. Не думаю, что она согласится женить Юрия на такой невесте, как ты.

– Вы столь низкого мнения обо мне? – Софья невольно вспыхнула от обиды. – А вот Юрий пусть и родовитый дворянин, но не считает меня недостойной.

– Да ты погоди обижаться, голубушка, ведь не со зла тебе это говорю, а чтобы ты правде в глаза смотрела, чтоб не было больно падать с высоты.

– Юрий уверен, что его родные согласятся. Он прямо завтра с утра едет в Киев, к матери, чтобы уже вместе с ней сюда вернуться и устроить нашу помолвку, а потом и свадьбу. Он слово дал, и я ему верю.

– Ну, помоги Бог, чтоб так оно и было, – вздохнула Домна Гавриловна и привычным жестом перекрестилась. – Я же тебя люблю, хоть ты и гордячка, избалованная отцовским воспитанием. Кузен мой покойный образование тебе дал, а вот хорошего приданого не успел завещать…

– А я даже рада, тетушка, что отец не оставил мне большого наследства, а то бы из-за него начались споры, суды с Людмилой и Павлом. Да и женихи бы стали свататься ради приданого, а не ради меня самой.

– И то верно, ты здраво рассуждаешь. Если и дальше будешь умна, завещаю тебе Старые Липы.

– Спасибо, тетушка! – В порыве благодарности Софья обняла Домну Гавриловну. – Однако не будут ли на вас за это в обиде родичи покойного Гордея Онуфриевича?

– Не будут. Родных племянников у него не было, а две двоюродные племянницы с ним не ладили, да и против меня его подговаривали.

Софья тут же вспомнила, что сын одной из этих племянниц, Илларион, три месяца назад в киевском театре представил им с тетушкой Юрия, и на ее лице невольно появилась задумчиво-нежная улыбка. Домна Гавриловна окинула девушку внимательным взглядом и покачала головой:

– Ну, прямо настоящая невеста, которая вся в мечтах о женихе. А тебе, к слову сказать, не только о свадьбе надо думать, но и о том, как будешь жить после свадьбы. Пора тебе к хозяйственным делам приучаться, ты ведь барыней станешь, дом будешь вести. А еще теперь надо в общество тебя вывозить, пусть местное дворянство с тобой познакомится, чтоб ты не чужая была в их кругу. Вот на днях в Харькове бал у полковника Ковалевского, так уж я тебя туда непременно повезу. Ты ведь хочешь в свете покрасоваться, а?

– Раньше хотела, да вы меня от этого ограждали, – вздохнула Софья. – А теперь, когда мой жених в отъезде, прилично ли мне будет танцевать на балу с другими кавалерами?

– Вот и умница, что об этом задумалась, – похвалила Домна Гавриловна. – Как раз всем и покажешь, что ты девица достойная, не кокетка. Потанцуешь пару-тройку танцев с солидными, почтенными людьми, а молодым вертопрахам глазки не строй. Да покажи обществу, что у тебя хорошие манеры, что по-французски ты говоришь получше многих, на фортепьяно играешь. Тогда все убедятся, какое у тебя благородное воспитание. Может, и замолкнут злые языки, которые судачат о твоем происхождении.

Домна Гавриловна встала с кресла и зашагала по комнате, словно о чем-то раздумывая. Несмотря на полноту, она в свои шестьдесят лет казалась достаточно живой и бодрой, хотя Софья знала, что здоровье тетушки оставляет желать лучшего, ее нередко мучают боли в сердце и головокружения. Лицо Домны Гавриловны не отличалось красотой, но было не лишено приятности даже сейчас, в пожилом возрасте, а в молодости, наверное, могло считаться миловидным. Лишь суровые складки возле губ несколько портили добродушное выражение тетушкиного лица. Софья знала, хотя и понаслышке, что в молодые годы Домна Гавриловна пережила какую-то драму, которая закончилась полным разрывом с ее родной и единственной сестрой Ольгой. Эта загадочная Ольга будто бы совершила какой-то проступок, из-за которого вся семья Ниловских перестала поддерживать с ней отношения. Впрочем, подробности той давней истории Софье не были известны и мало ее интересовали.

Наблюдая за Домной Гавриловной, девушка невольно вспомнила о том, как робела перед ней первое время после переезда из Ниловки в Старые Липы. Кузина отца поначалу отнеслась к девочке строго, держалась отчужденно, без малейшего внимания или симпатии. Однажды маленькая Соня, забившись в угол своей комнаты, прижала к лицу платок Мавры, который, как ей казалось, еще хранил запах материнских волос, и сквозь слезы стала причитать: «Мамочка моя родная, голубка ты моя белая, на кого же ты меня, сиротинку, покинула…». Когда дверь в ее комнату распахнулась и на пороге появилась Домна Гавриловна, девочка в первый момент испугалась, но тетушка вдруг обняла ее, погладила по голове и ласково сказала: «Не плачь, детка, ты не сирота, покуда жив твой отец. Да и я тебя в обиду не дам». Видимо, искреннее горе маленькой Сони растрогало добрую в душе Домну Гавриловну, и с тех пор она стала относиться к подопечной с большей теплотой, а потом даже и полюбила. Да и Соня привязалась к тетушке, особенно после смерти отца, когда Домна Гавриловна, по сути, осталась ее единственной защитницей. Вздохнув от наплыва грустных воспоминаний, Софья тут же приободрилась при мысли, что теперь-то ее главным защитником и спутником всей жизни будет любимый человек, которого судьба послала ей, словно награду за прошлые печали и потери.

– Итак, решено, – сказала Домна Гавриловна, остановившись. – На балу у Ковалевского ты будешь в новом платье, которое тебе сошьет Евгения.

– Успеет ли она за три дня?

– А ты ей поможешь. Кстати, тебе лишний раз и поучиться шитью не грех, а то ведь не больно ты любишь это занятие. Да и вообще, мы с Евгенией теперь плотно займемся твоим домашним воспитанием, чтобы в доме мужа ты показала себя достойной хозяйкой. Иди, зови ее сюда, надо твой наряд обсудить, да и другие дела.

– Сейчас, тетушка!

Софья выпорхнула из комнаты, радуясь, что впереди ее ждут такие приятные хлопоты. Евгению долго искать не пришлось, она топталась неподалеку от гостиной и, похоже, была уже в курсе сватовства Юрия; во всяком случае первым делом поздравила барышню с предстоящей помолвкой. А рядом с Евгенией тут же оказался месье Франсуа Лан, который хоть и плохо понимал по-русски, но догадался, о чем речь, и с улыбкой кивал Софье.

Эти двое людей занимали в доме помещицы Чепурной особое положение, не являясь слугами в обычном смысле слова. Евгения, или Эжени, как ее многие называли, вот уже почти двадцать лет была не просто экономкой, а кем-то вроде компаньонки Домны Гавриловны. Дочь модистки-француженки и мелкопоместного русского дворянина, Эжени рано оказалась на положении сироты, потому что мать ее, рассорившись с грубоватым и сильно пьющим мужем, сбежала от него с каким-то офицером, а отец, совершенно не интересуясь дочерью, отвез Эжени в свою подмосковную деревеньку и бросил на руки няньке. Через какое-то время, разорившись и проигравшись дотла, он умер, а девочку нянька отвезла в Москву и пристроила к хозяйке модного магазина, у которой некогда работала мать Эжени. Там, обучившись швейному мастерству и прочим хозяйственным навыкам, девушка прожила до двадцати пяти лет, а потом ее заметила Домна Гавриловна, которая в те годы нередко заезжала на Кузнецкий мост.

Помещица Чепурная тогда как раз искала себе толковую помощницу для ведения дома. Эжени, свободно изъяснявшаяся на русском и французском, освоившая швейное и поварское искусство, как нельзя лучше подходила для этой цели, и Домна Гавриловна убедила ее поехать в имение, пообещав, что там девушка будет уважаемой домоправительницей, а не понукаемой служанкой, которая корпит над шитьем от зари до зари, да еще и терпит вечные капризы клиентов.

Эжени, не будучи привязанной к месту ни брачными, ни родственными узами, согласилась переехать в имение Чепурной и не пожалела об этом. В Старых Липах она чувствовала себя почти свободной, жила в достатке, здоровье ее подправилось, а через несколько лет она нашла там себе и мужа. Им стал месье Франсуа Лан, который хоть и был старше Эжени лет на двенадцать, но уступал ей в практических делах и знании русского языка, ибо за годы жизни в чужой стране так и не смог толком усвоить ее язык и обычаи. Он был одним из тех французов, которые во время якобинской диктатуры уехали на чужбину в поисках более спокойной и безопасной жизни. В поместье Ивана Григорьевича Ниловского он был учителем французского языка и верховой езды, а также домашним доктором, поскольку у себя на родине изучал медицину. Когда Людмила и Павел выросли, Иван Григорьевич перевез Франсуа из Ниловки в Старые Липы, где месье Лан стал выполнять те же обязанности доктора и учителя.

Внешностью супруги Лан были контрастны друг другу: невысокая, пухленькая, с вздернутым носом Эжени и высокий, худой, длинноносый Франсуа. Они часто ссорились между собой, но легко, без злости, и так же легко мирились.

Детей у четы Лан не было, и, может быть, поэтому они с теплотой, похожей на отеческую заботу, относились к Софье.

Кроме Эжени и Франсуа в доме была еще одна особа, которой Софья по-настоящему доверяла, – горничная Оксана. Через нее-то девушка и передавала записки Юрию. Другие служанки недолюбливали «панянку-байстрючку», как называли они между собой подопечную своей барыни, и Софья знала, что недобрые слухи о ней распускает среди дворовых девок Варька – самая смазливая и завистливая из них. Варька была достаточно хитра, чтобы не выказывать своей неприязни открыто, но при случае могла исподтишка навредить, и потому Софья относилась к ней настороженно и, будь ее воля, давно бы отдала Варьку замуж в какое-нибудь отдаленное село, выдворив из господского дома.

Вот и сейчас, принимая поздравления от Эжени и Франсуа, Софья заметила мелькнувшее из-за двери в коридор лицо Варьки и поспешила увести собеседников подальше от ушей любопытной недоброжелательницы.

Остаток дня прошел в заботах о предстоящем бале, главной из которых было шитье нового платья. Бывшая модистка Эжени давно превратилась в домоправительницу уездной барыни, ведала ключами и кладовыми, знала нравы торговцев, крестьян и дворовых людей, но, вместе с тем, не забывала свое прежнее ремесло и, когда надо, могла сотворить платье по фасону из модных журналов. Правда, подобные заказы поступали ей редко, ибо Домна Гавриловна давно перестала быть модницей, а Софью не баловала, стараясь привить ей скромность. Но теперь, радуясь неожиданному успеху своей подопечной, тетушка решила не поскупиться на наряд для нее, вытащила из сундука отрез белого атласного шелка и золотистые кружева на отделку, а Евгения пообещала, что сошьет платье не хуже, чем у губернаторской дочки.

Вспомнив, что перед началом работы портниха будет ее обмерять и увидит нелепый подарок Акулины, Софья сбегала в свою комнату и бросила камушек в коробку, где лежали всякие почти ненужные мелочи вроде старых пуговиц, обрывков тесьмы и самодельных детских бус. Коробку она небрежно сунула в нижний ящик комода, потом, немного помедлив, открыла особым ключом потайное отделение секретера и достала изящную шкатулку с драгоценностями, подаренными отцом. Там была пара золотых колец с небольшими бриллиантами и рубинами, жемчужное ожерелье, серьги, серебряный браслет с бирюзой и золотой медальон на цепочке. Софья редко надевала эти украшения, но теперь было самое время вспомнить о них: ведь она должна произвести наилучшее впечатление на балу, чтобы губернская знать отнеслась к ней благосклонно и не удивлялась выбору Юрия Горецкого.

Ночью, после суматошного и счастливого для нее дня, Софья долго не могла уснуть, перебирая в памяти все подробности знакомства и свиданий с Юрием.

Несмотря на чтение романов и весьма развитое воображение, Софья до встречи с Юрием не имела никакого опыта в отношениях с мужчинами и ни в кого не влюблялась, даже тайно.

То окружение, которым Домна Гавриловна ограничивала ее жизнь, не вызывало интереса у девушки, мечтавшей о большем – особенно после того, как отец рассказал ей о широком мире, а отчасти и показал его, свозив еще совсем юную Соню в столичные города.

Юрий же вполне соответствовал представлению девушки о романтическом герое, принце, в которого она с детства мечтала влюбиться: молодой, красивый, умный, образованный, смелый, да к тому же дворянин и обладатель большого состояния. Последнее обстоятельство привлекало Софью отнюдь не из-за какого-то ее корыстолюбия, а потому, что она хотела видеть своего возлюбленного человеком независимым, не имеющим нужды унижаться из-за бедности и искать себе богатых невест.

Каждая встреча с Юрием была в ее однообразной жизни знаменательным событием, яркой вспышкой, рассыпающей искры радужных и гордых надежд. А потом он объяснился ей в любви и сделал предложение, хотя уже знал о сомнительности ее происхождения и скудости приданого. Когда она сама напомнила ему об этом, он в ответ стал с восторгом рассуждать о модной повести Карамзина «Бедная Лиза», а также привел несколько цитат из Жан-Жака Руссо о правах сердца и о том, что личные достоинства важнее происхождения и богатства. В эти минуты он напоминал ей знаменитого актера, читающего со сцены возвышенный монолог. Софья была совершенно очарована и красотой этого монолога и смелостью взглядов молодого человека. Все случилось так стремительно и головокружительно, что она даже опомниться не успела.

Юрий был первым мужчиной, который ее поцеловал, и, хотя ей не с кем было его сравнивать, да и сладости поцелуев девушка пока не прочувствовала, она все же мысленно твердила самой себе, что ее возлюбленный лучше всех на свете и с другими она никогда целоваться не будет.

И вот теперь, став его объявленной невестой, Софья впервые по-женски задумалась о том, что ждет молодоженов после свадьбы. В общих чертах она знала, какой бывает близость между мужчиной и женщиной, но это были либо умозрительные представления, почерпнутые из книг, либо наблюдения за грубоватыми любовными играми в среде дворовых людей и крестьян.

Не имея практического опыта, она пыталась в собственном воображении нарисовать картину брачной ночи и всего, что последует за поцелуями и объятиями. Поэты красноречиво писали о восторгах любви, но не было ли в их цветистых строках преувеличений? И не будут ли эти восторги отравлены мелочами – такими, как обстановка и быт мужниного дома, любопытство слуг, недоброжелательство родичей и соседей, строгость свекрови?

Вздохнув, Софья тут же отбросила все эти подспудно тревожившие ее сомнения, сосредоточившись на главном – на том счастье и благополучии, которое ее ждет. Нарисовав в воображении красивую картину своей поездки с Юрием в живописные лесные места, а еще лучше – к теплому морю, она скоро совсем успокоилась и уплыла по волнам радужных сновидений.

Проснулась она слегка разнеженной после сна, но вместе с тем бодрой и веселой, готовой к хлопотам предстоящих событий.

Однако уже через несколько минут Оксана заронила каплю тревоги в благодушное течение мыслей Софьи.

– Знаете, барышня, я тут Варьки опасаюсь, – сказала горничная, делая большие глаза. – Кто-то из дворовых людей подсмотрел, как я передавала вам записку от того молодого барина, с которым вы встречались, и рассказал Варьке, а она теперь грозится обо всем доложить Домне Гавриловне.

– Ничего, Оксана, теперь это не страшно, – успокоила ее Софья. – Теперь мы с Юрием Горецким объявлены женихом и невестой, так что тетушка на тебя обижаться не станет.

– Ну, дай-то Бог, – вздохнула Оксана и перекрестилась.

Софье показалось несколько обидным, что горничная вроде бы не совсем уверена в будущем браке ее барышни с Юрием, и она сухо спросила:

– Ты в чем-то сомневаешься?

– Нет, я вам, барышня, конечно, желаю счастья и всяческого благополучия. Но каково мне придется, когда вы уедете отсюда в мужнин дом? Ведь Варька-то, змея эта, будет слуг против меня настраивать.

Глядя в кругло-румяное, простодушное лицо Оксаны, Софья почувствовала себя невольно ответственной за судьбу этой девушки и постаралась ее успокоить:

– Ничего, Оксана, я тебя не оставлю. Когда выйду замуж, заберу тебя с собой. Думаю, что тетушка согласится.

– А согласится ли ваша свекровь? А вдруг она суровая женщина и не захочет видеть в своем доме чужих служанок?

– Не бойся, мать Юрия мне в этом не откажет.

Голос Софьи прозвучал уверенно, однако в душе она снова, как и вечером, ощутила холодок сомнения при мысли о будущей свекрови и о родственниках Юрия.

После завтрака Софья пошла помогать Евгении в шитье наряда и застала супругов Лан спорящими по весьма нешуточному вопросу.

– Жили мы спокойно, и вдруг на старости лет он хочет сняться с места и уехать в такую даль! – выговаривала мужу Евгения, отложив шитье. – Что это тебе взбрело в голову? А обо мне ты подумал?

– Тише, тише, – остановила ее Софья. – Поясните мне, о чем речь? Куда вы собрались ехать, месье Лан?

– Да, видите ли, он во Францию хочет вернуться! – объявила Евгения. – Забыл уже, как оттуда бежал!

– Увы, тогда у меня не хватило духу сказать, как Дантон, что «отечество нельзя унести на подошвах башмаков», – развел руками месье Лан. – Да, я бежал, спасая свою жизнь. Но Франция уже давно другая. А тебе, Эжени, разве не хочется взглянуть на родину твоей матери?

– Нет, я здесь родилась и никуда уезжать не хочу! – тряхнула головой Эжени.

– А вот я, похоже, всегда буду здесь чужаком, – вздохнул Франсуа.

– Господи, да разве же кто-нибудь обидел месье Лана? – спросила Софья у Евгении.

– Ну, какие-то мужики обозвали его басурманом, лягушатником или еще как-то…

– Если бы дело было только в мужиках, это бы еще куда ни шло! – с хмурым видом перебил ее месье Лан. – Что взять с темных, безграмотных людей? Но меня вчера оскорбили русские офицеры, которые высказали подозрение, будто я бонапартистский шпион или агент! Это возмутительно! Вы ведь знаете, мадемуазель Софи, что я честный врач и учитель, а не шпион!

– Месье Лан, да стоит ли обращать внимание на всяких невеж! Ведь раньше такого не было, верно?

– Да, – подтвердила Эжени, – это сейчас появились такие настроения, перед войной. Ведь многие говорят, что может начаться война.

– Война?… – вздрогнула Софья, которая, будучи занята своими сердечными переживаниями, не обращала внимания на политические разговоры. Сейчас же она вдруг со страхом и тревогой представила, что их с Юрием может ожидать не упоительное свадебное путешествие к морю или в одну из столиц, а разлука и бедствия войны.

– Да, все этого опасаются, потому что Наполеон вроде бы стягивает войска к русской границе, – вздохнула Эжени.

Франсуа, издавна питавший симпатии к «маленькому капралу», тут же возразил:

– Но это только маневры, чтобы заставить императора Александра выполнить договор о континентальной блокаде английских товаров.

– Значит, войны не будет? – с надеждой спросила Софья.

– Во всяком случае Наполеон настроен миролюбиво и предлагает царю переговоры, – заявил месье Лан. – Но ваши офицеры почему-то думают, что это с его стороны притворство, что он уже настроился на войну с Россией. А я не верю, что он будет воевать с такой большой страной, Наполеон не безумец. Он только хочет повлиять на русскую политику, подвигнуть к реформам. Ведь вам тоже не все нравится в устройстве и порядках вашей страны, не правда ли, мадемуазель Софи?

Месье Лану, конечно, была известна вполне естественная ненависть Софьи к крепостному праву, а ей было известно преклонение учителя перед Наполеоном, и она спросила:

– А если все же ваш кумир вторгнется в Российскую империю? Что будет тогда?

– О, даже в этом случае не будет ничего страшного, все быстро закончится новым договором о взаимных выгодах в торговле. Я уверен, что Наполеон не допустит большого кровопролития. – Месье Лан подошел к окну и, глядя вдаль, непроизвольно скрестил руки на груди, подражая французскому императору. – Все-таки я непременно хочу поехать и хотя бы на закате своей жизни увидеть этого великого человека, который подобрал Францию истекающую кровью, истерзанную революционным террором, братоубийством, и сделал ее такой могучей!

– Франсуа, мне страшно слушать твои высокопарные речи! – раздраженно сказала Эжени. – Неужели ты всерьез задумал ехать во Францию? А как же я? Ты знаешь, я не люблю путешествовать, тем более что в Европе сейчас так неспокойно. Да и наших с тобой сбережений не хватит на такую далекую поездку.

– До Парижа мы, может, и не доберемся, – вздохнул Франсуа уже без пафоса в голосе. – Но ведь Наполеон сейчас находится гораздо ближе – в Белостоке или даже в Вильно…

– Что вы там говорите о Вильно? – раздался требовательный вопрос Домны Гавриловны, и она сама появилась в комнате, подозрительно оглядывая месье Лана. – При чем здесь Вильно?

– Это он о политике рассуждает, – поспешила ответить Эжени. – Вроде бы Наполеон затеял какие-то маневры неподалеку от Вильно.

– Меньше думайте о своей политике, сударь, – недовольно поморщилась Домна Гавриловна. – Ступайте помогите нашему кузнецу, он ногу повредил.

На минуту оставшись наедине с Эжени, Софья быстро ее спросила:

– Отчего это тетушка рассердилась, когда месье упомянул о Вильно?

– Догадываюсь отчего, – вполголоса ответила Эжени. – В Вильно живет ее сестра Ольга, с которой они почти сорок лет не знаются.

Больше она ничего не успела добавить, потому что в комнату вернулась Домна Гавриловна и все разговоры перешли на хозяйственные дела.

Но в голове восприимчивой и памятливой Софьи после слов Франсуа уже шла незаметная даже для нее самой работа. Девушке мало что было известно о мировых делах, а потому она чутко ловила любые новости, серьезные высказывания и шутливые намеки, чтобы потом, поразмышляв, составить обо всем свои собственные суждения.

Впрочем, ее основные мысли, конечно, были заняты сейчас заботами о личном счастье.

Бальное платье для Софьи было сшито вовремя и выглядело очень изящным. Жемчужное ожерелье и серьги прекрасно дополнили наряд, а прическу девушка сделала себе сама.

По дороге из Старых Лип в город Домна Гавриловна в очередной раз давала Софье наставления, как ей держаться, что говорить и с кем танцевать.

– Ковалевские отнесутся к тебе благосклонно, как к моей племяннице, – со степенным видом обещала Домна Гавриловна. – Конечно, быть принятой у них на балу уже само по себе почетно. Но еще очень важно, как на тебя посмотрит наш предводитель дворянства Андрей Федорович Квитка. Если он тебя пригласит на танец – считай, признал. А это означает признание всего местного дворянства. Так что уж ты постарайся произвести хорошее впечатление на Квитку, да и на других уважаемых людей. А с кем подряд не танцуй.

– Тетушка, но чтобы мне уж точно не ошибиться, с кем танцевать, я буду смотреть на вас. Если вы мне кивнете – соглашаюсь на танец, если же нет – отказываю кавалеру. Ну а если так станется, что меня и вовсе никто не пригласит?

– Не бойся, такого не случится. – Домна Гавриловна окинула девушку критическим и в то же время довольным взглядом. – Уж больно ты хороша, чтобы тебя не заметить. В последнее время расцвела как роза. А глаза-то, глаза как блестят! Ты своими южными глазами в мать пошла. Недаром поговаривали, будто Мавра родилась после того, как в Ниловке погостил какой-то не то греческий, не то грузинский князь.

Столь двусмысленный намек задел в Софье чувствительные струны, и девушка со вздохом покачала головой:

– Не всегда ведь ценят за красивые глаза. А вдруг на этом балу знатные люди сговорятся выказать мне презрение?

– Не бойся, такого не будет, я ведь поговорила с Ковалевскими. Притом же, танцами там будет руководить Вельсович, а он следит за тем, чтобы ни одна танцующая дама не оставалась весь вечер неангажированной. Я хоть и недолюбливаю этого выскочку, называющего себя шляхтичем, однако же надо отдать ему должное: быть распорядителем бала он умеет.

Софья с Домной Гавриловной приехали еще до того, как появилась основная масса гостей, и им не пришлось входить в зал под обстрелом многочисленных взглядов, а хозяева дома встретили их с надлежащей приветливостью.

Полковник и полковница Ковалевские стремились произвести впечатление людей светских, не отягощенных старомодными предрассудками, а потому пригласили на бал не только дворянскую знать, но также преподавателей университета, купцов и даже нескольких мещан, которые были чем-либо известны в городе. Гостей развлекали музыканты и певцы из частной театральной труппы. То там, то здесь мелькал зеленый сюртук Казимира Вельсовича, которому была поручена роль распорядителя бала. Этот немолодой, но весьма подвижный поляк уже несколько лет проживал в городе, давая состоятельным людям уроки музыки, танцев и светских манер. Он называл себя потомком древнего, но обедневшего рода, и был принят в самых лучших домах губернии. Лишь немногие – в том числе Домна Гавриловна – утверждали, что он ловкий плут, выдающий себя за польского аристократа. Что же касается Софьи, то она относилась к Вельсовичу даже с некоторой симпатией, ибо он при встречах всегда раскланивался с ней так галантно и любезно, словно она была герцогиней, а не уездной барышней, о происхождении которой ходили сплетни.

Прохаживаясь с Домной Гавриловной по залу, Софья ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин, и это придавало ей уверенности; зато многие дамы и девицы посматривали на нее недоброжелательно, а некоторые даже с явным презрением.

Вздохнув, Софья подумала о том, что нелегко будет провести весь вечер, не имея ни одной подруги-ровесницы, а лишь сопровождая Домну Гавриловну, которая скоро уселась в кресло среди пожилых дам.

Но все изменилось, когда тетушка, заметив кого-то в толпе гостей, тронула Софью за руку и сказала:

– Гляди, вон там Надежда, племянница Ковалевских. Она не спесива, как другие девицы, и вы с ней можете даже подружиться.

Софья с интересом посмотрела на хорошенькую белокурую барышню в голубом платье. Очевидно, Надежда тоже заметила Софью и пожелала с нею познакомиться, потому что скоро хозяйка подвела ее к гостьям из Старых Лип и представила:

– Это Надин, моя племянница, выпускница пансиона благородных девиц. Познакомься, Надин, с моей давней приятельницей Домной Гавриловной и ее подопечной Софи.

Надежда и впрямь оказалась девушкой доброжелательной и не спесивой. Скоро, приобняв Софью за талию, она увела ее из круга пожилых дам и спросила:

– Наверное, вы немного смущены, Софи, потому что мало кого здесь знаете?

– Да, я чувствую некоторую неловкость, потому что многие дамы и барышни смотрят на меня свысока и стараются обходить стороной.

– О, не обращайте внимания на этих провинциальных помпадурок, – усмехнулась Надежда. – Они либо завидуют вашей красоте и изяществу, либо мнят себя принцессами только потому, что какой-нибудь их дедушка прапорщик или коллежский асессор успел прилепить себе дворянское звание.

– Но вы ведь, наверное, знаете, Надин, какие у них основания так ко мне относиться. Мое происхождение… нет, я его не стыжусь, но для многих оно неприемлемо, и потому…

– А мне вы нравитесь гораздо больше, чем все эти надутые жеманницы, и потому я беру вас под свое покровительство.

Скоро благодаря Надежде Софья была осведомлена о наиболее значительных гостях. Девушки прохаживались по залу, и племянница хозяев, кивая то в одну, то в другую сторону, поясняла своей новой подруге, с которой быстро перешла на «ты»:

– Вон там, возле окна, тот господин в пенсне и черном фраке – университетский профессор словесности Рижский, беседует с надворным советником Герсевановым. Жаль, что не смог приехать Василий Назарович Каразин – основатель нашего Харьковского университета, ученейший и приятнейший человек. А та дородная дама – вдова генерала Килдяшева; характер у нее прескверный, но приходится ей кланяться, поскольку с ее мнением здесь считаются. Ну а тот представительный мужчина с лентой и орденом – его превосходительство губернатор Иван Иванович Бахтин, человек тоже весьма ученый, пишет стихи и эпиграммы. Отличается редкой неподкупностью, взяток не берет, но… – тут она понизила голос, – хм, находятся ловкачи, которые ухитряются проигрывать изрядные суммы его супруге – большой любительнице игры в бостон. А вон там, у стены, в креслах – полковник Андрей Федорович Квитка, наш губернский предводитель дворянства. Рядом – его жена Елизавета Николаевна. Она не танцует, так как недавно оправилась после родов, но мужу танцевать не запрещает.

Помня тетушкины наставления о необходимости быть признанной предводителем дворянства, Софья внимательно пригляделась к Андрею Федоровичу, который показался ей весьма солидным и даже пожилым человеком, хотя ему едва исполнилось сорок лет. Выражение его лица было приятным, без надменности, и это немного успокоило Софью.

– А вон там, – показала Надежда в ту сторону, где мелькали офицерские мундиры, – наши главные танцоры. Правда, пока они заняты разговорами о политике и войне, но, как только начнутся танцы, сейчас же разлетятся по залу. Тебя, я думаю, пригласят одной из первых, на зависть всем твоим недоброжелательницам.

– Но я ни с кем не хочу танцевать, кроме моего жениха, а он сейчас в отъезде. Да и тетушка посоветовала станцевать лишь пару-тройку танцев с почтенными людьми.

– Подумаешь, какие строгости! – фыркнула Надежда. – У меня тоже есть жених, но ни он, ни кто-либо из моих родных не запрещает мне танцевать с другими кавалерами.

– Но мое положение более уязвимо, чем твое, и потому я должна быть вдвое осторожнее.

– Не думаю, что танцами ты испортишь себе репутацию. А, кстати, кто он, твой жених?

– Юрий Горецкий, дворянин, отставной поручик, сейчас живет в своем имении под Киевом. А твой жених кто? И где он сейчас?

– Он задерживается, потому что встречает своего друга, но непременно приедет на бал, и я вас с ним познакомлю. Его зовут Валериан Ружич, он ротмистр гусарского полка.

– Ружич? – обрадовалась Софья. – Так я с ним познакомилась три дня назад! И, кстати, познакомил нас Юрий, они с Ружичем когда-то вместе служили.

– Вот славное совпадение! – воскликнула Надежда и оживленно завертела головой по сторонам. – Сейчас заиграют мазурку. А наши ахтырцы тут как тут!

Софья оглянулась и в конце зала с неудовольствием заметила среди других гусар Заборского и Цинбалова.

Оркестр грянул мазурку, и к Надежде тут же подлетел, звякнув шпорами, молодцеватый поручик. Другой офицер направился к Софье, но она, упредив его маневр, быстро ретировалась к уголку пожилых дам и уселась на диванчике подле Домны Гавриловны.

– Молодец, что не спешишь вертеть хвостом и отбивать дробь каблуками, – одобрила ее тетушка. – Не беда, если лишний раз не попляшешь, зато потом это тебе окупится сторицей.

Станцевав мазурку и котильон, к Софье подошла слегка запыхавшаяся Надежда и торопливо спросила:

– Ты умеешь играть на фортепьяно и петь?

– Играть умею, но одновременно играть и петь у меня плохо получается.

Дома Софья иногда пела, аккомпанируя себе на пианино, но выступать на глазах у взыскательной публики она бы пока не решилась, а потому заранее готова была отказаться от подобного предложения Надежды. Однако новая подруга не унималась:

– Ничего, петь буду я, а ты мне аккомпанировать. Сумеешь сыграть по нотам модный романс? Тебе ведь надо показать себя здешнему обществу!

Софье тоже не хотелось долго оставаться незаметной, и она, испросив разрешения у тетушки, собралась с духом и пошла вслед за Надеждой к фортепиано.

Гости полковника Ковалевского, осведомленные о музыкальных талантах его племянницы, уже собрались вокруг инструмента и требовали усладить их слух французским романсом «Юный трубадур». Надежда, потупив взор, сделала легкий реверанс, а затем объявила:

– Господа, я, право, смущена, но если вы так цените мои скромные способности, то я спою вам «Jeune troubadour»… – Тут она слегка подтолкнула вперед Софью и добавила: – А аккомпанировать мне будет моя новая подруга мадемуазель Софи, племянница Домны Гавриловны Чепурной.

Усаживаясь за фортепиано, Софья чувствовала себя под обстрелом любопытных взглядов, но решила ни на кого не обращать внимания, полностью сосредоточившись на игре. Уроки музыки ей когда-то давала опытная учительница музыки, нанятая отцом; но и после смерти отца и отъезда мадам Гранже Софья продолжала каждый день играть на пианино в доме тетушки, которая и сама в молодости была неплохой музыкантшей. И сейчас, впервые выступив перед столь придирчивой публикой, Софья продемонстрировала вполне основательное мастерство, аккомпанируя пению Надежды, у которой, несмотря на хрупкое сложение, оказался довольно сильный голос, скорее низкий, чем высокий. Гости дружно аплодировали двум юным прелестным музыкантшам, так что Софья, непривычная к такому успеху, покраснела от удовольствия и впервые в жизни ощутила, что ей нравится быть в центре внимания. Среди тех, кто удостоил ее похвал, был и предводитель дворянства Квитка, который тут же уточнил у девушки:

– Значит, вы дочь Ивана Григорьевича Ниловского? Я знал вашего батюшку, это был достойный человек.

И вдруг совсем рядом раздался язвительный голос Заборского:

– А ее матушку вы не знали?

Софья и Андрей Федорович оглянулись на гусара, который стоял, подбоченившись, и насмешливо улыбался.

Неловкость момента поспешила исправить Надежда, с преувеличенным оживлением воскликнувшая:

– Вы уже здесь, Заборский? А почему же Валериан задерживается? Что это за таинственный друг, которого он встречает?

Заборскому ничего не оставалось, как повернуться к собеседнице и ответить:

– Не знаю, мадемуазель Надин, мне этот друг не знаком. Кажется, они с Ружичем вместе учились в кадетском корпусе.

В эту минуту заиграла танцевальная музыка, и Квитка пригласил Софью на вальс. Она с благодарностью улыбнулась Надежде, так ловко оградившей ее от наглых выпадов Заборского.

Вслед за предводителем дворянства Софью пригласил надворный советник Герсеванов, а затем богатый купец Терещенко – родственник Ковалевского. Это означало признание ее губернским высшим обществом, и девушка почувствовала уверенность в своих силах.

«Теперь-то я знаю, как себя держать! – проносилось в ее юной закружившейся головке. – Теперь Юрию не стыдно будет и в столице меня показать! Нет, право, я все-таки достойна своего счастья!»

Придирчивые взгляды и насмешливые перешептывания некоторых особ женского пола ее больше не тревожили. Единственным темным пятном, отравлявшим девушке радостное торжество, было присутствие Заборского, который явно вознамерился испортить ей если не репутацию, то хотя бы настроение.

Когда на следующий танец Софью пригласил Цинбалов, за спиной которого она видела ухмыляющуюся физиономию Заборского, девушка отклонила предложение, сославшись на усталость, и вернулась к Домне Гавриловне. Возле тетушки теперь сидела вдова генерала Килдяшева, которая, оглядев Софью в лорнет, принялась задавать ей вопросы, долженствующие выяснить, достаточно ли девушка тверда в вопросах веры и прилежна в домашних работах.

Скоро подошла Надежда и сообщила, что полковница Ковалевская собирается устроить шарады, в которых Надежде отведена роль главной помощницы. Новая подруга хотела привлечь к этому также и Софью, однако Домна Гавриловна решительно заявила, что ее племянница пока не готова к таким новомодным развлечениям, и Софье пришлось остаться на месте, выслушивая важные наставления генеральши.

Рассеянно внимая почтенной даме, девушка наблюдала за гостями и вдруг в конце зала заметила Заборского, который, чуть пошатываясь, явно направлялся в ее сторону. Похоже было, что он основательно взбодрился вином, и девушка внутренне напряглась, потому что пьяный Заборский казался ей намного опаснее трезвого.

В этот момент к группе пожилых дам, среди которых томилась Софья, подлетел Казимир Вельсович и с учтивым поклоном обратился к Домне Гавриловне:

– Позвольте пригласить вашу племянницу! Такая очаровательная барышня не должна сидеть во время танцев!

Домна Гавриловна поджала губы и нехотя кивнула, а Софья, увидев, что Заборский уже совсем недалеко, поспешила принять приглашение Вельсовича. Но присоединиться к танцующим парам им удалось не сразу, потому что посреди зала их перехватил Заборский, с вызовом объявивший поляку:

– Эту барышню я хотел пригласить на танец, а вы ее у меня бессовестным образом перехватили!

– Но позвольте… – слегка растерялся Вельсович, – я первый пригласил, а о ваших намерениях не знал…

– Экий вы прыткий, однако, – прищурился Заборский, придерживая поляка за локоть. – А кстати, пан Вельсович, вы не родственник ли тому Вельсовичу, который служит адъютантом у Наполеона?

– Нет, не родственник, просто однофамилец, – ответил заметно нервничавший поляк, стараясь поскорее отделаться от собеседника.

– И верно, какой вы родственник, тот Вельсович – из шляхты, а вы простой учителишка, набивший себе цену среди провинциальных дам. Впрочем, наполеоновским агентом вы тоже вполне можете быть. – Заборский с пьяной ухмылкой взглянул на Софью. – Однако если эта мамзель предпочитает танцевать с вами, а не с офицером-дворянином, то я препятствовать не стану.

– Прошу вас, господин Заборский, оставьте нас в покое! – Софья сердито блеснула глазами и, взяв Вельсовича под руку, вошла с ним в круг танцующих.

Она услышала, как Заборский кому-то громко сказал:

– Сколько гонора! А ведь дочь дворовой девки!

Кто-то подал еще одну двусмысленную реплику, и Софья поймала на себе несколько любопытно-насмешливых взглядов, что еще больше испортило ей настроение.

– Не обращайте внимания на этого грубияна, – сказал Вельсович, настороженно поглядывая в сторону Заборского. – Он плод невежества и предрассудков. Чем дальше, тем больше убеждаюсь, что многим людям надо прививать просвещение насильно.

– А почему он обозвал вас наполеоновским агентом?

– О, только потому, что я хвалил реформы Наполеона. Но ведь это истинная правда! Во всех завоеванных странах Наполеон вводил новые разумные законы, даже в Египте. В моей родной Польше отменил крепостное право, в Испании запретил инквизицию, на юге Италии ликвидировал бесчисленные шайки бандитов, промышлявших на дорогах. Да и много всего полезного сделал! Конечно, я против войны, но если большинство народа поймет, какие выгоды для него влечет дружба с великим императором, то войны не будет вовсе. А при новом устройстве уже никакой фат не упрекнет такую девушку, как вы, ее несчастным происхождением. Я бы еще мог рассказать о гражданском кодексе Наполеона, но вам это вряд ли интересно.

Вельсович говорил вполголоса и умолк, когда, лавируя между танцующих пар, они случайно оказались возле Заборского и Цинбалова. Слушая пана Казимира, Софья вдруг вспомнила, как Юрий приревновал ее к нему, и невольно улыбнулась, но тут же помрачнела, встретившись взглядом с Заборским. Едва умолкла музыка, как гусар снова с вызывающим видом направился к девушке. Вельсович на этот раз не решился вступать в спор и, сославшись на свои обязанности распорядителя бала, быстро исчез в толпе. Софья поискала глазами Надежду, но ее нигде не было. А Заборский стоял рядом, настойчиво приглашая девушку на танец.

– Я больше не потерплю отказа, Софи! – заявил он, хватая ее за руку. – Или вы хотите, чтобы ваш жених узнал, как вы здесь строите глазки и улыбаетесь этому польскому проходимцу? Пойдемте, не то прилюдно скажу все, что думаю о вас!

Испугавшись скандала, Софья вынуждена была уступить. Пьяный Заборский танцевал плохо, сбивался с ритма и наступал ей на ноги. Но хуже этого было другое: он старался покрепче прижать девушку к себе и, обдавая винными парами, бормотал ей на ухо:

– Я бы хотел вкусить твоего поцелуя, прелестная пейзанка… Ты не пожалеешь, если станешь моей… Я удачливый игрок, я выиграю для тебя такую жизнь!..

– Да как вы смеете?! – отстраняясь от него, громким шепотом возмутилась Софья. – У меня есть жених, и, если он узнает…

– Жених? – усмехнулся Заборский. – А ты уверена, что он женится на тебе? Что же до сих пор он не привозит из Киева свою маман? Наверное, не смог ее уговорить. Да и какая разумная барыня согласится на такую невестку!

– Уйдите от меня! – оттолкнула его Софья. – Пьяный дурак и наглец, вы мне противны!

– Скажи спасибо, что ты не мужчина, а то бы я вызвал тебя на дуэль, – прошипел Заборский, сузив глаза. – Но молодых красоток за оскорбление не стреляют, а целуют.

С этими словами он схватил девушку за плечи, пытаясь коснуться ее губ, но в следующую секунду она вырвалась из его объятий и влепила ему звонкую пощечину.

Вокруг них тут же столпились любопытные, да еще и музыка смолкла именно в эту минуту.

– Барышня не понимает шуток, – пожал плечами Заборский, мгновенно протрезвев.

Софья кинулась прочь, слыша за собой чьи-то смешки, среди которых она разобрала реплику одной пышной дамы:

– Эта дворняжка хочет выглядеть породистой собакой!

Прибежав к Домне Гавриловне, Софья тут же ее попросила:

– Тетушка, давайте уедем с бала, мне дурно!

Домна Гавриловна, очевидно, заметившая скандальный эпизод, с осуждением сказала:

– Не надо было танцевать с молодыми офицерами, тем более пьяными!

– Но он принудил меня к этому танцу!

Рядом вдруг оказался Цинбалов, пытавшийся уверить Домну Гавриловну, что не надо обращать внимания на гусарские шутки. Но пожилая дама не удостоила его ответом и, поднявшись с места, сказала Софье:

– Ладно, пойдем, чтобы не портить бал добрым хозяевам.

Девушка боялась, что Ковалевские станут их задерживать, но они были в этот момент заняты подготовкой шарад и не успели узнать о досадном происшествии.

Уже возле самой двери Домна Гавриловна вспомнила, что забыла на кресле шаль, и послала за ней племянницу. Софья поспешно исполнила указание тетушки, а когда вернулась, Домна Гавриловна уже вышла на крыльцо. Кинувшись следом, девушка столкнулась у двери с каким-то офицером и довольно ощутительно наступила ему на ногу, но, увидев краем глаза гусарскую форму, решила, что это приятель Заборского, который хочет ее задержать, а потому вместо извинения еще и толкнула его локтем. Второпях она даже не заметила, что вслед за незнакомым офицером шел Ружич. Оказавшись наконец вне дома, Софья взяла Домну Гавриловну под руку и, не оглядываясь по сторонам, повела к экипажу.

– Не думала, что придется так рано уезжать, – ворчала помещица, усаживаясь поудобнее и искоса поглядывая на девушку. – И с хозяевами не попрощались… Вот ведь как неловко вышло: первое твое появление в обществе – и сразу почти скандал!

– Скандал был бы, если б мы там остались и этот наглец Заборский продолжал бы ко мне приставать.

– А почему он приставал именно к тебе? Может, ты ему дала какой-то повод? Кокетничала с ним?

– Нет, клянусь вам, тетушка! Ну почему вы сразу меня стремитесь обвинить?… – Голос девушки дрогнул от обиды.

– Ну, ладно уж, не куксись, – махнула рукой Домна Гавриловна. – Надеюсь, гости все поймут. Ведь эти гусары, как напьются, еще и не такие коленца откалывают. Правильно мы сделали, что уезжаем, меньше разговоров будет. Ты же теперь невеста, тебе вдвойне надо блюсти свою репутацию.

Софья вздохнула и погрузилась в молчание, полное смутной тревоги.

Она бы, наверное, встревожилась еще больше, если бы успела заметить, каким тяжелым, неприязненным взглядом проводил ее Заборский, шепча себе под нос: «Ничего, холопское отродье, тебе это даром не пройдет…»

.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь


Предыдущая страница Следующая страница

Ваши комментарии
к роману Письмо Софьи - Александра Девиль



Не могу объяснить почему этот роман мне понравился, понравился и все тут! Читала отзывы на другом сайте. В одном из них читатель сетует на сухость, соглашусь - слог суховат. Таков стиль автора. Если чего-то автор и не досказала, я это прочувствовала, увидела, дорисовала в своём воображении.
Книгоманка
17.02.2021, 22.16





Очень нравится роман только зачем в предисловии пересказывать часть сюжета?)) Не читайте предисловие оно совершенно лишнее! 10б
Lady.
1.06.2017, 10.32





Не плохой роман, если не учитывать некоторые моменты. Сразу видно, что автор не смог передать ментальность народа полностью, этим роман отличается от книг русских авторов. Читать можно, 5 из 10.
Мари
20.12.2016, 16.01





Неплохой роман, читается легко: 8/10.
Язвочка
24.06.2016, 15.58





Хороший исторический роман. Меня он зацепил. Перечитывала дважды. Классический сюжет: смертельная обида и долгий, тернистый путь к прощению и любви. И ещё: нравится мне как писала Девиль. Жаль, что ее уже нет.
Рина.
24.06.2016, 11.07






Ваше имя


Комментарий


Введите сумму чисел с картинки


Партнеры