Разделы библиотеки
Если путь осязаем - Ника Горн - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Если путь осязаем - Ника Горн - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Горн Ника
Если путь осязаем
| Предыдущая страница | Следующая страница |
ГЛАВА 5. Убойная
Мне приснилось небо Лондона
В нем приснился долгий поцелуй
Мы летели вовсе не держась
Кто же из нас первый упадет
Небо Лондона, Земфира
– Гер, я всё никак не пойму, как она тебя терпит? – вдруг озадачился Богдан после исповеди о своем сексуальном опыте с малолеткой, добивая второй косяк на терраске дачи Германа.
– Ты о ком?
– Ну, случайность по имени Люся, ставшая зачем-то частью твоей жизни. Как там у Довлатова, помнишь: «Татьяна взошла над моей жизнью, как утренняя заря. То есть спокойно и красиво, не возбуждая чрезмерных эмоций. Чрезмерным в ней было только равнодушие. Своим безграничным равнодушием она напоминала явление живой природы…»
– Да хер его знает. Как-то терпит, – неожиданно откровенно ответил Герман, скручивая третью порцию.
– Недолго ей осталось, – хотел было добавить хозяин, но сдержался.
Люся – это боль. Тихая, хроническая боль Германа.
Это создание было уготовано для него на всякий случай по образу и подобию его единственной, несравненной Киры. Девушка действительно походила на оригинал. У нее был озорной наивный взгляд, изгибы радости на щеках, темные волнистые волосы, милые повадки, но… что-то пошло не так, и совсем скоро после августовских дачных прогулок стали неотвратимо резать восприятие неуклюжий профиль и походка уточкой, унылое подобие чувства вкуса и такта, уверенно помноженные на неряшливость, сварливый, мелочный подход к жизни и полное отсутствие чувства собственного достоинства. Вдобавок ко всему девушка мучилась от вечно больного желудка. От нее исходил пресно-кисловатый запах. Но эти и прочие особенности, не входившие в планы заядлого прожигателя, не остановили Германа, когда тот самый всякий случай произошел.
Сначала стечение обстоятельств предъявило ему драгоценную Киру в компании Марка. Парочка шла по улице, молодой человек старался согреть озябшую спутницу, накидывая ей на плечи свою куртку, обнимал ее, выглядел довольным обладателем прекрасного. Тогда-то уязвленному Герману срочно приспичило обзавестись подобием не менее успешной личной жизни. Ну, а когда Кира совершенно издевательски уведомила Германа о скором появлении на свет ее первенца на пятом (пятом!) месяце благополучно протекающей беременности, земля вовсе ушла из-под ног на тот момент подающего надежды юриста, младшего лейтенанта наркоконтроля в запасе. Молодой человек, казалось, провалился, как внезапно проваливаются жители острова Танэгасима в гигантские трещины от подземных толчков. Мир рушился, человечек падал, размышляя попутно, что надо бы как-то извернуться и рассечь себя надвое, чтобы часть, пропитанная ароматом корицы, навсегда сгинула, а остаток его сумел ухватиться за омерзительную реальность. Надо было научиться жить в четверть вдоха, едва наполняя кислородом грудь, покуда хватит сил. Иными словами, всего себя целиком откромсать, стало быть, оставив лишь тень Германа, под которой бы укрылись цепкость ума, смятение души, презрение духа и распущенность зависимости от всего, что заслоняло его напрочь отбитое сознание и удерживало в состоянии отрешенного безучастия ко всему, чем будет наполнена его дальнейшая жизнь. Подумал и незамедлительно покрылся чешуйчатым панцирем от макушки до пят.
Люся – звенящая пустота со взглядом брошенного щенка. Знаете, как колокол внутри. Эта пустота обычно слышна издалека. Она как бы издает звон, похожий на эхо колокольного. Так и от этой девушки исходил похожий монотонный гул.
Еле дотянув до среднего диплома, она стараниями папы (а папа у нас был из доблестных рядов МВД) как-то умудрилась стать на пару семестров студенткой средненького, но всё же юрфака. Перспектива вырисовывалась шикарная: закадрить пятикурсника и родить на втором курсе. Но сомнительное для невыдающихся способностей дочери папино решение разбилось о первые судмедпрактики.
Далее наступила очередь не менее амбициозных маминых решений. Театральный вуз! Природных и приобретённых за невеликий жизненный путь данных Люсеньки едва наскреблось на факультет менеджмента сценических искусств, но зато в поднебесном ГИТИСе. Расчет был на то, что приглянется какому-нибудь государственному чину, пристроит ее к себе под крыло – и mission completed. План был хорош. Переулки Тверской располагали к заоблачным мечтам о сытой жизни. Посему серенькая такая, юркая белочка не столько училась праздничному ремеслу, сколько посещала лекции исправно в поисках мужа строго по расписанию. Учиться там особо было нечему, так что сессии удавалось закрывать успешно на твердую троечку.
Лето же девица в основном проводила на той самой дачке, где по оплошности служителей Вездесущего обитал по соседству доблестный Герман. Ее мимолетная внешняя схожесть с Кирой была настолько очевидна, что герой не мог отказать себе в удовольствии. Кроткая (как ему тогда показалось), чуть полноватая (в отличие от его стройной и гибкой Кирочки) шатенка с острым подбородком и милыми ямочками прильнула к Герману с первого взгляда. Тогда он даже не мог предположить, как пискляво она может вопить и швырять в него все, что попадет под руку, как она по глупости будет лезть на рожон в совершенно неженских вопросах, как она будет оскорблять его и его мать, как потом извиняться и спускать на тормозах все его загулы и нежелание возвращаться домой, как невыносимо пусто и нудно будет рядом с ней все предстоящие двадцать лет. Как он будет терпеть ее, а она его, лишь бы обоих не осудили за развод и лишение ребенка нормального детства. Как уже после того, как дочь вырастет, им будет легко наконец расстаться. Герман не мог даже отдаленно представить, насколько он будет сожалеть, да и Люся тоже, что не сделали этого раньше и не дали друг другу возможности попытаться отыскать настоящее взаимное светлое чувство или хотя бы обрести, наконец, равновесие истинного свободного полета.
Через неделю после Кириного смс о беременности у Люси был день рождения, на котором Герман напился до беспамятства и наутро проснулся с ней в своей постели. Что произошло, помнилось смутно. Люся довольно ходила по его даче в тапочках Серафимы, пила чай из его чашки и критиковала неудачное расположение дома на узком участке, из-за которого в комнатах было темно, особенно в то хмурое утро.
Платон (сын Киры) появился на свет на четыре месяца раньше Веры. О досрочном рождении дочери Германа, равно как и о его вынужденной женитьбе на Люсе Кира понятия не имела. Она вообще ничего толком о нем не знала целых три года, будучи полностью уверенной в том, что ему плевать на нее. Много лет спустя, анализируя события его жизни, Кира поняла, что он тогда, после ее сообщения, будто с цепи сорвался, безоглядно взрывая за собой все пути назад. Герман решил, раз так, пусть у него тоже будет ребенок от похожей на нее какой-то там удачно подвернувшейся. И пусть Кира знает, что ее Герман прекрасно без нее обойдется.
Здесь всё же следует вернуться лет на восемь назад, когда Кира и Герман еще учились в одном классе. Герман с детства был дико застенчив и одновременно блестяще эрудирован. Это был совершенно особенный юноша. Его карий взгляд обволакивал теплотой и спокойствием. Кире всегда было умилительно уютно быть поводом для его сияющей улыбки. Когда Герка на уроках литературы рассуждал о Маргарите и ее любви к Мастеру, Кира, сидя в соседнем ряду у окна, замирала, сосредоточив взгляд на раскачивающихся кистях берез, вслушиваясь в заветную глубину его голоса, восхищаясь витиеватостью его манеры выражать свои мысли. Будущему филологу было важно и то, о чем, но то, как он говорит. С таким рассказчиком, как Герман, было всегда невероятно интересно. Ни одного более любознательного человека Кире за всю жизнь так и не встретилось.
В классе Герман всегда сидел в среднем ряду, и почему-то всегда вполоборота, и получалось, смотрел на нее в упор так, что она не могла ни пошевелиться, ни перевести взгляд от окна дальше стола учителя и доски. Кира ловила его увлеченность боковым зрением, хоть и сидела ученица в том ряду у окна не одна, такая вся немая и завороженная. Его взору был предоставлен целый спектр юных львиц, и некоторые из них уже давно мечтали прогуляться с ним по саванне.
К слову сказать, тогда Кируша этого не замечала и уж точно не думала про саванну. Ее мысли трепетали от германовского владения собой и словом. Она восхищалась тем, как столько слов можно так ловко и быстро компоновать в роскошные полотна, которыми впору украшать величественные замки. Им невозможно было не восхищаться тем самым первым и чистым наивным восторгом. Когда она, миниатюрная, с детства привыкшая замыкать строй, робко приподнимала правую бровь, видя его высоченную кудрявую макушку в начале строя на уроках физры, ее почему-то переполняла гордость и всё тот же восторг. Позже ей приходилось даже держать рукой капюшон, когда по дороге домой февральским солнечным днем она запрокидывала голову, глядя на него в надежде на поцелуй. Случалось, что девушка вставала на скамейку, чтобы…
Впрочем, это уже потом. Тогда Герман решался только провожать ее до дома, сумбурно предлагал нести рюкзак. Кира сопротивлялась, разумеется, но рюкзак передавала с радостью.
«Ладно. Пусть идет, раз хочет, рядом, но никаких до подъезда, только до угла дома», – ворчала она про себя, стараясь скрыть волнение. Издевалась, короче. И ей это даже нравилось. Нерешительность Германа не позволяла распознать и почувствовать в нем и толику бурлящего за фасадом многословия желания. А он всё ходил и ходил рядом, пока в один зеленеющий прохладой день, гонимый бурей подростковых гормонов, парень не набрался смелости, не позвонил и не пригласил ее на прогулку. Осчастливленная некстати опаздывала на курсы английского, докрашивала ресницы и плохо его расслышала, бросила только:
– Да, да, давай как-нибудь потом.
– Может в четверг, в шесть?
– Хорошо, извини, я убегаю сейчас.
Ликование Германа было недолгим. Через пару дней она вспомнила, что это «как-нибудь» как раз вот уже наступило, выглянув в окно проверить погоду и увидев его у подъезда, слава богу, без цветов. Шел дождь. А он всё стоял там и мок.
Кира металась по комнате, искала зонтик, потом выяснилось, что ее любимая юбка в стирке, потом тушь закончилась, а мама заняла ванную комнату на целых пятнадцать минут.
«Ну, зачем он стоит? – думала Кира. – Под дождем… Ну, пусть хоть под дерево встанет, под козырек».
Когда она, наконец собравшись, выглянула в очередной раз… В общем, не дождался он ее «как-нибудь», не смог, не захотел. Герман пораженно ушел, прихватив с собой дождь. И тут ей, этой маленькой, растерянной девочке, пожалуй, впервые в жизни стало дико стыдно и гадко смотреть на свое отражение в зеркале. Она хотела позвонить, но поняла, что он всегда звонил сам и у нее даже нет его номера. Для читателей, родившихся в эру смартфонов, это прозвучит дико, но тогда, в далеком 1997-м никаких переносных электронных устройств в квартире скромной учительницы французского не было. Вместо них был стационарный ящик с крутящимся циферблатом, стоял у всех на виду, никакой интимности не предполагал, как и функцию определителя номера. Просить телефон мальчика у одноклассников было пусть менее, но всё же стыдно. В общем, тот день был ее самой первой ошибкой. Этот бесконечный серый загубленный день.
Потом еще было много ошибок, но она почти всё с легкостью себе прощала. Эта же висела гвоздем прямо над изголовьем и цепляла ее то и дело.
Много лет спустя, когда она решила рассказать свою историю, Кира писала своему далекому невозможному:
– Я стараюсь скорее пролистать тот самый день, когда ты меня ждал. Как же мне стыдно, ты себе не представляешь себе насколько. Я ношу в себе это чувство всю жизнь. Мне, которой вообще неведом стыд.
– Давно заиграно, никаких последствий, – сухо отрезал Герман.
– У тебя никаких, а у меня вся жизнь через Берингов пролив из-за этого. Я всё себе с легкостью прощаю, все большие и маленькие отступления, но это… Это в толстенной багровой раме висит ржавым гвоздем над изголовьем, – повторила она саму себя в который раз.
Но вернемся в школьные коридоры. Время неслось стремительно в ожидании выпуска и шершавой ощупи будущего. После дождя наш рыцарь стал реже поворачиваться вполоборота, реже высказываться и чаще вовсе отсутствовать на уроках. А потом был последний звонок, их первый поцелуй на корме, шкатулка, подаренная романтиком на семнадцатилетие, с которой малышка не расставалась три следующие пятилетки.
Надо отметить, что и другие парни время от времени оказывали Кире знаки внимания. Но она смотрела на них с недоумением и всегда давала понять, что ловить им нечего, всем, кроме пленительного Марка.
Марк сносил головы девицам одним легким прищуром, мягкой улыбкой и певучим бархатом. Его уверенная обособленность во всем, что он делал, умение быстро овладевать всем, что было ему по нраву, аккуратность и вдумчивость, бескомпромиссная настойчивость и даже напористость, какая-то безусловная надежность и твердость духа сделали свое дело.
Кира была просто ошарашена, когда Марк сказал, что ему не хватает ее рядом, что он хочет быть только с ней. Ее девственное восприятие никак не могло найти оснований для такого поворота событий. Ведь было же вокруг полно девиц с формами и умением себя продать. Зачем ему она понадобилась? Пожалуй, этот вопрос так и остался без ответа. Поверить в большую чистую любовь такого, как Марк, было крайне трудно. И девушка не верила, но решила принять его инициативу и посмотреть, на сколько его хватит. Терять было всё равно нечего. К тому же, во-первых, она нуждалась в защите от постоянных нападок соседских девчонок, а во-вторых, любопытство родилось явно вперед нее. Оно настойчиво подталкивало исследовать всю прелесть ее мерцающей чувственности, заглянуть-таки по ту сторону взрослости и как можно скорее заполнить флакончик прерванной юности запретной россыпью полутонов. А Кире ведь было уже семнадцать. Сколько еще можно было ждать?
Посему Марку было легко завладеть своей прихотью. Так же легко первоиспытатели перешагнули конфетно-букетную черту, оказавшись прямиком в гражданском браке. Марк, он был такой понятный, прямолинейный, при этом интровертный и немногословный. Казалось, ему вообще никто рядом был не нужен. Ему вполне было достаточно его самого. Внутренний мир? Такого понятия в его системе не обнаруживалось. Зачем же его тогда так тянуло к Кире, с острой потребностью погружать близкого в ее глубины, позволять ему проникать в самые дальние лабиринты своего измерения? Может быть, как и Герман, этот айсберг не хотел особо тратить ресурсы на поиски? Искать, пробовать, ошибаться, восстанавливаться, снова искать – это же так утомительно, а секса хотелось регулярного и безопасного. На истерики невозмутимый молодой человек умело забивал в надежде: перебесится же рано или поздно. Поверить в то, что такой всеми возносимый орел полюбит такую всеми гонимую горлицу, было так же сложно, как в возможность распрощаться со своим одиночеством. Никто таких привилегий новоиспеченной счастливице не обещал.
Собственно одиночество и не спешило так уж легко прощаться с Кирой. И уже через полгода Оно оглушительно напомнило о себе в то самое утро, когда налетело на Германа в автобусе. А потом на следующее утро в том же автобусе Оно зачем-то первым делом провело взглядом по всем пассажирам в поисках его глаз. А потом снова и снова. Оно искало его в проходящей мимо толпе, ходило пешком от дома до метро и обратно, потому что знало, что он так когда-то так ходил, и они могли случайно встретиться. Оно собиралось ему позвонить (телефон к тому моменту выучило наизусть), но никак не находило предлога. И уж точно Оно не сообразило (откуда Ему вообще это было знать?), что курсанты живут не дома, а в казарме, что Герман появляется дома крайне редко и что надеяться на такую редкость и случай просто глупо.
И тогда Они (кто бы они ни были) начали давать Кире робкие надежды видеть его хоть пару раз в год. Второй такой раз, после первого в автобусе, случился на встрече выпускников в субботу. В тот день Гера заливал неизвестное Кире горе так, что девушке было противно приближаться. Третий раз произошел во вторник утром, когда она, спеша в институт, кажется, был четвертый курс, втиснулась в вагон и уткнулась в до мурашек знакомую мужскую грудь. Курсант возвышался над окружавшей его компанией, по всей видимости, с ночи гуляющих спутниц и их громогласных спутников. Состав тронулся, он стоял близко-близко, вплотную к ее подбородку, и у него были виноватые глаза, полные нежности и похмелья. Любопытство в отношении Марка к тому моменту медленно, но верно сходило на нет, и Кире жутко захотелось оставленной под дождем печали. Герман сдерживал себя изо всех сил, чтобы не обнимать ее крепче объятий одноклассника, не целовать ее дольше на прощание.
В тот день молодой человек выяснил, где учится Кира, и придумал привлечь ее к занятиям французским языком с одной неспособной девочкой, дочерью гражданского мужа Серафимы (так он всегда называл маму). Иван Георгиевич позвонил Кире сам, всё обстоятельно объяснил и не дал ей шанса отказать. Теперь Герман знал, что каждый выходной она проходит мимо его дома, что она бывает там с трех до пяти, что можно сделать вид, что он зашел случайно, и насмотреться на нее целых десять минут, пока она будет одеваться и ждать лифт. А Кира теперь знала, что каждый выходной он может встретиться ей на пути, что звонок в дверь во время занятий может оказаться его звонком, что у нее будет целых десять минут, чтобы не успеть посмотреть ему в глаза. Так и случились пронзительные десять минут их четвертой встречи.
Как-то раз Марк уехал перегонять очередную тачку из ближнего зарубежья. Герман словно почуял это, позвонил ни с того ни с сего и сказал, что Серафима унеслась в неизвестном направлении и у него есть совершенно банальный повод пригласить ее на дружеский домашний киносеанс. Вы можете себе представить, что Кира творила накануне этого сеанса? Маме сказала, что у друзей, друзьям – что у Марка, Марку – что у мамы. В общем, развеяла сама себя как дымку и улетела к Герману. В досмартфоновскую эру развеивать себя было проще простого. Никаких геопозиций, трекингов и прочей ереси еще не придумали. Никто и представить не мог, что наступит пора, когда нейросеть будет отслеживать твои передвижения, круг общения и таргетировать твои предпочтения. Чумовое было время.
Герман до конца не верил, что она придет, и когда раздался звонок в дверь, он спокойно ужинал на своей пятиметровой кухне, где, не вставая со стула, можно было включить чайник, достать из холодильника сыр и открыть окно.
Прийти-то Кира пришла, а вот что будет дальше, она понятия не имела, не знала, как себя вести, боялась слово вымолвить. Голос дрожал, в горле пересохло.
Герман уплетал какое-то непривычное для нее сочетание сладкой кукурузы с яичницей. (Потом она стала обожать эту желтую веселую еду.) Молодой человек предложил ей вина, зажег ароматические палочки, от которых у нее тут же разболелась голова. Да, и вино было лишним, голова и без того шла кругом и совершенно ей не подчинялась.
Потом они смотрели кино, надо отметить, весьма годное кино. Но Герман не приближался к этой маленькой прозрачной девочке. Сидел на полу в позе с картины «Демон сидящий», изредка посматривая на профиль трепещущей в кресле Киры. Стемнело. Кира перебралась на диван, пока Герман готовил чай.
«Может, ему будет так легче скрыть смущение. При дневном свете он никогда ко мне еще не прикасался», – думала она и всё ждала, когда же… Ее ожидание звенело, ерзало, кипело и вдруг замерло.
Герман осторожно переместился к дивану, где, чуть дыша, сидела Кира, обнял ее колени, погладил их скользящими легкими поцелуями, от которых Киру подбросило, как от разряда тока. Девушка ловко поджала ступни и рывком забралась с ногами на диван, увлекая за собой Германа. Когда их лица поравнялись, вместо традиционного поцелуя они окунулись во всепоглощающее бесконечное объятие. Оно было настолько долгим и неподвижным, как будто они ждали его целую вечность. Затем, бережно взяв ее на руки, молодой человек отнес свое хрупкое счастье в спальню, где они снова не могли надышаться друг другом. Он ловил каждый ее нетерпеливый стон, каждый ее отклик, с наслаждением читал каждую нотку ее желания. Но в какой-то момент Кире стало так неловко от его близости, что она остановила это взаимное блаженство коротким «нет».
Герман был готов и даже немного рад такому повороту. Он и сам еще несколько минут назад думал о том же. Это же была их первая встреча наедине. Молодой человек хотел растянуть удовольствие, узнавать ее медленно, смакуя каждую новую встречу. Поэтому настаивать на близости не стал, обнял целомудренно и не без усилия уснул.
Кира же не спала всю ночь. Она смотрела на своего особенного, гладила его волосы, целовала его плечи и старалась запомнить каждое мгновение той первой ночи рядом со своим счастьем. Она просто не понимала, как вот так сразу можно было в него бесцеремонно ворваться, как можно было не сказать «нет». Они даже не гуляли по парку ни разу, даже за руки не держались, это был их второй поцелуй. О каком «да» могла идти речь?!
Кира просто испугалась. Какая же это была ошибка, тот испуг, то смущение, та все еще владевшая ей тогда наивность. Второй гвоздь над изголовьем, который десять лет спустя она вспоминала рифмой в московском метро по дороге с работы домой:
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры