Час пик

Бутылка пива застопорилась меж полных колен барышни – в разрезе юбки. Руки заняты жестикуляцией. Поза сидящей барышни почти неприлична, если не слышать поневоле голос. Ожесточенное описание того, что можно приготовить, если есть, конечно, мясо, ну еще нарезка и так далее. Так сочно, так азартно взлетают руки. Вероятно, не хватает слов. Никакой умышленной эротики. Надо же где-то приткнуть открытую бутылку. Над нею, чуть склонив голову, молодой человек неторопливо отпивает пиво, не вникая и не мешая ей высказаться. Барышня смакует предстоящий ужин, хищно взмахивая яркими когтями. Ноги все-таки не голые. По колготкам в жару, безупречным маникюром, можно определить то, что едет она с работы. Он ей позвонил в офис, встретились, едут… куда-нибудь. Еще один глоток открывает его помятое лицо. Молодые – до двадцати пяти лет. Кто же он? Если что-то может позволить из еды в столь голодное, безработное время? Заработок приличный, но случайный, иначе был бы в костюме. Черная рубашка, черные джинсы. Гнетут черные мысли. Устал. Слишком устал. С утра не брит. Несвеж. Скушен. А она все о том же, забыв об импортном пиве. Они неинтересны – они современны. Юностью от них не пахнет. Нет речи о любви… о ветчинке, рыбке, а на икорочку не добыл. На десерт будет секс. И только?

Что-то раздражает… вероятно, отсутствие любви. Основной инстинкт работает. Зачем-то они все же едут после душной работы к ней (к нему?). Будет только секс. Постелью это времяпрепровождение называют семейные пары. Этой парочке до постельного варианта еще надо дожить. Пережить смутное увлечение, решить, что пора остановиться, выбрать. Кем-то дозволено выбирать. Пробовать можно до бесконечности. Догуляться до безразличия или остановиться, согласиться с привязанностью к человеку противоположного пола. Все зыбко, временно, случайно. Кто прав, кто виноват? Все можно переиграть и вновь увлечься. Только пробы уже ставить негде.

Не осуждаю. Констатирую и сожалею, вместо того, чтобы подремать эти полчаса в метро. Жизнь коротка, уныла. Размышления навязчивы, как вид этой парочки напротив. Нет в них романтики. Что можно чувствовать с бутылкой меж колен? Загадка. Грустная загадка – как можно жить, не чувствуя любви? Отсутствие любви больно жалит тех, кто чувствовать умеет. Наивной девочкой кажется бабушка, желающая любви своей непоседе-внучке. Но она права – именно любви. Не секса, ни гормонов. Ей самой нужны эти несчастные гормоны, так врачи советуют, но, увы, вдова. А просто так – для здоровья – не может. Таких чудных теток отличает мимолетный взгляд, который они отводят от неуместной бутылки пива. Нет лица, нет глаз у барышни, есть ноги, сжавшие бутылку. И ноги знают – секс будет. И весь восторг в руках, рисующих – представьте: вырезка есть…

Все пассажиры четко представляют отбивные и огорчаются: дома мяса нет. Есть пятница, чай, сахар, хлеб. Жить можно… Белье замочено. Усталость пяти рабочих дней в зевоте до неприличия. Духота. А завтра будет рынок, будет ночь. Сегодня и вчера. И завтра… Ночь и любовь неразделимые понятия. Как жаль тех молодых. Нет веры, что любовь жива. Их дело выжить. Так мерзок и жалок их порядок в мирозданье. Просто распорядок – дел, утех. Парень с пивом наклонился к девушке, оголилась спина, мелькнул ствол за поясом. Как слаб и опасен кратковременный успех… Красные усталые глаза. Болтовня подружки, наверное, награда за грязь, которой он был занят в последние дни. Он не смотрел, не любовался ею, не предвкушал радости. Он видел никуда. Тупик. И несколько часов вдвоем. И пиво здесь, не торопясь – только в метро, пока доедем. Вся жизнь наспех. Вот и еще одна станция метро. Спрессованная толпа резко поубавилась, можно не зависать над парочкой, а просто расположиться подальше… Неприязнь – не страх. В пятницу уже нет сил бояться.

Неосознанная грусть. Любовь неосязаема. И глупо выглядит сегодня – в день рождения Пушкина. На взгляд чужой смешна порой, невозможна, немыслима и неуместна. Пусть неразумна, но отсутствие любви – трагедия нового – чужого поколения. Любовь дарит не покой, но свет. Но если вся любовь сойдет на нет – не станет света. Не это ли конец?

И если я права… какая жалость!

Москва 6 июня 1997 года

Приговоренные

Багровый бархат качнулся маятником, убыстряя шаг. Колокол юбки плеснул в глаза кровавым цветом, застучал от виска к виску, разрывая нахлынувшую паутину мыслей. Казалось, не оборвется короткая, до конца дома просохшая тропка, где прошла случайная девушка, незнакомая и словно твоя, забытая слишком давно, чтобы вспоминать ее. Очередной, внезапно отчетливый удар, раскалывая мозг, выбросил его в ослепительный майский день, где еще нет зелени, а только дымка на голубом небе. «А-а-а-а… Д-да-ааааа!!! Ада! Слышишь, Ада, я не узнал тебя!»

– Знакомься, сынок, это тетя Ада. – Я ушел к себе, получив шоколадного зайца и не прикрыв двери.

Ада ворковала с мамой. Я не делал уроки, а смотрел на гостью. Красивая тетя никогда ничего не замечала. Красивая и странная Ада, привнесшая в наш строгий уют стихийные праздники, новых друзей, гостей. В такие дни, недели я не был наказан за проделки. Ада стала взрослой, взбалмошной и замужней. Ее Зайчик рос очень спокойным. А я был должен гулять с ним, пока они с мамой курили на балконе – я же все видел.

Ада взвинченная и бездомная. Мы спали втроем. Она чмокала нас в макушки, думая, что мы уснем. А я, засыпая, улавливал в ночи ее неотвязный жест, – она накручивала прядь волос на указательный палец, вздыхала, начиная все заново. Иногда она исчезала на месяц, на полгода, но я ждал ее. Всегда сумасшедшая, то замужняя, то разведенная, в зависимости от настроения, она писала нелепые романы. Я ей так и сказал, когда мне стукнуло семнадцать, а нам часто приходилось спать, как в детстве. Ада, мне было уже семнадцать, а ты ничего не заметила. И я, Ада, не заметил, что тебе давным-давно не девятнадцать.

Я женился и отслужил, и развелся. И я, Ада, сошел с ума, – закружился с волками… Ада, а ты помнишь наши дни рождения? А последний Новый год? Лет пятнадцать назад, Ада. Мы курили на лестнице. Я накручивал каштановый локон, притягивая тебя. А ты, хитрая и рыжая только на солнце, чмокнула меня как маленького в щеку. Ты даже не помыслила, почему я согласился на твою авантюру – уехать за бугор. Брак по контракту! Я и здесь мог иметь, и имел столько. «Гоп-стоп, мадам, ваша карта бита». Ты знала это, знала.

– У нас одинаковые дипломы и шансы помочь друг другу, – ворковала ты. И я верил тебе, что смогу отбиться от своей стаи. Ты верила в меня. Моя мама уже не верила ни во что, а ты…

Я мечтал, Ада… Я десять лет мечтал, Ада, о нашей ночи. С тринадцати лет, Ада. И ты попалась, милая, попалась. Я протрезвел от испуга: столько всего наговорить тете Аде! Но что ты могла сделать? Не выгонять же пьяного ребенка на улицу среди ночи. И как ты согласилась уезжать нормальной семьей, не фиктивной? Ада, я мечтал, и мечты сбывались стремительно. Неожиданно я был представлен на твоей фирме, чем вызвал шок у господ капиталистов. Щенок! Забавный Щенок, Ада? Я рвался изо всех сил. Меня били, а я поднимался. Меня резали, а я уходил, как бы много их не было. Наша роспись была так близка, а я хотел венчаться, хотел общих детей. Ты раскрыла глаза в ужасе, прошипела: «Ты с ума сошел!»

– А ты, Ада?

Я не помог тебе. Ты все сделала сама. Выцарапалась. Так рисковать, Ада?! Не желая испортить фигуру на старость лет. Я смирился – примирился с тобой, но запретил вспоминать о разнице лет: «Тебе всегда будет девятнадцать, Ада, ты не имеешь права быть другой».

– Последняя юность? – смеялась ты.

И мы загадывали – куда мы будем выезжать на уик-энды и в путешествия. Египет, Греция, Кипр, Рим, острова… Я не умел злиться на тебя. То есть было, конечно… Я не обнаружил тебя нигде в день нашей свадьбы. Не предупредив даже моей мамы, ты сбежала в отпуск, к морю. А я со зла в тот же день расписался с хозяйкой корчмы. Деньги делают все. Я понимал, Ада, что ты плохо чувствовала себя, устала от резких перемен, но я уже не мог освободиться от штампа в паспорте. Требовали выкуп, добыть который я мог, конечно. Но ты запретила идти на прежние «заработки». Им не был нужен выкуп. Им был нужен боец. А я и был классным бойцом, они ни за что не отпустили бы меня. Ты понимала все, но что-то ты все же не смогла понять. Ты спорила, что понимаешь, но не принимаешь это. А я вырос с ними в одном дворе, учился в одной школе. Я не мог больше прятаться, отсиживаться на даче, у тебя на твоем содержании. Я столкнулся с ними и пропал. Корчма. Болото. И твой звонок. Куда?! Ты могла только люто возненавидеть, а сделать… Нас приговорили, Ада, я не был самоубийцей. Я был прав.

– Ада, ты не видишь ада! Это беспредел.

– Мне хватит, что я знаю жизнь, – взорвалась ты.

И я еще надеялся, что мы успеем уехать и подвел тебя с бумагами. Цепь событий замкнулась. Я был там, с ними. Я не рассказал тебе ничего о деле, я был причастен. Я кричал тебе: «Оставь меня, уйди, уезжай одна».

Ты разглаживала мои слезы по щекам: «Нет, нет и нет, мы уедем вместе, Дитеныш, обязательно уедем». Я прижимался к впадине твоего живота, ловил твои руки, выцеловывая все линии на ладонях: «Родная, я решил».

Я выбрался от них, но был пьян и наколот. Начал с веревки. ЛСД один кубик – семь тысяч, в месяц ты зарабатывала на десять-пятнадцать кубов. «Этого мало, ты не потянешь, Ада».

Были сумерки. Лезвия. Я ведь просил тебя уйти. А ты отнимала одно за другим и почти уговорила, я хотел смыть липкие прикосновения дружков своих. Когда я не смог уснуть у себя дома, уже была ночь. Мы спешили попасть в метро, чтобы вернуться к тебе. Сколько ты простояла на коленях? Не рыдая, не отирая слез? Я кромсал свои вены, а ты была бессильна, но вновь и вновь захватывала порезы мокрыми, скрутившимися бинтами, не боясь намокнуть в багровой пене ванны. Сколько имен ты подарила мне? За всю мою беспутную жизнь, где прошмыгнули сотни баб, я так и не услышал десятка из тех имен, которыми ты завораживала мой порыв уйти от судьбы… Глупая, это не слабость. Я спасал тебя от страшного «субботника». Тебе не надо знать, что это значит. Ты бы не смогла написать ничего.

По ночам ты шептала странные сюжеты, невыносимо светлые романы. Невыносимо светлые, нелепые, недоступные здесь, в этой жизни. Промельк света: до и после. Я же кричал и плакал тебе: «Я не хочу стать волком, Ада! Ада, ты не знаешь ни ада, ни этой жизни, ни рая, ты сумасшедшая, Ада». Я не любил тебя. Я боготворил твои прикосновения, а кровь просачивалась во сне, оставляя на стене запекшиеся капли. Я шел за тобой. Исповедь. Я каялся, а у церкви меня поджидал дьявол, я чувствовал его ухмылку. Я больше не пошел к батюшке. Он не мог нас венчать без расписки. А ты уже боялась, но все же обещала мне, что, как только уедем, то так и повенчаемся. «Обязательно, Дитеныш».

Я молчал. Ты чувствовала все, что происходило со мной. В который раз я оставил тебя? А ты не ревновала, лишь передвинула мебель, не сумев отмыть обои. Тревожный и красивый сентябрь напоминал о тебе каждым листом, кружившим надо мной как твоя душа. Я не подходил к телефону, но не из-за тебя. Я был верен, Ада. Я не снимал кольца и не думал отступать, просто я заехал к себе. Меня ждали, пощадили, простили, – с такими руками я им пока не был нужен. Я сел на иглу, дружки угощали. Ада, я задолжал, но не мог спать. Несколько суток без сна, в корчме, когда и водка не берет. Беспредел, Ада…

Ты проснулась от залпов, ты испугалась стрельбы. Московский конфликт. Ты разлюбила бабье лето и вздрагивала от выстрелов под окном, в ночи. А я был там. Нет, Ада, не в оцеплении, а в белом горящем доме. Я обещал тебе, что не стану волком. Я вышел, дополз к тебе. Я со школы ненавижу красные флажки и уже ничего не боюсь. Вот тогда ты и плакала впервые. Плакала от счастья: «Живой-живой!» Я часто снился тебе, моя душа всегда приходит к тебе, и ты все уже знаешь, не факты, нет. А я стрелял, Ада, стрелял без промаха. И на крышах еще остались затравленные волки, но я ушел. Ушел. Один из немногих. Мы бродили золотящимся парком, говорили о прошлом и будущем России. Ты бередила мне душу щемящей ностальгией о предках, о наших – бывших. Разве сейчас мы рвались бы уехать от твоей нищеты, от тлена, поразившего мое поколение? Конечно, ты старше, что тебя спасает от беспредела, но ты в сто раз моложе тех шлюшек двенадцатилетних. Прости, Ада, это мой круг. Ты не любишь грязи, но не можешь охранить меня от нее здесь. Я это видел. Но там – там я смогу обезопасить тебя от всех невзгод. Я буду пахать, Ада. Ты станешь моей песней, моей картинкой. Я сам буду подбирать тебе наряды. Я знаю, что мне делать, потерпи немного. Я рассчитаюсь с ними за все. Я только съезжу в одно место. Стреляет без осечки.

Когда ты сломалась, Ада? Почему ты не позволила мне сделать это? Почему? Да я зарезал твою карьеру, подмочил репутацию, но ты была очень красивой, тебе все прощалось. Ты сама оставила престижную работу и не из-за меня, устала носить улыбку. Днем в парке, я пояснял тебе каждый выстрел – холостой или нет. Я мог под этот шумок убрать всех, с кем повязан. Меня не успели бы вычислить. Мы бы уехали сразу. Я вернулся со всем необходимым через неделю, готовый к бою. Мои вещи ты перевезла к маме, а в записке: «До тех пор, пока… пока я, пока ты… и подпись: тетя Ада». Что я должен был осознать, решить, сделать?!

– Или я или они, выбирай! – твои, последние в нашей жизни, слова.

– Но, Ада, я же выбрал! Они ведь не поймут слов. Только сила…

«Тетя» Ада, ты не видишь ада? Я хотел убить тебя, Ада. Я бушевал, а позвонили они, не вы… Ада, зачем вы прошли, проскользили взглядом и не узнали своего юного супруга. Вы старомодны в этом бархатном пальто. Я изменился, да? Лицо в шрамах. Страшно? Я не хотел вас обидеть. Никогда! Я бы и не вспомнил вас, Ада… Вот только цвет магический. Это ваш цвет. Я был не прав. Вам все еще девятнадцать, а я никогда не знал вас иной. А вы? Вы вспоминали меня, я читал. И забыл, сразу забыл вас, тетя Ада. Позвонили они, я не хотел снимать трубку, но… Вам страшно? Ада, ты не узнаешь ада. Я сам стал волком, Ада.

У здания суда стрельба стихла, кто-то грубо закрыл глаза. Остальных приговоренных увезли.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Разделы библиотеки

Любовные романы Любовные романы по темам Любовные романы по автору Современные любовные романы Исторические любовные романы Женские фильмы КулинарияСекреты красотыСонник

Страницы романа:Стр:3

1 2 3 4

0

/ 0 Гол.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10