Глядя на море

Франсуаза Бурден – одна из ведущих авторов европейского «эмоционального романа». Во Франции ее книги разошлись общим тиражом более 8 млн экземпляров. «Le Figaro» охарактеризовала Франсуазу Бурден как одного из шести популярнейших авторов страны. В мире романы Франсуазы представлены на 15 иностранных языках. Больше всего на свете Матье любит свой успешный книжный магазин, где проводит дни, а порой и ночи. Он все сильнее отдаляется от Тесс, которая, в свою очередь, больше всего на свете любит его. Действие разворачивается в портовом городе, в Нормандии, где соленый воздух свободы пропитал все улицы. Тесс ждет от Матье предложения, но, поняв, что он гораздо больше сосредоточен на себе, решает уйти. Но образ Матье не отпускает ее. Чтобы самой стать свободной, понимает Тесс, прежде всего ей нужно освободить Матье. «Трогательный роман, прочно обосновавшийся на вершине книжных рейтингов». – France Info «Франсуаза Бурден завораживает своим писательским талантом». – L’ Obs «Романтичная оптимистка Франсуаза Бурден готова показать нам лучшее в мужчинах». – Le Parisien

Глава 1

– Черт бы тебя побрал, Сезар, вместе с твоей хибарой! – в бешенстве воскликнул Матье, давя на выключатель.

Наконец электричество заработало, и колесико счетчика медленно начало вращаться.

В тусклом свете лампочки, свисающей с балки, сарай выглядел зловеще. Выключив фонарик и сплюнув, Матье ощутил дрожь во всем теле. Запахнув куртку, прежде чем выбежать под дождь, он со всех ног припустил к дому и быстро затворил за собой дверь. В оставленной на столе чашке кофе наверняка давно остыл. «Ну и черт с ним, – подумал он, – без кофе даже лучше засыпать».

А ночи здесь часто бывали нестерпимо длинными. Вернулась бессонница с ее шлейфом черных мыслей. До того как решиться на эту добровольную ссылку в надежде обрести покой, ставший ему необходимым, он настолько уставал, что стоило ему коснуться подушки, как он тут же проваливался в сон. Ну а с пробуждением сразу накатывали мысли о дне грядущем и списке дел, которые ему предстояли, о людях, от него зависящих. Ох уж этот список! Сначала Матье просто держал его в памяти, потом принялся записывать, чтобы ничего не упустить, а под конец уже царапал едва ли не с ожесточением. Зато теперь он предавался мечтаниям, перед тем как встать, голова его звенела пустотой, и он отправлялся под душ, обдумывая, чем бы занять сегодняшний день.

Ощущал ли он, что находится на пути к исцелению? Да. Но ведь он и не был болен, если не считать усталости от всех этих лет сверхактивности, которую добровольно развивал. Желание преуспеть, вера в то, что пассионарность станет его главной движущей силой, а неиссякаемая энергия преодолеет любые трудности, чуть не подвели его к краю пропасти. Но, поняв, что его может попросту испепелить пресловутое «профессиональное выгорание» – мягкий синоним депрессии, – он решил немедленно все прекратить. Отныне он запретил себе думать о том, что могло бы произойти в магазине в его отсутствие. Даже если судно, лишившись капитана, пойдет ко дну, он не собирался над этим ломать голову. Что, интересно, сказал бы Сезар в таком случае?

Ох, Сезар… Не встреть его Матье, жизнь, возможно, пошла бы по другому руслу. Но такого стоило встретить, тут и думать нечего.

В то время Сезар занимался хорошо востребованной коммерцией в центре Гавра. Громадная халупа, где можно было брать напрокат DVD-диски, отремонтировать видеомагнитофон или телевизор, сдать какое-нибудь старье, выставив его на продажу – вдруг кто-нибудь да купит. В подвале высились груды пустых коробок, зато в зале все было пристойно. И дела продвигались очень даже неплохо. Хотя Сезар пил как сапожник, ночами играл в покер и никогда не платил по счетам. За исключением этих недостатков, он был самым обаятельным человеком на свете, каких Матье приходилось когда-либо встречать.

Истинный гуманист, образованный и воспитанный, одаренный незаурядным чувством юмора, частенько он предавался самобичеванию, после которого, правда, тут же все опровергал.

Расположение Сезара Матье завоевал с первых минут, когда предложил выкупить у него сомнительную халупу, ну а к завершению сделки они стали настоящими друзьями. Избавившись от денежных проблем, Сезар с любопытством наблюдал, как Матье обустраивал то, что со временем должно было стать самым большим книжным магазином Гавра. Установка эскалатора ошеломила его, объемные клубные кресла для посетителей немало повеселили, а устройство небольшого чайного салона вызвало саркастическую усмешку. И все это ради продажи книжек с сомнительным доходом? Он предсказывал худшее и не скрывал этого от Матье, однако вышло ровно наоборот.

Успех к книжному магазину пришел не случайно. В течение первых трех лет Матье поднимался по утрам не позже пяти часов, а в воскресенье – единственный выходной день, когда магазин не работал, – за опущенными ставнями окон он расставлял товар на полках, вникал в бухгалтерские счета, искал новые идеи, короче, занимался всем и сразу. Будь это в его силах, он раздвинул бы и стены. Ближе к вечеру к нему заглядывал Сезар с неизменной бутылкой в руке. Они устраивались в клубных креслах и пропускали по стаканчику – Матье всегда один, а Сезар обычно два-три. Говорили они обо всем на свете, чаще о жизни, женщинах, вопросах веры. Сезар уверял, что нисколько не боится смерти, на самом же деле трепетал при мысли, что безрассудно сжигает свою жизнь со всех возможных концов и что час расплаты близок. Он ни на миг не сожалел, что вел столь бездумное существование, однако его огорчало, что оно оказалось настолько коротким. И в свои семьдесят пять он по-прежнему играл в покер, вызывавший у него драйв не хуже любого наркотика. С глубоким лиризмом он рассказывал об этих ночных бдениях, устраиваемых в потаенных местечках. Куда больше, чем игра, его привлекала уже необходимая ему доза адреналина. Матье слушал друга, завороженный, но и опечаленный, чувствуя, что бедолага неизбежно попадет в ад.

Нетрудно предположить, что у Сезара вновь возникли финансовые трудности, как только он промотал деньги, вырученные от продажи лавки. Теперь у него оставался только дом в Сент-Адрессе, добротное, но плохо содержавшееся строение, где он родился и всю жизнь прожил отшельником. Матье предложил выкупить и его, на правах пожизненной ренты, не выдавая все деньги наличными, а ежемесячно выплачивая фиксированную сумму, что позволяло и его собственное финансовое положение. Располагая определенным доходом, Сезар получал своего рода ограничение, делая ставки на зеленом сукне, в то же время мог продолжать жить как жил. Такое решение устроило обоих, и они в очередной раз отправились к нотариусу.

Надо сказать, Матье не принял во внимание реального состояния своего приобретения, которое казалось внушительным, но на деле было очень ветхим, и решил его со временем (чем позже, тем лучше) перепродать, когда станет настоящим владельцем. Увы, в тот же год Сезар умер.

Долгое время Матье не имел ни мужества, ни даже просто желания посетить новое жилище. Всю кучу пещерного хлама, которую он там обнаружил по прибытии, он немедленно распродал в пользу дальних родственников Сезара, проживавших в Южной Африке. Позже, когда он встретил Тесс, он все же привел в божеский вид две-три комнаты, рассчитывая проводить там выходные вместе с ней, как сладкая парочка, сидя возле камина на террасе с видом на море. Ну а теперь он был просто счастлив, что имел возможность найти там себе укрытие.

Как раз когда он колебался, пить или не пить растворимый кофе, который вряд ли мог уже согреть, завибрировал телефон. Заметив два пропущенных вызова, он взял трубку.

– Ну, наконец-то, родной! – зазвенел радостный голос Тесс. – Я тебя ни от чего не отрываю?

– Нисколько. Я выходил, потому что опять отключилось электричество. Снова пришлось налаживать проводку.

– Позже все приведешь в порядок. А пока не взваливай на себя никаких сложных дел.

С тех пор как он здесь находился, Тесс словно повсюду сопровождала его, даже на расстоянии. Нет, она не доставала его внезапными звонками, не приставала с сообщениями, не пыталась выведать, как он там живет. Но, услышав ее голос, он мгновенно представил ее улыбающееся лицо в каскаде белокурых локонов.

– Как ты провела вчерашний день, все хорошо? – спросил он с нежностью.

Он оставил ее, и она должна была чувствовать себя одинокой. Внезапно ему, добровольному изгнаннику, вновь захотелось очутиться возле нее, и в то же время он чувствовал, что пока не способен противостоять еще кому-то или чему-то, кроме своей беспредельной усталости.

– Хорошо провела. Кое с кем встречалась, продала несколько безделушек…

Встречалась? Все клиенты мира были без ума от Тесс. Мужчины, случайно заглянувшие в ее магазинчик, чтобы выбрать подарок, неизменно заканчивали тем, что принимались с ней заигрывать. То же произошло и с ним, когда он впервые переступил порог ее лавки.

– Твоя дочь недавно заходила, – подхватила она.

– Похоже, не очень. На нее столько всего свалилось… И потом, она беспокоится о тебе, она уверена, что тебе стоит кое с кем встретиться.

– Чудесное иносказание! «Кое с кем». Мы все прекрасно понимаем, что речь идет не о кюре или автомеханике, а именно о психиатре. Поверь, лежание на его диване не принесет мне ни грана пользы.

– Анжелика уверена, что, пройдя курс антидепрессивной терапии, ты почувствуешь себя гораздо лучше.

– Да откуда у нее эти медицинские познания? Я со всем справлюсь без посторонней помощи, Тесс.

– Ты хоть, по крайней мере, не докучаешь мне советами.

– Боже упаси. Что мне хочется, так это поцеловать тебя, пожелать спокойной ночи и сказать, что я тебя люблю.

– Несмотря на мой дурной характер? Депрессию? Внезапный отъезд?

Он отключил связь, задаваясь вопросом, не сумасшедший ли он на самом деле и не нуждается ли в терапии? Оставить в одиночестве такую женщину, как Тесс, было в высшей степени неосмотрительно. Если она найдет ему замену, он даже не сможет ее в этом упрекнуть. На долю секунды его охватило желание броситься в автомобиль и помчаться к ней. Но мысль проснуться завтра в Гавре, снова проделывать путь до магазина, перечитывать почту, подписывать счета, отвечать на письма, размещать заказы, выпутываться из дурацких ситуаций, возникших за время его отсутствия благодаря неверно принятым решениям сотрудников, улаживать конфликты, опять получать плохие известия о новых налогах или ограничениях, исходящих из министерства финансов, которому, похоже, не терпится окончательно сровнять с землей предпринимателей… И это был еще далеко не худший перечень всего, что его ожидало. И хотя он, безусловно, желал Тесс, не исключено, что он даже не смог бы заняться с ней любовью, а книги – его горячая страсть с раннего детства… теперь он не мог прочитать и нескольких строк. Средства массовой информации его никогда не интересовали. Любые происшествия оставляли равнодушным, от политики воротило, он видел в ней лишь лицемерие и карьеризм.

Как он дошел до такого отвращения, презрения ко всему, он, всегда такой восторженный и боевитый? Сейчас он был в полном дрейфе, и его очень индивидуальный способ лечения от депрессий на сей раз оказался неэффективным. Правда, он находился у Сезара – да какого там Сезара, у себя, – только три недели. Возможно, этого слишком мало? Но сколько же ему тогда понадобится времени? Сколько?

Мысль о Тесс разбивала ему сердце. И об Анжелике, его дочери, думать было стыдно. Не повредит ли ее учебе то, что она слишком за него беспокоится? Мало того, что он был никудышным любовником для Тесс, он был еще и отец плохой. Работая как проклятая над дипломом инженера по логистике, Анжелика была вынуждена еще и каждый день наведываться в его книжный магазин. Уж конечно, она и понятия не имела о рабочем процессе, но ей важно было показать служащим, что они не предоставлены сами себе, что она за всем следит и все контролирует. В действительности это было абсолютно невозможно, что, однако же, не мешало ей проявлять завидное упорство.

Повернувшись спиной к кофеварке, он решил пойти спать. Не иметь никакого дела за целый день – это вовсе не давало ощущения отдыха, и все же было куда менее тревожно, чем иметь слишком много дел. И, если уж жилище Сезара стало ему спасительным пристанищем, то Матье вполне допускал, что ему следовало сделать его менее спартанским, если он собирался здесь задержаться подольше. А чтобы занять чем-то вечер, не стоило ли ему, тем более в тепле, под одеялом, с планшетом на коленях, ознакомиться с сайтами, посвященными меблировке и отделочным работам?

– Да ведь у тебя просто-напросто нет Wi-Fi наверху! – пробурчал он, взбираясь по лестнице.

И это тоже составляло непременную часть его программы по «полному отключению». Оставалось только смотреть телевизор, какую-нибудь из идиотских программ, от которых тем не менее довольно быстро начинало клонить в сон.

Примерно в то же время Тесс опускала железную решетку своего магазинчика. Как она только что сообщила Матье, день выдался неплохой. Открыв кассу, она подсчитала выручку и осталась довольна. Да ведь многого ей и не требовалось: было бы чем оплачивать счета да еще иметь немного наличных, чтобы сохранять финансовую независимость. Амбиции ее не шли дальше того, чтобы содержать маленький магазинчик, устроенный по собственному вкусу. Раз в месяц она отправлялась в Париж, к своим поставщикам, чтобы пополнить запас товаров, и непременно старалась отыскать что-нибудь оригинальное, свеженькое, какой-нибудь нетривиальный предмет или забавную деталь. Начиналось все непросто, и первые три года она испытывала трудности, зато теперь у нее была собственная клиентура, да и с остальными продавцами подобных магазинов она неплохо ладила. Все гаврцы знали, что именно у нее они отыщут нечто эдакое, подарок по последнему слову моды, пустячок, который непременно доставит удовольствие. Скромные размеры лавочки производили впечатление, что она переполнена всякой всячиной, и это доставляло Тесс особое удовольствие. Даже и сравнивать ее не стоило с громадным магазином Матье, который поневоле вызывал у нее чувство страха, ощущение неуправляемости этакой махины. А между тем он со всем отлично справлялся, по крайней мере, до последнего месяца, когда вдруг ни с того ни с сего погрузился в жесточайшую депрессию. Но так ли уж было это непредсказуемо? Долгие годы он работал как зверь, не переставал вводить все новые усовершенствования, идти на риски, словно задался целью превзойти самого себя. С энтузиазмом он взялся за компьютеризацию, открыл отдел канцелярских принадлежностей и даже небольшой отдел кожевенных товаров. От такого объема неукротимой деятельности Матье у Тесс голова шла кругом. И не только. Он ее сильно печалил, ведь Матье стал для нее почти недосягаемым. В последнее время она даже попыталась выводить его на вечерние прогулки, чтобы немного развлечь, только оказалось, что это лишь довершало его переутомление. Но однажды, когда ей удалось вытащить его в ресторан, она все же рискнула задать вопрос: за кем это он все время гонится? С непроницаемым лицом он только склонился над тарелкой и ничего не ответил. И, внимательно на него посмотрев, Тесс поняла вдруг, как мало она знает о нем, о его семье, о прошлом. Матье задавал вопросы, но никогда не раскрывался сам. Она полагала, что он менее эгоистичен, чем другие мужчины, но на деле оказалось, что он просто более скрытный, чем они.

Но, несмотря ни на что, Тесс его любила, сказать честно, она была безумно в него влюблена. Их первая встреча произошла на собрании коммерческого сообщества в центральной части города, где она его сразу выделила из остальных, как только он взял слово. Матье выражался ясно, приятным голосом и говорил очень разумно. Одет он был без претензий: в джинсы и пиджак поверх белой рубашки с открытым воротом. Держался раскованно, без малейших признаков высокомерия, и, короче, понравился ей с первого взгляда. Больше, правда, она о нем не вспоминала до тех пор, пока однажды он не переступил порог ее магазина. Он выбирал подарок для дочери, к которой был приглашен на обед. Тесс очень долго демонстрировала ему разные забавные вещицы, однако он даже не смотрел на то, что она ему показывала, а смотрел только на нее с интересом, которого не пытался скрывать. Через неделю он снова к ней заглянул, просто чтобы немного поболтать, и лишь на третий раз осмелился пригласить ее выпить по стаканчику в кафе.

До этого момента Тесс привлекали исключительно блондины со светлыми глазами, как у нее самой, в то время как Матье был брюнетом с очень темными глазами и смуглой кожей. Он был высок, худощав, с широкими плечами, очень красивой формы руками и совершенно бесподобной, затаенной в уголках губ улыбкой. Ей даже не пришлось сопротивляться, и очень скоро они стали любовниками.

Тесс было тридцать семь, Матье – сорок шесть. Опытные люди, они не собирались бросаться в омут совместной жизни очертя голову и предпочли каждый жить у себя. Но почти все ночи проводили вместе, наведываясь один к другому в гости. Матье развелся уже давно, но остался в хороших отношениях с бывшей женой, которая жила теперь где-то в окрестностях Парижа. Никогда не выпускал он из поля зрения, отсюда, издалека, и свою дочь Анжелику, которая хотя и воспитывалась матерью, но обожала отца. Для того чтобы быть поближе к нему, девушка даже решила поехать в Гавр и поступить там в инженерную школу. У Тесс, разумеется, за это время было несколько не слишком удачных романов, ни один из которых не привел к супружеству. Встреча с Матье казалась ей многообещающей, и она охотно провела бы с ним оставшуюся часть жизни. Вот уж некстати, так некстати случилась эта депрессия с Матье, хуже просто ничего нельзя было придумать. И все же Тесс не теряла надежды. Ее вполне естественное желание верить в лучшее развитие событий именно с ним внушало ей уверенность, что это лишь случайная неприятность и все войдет в привычную колею через несколько недель, в худшем случае месяцев. Она хотела для себя Матье, и только Матье, и намерена была ждать, сколько понадобится.

* * *

Когда Матье наведывался в Сент-Адресс, он никогда не пропускал великолепного зрелища восхода солнца над морем. И хотя дом Сезара, взгромоздившийся на склоне холма, был далеко не самым красивым зданием в этом уникальном месте, зато он был одним из самых высоких, и из его окон прекрасно просматривался весь Гавр и устье Сены. Окружен он был садом, который никогда не содержался должным образом, зато прекрасно изолировал его от соседей; еще там была гигантская терраса, окруженная колоннадой из белого камня, и абсолютно заброшенная небольшая хозяйственная пристройка, которую Сезар называл «сараем». Ни в качестве архитектурного шедевра, как многое другое в этих местах, ни в качестве типичной англо-нормандской виллы начала ХХ века это строение, разумеется, не могло ни привлечь внимания, ни заинтересовать, и все же оно не было лишено своеобразного шарма благодаря двум островерхим башенкам и большому арочному окну, украшавшему фасад. Сезар там родился, прожил всю жизнь, но не удосужился ни разу хоть немного о нем позаботиться. Наконец-то расчищенный от хлама, заполнявшего его сверху донизу, дом, казалось, жил теперь в ожидании, что на него наконец-то обратят внимание. Матье снова дал себе обещание этим заняться, когда ему станет лучше.

Но вот только когда? Когда наконец у него вновь появится хоть немного энергии, которая, как ему когда-то казалось, была способна горы свернуть? Он снова посмотрел на мерцавшую вдалеке морскую гладь и контейнеровозы, скользившие между паромами. От этой картины невозможно было оторвать глаз, она его не утомляла, а, наоборот, успокаивала и каждое утро приносила немного надежды, независимо от погоды. Особенно хороши были грозовые дни, когда море выплевывало громадные брызги пены на берег у подножия холма. Из-за большого расстояния крики чаек совсем не были слышны, но зато свист ветра был так силен, что доходил до самой вершины утеса.

На террасе показалась запыхавшаяся Анжелика.

– В твое «орлиное гнездо» не так уж легко забраться, – проворчала она.

В отличие от Тесс она не опасалась побеспокоить его и не обращалась с ним как с больным.

– У тебя что, сегодня утром нет занятий, дорогая?

Он позволил себя поцеловать, отметив, что от нее приятно пахнет. Вместо ответа она взяла его за руку и повела в дом.

– Я слишком замерзла, чтобы оставаться здесь и любоваться, как туристы, – заявила она решительным тоном. – Кстати, я принесла круассаны, сейчас ты их поешь.

Забавляясь, он чуть было не возразил, что вовсе не объявлял голодовку. В кухне Матье приготовил две чашки эспрессо с помощью кофеварки, которая была здесь единственным предметом роскоши. Остальная обстановка кухни ограничивалось столом и двумя скамейками светлого дерева.

– У тебя же здесь столько свободного времени, почему ты не устроишься по-человечески? – спросила дочь.

– Я думал об этом, но в глубине души мне этого вовсе не хочется, мне ничего не хочется, я тебе уже пытался объяснить.

– Прости, папа. Но видеть тебя таким… Это сильнее меня, я не могу сдержаться.

– Все будет хорошо, если меня оставят в покое.

Он едва удержался, чтобы не кивнуть, но сдержался, заметив, до чего она встревожена. Ведь они так надолго были разлучены, встречаясь лишь изредка, пока она жила с матерью, и вот теперь она приехала в Гавр, чтобы поближе узнать его, лучше познакомиться с его образом жизни. В ее глазах он был необыкновенным, потрясающим, несгибаемым и монолитным, как скала, а тут получилось, что вот уже несколько недель перед ней был человек с потерянным взглядом, обессиленный, равнодушный. Он подумал об этом и ощутил тихое раздражение.

– Знаешь, в жизни бывают моменты, когда необходимо перезагрузиться, обнулить счетчики, – объяснил он спокойным тоном.

– Ну… как чего? Ты ведь получил, что хотел, разве нет?

Она достала из пакетика, уже покрытого жирными пятнами, круассаны.

– Мама всегда говорила, что ты из породы бойцов. Воин!

– Мило с ее стороны, конечно, но вояка устал.

Сдвинув брови, она посмотрела на него без снисхождения.

– Напротив, слишком трудно. Я привык во всем рассчитывать на себя, и вдруг этот самый «я» опал, как старый носок. До сих пор я считал, что выражение «Я больше не могу» – обычная констатация факта, без всяких последствий, то есть что речь идет о простой паузе, небольшом перерыве. Ничего подобного. Отныне я отлично вижу ту конкретную каплю, которая заставляет чашу перелиться через край. Моя чаша наполнена до краев, и невозможно ничего придумать, чтобы это было иначе, как бы я ни желал. Впрочем, самого желания тоже больше нет. И, уж можешь мне поверить, меньше всего на свете я желал бы тебя разочаровать.

Анжелика посмотрела на него несколько секунд, потом молча склонила голову. Матье опечалился за нее, но обманывать дочь не хотел. Ведь он не знал, сколько в среднем может продлиться депрессия, ему не было интересно даже выяснять это в интернете. Что бы он там ни прочитал, это не изменило бы его состояния. А между тем сама эта досада уже вселила в него немного надежды. Он сердился, почти проклинал себя за то, что больше не узнавал себя, за то, что испытывал отвратительное ощущение, будто его голова и тело принадлежат совершенно другому человеку.

– Ну почему ты не хочешь посоветоваться с доктором, хотя бы просто с врачом общей практики?

– Не хватало мне еще начать пичкать себя таблетками, я и так аморфный, как амеба.

– Значит, собираешься отсиживаться здесь в одиночестве?

– Я не в одиночестве. И твое присутствие тому пример.

Она явно собиралась вывести его из себя, однако он выдержал ее взгляд, не моргнув. У него возникла твердая уверенность, что он непременно должен избегать контактов с кем бы то ни было, в том числе и с дочерью, как бы он ее ни любил.

– Ты так ничего и не съел, – заметила девушка примирительным тоном.

Он и правда лишь отгрыз кончик круассана, а остальное раскрошил.

– Прогуляюсь немного, тогда, возможно, аппетит появится, – произнес он.

Для того чтобы немного ее поддержать, он откусил еще кусочек, с трудом проглотил и сказал, чтобы она пошла вперед, захватив кофе, а он ее догонит. Матье вовсе не хотелось ее выпроваживать, но ему отчего-то было гораздо лучше одному. За время, пока он надевал куртку, Анжелика успела сообразить, что ей стоит уйти.

* * *

На улице Фоша толпились пешеходы, подняв воротники от ветра. В Гавре стало привычным постоянно от него защищаться. Суровый ветер, дующий с моря, нигде так вольготно не бродил, как по широким прямоугольным улицам, реконструированным в послевоенное время Огюстом Перре^[2]. В верхней части улицы, недалеко от здания мэрии, тянулась длинная, ярко освещенная витрина магазина Матье. Там красовались разного рода новинки, бестселлеры, все, что было на пике моды, «самое читаемое», остроумно названное французами «прихотями сердца», иначе говоря, вкуса и настроения, часто снабженное комментариями на отдельном декоративном кусочке из кожи. Дизайнер украсил витрину и продуманно разбросанными повсюду мелочами: ручками, резаками для бумаги, чернильницами, закладками. Композицию дополняли стильные плакаты модных карикатуристов. На протяжении всего дня прохожие невольно останавливались, заглядывались на эту роскошную витрину и чаще всего, соблазнившись чем-нибудь, заходили в магазин. Продавцы неизменно встречали покупателей улыбкой в знак того, что всегда готовы прийти им на помощь, но при этом не мешали свободно перемещаться между полками, никак не беспокоя. Обстановка была комфортной для всех: в разделе, где продавались альбомы для подростков, – непринужденная, в разделе для детей – веселая, в чайном салоне – уместно интимная. На первом этаже магазина, предназначенном для взрослой литературы, посетители охотно усаживались в большие удобные кресла и перелистывали книги, а то и читали несколько глав без малейшего вмешательства со стороны персонала. На втором располагались большие цифровые стенды, путеводители в помощь путешественникам, обширная лавка канцтоваров, отобранных исключительно по оригинальности и высочайшему качеству. К началу учебного года Матье всегда умудрялся доставать нужный товар, который невозможно было отыскать у конкурентов. И, наконец, за потайной дверью имелись недоступные для посетителей туалетные комнаты и специальное помещение для отдыха персонала.

Анжелика обычно появлялась в магазине около десяти часов. Приходила она ежедневно, принимая очень близко к сердцу роль «наблюдательницы за порядком», которую добровольно на себя взвалила. Притом она отдавала себе отчет, что не в состоянии руководить этим сложнейшим, отлаженным механизмом, и нередко прибегала к помощи служащих. Например, к Наде, одной из старейших продавщиц, или бухгалтеру Корантену, который работал неполный день. Когда он бывал на месте, то обычно сидел в кабинете Матье, небольшой уютной комнатке, расположенной возле эскалаторов. Из большого окна был виден вестибюль, но Корантен обычно спускал штору, в то время как Матье, наоборот, любил наблюдать за оживленным роем посетителей своего магазина.

– Как у вас сегодня дела? – спросила Анжелика, входя к нему решительным шагом.

– Наверное, как у всех, кто ждет решений, подписей на счетах и распоряжений для заказов! Интересно, Матье собирается возвращаться до того, как лодка окончательно даст течь?

– Трудновато приходится, да? – осторожно намекнула она.

– У меня просто связаны руки. Даже притом, что Надя мне очень помогает, я просто не знаю, до чего может дойти. Когда звонят поставщики, мы стараемся держаться на плаву, берем самый минимум, но так долго продолжаться не может.

– Да ладно, в прошлом году в это время происходило то же самое, и вы…

– Да, тогда мне пришлось выкручиваться из всего самому, нет уж, благодарю! Послушайте, я приготовил папку для Матье. Передайте ему, пусть посмотрит и одобрит либо не одобрит мой выбор.

– Он не станет этим заниматься. Говорит, что вы прекрасно и сами во всем разберетесь.

– Он говорит, что ему на все наплевать. Понимаете?

– Ну что ж, в таком случае нас ждет катастрофа, и он станет причиной несчастья многих людей. В конце-то концов, Анжелика, скажите все-таки, что с ним происходит?

– Да, я знаю, он совсем себя не щадил. Отсюда и желание со всем покончить… А я-то считал его таким ответственным! Думал, что человек, способный почти в одиночку поднять такое дело, не может рухнуть в одночасье, как гнилое дерево, безо всякой причины. Служащие беспокоятся о своем будущем, о них он хоть немного думает?

Она подошла к окну и подняла штору. В магазине уже было столько народу, что Наде пришлось открыть еще одну кассу.

– Если смотреть отсюда, все вовсе не выглядит так уж драматично, – с иронией заметила Анжелика.

– У нас всегда приток во время школьных каникул. Не все могут позволить себе отправить детей на горнолыжный курорт, а ведь надо же их чем-то развлекать. Февраль не самый убыточный для нас месяц. Впрочем, пока, как и все остальные. Подумать только, и это в разгар кризиса! Но так будет продолжаться лишь до тех пор, пока мы не начнем разочаровывать наших клиентов. У Матье в голове рождалось по десятку новых идей в день, он постоянно что-то изобретал, только он это умел, и его отсутствие уже чувствуется. Не понимаю, почему даже вам не удается его расшевелить, Анжелика?

Безграничная вера Корантена в то, что успех возможен только при участии Матье, была вполне искренней, как и несомненная к нему симпатия.

– Давайте документы, требующие немедленной подписи, – отрезала Анжелика, показывая на папку. – По крайней мере, уж это он сделает, а я вам завтра их принесу, ближе к вечеру.

Это означало, что она вновь увидится с отцом, хотя тот и в прошлый раз довольно скептически отнесся к ее визиту, и она это понимала. Корантен протянул ей большой конверт, улыбаясь, довольный, что одержал эту маленькую победу.

– До завтра, – вздохнула она, выходя из кабинета.

Она прошла через вестибюль книжного магазина, который по-прежнему казался оживленным. Надя издалека, прикованная к кассе, помахала ей рукой, а встречавшиеся на пути служащие приветливо здоровались. Все теперь ее хорошо знали, однако никто у нее ничего не спрашивал. Выйдя из здания, Анжелика прошла вдоль витрины, даже на нее не взглянув. Визиты в магазин ничего не меняли, и тем не менее она бывала там почти каждый день. Ведь единственным звеном, соединявшим магазин с Матье, который не показывался там уже несколько недель, была она, и, заходя туда, Анжелика надеялась таким образом немного успокоить персонал.

Когда Анжелика очутилась на улице, ей показалось, что ветер стал дуть с еще большей силой, чем несколько часов назад, когда они с отцом сидели на террасе. Неужели он так и продолжал смотреть на море весь день, с утра до вечера? Она больше не узнавала его и чувствовала себя потерянной. Что случилось с ее потрясающим отцом, который сердечно, распахнув объятия, встречал ее в Гавре, безумно счастливый, что для учебы она выбрала именно этот город? Он отыскал для дочери хорошее жилье, поселил, снабдил всеми нужными адресами, чтобы она не испытывала никаких затруднений с местной инфраструктурой. Очень тактично и осторожно он пополнял ее счет в банке, чтобы она была спокойна и могла полностью посвятить себя учебе. Заходя в магазин Матье, Анжелика восхищалась энергичностью отца и очень гордилась тем, что его дело процветает. И вот внезапно он все бросил и уединился в этой странной халупе, не желая больше говорить ни о ком и ни о чем! Что все-таки могло послужить толчком для кризиса? Только ли рабочая усталость? Она в это не верила и дала себе клятву вытащить его из этого состояния. В возрасте Анжелики – а ей было двадцать лет – слово «депрессия» означало нечто абстрактное, иными словами, выглядело фальшивым аргументом.

Подняв выше воротник и поправив шарф, она быстрыми шагами направилась в свою инженерную школу^[3] на набережной Фриссар, идущей вдоль гавани Вобан. По дороге она размышляла о том, как бы ей завтра утром поискусней вынудить отца подписать эти чертовы бумаги.

* * *

Матье повторил вопрос чуть громче, четко выделяя каждый слог:

Говорить с ней было нелегко, но, как ни странно, лучше всего она его слышала именно по телефону. Матье с глубокой грустью подумал, что вынужден обращаться с ней как с ребенком. Несколько месяцев назад он впервые отдал себе отчет в явной деменции матери. Она вечно всем была недовольна, ни с кем в доме престарелых не хотела завязывать знакомства, ничем не интересовалась. Но, к несчастью, она уже была не в состоянии ухаживать за собой сама, и у него не осталось выбора. Не так-то легко было уговорить ее выехать из собственной квартиры, и Матье пришлось прибегнуть к помощи троих его братьев, чтобы убедить мать в необходимости предпринять это радикальное изменение жизни. Дом для пожилых людей, нуждавшихся в медицинской помощи, который он для нее нашел, задействуя все свои связи, был большим, комфортабельным, с очень приятным парком и многочисленным персоналом. Увы, они мало трогали Мишлин, все эти птички с цветочками. Теперь она жила в прошлом, не понимая и не отдавая себе отчета в том, что ее четверо сыновей уже не с ней.

– Все так же, ничего не изменилось. Мне страшно надоело здесь, и я хочу домой.

Обескураженный, Матье постарался скрыть от нее глубокий вздох.

– Твои братья никогда ко мне не приходят. Да и ты тоже.

Действительно, с начала депрессии он к ней не приходил. Но зато раньше, как бы ни был занят, непременно посещал мать по меньшей мере дважды в неделю, хотя было очевидно, что его визиты нисколько ее не поддерживали и не настраивали на оптимистичный лад. Ведь ей хотелось только одного: быть в окружении близких и так же править своей маленькой семьей, как и в прошлом.

– В данный момент я в очень тяжелой ситуации.

Что ж, ему пришлось немного приврать, хотя вряд ли она была способна сейчас что-либо понять по-настоящему.

– Как в тяжелой ситуации?! – воскликнула она. – А я почему ничего об этом не знаю? У тебя проблемы с деньгами?

– Сейчас я пойду оденусь. Или ты думаешь, что я все время красуюсь в домашнем халате? Ладно, когда ты теперь придешь?

– Я тебя тоже целую, мой мальчик. Буду тебя ждать.

Измученный, он отключился. Эти ничего не дающие им обоим разговоры повергали его в отчаяние. Собственно, почему именно ему пришлось взять на себя всю заботу о матери? А ведь при всем том он даже не был ее любимым сыном! Она мечтала о дочери, еще когда ждала первого ребенка, но родился мальчик. Немного огорчившись, мать назвала его Фабрисом и тут же поспешила зачать следующего ребенка. И опять это был мальчишка, Жан, а вслед за ним – Сильвен. Жестоко разочарованная, она тем не менее стала для этих троих прекрасной матерью. Спустя несколько лет она захотела продолжить эксперименты, пока не выйдет из детородного возраста, и возложила все надежды на будущего младенца. За время беременности она ни разу не поинтересовалась полом будущего ребенка, которому, не покладая рук, вязала розовые распашонки и пинетки, убежденная, что сила ее желания победит и судьбу, и природу. И вот тогда родился он, Матье. Отчаяние сделало ее желчной, почти агрессивной. На протяжении всего детства Матье ощущал, что она не очень-то его любила. Старшие братья тоже не могли компенсировать ему недостаток материнской любви, потому что они были ближе друг к другу по возрасту и образовали нечто вроде тройственного союза, куда не допускался «этот мальчишка».

Не в прошлом ли была скрыта эта сверхактивность Матье? Иногда ему казалось, что именно отношение к нему матери было причиной его жгучего желания преуспеть, доказать свою ценность. Возможно, неосознанно он всегда стремился добиться большего, чем кто бы то ни было, чтобы обрести наконец положенную ему толику любви?

На Сент-Адресс обрушился ледяной дождь. Матье встал и подошел к эркерному окну. Каждый раз, когда он смотрел в это окно, у него создавалось впечатление, что он парит над округой, прижатый к склону холма. Внизу море, охваченное приливом, обрушивало на прибрежные камни огромные волны, окаймленные кружевом пены. Картина была грандиозной, устрашающей. Матье невольно подумал о том, скольким судам сейчас угрожает опасность от столкновения с разнузданной стихией.

Дождь бил о стекло с таким неистовством, что Матье машинально отступил. Отдельные фрагменты стекла были разбиты, их давным-давно пора было заменить. Мысли его вернулись к матери, которая продолжала доживать свои горькие последние дни. Почему она всегда звонила именно ему? Фабрис, Жан и Сильвен чаще всего ссылались на занятость и редко брали трубку. Но Матье, даже если был перегружен работой, всегда находил минутку, чтобы с ней поговорить, и она этим пользовалась. Те трое и без того всегда нашли бы оправдание в ее глазах, но его она, не задумавшись, назвала бы чудовищем, если бы он уклонился от разговора. И тем не менее Матье просто умирал от желания послать ее куда подальше. Эгоизм стариков иногда бывал просто невыносим, и у Матье давно иссяк источник сострадания и сочувствия. Следовало бы все-таки призвать к порядку братьев, чтобы они больше интересовались судьбой матери, но неизбежность столкновения с ними мешала решиться на этот шаг.

Ветер не унимался, теперь он завывал со всех сторон, хотя наступила уже вторая половина дня. Неужели так быстро пришел вечер? Как бы долго Матье ни слонялся, совершенно бесцельно, из угла в угол по дому, часы продолжали бежать довольно резво. Интересно, ел ли он что-нибудь после того поджаренного, а скорее горелого, хлеба за завтраком? Одежда теперь на нем болталась, и ему пришлось гвоздем проковырять на ремне две дополнительные дырки. Он вдруг подумал о том, с каким удовольствием он всегда усаживался за столиком напротив Тесс в их любимом кафе. За многие месяцы они приобрели привычку время от времени захаживать в кафе «Пайетт», симпатичное заведение с традиционной кухней, где они с удовольствием лакомились морепродуктами или угощались жареными мидиями. Но в те чудесные моменты Матье всегда куда-нибудь спешил, телефон постоянно лежал на столе в ожидании сообщения или звонка, чтобы, не дай бог, не пропустить, да и мысли его витали вокруг магазина, куда ему не терпелось поскорее вернуться. Тесс это не нравилось, конечно, ему лучше было бы поговорить с ней, а не предаваться своему неблагодарному занятию – прокручивать в голове деловые цифры. Да, что ни говори, его успех – это было своего рода умопомрачение, помешательство, ловушка, одним словом.

Придя в кухню, он открыл холодильник, окинув мрачным взглядом йогурты и ветчину. С помощью диеты вряд ли ему удастся выйти из депрессии. Сдвинув в сторону банки с компотом, который терпеть не мог, но все же купил, из самой глубины полочки он выудил крошечную баночку с фуа-гра, которую однажды принесла дочка, надеясь доставить ему удовольствие. Да, сейчас он именно так и поступит – доставит себе удовольствие! Даже не взглянув на минералку и кофе, решил откупорить бутылку вина. Алкоголем, конечно, ничего не решить, и все же стаканчик-другой сент-эстефа куда лучше повлияет на него, чем любой транквилизатор.

Садясь за стол, он бросил взгляд на письмо, полученное еще вчера, которое привело его в недоумение. Прежде всего потому, что никто никогда не писал ему сюда, в Сент-Адресс, и тем не менее оно было адресовано ему и лежало в его ящике. Потом, он никогда не был знаком с кузенами Сезара, едва вспомнил об их существовании, когда они были тогда у нотариуса, знал только, что жили они в Южной Африке, в Йоханнесбурге. Однако содержание письма его озадачило. Как оказалось, кузены считали, что дом Сезара должен принадлежать им, и были возмущены этой скоропалительной сделкой, которая привела к тому, что Матье стал его владельцем всего лишь после года знакомства с Сезаром. Не имея возможности оспаривать законность сделки, они теперь взывали к совести Матье и его чувству справедливости, чтобы отвоевать то, что, по их мнению, принадлежало им по праву. Они собирались вернуться во Францию и рассчитывали там жить в собственном владении. Тон письма был очень сухим, едва ли не оскорбительным.

– Да они просто чокнутые… – пробормотал Матье.

Но вместо того, чтобы проглотить первый кусочек, даже не чувствуя вкуса, Матье, наоборот, постарался сделать это с наслаждением. Фуа-гра оказалось отменным, в меру посоленным и поперченным. Сезар ведь лишь однажды упомянул при нем о своих кузенах, к которым, по-видимому, не питал большой привязанности, да и вообще не принимал их всерьез. И вот эти люди отчего-то вообразили, что Матье возьмет да и вручит им ключи от дома. Дудки! Здесь он был у себя, особенно после того, как решил устроить тут убежище. Когда становилось уж совсем невмоготу, он даже громким голосом разговаривал с Сезаром, уверенный, что душа старого друга продолжает витать в этих стенах. И, несмотря на всю ветхость и заброшенность, этот дом, казалось ему, давал надежную защиту – то, в чем Матье сейчас нуждался больше всего. Нет уж, кузенам из Йоханнесбурга придется довольствоваться тем, что они уже урвали, и пусть ищут себе крышу в другом месте.

Он взял еще кусочек фуа-гра, налил вина. Если уж к нему вернулся аппетит, не было ли это обнадеживающим знаком?

Полная нежности улыбка заиграла на его губах, и он снова принялся за еду, прислушиваясь к неистовому свисту ветра.

* * *

Мишлин нервничала из-за мобильного телефона, в котором никак не могла разобраться. Клавиши крошечные, экран нечитаемый. Матье предупредил, что эта модель для нее будет неудобна, но она уперлась, захотев именно ее. Не нужны ей вовсе все эти старушечьи модели! Она так прямо и заявила продавцу, когда они зашли в магазинчик. И получила свое, несмотря на расстроенный вид Матье. По крайней мере, он хоть проводил ее в магазин. Время от времени он выкраивал пару часов, чтобы навестить мать или вывести на прогулку. Несколько первых месяцев так и было, и вдруг на́ тебе – всему этому пришел конец. Последние несколько недель он ссылался на сильную занятость, да только она ему ни капельки не верила. Разве так уж трудно заведовать книжным магазином, где полно сотрудников помимо него? Неужели нельзя выбрать немного времени и отлучиться? Носится он с этим книжным магазином, словно невесть с чем, а ведь это просто торговля, как всякая другая. Да, магазин большой, даже слишком большой, уж не развилась ли у него мания величия? Нужна ли махина в несколько этажей, с огромными креслами и эскалаторами, чтобы торговать книжками? Правду сказать, теперь он хорошо зарабатывал себе на жизнь этими книжками, и это вполне справедливый ход вещей, раз уж с самого детства он не отрывал носа от этих чертовых книжек. Вспомнить, так у него всегда одна книжка была в руке, другая – возле кровати, третья – на подлокотнике кресла, четвертая – за столом. Братья подтрунивали над ним, называли «мечтателем», что на их тайном языке означало «телок». Это на него так подействовало, что с детства он стал заниматься боевыми видами спортивной борьбы. А уж его мужественность вообще была вне всякого сомнения: до женитьбы он сменил немало подружек. Женитьба его была не менее скоропалительной, чем все, что он делал. По счастливой случайности родилась прелестная Анжелика. Но вскоре жена, когда устала и от него, и от его книжного магазина, сбежала, прихватив с собой девчонку и бросив Матье в полном отчаянии. Дочь он обожал, тяжело переживал ее отсутствие, и вот тогда по-настоящему, с головой, ушел в работу, хотя и раньше не вылезал по десять часов из своих стеллажей. Жизнь, похоже, так ничему его и не научила.

Мишлин с трудом поднялась с кресла с помощью палки. Врачи ей объяснили, что эти боли, связанные с возрастом, вылечить невозможно. Изношенность межпозвонковых дисков. Износ хрящей… Значит, и они изнашиваются, как зрение, слух, память? Ох, до чего же неприятно, когда тебе все время напоминают о твоем возрасте! Ну надо же такому случиться, что ее голова, которая была в полном порядке, стала пленницей этого разрушающегося тела; она приходила в отчаяние оттого, что постепенно ей становились недоступными даже такие простые вещи, как одеться или помыть голову.

Свободной рукой она подтащила к себе шаль, валявшуюся в ногах кровати, и неловко накинула ее на плечи. Почему все-таки Фабрис и Сильвен никогда ее не навещают? Жан, тот, по крайней мере, жил в Лондоне, ему было простительно, хотя на электричке, соединявшей Портсмут с Гавром, можно преодолеть Ла-Манш за четыре часа. Неужели Жан не мог высвободить для нее один-единственный выходной? Но он тоже постоянно ссылался на загруженность работой, заключавшейся, насколько она поняла, в каких-то темных делишках с недвижимостью. Фабрис, тот объяснял нехватку времени заботой о своем многочисленном потомстве. Пять сыновей, конечно, не шутка, тут есть чем заняться. Но эти милые крошки уже достаточно подросли, чтобы на один день обойтись без забот папочки. Ведь жил Фабрис в Руане, совсем недалеко, и не должен был уж совсем забывать о матери. Оставался еще Сильвен, парижанин, настолько привязанный к столице, что никогда, решительно никогда и никуда не отлучался за пределы ее окрестностей.

«Вот была бы у меня дочка… Девочки всегда ближе к матери, они любящие и заботливые. Мальчики отдаляются от матерей еще подростками, живут собственной жизнью, не оглядываясь на прошлое. Да мне еще и повезло, что они все здесь, а не на другом конце Земли. Впрочем, что это меняет, если я их совсем не вижу!»

Сожаления по поводу так и не родившейся дочери до сих пор мучили Мишлин. До самой смерти будет она сетовать, что нет у нее этой желанной девочки. Особенно подкосило ее тогда рождение Матье. Он-то ни о чем не догадывался, бедный малыш, лежа в своей колыбельке, но у нее порой возникало желание вышвырнуть его оттуда. Родив первых троих, она еще продолжала надеяться, но тут окончательно пала духом, осознала, что осталась в проигрыше. Отец, наоборот, был счастлив, говорил, что скоро соберет у себя дома целую футбольную команду, смеялся от души. Увы, он ушел слишком рано, скончавшись за два часа от разрыва аневризмы. Мишлин тогда осталась совсем одна, поскольку Матье как раз только что покинул родной очаг. Мишлин так и не удалось привыкнуть к пустоте и тишине ее квартиры, и она ушла оттуда без всякого сожаления, сменив ее на другую, поменьше, где в полном одиночестве прожила еще двадцать лет. Потом пришлось нанять девушку, помогавшую по хозяйству и ходившую за покупками. Сама Мишлин передвигалась все хуже и хуже, каждый шаг причинял ей невыносимую боль. Поэтому, в тоске и ужасе, она позволила переселить себя в дом престарелых, который она терпеть не могла, но здесь ей предстояло умереть. Да и была ли у нее другая перспектива? Стареть тяжело, но это неизбежность. И никто из сыновей не собирался ее поддержать.

Она окинула взглядом парк, на который выходили окна постояльцев. Скоро, очень скоро ей понадобится инвалидное кресло-каталка, чтобы прогуливаться по его аллеям. Глубоко вздохнув, она потуже стянула шаль на груди.

* * *

Тесс была очень благодарна Анжелике, которая имела все основания ее не любить, ведь большинство девушек подсознательно терпеть не могут любовниц отца. Эти двое прониклись друг к другу симпатией с первой встречи и охотно проводили вместе время, даже в отсутствие Матье.

– О! До чего мне это нравится! – воскликнула Анжелика.

Она остановилась перед эмблемой из стекловидной эмали, на которой было выведено: «Артистическое кафе», и сразу поинтересовалась ее ценой.

– Двенадцать евро, сзади написано. Я всегда ставлю цену, чтобы у покупателей не было неприятных сюрпризов.

– У тебя в магазинчике всегда отыщещь необычную вещицу… Я куплю ее для папы, это немножко скрасит его мрачную кухню в Сент-Адрессе.

– Раз уж это для него, я тебе ее дарю, – ответила Тесс, улыбаясь.

– Не стоит. Ты же знаешь, что он не в восторге от неожиданных визитов, а тем более сюрпризов.

– Да плевать мне на это, – возразила девушка. – Если мы будем ждать приглашения, то никогда не дождемся.

– Да это ему так кажется. Грустить, забившись в свой угол, – это не решит его проблему.

Тесс подошла к двери магазина и закрыла ее на ключ, прежде чем нажать кнопку, спускающую железную решетку.

– Закроюсь сегодня немного пораньше, после обеда вообще не было посетителей.

Она подождала, пока решетка закончит спускаться, издав нечто вроде писка, и тогда повернулась к Анжелике.

– Похоже, Матье и сам не может определить, в чем его проблема.

– По крайней мере, он хотя бы ее не отрицает, понимает, что она существует.

– Да, но он ее не осознает. Он сам себе хозяин, следовательно, персонал магазина не может его травить или преследовать, ведь никто не сомневается в его исключительных способностях. Его высоко ценят с профессиональной точки зрения все, и у него нет проблем с деньгами… Мне кажется, его «выгорание» связано исключительно с чрезмерной работой. Вместо того чтобы все делать постепенно, он старался успеть все одновременно, при этом заморачиваясь буквально на каждой мелочи, он стал раздражительным, иногда просто циничным, и это он-то, всегда такой сердечный и отзывчивый! Он поступил правильно, решив отказаться от своих привычек и предпочесть полное уединение. Вот теперь ему очень не помешал бы хороший психиатр. Я убеждена, что ему необходимо выговориться, но этим человеком не должны быть ни ты, ни я.

– Да, есть. Один мой друг, очень знающий и опытный. Хорошо бы Матье согласился с ним встретиться, хотя бы один раз…

Тесс вздохнула, убежденная, что уговорить Матье вряд ли удастся.

– Ну а пока, – предложила Анжелика, – мы поступим, как я и сказала: сегодня вечером нагрянем к нему на ужин. Вряд ли все же он укажет нам на дверь! И потом, я принесу ему прелестную эмблему «Артистического кафе», это станет первым шагом к обустройству его квартиры.

Пребывая в сомнении, Тесс колебалась. Она не чувствовала себя вправе переступить порог уединенного жилища Матье, да и побаивалась, что он мог запросто ее выпроводить, если она заявится. Но соблазн был слишком велик, тем более что инициатива исходила от Анжелики.

– Ладно, – сдалась она, – попробуем рискнуть. Давай уж тогда заглянем в кафе и купим его любимые блюда?

Анжелика просияла милой и благодарной улыбкой.

– Может, ты и права, но депрессия Матье не мешает мне все так же сильно любить его, как раньше. Не каждый день встречаются такие прекрасные люди, как твой отец.

Они вышли из магазина с черного хода во двор, а затем на проспект Рене-Коти. Тесс очень осмотрительно выбрала место для своей лавки, посреди оживленного квартала, откуда отправлялся фуникулер, которым охотно пользовались многие жители, предпочитая его многочисленным лестницам, соединявшим нижнюю и верхнюю части Гавра. Над городом навис туман, стало намного холоднее, как всегда в вечернее время.

– Встретимся внизу! – бросила Тесс. – Ты иди, а я пока заскочу в кафе.

Так Анжелике пришлось бы первой столкнуться с сомнительным приемом Матье.

* * *

Ну уж раз он теперь один, почему бы ему и не поплакать? Множество людей утверждали, что слезы освобождают, по крайней мере, приносят облегчение. Однако Матье сомневался, тем более что не чувствовал себя несчастным. Только очень усталым, измученным, ненавидящим все на свете. А эти чувства были далеки от настоящего горя. И когда он представлял, где бы хотел оказаться сейчас, если бы перед ним возникла фея с волшебной палочкой, ответ был один: здесь, в Сент-Адрессе, где, по крайней мере, рядом с ним были теплые воспоминания о Сезаре.

Часть дня он провел на террасе, подставив ветру лицо и не сводя взгляда с моря. Если чего ему и не хватало, так это бинокля или подзорной трубы: тогда бы он мог следить за движением судов и ни о чем не думать. Ни о Тесс, которая рано или поздно от него уйдет, ни о книжном магазине, что при его долгом отсутствии неминуемо пойдет ко дну. Нет, он смотрел бы только на скользящие по морской глади суда, внушающие ни с чем не сравнимое спокойствие. Все эти годы, что он метался между стеллажами, расставляя книги, вскрывая картонные коробки, контролируя заказы, принимая посетителей, проверяя, соблюдены ли сроки к концу месяца, разве не утратил он такую важную и необходимую способность – любоваться морем? Как только он вступил во владение домом, не должен ли он был с первых же дней проводить здесь свободное время, наслаждаться отдыхом, восстанавливать энергию и силы? Тогда, может быть, обошлось бы без этой глубокой депрессии. Вот в какую тяжелейшую ошибку вылилось то, что он не позволил себе хотя бы несколько дней отпуска! А теперь, когда времени у него было сколько угодно, чего он хотел от жизни?

– Папа! Ты все еще тут? Так легко и с голоду помереть!

За ним открылась стеклянная раздвижная дверь, и, повернув голову, он увидел, что Анжелика пришла не одна. На пороге колебалась – переступить его или нет – Тесс, нагруженная пакетами. Вид у нее был смущенный.

– Мы пришли к тебе на ужин, – продолжила дочь непринужденным тоном. – У нас с собой яйца в желе, окорок, запеканка и две бутылочки красного сухого вина.

Он улыбнулся тому, насколько хорошо Тесс были известны его вкусы. Будь он хотя бы слегка голоден, он бы обрадовался.

– Угощает Тесс, – уточнила дочь, сдвинув бровки.

– Спасибо, вы просто потрясающие, – выдавил он из себя.

На самом деле Матье вовсе не приводило в восторг это неожиданное вторжение с перспективой непременного общения, разговоров, еды, короче, необходимости делать хорошую мину при плохой игре. Притворяться он сейчас совсем не хотел. Но, с явной неохотой оставив свой наблюдательный пост, он проследовал за гостьями.

– Есть у тебя здесь где-нибудь молоток и гвозди? – спросила Анжелика.

Эмблема «Артистического кафе» вызвала у него улыбку, больше напоминавшую гримасу.

– Это первый камень, папа! Нечто очень личное, твоя первая вещица, которая здесь появится.

Поскольку Тесс все еще молчала, Матье подошел к ней и обнял за плечи.

– Из твоего магазина? Мне очень нравится… Да, у Сезара, кажется, была коробка для инструментов, которую он держал под раковиной.

В ящике оказались молоток с выскакивающей ручкой, выщербленные плоскогубцы и несколько ржавых гвоздей, и все же Анжелике удалось пристроить табличку прямо посреди голой стены.

– Главный кубок большой гонки! – воскликнула она с воодушевлением. – Хочешь, я займусь обустройством как профессионал?

– Нет уж, спасибо, – возразил Матье слишком резко. Но, увидев, каким несчастным сделалось лицо дочери, он тут же добавил: – Кстати, о какой гонке шла речь?

Растроганный, но вместе с тем раздраженный, Матье поднял глаза к небу. Какого черта всем им так хотелось вмешиваться в его жизнь? Она сейчас находилась на мертвой точке, и желание других видеть его счастливым ничего не могло в ней изменить. Повернувшись к Тесс, он с огромным трудом постарался ей улыбнуться. Неужели скоро он совсем будет не в состоянии изображать хоть какую-нибудь любезность?

– Ладно, я накрою на стол, – предложила Тесс. – Духовка у тебя работает? Запеканка…

– Кажется, да. – Ему хотелось убежать, бежать без оглядки отсюда, вниз, на берег, и усесться там на песке. Но разве мог он оставить одних дочь и женщину, которую любил?

Смирившись, он сел на краешек стола, спустив ноги на скамью.

– Ну просто последний писк моды, все эти разномастные бокалы! – съязвила Анжелика.

Матье перехватил взгляд Тесс, которая молила ее не продолжать. Мило с ее стороны, конечно, но только он не нуждался, чтобы с ним обращались как с тяжелобольным.

– Сезару было хорошо в этом доме, каков бы он ни был, – решил он все же призвать их к порядку.

– Вряд ли! – возмутилась Анжелика. – При нем здесь появилось столько ненужного хлама, что казалось, будто ты посреди ярмарки для бедняков. Не случайно же ты раздал все это добро его кузенам? Если уж тебе так нравилось барахло Сезара, ты бы оставил его себе.

– Я не стал серьезно все переделывать, потому что мне приятно ощущать присутствие Сезара.

– О, вот только не надо создавать культ поклонения этому старому алкоголику!

– Я правду говорю, он был настоящий пропойца.

– Ну и что из того? Ты ведь его почти не знала, Анж. Поэтому не смей его осуждать.

У него уже не хватало сил вступать в конфликт с дочерью, и он лишь сердито махнул рукой, давая понять, что тема закрыта. Вид блюд, которые тем временем молча распаковывала Тесс, вызвал у него одновременно и чувство умиления, и приступ легкой тошноты. Он потихоньку сглотнул, отводя взгляд от яиц в желе. Несколько недель назад он тут же набросился бы на них.

– Ну что, вздрогнем? – предложила Тесс, поставив вино на стол.

Он заставил себя отпить глоток, снова попытавшись улыбнуться. Предстоящий вечер показался ему испытанием. Поддерживать разговор, притворяясь веселым или хотя бы в нормальном настроении, было для Матье чем-то, превышающим его силы, а ему невыносимо было чувствовать себя в таком состоянии. Господи, он же любил Тесс, обожал дочь, а между тем он сейчас отдал бы все на свете, только бы они ушли. Он чуть было не высказал этого вслух, но все же ему удалось одержать над собой победу и промолчать – правда, эта победа не принесла ему ни малейшего удовлетворения.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Глядя на море - Франсуаза Бурден - Глава 1 Читать онлайн любовный роман

Бурден Франсуаза

Аннотация к произведению Глядя на море - Франсуаза Бурден

Глава 1

Глава 1

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *