Разделы библиотеки
Говорит и показывает. Книга 3 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Говорит и показывает. Книга 3 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Иванько Татьяна Вячеславовна
Говорит и показывает. Книга 3
| Предыдущая страница | Следующая страница |
2 Страница
Если Юргенс не спал, когда Маюшки не было дома, он, очевидно, обладал некими экстрасенсорными способностями, во всяком случае в отношении её. Потому что во все эти ночи мы с ней были вместе. Мы и дежурили вместе, а половина ночей, когда она была «на дежурстве» мы были у нас в Товарищеском. А если учесть, что она работала в той же клинике, где работаю и я, то мы в течение суток проводили рядом времени больше, чем он с ней. К счастью, или, напротив, к несчастью, что сохранялся тот самый проклятый status quo, он ни разу не подумал проследить за ней, ни осведомиться, кто же ещё трудится в многопрофильной гинекологической клинике, где работала теперь Маюшка после аспирантуры. В Опаринском центре она брала дежурства в родильном отделении, я же там оставался на полставки, чтобы продолжать научную работу. На её дежурства я приходил вне своей работы. Все давно привыкли к этому и не задавали вопросов, не знаю, что они думали о нас, меня это не волновало.
В клинике я был ведущий специалист, на меня шли как на доктора наук, а среди пациентов вообще бытовало и даже закрепилось мнение, что я настоящий волшебник, способный решить любую проблему. Собственно говоря, кроме Маюшки в моей жизни была только работа, поэтому я мог отдавать делу много времени, сил и мыслей. Тот самый status quo в этом смысле работал на меня, мне давно не приходилось комбинировать, чтобы увидеться с ней, всё устоялось и текло спокойным руслом.
Работа приносит мне удовлетворение и радость. И каждая удача в лечении бесплодия это сияющая звезда на небосклоне моего самоуважения, как орден на груди героя. Эти успехи не дают мне впадать в рефлексию и депрессию, когда хочется, как любому человеку моего возраста, закричать от ужаса, что большая часть жизни прошла, а я так ничего и не сделал, не понял и не успел. Детишки, появившиеся на свет благодаря мне, уже заполнили бы собой небольшой городок. И это укрепляет меня, как металлический каркас.
И всё же оставаться в одиночестве в Товарищеском было и есть невыносимо. Временами мне в сердце забиралась тоска и я искал успокоения в случайных связях. Но это, как и алкоголь только усиливало, только подчёркивало чувство одиночества. Поэтому я абсолютно бросил пить, но грешить с женским полом всё же продолжал, хотя разочаровывался всякий раз ещё до того, как очароваться.
Я не знаю даже для чего я никогда не отказываю себе в удовольствии пригласить какую-нибудь женщину или девушку поразвлечься, я давно перестал удивляться, что никто и никогда ещё не отказался, потому что я, хотя и галантен, и даже весел, но холоден, как пластик с ними со всеми. Я отравлен Маюшкой навсегда, я и оттекал к другим только от ревности и злости на неё, за то, что она не моя, что она не уходит от Юргенса столько лет и всё же любит его. Он всё же заставил её любить себя, как ни удивительно это прозвучит, но есть способы и первый и самый надёжный – это искренняя любовь. Не ответить на неё сложно…
Но это умом я всё понимаю и трезво оцениваю, а вот сердцем понимать и мириться невозможно. Поэтому моё счастье с ней смешано с горечью, болью, и ревностью, порой невыносимой. Но я выношу всё. Я пробовал уезжать. Я брал командировки, стажировки, я уезжал за границу, но от себя сбежать нельзя. Я это знал и только подтверждал каждый день. Двух дней не проходило, и я начинал звонить Маюшке. И, услышав её голос, испытывать прилив горячей радости к сердцу.
Но всё же я ждал, что всё это завершится когда-то. Это должно было закончиться. Дети взрослеют и скоро Юргенсу удерживать её будет нечем. Или ей нечем будет прикрывать своё нежелание оставить его и прекратить двойное существование. Ларисе уже исполнилось восемнадцать. Вскоре после дня её рождения, я заговорил с Маюшкой на эту тему.
– Дети заканчивают школу в этом году, – сказал я, вглядываясь в её лицо.
Мы были в Товарищеском в одну из тех прекрасных ночей, что случались раз в неделю, когда Маюшка, якобы дежурила. Мы сидели на кухне за кофе, но Маюшку клонило в сон и кофе не очень помогал. Она убрала волосы с лица, седина не появилась до сих пор даже у меня, у неё и подавно её не было. Удивительно, но с годами волосы у неё потемнели, она не остригала их, носила длинные, делала пучки, распущенными, а если завязывала в хвост на затылке, я начинал опасаться, что меня станут принимать за её отца. На это она всегда смеялась и целовала меня: «Нет, ты моложавый, только я знаю, что ты уже пень!», я шутливо сердился на это, и мы дурачились, щекочась и целуясь.
– Да, заканчивается школьный ад, чтобы начался институтский. Хотелось бы думать, что они выбрали профессию по сердцу, – ответила Маюшка, не придав моим словам правильного значения, которое вложил я.
– Да не сомневайся, и Саша и Ларочка с горящими глазами говорят о будущей профессии, – сказал я.
Я уверен в том, что сказал, не только говорили с горящими глазами, но и просились в клинику, я брал их, но в Опаринский центр, давал халаты и показывал УЗИ, разрешал аускультировать плод, прикладывая стетоскоп к животам беременных, давал хорошие старинные книги. Это Маюшка всё время старалась отговорить их, стращая теперешними временами, когда нашу профессию низвели с пьедестала высокого служения до прислуживания. И я понимал, что она делает это не для того, чтобы действительно отвратить их, но, чтобы заставить видеть все стороны будущего, не обольщаться, чтобы они не совершили ошибки, которая стоит и времени, потраченного напрасно, и сил.
– Ты знаешь, Ю-Ю, иногда я думаю, что мы приходим на землю, чтобы не так прожить эту жизнь, измучиться, что-то понять и в будущей жизни, которая, конечно, не на земле уже будет происходить, жить иначе. Делать правильный выбор, делать его вовремя, включать зрение не в глазах, но в сердце…
– Май, твои дети выросли. Уже никто не отнимет их у тебя. И меня уже никто не посадит, давно закрыто М-ское дело, больше ничто не мешает тебе уйти от Юргенса, – сказал я уже без обиняков.
Она взглянула на меня, подняв тяжёлые веки, отягощённые длинными ресницами, которые в этом отвесном свете совсем скрывали её глаза. И помолчав, сказала:
– Вина нет у тебя, небось?
– Есть, отчего же. На любой вкус. У меня бывают пьющие люди, Неро, например. И другие наши приятели, ты же знаешь, так что выпивки хоть залейся на такие случаи. Это от себя я запираю.
– Запираешь? – она удивлённо посмотрела на меня. – А что ты вообще пить-то бросил? Ты никогда особенно не увлекался.
Я вышел с кухни, в простенке к передней у нас был чулан, где и стояли у меня бутылки со спиртным, запертый на ключ.
– «Не увлекался», – усмехнулся я, вставая. – Много ты знаешь, кукла. Бросил, потому что появилось во мне желание упиться насмерть.
Я вышел с кухни, в простенке к передней у нас был чулан, запертый на ключ, где и стояли у меня бутылки со спиртным.
– Ты что? С чего это?
– С того самого, – мрачно пробормотал я. – Спрашивает ещё… Что выпить-то хочешь?
Маюшка подошла ближе, входя за мой в чулан.
– Вон ты как тут всё… я и не замечала, думала шкаф и шкаф, – сказала она, разглядывая чулан из-за моего плеча.
– У меня и холодильник есть.
– Что, и брют есть?
– Обижаете, деушка. Есть, что хочешь. И крепкое, и игристое, и десертное и семидульче… Только к шампанскому надо было и закуску приобресть, – хмыкнул я.
– Кто ж знал, что посреди ночи выпить захочется…
Я открыл холодильник, где в морозилке лежали бутылки с водкой, а на полках шампанское, сухие и полусладкие вина. Всякие виски и текилы с коньяками и ликёрами стояли просто по полкам шкафа, ключ от него я хранил тут же в чулане на гвозде.
– Так не слишком и запираешь-то, вон ключ, – сказала Маюшка, когда я, достав бутылку, закрыл свои припасы и повесил ключ на место.
– Так пока буду брать его, в скважину всовывать, глядишь и опомнюсь…
– «Опомнюсь»… – она посмотрела на меня. – Пошли, сходим в магазин? Купим закуски, какую-нибудь клубнику или икру…
Я улыбнулся:
– До метро почти придётся тащиться. Все окрестные, с тех пор как запретили продавать спиртное после десяти вечера, позакрывались.
– Вот и проветримся.
И мы вышли на улицу, холодную, февральскую. Ветер сразу набросился на нас, едва мы вышли из арки, ведущей из нашего двора на улицу.
– Ох и холодрыга, лучше бы в постель затащила старичка, чем по улицам таскать за какими-то клубниками, – шутливо проворчал я.
– Шапку надо надевать, старичила! – засмеялась Маюшка, нахлобучив на мою голову капюшон.
– Ты мне нос ещё шарфом завяжи, как маленькому, – засмеялся я, поправив длинные волосы, брошенные капюшоном вперёд.
Маюшка взяла меня под руку, и мы пошли вдоль улицы, поддерживая друг друга на скользком тротуаре. Очистили хорошо, но с вечера было сыро, а теперь прихватило морозом и скользит. Настоящая ледяная глазурь.
– Говорят, ледяные дожди скоро станут нормой для Москвы.
– Нормы становятся всё ужасней… – засмеялась Маюшка.
Перед перекрёстком резко затормозила какая-то спортивная машина, едва не сбив нашу парочку.
– Вот же!.. – мне захотелось выругаться. – Сядут эти гламурки за руль…
– Ты разглядел, кто там за рулём? – удивилась Маюшка
– Разглядел, баба в макияже, – ответил я. – Пошли скорее, иначе пить тебе я не дам, сразу в постель потащу, греться!
И мы почти добежали до сверкающего в ночи круглосуточного магазина. Внутри пахло кофе и свежим хлебом, как положено, хотя ни кофе здесь не варили и хлеб весь давно остыл, а свежий ещё не был готов, его спекут на рассвете. Но главное, здесь было светло и тепло. Мы расправили плечи, войдя, сняли перчатки и капюшоны. Накупили и клубники, и икры, и дыню как игрушечную, будто заранее, ещё на бахче, или где она там росла, разделённую на дольки, и винограда, оказался необыкновенно красивый кишмиш, как на Брюлловском полотне «Итальянский полдень» и ещё много чего… называется, решила Маюшка выпить шампанского…
Наконец со всем этим мы быстрым шагом почти прибежали домой, потому что на обратном пути замёрзли ещё больше.
– Теперь водки надо, а не ледяного шампанского, – усмехнулся я, с удовольствием ополаскивая фрукты, запустив руки в горячую воду.
Маюшка обняла меня сзади, протянув руки под горячие струи тоже, и прижавшись щекой к моей спине.
– Как я люблю тебя, милый, если бы ты знал… – выдохнула она.
Я вздохнул, улыбаясь:
– Это я тебя люблю, – и взял её руки в свои. – Уйдёшь от Юргенса ко мне?
Она кивнула:
– Да, Ю-Юша, – прошептала моя Маюшка. – Только…
Я обернулся:
– Только не говори, что ещё ждать надо чего-то…
– Ю-Ю, только год. Пусть отучатся хоть семестр на первом курсе, это самое сложное время, ты же знаешь, а лучше вес первый курс…
Она с ума меня свести хочет?
– Только год? Ну да! Потом – пусть женятся… А там внуков в школу поведём… Май! – рассердился я.
Она вздохнула, отошла от меня, вытирая мокрые руки полотенцем, и опустив глаза. И села за стол:
– Вина-то дай уже! А то по морозу таскает, специально ничего вкусного не заготовил… а потом сразу прижимает к стенке… – сказала она, ещё пытаясь улыбаться, пытаясь перевести всё в шутку.
Я открыл бутылку быстро и легко, дымок закурился над горлышком, предваряя напиток. Вдова Клико хорошее, лёгкое шампанское, от него никогда не болит голова, даже, если упиться…
Маюшка подняла бокал с играющим в нём вином:
– За тебя, мой дорогой… Обещаю, только дети окончат первый курс я перееду к тебе. Если ты не против. За год я подготовлю их к этому, и Вальтера тоже…
– Э нет! – воскликнул я. – Вальтера твоего готовить нельзя, он немедля придумает что-нибудь, чтобы снова удержать тебя. Не сдавай ему козырей заранее.
Маюшка выпила шампанского немного, поставила бокал на стол, на запотевшем боку проступили следы её пальцев, в которые было видно, как цепочки пузырьков поднимаются ото дна.
– Как сука поступить?
Я посмотрел на неё, она побледнела, глаза под тенью ресниц. Губы поджала.
– Ты так поступила девятнадцать лет назад, теперь верни всё на круги своя. Если только ты не врёшь, что…
– Вру? В чём это?! – непостижимым образом сверкнув глазами, произнесла Маюшка.
На кухню медленно вошёл косматый чёрный Юрик. Он давно уже прекратил таскаться по крышам и большую часть времени спал в кресле или в постели рядом со мной, я даже думал, что он живёт так долго именно потому, что всё время пребывает в стране снов. Уж и перепуталось всё у него, почти летаргия…
Войдя, он тихо недовольно мявкнул, глянув на нас.
– Ну вот, деда Юру разбудила, – пробормотал я, вставая, чтобы насыпать Юрику корма, специально покупаю теперь для старичков.
– Конечно, нашёл кем прикрыться, – Маюшка наклонилась со стула, и вытянувшись погладила кота по лобастой голове. Он с удовольствием замурлыкал, щурясь и подставляясь под её ласку.
– Может и меня приласкала бы? – сказал я, поднимая голову.
– Сначала с ножом к горлу приступаешь, а потом… – тихо проговорила Маюшка, разгибаясь, всегда удивляюсь её непостижимой гибкости.
Я не хочу сейчас снова говорить, я хочу её… Поэтому я подхватил её рукой под затылок, притягивая к себе и целуя…
Застучал в окна жёсткий снег, интересно, в какие окна он колотится? Я посмотрел вверх, да, засыпает сверху. Но и в дверь на террасу тоже стучит. Опять придётся чистить. Надо же, всю жизнь снег чищу, как дворник…Юрик вспрыгнул к нам, и стал моститься у ног спящей Маюшки. Я посмотрел на неё, заснула, как и всегда, ротик приоткрыла чуть-чуть, разбужу сейчас… да и договорить надо.
Мы договорили, но уже за завтраком. Маюшка обняла чашку с кофе пальцами.
– Приходи сегодня дыню доедать, – сказал я, наливая кофе и себе.
Кофе-машина зафыркала, выдавая последнюю порцию густого и душистого напитка в мою чашку.
– Приду, если не будешь больше обвинять, что я пытаюсь остаться с Вальтером нарочно.
– Май… – я сел за стол напротив, как всегда.
Вообще я больше люблю садиться рядом с ней на диванчик, что давно уже стоит тут, вмещая по два, а то и три зада наших друзей-байкеров, когда мы, теперь довольно редко, зависаем у нас. Я люблю садиться рядом с ней, касаться, обнимать, целоваться…
Но сегодня утром она настроена поскорее уехать, чтобы не опоздать к утренней планёрке, это мне позволено всё, хотя я не наглею тоже. Поэтому она села на стул, а не на этот диванчик…
– Я должен говорить до чего меня доводит мысль о том, что ты каждую ночь спишь с ним, целых девятнадцать лет?
– Ю-Ю… всё не то ты говоришь сейчас. Я не женщина и не жена девятнадцать лет там. Я – мать. В этом всё дело. Всё поэтому. Уж ты-то знаешь. Я не могла и не могу пожертвовать ими ради себя, твоего и моего счастья. Вот и всё.
Вот и всё, это верно. Но…
– «Яжмать», ну конечно, теперь это… модно прям, – пробурчал я. – Но они уже взрослые.
– Вот поэтому мы говорим о том, что я уйду. И я уйду. И меня достала эта тройная жизнь…
Так я получил твёрдую надежду на то, что всё моё, наконец, вернётся ко мне. И поэтому я не удивился, когда Маюшка в мае приехала ко мне в расстроенных чувствах с рассказом о том, что Лариса…
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры