Аннотация к произведению И в беде мы полюбим друг друга - Тьерри Коэн

Пролог

Ади,

осветившей наш мир улыбкой

Thierry Cohen

ET PUIS AU PIRE ON S’AIMERA

Copyright © Plon 2020 Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© Кожевникова Е., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пролог

Всем нам хочется прожить свою жизнь как роман, стать одновременно и автором, и главным героем: необыкновенным, неповторимым, достойным всеобщего восхищения.

Однако большинство из нас, возможно, из-за нехватки воображения, а может быть, отсутствия волевого начала, остаются до конца своих дней всего лишь читателями тех строк, что выписывает судьба на предназначенной им странице.

При этом всех нас втайне мучает один и тот же вопрос: когда дело дойдет до самой последней строки, можно сказать, до конечной точки, какой все-таки окажется наша история? Мы будем ею довольны? И что же в итоге мы прожили? Возвышенную историю любви? Или пошлую интрижку? Трагедию? А может, рассказ о пути к успеху? Что же у нас получилось: великое произведение или заурядная банальность?

Это роман о женщине, которая была лишь читательницей своей жизни. Она следила за своей историей, и, когда переворачивала страницы, у нее дрожали руки в предвкушении очередных горьких обид.

А история приняла такой невероятный оборот, что никакой автор и вообразить себе не мог ничего подобного. История потрясала всех, кто становился ее очевидцем.

Я был одним из них, и мне захотелось на основе живых свидетельств записать эту историю.

Я старался верно передать события. Хотел воздать должное Алисе.

Этот роман – ее роман.

Роман о ее необыкновенной любви.

Часть первая. История Алисы

Алиса

Обычное мое утро. С трудом выпутываюсь из темного сумбура снов – мучительно загадочных, непонятных мне картин – отделяюсь от смуты своего подсознания. Ощущение неодолимой усталости. Кажется, каждый мускул налился свинцовой тяжестью и не позволяет мне оторваться от постели.

Вдруг забрезжил вспыхнувший внутри огонек. Я стараюсь его приблизить. А что, если сегодня? Нет. Пустое воображение. Все опять сведется к безнадежной обыденности: день будет точь-в-точь как вчерашний, без всяких обещаний.

«Еще одно утро, никчемное утро…»

В смуту мыслей ворвалась песня Гольдмана. Что поделать, я не режиссер собственной жизни, но по крайней мере сама выбираю саундтреки. Каждую минуту, каждый мой день сопровождает мелодия, куплет, микс от диджея, затаившегося в глубине моего мозга. Слова и музыка сливаются с волнами переживаний, придают им смысл, не позволяя уйти неведомо куда или просто остаться незамеченными. Это мой дар? Наваждение? Или следствие социальной ущербности, которая мешает мне находить свои собственные слова для определения происходящего? Неужели у меня одной такая способность? Не могу сказать, не знаю. И не знаю, можно ли у кого-то спросить об этом и не прослыть при этом двинутой. Мне бы не хотелось, чтобы люди, которые и без того считают меня не совсем нормальной, окончательно убедились, что я – того… В общем, снова утро… Никчемное утро.

Лежу, распластавшись как медуза. (Кого мне обманывать? Соблазнительные позы в постели для киноактрис. Ну, может быть, для женщины, у которой недавно появился любовник и она не хочет посвящать его в свои утренние заморочки, а для любой обычной женщины главное утром – это комфорт, ей не до соблазнов.) Я лежу и смотрю в потолок, надеясь, что на белом экране мелькнет обещание, пожелание, а может, воспоминание, которое придаст мне сил, очень нужных для того, чтобы заставить себя выбраться из кровати.

Нет. Моя жизнь и на этот раз кажется мне пустой затеей бездарного режиссера.

Героиня:

Алиса, тридцать три года, одинокая, не красавица, но и не пугало, в общем, самая… обыкновенная… Работа – отстой, спутника жизни нет, надежды на перемены отсутствуют.

Синопсис:

Погода скверная. На работе Алису ждет кипа документов, которые приготовил ей хам-начальник. Алиса, скромная улиточка, которой сидеть бы и сидеть в своей раковине, будет терпеть его хамство, глотая слезы. Пообедает одна у себя на рабочем месте, а вечером, усталая, недовольная, доберется до дома, приготовит себе ужин на скорую руку и будет жевать, тупо уставившись в телевизионную передачу.

В общем, «снова утро без толка и смысла».

Как обычно, мне нужно время, чтобы снова вписаться в окружающую действительность, чтобы заработали автоматические привычки, и я отправилась в душ, оделась, позавтракала и вышла на улицу. Это время я использовала для размышления (а размышление сводилось к одним и тем же вопросам без ответов, благодаря которым я снова и снова убеждалась, что мне никуда не деться от тоскливого уныния). Я думала: когда же я проворонила свою жизнь? Или партнеры по игре в покер были с самого начала обманщиками и сразу подсунули мне паршивые карты? А может, шанс у меня все-таки был, но я стала жертвой собственной неспособности войти в игру? Тридцать три года – это конец всем надеждам? Или не всем?

В океане скорби передо мной мерцало одно утешение – мой завтрак. Пухлая булочка, на которую я намажу толстый слой нутеллы: ее воображаемый запах наполнял рот слюной, возбуждал восторг в желудке и приказывал рукам и ногам немедленно вылезти из кровати. Заводская сдоба, паста на пальмовом масле… Нет, мой рацион вовсе не образец здорового питания. Я предоставила борьбу с вредной едой убежденным поборникам ЗОЖа и праздным дамочкам, любительницам словесных баталий. «Пищевой комфорт» – последний утешительный островок, за который я цепляюсь. Ок, признаю свою вину.

Ну вот, мне удалось отодрать себя от кровати, и я отправляюсь в ванную.

В ванной застываю в раздумье над умывальником, не в силах решить: лезть ли мне под душ или просто немного ополоснуться над раковиной? Беда моей жизни состоит еще в том, что самые незначительные вопросы обладают для меня той же степенью важности, что и те, от которых всерьез зависит мое существование (вот она, причина моей социальной косности и еще причина той эмоциональной пустыни, в которой я сохну).

Отражение в зеркале вконец меня доконало. Спрашивается, ну кому захочется проснуться рядом с такой женщиной? Но если ночью спалось так тревожно, как не стать похожей на портрет Пикассо? Думаю, все женщины пугаются, взглянув на себя утром в зеркало. А как иначе? Может быть, не настолько, конечно, но все-таки. И звезды в том числе. В фильмах Линдси Лохан, Моника Белуччи, Софи Марсо и всякие там Скарлетт Йоханссон появляются из-под шелковой простыни свежие и прекрасные, но я-то знаю, что в реальной жизни они испытывают точно такое же разочарование. Знаю, потому что читала статью в интернете о том, как выглядят звезды до вмешательства опытных гримеров, специалистов по свету и гениев фотошопа. И признаюсь без всякого стыда, эти фотографии послужили мне большим утешением. С виноватой улыбкой я смаковала каждый недостаток. Во мне не клокотала мстительная ревность, помогающая в романах и фильмах закомплексованному мужчине развенчать богиню, увидев в ней взбалмошную пустышку (конечно, потому что он никогда не нравился красавице, о которой мечтал). (Мнение глубоко субъективное, потому что сама я никогда ни о ком не мечтала, разве что, когда мне было двенадцать, – о консьерже в нашем доме). Нет, я смотрела с пристальным любопытством на фотографии красивых, богатых, уверенных в себе женщин, невест или жен потрясающих актеров, которым все же были знакомы разного рода неприятности. Короче, они такие же, как мы с вами! Синяки под глазами, морщинки, заломы на коже от подушки!

Утешившись своей глубокой мыслью, я вновь занялась все еще нерешенной проблемой: так под душ или ополоснуться? И доверилась течению событий, собравшись сначала выпить чашку чая за любимой телепередачей, а потом уж решить в зависимости от того, сколько останется времени.

Так что я отправилась на кухню.

И там я обнаружила предупреждение, что этот день будет еще хуже, чем предыдущий: у меня закончился чай.

Я с сомнением уставилась на капсульную кофемашину, которой пользовалась до этого только один раз, угощая эспрессо приятельниц, которые мне ее и подарили. Я сказала «приятельниц», а не «подруг», потому что подруги никогда бы не сделали мне такого подарка: я не люблю кофе. И уж тем более не люблю магазинчики-бонбоньерки, где продавщицы раболепствуют перед вами, потому что вы платите за эти капсулы бешеные деньги, в глубине души понимая, что вас разводят. В общем, эти кофемашины одно из пяти вопиющих свидетельств легкомыслия нашей эпохи. А четыре других? Пожалуйста. Стремление выложить всю свою жизнь в соцсети. Глупые реалити-шоу по телевизору. Макаронс как главный десерт всех времен. Зумба и пилатес как виды спорта, жизненно необходимые всем женщинам.

Относительно дружбы у меня есть своя теория. Подарок на день рождения – настоящая лакмусовая бумажка, которая покажет, кто тебе подруга, а кто приятельница. (А если пришла без подарка, то вообще ни та ни другая.) Подруга голову сломает, лишь бы тебя порадовать, она будет искать то, что тебе понравится. Приятельница подарит в лучшем случае то, что САМА хотела бы получить, а в худшем позовет, например, во Фнак, Галери Лафайет, Сефору, Жифи или Ашан (выбор магазина сообщит вам много интересного о том, что она о вас думает): «не знаю, что тебе выбрать, так что выбери сама», прекрасно понимая при этом, что для того, чтобы найти что-то приличное на предложенную сумму, нужно дожидаться как минимум третьей волны скидок.

Ладно, пропустим, по части дружбы я не большой специалист, у меня слишком мало подруг. Но зато я очень наблюдательная (наблюдательность свойственна застенчивым девушкам, а еще интровертам, а еще одиночкам, а еще закомплексованным и заикам. Все, кроме заикания, имеет ко мне самое непосредственное отношение, но при неблагоприятных обстоятельствах меня может одолеть и оно).

Так вот, эту кофемашину, без которой большая часть человечества, кажется, уже не в состоянии обходиться (во всяком случае, та у которой достаточно средств на ее приобретение), мне подарили коллеги. На мои тридцать лет. Мне пришлось изображать удивление, когда я развернула бумагу. Удалось без труда. На меня и правда напал ступор: голос пропал, глаза распахнулись, а потом я пролепетала «спасибо, спасибо» едва слышным голосом. Я включила машину, чтобы мои гостьи могли сполна ей насладиться, дать мне ценные советы, как лучше ей пользоваться, поделиться своим бесценным опытом по части капсул. То есть, извините, по части «кофейных коллекций». С тех пор она – королева на моей крошечной кухне: бесполезная, громоздкая, глубоко уязвленная в своем достоинстве. Я никогда не решусь продать ее через интернет из опасения, как бы мои изысканные коллеги по работе ее не опознали. Я прекрасно понимаю, что с таким же успехом Мэтт Деймон в один прекрасный день мог бы попросить меня выйти за него замуж, но все-таки не могу не представлять себе, что такая ситуация может случиться (и что мой любимый актер зовет меня замуж, я тоже себе представляю без труда). (У моих кошмаров и моих грез один и тот же источник – наивность.) Ну а если не заходить так далеко, то что скажут мои коллеги, если вдруг зайдут ко мне поужинать или выпить стаканчик и обнаружат, что их подарок исчез? Их визит – событие столь же маловероятное, как и все предыдущие, потому что были они у меня один-единственный раз и предлогом явился мой день рождения, а реальной причиной – появление в это время у меня в квартире кузена Джерри, серфингиста и фотомодели. Вообще-то он и был вдохновителем и организатором этого празднества. А заодно и главной звездой. Дальний-предальний родственник, который и словом-то со мной никогда не обмолвился, внезапно решил, что «классно» иметь родню с квартиркой в Париже, где «можно позависать два-три дня». Он устроился у меня на кушетке и прожил две недели, наслаждаясь плодами своих побед, пока я трудилась в офисе. Широта натуры сподвигла Джерри на организацию «шикарной вечеринки» в мой день рождения. У меня дома. Я отказалась сразу, но он выдвинул неопровержимый в его глазах аргумент: «Черт побери! Тридцатник! Надо праздновать!» Событие не показалось мне таким уж значительным. Я объяснила, что за цифры не держусь и не знаю никого, кто стал бы праздновать окончание десятилетия или начало нового. Тогда он разослал имейлы, эсэмэски и гордо мне заявил, что придет вот именно что тридцать человек. «Для тебя это будет прекрасный случай обзавестись друзьями», – заявил он мне. Я никогда не умела противостоять чужой решительности. Из-за того, возможно, что самой мне ее недостает, в моих глазах она становится необычной мистической силой, которой мне необходимо подчиниться, не задавая вопросов. Так что я одолела все внутренние сомнения, подумав: а почему, собственно, нет? Может, это и в самом деле будет здорово? Может, я и вправду с кем-нибудь познакомлюсь? Может, мне выпадет счастливый билет, и я встречу мужчину своей жизни? (Всегда легче забить голову лживой чушью, чем честно признать, что ты просто позорно струсишь.) Накануне вечеринки Джерри ждал меня у выхода из нашей конторы, собираясь зайти со мной за последними покупками, и пригласил заодно кое-кого из моих коллег, исходя из двух своих собственных, но взаимоисключающих критериев: с кем переспать и с кем выпить. Атлету с ангельской мордашкой отказать было невозможно. В общем, в свой день рождения я оказалась в толпе незнакомцев, танцующих у меня в гостиной, пачкающих обивку моего дивана и пребывающих в блаженном неведении относительно присутствия рядом с ними дамы, которая потратила немалую часть своей зарплаты на то, чтобы они беспрепятственно могли накачиваться спиртным и лопать бутерброды, которые вполне можно было заменить любой дрянью, до того быстро они кончились. Что до моих коллег, то они со мной заговаривали только когда хотели уточнить детали биографии моего драгоценного родственника. Он потом переспал с Далией, а возможно, и с Кандис, и, вновь отправившись по дорогам славы и успеха, сразу же позабыл о них. После вечеринки я пробыла у них в подружках недели три или месяц, словом, ровно то время, пока они еще не потеряли надежду снова увидеть кузена Джерри. Вместе с надеждой они потеряли всякий интерес и ко мне, после чего мы опять стали коллегами по работе. Так закончился этот кошмарный эпизод моей жизни, красноречиво, впрочем, свидетельствующий о моей извечной готовности побыть козлом отпущения.

Итак, значит, кофемашина… (Я знаю, я веду беседы сама с собой, такова неизбежная участь одиночек. И пока они ведут свои беседы мысленно, в этом нет ничего страшного. Но если заговорят вслух громким голосом, то рискуют познакомиться с людьми в белых халатах, которые наденут на них длинные рубашки и рукава завяжут за спиной.)

Этим утром она одна (кофемашина. Поясняю для тех, кто запутался в лабиринте моих пространных рассуждений) давала мне возможность выпить чашку чего-то горячего. Я быстренько сварила себе жиденького кофе, положила побольше сахара, намазала погуще нутеллу, чтобы компенсировать эту неприятность, и устроилась перед телевизором.

И сразу невольно скривилась. Во-первых, из-за кофе: он горький. Во-вторых, из-за передачи. На нее пригласили семейные пары и задавали им якобы смешные вопросы, выясняя, насколько они любят друг друга, насколько близки или хотя бы насколько притерлись друг к другу. Казалось бы, не передача, а настоящий клад для отчаявшейся холостячки, не так ли? Я смотрела на пары, которые несли пошлятину о своих чувствах, откровенничали о сексе, безуспешно старались выглядеть симпатичными, сюсюкали, смеялись над своими же шутками, делали чмоки-чмоки и смотрели друг на друга такими глазами, что мое одиночество могло показаться подарком судьбы. Меня на кушетке просто скрючило: и это любовь? Да не может такого быть! Она не может иметь ничего общего с этой пошлятиной, банальностью, приспособленчеством, непроходимой глупостью и набором стереотипов.

Я тут же устыдилась собственной злобности и постаралась смягчить свои слишком резкие суждения, подобрав им оправдания:

Я же этих людей не знаю, мне неизвестны их мотивы, напрасно я их осуждаю. (Я как бы выразила сочувствие, чтобы простить себе свою злость.)

Они так жалко выглядят из-за формата передачи, телевидение воздействует на людей как алкоголь: они глупеют (правдоподобно, но недоказуемо).

Досада сделала тебя желчной, ты видишь все в черном свете (обвинение предъявлено мне, это неправильно).

Судя по последним данным, тебе ничего подобного не грозит, потому что ты никого не интересуешь (реалистично и потому особенно обидно).

Я все никак не могла расстаться с этой последней мыслью, а тем временем ерунда кончилась, и началась моя любимая утренняя передача. Одна из самых моих любимых, и на то есть две причины.

Первая – атмосфера добродушия и веселья, которую создают участники. Мне нравится воображать, что я тоже одна из них. Я знаток своей темы, отлично и убедительно говорю, вижу, как завоевываю симпатии телезрителей меткими замечаниями, блещу чувством юмора, им нравится, какая я умная. И тут же мои умные мозги уничтожают чудную фантазию, подсунув ехидный вопрос: о чем это ты там будешь рассуждать, если ничего-то ты не знаешь, ни в чем не разбираешься? Разве что в одинокой жизни. И что? Этого мало? Я могла бы рассказать о трудностях одиночества, о надежде встретить свою любовь, о печальных опытах, которыми пестрит жизнь тех, кто пытается от него избавиться. Тема, возможно, невеселая, но я подавала бы ее с юмором, с простодушной непосредственностью… Потому что уверена: чувство юмора у меня есть… А вот непосредственности, которая помогла бы другим его заметить, нет.

Вторая причина – обаяние ведущего. Ему лет шестьдесят (а может, семьдесят?). Элегантный, образованный, остроумный, я последнее время только о нем и думаю. Конечно, я знаю, что любому, кто не угнетен чувством эмоционального одиночества, покажется странным мое увлечение человеком, который настолько старше меня. Но для меня разница в возрасте представилась вдруг как раз особым достоинством. Я своей внешностью не привлекаю внимания ровесников (может, виной всему отсутствие стиля, или, может, отсутствие индивидуальности, а может, и того и другого вместе), и поэтому я подумала: а что, если у меня будет больше успеха у человека постарше, не такого притязательного (потому что он уже не пользуется былым успехом), которому придаст цены в собственных глазах присутствие рядом гораздо более молодой женщины? Уверена, что все женщины в моем положении оценили бы эту ситуацию именно так (во всяком случае, те, кто чувствует себя особенно безнадежно).

В общем, приходится иметь в виду следующее: тридцатилетних мужчин привлекают двадцатилетние красотки без морщинок и мыслей о биологических часах. Стало быть, у тех, кто, как я, покинул зеленую лужайку юности и оказался на нейтральной территории по части любовных привязанностей и секса, остается две возможности.

Завышать ценность собственной зрелости среди юнцов, которые ищут приключений, притворяться женщиной-вамп и быть игрушкой в руках мальчишек, не сумев найти полноценного партнера.

Или предоставить свою относительную молодость мужчине в возрасте, ностальгирующему по искусству соблазнять.

Два диаметрально противоположных выхода, с совершенно разными мотивациями, а значит, и с совершенно разными взаимоотношениями.

В первом случае: ни крупицы романтики, безудержный секс и никакого будущего. Во втором: возвышенные отношения, романтизма хоть отбавляй, секс ограниченный и никакого материнства.

Но если говорить честно, я недостаточно раскованна, чтобы стать игрушкой набирающего опыт подмастерья, но и еще недостаточно отчаялась, чтобы мириться с возрастными особенностями пожилого партнера: переменами в настроении в зависимости от приливов и отливов мужественности, запахом туалетной воды прошлого поколения (вроде «Олд Спайс» или «Ветивера»), похоронами друзей, а позже – проблемами с капризной простатой и поиском дома для престарелых с симптомами Альцгеймера.

Любуясь пиджаком из твида на любимом телеведущем, я взглянула на часы внизу экрана и… поняла, что слишком долго блуждала в лабиринте нерешительности. Я уже опаздывала. А значит, первая проблема решена: я успею только быстренько ополоснуться, а затем надену блузку, костюм и побегу бегом вниз по лестнице.

* * *

Только я закрыла за собой входную дверь, как господин Бодрю распахнул свою. Новый знак, что сегодня Вселенная против меня.

– Мадемуазель Алина!

Я не стала напоминать ему, как меня зовут, постаравшись как можно вежливее от него избавиться.

– Извините, пожалуйста, но я…

– А вы знаете, что вчера случилось?

– Нет, но…

– Грабители проникли к одинокой женщине, избили ее и ограбили.

Господин Бодрю превратил свою паранойю в хобби и посвящает ему все свое свободное время (а его у него в достатке, поскольку он пенсионер), ему очень хочется, чтобы соседи считали его знатоком по части всевозможных опасностей и умения их избегать. Целыми днями, а возможно и ночами напролет – я так думаю – он читает про преступления, нападения, ограбления, изучает опасности, прикидывает, может ли стать их жертвой, изыскивает средства защиты. Он составил список людей, которые могут посягнуть на его жизнь и уж точно на его душевный покой. На первом месте среди них «чужаки» (это те, с кем он не знаком), затем «проходимцы» (это молодежь), «обдолбанные» (молодые французы), «дилеры» («понаехавшие»), «коммунисты» (все левые), «сборщики налогов» (они все подкуплены грязными политиканами). Он ощущает себя главной добычей приспешников зла и превратил свою квартиру в бастион с бронированной дверью («сувальдный, сейфовый замок и еще один с двойным запором», – объяснил он мне). Но как добросовестный солдат он желает распространить защитную зону на весь наш дом. И наша задача – укреплять свои «линии защиты», «принимая во внимание его советы» и «отдавая должное его опыту». Соседи делают вид, что слушаются его, пропуская мимо ушей его обличительные речи (здравый смысл нам всем подсказывает, что с сумасшедшими лучше дружить, особенно если в руках у них оружие).

– Смотрите, что я на днях приобрел, – объявил он мне, показывая старинный пистолет.

Его «стратегия защиты» включала в себя и вооружение: в основном коллекционные экземпляры. Маленькие голубые глазки Бодрю ласково смотрели на пистолет, и каждая морщинка лучилась счастьем.

– Это модель 1833 года, национальной мануфактуры Шательро. Конечно, не самое эффективное оружие сегодня, но вполне способно опрокинуть негодяя на ковер. Пока, разумеется, не действует, но после починки будет как новенький. Возьмите, подержите в руках, полюбуйтесь, какая работа.

– Очень красивый, спасибо, но, к сожалению, надо бежать…

– А-а, конечно, конечно, – пробормотал он огорченно. – Я понимаю… вы на работу. Но будьте осторожнее в метро! Становитесь обязательно возле двери. Крепче держите сумку. Я слышал, что у чужаков теперь вошло в моду вырывать у людей из рук сумки!

– Конечно, я буду очень осторожна, не беспокойтесь! Хорошего дня!

Я помчалась вниз по лестнице и столкнулась нос к носу с Сандриной, она как раз проверяла почтовый ящик. Она кивнула мне с улыбкой, ожидая от меня улыбки в ответ.

– Привет! Прости! Опаздываю!

– Понимаю, – отозвалась она все с той же милой улыбкой.

Неужели сразу смирилась и не попытается меня задержать? Зная, какая она настойчивая, позвольте не поверить. И я не ошиблась.

– Что делаешь сегодня вечером? – крикнула она мне вдогонку, когда я уже закрывала дверь.

Сандрина – моя соседка, которая стала подругой. Хотя вообще-то я назвала бы ее скорее «подругой по несчастью». Она тоже одинокая и лет на пятнадцать старше меня. Сандрина часто зовет меня провести вечерок по-дружески или пойти куда-нибудь выпить по рюмочке. Она не раз всерьез меня выручала, когда я просто сходила с ума от одной только мысли, что опять останусь один на один с телевизором. Я благодарна ей за участие, но признаюсь как на духу, что иногда просто видеть ее не могу, потому что стану в точности такой же, если в ближайшие годы в моей жизни ничего не изменится. Сандрина оставила надежду встретить свою любовь и сосредоточилась на мелких радостях, которыми подпитывает себя день за днем: покупает себе пирожные в дорогой кондитерской, ходит на премьеры фильмов в кино, читает романы Марка Леви, как только они выйдут. Поэтому, когда я способна сама справиться с депрессией, я избегаю встреч с Сандриной.

– Еще не знаю! Обсудим позже, я опаздываю.

– Приходи ко мне! У меня на ужин будут вкусняшки, мы чудненько посидим за теликом!

«Чудненько посидим за теликом!» У меня чуть слезы не брызнули!

– Посмотрим… Я тебе позвоню.

– Да ты послушай! Я еще не решила, что будем смотреть, но уж точно супер-пупер для двух кисонек, тем более что погода шизанутая.

Сандрина застряла на жаргоне своей молодости, так что мне порой приходится на секунду задуматься, прежде чем до меня дойдет, что она имеет в виду.

Мне бы ей сказать, чтобы не напрягалась, но я смалодушничала.

Сандрина ходит на работу. Работает в архиве какой-то организации и по восемь часов в день раскладывает по полкам документы, которые получает по электронной почте. В качестве единственного коллеги у нее жалкий инвалид Андре, человек очень веселого характера, который достает ее своими шутками. Сандрина женщина солидная (не хочу называть ее толстухой, потому что сама она считает, что своим весом обязана склонности к эпикурейству). Она не красится и одевается кое-как. Посмотришь на ее балахоны – и сразу понимаешь, что в одежде она прежде всего ценит удобство. Вообще-то это тоже у нас общее, мне тоже нет дела до окружающих, что бы они там обо мне ни думали. Хотя, конечно, я не ношу легинсы, как она (хотела бы я, чтобы кто-нибудь мне объяснил, почему толстые женщины считают, что штанишки в облипку выглядят на них эстетично), не ношу расклешенные джинсы и уж, конечно, не ношу футболок с шутливыми надписями (типа «Каждой работе свое пиво», «Сегодня не могу, сегодня плаваю»). Мне повезло, потому что я ношу именно то, что мне положено носить у нас на работе. Так сложилось, что ассистентки секретарши ходят в классических костюмах и скромных блузках, так что мне не страшны никакие модные выверты. Я ношу «смирительные костюмы», как сказала мне как-то Далия, чья поразительная непосредственность может сравниться лишь с ее же простодушием.

В общем, наш дом – своеобразный паноптикум, источник бесценного материала для антропологов, социологов и психоаналитиков, исследующих «поведенческие отклонения городского населения».

* * *

Метро.

Я научилась ценить получасовое погружение в хаос парижской фауны. Поначалу, когда я только приехала в столицу, я сосредотачивалась на толчках, недовольных лицах, проявлениях агрессии, телесных запахах, и каждая поездка была для меня опасной и неприятной. Но привычка взяла свое, и я стала использовать свои полчаса в метро на то, что мне лучше всего удается: на собственные фантазии и наблюдение исподтишка за окружающими, на попытки разгадать, как они живут, представить себе их радости, заботы, их квартиры. Я еду и беру в долг чужие жизни. Если я вдруг вижу перед собой симпатичного мужчину, то позволяю себе внедриться в его вселенную. Сажусь напротив него в ресторане, в горном шале, в центре райского острова или обхожусь обстановкой попроще, просто прихожу к нему в квартиру, и мы с ним разговариваем или… занимаемся любовью (но это случается редко, моя паранойя быстренько наводит меня на мысль, что окружающие догадываются, о чем я думаю). И еще я обычно думаю, что в один прекрасный день кто-нибудь из них меня непременно окликнет (свидетельство натужного оптимизма: до сих пор меня окликали только бомжи и музыканты со шляпой). И еще я сравниваю себя с другими женщинами в вагоне. Неужели я менее привлекательна, чем вот эта сорокалетняя женщина в полном расцвете сил? Не может быть, чтобы фигура у меня была хуже, чем вот у той девушки с лукавыми глазками? А если бы у меня был вот такой рот? А такая грудь?.. А такая манера держаться?..

Сравнения вообще-то редко оказываются в мою пользу.

* * *

На работу успела вовремя. В здании времен Османа^[2] SCAD занимает три верхних этажа, наша работа – съемка телепередач и документальных фильмов. Профанам кажется, что нет работы интереснее: креативность, актеры, пресса, командировки. Может, для кого-то оно и так, но уж точно не для меня. Я работаю помощником финансового и административного директора, человека мрачного, амбициозного и сварливого, которого креативщики без устали поносят за узкие бюджетные рамки, мешающие их творческому полету. Моему начальнику очень бы хотелось занимать более благополучный пост в главной дирекции холдинга, а не быть самой непопулярной и ненавистной фигурой в нашей компании. И то, что достается ему, он вываливает на меня. Фантену – это его фамилия – я с первого взгляда не понравилась. Меня достали его придирки. Я готова была уволиться, не дождавшись конца испытательного срока, но подчинилась необходимости и осталась. Хотя и пообещала себе уйти при первой же возможности. Очень жаль, что возможности, как и мужчины, не возникают по волшебству. И я так до сих пор и не собралась поискать себе другую работу, все откладываю со дня на день рассылку резюме и прохожу мимо сайтов с вакансиями, требующими моего уровня образования.

После нескольких недель ночных кошмаров и дневных ужасов я стала учиться отстраняться. И приспосабливаться. Я хожу на работу, как спускалась бы в старое время в шахту: из крайней необходимости и чувства профессионального долга. И еще меня поддерживает иллюзия, что мне для чего-то нужен этот травмирующий опыт и я, возможно, стану очень ценным работником в каком-нибудь другом месте (скорее всего, на ринге в боксерском клубе…)

В восемь двадцать я поздоровалась с девушками, которые дежурят у нас на входе, и они, как обычно, буркнули мне что-то нечленораздельное, не потрудившись вежливо ответить. В восемь двадцать пять я подошла к автомату с горячими напитками. В восемь тридцать поставила чашку с кофе на стол Фантена, получив невнятное бормотанье вместо приветствия и благодарности. В восемь тридцать одну он пробурчал, что кофе – просто помои. В восемь тридцать пять я уселась перед экраном своего компьютера, прихлебывая чай. Таков ритуал, с которого начинается каждый рабочий день, предназначенный для того, чтобы испортить мне настроение.

В девять часов начальник отправляется на планерку, готовясь ознакомить всех с новыми сокращениями бюджетных расходов, которые позволят нам выйти на новые рубежи с двузначными показателями роста. А я, пока его нет, смогу позвонить Марианне.

– Как дела, зая? – слышу ее веселый голос.

– Как обычно.

– Что нового мне расскажешь?

Так себе вопрос. Зачем меня лишний раз тыкать носом в ничтожность и пустоту моей жизни?

– Ничего. А ты мне?

– Энзо опять за свое. Не хочет обедать в столовой, «там невкусно, и взрослые его достают».

Мы с Марианной дружим с первого класса. Она замужем, у нее двое детей: Стелле – восемь, Энзо – шесть. У нее чудесная семья, замечательный муж, интересная работа. До тех пор, пока наши надежды живы, счастливая женщина для нас – как путеводная звезда, горючее для грез и мечтаний. Но если надежды уплыли, их счастье немного выводит из себя, ясно показывая, до чего же ты жалкая неудачница (и ты рыдаешь одна в постели, слушая Уильяма Шеллера^[3] «Почему счастливые всегда чуть-чуть спесивые?»). (Я прекрасно знаю, что мои музыкальные пристрастия под стать моим костюмам, они отстали от моды.) Мне иногда начинает казаться, что Марианна продолжает со мной дружить из жалости, или – что еще гораздо хуже – потому, что рядом со мной, рохлей, хорошо видно, как она умеет взяться за дело и добиться всего, чего захочет. Да нет, я знаю, у нас с ней дружба настоящая, искренняя, мы делимся секретами и скучаем друг без друга. С тех пор как я перебралась в Париж, а она в Тулузу, где работает ее муж, мы созваниваемся. Я боялась, что время и расстояние украдут у меня подругу, но она, к моему крайнему удивлению, меня не бросила.

Мой переезд в столицу она сочла сказочной удачей! Подумать только, Париж! Праздник, театры, концерты, знаменитости… Неужели она искренне верила, что я буду вращаться в высших кругах? Что после того, как я окунусь в бурлящую культурную жизнь, куколка станет бабочкой?

Но что бы она ни думала о моей бесцветной жизни, она искренне радовалась моим звонкам. Настоящий друг, иначе не скажешь!

– Как провела выходные? – поспешила я спросить, боясь, как бы лучик ее любопытства не потревожил пустую сцену моей жалкой жизни.

– Я бы сказала, с удовольствием. Представляешь, мы обедали в саду на свежем воздухе.

Они живут в чудесном доме с бассейном (зарабатывают семь тысяч евро в месяц на двоих).

– Класс!

– А ты как? – Она вернула мой вопрос, рассчитывая услышать что-то интересненькое.

– Да ничего… Ой нет, ходила на выставку.

– С кем?

– Одна.

– Отлично. (Ее «отлично» означало, что она не удивлена и не хочет проворачивать нож в ране.) Погода была хорошая? (Упоминание о погоде – невольный намек на то, что беседа начинает утомлять.)

– Плохая.

Марианна вздохнула.

– Ты посмотрела, что я тебе прислала? – спросила она.

– Да, конечно, спасибо большое, – соврала я.

Она прислала мне шарф, связанный ее бабушкой – весьма своеобразной и не без странностей старушкой, которая только и делает, что с утра до ночи вяжет, собираясь, как видно, обвязать всю свою семью. Я положила сверток в прихожей и, честно говоря, сразу о нем забыла.

– Бабушка по-прежнему считает тебя маленькой девочкой. И думает, что в Париже шарф тебе очень пригодится. А что у тебя еще? Есть кто-нибудь на примете? (Имеется в виду какой-нибудь молодой человек. Она что, все еще надеется? Сейчас мы быстро покончим со всеми ее надеждами.)

– Никого.

– А красавчик курьер? Он оказывает тебе внимание?

– Он больше к нам не ходит. Фантен пересмотрел контракты с поставщиками, и курьеры теперь у нас не появляются.

Вообще-то историю с курьером я приукрасила. И курьер не был красавчиком, да и внимания особого мне не оказывал. Просто приходил славный веселый паренек и шутил со всеми подряд. Но мне нравилось, когда он приходил, разбавляя однообразие моих рабочих дней. И меня смешили его шутки. Мне надоело, что мне вечно нечего рассказать подруге, и я расцветила рассказ взаимной симпатией.

– А ты собираешься приехать к нам этим летом?

Что-то в ее голосе навело меня на мысль, что она, разговаривая со мной, занята еще чем-то.

– Я еще не выясняла, когда у меня отпуск.

– Так давай, поторапливайся! У меня полно молодых людей, которых мне не терпится тебе представить!

– Там видно будет.

– Ненавижу такие ответы! «Посмотрим! Пока не знаю! Будет видно!» Эй, Алиса, давай шевелись.

– Прошу тебя, не начинай, – взмолилась я.

– А ты меня не зли, у тебя голос несчастной жертвы!

– Извини, я не подумала…

– И перестань извиняться. Я на тебя не сержусь. Ты же не меня обижаешь! Это ты скрипишь у себя в конторе! Ты позволяешь хамить своему начальнику! У тебя, похоже, нет друзей! Ты тоскуешь по выходным и, похоже, пальцем не шевельнешь, чтобы как-то это исправить!

– Картина суровая… Но справедливая.

– Так что тебя держит в Париже, в этой ловушке для дураков?!

– Малодушие.

Мой ответ ее ошеломил, а меня потряс. Я нечаянно нашла ключ ко всем своим неудачам. Слезы брызнули у меня из глаз, а голос стал хриплым.

– Прости меня, зайка… Я наговорила лишнего, – заговорила Марианна, почувствовав в моем голосе что-то вроде отчаяния.

– Да нет, все нормально.

– Я злюсь, потому что ты заслуживаешь лучшего. У тебя такой диплом, а ты пропадаешь в этой дыре! Такая хорошенькая, и не умеешь себя подать. Терпишь все, что на тебя валится, как будто должна расплачиваться за какой-то тяжкий грех. Вот если бы ты взяла и…

Взяла. Волшебное слово. И что я должна взять? Я спросила.

– Надо переменить образ жизни. Выходить! Бывать на людях! Подумаешь, одна! Пойди в кафе, выпей рюмочку! Вот увидишь, появятся знакомые! Если только ты не наденешь свой унылый костюм и тапки, а не туфли на каблуках!

Я оглядела свой костюм и безудержно расхохоталась, между делом разрядив обстановку. (Но мгновенный переход от слез к смеху тоже, между прочим, один из симптомов депрессии.)

– Если бы дело было в костюмах, Марианна! Не нравлюсь я сама. Мужчины на меня не смотрят. Кому нужна жалкая хромуша!

– Алиса! Не играй со мной в несчастную сироту! Ты хорошенькая, но не хочешь собой заняться. А о твоей хромоте нужно знать заранее, чтобы ее заметить. Так что прекрати искать оправдания! Тебе нужно выходить!

– Сегодня я иду к Сандрине в гости! – пробурчала я, сама не зная, что имею в виду: то ли что я все-таки выхожу на люди, то ли жалуясь на ничтожность своего окружения.

– Это к той, что разговаривает на жаргоне наших мамочек? Значит, тебя накормят «обедиком» и узнают твои «новостишки»? Но если ты считаешь, что для тебя это выход, то ты ошибаешься, – с шутливой торжественностью предостерегла меня Марианна.

– Не знаю, что я считаю. Мы с ней сто лет не виделись, – отозвалась я в том же шутливом тоне, стараясь показать, что настроена позитивно. – Может, визит к ней не большой подарок, но я ее люблю. А уж что мы себе «настряпаем» – это тайна, покрытая мраком.

От ее смеха мне стало веселее, хотя я и чувствовала себя виноватой, что привираю своей любимой подружке.

После разговора с подругой мне стало еще грустнее, и я отправилась в общую комнату налить себе вторую чашку чая.

Все девицы были уже там (я имею в виду поклонниц моего кузена и обожательниц капсульных кофемашин). Поцелуи, милые улыбки, пустые фразы. У нас примерно одинаковые должности, но у них начальники повежливее и работа поживее. Они сбились в стайку, каждый день обедают вместе и иногда куда-то вместе выходят. Ольга из них самая видная. Высокая стройная блондинка, и одевается элегантно. Умница, каких мало, и характера не занимать. Мужики сразу облизываются, но попробуй они поухаживать или, не дай бог, нагрубить – получат, мало не покажется. Всем уже известно, чем дело кончится, и все ее побаиваются. К тому же она помощница самого генерального, так что еще боятся, что она повлияет на его решения. Злые языки говорят, что она была его любовницей.

Кандис, очень даже ничего – шатенка среднего роста с высветленными прядями и весьма фигуристая. Она помощница директора по производству. Ольга – ее идеал. Но характер у нее непостоянный, и ее неразборчивость известна всем, так что до Ольги ей ни за что не дотянуться.

И, наконец, Далия, помощница руководительницы отдела творческих программ. Она… я бы сказала, с особенностями. Она такая простая – ей не приходит в голову, что люди иногда могут шутить, и к тому же она понятия не имеет о деликатности, так что легко становится добычей нахрапистых и прямолинейных представителей мужского пола. Она всегда на высоких каблуках, потому что маленького роста, а ее юбочки и кофточки – прямое приглашение мужчине пропустить по стаканчику, это если он обходительный, а если нет, то сразу в постель. И, кажется, она охотно принимает и то и другое.

Одинаковые должности – естественное основание для объединения, создания, так скажем, своеобразного братства, которое позволяет каждому думать, что он под защитой, может получить толковый совет, а при необходимости все сплотятся, обороняя общие профессиональные интересы. На самом деле в подобных компаниях и речи нет ни о каких профессиональных интересах или рабочих стратегиях. Главное – тусовка, и с первой минуты становится ясно, вписываешься ты в нее или нет. В случае со мной сразу стало ясно, что нет. Когда я только пришла, они несколько раз пригласили меня пообедать с ними, но я оказалась скучной компанией, только ела и улыбалась, и меня быстренько вычеркнули. (Интерес снова вспыхнул ненадолго, когда приехал мой кузен.) Я, когда меня вычеркнули, только обрадовалась, среди них я чувствовала скорее неловкость (и зачем, собственно, стараться быть в компании, если тебе в ней не по себе?). Да и обедать каждый день в ресторане мне было не по карману. К концу месяца с деньгами всегда было туговато, и вообще я предпочитаю не тратиться на еду, а сходить лучше в театр или на выставку.

Редкие вспышки их интереса ко мне всегда совпадали с корпоративными землетрясениями, к которым Фантен имел непосредственное отношение. Они надеялись разжиться у меня информацией, аппетитными сплетнями, но оказалось, что доносы и пересуды – не моя стихия, что еще больше увеличило мою непопулярность. Девушки сочли, что я «недостойна» принадлежать к их клану избранных.

Кое-как они терпели меня во время коротких перерывов на кофе, но и тут я им, по всей видимости, мешала. Смех стихал, разговоры смолкали, и они вежливо дожидались, когда я налью себе чай и исчезну, чтобы продолжать болтать и смеяться.

После подобных случаев я воображала, что поднялась на четвертую ступеньку ЛОР (лестницы общительности на работе). С ее помощью я определяю, какой интерес представляю для коллег (можете не гуглить, ЛОР – мое изобретение и пользуюсь им только я). Он состоит из десяти уровней:

первый уровень: с вами здороваются (на нем я нахожусь с дежурными на входе);

второй уровень: с вами здороваются, называя по имени (потому что запомнили ваше имя);

третий уровень: с вами обмениваются положенными банальностями («Как дела? Что новенького? Ну и погода! Где ты купила такое платье?». Последний вопрос мне никогда не задавали. А если бы вдруг спросили, то для того, чтобы обходить этот магазин подальше);

четвертый уровень: вам предлагают выпить вместе чашку кофе из кофемашины;

пятый уровень: всерьез интересуются вашим мнением по поводу серьезных вопросов: политических новостей, экономики, общественных событий (потому что ваше мнение интересно. Если речь о работе, это не считается);

шестой уровень: вам предлагают вместе пообедать;

седьмой уровень: с вами делятся секретами;

восьмой уровень: у вас просят номер телефона, чтобы обмениваться сообщениями;

девятый уровень: вас приглашают на вечеринку с коллегами;

десятый уровень: вам предлагают совместные планы на выходные.

Если вы не устояли перед искушением, встали на эту лестницу и застряли между первой и пятой ступеньками, не паникуйте. Скажите себе, что ваша жизнь не сводится к одной лишь работе (в моем случае аргумент никудышный). А если находитесь между шестой и десятой ступеньками, постарайтесь по-честному определить искренность возникших взаимоотношений. Немного прозорливости – и вы, я уверена, уже не будете в таком восторге (ладно, вполне возможно, я завидую).

В общем, с девочками я, скорее всего, застряла на третьей ступеньке. И сегодняшним утром, дожидаясь, пока моя чашка наполнится, я с рассеянным видом слушала их разговор, чтобы они не почувствовали себя обязанными привлекать к нему и меня.

А они, как обычно, устроили любимый конкурс: «Кто лучше всех провел уик-энд?», стараясь перещеголять одна другую рассказами о фантастически увлекательных выходных.

Интересно, как им удается позволять себе столько развлечений? Даже если зарплата у них гораздо выше моей, как они ухитряются покупать себе такую красивую одежду, так часто ходить к парикмахеру, пользоваться такой косметикой и так часто куда-то выходить?! Ответ очевиден: за спиной стоит заботливый мужчина (и, возможно, не один), и резвятся они среди богатых.

И вот в это утро Ольга обратилась ко мне.

– А у тебя, Алиса, как прошли выходные? (Вопрос третьей ступеньки.)

Они все обернулись ко мне с заинтересованными улыбками, словно ожидая, что хоть раз в жизни я их удивлю. Я запаниковала, но постаралась сохранить лицо. Чуть было не заговорила про выставку, но вовремя вспомнила, что выставка для них пустая и постыдная потеря времени в городе, где столько возможностей развлечься. Что-нибудь наврать? Нет, врать я не умею.

– Как обычно. Ничего особенного.

– А все-таки, – настаивала Кандис. – Чем ты занималась на выходных?

Постирала белье, начала читать новый роман. Вечер пятницы провела за телевизором, погладила белье, читала роман, сходила и поплавала в городском бассейне, вечером в субботу снова смотрела телевизор. С утра в воскресенье сходила на рынок, дочитала роман, потом опять смотрела телевизор, поплакала в постели перед сном. И что? Перечислить все, что я делала? Очень интересно!

– Читала, занималась спортом.

– Это здорово, – одобрила Кандис, обескураженная пустотой моей жизни. – Нет, я серьезно, спорт – это здорово.

– Да, конечно, спорт – это здоровье, – подхватила я.

И получила бы на международном конкурсе банальностей первую премию.

– А я вот не читаю, – сообщила Далия, словно чтение представляло собой весьма опасное занятие.

– Кто бы сомневался! – фыркнула Кандис.

– Нет, я читаю… всякие рекламные журналы, – вспомнила Далия. – Отдыхаешь и заодно узнаешь много полезного.

– Алиса имеет в виду совсем другое чтение, – заметила Кандис.

– Что ты сейчас читаешь? – поинтересовалась Ольга.

Я побледнела.

– Мисиму. Это японский писатель.

Они уставились на меня так, словно я сообщила им, что у меня рак груди.

– Ты знаешь японский? – удивилась Далия, уже даже с некоторым восхищением.

Ольга и Кандис перевели разочарованные взгляды с меня на свою приятельницу.

– Я что, глупость сказала?

– Очень жаль, но мне пора, – подала я голос, воспользовавшись моментом. – Срочно нужно подготовить кое-какие документы.

И опять я у себя, в рабочей комнате, пью понемножку чай и разглядываю парижские крыши. Я люблю этот город, но знаю, что без взаимности. Парижу до меня никакого дела, я бесполезна для его миссии светоча всей страны, одаряющего ее красотой и культурностью.

Что же со мной не так? Почему у меня не получается жить нормальной жизнью? Почему я не завела себе множество друзей, не хожу на вечеринки, не радуюсь всяким пустякам, громко не болтаю и не хохочу, даже если не очень-то смешно? А между прочим в детстве я была очень милой восторженной девочкой. И в школе меня, несмотря на застенчивость, любили. Я и мальчикам нравилась и дружила с самым красивым в школе. А потом я попала в аварию, и счастливый период в моей жизни закончился. Пробуждение было горьким. Эдуар меня бросил. Он уехал учиться в Америку и больше ни разу не дал о себе знать. Как же мне было плохо! Рана кровоточила, я ненавидела весь мир. Я ушла с головой в учебу и получила степень магистра по управлению бизнесом. Я и не заметила, как погасла, стала – чего уж там скрывать? – отвратительной злобной занудой. Годы шли, ничем не радуя и не удивляя. Эдуар на Фейсбуке писал о своей новой жизни. Несколько лет спустя я отправила ему сообщение. Примерно в таком духе: «Привет!! Как ты? Что поделываешь?» – в стиле счастливой, довольной девицы, у которой все лучше некуда. Он мне не ответил. На что я надеялась? Что он мне напишет: «Счастлив получить от тебя сообщение! Оно воскресило во мне любовь, которую я испытывал только к тебе! Сажусь в первый же самолет и лечу к тебе, мы продолжим историю нашей любви, которая оборвалась, когда я улетел». Нет, конечно. Но хотя бы слово в ответ, чтобы стало понятно, что я для него что-то значила, что у него тоже осталась ностальгия, что я не выдумала нашу с ним историю. Но если быть честной, моя жизнь рухнула вовсе не в один непрекрасный день из-за какого-то фатального события. Я не могу сказать, что ее загубил тот безответственный лихач, который на меня наехал, или непостоянный забывчивый возлюбленный. Нет, дело было во мне самой, это я постепенно погрязла в рутине, не сумев найти свою собственную дорогу, свое будущее. Но как понять, куда идти, когда не понимаешь, кто ты есть?

* * *

В полдень я быстренько съедаю на рабочем месте салат, купленный в магазине на углу, и отправляюсь прогуляться. Погода, прямо скажем, радует – на улице полно народа, всем хочется порадоваться солнышку, разнежившейся осени. Я усаживаюсь на террасе «Малыша Пьеро», собираясь выпить чашечку чая, которую принесет мой любимый официант. Но сегодня я его что-то не вижу. Он что, взял выходной? Или заболел? Надеюсь, что не уволился. Уго – важная частичка моего дня, он поддерживает иллюзию, что я все же принадлежу к некой общности, вписана в действительность, и в ней у меня есть свое собственное место, хоть бы и откидное. Разумеется, между нами нет ничего особенного, но мне нравится, как он улыбается при виде меня. А когда я сажусь, он спешит ко мне с жасминовым чаем (я вообще-то люблю пробовать разное, но тут я не решаюсь лишить его удовольствия помнить мой самый первый заказ, и здесь я всегда пью чай с жасмином). А он всегда говорит мне что-то приятное, делает комплимент, и у меня на сердце сразу теплеет. Например: «Как дела у моей самой красивой посетительницы?» или: «Я вас ждал с нетерпением! Боялся, что сегодня вы не придете!..» При этом – я же не идиотка – я прекрасно знаю, что он так же мил и любезен с другими клиентками и заботится в первую очередь о чаевых. Но его улыбка, его комплименты предназначаются именно мне. Он не вычеркивает меня из общего списка. Отсутствие Уго для меня – новое разочарование. Нет, от этого дня только и жди беды.

* * *

Я возвращаюсь к себе в отдел, и на меня накидывается начальник. Все, что я сделала, никуда не годится: отчет – невразумительная каша, слайды для его доклада – непонятные. Где письма, которые он ждет на подпись? Неужели их еще не подготовили? Я не говорю ни слова и делаю вид, что беру на карандаш его замечания, чтобы все как можно скорее исправить. У меня перехватило дыхание, я поворачиваюсь, чтобы идти к себе, и тут вдруг он меня окликает:

– Алиса!

– Да?

– У вас что-то не ладится? – неожиданно спрашивает он сладким голосом.

И я, как последняя дурочка, решаю, что он нежданно-негаданно проникся ко мне сочувствием. По счастью, я не успеваю ему ничего ответить, а могла бы чуть ли не расплакаться и начать жаловаться на свою разнесчастную жизнь. А он тут же продолжает:

– У меня единственного из директоров такая нескладная помощница! Я молчу, потому что я воспитанный человек, но поверьте, даже моему терпению есть предел!

Идеальный сценарий: я высоко поднимаю голову и заявляю, что мне не повезло, я попала в самый бестолковый, самый непрофессиональный отдел, из-за чего все его презирают и ненавидят. И не будь моя работа такой безупречной, все бы давно поняли, что имеют дело с жалким подобием Растиньяка, чьи непомерные амбиции могут сравниться только с его такой же непомерной глупостью, из-за которой он никогда не получит того места, на какое метит.

Но я, как обычно, удовольствовалась тем, что удается мне лучше всего: опустила голову и ушла, не сказав ни слова.

* * *

Этим вечером я ползла на свой четвертый и хотела только одного: погрузиться в ленивую вечернюю бездумность, растворившись в своей усталости. Вот сейчас приму душ, проглочу калорийный ужин и уставлюсь в телевизор, а глупейшая передача обезболит мои нейроны, чтобы не мучили меня флэшбэками моих горестей. Однако Сандрина уже поджидала меня на пороге своей квартиры.

– Придешь ко мне ужинать, лапуля?

Я не просто помрачнела, я разозлилась.

– Нет, Сандрина. Очень устала.

– Да? А я-то ведь купила…

– Жаль, мне правда хочется побыть одной, – прервала я ее, уже не скрывая раздражения.

Думаю, всем известен несправедливый закон, по которому гнев против сильных, которых мы боимся, мы вымещаем на слабых. Сандрина пала его жертвой.

– Ладно, ладно, – заторопилась она. – Пожалуйста, не сердись. Но если у тебя проблемы, могли бы обсудить…

– Нет, все в порядке, просто я мертвая от усталости.

И я закрыла за собой дверь квартиры.

Я приняла душ и приготовила себе поднос с ужином. Принялась жевать и заглянула в Фейсбук, что свидетельствовало о тлеющей во мне искорке оптимизма. Если честно, когда я захожу на свою страничку, то всегда надеюсь на неожиданное послание, чудесную просьбу о моей дружбе… Дурацкое ожидание, никогда ничего подобного еще не случалось. И я, пробежав по статусам разных добрых людей, которые так и кричат всему миру о своем счастье, всегда уходила из Сети еще более разочарованная и раздосадованная. Потому что на Фейсбуке все счастливы. По самым разным причинам, иногда даже вполне понятным («Через три дня улетаю в Мексику!», «Мой сын решил жениться!», «Я наконец получил диплом!»). Иногда ребяческим: «Пирог с яблоками получился суперский!», «Вечером иду с подругами в уютный ресторанчик», «А какая у меня новая прическа!..» Сколько тут выплывает нарциссизма и… притворства. Нарциссы стремятся сделать из своей жизни спектакль. А притворщики делают вид, что они его смотрят. Нарциссы рассказывают, чем заняты, постят фотографии и ждут от своей публики восторженных аплодисментов. Что тут скажешь? Я тоже провела немало времени, читая статусы и комментарии. (Когда своей жизни нет, суешь нос в чужую.) На абсолютно дурацкие сообщения откликались: «Гениально!», «Как тебе повезло!», «Шикардос!» Фотографии получали: «Вау!», «Потрясная!», «Обалденная стрижка!», даже если внешность и одного доброго слова не стоила. (У меня злой язык или я проницательна?) (Или у меня злой язык, потому что я проницательна?) Короче, себе в утешение я противопоставляю этому потоку глупостей искренность. И моя искренность искренне мне советует не выкладывать никаких постов. А чем мне, собственно, хвалиться? Со мной ничего замечательного не происходит. Выхожу я куда-то редко, в парикмахерскую хожу, когда волосы больше не слушаются. Проницательная, насмешливая и… если честно, завистливая.

Красный шарик дал мне понять, что пришло сообщение. Я открыла его, и мне стало очень стыдно: Марк Цукерберг сообщил мне, что Сандрина празднует сегодня свой день рождения, ей пятьдесят шесть лет. Вот почему она пригласила меня на ужин. А ничего не сказала, потому что не хотела, чтобы я тратилась на подарок. А я отправила ее куда подальше. И теперь она сидит одна со своим ужином и бутылкой вина или шампанского. Я зашла на страничку Сандрины: поздравил ее с днем рождения один человек, я думаю, племянник, в безличной форме, которую так любят подростки: HB (что означает Happy Birthday, с днем рождения.) Я почувствовала, как у меня перехватило дыхание, я вскочила, натянула спортивные брюки, схватила бутылку шампанского и, прежде чем захлопнуть дверь, сообразила, что могу взять подарок, который мне прислала Марианна.

Я почувствовала себя чуть ли не счастливой, оттого что спохватилась вовремя. День прошел отвратительно, но закончится по-хорошему, потому что завтра я бы чувствовала себя просто ужасно, сообразив, что огорчила Сандрину. Я избавила себя от чувства вины. И это здорово.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Разделы библиотеки

Любовные романы Любовные романы по темам Любовные романы по автору Современные любовные романы Исторические любовные романы Женские фильмы КулинарияСекреты красотыСонник

Страницы романа:Стр:1

1 2 3 4 5 6 7

0

/ 0 Гол.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10