Кафе «Поющий енот»

Юная девушка Иоланда ищет себя, свое место в мире и даже не смеет мечтать о любви – ее она воспринимает как полет на луну. Настолько далекой ей кажется возможность полюбить кого-то взаимно. Она не вписывается в привычные рамки и чувствует себя на обочине жизни, пока однажды из окна квартиры не замечает строительство кафе, которое совсем скоро наполнится удивительными людьми и станет ее вторым домом, где она научится быть собой.

Пролог

Кате, умеющей летать и рассказавшей мне о кофейном волшебстве

Пролог

На маленькой кухне сидели двое мужчин: один постарше, другой помоложе. Тот, что постарше, был очень светлым – не то седые, не то белокурые волосы, белесые брови и ресницы, бледная кожа. Тот, что помоложе, выглядел по-мальчишески: худощавый, живой, с шапкой растрепанных темных волос. Он был ярче Светлого, но при этом как бы слегка просвечивал и переливался, напоминая мираж.

– Дамы, как всегда, опаздывают, – меланхолично заметил Светлый.

– Вот именно, – произнес грудной женский голос, и в кухне появилась седовласая дама, тоже полупрозрачная и переливающаяся. Мужчины поднялись, приветствуя ее, она царственно махнула рукой:

– Давайте без церемоний! Ну что, начнем? – сказала дама.

Троица уселась вокруг кухонного стола, на котором горела одинокая свеча, и взялась за руки…

Часть 1

Иоланда. Фея Варенья

«Здравствуйте, меня зовут Иоланда. Мне уже двадцать лет, а я еще ничего не добилась – ни в жизни, ни в любви», – думаю, выступи я с таким заявлением в Клубе анонимных неудачников, сорвала бы аплодисменты. Но клуба такого нет, к сожалению. А зря! Потому что я действительно неудачница. И меня на самом деле зовут Иоланда. Это имечко придумал мой незабвенный папочка. Откуда он его выкопал, интересно?

Иоланда Викентьевна – красиво, конечно. Но очень уж изысканно. Иоланда, Йолка, Ёлка, Ёлочка. Но Ёлочкой меня называл только папа. Для мамы я всегда была Леной. И в школе тоже, а то бы задразнили. Я вполне могла бы поменять имя, получая паспорт, но решила сохранить как единственное папочкино наследство: он умер, когда мне не было и пяти. Вышел за сигаретами и не вернулся. Попал под машину. Долго не могла ему этого простить.

Мне страшно жаль, что я так мало помню свое раннее детство! Папа ушел и словно унес с собой весь свет и тепло, так что пришлось мне жить в сумерках и на вечном сквозняке. Наверно, именно тогда я и стала невидимой. Угрюмый, нелюдимый ребенок, старающийся занимать как можно меньше места в пространстве и не привлекать внимания окружающих. Конечно, все меня прекрасно видели, просто не обращали внимания. Все – это мама, ее постоянно сменяющиеся мужья, мои учителя и одноклассники. Я никого не интересовала, училась кое-как, взахлеб читала книжки и воображала себя Золушкой в ожидании Феи, которая так до сих пор и не явилась. Но я стараюсь не терять надежды. Не так уж много у меня надежд, чтобы разбрасываться ими направо и налево.

Когда мне исполнилось восемнадцать, мама посчитала свой родительский долг выполненным и с легким сердцем упорхнула за океан – в компании моего третьего отчима и сводного брата. Я осталась одна и не слишком горевала по этому поводу: никакого взаимопонимания у нас с мамой никогда не было, с отчимом тем более, а сводный брат меня вообще терпеть не мог. Правда, мама попыталась напоследок поговорить со мной по душам, но ничего хорошего из этого не вышло: я просто не стала слушать.

Что делать со своей жизнью, я не знала. Высшее образование мне не грозило: я и школу-то закончила еле-еле. А все потому, что чудовищно застенчива. Отвечать у доски, да и вообще разговаривать с людьми, – для меня мука смертная. Но письменные работы я всегда писала на «отлично». Добрые учителя старались не вызывать меня лишний раз, а остальные, коих было большинство, не вникали в мои переживания, и мне приходилось на потеху всему классу топтаться у доски, выдавливая из себя косноязычные фразы.

С работой тоже возникли проблемы. Сначала мне повезло: сразу после школы я устроилась в библиотеку, где продержалась полтора года. Со стыдом вспоминаю свой первый день: я так стеснялась, что почти все время просидела, уткнувшись в какой-то журнал. Но заведующая Лидия Матвеевна, одинокая старая дама, быстро меня раскусила и принялась опекать. Она подкармливала меня и потихоньку учила жизни, а я впервые осознала, что меня, оказывается, можно любить! Ни за что, просто так! Конечно, я из кожи вон лезла, стараясь показать, какая я хорошая. Но потом Лидию Матвеевну отправили на пенсию, а библиотеку закрыли. Читателей у нас и в самом деле было негусто. Еще год я прожила, ухаживая за Лидией Матвеевной – она совсем обезножела. За это время я сменила десяток работ, ни одна из которых мне не подходила – кассир, курьер, подсобный рабочий, уборщица. Везде хочешь не хочешь, а приходилось общаться с людьми. Я, конечно, немного нарастила шкурку, но и царапин на ней прибавилось.

А потом Лидия Матвеевна умерла, и я снова осталась совсем одна. Но не сразу: мне пришлось забрать ее кота, так что месяца два я радовалась его обществу. Кота звали Мальчик – толстый, белый, пушистый, желтоглазый, он был больше похож на какого-нибудь йети. Мы старались утешать друг друга, а иной раз и плакали вместе: Мальчик очень страдал без своей хозяйки, да еще оказался на старости лет в новом месте. И в один совсем не прекрасный день я, придя с работы, обнаружила его мертвое тельце – прямо в прихожей у двери, где он обычно меня встречал. Как я плакала! Я тайно похоронила его рядом с Лидией Матвеевной – они оба хотели бы этого, я знаю. Предаваясь горю, я забыла про работу, и меня уволили. Какое-то время я продержалась по привычке. Привычка жить иногда заменяет смысл жизни. Может, оно и к лучшему.

И вот я сидела без работы уже пять недель. Это еще хорошо, что было где сидеть: мама с отчимом напоследок купили мне крошечную однокомнатную квартирку в старом доме. Квартира угловая, но зато с высокими потолками и эркером. Мебели у меня практически не было: только огромный гардероб с зеркалом и большая двуспальная кровать, которые остались от прежней владелицы и не понадобились наследникам.

Деньги постепенно подошли к концу, так что питалась я в основном чаем с хлебом. Из дома не выходила, все время проводила на своем лежбище, закутавшись в шаль Лидии Матвеевны, и читала. Связанная крючком из разноцветных квадратов шаль, чайная чашка, расписанная нарциссами, и куча книжек – это все, что досталось мне в наследство. Да я вообще ни на что не претендовала, хотя родственники Лидии Матвеевны и подозревали меня в корыстных намерениях.

Устав читать, я уходила в эркер, залезала на подоконник и смотрела в окно. Ничего особенного там не происходило. С высоты пятого этажа я видела свой двор с детской площадкой, не слишком широкую улицу с машинами, светофорами и пешеходами и два длинных дома напротив, между которыми притулился совсем маленький одноэтажный домик, в котором на моей памяти чего только не было: булочная, кулинария, овощной магазин, салон связи, зал игровых автоматов, цветочная лавка…

В последнее время домик пустовал, но недавно вокруг него стала разворачиваться строительная суета: похоже, появился новый владелец или арендатор. Крышу перекрасили в шоколадный цвет, а стены – в песочный, и я сразу подумала, что там, наверно, будет кофейня. Я так увлеклась наблюдениями за домиком, что постепенно вычислила хозяина: мужчина лет сорока, с бритой налысо головой. Я не очень понимаю такую моду, но ему идет. Еще одним постоянным участником суеты был маленький восточный человек, кореец или японец. Внешний ремонт закончился, хозяйственная деятельность переместилась внутрь, наблюдать стало не за чем, и на меня снова навалилась тоска, да такая сильная, что я не могла спать – сидела, обхватив руками коленки, и подвывала от душевной боли.

Со сном у меня и раньше были проблемы. Бессонница – это когда не можешь заснуть. А когда не хочешь? Когда тянешь время изо всех сил, растягиваешь, как тянучку, длишь и длишь – потому что с этим днем уже все понятно и ничего нового не будет, он катится по инерции. И хотя вообще-то наступило «завтра», ты упорно цепляешься за это безопасное «сегодня», которое на самом деле уже «вчера»: еще немножко, еще чуть-чуть! Замереть, затаиться в этой узкой ночной щели между «вчера» и «завтра», спрятаться от грядущего, неведомого и опасного… Эти секунды принадлежат тебе и только тебе – потому что весь мир спит, и можно не беспокоиться, что он рухнет, можно расслабиться и успокоиться. Просто побыть одной. Но теперь-то одиночества у меня было хоть отбавляй! Может быть, слишком много?

Раньше мне как-то удавалось вытащить себя на прогулку, хотя бы за хлебом, но однажды я представила, что сейчас, подойдя к дому, увижу себя саму, смотрящую в окно, и мне стало страшно. Я обошла дом с другой стороны, чтобы не видеть собственных окон, и долго стояла перед входной дверью. Даже мелькнула безумная мысль позвонить – а вдруг она откроет?! Но все-таки как-то ухитрилась повернуть ключ в замке. Нырнула внутрь и стремительно промчалась по квартире, везде включая свет. Конечно, никакой второй меня там не было.

Это странное ощущение мучает меня с раннего детства. Всегда, когда я откуда-нибудь ухожу, мне мерещится, что я там осталась. Вторая я. Не знаю, как лучше объяснить. Я очень четко ощущаю собственную двойственность и плохо понимаю, как с этим жить, а главное – как управлять. Может, нас и должно было родиться двое? Но получилась одна я – Иоланда, прикинувшаяся Леной. Кстати, я и родилась под знаком Близнецов.

Еще несколько раз повторялась эта дурацкая заморочка, а потом я поняла: вполне может случиться, что я так и не смогу войти в квартиру и буду обречена вечно скитаться по улицам. Вообще-то у нас красивый город, в котором старинные особняки в стиле модерн чудесным образом соседствуют с панельными пятиэтажками, а кирпичные двухэтажные домики с черепичными крышами прекрасно уживаются с современными высотками. Много зелени: бульвары, два больших парка – в одном даже есть озерцо с лебедями и утками. Маленький зоопарк, два театра, цирк и множество магазинчиков и кафешек. А еще рынок и большой торговый центр с кинотеатром. Короче, есть где погулять такой любительнице глазеть по сторонам, как я.

Я очень люблю неспешно прогуливаться и «наблюдать жизнь». Особенно мне нравится то вечернее время, когда солнце уже село, но еще не совсем темно и свет уличных фонарей прозрачен, а огоньки машин и светофоров кажутся особенно яркими. В такие часы хорошо бродить по почти пустым улицам или ехать на переднем сиденье маршрутки. Вот маршрутка замирает на перекрестке: горит один красный для всех направлений, по полоскам зебры переходит улицу мальчик с мячом, он ведет мяч, стараясь попадать на полоску, а на переходе соседней улицы идет пара, ведя на поводке длинненькую и низенькую таксу, бодро семенящую лапками. Потом маршрутка проезжает вдоль березовой рощицы, призрачно прекрасной в сумерках, и какие-то белые мелкие цветы волшебно светятся внизу, в подлеске…

В детстве я пыталась пересказывать свои впечатления маме, но не нашла понимания. Вот папа бы меня понял! Но папы нет. Мама даже не всегда мне верила, считая, что я выдумываю, а это почему-то страшно ее раздражало. И я никак не могла объяснить, что говорю чистую правду. Я вообще врать не люблю, да и не умею. Например, однажды я шла из школы и увидела на зеленом газоне пятнистую кошку с разноцветными котятами: белый, черный, коричневый и один такой же пятнистый, как мамка. Было полное ощущение, что это кошкины пятна сползли со шкурки и превратились в котят. Иду дальше, вижу чуть вдалеке, как за поворот медленно уходит большой серый кот – слышно его громкое басовитое мяуканье, и в ту же секунду оттуда, так же мяукая, выезжает на велосипеде дяденька – круглолицый, в панамке и сером спортивном костюме. Словно кот за углом превратился в человека. А мама ничему не поверила: ни разноцветным котятам, ни мяукающему дяденьке. Мне было так обидно!

Да, гулять я любила. Но возвращаться домой тоже. Так что мне вовсе не хотелось превращаться в бомжа, тем более что конец марта и начало апреля выдались на редкость дождливыми. Но, похоже, такая опасность мне грозила. И я не стала больше рисковать, заказывая на дом все, что нужно. Пока были деньги. Сейчас у меня осталось всего 432 рубля 57 копеек. Негусто. Мама, конечно, присылала мне время от времени переводы и даже посылки. Раз в полгода примерно. Последний перевод был в конце декабря – что-то вроде новогоднего подарка. Так что следующую «матпомощь» – «мампомощь»! – можно было ожидать только в июне. К моему дню рождения, не раньше. А до июня еще дожить надо. Или не надо? Отчаянье овладело мной. Оно струилось в моих жилах вместо крови, я дышала им вместо воздуха…

В общем, сидела я на диване, сидела, а потом подумала: может, хватит с меня? Зачем вообще живу, непонятно. Толку от меня никакого, только зря мучаюсь. Встала, направилась к окну и замерла. Потому что вспомнила про улитку. Ну да, у меня есть ручная улитка. Я нашла ее в кочанном салате, когда работала в овощном магазине. Маленькая такая, смешная! Ползает, трогательные рожки высовывает. Вообще-то это глазки, а не рожки. Назвала я улитку Маней, поселила в стеклянной банке, устроила ей там миниатюрный лесочек. Постучу по стеклу: «Привет, Маня!» Она мне кивает: «Привет». Ну, или мне так кажется, что кивает. И на кого я покину свою Маню? Она же без меня пропадет! В общем, я передумала прыгать в окно. Решила, что еще поживу. Вот подрастет Маня, настанет лето, я выпущу ее в пампасы, а там видно будет.

К тому же ночь уже как-то незаметно перетекла в утро. А утром жизнь всегда кажется прекрасней, чем вечером. Я подошла к окну, распахнула створки и выглянула наружу. Всю ночь со двора доносились зверские пьяные вопли, так что подсознательно я ожидала увидеть там картину в духе Тарантино: кровища на детской площадке и гора трупов в песочнице. Нет, никаких трупов, только меланхоличный дворник в зеленой униформе и в белых перчатках брел вдоль бортика тротуара, равномерно сметая в кучку невнятный мусор. Перед ним катилась тележка, сделанная из детской коляски и приспособленная для сбора этого самого мусора. Дворник толкал ее, коляска сама собой и тоже как-то меланхолично ехала вперед, а он подгребал к ней с очередной порцией. Утренние развлечения дворников!

Некоторое время я зачарованно глазела на перемещения дворника, а потом увидела, что у подъезда длинного дома (того, что справа от кофейни) стоит машина «Скорой помощи» и двое санитаров вытаскивают инвалидное кресло, в котором кто-то находится. Издалека я не могла разобрать, кто там сидит. Машина уехала, а около инвалидной коляски обнаружился тот самый лысый мужчина. Он стоял, нагнувшись к человеку в коляске, потом оглянулся на подъезд – никакого пандуса не было и в помине. Очевидно, он думал, как лучше поступить, и жалел, что не попросил санитаров о помощи. Не знаю, что на меня нашло, но я так и рванула к нему. Как была, в пижаме. Хорошо, что она похожа на спортивный костюм, но тогда я об этом не думала. Вообще ни о чем не думала. Даже толком не помню, как выбежала из квартиры, спустилась вниз и помчалась на ту сторону. Может, просто вылетела в окно?! Я подскочила к лысому и, запыхавшись, сказала:

– Спасибо. Я возьму Капустку, а вы коляску. Сможете?

Капустку?! Я наконец посмотрела, кто там такой. Это оказалась девочка лет двенадцати. Сердце у меня так и сжалось: как я посмела предаваться дурацкому отчаянью, когда у меня целы руки-ноги! Когда я могу дышать, двигаться! Даже бегать! Руки-ноги у девочки были целы, да и дышать она могла. А вот двигаться, похоже, нет.

– Это моя дочь. Капустка – прозвище, а на самом деле она Наташа. А я Николай, можно просто Ник.

– Меня зовут Иоланда, – произнесла я и сама удивилась. Если Нику мое имя и показалось странным, он этого никак не показал. Да и чего ждать от человека, прозвавшего свою дочь Капусткой! Ник объяснил мне, как сложить коляску, и мы двинулись – к счастью, недалеко, а то коляска все-таки оказалась тяжелой. Квартира Ника находилась на втором этаже. Навстречу нам вышла немолодая женщина в зеленом форменном халатике, и я догадалась, что это сиделка. Пока я топталась в прихожей, робко оглядываясь по сторонам, Ник уложил Капустку на специальную кровать, оснащенную рычагами и поручнями, поцеловал в лоб и направился к выходу. Я за ним. Шел он быстро, я почти бежала по ступенькам и тараторила ему в спину:

– Простите, пожалуйста, но у вас случайно нет для меня какой-нибудь работы? Я могу убираться, готовить, ходить за покупками, да что угодно! Я старательная, правда! Готовлю я, конечно, не очень хорошо и убираться не так уж люблю, но я буду прилагать все усилия, честное слово! Мне очень, очень нужна какая-нибудь работа! Я живу рядом, в доме напротив…

Тут Ник остановился, и я чуть не упала на него, но удержалась. Мы были уже на улице. Некоторое время он меня внимательно рассматривал, потом сказал:

И мы пошли в кофейный домик. Вывеска на нем уже была – просто «Кофейня», и все. Мне казалось, что название должно быть пооригинальней, а то этих кофеен в городе пруд пруди. Я брела за Ником и тряслась, не понимая, как решилась кинуться ему на помощь, а потом просить работу. Наговорила столько, сколько обычно за год не говорю! Что со мной такое?

Правда, кидаться на помощь – мое любимое занятие. Если бы я не была такой застенчивой, то только и делала бы, что кидалась. Это какая-то встроенная функция, управлять которой я не могу. Я чемпионка по переводу старушек через улицы и сниманию котиков с деревьев. Умею мгновенно успокоить плачущего младенца и найти общий язык с любой собакой. Не знаю, как это у меня получается. Похоже, в такие моменты на смену застенчивой Лене приходит бойкая Ёлка! Ник легонько подтолкнул меня в спину, потому что я застыла на пороге:

Я огляделась. Слева была барная стойка с высокими стульями, за ней – почти пустые полки и кофейные агрегаты. И больше ничего.

– Кван, – позвал Ник. – Иди сюда. У нас новый сотрудник.

Я изумленно открыла рот, но не успела ничего сказать, потому что из дальней двери вышел тот самый восточный человек, который оказался корейцем. Как потом выяснилось – наполовину, по отцу. Анатолий Кван, но все его звали просто по фамилии.

– О! Девушка! – радостно воскликнул он, и я слегка напряглась. Но Кван так мило улыбался, так ласково смотрел, что невозможно было не улыбнуться в ответ. К тому же он, как мне показалось, был гораздо старше Ника.

Мне пришлось преодолеть некоторое внутреннее сопротивление, чтобы выговорить это имя, а ведь Нику я его выпалила не задумавшись.

– Красивое имя для красивой девушки! – сказал Кван. – Как там твой кофе, Ник?

– Так, детка. Иди-ка помой руки – вон там белая дверь, видишь? А потом приходи на кухню. Сидеть на этом насесте я не собираюсь. Когда уже привезут нормальную мебель, Ник?

Я послушно отправилась в туалет. Вымыла руки, посмотрела на себя в зеркало и только тут осознала, что я в пижаме. Она была темно-синяя и выглядела вполне прилично, но все-таки. Ой, на ногах-то у меня домашние тапки с заячьими мордами! Кошмар! Ладно, что делать. Все равно они меня уже видели. Наверно, решили, что я чокнутая. Недалеко от истины, впрочем.

Кухню я нашла по запаху. Кван усадил меня за маленький столик и поставил передо мной тарелку с горкой аппетитных блинчиков, к которым прилагались розетки со сметаной, джемом и каким-то паштетом. Креветочным, как оказалось. У меня затряслись руки – я не могла вспомнить, когда последний раз по-настоящему завтракала. И обедала. И ужинала. Кван вздохнул:

Стыдно сказать, но пока он ходил, я смела все блинчики. Подозреваю, Кван нарочно не торопился. А когда вернулся в сопровождении Ника, тащившего поднос с чашками, тут же водрузил передо мной очередную порцию. А такого кофе я не пила никогда в жизни! Мой словесный фонтан иссяк, но я все же смогла выдавить из себя:

– А когда… Когда я смогу приступить к работе? – спросила я, допив вторую порцию кофе. Голос мой ощутимо дрожал: а вдруг Ник просто пошутил?!

– Для начала вы будете «девочкой на все», а там посмотрим. Согласны?

– Тогда вам придется сходить ко мне домой и отнести туда завтрак. Кван упакует, чтобы не остыло. Потом сбегаете к себе, переоденетесь и вернетесь сюда. А я пока подумаю, чем вас сегодня занять.

Я почувствовала, что заливаюсь краской: я-то надеялась, Ник не понял, что на мне надето! Кван тихо сказал:

– Не переживай, детка. Тебе очень идет эта пижама. И тапки клевые. Все хорошо.

Мебель действительно привезли в тот же день, назавтра – кухонное оборудование и посуду, так что работы у нас всех было много: распаковка, расстановка, уборка. Трижды в день я бегала в дом Ника с едой, а еще заказывала через Интернет всякие нужные штуки, о которых мужчины и не подумали: салфетки, наборы для специй, цветы в горшках, чтобы расставить по подоконникам – у нас было шесть больших окон. Ник отвечал на телефонные звонки, ездил по делам, а в промежутках варил кофе, изобретая новые рецепты. Кван успевал быстренько приготовить очередной кулинарный шедевр и испытать его на мне. Между делом мы присматривались друг к другу. Кван потихоньку расспрашивал меня и отвечал на мои немногочисленные вопросы. На самом деле вопросов была тьма, но я стеснялась. И разговаривать могла только с ним. В присутствии Ника я замолкала и отвечала односложно. Впрочем, он вел себя так же – и не только со мной. Такой уж он человек – сдержанный, немногословный. У Ника очень хорошая улыбка, которая, правда, редко появляется на лице, и печальные серые глаза.

Ну да, он мне понравился. У меня так часто бывало: уже при первом взгляде на совершенно незнакомую личность возникало странное ощущение: это «мой» человек! Даже присущая мне застенчивость сразу куда-то пропадала. Я всегда понимала, с кем я смогу подружиться, а кто «чужой». Неважно – мужчина, женщина. Лишь бы что-то совпадало в душе. Соединялось, как пазлы. Но иногда такая тоска брала: вот человек, который про меня не знает и не узнает никогда, а он «мой». Так случалось, когда я читала книги или смотрела фильмы. Нет, я не влюблялась в актеров. Но некоторые так цепляли мою душу! Не столько своими ролями, сколько образом мыслей. Мне казалось, я чувствую их изнутри – так было, например, с Джимом Керри, с Киану Ривзом…

Но, скорее всего, это просто мои выдумки. Да и как я могла это проверить? Но к одному писателю – вернее, психологу – я даже хотела поехать, чтобы поговорить, благо тогда он как раз проводил обучающие семинары в столице. Я прочла все его книжки, какие смогла отыскать, долго обдумывала и переживала, удивляясь: это же про меня написано! Но мне было всего пятнадцать, меня одну мама не отпустила бы, а сама со мной ехать не собиралась. Я даже написала ему письмо – не знаю, дошло ли. Адреса-то я не знала, поэтому послала в издательство, но никакого ответа не получила. С тех пор и книжки куда-то подевались, и имя автора улетучилось из моей памяти…

Ник тоже сразу показался своим, как и Кван. И не просто своим, а родным! Мне хотелось о нем заботиться – особенно когда он погружался в задумчивость, рассеянно помешивая ложечкой остывший кофе. А может, наоборот: хотелось, чтобы он заботился обо мне? Впрочем, он и так это делал. Ненавязчиво и деликатно, в отличие от Квана, который хлопотал надо мной, как наседка. Они оба оказались моложе, чем я думала, – тридцать семь Нику, тридцать шесть Квану, кто бы мог подумать! Учились вместе в школе, с тех пор и дружили. Я думала, что у Квана большая семья, а на самом деле он вел вольную холостую жизнь. Зато племянников и племянниц у него, как выяснилось, целая куча. Несмотря на свои миниатюрные размеры, Кван всегда выбирал девушек модельной внешности, чуть ли не каждую неделю приводя к нам на показ очередную красавицу под два метра ростом. Как ни странно, они его просто обожали. Хотя почему странно? Кван такой обаятельный! Он замечательно разбавлял нашу с Ником мрачную сосредоточенность и крайнюю немногословность, постоянно над нами подтрунивая. Однажды за завтраком, после того как с трудом выманил у нас по паре междометий, Кван сказал:

– Ник, а ты уверен, что Иоланда не твоя дочь? Потерянная и обретенная? Уж очень вы похожи – слова лишнего от вас не услышишь!

Ник страшно покраснел, одним глотком допил кофе, вскочил из-за стола и резво выбежал вон, что-то буркнув на ходу. Я растерянно посмотрела на Квана – он улыбался.

– Наверно, не надо было так шутить, – осторожно произнесла я. – Ник расстроился. Зачем ты сказал про дочь? Ты же знаешь, что Капустка…

– Знаю, детка. Я все знаю. Но Ник расстроился вовсе не из-за этого.

– А что случилось с Капусткой? Или она такой родилась?

Кван долго смотрел на меня, размышляя. Потом решился:

– Ладно, расскажу. Это произошло пять лет назад. Автомобильная авария. Другой водитель не справился с управлением и врезался в машину Ника. Он сам был тогда за рулем. Его жена погибла, Капустка покалечилась. У нее поврежден позвоночник. Ник тоже пострадал: сотрясение мозга, переломы. Какое-то время он провел в коме.

– И бедный Ник. Потому что он… Только не проговорись, что я тебе все это рассказал, он меня убьет.

– Он считает себя виновным в том, что произошло. Ему пришлось очень трудно: в одночасье рухнула вся прежняя жизнь. Честно говоря, Ник только год назад более-менее пришел в себя. И мы придумали это кафе. Я всегда любил готовить, а Ник… Не знаю, возможно, процесс приготовления кофе его успокаивает. Из него получился хороший бариста. Да и коктейли он делает неплохо. Он купил этот домик и квартиру поблизости, перевез сюда Капустку. Так и живем.

– Кван, а почему… Почему Ник совсем не бывает дома? Он же толчется тут с раннего утра до позднего вечера! Отправляет домой завтраки-обеды, и все. Почему он…

– Почему почти не общается с Капусткой? Все из-за того же чувства вины. Говорит, что не может видеть, во что превратилась его дочь. Наташа была очень милым ребенком, живым и подвижным.

– А, это пошло с ее младенчества! Она была пухленькая, смешная. И как-то Аня, жена Ника, нарядила ее в платьице салатного цвета и такой же чепчик. Вылитая капустка! У меня где-то есть фотография, найду – покажу.

Я задумалась. Это неправильно! Но как исправить ситуацию, не представляла. К тому времени я уже стала своим человеком в доме Ника. Обе сиделки отлично со мной ладили, а когда у меня было время, угощали чаем. Они любили поболтать, так что я узнала много подробностей: одна из сиделок ухаживала за Капусткой третий год. С Капусткой я тоже подружилась. Это была худенькая девочка с такими же печальными, как у отца, глазами. У нее парализована нижняя часть тела, но руки работают. Если могла, я задерживалась у нее подольше: разговаривала, забавляла, заплетала сложные косички, помогала делать специальные упражнения для разработки мышц, приносила ей книжки. Все это, по-хорошему, были заботы ее отца. Но я его понимала. Ладно, надо подумать, как им обоим помочь. И мне даже не пришло в голову, что вообще-то это меня никак не касается.

– Я еще хотела спросить про кафе, можно? – снова обратилась я к Квану. – Что-то Ник не слишком торопится с открытием. Мы давно могли бы принимать клиентов! Он так прогорит.

– Не прогорит! Дело в том, что отец Ника очень богатый человек. Раньше Ник работал с отцом, но после аварии… Ник не смог продолжать жить по-прежнему, понимаешь? Он не только жену потерял, но и себя тоже. И когда мы решили завести это кафе, отец обрадовался, что сын нашел наконец хоть какое-то дело. Он дал нам денег. Ник и сам небедный, но уход за Капусткой стоит дорого, сама понимаешь.

– Понятно. А название для кафе вы еще не придумали?

– Это не название. Это… Определение? Столовая, ресторан, кофейня, булочная…

– Я тебя понял. Надо же, а нам и в голову не пришло, что еще нужно какое-то название.

– Почему? – захохотал Кван. – Почему поющий?

– А почему енот, тебя не удивляет? – раздался голос Ника, и мы с Кваном подскочили.

– Ты давно тут стоишь? – испуганно спросил Кван.

– Да нет, только вошел. Как раз на еноте. Так почему енот?

– Просто так. Все будут спрашивать, почему поющий. Интрига.

– О! Ну что ж, енот так енот. Надо заказать новую вывеску.

– И меню! И салфетки! А на стенах можно повесить фотографии настоящих енотов! И еще… Что? Я плохо придумала?

Ник и Кван смотрели на меня, как мне показалось, с изумлением.

– Нет, детка, ты очень хорошо все придумала, – сказал Кван. Они с Ником переглянулись, и Ник сказал:

Никакого торжественного открытия с разрезанием алой ленточки у нас не было. Открылись – и все. Через пару дней кафе посетили родители Ника и его младший брат, который, как я поняла, теперь занял место Ника в семейном бизнесе. Все осмотрели, выпили по бокалу шампанского, навестили Капустку и отбыли. А мы стали работать. Сначала посетителей было немного, в основном мамочки и бабушки с детьми, а ближе к вечеру публика посерьезней. В зале умещалось всего восемь маленьких столиков, но при необходимости можно было втиснуть еще два. Все предметы интерьера у нас черно-белые или серые, но с неожиданными вкраплениями красного и желтого – горшки для цветов, некоторые стулья. Большой забавный енот с красным галстуком-бабочкой красуется на вывеске, более мелкие его собратья гуляют по меню, а стены украшают портреты живых енотов. Ник готовит капучино с мордочкой енота из молочной пены и коктейль «Хвост енота», а Кван выпекает енотовые блинчики и делает загадочный десерт «Услада енота». На этом мы решили остановиться, чтобы совсем уж не заенотиться.

Кроме кофе и чая, мы подаем соки, минералку и мороженое, а вечером – вино и коктейли. В утреннее меню входят разнообразные блинчики, сырники, омлеты, горячие бутерброды и салаты, которые идут на ура из-за сказочной заправки – фирменного рецепта Квана. В обеденное и вечернее время добавляются супы, запеченная рыба, курица или мясо. Готовит Кван с помощью кого-нибудь из племянников, Ник принимает заказы и сам их подает, а я суечусь по хозяйству: помыть-почистить-подать-принести. В промежутках Кван иногда позволяет мне приготовить салат или бутерброд, а Ник учит варить кофе. Но эта наука мне не дается никак! Может, потому, что я больше люблю чай? Аромат кофе мне нравится, но вкус… Ник начинает утро с эспрессо и способен различить в нем то бархатистый оттенок, то шоколадный, то апельсиновую кислинку или оттенок хлебной корочки, а по мне – кофе и кофе! Вот если молока побольше, да сироп какой-нибудь добавить, это да. Ник ворчит, но делает для меня фисташковый латте или кокосовый раф: «На, пей свою сладкую отраву. Дремучая ты девица, что с тебя возьмешь».

Ник платит мне хорошие деньги, которые я, честно говоря, не знаю куда тратить: питаюсь я в кафе, а домой прихожу только поспать. И все это мне страшно нравится! Отдыхать я не очень умею, поэтому редкие свободные часы провожу с Капусткой. Однажды утром Ник подошел ко мне, пока я завтракала. Я была одна – Кван уехал на рынок. Ник сел напротив, поставив передо мной чашку со своим фирменным капучино. Помолчал и тихо произнес:

Как же сказочно звучало мое имя в его устах! Я смутилась.

– Во-первых, я рад, что вы с нами работаете. Во-вторых, меня очень трогает ваша забота о моей дочери. Она все время говорит о вас.

– А со мной она говорит о вас, – осмелилась я сказать. Посмотрела на Ника и поняла, что он смущен не меньше меня. – Ей очень не хватает вашего внимания!

– Сегодня вечером мы собирались поиграть в карты. Приходите!

– Ага. В «дурака». Это единственное, что я умею. Мы часто играли с Лидией Матвеевной. А что? Это плохое занятие?

– Да нет. Я сам когда-то играл, правда, в покер.

– Капустка умная девочка, освоит! Она вообще-то мечтает о шахматах, но тут я ей не помощница.

– О, здорово! А еще… Знаете, хорошо бы сделать пандус в подъезде. Тогда мы могли бы вывозить Капустку на прогулки. В лифт коляска поместится, а вот дальше без пандуса тяжело. А ей страшно хочется побывать в нашей кофейне!

Ник вдруг встал и вышел. Я давно заметила эту его особенность – убегать, когда происходящее слишком давит на психику, поэтому несильно испугалась. Спокойно допила кофе. Тут он и вернулся. Снова сел на свой стул и, не глядя на меня, сказал:

– Простите. Показалось, кто-то пришел. Вы совершенно правы. Про пандус и вообще. Спасибо.

– На здоровье! – ответила я и отправилась мыть туалет. На душе у меня пела целая стая веселеньких птичек.

Ник пришел! Вечером! И сел играть с нами в дурака. Двое на двое: мы с Капусткой и он с сиделкой. Капустка была счастлива, я, впрочем, тоже. Как мы веселились, как хохотали! Даже Ник! Конечно, в нашем веселье сначала было что-то слегка истерическое, потому что все смущались, а потом мы увлеклись. В результате мы с Капусткой обыграли их подчистую. Капустка уже давно научилась виртуозно жульничать, а Ник был рассеян. Он никак не ожидал такого афронта, как выражалась моя Лидия Матвеевна, и даже, кажется, слегка обиделся.

– Ничего, зато тебе в любви повезет! – радостно воскликнула Капустка.

Ник вспыхнул и исчез, пробормотав что-то про важный звонок. А когда я уходила, он материализовался в прихожей и, прижав руку к сердцу, проникновенно сказал:

– Всегда пожалуйста! – ответила я и упорхнула, совершенно довольная собой и окружающей действительностью. Я и не предполагала, что назавтра потеряю свою работу.

С утра я, пребывая в прекрасном настроении, бодро мыла окна кафе. Надо сказать, что из всех хозяйственных дел я больше всего люблю мыть окна. Правда, получается у меня не так чтобы «ах!», но я честно стараюсь. Но одно дело вымыть три с половиной окна в квартире, а другое – шесть окон кафе размером три метра на три. Ну ладно, два на два. Правда, в процессе работы мне упорно казалось, что их площадь неуклонно увеличивается, а результат близок к нулю. Провозившись до обеда, я покончила всего с двумя окнами. И тут мимо меня в третий раз пробежала Зинуля. Первые два раза она меня не отразила в сознании, а на третий наконец узнала. Я-то сразу ее заметила! Попробуй не заметь такое удивительное ярко-рыжее существо, стремительно перемещающееся в пространстве, да еще одетое в рабочий халат пронзительного бирюзового цвета и имеющее на руках желтые резиновые перчатки! И красное пластиковое ведро вдобавок. Мы с Зинулей однажды работали вместе в большом магазине. Она и тогда была уборщицей, а я трудилась на складе. Зинуля – гений уборки. И что самое удивительное, это дело ей нравится. Заметив меня, Зинуля резко остановилась:

Я слезла со стремянки, но Зинуля смотрела не на меня, а на результат моих трудов. Мне-то он казался вполне приемлемым, но ее выразительное лицо скривилось в гримасе отвращения:

– И вот зачем ты дурью маешься? Я ж тебе сколько раз говорила: не твое это дело!

Зинуля вздохнула, отняла у меня тряпку и флакон с очистителем, вгляделась в этикетку, фыркнула, покачала головой и ринулась к окну. Через пару секунд стекло сверкало так, что глазам было больно. Причем Зинуля, как мне показалось, даже не воспользовалась стремянкой, а просто левитировала.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала она, опускаясь на землю. – Красота!

– Красота, – уныло подтвердила я, понимая, что никогда в жизни не смогу достигнуть таких высот и честно должна уступить свое место Зинуле. Потому что наше кафе обязано быть самым чистым местом в округе. Я села прямо на асфальт и заплакала:

– Ну вот, поздравляю… Ты отобрала мою работу…

– Ты что?! Ленка, ты с ума сошла? Я не собираюсь отбирать твою работу! У меня полно объектов! Только на этой улице три точки, куда мне еще! Ну, Лен, перестань… А то я тоже сейчас зарыдаю…

И зарыдала, усевшись рядом со мной. У Зинули слово с делом никогда не расходится. В этот момент из подъехавшего такси вылез Ник и с изумлением на нас уставился. Мы дружно всхлипывали. Он убежал в кафе и через мгновение появился оттуда вместе с Кваном.

– О господи! – сказал Кван. – Пойдемте-ка, девочки, внутрь. Чего народ вокруг собирать. Ник, тащи рыжую, а я уведу Иоланду.

– Кто это – Иоланда? – изумилась Зинуля, мгновенно перестав плакать. – И не надо меня тащить! Я сама вполне могу передвигать ноги.

– Вот и передвигай в направлении кафе. Давай.

– Это я, – призналась я, хотя в этот момент уж никак не чувствовала себя Иоландой. Дура и неумеха Ленка, вот кто я!

– Это твое такое, что ли, имя?! На самом деле? Обалдеть! Ой, а как у вас вкусно пахнет! А вы дадите нам кофе?

Кофе нам дали. И кофе, и пирожных. На кухне, чтобы не пугать клиентов. Но для начала Кван отволок меня в туалет, заставил умыться и вытряс из меня причину наших рыданий. Мы с Зинулей, шмыгая носами, уплетали пирожные, а Кван тихонько пересказывал Нику все, что услышал от меня. Потом они вышли, рассмотрели окно и там еще посовещались. Вернувшись, Ник сказал:

– Зина – вас так зовут, да? Не хотите ли у нас работать?

Зинуля покосилась на меня и энергично замотала головой:

– Никто никого не выживает. У Иоланды будет другая работа, только и всего.

Я подумала: может, Кван возьмет меня в помощницы? Правда, с ним уже работал один из племянников… Ладно, завтра Ник скажет. И тут я вспомнила, что завтра мой день рождения. Ну вот, только я так умею – вляпаться в неизвестность накануне дня рождения! Я не очень люблю этот праздник. Может быть, потому, что дома он отмечался формально, без воодушевления. Ну, купят дешевый тортик, очередные носки подарят, и все. Вот когда был жив папа! Я точно не помню, что он устраивал, но ощущение радостного волшебства осталось навсегда. Последний раз это знаменательное событие я отмечала с Лидией Матвеевной. Сама пекла торт под ее руководством. И шампанское было…

И тут горе утраты навалилось на меня со всей силой: папа, Лидия Матвеевна, кот Мальчик… И улитку Маню я потеряла… Она как-то выбралась из банки, а поди ее найди, такую крохотулечку! Я с лупой в руках исползала всю квартиру, но Маня так и не нашлась. Я почувствовала себя никому не нужной сиротой, заревела, выскочила из-за стола и убежала в туалет. А когда вышла оттуда, уткнулась прямо Нику в грудь – он терпеливо ждал под дверью. Ник взял меня за плечи:

– Неужели ты всерьез думала, что я выгоню тебя на улицу?

– Меня всегда выгоняют. Потому что я неумеха с кривыми руками.

– Ну, например, рядом с тобой человек делается счастливым.

Он сказал это очень твердо, и я вдруг поверила.

– Я постараюсь. Просто у меня завтра день рождения, а я почему-то в это время часто плачу. И еще Маня потерялась…

Зачем?! Зачем я это сказала?! Про день рождения? Я же не хотела! И что мне теперь делать?

– Я забыла. И вообще, я не очень умею праздновать день рождения.

– Тогда мы завтра проведем День июньского енота! Согласна? И будем поздравлять тебя вместе с остальными. Так пойдет?

– Улитка? – изумился Ник. – Какая-то особенная? Гигантская?

– Нет, самая обыкновенная, я ее в салате нашла. Она еще маленькая. Миллиметров семь всего, наверно. Как-то вылезла из своей банки… и вот…

И тут Ник обнял меня. По-настоящему, очень крепко. И поцеловал в макушку. А потом отпустил и сказал:

– Ладно, иди сейчас домой. Ищи свою Маню, отдыхай, готовься…

День июньского енота! Это я сама и придумала: отмечать в кофейне день рождения всех детишек, появившихся на свет в этом месяце. Пока что у нас был только День майского енота. Народу тогда набежало! На бесплатное угощенье-то! Правда, бесплатное только для именинников, а всем остальным со скидкой. Тогда понятно, чем я буду завтра заниматься: играть в енотов. А сегодня? Ник велел отдыхать, а как? Пойти, что ли, к Капустке…

И вдруг мне в голову пришла гениальная мысль! Я не очень люблю, когда меня хвалят, поздравляют и одаривают подарками. Вернее, мне приятно, но… мучительно. В общем, с трудом это переношу. Гораздо больше я люблю сама делать подарки. И я решила сварить варенье.

Тут надо сделать отступление и рассказать про Лидию Матвеевну. У меня не осталось ни одной фотокарточки, но я и так прекрасно помню ее доброе лицо, красивое даже в старости; снежную белизну пышных волос, которые она поднимала волной надо лбом и закручивала на затылке ракушкой; сияние ее голубых глаз, ярких и молодых. Лидия Матвеевна обожала кружева, красила губы алой помадой, а книги читала по три сразу: одну только утром – под кофе, другую на сон грядущий, а третью по выходным. А еще она варила волшебное варенье. Понемножку, просто ради искусства. Ее родственники не слишком ценили это умение, а я искренне восхищалась и кое-чему научилась. Как вам понравится, например, джем из личи, малины и розового шампанского? Такой джем Лидия Матвеевна делала, правда, всего раз – в подарок старинной приятельнице на ее юбилей. Обычно она развлекалась рецептами попроще: варенье из свеклы с грецким орехом, клюквенно-апельсиновый джем с травяным ликером, ежевика с розмарином, яблоко с острым перцем…

Меня охватил невиданный энтузиазм! Я прикинула, что мне надо будет сделать два литра варенья: Ник, Кван, Капустка, ее две сиделки… И еще Зинуля, что ж теперь – оставлять ее без варенья? И я сама. Всего семь человек. Так, надо срочно бежать на рынок и в магазин. Во-первых, мне нужны 250-граммовые баночки, во-вторых, сахарный песок. Но для начала надо определиться, что именно я буду варить! Первое, что пришло в голову, – черешнево-апельсиновое варенье с белым перцем и шоколадом, но я тут же отказалась от этой идеи: мало времени. Черешню надо еще освободить от косточек, потом засыпать сахаром на ночь, да и варить в несколько приемов. Нет, не годится. Лучше что-нибудь из клубники. К ней можно добавить лимон, мяту, базилик, ром, лепестки чайной розы, бадьян, корицу, имбирь, лаванду… Не все сразу, конечно! Но больше всего мне нравится рецепт клубничного варенья с миндалем и ликером «Амаретто». И возни почти никакой: всего на час засыпать клубнику сахаром да почистить миндаль. Точно, это и сделаю! А для Капустки без «Амаретто», только и всего.

Тут я развернулась, потому что почти дошла до дома, и побежала обратно в кафе, чтобы одолжить немножко ликера – его и надо-то всего ничего. Потом понеслась на рынок, где долго и придирчиво выбирала клубнику. К счастью, нашлась ягода нормального размера, а то от этой гигантской привозной никакого толку – ни вкуса, ни запаха. Вместо цельного миндаля я купила лепестки – уже почищенные и очень тонко нарезанные орехи: так варенье будет нежнее, и мне мороки меньше. Затарилась песком и баночками и до полуночи колдовала над вареньем. Утром с удовольствием оглядела шеренгу аккуратных баночек, наряженных мной в разноцветные бумажные «чепчики», перевязанные ленточками. Красота! Осторожно упаковала их в корзинку и принялась наряжаться сама.

Обычно я хожу в джинсах и футболках неярких цветов, но сейчас решила надеть красное платье, которое неожиданно для себя купила в секонд-хенде. Оно великолепно на мне сидело и страшно нравилось. Но щеголяла я в нем дома, не рискуя появляться в таком виде на улице. Платьице было очень простое – короткое, безрукавное, с чуть расклешенной юбочкой, но такого необыкновенного красного цвета, что я иногда просто доставала его из шкафа и любовалась. Как любила сказать Лидия Матвеевна: «Красный цвет – праздник для глаз». Это был холодный, приглушенный оттенок, благородный, нисколько не вызывающий. Оказалось, что цвет называется «глаза куропатки», кто бы мог подумать!

Украшений у меня никаких не водилось, но платье, как говорила Лидия Матвеевна, самодостаточное. Даже подходящие туфли нашлись. Я тщательно уложила волосы, которые, к счастью, прекрасно вьются сами по себе, потом накрасила ресницы и решила, что готова ко всему. Отошла подальше от зеркала и внимательно себя оглядела. Из зеркальной глубины на меня смотрела тоненькая черноволосая девушка с сияющими глазами, очень красивая. Смотрела я на нее, смотрела…

А потом решительно сняла платье и нацепила привычные джинсы с футболкой. Причем мне казалось: пока я переодеваюсь, отражение в красном платье так и стоит по ту сторону стекла, обиженно на меня глядя. «Прости! – сказала я, стараясь не смотреть в зеркало. – Прости, но я не готова». Футболку я, тем не менее, выбрала тоже красную. Новую, недавно купленную. Не такого изысканного цвета, как платье, но тоже ничего: помидор в обмороке. Очень к месту.

Когда я прибежала в кафе, там дым стоял коромыслом. Все были при деле, даже художница Настя уже пришла и расположилась в уголке со своим гримом, чтобы разрисовывать мордашки малышне. Так что для начала я преобразилась в енота, добавив к Настиной раскраске ободок с ушками и пышный полосатый хвост, который вызывал особенный восторг у детворы. Весь день мы крутились без роздыху и только ближе к полуночи наконец закрылись: выпили по бокалу шампанского, я получила именинный торт, задула 21 свечку, выслушала поздравления и раздала свое варенье.

Никогда в жизни не угадаете, что они мне подарили. Роликовые коньки! Светящиеся в темноте! Надо же, Кван запомнил, как я восхищалась роликами его племянника и ныла, что хочу такие же, но боюсь, что у меня не получится. Теперь придется научиться, деваться некуда. Я надела ролики и сделала почетный круг, объехав кафе. Зинуля меня страховала, Капустка ехала следом в коляске и радостно верещала, ролики сверкали разноцветными огоньками, редкие прохожие дивились. Праздник удался. И только дома, лежа в постели, я вспомнила: Ник так и не сказал, что за работу он мне придумал.

Утром я, как и следовало ожидать, проспала. Зато приехала на роликах. Это далось мне с трудом, но лиха беда начало. Ник с Кваном пили кофе в зале и при виде меня расхохотались: я совсем забыла про грим енота, умывалась вчера кое-как, поэтому вид имела дикий. То-то на меня так оглядывались на улице! А я-то, балда, думала, это из-за роликов. Посмеялась с ними вместе, а что делать? Пошла умываться, а когда вернулась, увидела, что Кван раскупорил мою баночку и пробует варенье. Съел одну ложку, нахмурился… Зачерпнул еще… И грозно спросил у меня:

– Варенье, – робко ответила я. – Клубничное, с миндалем и «Амаретто». Тебе не нравится?

Ник изумленно поглядел на него и тоже полез ложкой в банку. Попробовал и кивнул:

– А что? – У меня слезы выступили на глазах. Я же пробовала, когда варила, – вкусно было! Что им не так?

– Это волшебство! – сказал Кван, а Ник кивнул:

– Ну, что ты, детка? – рассмеялся Кван. – Это мы тебя так хвалим! Неимоверно вкусно. У тебя талант. Ты просто Фея Варенья! А какое ты еще варишь?

О, это была моя победная песнь! Если бы не надо было открывать кафе, я говорила бы до вечера, а они бы слушали. Варенье из красных помидоров с орехами и изюмом, из еловых побегов, из патиссонов с лимонами, из бананов, ананасов и кокосовой стружки, из моркови и вишни, из дыни и малины, джем из острого перца, яблочный конфитюр с шалфеем и можжевельником, персиковое варенье с ромом, тимьяном и миндалем, изумрудное варенье из мяты, джем из фиолетового базилика, пряный грейпфрутовый конфитюр, а еще баклажанный мармелад и апельсиновые завитки в сиропе! И это я еще десятой доли рецептов не озвучила. Пока я говорила, мне в голову пришла идея:

– А давайте это и будет моя новая работа – варить варенье! И мы будем здесь им торговать. Включим в меню, а еще можно сделать витринку с образцами и принимать заказы. А?

– Неплохая идея, – сказал Кван. – Ты будешь придумывать им волшебные названия и приписывать какие-нибудь необычные свойства.

– Ага! Например, варенье из одуванчиков будет называться «Безумная пчела». И оно будет пробуждать в человеке чувство юмора, например.

– А что, из одуванчиков действительно варят варенье? – удивился Ник. – Они же горькие.

– Из желтых цветков варят! Они душистые, и пыльцы там много. Правда, жучков надо выбрать…

– Ну да, они в лепестках живут. Но это несложно. Зато потом получается просто нектар! Лучше меда, правда. Я в следующем году обязательно сделаю, надо из первых варить, майских.

– Ладно, верю, – сказал Ник. – Варенье – это замечательно. Но у меня к тебе другое предложение. Я бы хотел, чтобы ты поработала официанткой.

– Я сам обслуживаю, да. Пока. Но мне уже трудно. А я хочу на лето расшириться. Уже заказал тенты и дополнительные столики со стульями, поставим на улице. Что такое? Тебе не нравится моя придумка?

– Придумка нравится, а я в роли официантки – нет.

– Стесняешься?! – Ник с Кваном переглянулись.

– Вот бы никогда не подумал… – растерянно протянул Кван.

– Но ты мне уже помогала! – от удивления Ник даже повысил голос. – Обслуживала клиентов, когда я не успевал. И вчера…

– Это было как бы само собой! Между делом! А когда специально… Я не смогу. И вообще, я все перепутаю, что-нибудь обязательно уроню или оболью кого-нибудь чаем, вот!

Они уговаривали меня целый час, мы даже открылись позже. Да я и сама понимала, что ничего страшного меня не ждет: подать меню, запомнить или записать заказ, донести его до кухни, потом подать блюда на стол, принести счет, рассчитаться. Да еще и чаевые получить. И подумаешь, если что перепутаю или разобью! Не ошибается тот, кто ничего не делает, как всегда говорила Лидия Матвеевна. Освоила же я как-то работу библиотекаря. Тоже сначала путалась, и ничего.

– Ну ладно, попробую, – уныло сказала я. Но тут меня осенило: – А можно я буду в виде енота? Как вчера? С ушками и хвостом? А Настя меня научит, как лицо раскрасить. Детям точно понравится!

– Хорошо, будь енотом, если тебе так легче. Все, договорились? Тогда дуй к Насте за гримом, цепляй хвост и приступай.

– Ура! Спасибо! – завопила я, вскочила, неожиданно для самой себя кинулась Нику на шею и чмокнула его в щеку. Он опешил и страшно покраснел, а я развернулась, выбралась из кафе и понеслась к Насте – ролики-то я так до сих пор и не сняла.

Маска енота пришлась мне настолько впору, что в свободные минуты я бесстрашно разъезжала по улицам на роликах и раздавала рекламные листки, заманивая в наше кафе потенциальных клиентов. Уже многие в городе знали забавную девочку-енота и даже считали, что встреча с ней приносит удачу. Я никогда еще не чувствовала себя такой легкой, радостной и способной справиться с чем угодно, а когда неслась на роликах, мне казалось, что я лечу по радуге, рассыпая искры. Правда, умывшись перед сном, я все еще заглядывала в зеркало с прежней тоской и недоумением: жизнь моя сейчас полна впечатлений и дружеского тепла, но… Моя ли это жизнь? В конце концов, мы просто работаем вместе! Мне повезло, что попалась такая приятная компания, но нельзя же бесконечно жить чужими заботами и радостями! Или можно?

Но утром от моих печальных размышлений не оставалось и следа. Жизнь прекрасна! А моя она или не моя… Потом разберемся. А разбираться мне было с чем – кроме работы. После того как Ник стал обращаться ко мне на «ты», а я так бесцеремонно, хотя и вполне невинно его поцеловала, общаться нам стало труднее, чем раньше. Прилюдно еще ладно, но когда мы оставались наедине! Это было что-то. Мы оба ужасно смущались, краснели, мямлили и непременно что-нибудь роняли. К тому же я продолжала ему «выкать» – Ник каждый раз так явно огорчался, что я давала страшные клятвы немедленно исправиться, но язык почему-то не поворачивался. В общем, все это было довольно мучительно и в то же время так волнующе! Каждый взгляд Ника я ощущала как ласковое прикосновение, а когда мы на самом деле нечаянно касались друг друга, мурашки на моей коже устраивали адские пляски.

Теперь-то я уже прекрасно понимала, на что когда-то намекал Кван. Даже такая тупица, как я, смогла догадаться, что Ник влюблен. Мы оба влюблены. Но я никак не могла в это поверить, потому что даже заиметь близких друзей никогда не надеялась, а о любви и не мечтала. Да нет, конечно, мечтала! Как о полете на Луну, например. И вот практически поселилась на этой самой Луне. Опыта у меня не было никакого, поэтому я не представляла, что надо делать – с собой, с Ником. С нами обоими. Но Ник-то взрослый! Опытный! Был женат! И мне не сразу пришло в голову, что это и есть основное препятствие. Мне самой семнадцать лет разницы вовсе не казались непреодолимым препятствием, но Нику, похоже, казались. И как с этим бороться, я не знала. Я не обсуждала свои проблемы ни с кем, даже с Кваном, хотя уж он-то все видел и понимал. Не знаю, говорил ли он с Ником, но как-то сказал мне:

– Тебе надо набраться терпения. Помнишь, что Ник только недавно окончательно пришел в себя? Да еще вопрос – в себя ли! До аварии он был совершенно другим человеком. Но должен честно заявить, что нынешний мне нравится гораздо больше.

Тем временем кафе наше процветало. Ник задумался, не сделать ли нам пристройку для второго зала – летом-то можно и на улице угощать клиентов, а вот зимой! Народу иной раз бывало так много, что мне на помощь вызывался очередной племянник Квана. Надо сказать, я никак не могла их различать и запоминать, поэтому обращалась к ним ко всем просто – «Кван-младший». Один из младших Кванов теперь обеспечивал Капустку и сиделок обедами и ужинами, а завтракать они приходили в кафе, благо Ник добился разрешения о постройке пандуса в подъезде. Мы исправно проводили раз в месяц очередные Дни енота, на которые клиентам уже приходилось заранее записываться.

А я все чаще задумывалась: как бы нам оправдать свое название – «Поющий енот»? Хорошо бы, чтобы по вечерам у нас кто-нибудь пел! Хотя бы Зинуля. У нее и правда был прекрасный голос и неистощимый запас песен. Но Зинуля уперлась всеми лапками, хотя я не оставляла надежды ее уговорить. Пока что она развлекала только нас, когда клиентов не было.

Я чувствовала себя счастливой. Никаких мрачных размышлений о судьбах мира, никакого критического разглядывания собственной физиономии в зеркале! Прекрасная физиономия, между прочим. С волосами так вообще повезло – сами вьются. Раньше мне казалось, что глаза у меня слишком круглые, а сейчас я была вполне довольна их формой, как и формой носа: ничего он не курносый, а лишь слегка вздернутый. И щеки нормальные, и подбородок, и вечно улыбающийся рот, из-за которого я столько раз слышала грубое: «Чего лыбишься?», что и не сосчитать. Даже с урока как-то выгнали за улыбку, и такое со мной было. А еще учителя старших классов вечно подозревали, что я накрашена, и отправляли умываться. И чем я виновата, что у меня такой цвет лица, интересно? И глаза яркие, и губы, и дурацкий румянец на щеках! И чем мне тоскливее, тем ярче я сияю, словно начищенная медная монетка, – такой вот парадокс. Но сейчас я сияла еще сильней, хотя никакой тоски вовсе не наблюдалось. И даже порой, отправляясь в кафе, забывала привести себя в «енотовый вид» и опоминалась, лишь когда кто-нибудь из бабушек спрашивал: «А что, девочка-енот сегодня не работает? Мы с внуком только ради нее и пришли!»

Но вскоре на мой сияющий небосвод наползла небольшая тучка. «Тучку» звали Рэйвен. Подобрала я его на улице. Буквально! Как-то ранним сентябрьским вечером я решила прокатиться, используя внезапное затишье в кафе. Ник меня отпустил, сказав, что справится сам. Нацепила ролики и понеслась по бульвару в сторону рынка, решив заодно посмотреть, что там есть экзотического для варенья: пора было обновить ассортимент. Погуляла по рынку, поболтала с продавцами, потом выбралась наружу и вдруг услышала музыку. Кто-то играл на гитаре, да как! Я полетела на звук и увидела, что у стены рынка на ящике сидит молодой человек. Он был в рваных джинсах и черном худи, капюшон надвинут на лицо. На асфальте рядом стояла картонная коробка для денег, но накидали маловато. Я стала слушать и поняла, что парень – настоящий виртуоз. Иногда я узнавала мелодию, иногда чувствовала, что гитарист импровизирует. Внезапно он прекратил играть и, не поднимая головы, спросил:

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Кафе «Поющий енот» - Евгения Перова - Пролог Читать онлайн любовный роман

Перова Евгения Георгиевна

Аннотация к произведению Кафе «Поющий енот» - Евгения Перова

Пролог

Пролог

Часть 1

Иоланда. Фея Варенья

Кафе «Поющий енот» - Евгения Перова - Пролог Читать онлайн любовный роман

Перова Евгения Георгиевна