Мирай Тойота рассказывает о своем конце

В жизни Курта Хартлесса, его дяди Мартина и других близких людей появляется еще один очень яркий персонаж – Мирай Тойота. Мирай зарабатывает себе на жизнь тем, что спит с богатыми мужчинами, чтобы получать от них деньги и платиновые украшения. Легкий и открытый по своему характеру, душа компании и человек-праздник, Мирай ни к кому не привязывается и любит брать от жизни все самое лучшее. Однажды он устраивается переводчиком в компанию "Глория", которой заправляют Мартин и Юки. Благодаря своей харизме и мошеннической хватке, Мирай быстро сближается со своими начальниками, и вскоре очередь доходит до знакомства с Куртом. Эта встреча становится судьбоносной, и Мирай начинает понимать, что хочет от жизни нечто более ценное, чем платина и бриллианты. Содержит нецензурную брань.

1 Страница

Внимание! Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.

– Господи, хоть бы он меня прогнал! – скулил Мирай Тойота, выходя из лифта. – Если он меня прогонит, я буду та-а-ак счастлив! Это будет просто лучший подарок на День рождения! Я уж не прошу, чтобы на мой День рождения вообще не случалось никакой мерзости и я спокойно засыпал, не сожалея о том, что родился 20 февраля! Так, спокойно, Мирай! Ты взрослый двадцатисемилетний парень с восемнадцатисантиметровым членом! Неужто ты не справишься с каким-то малолетним дебилом?

Еще раз сверившись с телефоном, он отыскал нужную дверь и, собравшись с силами, неуверенно в нее позвонил.

– Ну, наконец-то! – раздалось за ней. – И года не прошло! Сколько вас можно ждать, козлы?

Дверь распахнул Курт Хартлесс, и Мирай Тойота потерял дар речи от его вида. Он представлял себе отожратого толстощекого европейца с бандитской стрижкой под ежик в спортивных штанах, но никак не тоненького Курта Хартлесса с прелестным лицом, огромными глазами, черными гладкими волосами и в милой белой рубашке с каким-то скромненьким анимешным принтом (кстати, это был подарок Кицуне). Разве так выглядят малолетние головорезы, отмотавшие срок в исправительной колонии, укокошившие двоих человек, ставшие свидетелями убийства собственных родителей и страдающие от какого-то жесткого психического заболевания?

– Э-э-э, Вы кто? – вякнул Курт, откровенно пялясь на Мирая своими огромными черными глазами.

– Меня зовут Мирай Тойота, я работаю переводчиком в «Глории». Мои любимые начальники попросили меня присмотреть за племянником Харатересу-сана.

– А, это я, – ответил Курт растерянно и неловко поклонился в ответ. – Меня зовут Курт. То есть, Куруто. Куруто Харетересу.

Когда позвонил змеючий Юки и сказал, что не сможет с ним посидеть (потому что им с Мартином нужно срочно ехать в Киото, ибо в тамошнем филиале «Глории» случилась авария и присутствие их обоих крайне необходимо) и за Куртом приглядит их переводчик, некий Мирай, тот тоже нафантазировал себе невесть что, но только не Мирая Тойоту. Потому что Мирай Тойота был очень привлекательным и ухоженным молодым человеком ростом метр восемьдесят, сильно похожим на женщину. Он был тонкокостным, обладал нежными и аккуратными чертами лица, глаза у него были карие и по-европейски большие, а волосы довольно длинные, волнистые, осветленные до каштанового оттенка с выжженными прядями. Если уж совсем конкретно, цвет его волос чем-то напоминал шоколадно-арахисовую пасту. При этом у него был крупный кадык, большие руки (с длинными костистыми пальцами, как у вампиров в фильмах ужасов, и накрашенными ногтями!), и одет он был абсолютно как молодой мужчина: раздолбайская фланелевая рубашка с теплым подкладом, раздолбайская шапка-чулок, раздолбайская футболка с закосом на фаната какой-то рок-группы, раздолбайские драные джинсы на тонких ногах, раздолбайские стоптанные кеды, какие-то браслеты на руках (но скорее мужские, чем женские), на угловатых, по-мужски широких плечах – раздолбайский потертый рюкзак с вещами, наверняка такими же раздолбайскими.

Оба в гробовом молчании водили глазами вверх-вниз, разглядывая друг друга с ног до головы и категорически не веря тому, что видят.

– Я представлял тебя немного по-другому. Если ты меня прогонишь, я буду очень расстроен, – вдруг сказал Мирай. У него был обычный мужской голос, даже немножко низковатый, и разговаривал он в нормальной мужской манере, как разговаривают самые обычные японские мужчины (*японская речь разделяется на мужскую и женскую).

– Ах, да. Проходите, пожалуйста, – ответил Курт, снова неловко поклонившись и неуклюжим жестом приглашая гостя войти.

– Простите за вторжение (*традиционная японская фраза при входе в чужой дом), – пробормотал Мирай, оглядываясь.

В тот самый миг, когда его раздолбайский кед переступил порог токийской квартиры Хартлессов, существование шлюхи Мирая Тойоты подошло к концу.

Присяжные дамы и господа! Меня зовут Мирай Тойота, и я шлюха. Нет, не потому что меня так однажды назвал отец. И не потому, что надо мной так прикалывались одноклассники. И даже не потому, что обо мне так думают прохожие, когда я иду мимо, а они благопристойно опускают глаза и боятся на меня посмотреть, будто я убийца какой, а не обыкновенный гомосек, которому просто не наплевать на свою внешность. Я шлюха, потому что люблю трахаться в отелях с малознакомыми мужиками, чтобы заставлять их подписывать контракты с «Глорией» и получать дорогие подарки.

Я люблю секс и всякие эксперименты, поэтому занимаюсь этим добровольно и с удовольствием. Клянусь, мои слезы, жалобные вопли, мольбы остановиться и «не делать этого» – всего лишь умелая актерская игра. Моя мамаша была гримером в театре, и иногда мне приходилось подолгу торчать вместе с ней на работе. А вы сами знаете, чего неусидчивый любознательный ребенок шести лет может нахвататься у взрослых дядь и теть, которые любят наряжаться и играть на публику.

Мои старые вонючие благодетели с большими кошельками – всего лишь зажравшиеся извращенцы, которым хочется острых ощущений. Как и мне – бестолковому неудачнику из маленького прибрежного городка на острове Хоккайдо, которому в этой жизни повезло разве что с внешностью. Так что всех все устраивает. То, чем я занимаюсь, законно, доставляет удовольствие и приносит дополнительный доход. У меня много опыта, и на такие встречи я всегда прихожу подготовленным. Поэтому если какой-нибудь молодой женоподобный педераст, которого вы сняли на вечер, визжит так, словно ему вспарывают брюхо, и умоляет «вынуть из него эту штуку», убедитесь, что он не сыночек театралов, охочий до больших денег и постыдных наслаждений.

Год назад я решил, что мне нужна нормальная работа со стабильной зарплатой. Увидел объявление о вакансии переводчика в «Глорию» и рискнул. С английский я дружил еще в школе, матушка научила меня кое-чему на французском, а в моем родном задрыпенном городке на острове Хоккайдо всегда было до чертовой бабушки вывесок на русском языке. Так что моя предрасположенность к иностранным языкам определенно не должна была пропасть задаром. Явившись в «Глорию» на собеседование, я ни на что особо не рассчитывал и занял очередь среди пары дюжин таких же неудачников, как я. Они все были студентиками и недавними выпускниками. Уверен, что я был старше всех. Не выгляди я, как 20-летняя девица, в свои-то 26, они бы меня непременно раскусили.

Мартин впервые что-то заподозрил несколько месяцев спустя, когда Мирай Тойота заявился на работу весь помятый, сонный, отрешенный, но какой-то… духовно удовлетворенный. И так уж совпало, что клиент, которого они вчера обрабатывали (старый жирный француз, редкостный несговорчивый ублюдок), соблаговолил явиться в «Глорию» с утра пораньше, чтобы объявить о своем щедром решении подписать контракт с их «скользкой шарашкиной конторой», и настаивал, чтобы на переговорах присутствовал именно вчерашний переводчик. Это был Мирай. Усадив его за стол переговоров, Мартин не мог не заметить, что старый лягушатник поглядывает на их новенького смазливого переводчика, как изголодавшийся пес на кость, а тот спит на ходу и игнорирует его самым хамским образом.

– Ну-с, все хорошо, что хорошо кончается! – сказал Мирай после переговоров, сладко потягиваясь.

В костюме и белой рубашке при галстуке, с кое-как убранными в хвост непослушными пышными волосами, он выглядел, как нерадивый старшеклассник.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Мирай? – спросил Мартин. – Ты сегодня какой-то вялый.

– Я в порядке, Харетересу-сан. Спасибо за беспокойство.

Когда Мартин вернулся в их с Юки офис, Мирай вломился туда без приглашения и поставил перед своим непосредственным начальником чашечку горячего кофе. На Юки, недовольно стреляющего в него невидимыми молниями, он даже не посмотрел, словно того в кабинете вообще не было.

– Я решил сделать себе кофе, чтобы взбодриться, и вспомнил о Вас, Харетересу-сан. Давайте отпразднуем очередной успешный контракт «Глории». Кампай!

Мартин с благодарностью принял чашку и сделал глоток.

– М-м-м, какой приятный вкус! – сказал он. – Кто-то из завсегдатаев комнаты отдыха притащил новый кофе?

– Нет, я просто добавил щепотку ванили, – ответил Мирай, отпивая из своей чашки. – От Вас всегда пахнет ванилью, Харетересу-сан, поэтому я подумал, что Вы ее любите.

– Это правда. Я пользуюсь ванильным маслом, чтобы перебивать тягу к сладкому. У меня страшная аллергия…

– Вернись, пожалуйста, к работе, Мирай! – гаркнул Юки из-за своего стола.

Мирай пострелял глазками во все стороны, помялся и фальшиво поклонился.

– Прошу прощения за доставленные неудобства, ç'est de ma faute (*это моя вина (фр.)).

– Это что сейчас было?! – рыкнул Юки в сторону Мартина, когда Мирай томно и лениво закрыл за собой дверь.

– А что такого необычного? Он всегда приносит мне кофе. Очень учтивый молодой человек, – буркнул Мартин недовольно и присосался к своей чашке.

– Сначала ты разрешаешь ему ходить с накрашенными ногтями, потом он врывается к нам в кабинет, как к себе домой, ублажает тебя кофейком с ванилью, а мне даже нельзя поставить его на место! Что дальше? Он усядется к тебе на колени, начнет целовать в шею, а потом ты завалишь его на стол и прикажешь мне смотреть, как вы развлекаетесь?

– У тебя, как всегда, очень буйное воображение, – покраснел Мартин и допил кофе.

Он увидел, что Мирай красит ногти, когда тот в первый раз принес ему кофе. До того дня Мирай носил перчатки, что казалось Мартину странным. Но вот, Мирай впервые решился переступить черту официоза и перевести их сотрудничество в более интимное русло. Он приготовил себе кофе в комнате отдыха и решил отнести чашечку своему начальнику. Перчатки он, естественно, снял, потому что держать в них посуду было неудобно. Тогда-то Мартин и увидел его накрашенные ногти. Они были холодного темно-синего цвета – берлинская лазурь. Не какие-то банально черные, а берлинской лазури. Длинные тощие пальцы с холодными темно-синими ногтями.

– Я прошу прощения, Харетересу-сан, – сказал Мирай, увидев, что его начальник пялится на его ногти. – Я знаю, что это не соответствует дресс-коду. Я сегодня же все сотру.

– Да я не против, тебе идет, – ответил Мартин, неловко пожав плечом.

Если бы Мирай сам не обратил на это внимание, Мартин бы вообще ничего не сказал. Но он был рад тому, что сумел сделать комплимент их новому переводчику. Он симпатизировал этому парню и не видел причины это скрывать. С того дня Мирай перестал носить перчатки.

– Он просто дурачится, – сказал Мартин, аккуратно отставив чашку. – Он чем-то напоминает мне Курта. У них очень похожие повадки.

– Не сравнивай эту мразь с нашим нежным невинным Сахарком! – надулся Юки.

– Вчера твой нежный и невинный Сахарок послал тебя туда, куда даже я преподов в Гарварде посылать боялся…

– Он всего лишь ребенок, никакой деликатности.

– В конце концов, меня радует уже то, что я испытываю теплые чувства к кому-то, кто не связан со мной кровными узами. Выходит, у проклятья Хартлессов тоже есть свой предел.

Юки закатил глаза, взялся за карандаш и вернулся к своим чертежам.

– Увижу этого гаденыша на твоем столе – переведу его в охранный отдел. После того, как вы закончите, – сказал он. – А там пусть наших телохранителей развлекает. У нас же везде видеокамеры стоят?

– И все-таки главный извращенец во всей этой истории – это ты, – отозвался Мартин.

Потом последовало еще два-три эпизода, когда проблемные партнеры неожиданно согласились заключить с «Глорией» контракт, а Мирай на следующее утро приходил выжатый, как лимон. Когда это случилось в последний раз, Юки поклялся Мартину, что случайно подслушал, как за день до этого их клиент, отведя нахального мальчишку в уголок, спрашивал его, свободен ли тот вечером. Мирай смущенно опустил глаза, еле слышно ответил «да», и клиент тут же подавился широкой маниакальной улыбкой.

– Оставь бедного паренька в покое, – отмахнулся Мартин. – Что ты к нему прицепился? Не ты ли громче всех орал, что это идеальная кандидатура на должность нашего переводчика?

– Одно дело, когда он вешает лапшу на уши нашим партнерам, и совсем другое, когда он разводит в «Глории» содомию! У нас ее и без него предостаточно!

– Ну, а где еще?.. К тебе в Синдзюку тащиться далеко, а ко мне нельзя – у зайца слишком нежная психика, я не хочу, чтобы он все узнал…

На следующее утро, когда контракт был подписан и «Глория» заполучила голландских партнеров, Юки собственными глазами увидел, как вчерашний клиент отводит Мирая в укромное местечко, всовывает ему в ладонь небольшую коробочку, перевязанную ленточкой, а тот краснеет, прячет глаза, делает вид, что ему это в тягость, а сам тем временем намертво стискивает подарок своими жадными бесстыжими пальцами с накрашенными ногтями – в этот раз виноградного цвета. С замиранием сердца Юки притаился за углом и принялся наблюдать, что же будет дальше. Клиент схватил деликатный подбородок Мирая своими толстыми короткими пальцами – это был огромный коротко стриженный белобрысый здоровяк скандинавской внешности, не очень молодой и не особо заботящийся о здоровом питании и умеренных физических нагрузках.

– Прошу Вас, нас могут увидеть… – проблеял Мирай, отводя взгляд и безбожно краснея.

Юки не понял, что его взбесило сильнее, – то, что желторотый мальчишка смеет разыгрывать свои гнусные аферы у них с Мартином под носом, или то, что рядом с этим здоровенным безвкусным бугаем он смотрится совершенно неэстетично.

Тот вскинул голову, ошарашенный и застигнутый врасплох.

Мелкими шажочками, низко опустив голову и жадно сжимая в руках драгоценную коробочку, Мирай радостно посеменил прочь-прочь-прочь. Новый голландский партнер, слегка покрасневший, поглядел на Юки с нескрываемой досадой. Тот ответил ему триумфальным взглядом благородного самурая, который прогнал из деревни разбойников и спас всех женщин от изнасилования.

– Харетересу-сан! – вскричал счастливый Мирай, вломившись к Мартину в кабинет. – Вы меня звали?

– Я звал, – сказал загробным голосом Юки, пришедший следом, и схватил Мирая за волосы. – Покажи-ка, что тебе дал этот обрюзгший любитель азиатской экзотики.

– Юки, что ты вытворяешь, твою мать?! – возмутился Мартин, подскочив.

Мирай, всхлипнув, разжал пальцы и показал подарочную коробочку.

Мирай, обливаясь слезами, открыл коробочку и явил взору обалдевших начальников добротную платиновую цепочку на шею. В ярости уставившись на его профиль, Юки вдруг заметил свежий засос под ухом. В ухе, кстати, была платиновая серьга с бриллиантом.

– Вот же шлюха! – рявкнул он и наигрубейшим образом толкнул Мирая на стол Мартина.

– Юки, что на тебя нашло?! – закричал Мартин, перехватив своего подчиненного и надежно прижав к себе. Мирай тут же к нему прильнул и беспомощно зарыдал в отворот пиджака.

– Марти, а тебе не кажется, что мы платим нашим сотрудникам неприлично много, раз они позволяют себе такие предметы роскоши? – сказал Юки сторого. – Или наши сотрудники по вечерам подрабатывают где-то еще и оказывают услуги несколько иного рода?

– Я собственными глазами видел, как этот нидерландец зажимал нашего дорогого переводчика прямо в фойе административного крыла и чуть было не наставил ему новых засосов!

– Харетересу-сан, не слушайте… – всхлипнул Мирай.

– Посмотри на его шею, – сказал Юки тоном, не терпящим возражений. – Не то, чтобы я приглядывался к этому животному, но готов поклясться, что вчера на его шее этой мерзости не было.

– Харетересу-сан, прошу Вас… – проскулил Мирай.

Мартин мягким отеческим движением убрал волосы с его шеи и увидел свежий засос под ухом.

– Господи, Мирай! С тобой плохо обращаются?..

– Харетересу-сан… Это не то, что Вы думаете…

– Он прав, Марти, это не то, что ты думаешь, – сказал Юки жестко. – Никто не обращается с этой тварью плохо. Это просто шлюха, которая отдается нашим клиентам, чтобы те подписывали наши контракты, а мы отстегивали ему премии! Еще и дорогие подарки за это получает!

– Харетересу-сан, не слушайте, пожалуйста! – заскулил Мирай, обливаясь слезами.

– Не строй из себя невинность, мразь! – гаркнул Юки. – Безмозглого гайдзина ты еще можешь облапошить, но не меня!

– Довольно, Юки! – значительно повысил голос Мартин. – Выйди, пожалуйста!

– Чего?! Ты в своем уме?! Стоит мне выйти, как эта мерзопакость наврет тебе с три короба, а ты поведешься, как очкастая нецелованная старшеклассница!

– Прекрати его оскорблять и выйди! – рявкнул Мартин, теряя терпение.

– Твоего босса расстаривает мое поведение, ты, существо, которое я не знаю, как назвать приличными словами. Поэтому я ухожу, – прошипел он, тыча пальцем в сторону Мирая. – Но я с тобой не закончил!

– Вон отсюда, – повторил Мартин на пару тонов спокойнее, но по-прежнему непоколебимо.

Юки показал ему средний палец и ушел, сердито хлопнув дверью.

– Ну и ну, – вздохнул Мартин и отстранил от себя Мирая за плечи. – Ты в порядке, Мирай?

– Харетересу-сан… – проскулил тот, низко-низко опустив голову, как обиженный ребенок.

Тот вскинул голову и посмотрел на него по-европейски большими, полными слез, такими преданными и невинными глазами.

Мартин вздохнул и отвел взгляд, силясь выдержать тяжесть этого разговора.

– Мирай, – сказал он, наконец, проникновенно глядя их переводчику в глаза, – я очень ценю тебя как сотрудника, и мне очень больно, что ради денег ты идешь на такое унижение…

Последние слова настолько не соответствовали действительности, что Мирай немножко обалдел и растерянно забегал глазами по сторонам.

– Э?.. (*междометие в японском языке, выражающее удивление, непонимание сказанного или просьбу повторить, пояснить).

– Мирай, если тебе так сильно нужны деньги, я просто увеличу тебе оклад…

– У тебя проблемы, Мирай? Большой долг? Кому-то из близких нужно дорогостоящее лечение? Какая сумма тебе нужна?

– Харетересу-сан… – проблеял Мирай, готовый лишиться чувств от переизбытка эмоций. – Уверяю Вас, со мной все в порядке…

– Замолчи! Знаю я это ваше японское «со мной все в порядке»! Сначала вы делаете вид, что с вами все в порядке, а потом сигаете с крыш! Скажи мне, какие у тебя проблемы и сколько денег тебе нужно, и я помогу тебе, чем смогу! Обещаю, что никому не скажу и позабочусь о том, чтобы это не навредило твоей репутации!

Мирай был так шокирован, что одним мощным движением вырвался из отеческих лап своего начальника и оказался в другом конце комнаты.

– Мирай, в чем дело?.. – пробормотал побледневший Мартин. – Я сказал что-то такое, чего нельзя было говорить?..

– Харетересу-сан… – прошептал Мирай дрожащими губами, а затем рухнул на колени и горько разрыдался.

Присяжные дамы и господа! Этот тупой иностранец был таким наивным, что мне стало его жалко, и со мной произошло то, чего не происходило уже очень давно, – я расплакался совершенно искренне и по-настоящему!

– Харетересу-сан!.. – процедил Мирай сквозь отчаянный плач. – Простите меня! Пожалуйста, простите! От всего сердца прошу, простите! Мирай Тойота – это грязная шлюха, которая любит заниматься сексом с богатыми уродливыми мужчинами! Он любит притворяться жертвой! Ему нравится, когда его мучают! Ему нравится получать за это деньги и подарки! Ему нравится склонять клиентов «Глории» к партнерству через секс, чтобы потом получать большие премии за удачные контракты! Мирай Тойота – это гнусный извращенец, бездушная корыстолюбивая тварь и последнее ничтожество! Мирай Тойота не заслуживает доброты Харетересу-сана! Пожалуйста, Харетересу-сан, простите Мирая Тойоту за то, что думали о нем иначе! Пожалуйста, примите искреннюю и нижайшую благодарность Мирая Тойоты за то, что повысите ему оклад!

С последними словами Мирай Тойота пал ниц и коснулся лбом пола. Охреневший Мартин глядел на него сверху вниз с раскрытым ртом и даже уперся рукой в спинку стула, чтобы не упасть.

– Мы с Юки, конечно, всякое повидали, но чтобы такое… – пробормотал он еле слышно.

– Простите, Харетересу-сан… – хлюпнув носом, прошептал Мирай в пол.

Мартин собрался выйти в холл и выпить воды, потому что в горле после этих откровений катастрофически пересохло. Взявшись за ручку, он потянул на себя дверь. Вместе с остолбеневшим Юки.

– Я знаю, что это глупый вопрос, но ты, мать его, подслушивал?! – заорал Мартин.

Вместо ответа Юки ринулся к униженному Мираю и осуждающе ткнул в него пальцем.

– И вот это наш сотрудник, Марти! Ты только посмотри на это ничтожество! Вместо того, чтобы сказать: «Да, мужик, за мои огромные долги якудза завербовали в бордель мою любимую прабабушку, а там у нее отказала почка, и теперь ей срочно нужно делать операцию, дай мне сто миллионов йен!», в нем просто проснулась совесть! Скажи мне, пожалуйста, мы ради этого тебя нанимали?!

– Э?! – вякнул обалдевший Мирай, вскинув голову.

– Э?! – вякнул не менее обалдевший Мартин. – Я действительно готов был дать ему сто миллионов йен, если бы он попросил!

– Я же говорю, облапошить безмозглого гайдзина легче легкого! – покачал головой Юки.

– Харетересу-сан! Кирияма-сан! – сказал Мирай, поднявшись на ноги и поклонившись. – Я искренне благодарен вам за оказанную мне честь работать в вашей компании! Но я всегда задавался вопросом – почему я? Многие из ребят, с которыми я проходил собеседование, на мой взгляд, представляли более подходящую кандидатуру.

– Потому что ты не на тех нарвался, работник коммерческого секса, – сказал Юки с исключительно деловым видом. – Наша компания применяет к своим переводчикам несколько другие критерии. Нас не интересуют прилежные мальчики и девочки, с отличием окончившие университет и выучившие три тысячи английских слов. Нам нужны беспринципные сволочи и хитрозадые ублюдки, которые за деньги продадут собственную мать. На твое счастье, ты идеально соответствуешь нашим требованиям. А еще ты чертовски симпатичный.

– Э?.. – прошептал Мирай, не зная, как принимать все сказанное – как глубокое оскорбление или как лестный комплимент.

– Мы с Юки тоже в свое время много дел наворотили, поэтому своих чуем за версту, – сказал Мартин, вышедший из ступора, и закурил, хотя курить в офисах «Глории» было строго запрещено.

Присяжные дамы и господа! С момента моего собеседования на должность переводчика «Глории» прошло полгода, и я, наконец, понял, ЧТО это был за взгляд, которым эти двое на меня смотрели. Этот взгляд означал: «Парень, мы знаем, что ты последняя сволочь и мразь, но ты в деле!»

Изо всех сил стараясь быть гостеприимным, Курт усадил Мирая за стол и налил чаю. Потом они минут пятнадцать сидели друг против друга, пили чай, молчали, украдкой друг на друга пялились и смущенно улыбались, когда перехватывали эти взгляды.

– Вы с Харетересу-саном очень похожи, – сказал Мирай.

Снова неловкая тишина на пять минут. Чашки опустели, и Мирай молча вызвался их наполнить. И еще немного тишины минут так на семь. Курт вконец стушевался и просто опустил голову, исподлобья глядя на руки Мирая, сжимающие чашку. В этот раз его ногти были накрашены лаком цвета блошиного брюшка.

– А Вы-ы…? – начал Курт, пялясь на эти ногти и умирая от неловкости.

– …Из какой страны приехали?.. – вымучил Курт свой вопрос.

Мирай засмеялся. Он уж было подумал, что пацан собирался спросить, не педик ли он!

– Я японец, – ответил Мирай. – Родился на острове Хоккайдо, а после старшей школы приехал в Токио учиться.

– Вот как… Извините… – улыбнулся Курт, застыдившись еще сильнее.

– Все нормально, у меня мамаша наполовину француженка, поэтому я действительно выгляжу не совсем по-японски, – сказал Мирай.

Курту, кажется, стало полегче. Он поднял голову. Лицо было красным, а черные глаза просто горели.

– В годы послевоенной оккупации по Японии кто только ни шлялся. Тогда много полукровок нарождалось.

– Маман видела своего отца только на военной фотографии, а бабуля покупала ей конфеты монпансье и говорила, что это от папá из Парижу. О, маман обожала Францию! Даже уехала в Париж, когда я пошел в среднюю школу. Нашла там работу, а потом позвонила, чтобы поздравить меня с Днем рождения, и заодно сказала, что больше не вернется, но ждет меня в гости, когда я вырасту. Это был последний раз, когда я с ней разговаривал.

– Да брось ты, мелочи жизни, – махнул рукой Мирай, которому уже порядком поднадоела эта игра в стесняшки. – Я не всегда так выглядел.

Он достал смартфон и отыскал там фотографию миловидного японского старшеклассника с нежным девчачьим лицом, красивой улыбкой и нормальной пацанячьей прической.

– Мои сладкие семнадцать, – сказал он, показав фотографию Курту. – Такой уродец был, что смотрю и не верю, что это я.

– Когда я начал взрослеть, то все больше стал походить на матушку. С генами мне повезло, тут уж ничего не скажешь. А тюнинг сделал все остальное.

– Тюнинг? – переспросил Курт, не понимая, что значит это слово.

– Тюнинг, – повторил Мирай, проведя своими накрашенными пальцами по волнам пышных волос. – Косметика, прическа, шмотки. Как в автомобиле – тонировка, стереосистема, крутые колесные диски, наклейки на бампер. Ты любишь автомобили?

– Обожаю! У меня даже фамилия Тойота, это одна из крупнейших автомобилестроительных корпораций в Японии (*на самом деле, фамилия основателя корпорации – Тоёда). Моя мечта – сменить мою ржавую старушку на крутой суперкар красного цвета. Или ярко-желтого. Или серебристого.

На шее Мирая бесстыже блеснула платиновая цепочка, полгода назад подаренная голландцем.

– Круто! – оживился Курт. – А у меня видеоигра с гонками есть. Там много крутых тачек. Хотите сыграть?

Мирай был растроган и улыбнулся, глядя на него и искренне восхищаясь его детской непосредственностью.

– Я не очень хорош в видеоиграх, но изо всех сил постараюсь тебя обыграть, – сказал он.

– Не надейтесь! – фыркнул Курт, принимая вызов.

Они играли полчаса, и Мирай честно продул все заезды, ему даже поддаваться не пришлось.

– Ты так хорошо играешь, мне никогда тебя не обойти! – захныкал он.

Курт гордо заулыбался и собрался брякнуть что-то европейское и бесцеремонное, но затем вспомнил, что он в Японии и симпатичный парень, сидящий перед ним, тоже японец, поэтому соблаговолил вспомнить о хороших манерах.

– Что Вы, я играю очень плохо, это мне Вас никогда не обойти, – вымучил он, тщательно подбирая каждое слово.

– Ну, эта ваша японская традиция принижения собственных способностей, когда надо говорить, что ты делаешь все плохо, но на самом деле ты все делаешь хорошо, а когда кто-то другой делает что-то плохо, надо говорить, что он делает это очень хорошо!

Мирай не выдержал и засмеялся. У него был обычный мужской смех, но очень красивая симметричная улыбка с ровными белыми зубами. Курт опять стушевался.

– Господи, какой ты смешной, – сказал Мирай, не переставая улыбаться.

– Правда?! – обрадовался Курт. – Стоп! – тут же осекся он. – А это хорошо или плохо? Кажется, в Японии быть смешным плохо. Я здесь полтора года живу, и у меня до сих пор все через энное место. Но сейчас еще более-менее, а сначала был такой атас, аж вспоминать стыдно!

Мирай проникновенно посмотрел в его разгоряченное лицо и ободряюще улыбнулся.

– Ты очень стараешься, – сказал он искренне, – и у тебя очень хорошо все получается.

– То есть, у меня вообще ничего не получается?!

Мирай расхохотался и в знак прекращения этого разговора потянулся к большой коробке, откуда Курт достал для него джойстик. Там он с удивлением обнаружил парочку тяжелых металлических пистолетов и винтовку.

– Харетересу-сан знает, что ты прячешь холодное оружие в своих игрушках?! – спросил он Курта строго.

– Оно ненастоящее, это для стрелялок, – засмеялся Курт, затем взял пистолет, щелкнул предохранителем, тем самым его активировав, и навел засветившееся синим неоном дуло на экран. Там сразу же появилась электронная мишень. – Хотите зомбаков помочить?

Мирай очень аккуратно взял из рук Курта пистолет, чуть не заставив того скончаться от неловкости, и начал тщательно его изучать.

– Как настоящий… – пробубнил он себе под нос.

– Разработка «Глории», – пожал плечом Курт. – Не зря же это передовая компания по разработке электронных устройств. Даже как-то закон умудрились обойти. По-хорошему, делать игрушки, похожие на настоящее оружие, и оружие, похожее на игрушки, запрещено. Но Мартин и Снежок шарят – Гарвард, как-никак, закончили.

Мирай удивленно глянул на Курта и вынужден был признать, что парень не обделен интеллектуальными способностями. А затем раздался звонок в дверь.

– О, нет! – всполошился Курт. – Ребята пришли! Извините, Мирай-сан, я тоже представлял Вас немного по-другому и с самого начала собирался выгнать, поэтому сказал друзьям, что всю ночь буду один, и позвал их в гости! Вы не против?.. Мне неловко сказать им, что все отменяется, и отправить обратно по домам…

– А с ними весело? – спросил Мирай, удивляясь и хмурясь одновременно.

Выйдя вместе с Куртом к его друзьям и увидев, какие они «веселые», Мирай закатил глаза и приготовился к самому несуразному вечеру в своей жизни.

– Куруто, ты носишь рубашку, которую я тебе подарил! – расслюнявился Кицуне, который за год общения с Куртом превратился в трушного гота с выжженными перекисью волосами.

– Да, я обожаю «Хвост феи» (*аниме), уже досматриваю последний сезон! – ответил тот и полез к нему обниматься.

– Куруто, в благодарность за то, что ты устраиваешь для нас ночевку, я приготовил темпуру! – сказал Гин, поклонившись и протянув надежно запакованную в пакет тарелку со своей стряпней.

– Не стоило, сэмпай, у нас полный холодильник еды, Рейджи столько всего наделала!

– Полный холодильник еды? – вдруг хныкнул Мирай. – А почему мне не предложил? Я голодный! Я сегодня только утром ел!

Все остальные дружненько сказали «ой» и замолчали, словно воды в рот набрали.

– Извините, я правда… – начал было опозоренный Курт после этой неловкой паузы.

– Так это мужик?! – заорал Акума, тыча пальцем в Мирая. – А я смотрю и думаю, че это за девка! Сначала подумал, что у тебя телка появилась, но потом подумал, что она какая-то старая и плоская…

– Это Мирай Тойота… – проскулил Курт, пряча побагровевшее лицо за шториной своих тяжелых гладких волос и обнимая пакет с темпурой Гина.

– Тот самый хрен, которого собирался прислать Юки? Ты же сказал, это будет какой-нибудь занудный узкоглазый тип из «Глории» и ты выставишь его ко всем чертям!

Присяжные дамы и господа! Я – грязная шлюха Мирай Тойота. Сегодня, 20 февраля, мне исполнилось 27 лет. И этим вечером я буду воспитателем в детском саду.

Пока Курт заваривал новую порцию чая, Мирая усадили за стол и первым заставили продегустировать темпуру Гина. Он скептически на нее посмотрел, поколебался пару секунд, потом взял хаси и подцепил креветку.

– Итадакимас, – сказал Мирай и отправил креветку в рот.

Прожевав ее и задержав во рту, он вытаращил глаза в полном изумлении. Гин, Акума и Кицуне в молчаливом нетерпении ждали, что же он скажет. Проглотив креветку, Мирай подцепил кружочек кабачка и прежде, чем отправить его в рот, обвел всех взглядом и произнес на одном дыхании:

– Очень! – живо закивал Мирай и начал набивать рот темпурой.

– Вам следовало сказать, что Вы голодны… – пробурчал все еще смущенный Курт, пододвинув к нему полную чашку с горячим чаем.

– Как ты себе это представляешь? – поперхнулся Мирай, жуя темпуру и смеясь. – «Здравствуй, я Мирай Тойота, покорми меня»? Чтобы ты позвонил в полицию и сказал, что в дом ворвался незнакомый взрослый дядька и требует еды?

– Где-то два месяца назад у кого-то из наших жильцов поехала крыша, и он начал подсовывать пачки денег в почтовые ящики, – сказал он. – Соседи тут же вызвали полицию, отдали деньги и потребовали его арестовать. До нашего ящика он, правда, не добрался. Как же Мартин возмущался! Короче, с тех пор я решил, что буду тщательно думать, прежде чем звонить в полицию.

– Ох, когда же у меня от богатства крыша поедет? – вздохнул Мирай, затащил в рот еще один большой кусок темпуры и воздел руки к небу. – Боже, как же это вкусно!

– Я очень рад, – застеснялся бугай Гин, зажимаясь на своем стуле.

– Судя по тому, что Вы питаетесь один раз в день, до богатства Вам еще очень далеко, дяденька, – сказал он.

Мирай помотал своими пышными волосами, не прекращая жевать.

– Где-то к обеду позвонили из Киото и сказали, что в тамошнем филиале «Глории» чего-то загорелось, – сказал он набитым ртом, – поэтому всем стало не до ланча.

– О да! Случилась короткое замыкание, полетело много оборудования, вся система коммуникации, стены поплавились… Восстановление обойдется в кругленькую сумму.

– Кое-кто траванулся угарным газом и получил легкие ожоги. Вызвали скорую, им тут же оказали первую помощь и отправили по домам, даже госпитализировать никого не пришлось.

– Есть суши, салат, мисо-суп, лапша, курица в соусе терияки, – начал перечислять Курт, разглядывая содержимое холодильника, – такояки, остатки окономияки, какие-то морепродукты-яки, пицца, чаван муши, омурайсу, еще какая-то японская хрень, названия которой я не знаю… Что Вы будете, Мирай-сан?

Тот тяжко вздохнул и махнул рукой – была не была!

– Надо было сказать! – схватился за голову Курт.

– Надо срочно сходить за тортом! – предложил Акума.

– К черту торт! – возразил Кицуне. – Пойдем за бухлом!

– СТОП! – рявкнул Мирай, ударив ладошкой по столу. – Какое еще бухло, малышня?! Я здесь, чтобы за вами присматривать, а не спаивать!

– Все в порядке, мне уже двадцать, – примирительно сказал Кицуне. – Пятнадцатого января исполнилось.

– О, так среди вас есть взрослый! – тут же подскочил на ноги воодушевленный Мирай. – Тогда мы скажем, что я был против, а ты притащил выпивку и насильно всех напоил!

– Вы собираетесь так много взять, Мирай-сан?

Впадая в панику из-за того, что он совершенно теряет контроль над ситуацией, Курт попытался сказать хоть что-нибудь, но Мирай резко прервал его, погрозив пальцем прямо перед его лицом.

– Так, мелюзга, взрослые пошли за бухлом! Дверь никому не открывать, конфеты у богатых дяденек не брать, в мерседесы к ним не садиться! Мы скоро вернемся!

Затем они с Кицуне наскоро обулись и упорхнули прочь.

– Что за тип? – фыркнул Курт, глядя на щелкнувшую за ними дверь. – Он какой-то…

– Мирай-сан такой классный, да? – вскричал Акума, весело напрыгнув на него сзади.

– Совсем, как Юки, правда? – закивал Гин, уже взявшийся за подготовку праздничного стола. – Когда мы познакомились с Юки, он вел себя так же просто и непринужденно. А еще он напоил нас пивом из лепестков сакуры.

«Нет, это совсем другое!» – хотел было выпалить Курт, но что-то заставило его попридержать язык. Что именно, он сам не понял.

– Так и есть, не правда ли? – выдал он фирменную фразу, которую японцы всегда произносят в ситуациях, когда не знают, что сказать, или, напротив, не хотят чего-то говорить. Обычно они при этом щурятся и фальшиво улыбаются, что сделал и Курт.

– Э? – тут же разоблачил его обман Акума. – Тебе не нравится Мирай-сан?

– Да я с ним знаком всего час! – вспыхнул Курт. – Кажется, он неплохой, но какой-то… как ветер…

– Ты хочешь сказать, ветреный? – подсказал Гин.

– Нет, – сказал Курт серьезно. – Как ветер. Прилетел, улетел, еще и волосами постоянно трясет.

– Мне тоже показалось, что у него красивые волосы, – сказал Акума.

– Как у вас, японцев, это получается?! – вспылил он. – Вам просто скажешь «доброе утро», а вы уже знаете, в каком я настроении, что у меня случилось и что мне следует сказать, чтобы меня подбодрить! Ничего от вас не скроешь!

Нет, Мирай был совсем не то, что Юки. Последнего Курт воспринимал как взрослого, который о нем заботится. А Мирай был не таким взрослым, и он очень походил на девушку…

Мирай и Кицуне вернулись с двумя пакетами с пивом. Мирай достал из своего рюкзака миниатюрный бонг (*прибор для курения) и курительную смесь. Вечер повернул в более раскрепощенное русло, а «Мирай-сан» стал «старшим братиком Мираем».

– Смесь легкая, – сказал Мирай, раскуривая стеклянную трубку, – так что если вы надеетесь превратить мой День рождения в оргию и полное свинство, то не рассчитывайте на это.

– Жаль, что у тебя больше не осталось Джелли Белли, Куруто, – вздохнул Акума, подперев щечку рукой и мечтательно глядя на Мирая. – А то мы бы заставили старшего братика Мирая обкушаться собачьих какашек и вонючих носков.

– Не волнуйся, старший братик Мирай, – похлопал его по спине Кицуне. – Мы знаем много других интересных игр.

– «Угадай персону», пантомимы… – начал перечислять Гин.

– В пантомимы вы меня никогда не обыграете, – погрозил пальцем Мирай, смеясь и откашливаясь. – Я все детство с мамкой в театре проторчал и закончил отделение театрального искусства. С горем пополам, конечно, но все равно немного шарю.

– Тогда в «угадай персону»! – радостно подскочил Акума и побежал за стикерами и фломастером.

– Ты знаешь эту игру, старший братик Мирай? – спросил Кицуне. – Тебе загадывают человека, а ты должен угадать, кто это, задавая вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет».

– Окей! – кивнул Мирай, выпуская дым через нос, и передал ему бонг.

Акума прискакал обратно, с грохотом завалился за стол и, скрипя фломастером и закрывая свободной рукой листочек от Мирая, начал вписывать слово. Любопытный Курт глянул на надпись через его плечо и вспыхнул.

– Эй, я же еще не дописал! – возмутился Акума.

– А что там? – полюбопытствовал Мирай и потянулся к Курту за смятым листком.

Курт отодвинулся от него на безопасное расстояние и разорвал листочек в клочья.

Курт обиженно на него посмотрел и снова фыркнул. Мирай умиленно заулыбался. Ему хотелось сказать, что Курт очень милый, когда злится, но знал наперед, что Курта это взбесит и он вообще убежит из кухни. А Акума тем временем закончил писать другое слово и показал его Гину и Кицуне.

– Ни за что не угадает! – хихикал он злорадно.

– Кто это?! Что это за слово?! Я таких иероглифов не знаю! Оно приличное?!

– Это одна очень известная в Японии персона, Куруто, не волнуйся, – успокоил его Гин.

– Не подсказывай, сэмпай! – вмешался Кицуне.

– Старший братик Мирай! – объявил Акума и торжественно прилепил стикер Мираю на лоб. – Теперь угадывай, что это за персона!

– Я? – засмеялся тот, изо всех сил подавляя желание сорвать этот чертов листок и посмотреть, что написали мерзкие дети. – Я рассчитывал сначала посмотреть, как вы играете…

– Старший братик Мирай, сегодня же твой день, – возразил Кицуне, передавая бонг Курту. – Поэтому все внимание достанется тебе.

– Вот как? Это так мило… – с улыбкой покраснел Мирай и попытался сосредоточиться на игре. – Думаю, я знаю слово, которое вы написали. «Педик»?

– А вот и нет! – захохотали парни, один Курт покраснел и надулся.

– Я начал его писать, но этот козел порвал листок! – сказал Акума, тыча в него пальцем.

– Так вот, что там такого страшного было написано! – офонарел Мирай, не зная, то ли ему смеяться, то ли поражаться тому, как яростно племянник его начальника защищает его честь.

– А ты меня еще обозвал… – буркнул Курт обиженно.

– Прости! – порывисто выпалил Мирай и чисто машинально взялся обеими руками за его плечо, чтобы утешить.

Однако Курт резко дернулся, будто его ударило током, и с перепугу зарядил коленкой в столешницу, отчего остальные парни грохнули безудержным хохотом.

– Ты аккуратнее, старший братик Мирай, он у нас дикая обезьяна, спустившаяся с безлюдных гор! – заголосил Акума.

– Вот как, прости… – улыбнулся Мирай виновато и очень смущенно, аккуратно убирая руки. – Что ж, если это слово не «педик», – быстро-быстро переключился он на игру, чтобы замять эту крайне неловкую ситуацию, – то это очень сильно усложняет мне задачу. Это женщина?

– Ну, слава богу, это хотя бы мужчина. Он традиционной сексуальной ориентации?

– Он… – Мирай стиснул зубы, боясь задать этот вопрос. – Жив?..

– Ну блин, спасибо! Загадать в мой День рождения человека, которого уже нет в живых! Постойте! Вы проболтались, что это известная в Японии личность! Это какая-то историческая персоналия?

Мерзкие дети издевались над бедным Мираем добрые сорок минут. Он даже близко не подобрался к тому, что они загадали, и уткнулся лбом в согнутые локти.

– А-а-а! Я больше этого не выдержу! У меня уже мозг кипит! Я сдаюсь!

– Основатель автомобилестроительной корпорации Тойота, балда!

– Ах, вы маленькие пакости! – захохотал Мирай. – Теперь поиграем в мою игру! Ты тоже, – он забылся и снова хапнул Курта за запястье. На этот раз тот лишь легонько вздрогнул и замер.

– Что за игра? – спросил Курт на одном дыхании.

– Я называю любое слово, а ты придумываешь новое, которое начинается на тот же слог, на который заканчивается мое. Называешь мое слово, потом называешь свое, затем мелкий повторяет оба слова и называет свое, которое начинается так же, как заканчивается твое. Потом Ки повторяет три слова и называет свое, которое начинается так же, как заканчивается слово мелкого. А потом Гин-тян…

– Мы поняли, поняли! – замахали руками дети.

– Чашка, какао, облако, – повторил Кицуне. – Колесо.

– Чашка, какао, облако, колесо, – повторил Гин. – Собака.

– Чашка, какао, облако, колесо, собака, – зашел на второй круг Мирай, поочередно тыча своим элегантным пальцем в того, кому принадлежало слово. – Карамель.

– Чашка, какао, облако, колесо… – Курт замолчал и в панике вытаращил глаза. – Сэ… сэ… Что-то на сэ…

– Ну? – Мирай приложил ладони к голове и помахал ими, наивно полагая, что это очень похоже на собачьи уши.

– Так нечестно! – возмутился Курт. – Я еще мало японских слов знаю!

Курт снова принял вызов и в отместку начал загадывать англицизмы, которыми активно пользовались японцы: всякие «айсу куриму», «хагу», «доринку», «намбаа», «горуфу» и так далее. Чаще всего на его словах и заваливались.

Наигравшись и раскурив бонг, они начали болтать, попивая пиво.

– Так ты в школе играл в хоккей, Куруто? – удивился подвыпивший Мирай, покосившись на раскрасневшегося от пива Курта.

– Немного, – кивнул тот, улыбаясь одним уголком губ.

– Честно! В школе надо мной прикалывались, что я похож на девчонку, поэтому зимой я ходил в конькобежную секцию, чтобы выглядеть брутальнее.

– Но что-то пошло не так, и теперь старший братик Мирай выглядит, как педик! – встрял в их разговор Акума.

– Точно! – щелкнул пальцами Мирай и захохотал.

В этот вечер он много смеялся и очень живо на все реагировал. Мало-помалу речь зашла о неизбежном…

– Эй, старший братик Мирай, – процедил пьяным языком накидавшийся Кицуне, – а зачем ты ногти красишь?

– Мне просто нравятся мои пальцы, и мне кажется, что так они выглядят еще красивее, – ответил Мирай, демонстративно полюбовавшись своими ногтями. А еще широким платиновым перстнем, надетым на указательный палец…

– У тебя тоже красивые пальцы, Ки. Хочешь, я и тебе ногти накрашу? Я взял с собой лак.

– А у меня некрасивые, старший братик Мирай? – заскулил Акума, тыча своими руками Мираю в лицо.

Так как Гин налакался пива и уже был в отключке, ему ногти накрасили не спрашивая. Затем пьяные Акума и Кицуне, любуясь своими ногтями, пошли играть в видеоигры. Мирай пообещал, что сейчас закончит красить ногти Курту и они к ним присоединятся.

– Извини за зоопарк, они всегда так быстро напиваются… – сказал Курт, глядя в затылок склонившегося над его пальцами Мирая. Кажется, он расслабился под действием алкоголя и больше не смущался, даже позволил Мираю взять свою ладонь.

– Шутка ли? Японцы, как правило, начинают пить только в студенчестве. Никакой закалки.

Мирай поднес пальцы Курта к губам и подул на ногти, чтобы подсушить лак. Курт улыбнулся, ощущая щекотку от его дыхания, а потом перевел взгляд на его руки и заметил белые полосы на его запястьях.

– Что это за шрамы? – спросил он, напрягшись. – Ты себе вены резал?

Мирай засмеялся и помотал своими чертовыми шоколадно-арахисовыми волосами, которые никак не давали Курту покоя.

– Нет, это было уже в студенчестве, – и быстренько перевел тему. – Готово! Посиди так минуты три, а потом пойдем мочить зомбаков.

– У меня есть для тебя подарок, – вдруг сказал Курт и встал из-за стола. – Пойдем.

Удивленный Мирай пошел за ним в его комнату, попутно присвистывая:

– Какая все-таки у Харетересу-сана шикарная квартира!

– Да, он много зарабатывает, – отозвался Курт, увлекая его за собой в космос…

Потому что иных слов, какими можно было описать комнату Курта, Мирай не нашел. Его комната была большой и просторной, выполнена в космическом стиле. На данный момент там было темно, светила только синеватая неоновая подсветка вдоль стен, фосфорические наклейки звезд на потолке, экран компьютера с космической заставкой и парочка ночных светильников в виде вращающихся планет. На стенах в полумраке различались постеры с фотографиями ракет и дальних уголков вселенной.

– Просто космос! – восхищенно выдохнул Мирай, осматриваясь.

– Я учусь на астрофизика, – сказал Курт, юркнув в свою гардеробную и включив там подсветку. – С детства увлекаюсь астрономией. А в универе открыл для себя робототехнику. Моя мечта – сделать протез моему другу Эдгару из Манчестера. У него нет руки.

Мирай нахмурился, почувствовав укол грусти, и зашаркал ногами по мягкому ковру в сторону гардеробной Курта. Там он прислонился к двери и принялся смотреть, как Курт роется в коробках.

– Это очень хорошая мечта, – сказал Мирай. – Я уверен, у тебя все получится.

Курт, видимо, нашел, что искал, потому что аккуратно задвинул коробку на место и протянул Мираю напульсник с агрессивным логотипом какой-то европейской рок-группы. Несмотря на крошечный размер вещицы, он все равно держал ее двумя руками, потому что так было принято дарить подарки в Японии.

– С Днем рождения, Мирай, – сказал Курт, поклонившись. – Извини, что без упаковки.

– Ну что ты, какая прелесть! Большое тебе спасибо, Куруто! – ответил Мирай, принимая странный подарок в смешанных чувствах. – А что это?..

– Напульсник на руку с моей любимой группой. Под ним не будет видно шрамов.

– Ты не любишь, когда у людей шрамы? – спросил Мирай с искренним безобидным любопытством.

– Просто мне кажется, что с тобой случилось что-то плохое, и мне от этого не по себе.

Мирай умиленно улыбнулся, прижал напульсник к груди и с чувством поклонился.

– Большое спасибо, Куруто. Я позабочусь о твоем подарке.

Затем он демонстративно и очень бережно натянул его на руку, полностью закрыв шрамы, и взял Курта за плечи. Тот, не ожидавший такого выпада, вытаращил свои прекрасные черные глазища, а по мертвецки-белому лицу в полумраке космической комнаты заплясали тени от инопланетных светильников.

– Пожалуйста, Куруто, выбрось эти мысли из головы, – сказал Мирай. – В никчемной жизни Мирая Тойоты никогда ничего плохого не случалось. Он порезал себе вены по собственной глупости. Он был студентом третьего курса университета, перепил на вечеринке, начал философствовать о смысле жизни и пришел к выводу, что в его собственной жизни никакого смысла нет. Он совершил эту глупость в пьяном угаре, а когда пришел в себя на больничной койке, то был счастлив, что он жив. Мирай Тойота очень любит жизнь. Глядя на Мирая Тойоту, все почему-то думают, что он стал таким, потому что с ним плохо обращались и он испытал много горя. Но это неправда. С Мираем Тойотой всегда обращались нормально. Не лучше и не хуже, чем со всеми остальными. Он стал таким и наделал глупостей, просто потому, что сам так захотел. Никто его не заставлял, никто его до этого не доводил. Он сам так решил, Куруто, и тебе не следует беспокоиться о людях, которые должны нести ответственность за свои решения самостоятельно. Понимаешь?

Курт молча кивнул, уставившись на него во все глаза. Его по-детски наивное лицо слегка дрожало. Мирай не сдержался и крепко обнял его.

– Спасибо, Куруто! – всхлипнул он ему в плечо. Они были примерно одного роста. – Это был самый лучший День рождения в моей жизни!

А затем он почувствовал теплые и робкие ладони Курта на своей спине.

Присяжные дамы и господа! С тринадцати лет я всегда реву на свой День рождения. Но в этот я ревел от счастья.

Мирай Тойота – незадавшийся соблазнитель

Мирай не собирался соблазнять Мартина и Юки – даже несмотря на то, что оба были чертовски хороши собой, а близость с ними сулила несметные богатства. Это было не в его стиле. Уже много лет он предпочитал секс на одну ночь, без обязательств, эмоциональных привязанностей, выяснения отношений и прочих неловких моментов. Та дурацкая история с Юки произошла совершенно спонтанно. Собственно, как и все остальное в жизни Мирая Тойоты.

У «Глории» сорвался какой-то важный контракт, причем с местной фирмой, поэтому присутствия переводчиков легкого поведения на переговорах не требовалось и Мираю не довелось спасти ситуацию своей обольстительностью. Мартин лишь похлопал Юки по плечу и напомнил, что «Глория» и не такие неудачи переживала с достоинством, и ушел в кабинет зализывать раны. А Юки заныкался в пустынном холле технического сектора и закурил, чтобы угомонить расшалившиеся нервишки. Мирай застукал его точно так же, как и Юки когда-то застукал его с голландцем.

– Где же в «Глории» будет порядок, Кирияма-сан, если сам генеральный директор нарушает правила? – пропел он, красиво выплыв из своего укрытия и указав своим изящным темно-бирюзовым пальчиком на табличку «Курение запрещено».

– Что, стервоза, пришел позлорадствовать? – фыркнул Юки, яростно выпустив дым из ноздрей.

– Наоборот, – пожал плечами Мирай. – Мне очень жаль, что все так вышло.

– Может, Вам следовало проявить чуть больше изобретательности и обставить дело так, чтобы присутствие переводчика стало необходимым, Кирияма-сан?

– Что, в ювелирный завезли новую коллекцию дизайнерской платины с бриллиантами? Или кое-чья похотливая задница истосковалась по приключениям?

Мирай изо всех своих театральных сил закатил глаза.

– Почему Вы так плохо обо мне думаете, Кирияма-сан?

Он уже почти подошел вплотную, раздолбайски волоча свои тоненькие ноги в отутюженных брючках и щегольских лакированных ботиночках, которые носил в офисе.

– В конце концов, я тоже сотрудник «Глории» и искренне радею за благополучие нашей компании.

– Ну, раз уж ты так говоришь, а я тебе, конечно же, всецело верю… – Юки протянул ему портсигар. – Ты куришь?

– Бросил в универе, теперь только курительные смеси. Но ради Вас, Кирияма-сан…

Мирай вытянул сигарету своими длинными воровскими пальцами с темно-бирюзовыми ногтями. Юки попридержал ему челку, как когда-то ему делал Мартин, и помог Мираю прикурить. Тот затянулся с таким удовольствием, что запросто мог бы получить награду за лучшую роль в порнофильме, затем разомкнул свои симметричные губы и, задержав дыхание, позволил дыму самостоятельно покинуть легкие. Юки ничего не говорил, а просто не без удовольствия наблюдал за тем, как он курит, и, не отрывая хищного взгляда, время от времени стряхивал пепел в отложенный на подоконник портсигар.

– Ты такая шлюха, Тойота, что мне хочется смотреть на тебя вечно, – сказал он, наконец, улыбнувшись одним уголком губ.

– Вы любите шлюх, Кирияма-сан? – усмехнулся Мирай, призывно глядя на него исподлобья.

Они докурили, и Юки велел Мираю затушить окурок в его портсигаре.

– Правда? – заинтригованно вскинул бровь Юки.

– Вы так заботитесь о благополучии «Глории», Вы вкладываете в нее так много сил.

Юки расплылся в довольной улыбке и прищурил заблестевшие глаза.

– Продолжай, – попросил он томно. – Меня так редко хвалят.

Мирай с запалом положил ладони на его лицо и чувственным, едва ощутимым движением провел кончиками темно-бирюзовых пальчиков по щекам.

– Вы реализуете такие гениальные проекты, – прошептал Мирай, приблизившись к его лицу и обдав терпким сигаретным дыханием. – Вы так умело руководите персоналом. У Вас такой мудрый подход. Вы идеально чувствуете, когда нужно проявить жесткость, а когда мягкость.

И тут Юки, коварно улыбаясь, сам медленно и чувственно накрыл его ладони своими. Очень тепло и нежно.

– Я считаю, что к тебе нужно проявлять исключительную жесткость, Мирай, – прошептал он, чуть потянувшись к подчиненному.

– Уверен, я этого заслуживаю, Кирияма-сан, – лицо Мирая было так близко, что ему было достаточно просто пошевелить губами, чтобы быть услышанным. – Я уверен, Вы желаете мне только добра и делаете все исключительно для моего блага.

– Спасибо, Мирай. Твое бы слово, да богу в уши. Мне так приятно это слышать. А теперь… – Юки бережно сжал пальцы Мирая и мягко отстранил их от своего лица. – Я переломаю эти прелестные бесстыжие пальчики. Один за другим.

Конечно же, он сказал это несерьезно, и пальцы Мирая не пострадали. А вот носу повезло куда меньше, и кулак проехался по его скуле с такой силой, что у Юки на костяшках остались синяки. Для полноты картины он протащил Мирая за волосы через весь корпус на загляденье всем сотрудникам, а потом уже швырнул Мартину на стол.

– Да что вы опять не поделили?! – вскричал тот, подскочив.

– Харетересу-сан, спасите меня! – завопил Мирай, бросившись к нему в объятия.

– Твой любимчик только что пытался меня соблазнить! Доволен?! – гаркнул Юки.

– Не слушайте, Харетересу-сан! – взмолился Мирай, пачкая рубашку Мартина соплями и кровью из носа. – Кирияма-сан меня ненавидит и хочет убить!

– Хватит! – потерял терпение Мартин и учтиво отстранил от себя Мирая. – Я совсем уже запутался в этих ваших японских интригах! Кому из вас двоих мне верить?!

– Может, тому, кто с тобой с первого курса Гарварда?! – сказал Юки сердито.

– Логично! А этому надо сделать холодный компресс! Еще не хватало, чтобы переводчик «Глории» сидел на переговорах с разбитой мордой!

Пока Мартин усаживал Мирая на стул и смывал кровь с его лица холодным полотенцем, Юки подробно объяснил ему суть дела:

– Наш переводчик – просто конченый извращенец, который играет с нами в свои садо-мазо игры! Я, видите ли, злой папочка, который его наказывает, а ты добрый, который его утешает! Не слишком ли тебе в «Глории» вольготно, óни (*демон, бес (яп.))? Может, сразу секс втроем устроим, чего мелочиться-то?!

– А вы согласны?! – тут же встрепенулся Мирай с энтузиазмом.

– Молчать! – Юки с силой запустил в него подставку для карандашей.

– Харетересу-сан, Кирияма-сан опять меня обижает! – завыл Мирай, обливаясь слезами.

– Тебе всего 26, а ты уже перепробовал все извращения и не знаешь, как удовлетворить свою похоть! – продолжил орать на него Юки.

– 20 февраля мне будет уже 27! – возразил Мирай.

Вот, откуда эти ядовитые ящеры прознали про его День рождения…

– А в 40 с тобой что будет? Твоя несдержанность приведет к тому, что тебя просто ничего не будет радовать! Тебе постоянно будет хотеться все больше и больше! Тебе всегда будет мало! Ты просто превратишься в отвратительное преступное животное, для которого не существует ничего человеческого!

– Какие 40?! Я не знаю, что со мной завтра будет, какой смысл задуматься в том, что будет со мной в 40?!

– Не дергайся, пожалуйста, – одернул его Мартин и приложил холодное полотенце к кровоподтеку на щеке. – Меня вот больше не будущее твое беспокоит, а прошлое. Это, конечно, не мое дело, но что, черт возьми, с тобой случилось, раз ты так отчаянно пустился во все тяжкие?

Мирай тревожно задышал и поднял на Мартина тяжелый взгляд заблестевших глаз. Волосы были растрепаны, из носа по губам текла кровь, которая закапала рубашку, галстук почти вылез из петли. Мирай выглядел очень несчастно и сексуально.

– Что Вы хотите услышать, Харетересу-сан? – сказал он загробным севшим голосом. – Как родная мать бросила 13-летнего мальчика, а отец взбесился, назвал его шлюхой, избил и изнасиловал, чтобы выместить на нем свою злость?

– О боже, Мирай… – подавился воздухом Мартин.

– Как его с детства травили в школе из-за того, что он похож на девчонку, а в девятом классе ребята-хулиганы решили проверить, какого же он все-таки пола, и после урока физкультуры изнасиловали в раздевалке? А потом растрепали об этом всей школе и над мальчиком стали издеваться, обзывая шлюхой и разрисовывая его парту мизерными ценами за интимные услуги? Как бедный мальчик пошел на крышу, чтобы покончить с собой, но его остановил учитель музыки, любимчик всех учеников, и мальчик решил ему довериться, надеясь, что тот ему поможет? Но учитель оказался последней сволочью и сказал, что просто хотел убедиться, верны ли слухи о том, что этот мальчик шлюха, а потом изнасиловал его, швырнул ему под ноги 10 йен и угрожал убить, если тот кому-нибудь об этом расскажет? Как мальчик, отчаявшись, обратился в полицию, но там его подняли на смех, назвали шлюхой и заперли в камере с дюжиной мордоворотов, которые его…

– А вот это уже что-то новенькое! – прервал его Юки, скептически сложив руки на груди. – Скажи-ка мне название этого шедевра японского кинематографа, я посмотрю на досуге.

– А?.. Что?.. – вздрогнул Мартин, который уже забыл, как дышать, держал свой рот двумя руками, сдерживая приступы тошноты, и присел на стол, потому что у него подкосились ноги. – Мирай… – прошептал он с отчаянной надеждой в голосе. – Все, что ты сказал… Это… неправда?..

Мирай, закрывший лицо ладонями и содрогавшийся крупной дрожью, отрицательно помотал своими роскошными волосами.

– Простите, Харетересу-сан… – проскулил он.

А потом заржал во всю глотку, тыча пальцем в охреневшего Мартина.

– Не смешно! – рявкнул Мартин и впервые за восемь месяцев влепил Мираю крепкий отцовский подзатыльник. – Я думал, сдохну, представляя, как с тобой произошли все эти ужасы!

– Простите меня, я не удержался! – Мирай потянулся к нему, обнял за руку и крепко к ней прижался, подлизываясь. – Со мной никогда ничего плохого не случалось. Я был обыкновенным паскудным ребенком, который не слушался родителей, плохо учился и растрачивал свою молодость на всякие глупости. Ну да, я был похож на девчонку. Ну да, мать нас бросила и отец в сердцах выпалил, что я такая же взбалмошная шлюха, как она, но я считаю, что этого все же недостаточно, чтобы сломать психику 13-летнему ребенку, не так ли? А потом он нашел себе другую женщину, у них родились дети, и мой отец потерял всякий интерес к факту моего существования. Но мне было плевать, потому что я все равно собирался свалить из этой дыры, когда закончу школу, поэтому лишние эмоциональные привязанности мне были ни к чему. Мачеха была со мной вполне мила, готовила мне еду, стирала мои рубашки и никогда не пыталась воспитывать. У меня была своя комната, и меня вполне устраивало не вылезать оттуда, чтобы не видеться с семьей. В школе ко мне всегда относились ровно. Парнем я был нормальным с нормальными мальчиковыми увлечениями типа бейсбола, крутых тачек и клуба механиков-радиотехников, поэтому подколы по поводу того, что я похож на девчонку, были вполне безобидными. Я даже встречался с девушками в старших классах. У одной из них, между прочим, случилась задержка, и я не на шутку переполошился, что она от меня залетела. Но все обошлось, и я тут же ее бросил.

– Охренеть… – осуждающе покачал головой Юки.

Мирай отстранился от Мартина и раздолбайски сел на стуле, широко расставив ноги, ссутулившись, свесив руки и шмыгая подсыхающим носом. Такой дерзкий, сексуальный и порочный до мозга костей.

– Потом я поехал учиться в Токио, – продолжил Мирай. – А студенчество есть студенчество, тем более институт искусств, все дела. Ну, вы сами знаете – в Гарварде, как-никак, учились.

– Мы ТАК не учились! – возразил все еще оголоушенный Мартин.

– Ну, короче, начались пьянки и сомнительные знакомства со всякими творческими личностями, сидящими на наркоте. Меня потянуло на эксперименты. Я многого насмотрелся и в определенный момент понял, что сильно выигрываю со своей женоподобной внешностью. Я осознал, что могу сделать это своей изюминкой и даже пользоваться ею в корыстных целях. К тому времени мне уже стало в падлу заморачиваться ради девушек, чтобы получать от них секс. Меня стало бесить, что ради трех минут удовольствия я обязан растрачивать на кафешки и безделушки всю мою стипендию и скромный заработок, чтобы эта курица просто полежала подо мной и поскулила с видом мученицы, которая делает мне одолжение, разрешая засунуть в нее член. Если вас интересует ТА САМАЯ часть моей биографии, мой первый гомосексуальный опыт… По крайней мере, в роли пассива, потому что воспоминания о моем первом активном опыте благополучно растворились в тумане вместе с парáми конопли и ЛСД. Я даже не помню, дошло ли там до логического завершения… Ну так вот, мой первый сознательный гомосексуальный опыт произошел с вещицами из секс-шопа – все по уму и по инструкциям, с соблюдением надлежащих мер предосторожности. Если вы думаете, что я настолько идиот, чтобы отдать свою задницу на растерзание обдолбанным трансвеститам с факультета моды и дизайна, вы очень сильно ошибаетесь. Потом я начал посещать специализированные заведения, где такие услуги оказывают профессионально, поэтому ни о каких неприятных последствиях не было и речи. Там же меня, кстати, любезно просветили, что именно нравится богатым извращенцам и какие нехитрые приемы следует использовать, чтобы им захотелось оставить тебе вознаграждение побольше. Короче, когда на меня стали обращать внимание мужики, готовые щедро заплатить за то, чтобы я составил им компанию, я был всесторонне к этому готов и точно знал, чего хочу от этих встреч. Поэтому ни разу еще мой образ жизни не вызывал у меня каких-либо моральных или физических неудобств. Спасибо за внимание.

На пару секунд воцарилась гробовая тишина. Затем Мартин взвыл, как смертельно раненный зверь, и завалился спиной на стол.

– Какое скучное у нас с тобой было студенчество, Марти, – снова осуждающе покачал головой Юки.

На следующий день Мирай принес Мартину кофе. Юки в кабинете не было, но Мирай выбрал такое время для кофе-паузы не специально.

– Что на этот раз, Мирай? – спросил Мартин, скептически глядя на чашку. – Насыпал мне яду?

– Нет, Харетересу-сан, только ванили, – ответил Мирай и склонился в глубоком сайкейрее. – Я хочу извиниться за свою вчерашнюю выходку. Нижайше прошу прощения! Уверяю Вас, я сделал это спонтанно и не преследовал никаких конкретных целей. А еще я подтверждаю, что Кирияма-сан дал мне решительный отпор, поэтому Вы можете не сомневаться в верности Вашего бизнес-партнера, Харетересу-сан.

Мартин тихонько засмеялся и с удовольствием отпил кофе Мирая.

– А ты отчаянный, Мирай, раз допустил мысль, что сможешь соблазнить Юки.

– На самом деле, я просто хотел его позлить, – отозвался Мирай, перестав кланяться, подкрался своей кошачьей походкой и нахально сел на стол прямо рядом с Мартином. – Я его недолюбливаю.

– Он японец и видит меня насквозь. С ним трудно. Это с Вами проще некуда.

Тут Мирай протянул руку и очень аккуратно погладил Мартина по лбу, заправляя отросшую челку за ухо.

– Не бойтесь, Харетересу-сан, этот жест вызван самыми безобидными порывами. Вы такой наивный и доверчивый иностранец, что мне было бы больно Вас дурачить.

Мартин сглотнул комок неловкости и запил его ванильным кофе Мирая, позволяя тому и дальше гладить себя по волосам. У смазливого взбалмошного чертенка были приятные руки.

– Когда два афериста начинают вести какое-то общее дело, как им друг другу доверять, если ты знаешь, что твой партнер в любой момент может воткнуть тебе нож в спину?

– Или всецело, как в нашем с Юки случае, – поднял бровь Мартин. – Мы были неразлучны с первого курса Гарварда, вместе прошли огонь и воду. У меня никогда не хватит духу сделать что-то, чтобы подорвать его доверие. Во-первых, ему будет больно, а я этого не хочу. Во-вторых, я сам буду чувствовать себя последней скотиной, если предам человека, который всецело мне доверял. Я полагаю, он думает точно так же. К тому же, он японец, а у вас чувство преданности развито гораздо сильнее, чем у европейцев.

– Вы, правда, так думаете, Харетересу-сан? – вскинул брови Мирай в самом невинном недоумении.

Мартин не успел ответить, потому что в кабинет влетел тот, о ком только что говорили.

– Марти, надо срочно заказать детали для филиала в Киото, там какие-то перебои с электричеством. Я составил список, свяжись-ка…

Юки оторвал глаза от бумаг, увидал Мирая, сидящего на столе его верного бизнес-партнера и держащего руку на его лице, и резко захлопнул пасть.

– Юки, это не то, что ты думаешь! – переполошился Мартин.

– Марти, я сказал, для филиала в Киото срочно нужны детали! Там с напряжением какая-то хрень, надо срочно ремонтировать, а то все взлетит на воздух к чертовой матери и попортит нам дорогостоящее оборудование! Потом будете предаваться вашим телячьим нежностям! Немедленно свяжись со своими ребятами, которые ответственны за закупку!

Мартин изумленно вытаращил свои большие черные глаза и ткнул пальцем в Мирая, который даже ухом не повел и руки с его лица не убрал.

– А зачем? Он же к тебе не клеится. Вот когда начнет, тогда я обещаю, что вам обоим мало не покажется!

Мартина прошиб холодный пот. Он глянул на Мирая, а тот ответил ему безобидно-стервозным взглядом с вскинутой бровью, мол: «Я же говорил». Мартин прожил в Японии восемь лет и до сих пор не мог перестать поражаться способности жителей этой страны видеть людей насквозь.

Присяжные дамы и господа! Мне еще не доводилось встречать столь крепкого союза и глубокого взаимопонимания, как между этими двумя. И должен признаться, я им завидовал. Какого это – долго любить одного человека, который тоже любит тебя так сильно, что не имеет ничего против, когда другие делают тебе приятно? Каково это вообще – любить?..

Мирай Тойота – психолог широкого профиля

Мирай проснулся под котацу в гостиной роскошной квартиры Хартлессов, осмотрелся вокруг и увидел кучу пустых банок из-под пива, горы тарелок с недоеденной едой и безмятежно дрыхнущую ребятню.

– Ох, и влетит же Мираю Тойоте от старых ящеров за то, что он позволил этим спиногрызам устроить такой бардак, – проскулил Мирай, трепля самого себя по волосам.

Потом поднялся, хрустя костями, потоптался на месте, поправляя футболку, и пошел в ванную комнату. Он был там вчера несколько раз, но все равно никак не мог налюбоваться ее размерами и роскошью. Попялившись по сторонам и потрогав вещицы, которые не успел потрогать прошлым вечером, он подошел к зеркалу и глянул на себя, такого сонного, помятого, но до неприличия счастливого. Над губой темнела чуть отросшая щетина.

– Вот блин, как лень бриться-то! – взвыл он. – Черт с ним, сегодня побуду мужиком!

С этими словами он начал собирать волосы в беспорядочный хвост. Споласкивая лицо, он услышал лязг ключа и ломанулся в прихожую, на ходу хватаясь за дверные косяки, чтобы его не заносило на маневрах между углами. Не разглядывая, кто это, и будучи полностью уверенным, что это Мартин, Мирай согнулся пополам в крайне виноватом сайкерее.

– Доброе утро, Харетересу-сан! Я не ждал, что Вы вернетесь так рано! Клянусь, это все мелкие устроили! – не глядя, он ткнул пальцем в сторону гостиной. – Я был против, я им запрещал! Но они сказали, что если я не заткнусь, они позвонят в полицию и скажут, что я их всех изнасиловал! У меня просто не было выбора! Вы не представляете, какой ад мне пришлось пережить, Харетересу-сан! Это был худший день в моей жизни! После всего этого кошмара Вы просто обязаны предоставить мне внеплановый отпуск за счет компании! А еще заплатить в четыре раза больше, потому что Вы говорили, что я буду присматривать за одним пацаном, а их оказалось четверо!

В ответ раздалась короткая пугающая пауза, а потом шуршание пластиковых пакетов и робкий женский голос:

Мирай поднял, наконец, голову и увидел ошарашенную толстую японку, явно себя запустившую, с двумя здоровенными пакетами продуктов в руках.

– Прошу прощения, – сказал он, рассматривая ее в глубоком шоке и даже забыв распрямиться. – Я Мирай. Мирай Тойота. Я работаю в «Глории». Харетересу-сан велел мне присмотреть за Куруто, пока они с Кириямой-саном в Киото. В тамошнем филиале случилась авария.

– Вот как, – вышла из ступора Рейджи и тоже поклонилась, шурша тяжелыми пакетами. – Я Рейджи, домработница. Приятно познакомиться.

– Вы – та женщина, которая приготовила всю эту божественную еду?! – восторженно завопил Мирай, выпрямившись одним рывком и подавшись к ней. – Я ни разу в жизни еще не ел такие изумительные такояки, они просто тают во рту! Я так объелся вчера! Вот бы мне кто-нибудь так готовил!

– Спасибо большое, я очень рада, что Мираю-сану понравилось, как я готовлю, – засмущалась Рейджи.

– Вот, что значит быть спортсменом! – продолжал заливать Мирай. – Уж вы-то знаете толк в здоровом питании! А когда полезное питание еще и вкусное – это просто…

– Спортсменом?.. – прошептала опешившая Рейджи одними губами.

– Вы разве не занимаетесь женским сумо, Рейджи-сан?.. – спросил он осторожно. – Просто этот мальчик, Гин… Он боксер… И он принес такую обалденную темпуру… А Вы так божественно готовите, Рейджи-сан… Я тоже подумал, что Вы спортсменка…

Рейджи налилась краской и поклонилась так низко, как только позволяли ее жиры.

– Простите, Мирай-сан. Я не спортсменка, у меня просто лишний вес. Я искренне благодарю Вас за то, что Вы подумали обо мне так хорошо.

Мирай в ужасе раскрыл рот и схватился за волосы, и так еле как собранные. А потом с воплем рухнул на колени и ударился лбом в пол.

– Нижайше прошу прощения, Рейджи-сан! Мирай Тойота такой невежественный человек! Мирай Тойота не хотел обидеть Рейджи-сан! Пожалуйста, Рейджи-сан, простите болтливого Мирая Тойоту! Мирай Тойота постоянно несет бестактную чушь, но он делает это вовсе не со зла, а только из собственной глупости!

Обалдевшая Рейджи выронила пакеты и начала поднимать их неадекватного гостя с пола.

– Мирай-сан, уверяю Вас, со мной все в порядке, и Вам вовсе ни к чему так передо мной извиняться! Я уже давно привыкла к своему телу и тому, как окружающие на него реагируют. Это не доставляет мне дискомфорта.

– Простите меня, мне так сильно-сильно жаль! – тараторил Мирай, продолжая раскланиваться. – Вам, бедной, и так нелегко! Прохожие оборачиваются, в магазинах не найти одежды подходящего размера, Вам приходится носить всякую безвкусицу, врач то и дело трындит, что Вам нужно сесть на диету и заняться физкультурой, в общественных местах Вам тесно, а в метро так вообще просто ад! Это все так унизительно! Еще и я тут болтаю, не думая! Ах, бедная Вы женщина! Сколько всего Вам пришлось натерпеться из-за этой проклятой болезни!

Мирай снова осознал, что брякнул что-то не то.

– У Вас разве не проблемы с эндокринной системой?.. – сказал он, глядя на нее, как испуганный провинившийся ребенок.

– Я не могу иметь детей, Мирай-сан, но в целом я вполне здорова, и мой лишний вес вызван исключительно вредными пищевыми привычками…

Тот опять взвыл благим матом и собрался рухнуть на колени, но Рейджи его удержала.

– Рейджи-сан, Мирай Тойота нижайше просит прощения! Мирай Тойота такой отвратительный человек! – тут Мирай схватил Рейджи за толстую руку и очень виновато заглянул ей в глаза. – Рейджи-сан, умоляю, не сочтите, что Мирай Тойота намеренно пытается Вас обидеть, но… Мираю Тойоте очень любопытно, чем Вы питаетесь… Мирая Тойоту всегда удивляло, как японской нация умудряется поглощать тонны риса и лапши и при этом оставаться стройной… – тут он начал шептаться, с опаской поглядывая вверх и куда-то в сторону, как шизофреник, уверенный в том, что за ним шпионят потусторонние силы. – Мирай Тойота знал, что эта схема не может работать вечно… В какой-то момент она даст сбой… Мирай Тойота должен жрать меньше риса и лапши, чтобы оставаться стройным…

– Мирай-сан! – выпалила Рейджи, вся красная от стыда. – Рис и лапша здесь не при чем! Я очень люблю торты! Простите меня за это!

Мирай, вздрогнув, вернулся из своей параллельной вселенной и удивленно на нее уставился.

– Торты, Мирай-сан, – повторила Рейджи, блестя заслезившимися глазами. – Я ухожу из этого дома довольно поздно и у меня не остается времени, чтобы приготовить себе ужин. Поэтому по пути домой я захожу в кондитерскую и покупаю себе торты. Я кушаю очень много тортов, Мирай-сан, поэтому у меня лишний вес.

Мирай вытаращился на нее во все глаза и молчал. Рейджи уже обрадовалась, что ей удалось угомонить этого странного индивида, как его лицо снова перекосила паника.

– Вчера утром я сожрал половину торта! У меня был День рождения! Харетересу-сан и Кирияма-сан решили меня поздравить и купили мне торт. Харетересу-сан не может есть много сладкого, потому что у него аллергия. Кирияма-сан тоже съел очень мало, а мне отдал все остальное… Потому что Кирияма-сан ненавидит Мирая Тойоту и хочет, чтобы Мирай Тойота разжирел во все концы! А Мирай Тойота такой несдержанный, когда голодный! Ах, этот коварный ящер Кирияма-сан, он воспользовался слабостью Мирая Тойоты!..

– Мирай-сан! – вкрадчиво сказала Рейджи, чтобы привести его в чувства. – Все хорошо. Мирай-сан очень стройный, от одного торта ему ничего не будет. Хотите, я сделаю Вам зеленый чай? Зеленый чай выводит токсины, ускоряет метаболизм и способствует расщеплению жировых отложений. Даже если Вы не успели сжечь калории, поступившие с тортом, я уверена, пара чашек зеленого чая поможет Вашему пищеварению.

– Да! – радостно заголосил Мирай и подхватил пакеты с продуктами. – Я помогу Вам с сумками, Рейджи-сан.

Та, все еще смущенная, но уже нащупавшая к нему подход, посеменила за ним на кухню. В конце концов, она умела управляться с Куртом, а Мирай по сравнению с ним был просто ангел во плоти…

Когда она пришла, Мирай уже по-хозяйски шарил в кухонных ящиках в поисках мусорных пакетов.

– Я приберу свинарник, который мы устроили, Рейджи-сан.

– Не стоит, Мирай-сан, – замахала та руками. – Это моя работа. К тому же, по сравнению с тем, что друзья Куруто обычно устраивают, когда приходят к нему в гости, это просто небольшой беспорядок…

– В смысле? – удивился Мирай. – Это не первый раз, когда они надираются пива?

Рейджи махнула рукой и принялась готовить чай.

– Когда за ними смотрит Кирияма-сан, они делают это постоянно.

– Вот ведь ящер! А мне приказал быть паинькой и вести себя, как ответственный взрослый! Нет, я определенно должен преподать ему урок! Будет знать, как издеваться над доверчивым и наивным Мираем Тойотой!

В кухонном проеме показался сонный и лохматый Курт.

– С добрым утром, – пробормотал он, засыпая на ходу, и полез в холодильник за своими утренними таблетками.

Рейджи конкретно ошалела, услышав от него такое. Обычно его традиционным приветствием было: «Чего разорались?» и «Сволочи, вы меня разбудили!» Быстренько опомнившись, она налила ему стакан воды.

– Спасибо, – сказал он, беспрекословно приняв стакан и осушив его залпом.

Она снова ошалела. Обычно в таких случаях он начинал выступать: «Я сам могу себе воды налить, хватит обращаться со мной, как с больным!»

– С добрым утром, солнышко! – лучезарно поприветствовал его Мирай. – Рейджи-сан готовит мне зеленый чай. Выпьешь со мной чашечку?

– Ты же не любишь зеленый чай, Куруто! – сказала она.

– За полтора года я к нему немного привык, – снова пробурчал Курт, прячась за своими волосами.

Рейджи не на шутку забеспокоилась, отложила все дела и подошла, чтобы пощупать ему лоб.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Куруто? Ты сегодня какой-то тихий.

– Нормальный я! – рыкнул Курт, начиная злиться.

– От тебя же обычно, как от электровеника – много шума и еще больше сору! Ты заболел?

– Я думаю, он меня стесняется, – сказал Мирай.

– Харетересу-сан предупредил меня, что ты не любишь посторонних.

– Боюсь тебя огорчить, но я должен остаться с тобой на два дня, пока Харетересу-сан и Кирияма-сан не вернутся из Киото. Поэтому тебе придется ко мне привыкнуть.

– Вы пока можете пойти домой и отдохнуть, Мирай-сан, – захлопотала Рейджи. – Пока я здесь, я присмотрю за Куруто. Я ухожу в девять вечера.

– Возвращаться в свою дыру с пустым холодильником после таких шикарных апартаментов, где так много вкусной еды?! Ни за что! – возразил Мирай. – К тому же, я пообещал Харетересу-сану, что присмотрю за его племянником. Если Мирай Тойота дает обещания, то он старается их сдерживать. Правда, у него не всегда это получается, потому что у Мирая Тойоты такая дырявая голова…

– Хватит! – зашипел Курт, низко-низко опустив голову и сжав кулаки, лежащие на столе. – Я не имбецил и не конченый психопат! Я исправно принимаю лекарства, пью витамины для укрепления нервной системы, стараюсь контролировать свое поведение, даже успокоительное с собой всегда ношу! Но вы просто выводите меня из себя своими «его нельзя оставлять одного, за ним надо присматривать»! Я что, по-вашему…

Рейджи немного успокоилась – вот это было нормальное состояние Курта! А вот Мирай резко прервал его, сев напротив так порывисто, что поднял струю воздуха, которая колыхнула шторину у него за спиной, и накрыл кулаки Курта своими теплыми ладонями.

– Просто близкие люди очень тебя любят и хотят о тебе позаботиться, Куруто, – сказал он мягким примирительным голосом.

Курту не то, что перехотелось выступать, – он вообще забыл, как говорить! Вскинув свое покрасневшее лицо, он уставился на Мирая во все глаза и ясно увидел, как струи ветра обдают лицо этого парня с безумно красивой симметричной улыбкой и играют с выбившимися прядями его волос.

– Я тоже был немного в шоке, когда увидел тебя, – продолжал Мирай мечтательно. – Харетересу-сан расписал тебя, как какого-то монстра, а ты оказался очень миленьким няшей-стесняшей. Полагаю, он просто боится, что тебя кто-нибудь украдет, потому что ты такой лапочка, вот и просит присматривать за тобой.

– Только не говори, что это я тебе сказал, а то он урежет мне зарплату! – взмолился Мирай, отпустив его и сложив ладони вместе.

– Не скажу, – смилостивился Курт и окончательно успокоился.

– Мирай-сан! – сказала Рейджи восхищенно и начала разливать чай. – Вы так хорошо ладите с детьми!

– Вообще-то нет, я терпеть не могу детей, – мотнул тот своими непослушными волосами. – Но ведь Куруто уже не ребенок, правда?

– Мне скоро будет двадцать! – тут же заблестел глазенками тот, счастливый от того, что хоть кто-то не считает его ребенком.

– М-м-м, через девять месяцев, это уже совсем вот-вот. Итадакимас, – и отпил свой чай.

Курт, глядя на него, тоже сделал глоток, но тут же начал отплевываться.

– Куруто, ну вот что ты делаешь? – начала кудахтать вокруг него Рейджи. – Не пей зеленый чай, раз не любишь его. Давай я сделаю тебе обычный.

– Пусть пьет зеленый, раз напросился! – возразил Мирай.

– Это ты попросил меня посидеть с тобой и попить зеленого чая! – взбунтовался Курт.

– А кто заставлял тебя соглашаться? – степенно вскинул бровь Мирай, едва касаясь губами чашки.

Поверженный в пух и прах Курт, красный до корней волос, просто глядел на него и не мог понять, что хочет сделать с этим самоуверенным типом. Он ненавидел, когда взрослые указывали ему, что делать. Но Мирай был совсем другим взрослым… Неловкую ситуацию спасли друзья, которые начали просыпаться в гостиной. Сначала раздался стон Гина:

– Где я? Кто я? Что случилось? Почему у меня так болит голова?..

– Тебя сбил грузовик, сэмпай, – хрипло и сонно отозвался Акума.

– Это был грузовик с лаком для ногтей, сэмпай, – пробубнил в подушку Кицуне.

– Ну вот, спокойное воскресное утро подошло к концу, – вздохнула Рейджи.

– Что будете сегодня делать, ребятня? – с улыбкой спросил Мирай Курта.

– Обычно мы ходим в скейт-парк, но сейчас холодно кататься на роликах, колеса мерзнут. Так что, наверное, просто послоняемся по улицам.

– Я с вами! Должен же за вами кто-то следить, чтобы вы не наделали глупостей.

– Как бы нам не пришлось за тобой следить, чтобы ты не наделал глупостей! – огрызнулся он.

– А-ха-ха, – произнес Мирай раздельно и назидательно. – Обоссаться как смешно.

Курт прыснул прямо в свой зеленый чай и расплескал его, отчего начал ржать еще сильнее. Мирай тихо засмеялся, глядя на него с теплотой. Одна Рейджи стояла столбом и не могла понять, что же здесь такое происходит: скажи такое Курту кто-нибудь другой, он бы поднял крик до самой вершины Фудзиямы!

Поскольку определенных маршрутов для прогулки у молодежи не было, Мирай предложил им пойти шататься по Сибуя.

– А нам можно ходить по таким районам, старший братик Мирай? – осведомился Гин. – Мы ведь еще не все совершеннолетние.

– Конечно, можно, если вы не собираетесь заходить в бары и бордели, – засмеялся Мирай.

– Но ты же можешь за нас поручиться и сказать, что мы совершеннолетние, старший братик Мирай! – запротестовал Акума.

– Даже если бы вы все были совершеннолетними, с тобой бы нас все равно никуда не пустили, потому что ты выглядишь, как 13-летка!

В любом случае, все впятером они двинули вдоль узких переулков с цветастыми магазинами и развлекательными заведениями. Через каждые десять шагов им попадались совсем юные девушки в костюмах сексуальных горничных и зазывали их на ланч в свое кафе. Среди косплей-магазинов и бутиков, продающих шмотки на любой вкус и цвет, им попался манга-хостел с пометкой «только для мужчин» и пара-тройка неприметных секс-шопов. Издалека и не приглядываясь, дети бы и не поняли, ЧТО это за магазины, но они были под чутким присмотром Мирая, который считал своим священным долгом передавать молодняку драгоценные знания.

– О, а здесь я на втором курсе подрабатывал, – указал Мирай на вывеску хост-клуба (*тип японского ночного клуба, где женщины платят деньги, чтобы побыть в компании приятных мужчин. Не предполагает интима). – С ума сойти, до сих пор на месте! Когда-то это заведение пользовалось просто бешеной популярностью.

– Старший братик Мирай работал хостом и проводил вечера в окружении богатых одиноких девушек?! – восторженно заголосили Акума, Кицуне и Гин.

– Ага, – засмеялся тот. – Пока мое начальство не пронюхало, что я завел интрижку с одной из особо денежных клиенток. Такое в хост-клубах строго запрещено. Имейте это в виду, когда станете совершеннолетними и надумаете пойти туда работать.

– Старший братик Мирай, у тебя была девушка?!

– Старший братик Мирай! – восхищенные вопли тут же сменились возмущенным негодованием. – Да ты просто грязный бабник!

– И даже не четыре, – продолжал считать на пальцах Мирай, не обращая внимания на возгласы детей.

– Старший братик Мирай, а научи нас пользоваться такой же популярностью у девушек, как ты! – вдруг подергал его за рукав Акума.

– Ну-у-у, – призадумался Мирай, раздолбайски засунув руки в карманы и неспешно вышагивая по тротуару. Кицуне и Акума жадно вцепились в его локти по обе стороны. – Девушки любят хорошеньких парней с яркой индивидуальностью. Вам нужно найти свой стиль, а там все пойдет, как по накатанной.

– Ну, вот ты, князь тьмы, – Мирай обратился к Кицуне. – По тебе сразу видно, что ты интересуешься готикой. А еще ты любишь всякие мрачные и загадочные штуки.

– Да, я такой, старший братик Мирай! – радостно закивал Кицуне.

– Вот это и есть твой стиль. Тебе просто нужно продолжать его дорабатывать и подстраивать под себя. Составить базовый гардероб, экспериментировать с аксессуарами, попробовать что-то смелое. Покрасить несколько прядей в яркий цвет, например. А вот вашему старосте… – Мирай глянул через плечо на Гина, который волочился на шаг позади и слушал его, развесив уши. – Пойдет что-нибудь облегающее типа майки или тесной футболки. У футболки, кстати, вообще можно рукава оторвать, а если ты носишь рубашки, тебе следует их закатывать. Чтобы мускулы показывать, понимаешь? Не просто так же ты их качаешь в поте лица. Не подумай, пожалуйста, что я хочу тебя изменить, но будь я на твоем месте, я бы обесцветил себе волосы, уложил бы их ежиком и носил бандану на лбу. А еще тебе можно отрастить их до половины лица, подстричь под боб и делать аккуратный пробор посередине. Получится очень стильный спортсмен-качок. А учитывая то, что ты еще и добряк и обалденно готовишь, по тебе все девчонки начнут сохнуть. Они любят, когда парень брутален и нежен одновременно. Такие, между прочим, очень редко в природе попадаются.

– А какой у меня стиль, старший братик Мирай? – нетерпеливо подергал его за рукав Акума.

– Ты, – покровительственно улыбнулся ему Мирай, – малорослый живчик, который до старости будет походить на ребенка. Поэтому тебе пойдет что-то милое, но в то же время хулиганистое. Скажем, брючки и рубашка с галстучком, а на голове – мелирование, кудри во все стороны, потому что у мелких хулиганов волосы всегда пышные и непослушные, и какой-нибудь скромный, но забавный девчачий ободок с бантиком или кошечкой.

– Попридержи коней, старший братик Мирай! – возразил Акума. – Я хочу привлекать девушек, а не выглядеть, как девушка! Ты меня с собой не сравнивай!

– Как ты думаешь, – сказал он Акуме заговорщицки, – когда я стал выглядеть, как девушка, количество моих поклонниц уменьшилось или увеличилось?

– Не может быть, старший братик Мирай! – вскричал Кицуне. – То-то я смотрю, все девчонки в аниме-магазинах толпятся у постеров с красивыми анимешными парнями, похожими на девушек!

– Домашнее задание! – громко объявил Мирай. – Каждому взять по девчачьему журналу и посмотреть, как выглядят парни-айдолы! Так вы точно будете знать, какие парни нравятся девушкам!

– Но они же айдолы! – захныкали все трое в унисон. – Они звезды, они всем нравятся, а мы совершенно обычные парни…

– Это не имеет значения! – сказал Мирай строго и назидательно. – Абсолютно любой человек может найти свой стиль и выглядеть, как звезда! Сколько бы вам ни заливали про «главное – душа» и прочую ересь, внешность всегда будет на первом месте. Каждый третий айдол, который весь из себя лапочка на обложках журналов и в постановочных видео для сториз в Инстаграм, колотит свою подружку и закидывается наркотиками, когда возвращается домой после работы. Так что, малышня, выкиньте всю эту чушь из головы. Забудьте на время дорогу в парикмахерскую, выбросьте из шкафа треники и дурацкие голубые футболки с бессмысленными позитивными рисуночками, прикупите парочку олд-скульных кедов или армейских ботинок, регулярно брейтесь, мажьте рожу увлажняющим кремом от прыщей – и будет вам счастье.

– Старший братик Мирай, ты такой классный, ты просто бог! – завопили вдохновленные Гин и Кицуне.

Один Акума подошел к тому, что сказал Мирай, вредно и со скепсисом. Но на то он и был Акума, такой у него был стиль.

– Но если это все правда и девушки действительно западают на милую внешность и яркую индивидуальность, как ты говоришь, старший братик Мирай… Почему тогда у Куруто до сих пор нет девушки?! Он же такая красивая индивидуальная сволочь, от него весь универ вешается!

– Э?! – в унисон вякнули Курт, который плелся на несколько шагов позади, будто был вообще не при делах, и Мирай, который запаниковал от того, что забыл о его существовании.

– Акума! – шикнул Гин. – Ты как ребенок! Что на уме, то и на языке!

– Нельзя же быть таким бестактным! – влепил Акуме подзатыльник Кицуне.

Мирай остановился, чтобы подождать, пока Курт с ними поравняется.

– Тебе не нравятся японские девушки, Куруто? – спросил он с улыбкой.

– Ну… Они милые… – скованно и через силу ответил Курт, глядя себе под ноги и стараясь не рисковать, заявляя четверым японцам, которые запросто могут его отколотить, что женщины их национальности, как минимум, его не привлекают. От слова «совсем». Не говоря уже о том, что они все кажутся ему на одно лицо.

– В том-то и проблема, – тяжко вздохнул Мирай, словно прочитав его мысли. – Японские девушки слишком милые. А парню от девушки что нужно?

– Чтобы слушала и понимала? – воодушевленно подхватил Гин.

– Чтобы были общие интересы? – поддержал Кицуне.

– Чтобы смеялась над твоими шутками? – выпалил Акума.

Курт предпочел промолчать, потому что вообще ничего не смыслил в таких вопросах.

– Хороший секс, идиоты! – отбрил Мирай. – А какой может быть секс, если она вся такая ванильно-сахарная принцесса, к которой даже прикоснуться страшно, потому что она тут же начинает пищать, будто ты дантист и сверлишь ей зуб без анестезии?!

Красные до корней волос Гин, Акума и Кицуне встали на месте, в шоке уронив челюсти.

– Не верите? – с запалом продолжил Мирай. – Посмотрите японское порно – это же атас какой-то!

– Остановись, пожалуйста, старший братик Мирай, у меня сейчас кровь из носа пойдет! – проскулил Гин, накрыв лицо руками.

Один Курт хихикал в кулак, красный, но шкодливый, словно любопытный ребенок, подслушавший взрослые разговоры на непристойные темы.

– Я, пожалуй, воздержусь, – сказал он. – У меня от ваших мультиков-то уши вянут. Девчонки там так пищат, что это просто невозможно смотреть со звуком.

– Э?! – вякнул Мирай. – И ради этого юные девушки, мечтающие стать великими сэйю (*японский актер озвучивания), гробят свои лучшие годы на кафедре озвучки? Чтобы какой-то иностранец сказал, что это невозможно слушать?!

– Нижайше прошу прощения, но меня это дико бесит, – фыркнул Курт, давя смех.

– Спасибо тебе, Куруто! – повис на нем Гин. – Ты спас меня от носового кровотечения!

Потом они пошли в торговый центр, чтобы полистать девчачьи журналы с парнями-айдолами и посмотреть шмотки, чтобы иметь представление, как приблизиться к их глянцевым образам. Гин, заразившись идеей сменить цвет волос, бросился в отдел косметики. Пока он пытался сориентироваться в многообразии красок и оттеночных бальзамов, Мирай с Куртом болтались у полок с одеколонами.

– Вот этот неплохой. Нравится? – сказал Мирай, дав Курту понюхать пробник.

– Угу, напоминает стиральный порошок, – ответил тот. – Люблю запах стирального порошка.

Тогда Мирай, не спрашивая, брызнул на него из флакона. Курт схватил первый попавшийся пробник и ответил ему той же серебряной монетой. Через пару секунд между ними разыгралась настоящая одеколонная баталия, которую деликатно прервала девушка-консультант, внезапно выплывшая из-за стеллажа и спросившая, может ли она чем-нибудь помочь. Акума, преследующий Мирая и повторяющий за ним все-все-все, схватил с какой-то полки первый попавшийся пузырек, нюхнул его и, даже не разобрав запаха, побрызгал на себя. Это оказался лак для волос с блестками.

Гин тем временем определился с выбором и теперь в панике скулил над приглянувшимся осветлителем для волос.

– Давайте снова соберемся у Куруто на следующие выходные! – предложил Мирай. – Я принесу свои инструменты для окрашивания волос и сделаю все по высшему разряду.

– Ты умеешь красить волосы, старший братик Мирай? – восторженно завопил Акума.

– Ну конечно, умею, я же на театральном учился!

– Нам есть, чем заняться на этой неделе, семпай, – сказал Кицуне, вернувшийся из книжного отдела, и протянул ему кипу свежайших девчачьих журналов с парнями-айдолами. – Надо все это изучить и определиться, какой образ мы хотим, а потом уже начинать его воплощать.

– Ты так быстро схватываешь, Ки! – похвалил его Мирай, потрепав по выжженной макушке с отросшими корнями. – Уверен, у тебя быстрее всех появится девушка!

Так как вопрос с поиском парикмахера-визажиста был решен, девчачьи журналы раздобыты, а бутики со шмотками больше не представляли интереса, Мирай спросил, куда молодежь обычно ходит во время таких бесцельных воскресных прогулок.

– Ну, в это время мы обычно идем куда-нибудь перекусить, – сказал Гин.

– Давайте на этот раз пойдем в морской ресторан и заставим Куруто съесть живого осьминога! – предложил Акума с энтузиазмом.

– Я ни за что не буду есть то, что шевелится! – взъершился Курт. – Я против жестокого обращения с животными!

– Та-а-а-ак! – строго прервал их перепалку Мирай. – Что это за жестокая игра, засранцы? «Накорми тупого иностранца мерзкой японской едой»?

– Но ты бы видел, как он ел мисо-суп, старший братик Мирай! Это был такой угар!

– Тебе нравится японская кухня, Куруто? – спросил Мирай с мягкой улыбкой.

– С пивом потянет, – пожал тот плечами. – Но некоторые блюда я все же предпочел бы не видеть и не знать, из чего они сделаны. Ширако (*рыбные молоки), например, мне очень нравится, но когда мне сказали, что я нажрался рыбьей спермы, мне стало немного неловко.

– А тебе нравится натто (*блюдо из сброженных соевых бобов со специфичным запахом и липкой тягучей консистенцией)?

– А что это? – спросил на свою голову Курт, вылупив глаза с самым невинным видом.

Акума коварно потер ладошки – теперь-то они знают, где им перекусить!

Однако когда они пришли в семейный ресторан и уселись за столик, Мирай быстренько охладил их пыл, заказав натто всем, а не только Курту.

– Старший братик Мирай, это так жестоко! – заскулил Кицуне, подцепив палочками сопливые тягучие бобы с резким запахом аммиака. – Это блюдо даже не каждому японцу по зубам…

– Не скулите! – строго стукнул по столу ладошкой Мирай. – Это очень полезно! – затем подпер ею щеку и мечтательно произнес: – Я вот люблю натто. Напоминает мне французские сыры, которые мама заказывала из заграницы, когда жила с нами. Они тоже пахли общественным сортиром.

Курт с видом крайнего отвращения ковырялся палочками в склизких бобах, позабыв всякие правила приличия (*в Японии нельзя ковыряться палочками в еде).

– Так вот, что это такое, – пробормотал он. – Мартин мне как-то жаловался, что Рейджи пыталась накормить его каким-то горохом в вонючих соплях. Его потом три дня тошнило от вида любой еды.

– Я заметил, что Харетересу-сан очень привередлив в еде, – сказал Мирай.

– Да, у него аллергия на сладкое и жуткий рвотный рефлекс. Он говорит, что у японцев очень мудрый подход к питанию – они делают еду такой, что на нее даже смотреть невозможно, не говоря уже о том, чтобы ее есть. Поэтому они самая стройная нация в мире.

– Вот уж неправда! Мы тоже люди и любим пожрать от пуза, просто еда у нас здоровая, сбалансированная и способствует долголетию. А когда еда полезная, она и в жиры не откладывается. Натто, например, разжижает кровь, снижает уровень холестерина, лечит суставы, предотвращает старение мозга, содержит много белка и улучшает работу кишечника. Чему тут в жир уходить?

– Да, я знаю. В Англии тоже часто едят бобы. Только они у нас обычно законсервированы в томатном соусе.

– Вот как? Оказывается, японцы и англичане не такие уж и разные, правда?

– Точно! А еще у нас движение одинаковое – левостороннее!

И оба засмеялись друг другу, как старые добрые друзья, под охреневающим взглядом всех остальных.

– Ну что, итадакимас! – сказал Мирай и с удовольствием отправил в рот комок сопливых бобов. – М-м-м, как вкусно!

– Старший братик Мирай, а ты нас не разыгрываешь?.. – проскулил давящийся рвотными позывами Акума.

– Нисколько! – сказал тот и слизнул с уголка губ бобовую соплю. – Давайте! Я питаюсь этим с младших классов, и посмотрите, каким я вырос большим и красивым!

Тем временем Курт молча подцепил один боб и, заткнув нос свободной рукой, зажевал его, тщательно анализируя вкус.

– Ничего так, съедобно, – констатировал он. – Итадакимас, – взял в руку пиалу с рисом, поверх которого были наложены эти мерзкие бобы, и принялся есть, как обычно.

– Как говорится, – живо отозвался Мирай, крайне довольный тем, что успешно подружил племянника своего начальника с этой полезной гадостью, – если тебе нравится натто – значит, тебе нравится японская кухня.

– Да я вообще всеядный, – сказал Курт с набитым ртом, а потом зыркнул на своих друзей: – А вы чего глазки строите? Ешьте!

– Кажется, старший братик Мирай и Куруто в сговоре…

Так как воскресенье уже давно перевалило на вторую половину, детям пора было возвращаться домой делать уроки. Условившись собраться на следующих выходных, очень тепло попрощавшись с Мираем и заобнимав его, Гин, Акума и Кицуне ушли восвояси.

– Вот и все, – сказал Мирай Курту, когда остался с ним один на один. – Веселье кончилось. Сейчас я отведу тебя домой и закрою на замок.

– Зайдем в кондитерку? Хочу купить тортик для Рейджи-сан. Я ей такого утром наговорил, что непременно должен извиниться.

– Так ты не спал и все слышал? – пристально поглядел на него Мирай.

– Ну, ты так орал, что разбудил бы мертвого…

Курт покраснел еще сильнее и отвел взгляд, не желая ни врать, ни обижать Мирая.

– Тьфу ты, посмотри на меня, я весь в блестках после этого мелкого! – уже орал тот, отряхиваясь. – Не человек, а елка новогодняя!

Глядя на него, такого шебутного и непредсказуемого, Курт с неимоверным усилием воли сдержал смешок. Нет, ему будет очень трудно привыкнуть к Мираю.

В кондитерку за тортом они зашли. А еще в бакалею за банкой с натто.

– Теперь ты будешь завтракать этим каждый день, правда? – объяснил эту незапланированную покупку Мирай. – Ты же хочешь оставаться худеньким и в сорок лет выглядеть на двадцать, правда?

Курт, с непроходящим после первой встречи с Мираем румянцем на щеках, молча кивнул, снова пялясь на него во все свои дикие глаза.

– Мирай-сан, Вы сумели уговорить Куруто попробовать натто! Вы, должно быть, бог! – выпала в осадок Рейджи, когда увидела их покупки. Тому, что Мирай подружил Курта с натто, она удивилась даже меньше, чем тому, что он притараканил ей торт, чтобы извиниться за свое утрешнее недержание речи! – Марутин так болезненно отреагировал, когда я подала ему на завтрак натто, что я даже думать забыла повторить такое с Куруто!

Затем она показала Мираю тяжеловатую пластиковую корзинку, набитую контейнерами с едой.

– Мираю-сану так понравилась моя еда, что я решила приготовить для него немного бенто в знак моей благодарности. Я положу это в холодильник. Пожалуйста, возьмите с собой, когда будете уходить, Мирай-сан.

У Мирая-сана чуть ноги не подкосились от такого счастья.

– Это все мне, Рейджи-сан?! Ну что Вы, Мирай Тойота не заслуживает того, чтобы ради него столько трудились! Спасибо Вам, Рейджи-сан! Мирай Тойота с удовольствием съест все, что Рейджи-сан приготовила, но впредь Рейджи-сан не следует кормить Мирая Тойоту с хозяйского стола, потому что Харетересу-сан вычтет это из ее зарплаты.

– Пустяки, Мирай-сан. Для меня большая честь, что Мираю-сану нравится моя еда. Ради возможности готовить для Мирая-сана мне даже не жалко покупать дополнительные продукты за собственный счет.

– Япошки… – раздалось шипение в дверном проеме. – Какие же вы бесячие… – это Курт стоял там вразвалочку и наблюдал, как раскланиваются два японских клоуна, пытающихся обыграть друг друга в демонстрации своей признательности. – Можно подумать, Мартину для вас еды жалко!

– В таком случае, – с энтузиазмом хлопнул в ладоши Мирай, – давайте поужинаем все вместе, а потом поедим торта! Последний раз сделаю себе поблажку, а с понедельника сразу на диету!

– Что Вы, Мирай-сан, – заупиралась смущенная Рейджи, – моя работа здесь закончена, я должна уйти.

– Рейджи-сан, Вы целыми днями готовите божественную еду для этих приверед и так устаете, что у Вас нет сил приготовить ужин для самой себя! И все ради чего? Чтобы они поковырялись в своих тарелках и в итоге ничего не съели? Нет, Рейджи-сан, Вы заслуживаете полноценный и вкусный ужин!

– Господи, Рейджи, поужинай ты с нами, а то этот чудик никогда не замолчит! – закатил глаза Курт.

Рейджи было очень неловко оставаться, но она все же согласилась. Потому что слова «чудик» и «замолчит» были слишком странными для лексикона Курта, который всегда предпочитал выражения покрепче. С ним явно было что-то не так, и она должна была за этим проследить…

За ужином, правда, ничего катастрофического не случилось. Мирай болтал, как в последний день Помпеи, а Рейджи слушала его, развесив в уши. В итоге, она встала из-за стола сытая, довольная, съевшая гораздо меньше торта, чем она привыкла, но вполне удовлетворенная. Мечтательно топая обратно к себе домой, она почувствовала, что не хочет заходить в кондитерскую и покупать себе еще торта.

А Курт после ужина притащил в гостиную свои тетради, учебники, переносную настольную лампу, бросил их на котацу и взялся за уроки.

– Мне норм. Прибавь яркости, если тебе темно, мне не мешает. Мне просто комфортно в темноте. Я даже когда ночью встаю, свет не включаю. Ки сказал, это потому, что я Скорпион, а Скорпионы не любят яркий свет.

– Вот как? – заинтригованно вскинул бровь Мирай. – А я на стыке Водолея и Рыб. Скажу тебе честно, это еще хлеще, чем быть чисто Водолеем или чисто Рыбами.

– И вообще… – вдруг сказал Мирай задумчиво. – Вселенная как будто издевается надо мной эти последние два дня…

– В смысле? – вскинул голову Курт. – Мне показалось, тебе было с нами весело.

Мирай опомнился и с деланным смехом замахал руками.

– Как же вы, японцы, бесите. Сначала брякнете что-нибудь интригующее, а потом просите не брать в голову и хихикаете, как дураки.

– А ты поумничай мне! – Мирай сердито подошел к котацу и стянул оттуда первую попавшуюся тетрадь. – Дай-ка я посмотрю твои оценки.

Открыв страницу наобум, Мирай увидел математические формулы, жалкие попытки изобразить какие-то кандзи (*иероглифы), полную капитуляцию перед каной (*общее название двух типов японской азбуки, хираганы и катаканы) в виде записи слов, значения которых Курт все равно не понимал, ромадзи (*запись латинскими слогами), жирные психованные зачеркивания и помарки, отборные маты на английском языке на полстраницы и чистосердечное признание на полях: «Ненавижу японский!»

– Впечатляет, – покачал головой Мирай. – Ты хоть понимаешь свои конспекты?

– Чего там понимать? Зубри формулы и все, – ответил Курт, не поднимая головы от учебника. – Зато теперь я догадываюсь, почему азиаты так хороши в технике и точных науках. Они не хотят лишний раз связываться с этими мозгодробительными иероглифами.

– Это точно, – Мирай положил на место тетрадь и сел за котацу. – Я забыл процентов двадцать кандзи, которые учил в школе. Некоторыми вообще никогда не пользовался и ни разу не встречал их в повседневной жизни. И на кой я их, спрашивается, учил.

Курт немного стушевался и пододвинул к нему учебник.

Мирай склонил голову и подсел к нему поближе, почти касаясь его плеча своим. Курт вытянулся в струнку и напрягся, покраснев и глядя в его макушку шоколадно-арахисового цвета.

– Подготовительные по литературе, – ответил Курт. – Она у нас начнется со следующего учебного года, а я вообще ни в зуб ногой. Я в английской-то не разбираюсь нифига.

Мирай вскинул голову и в упор посмотрел ему в лицо.

Мирай громко взвыл, даже из приличия не пытаясь скрыть, как сильно ненавидит этот предмет.

– Самое страшное, что литературу будет вести Мимура-сенсей – препод, который ведет наш драмкружок. Он такой бесячий. У меня от него в кружке-то зубы чешутся, а на уроках он меня, чувствую, вообще до самоубийства доведет.

– Ты ходишь в драмкружок, Куруто? – удивился Мирай.

– Ага. В основном, играю роли без слов, потому что у меня жуткий акцент. Или роли иностранцев. А еще пою.

– Вот здорово! Получается ты помимо того, что будущий космонавт, еще и творческая личность?

– Да не такая уж и творческая, просто горластая. Мне, кстати, нравится, как японцы поют. Ну, эти ваши переливчатые звуки…

Мирай произнес какое-то неизвестное Курту слово нараспев и заунывно протянул последний слог сдавленным мандражирующим голосом.

– Я называю это «ноющее вибрато». Представь, что ты жалуешься на жизнь, и включай вибрато везде, где только можно и где нельзя. Ну, или саке налакайся. Под мухой завывать вообще милое дело.

– Ну, я же на театральном учился. Пойдем в караоке?

– Уроки сначала сделай, звезда эстрады! – и снова вернулся к учебнику. – Что тебе здесь непонятно?

– Да все! – заскулил Курт. – Я эти кандзи впервые в жизни вижу! Мне за каждым в словарь лезть приходится, а в ваших словарях сам черт ногу сломит!

Мирай внимательно глянул на эти самые кандзи, которые сводили Курта с ума, и вынес вердикт:

– Потому что это отрывок из романа 18-го века. Такое чтиво не каждый японец-то осилит. Проще будет, если я целиком тебе это зачитаю, иначе тебе весь словарь перерыть придется, чтобы перевести хотя бы один абзац.

Курт согласился. Пятнадцать минут спустя Мирай, лежа на диване, уже в полусне зачитывал ему строки из отрывка:

– Он растворялся в свежести леса. Он растворялся в блеске капель росы. Он растворялся в перезвоне паутинок между ветвями хвои. «Я люблю тебя». Он растворялся в холодных лучах рассвета. Он растворялся в чистоте неба. Он растворялся в безмятежности воцарившегося мира. «Я люблю тебя». Он растворялся…

– Сука, какая же нудятина! – взвыл Курт, уронив голову на согнутые локти.

– Ну да, не «Убить Билла», – пропыхтел Мирай, сдув с лица прядь волос, и отбросил книгу. – Мне теперь дико захотелось спать.

Курт поднял лицо, тоже сонное и уставшее, потер глаза и спросил:

– Слушай, а в чем разница между «ай шитэру» и «ски да йо»? Оба же переводятся как «я тебя люблю». Почему в этой нудятине «ай шитэру»? Из-за того, что он признается в любви лесу? А «ски да йо» – это только людям, да?

– «Ски да йо» – это когда ты испытываешь к кому-то чувства, но они еще не настолько сильные, – простонал Мирай, зевая и потягиваясь. – А «ай шитэру» – это когда уже конкретно, давно и навсегда. Когда ты, например, прожил с женой сорок лет, не убил ее и до сих пор не собираешься с ней разводиться.

– Бред какой. Как любовь может быть сильной или не очень? Она либо есть, либо ее нет. В английском все гораздо проще – «I love you», и все дела.

– Согласен. Все равно все обман и фальшь. У моей мамки тоже через каждое слово было «же тем, же тем» (*я тебя люблю (фр.)), и что в итоге? Свалила – и с концами.

Мирай глянул на Курта. Тот сидел за котацу, упершись локтями в стол, низко-низко опустив голову и заметно засыпая.

– Она была такая толстая, такая страшная. Я видел ее только в двух состояниях: когда она орала, какие все вокруг ублюдки, и когда она сидела ныла, что ее никто не любит. Нельзя, наверное, говорить такое о своей матери. Наверное, она хотела мне добра. Но она обращалась со мной, как с собакой. За что, спрашивается, я должен был ее любить?

Мирай почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Ему вдруг тоже захотелось рассказать о своей матери, но он не рискнул бередить память Курта о его покойных родителях и сдержался.

– Иди мойся, брейся, смени воду для вставных зубов и ложись спать. Тебе завтра в универ.

Курт отрицательно заколыхал своими длинными черными волосами.

– Как хочешь, – Мирай машинально провел пальцами под носом, чтобы проверить щетину. – А я, пожалуй, сейчас, а то мне утром в падлу будет. Не против, если я одолжу твой бальзам после бритья? А то я свой дома оставил. Вроде, с умом собирался, но так и знал, что что-нибудь да забуду.

– Кстати, я бы рекомендовал тебе другую марку средств для бритья. Это японский производитель. Предотвращает раздражение, хорошо увлажняет и замедляет рост волос. Хочешь потрогать?

Мирай оттолкнулся от спинки дивана и плавно, как кошка, сполз на пол. Потом он подполз к Курту и подставил ему свою физиономию.

Курт, дико смущаясь, очень деликатно и неуверенно потрогал его подбородок подушечками пальцев.

Тогда Мирай сам взял его за руку и заставил положить ладонь себе на щеку.

– Не могу поверить, что ты брился два дня назад… – пробормотал Курт, затаив дыхание и больше всего на свете мечтая провалиться сквозь землю от стыда. Он был так шокирован, что у него посинели губы.

– Дашь мне свой мейл, я отправлю тебе фотку, если не забуду. Или напомни, чтобы я принес на следующие выходные. Полотенце любое можно взять?

– Что? – не понял Курт, слишком занятый наблюдением за Мираем, который резко подскочил на ноги и подтянул джинсы. Рука Курта безвольно соскользнула с его щеки и задела костлявую ключицу.

После такого оголтелого физического контакта спать Курту немного перехотелось. Пока Мирай принимал душ, Курт достал чистые спальные принадлежности, бросил их на диван, а сам забрался обратно под котацу и приказал себе уснуть. Мирай немного удивился, обнаружив его в гостиной, но будить не стал. Тихонько разложил себе постель, забрался в нее и блаженно укутался в чистое ароматное одеяло.

– Спокойной ночи, – мурлыкнул он самому себе.

Курт сделал вид, что спит, и плотнее сжался в клубок под котацу. Этот Мирай не давал ему покоя, даже когда спал.

Утром, заслышав будильник, Мирай проснулся и продолжил исполнять свои обязанности. Выбравшись из своей теплой уютной постели, он на коленях подполз к Курту и аккуратно потряс его за плечо.

– У меня не забалуешь. Вставай давай! – настаивал Мирай, тряся его сильнее.

Мирай отступился и улегся у него в изголовье, оперевшись на локоть.

– Слушай, – сказал он. – У тебя такая классная комната. Почему ты спишь здесь?

Курт открыл глаза и молчал несколько секунд, глубоко и сонно дыша.

– Не могу привыкнуть, что снова могу быть в комнате один, – сказал он.

Мирай мысленно дал самому себе леща. Он был в курсе, что Курт в тринадцать лет попал в детдом, а в пятнадцать загремел в колонию для малолетних преступников, в которой отмотал три года. Поэтому ни в каких уточнениях не нуждался.

– Не люблю надолго оставаться один, – продолжил Курт по своей инициативе. – Я вовсе не против, когда Мартин просит кого-нибудь посидеть со мной. Я против, когда со мной начинают обращаться, как с неполноценным. Я нормальный.

Мирай с сочувствием улыбнулся, глядя на его макушку.

– Я тоже устал быть один, – вдруг самопроизвольно вырвалось у него. Он даже сам этому удивился.

– Не совсем. У меня есть цветок в горшке. А еще за моим холодильником живет паук и постоянно плетет там сети.

– Я тоже не понимаю людей, которые боятся пауков и пчел. Они же такие маленькие, чего их бояться?

Мирай засмеялся и, умиленно глядя на Курта, осторожно погладил его по волосам. Тот, довольно заулыбавшись, обмяк под его рукой и мгновенно заснул.

– А ну, вставай! – потряс его за голову Мирай.

Пока Курт мылся, Мирай поставил вариться рис и приготовил ему яичницу с сосисками.

– Да не суетись ты так, – сказал Курт, когда вышел из ванной комнаты. – Рейджи скоро придет и все приготовит.

– Зачем ждать Рейджи-сан, когда есть я? – свирепствовал Мирай, доставая из холодильника все подряд овощи и банку с натто. – Я обещал Харетересу-сану, что присмотрю за тобой и обо всем позабочусь. Это так приятно, когда в доме кто-то есть и ты можешь сделать ему завтрак.

Курт пристально уставился на него, стоя в дверном проеме и машинально вытирая волосы полотенцем. По его молчанию Мирай понял, что опять ляпнул что-то, чего не собирался.

– Вот, что я имел в виду вчера, – сказал он, краснея. – Я так привык быть один, что два дня с кучей народа, с которыми так весело, – это просто праздник какой-то. Я уже не помню, когда в последний раз так здорово проводил время и это не закончилось каким-нибудь свинством.

– Нет, я слишком поверхностный человек и ни с кем не могу сойтись достаточно близко.

– Странно. По мне, так ты похож на человека, у которого полно друзей. И которому никогда не бывает одиноко.

– Вот как… – Мирай завис над тарелкой с сыром. – Прости, не бери в голову, – снова включил он глупого японца. – Я не должен был этого говорить.

Курт пожал плечами и пошел надевать форму. Мирай стукнул себя куском сыра по лбу. Он действительно не должен был ничего этого говорить! Почему в присутствии племянника своего начальника он становится таким болтливым и выкладывает все, чего не стал бы рассказывать посторонним людям?

Пока Курт ковырялся в своем завтраке, есть который не особо хотел, но вынужден был соблюсти приличия в знак признательности за старания Мирая, раздался лязг ключа, а затем усталый голос Мартина:

Мирай и Курт в панике переглянулись и поняли друг друга без слов. Мирай схватил банку с натто и запрятал ее подальше в холодильник. Курт поспешно разделался со склизскими бобами в своей тарелке и отдал ее Мираю, который оперативно сполоснул ее под струей воды, тем самым уничтожив последние улики присутствия гадости, которая вызывала у Мартина острый рвотный рефлекс. Когда Курт подорвался, чтобы встретить дядюшку, тот как раз показался в дверном проеме.

– Привет! – Курт бросился ему на шею и поцеловал в подбородок. Мартин крепко обнял его.

Глядя на их телячьи нежности, Мирай прослезился от умиления.

Мартин глянул на него и только тогда начал соображать, что к чему.

– Так… Дом на месте, квартира в порядке, вы оба живы… Хотите сказать, вы поладили?

– Проходите-садитесь, Харетересу-сан! – засуетился Мирай. – Я сделаю Вам кофе с ванилью. Завтракать будете?

– Да какой там завтракать! – взвыл тот, устало рухнув на стул. – У нас сейчас такой геморрой из-за этого филиала в Киото, что мне еще долго кусок в глотку не полезет!

Врубив кофе-машину, Мирай припорхал к начальнику и принялся мягко стягивать с него пиджак.

Курт полез в холодильник за своим лекарством и краем глаза проследил, как Мирай ненавязчиво начал разминать Мартину плечи. Тот с блаженством запрокинул голову, потому что действительно очень устал и был бы счастлив, если б кто-нибудь избавил его от напряжения в затекшей шее.

– Юки на пару дней задержится в Киото ремонтировать оборудование, – продолжал Мартин, расслабляясь. – Придется распределить киотовские заказы, чтобы не сорвать поставку продукции. Половину возьмет Токио, а остальное отправим в Осаку и Йокогаму. Даже не представляю, как это организовать без Юки. Мне редко приходится работать с его технарями.

– Я с радостью Вам помогу, Харетересу-сан, – сказал Мирай. – Поручите мне часть работы, с которой я, по Вашему мнению, справлюсь.

Мартин снова напрягся и покосился в сторону.

– Мы же договаривались, что ты возьмешь отгул после своих выходных в должности няньки.

– Ну, не могу же я Вас бросить в такой экстренной ситуации!

– Что ты задумал, Мирай? Хочешь ободрать меня, как липку, за выполнение работы, которая не прописана в твоем договоре?

– Что Вы, Харетересу-сан! Еще одной внеплановой премии будет вполне достаточно! У меня сейчас все равно работы нет, и я получаю зарплату просто за то, что нахожусь в офисе. А Вы себе здоровье подорвете с этой «Глорией». Сами посудите: на своих законных выходных, когда Вы должны отдыхать и восстанавливаться, Вы разгребали завалы в Киото, толком не выспались и сейчас снова побежите в офис выполнять работу за двоих, потому что Кирияма-сан отсутствует. Да Вы к стоматологу ходите, как на праздник, потому что там вы можете спокойно полежать в кресле хотя бы полчасика! Где это видано? Ей-богу, я не знаю ни одной фирмы, кроме «Глории», где кароси (*смерть от переутомления на работе) схватывают не подчиненные, а начальники!

Мартин сдался, совершенно разомлев под его руками.

– Хрен с тобой, золотая рыбка, уговорил. Жду тебя в восемь тридцать, и без опозданий.

Мирай метнулся к кофе-машине, легким движением руки схватил чашку, быстренько выжал кофе, когда как другой рукой прошелся по кухонным ящикам в поисках ванилина, который успешно отыскал с первой же попытки.

– Я сейчас быстренько сгоняю домой переодеться и сразу в офис, – сказал он, поставив перед Мартином дымящуюся ароматную чашку, и упорхнул из кухни, оставив за собой длинный шлейф из теплых струй воздуха.

– Я провожу! – подорвался Курт и еще раз залез в холодильник – на этот раз за корзинкой, которую Рейджи приготовила для Мирая. – Вот рассеянный…

– «Рассеянный»? – подавился кофе Мартин. – Ты даже знаешь такие приличные слова?

– Ой, спасибо, Куруто! – завопил Мирай, прыгая на одной ноге и натягивая кед на другую, когда Курт принес ему корзинку в гэнкан. – Дырявая голова Мирая Тойоты! Если бы он это забыл, Рейджи-сан бы очень обиделась! Ты спас Мирая Тойоту от позора, Куруто!

Дырявоголовый Мирай Тойота закончил с переобуванием и порывисто обнял Курта.

– И тебе, Мирай… – пробурчал тот и тепло, гораздо более крепко, чем раньше, обнял в ответ.

– Я смотрю, вы подружились, – довольно сказал Мартин, когда Мирай умчался и в воспоминание о нем остался лишь запах ванильного кофе и потоки теплого ветра, поднятого по всей квартире.

– Да, он невдолбенно клёвый, – ответил Курт, сев обратно за стол и возвращаясь к своему привычному лексикону. – Правда, дикошарый немного. Вечно перескакивает с темы на тему и забывает, о чем только что говорил.

– Да, очень своеобразный молодой человек, но вполне себе неплохой. Он наш с Юки любимчик. Хотя Юки частенько на него строжится.

– Да, где-то год. Думаешь, мы бы послали присматривать за тобой всякую шалупонь?

Снова раздался лязг ключа, шуршание пакетов и мягкий голос Рейджи:

– Могла бы не торопиться, всемогущий Мирай всех накормил! – крикнул ей Курт с места.

– Марутин-сан, ты вернулся? Добро пожаловать домой!

Снова шуршание пакетов, и через пару секунд на кухню явилась полная женщина в нарядном платье прямого покроя, с убранными в элегантный пучок волосами и даже с легкой помадой на губах. Мартин подавился кофе, а Курт сосиской.

– Ох, Мирай-сан уже ушел. Какая жалость, мне так хотелось его застать, – сказала Рейджи и принялась выкладывать содержимое пакетов.

– Улетно выглядишь, Рейджи! – кашлянул Курт, откровенно на нее пялясь.

– Если бы Юки тебя увидел, он бы подумал, что ты хочешь меня соблазнить, и закатил бы скандал, – сказал Мартин, элегантно откашливаясь.

– Ой, ну что вы, я просто перебрала свой гардероб и нашла много хорошей одежды, которая лежит без дела, – раскраснелась Рейджи, очень довольная похвалой. – Мирай-сан сильно переживает за меня. Он думает, что я выгляжу безобразно, потому что я очень несчастна. Но я вполне счастлива. А Мирай-сан такой добрый человек. Мне не хочется, чтобы он за меня переживал.

– Все понятно. Этот бес и тут всех очаровал, – заключил Мартин.

А Мирай тем временем медленно и вдумчиво поднимался вверх по лестнице в свою съемную квартиру – держа корзинку с божественной едой Рейджи обеими руками. Свежий февральский ветер, который с каждым днем становился все теплее, гладил его по разгоряченному лицу и играл волнами его шоколадно-арахисовых волос.

Присяжные дамы и господа! Мне не верится, что это случилось за каких-то два дня… Но никогда еще мне не было так тяжело откуда-то уходить…

Мирай Тойота – взрослый двадцатисемилетний парень с достоинством переменчивого размера

Мирай проснулся утром 20 февраля и сказал себе, глядя в потолок с пожелтевшей потрескавшейся побелкой:

– С Днем рождения, Мирай Тойота. Вот уже 27 лет ты бесцельно прожигаешь свою никчемную жизнь, а она взамен одаривает тебя богатством и вниманием полезных людей. От всего сердца желаю тебе продолжать в том же духе. Я люблю тебя, сукин ты сын.

Затем последовала пулеметная очередь сообщений с поздравлениями от мобильного оператора, банка, страховой компании, социальных сетей, которыми Мирай когда-то пользовался, магазинов, чьими дисконтными картами он обладал… Через десять минут все затихло, и Мирай вздохнул с облегчением – его День рождения закончился и, наконец-то, 20 февраля стало просто 20-м февраля, просто еще одним днем в году. Все верно, поздравлений от живых людей он не ждал. С универскими друзьями его пути разошлись еще в студенчестве, со своими любовниками-однодневками он связи не поддерживал, а с отцом и его второй семьей прекратил общение сразу же после того, как уехал в Токио. Словом, о том, что 20 февраля – это День рождения Мирая Тойоты, не знала ни одна живая душа, кроме него самого. А он, в свою очередь, надеялся провести этот день спокойно и без эксцессов, потому что нет ничего неприятнее, когда в твой День рождения – день, когда ты должен чувствовать себя самым счастливым человеком на свете и быть в центре внимания, – происходит какая-нибудь ерунда.

Он даже на работу пришел без опозданий. Не получить нагоняя от начальства уже было для него королевским подарком. Однако минут через десять после начала рабочего дня подошел кто-то из коллег и сказал, что Харетересу-сан вызывает его к себе на ковер.

– Но я же ничего еще не натворил! – запаниковал Мирай.

Или на горизонте появился новый непробиваемый клиент, которого позарес нужно склонить к подписанию контракта?.. Если честно, это не то, чего Мираю хотелось, особенно в такой день, но все же лучше, чем нагоняй за какую-то оплошность.

– С добрым утром, Харетересу-сан, – сказал он, зайдя в кабинет Мартина и Юки. Юки, кстати, не было. – Вызывали?

– Да, присаживайся, – ответил Мартин, не вынимая носа из бумаг.

Мирай повиновался и принялся терпеливо ждать, пока его чертов начальник закончит расставлять печати и соизволит, наконец, объяснить, зачем его вызвал. Но Мартин, кажется, не торопился.

– Харетересу-сан? – позвал Мирай осторожно.

Мирай закатил глаза. Еще лучше! Если его ждет Кирияма-сан, то это точно какой-то нагоняй! Ан-нет, Юки явился через пять минут с небольшой белой коробкой из кондитерской и вовсе не походил на человека, который собирается раздавать нагоняи.

– Вот, мне сказали, что этот самый вкусный, – отчитался он, торжественно поставив коробку перед Мираем, и раскрыл ее. Там был нарядный белый торт с марципановыми шариками, ребристыми каплями нежного разноцветного безе и витиеватой надписью «Happy Birthday!». – С Днем рождения, Тойота!

– С Днем рождения, Мирай, – сказал Мартин, отложив, наконец, свои бумаги.

Мирай в шоке вытаращился на торт, а потом снова сделал ЭТО – по-настоящему разрыдался, очень горько и отчаянно.

– Что такое? – крайне удивился Мартин. – Ты не любишь сладкое?

– Такие дешевые подарки для тебя унизительны? – запаниковал Юки. – Но это был один из самых дорогих тортов, дороже только свадебные! Клянусь, я очень хотел тебя порадовать, когда выбирал!

Присяжные дамы и господа! Эта фобия началась в мой тринадцатый день рождения. Я был обыкновенным мальчишкой, который заканчивал первый класс средней школы. Восемь месяцев назад моя мать уехала во Францию на курсы по пошиву сценических костюмов, и я с нетерпением ждал, когда она вернется. Не то, чтобы я ее горячо любил. Я был просто ребенком, для которого слово «мама» еще не утратило своего священного смысла. А так у нас были не очень теплые отношения. Став взрослее, я понял, что всегда был для нее не более, чем забавной игрушкой или комнатной собачкой. В детстве я был хорошеньким япошкой (притом, что я нахожу всех детей уродливыми) и любил быть в центре внимания, поэтому мамуля везде таскала меня с собой и хвасталась мной перед всеми, кем только можно: «Мирай-тян, расскажи стишок», «Мирай-тян, потанцуй», «Мирай-тян, покажи шапочку, которую я тебе связала», «Мирай-тян, расскажи, в какой чудесный парк мама с папой тебя сегодня водили». Лет до трех Мирай-тян был рад стараться, чтобы сорвать деланные овации умиленных взрослых и увидеть восторг в глазах своей драгоценной мамочки. А потом у Мирая-тяна начал проявляться характер, который он на девяносто пять процентов унаследовал от мамаши-театралки. Мирай-тян стал капризничать, отказывался плясать вокруг мамочки на задних лапках, начал выдумывать собственные штуки, чтобы впечатлить взрослых, сочинял всякую фантастическую ахинею и яростно жаловался на родителей, если те делали ему замечания или отказывались давать то, что он хочет. И тогда от мамочки все чаще стало слышно не «Мирай-тян», а «Тю э мувэ, тю э мувэ (*ты плохой (фр.))».

А папаша был рад ей поддакивать, мол, «это не ребенок, а сплошная головная боль». Когда я стал взрослее, я также понял, что отец воспринимал меня исключительно как существо, отпочковавшееся от тела его жены. Он мирился с моим существованием лишь потому, что я был ребенком женщины, которую он любил. То, что я получился из его сперматозоида, его никак не трогало. По природе своей он был мягким человеком и никогда не обращался со мной плохо, но я уверен почти наверняка – когда моя мамаша сообщила ему о беременности, он не попросил ее сделать аборт лишь потому, что она выглядела такой счастливой, что ему просто не хватило духу ее расстроить. Так на свет появился Мирай Тойота, и его семейная история была предопределена.

Тот тринадцатый День рождения обещал быть вполне обычным. Одноклассники надарили мне наклеек, отец купил для меня торт – чисто чтобы я отвязался и не нажаловался маман, что папá в ее отсутствие мною пренебрегает. Не помню, чем я занимался, когда поздно вечером раздался звонок из заграницы. Я пятой точкой почуял, что это она.

«Бонжур», «мерси», «мон шер бебе», «сэ шарман» и прочий вздор сыпались через каждое слово и делали ее речь невозможной для понимания. Все, что я понял – она безумно влюблена в Париж и нашла дивную работу в тамошнем театре. Она поздравила меня с Днем рождения и сказала, что у нее есть для меня «мервейё» (*чудный (фр.)) подарок – она приглашает меня к себе в Париж, когда я вырасту и закончу школу! Охренеть просто, какая щедрость!

– Спасибо, но когда ты вернешься домой? – спросил ее глупый «мувэ» Мирай-тян.

Отец, подслушавший этот разговор, выхватил трубку из его руки, и начался хаос, который будет царствовать в душе Мирая Тойоты еще много-много лет. Отец начал плакать и кричать, умолял жену вернуться, давил ей на жалость, манипулировал чувством вины. В конце концов, у нее кончились деньги на международный звонок и она больше никогда не звонила. Отец ушел в спальню и начал шумно сбрасывать в кучу вещи, оставшиеся от нее. Когда он затих, я подумал, что заговорить с ним сейчас будет достаточно безопасно, заглянул в родительскую спальню и увидел его плачущим в платье моей матери.

– Мама что, больше не вернется? – спросил я.

И тогда он выпалил то, что держал в себе целых тринадцать лет:

– Убирайся! Паскудный ребенок! Ты растешь такой же сумасбродной шлюхой, как твоя мать! Убирайся к ней! Не хочу тебя больше видеть!

Он снова зарыдал в ее платье, а я молча ушел в свою комнату. Не волнуйтесь, это было самое страшное, что мой папаша когда-либо мне сделал. Даже когда его вызывали в школу из-за моего раздолбайства, он ни слова мне не говорил, не говоря уже о том, чтобы наказывать.

Отец безумно любил мою мать, и его можно было понять. Она была очень красивой женщиной, а еще у нее был легкий жизнерадостный характер, который так привлекает мужчин, уставших от покорных стыдливых девиц, принимающих всерьез каждое слово. В тот момент, когда мы понимаем, что любим другого человека, мы уже, как правило, имеем представление, какой он и подходит ли это нам. С ребенком же все наоборот – ты обязан любить его с самого начала без каких-либо условностей, и только потом, когда он тебя разочарует и разобьет тебе сердце, ты, наконец, увидишь, какой он ублюдок и ничтожество. Я считаю, что это нечестно, поэтому папашу нисколько не виню.

Вот так прошел мой тринадцатый День рождения. Полный отстой, ничего не скажешь. Мне было наплевать и на торт, и на наклейки – или чем я там занимался до того проклятого звонка. Я забился в своей комнате и плакал. Не потому, что меня бросила мать. Не потому, что отец был разбит из-за ее предательства. Я плакал от злости на то, что у меня был День рождения, черт возьми, мои близкие должны были делать меня счастливым и дать мне почувствовать, что в этот день я самый важный человек на планете, но нет – они тупо зациклились на своих нуждах и проблемах! Это было так обидно!

На мой четырнадцатый День рождения наш город накрыло цунами, было не до праздника. На пятнадцатый скончалась какая-то большая шишка из городского совета, и в городе объявили траур. На шестнадцатый у нас с друзьями случилась небольшая потасовка со старшеклассниками, где меня впервые назвали педиком и грозились оттрахать так, что я буду визжать от удовольствия, как свинья. Сей подарок дошел до меня только много лет спустя, но тогда – услышать такое нормальному шестнадцатилетнему парню было крайне неприятно. Короче, год за годом мои Дни рождения стали ассоциироваться у меня с какими-то противными происшествиями, а поскольку круг людей, знавших об этом знаменательном событии, довольно быстро сократился до одного меня, я вообще начал помалкивать в тряпочку и 20-го февраля вел себя тише воды, ниже травы.

Последняя попытка отпраздновать мой День рождения случилась на третьем курсе универа. Мы с компанией уже были порядком пьяные и обдолбанные, и кто-то вдруг спросил:

– У меня сегодня День рождения, – чистосердечно признался я, потому что был так пьян и обдолбан, что мой мозг просто утратил способность врать.

И мы еще сильнее напились и обдолбались. Я проснулся от яростных рвотных позывов и обнаружил себя на полу в обнимку с отключившейся девахой с поплывшим макияжем и задранной юбкой. Ширинка у меня был расстегнута, но я не мог сказать наверняка, было ли у нас с ней что-нибудь и был ли я вообще на что-то способен в таком состоянии. Еле как поднявшись на ноги, я наступил в чью-то блевоту. Может быть, даже мою. Вокруг валялись пустые бутылки, алюминиевые банки, окурки от самокруток, пьяные обдолбанные тела и девки с голыми жопами. Запинаясь обо все это, я еле как добрался до толчка. Никто даже не проснулся.

Подняв крышку унитаза, я увидел, что он доверху забит окурками, туалетной бумагой и дерьмом. От этого вида, сопровождавшегося отвратительным зловонием, меня бурно и безудержно вырвало на все: на унитаз, на его крышку, на пол и на стены. Я ухватился за раковину, до упора открыл кран и начал с остервенением полоскать лицо, потому что мне казалось, что в него впитался запах дерьма из унитаза. А потом я поднял голову и увидел себя в зеркало. На третьем курсе универа я был просто женственным красавчиком, а не женоподобным педерастом, как сейчас. У меня была короткая стильная стрижка и обесцвеченные волосы. Я был дико худым, потому что кроме бухла и наркоты ничем не питался. Меня собирались отчислить за неуспеваемость. Мои девушки были шлюхами, которым было наплевать, с кем трахаться, а мои друзья – наркоманами, которым было наплевать, в чьей блевоте спать. Всем было наплевать на мой День рождения, им нужен был просто повод, чтобы еще больше выпить и нажраться наркотиков. Не будь это мой День рождения, они бы нашли какой-нибудь другой. И всем им было наплевать на меня. Тогда я окончательно понял, что людям свойственно думать только о себе. И я был не лучше, чем они. Меня никто не любил, но и я тоже никого не любил. На меня всем было наплевать, но и я тоже плевать хотел на всех и вся.

И вот, глядя на себя в зеркало после грандиозной попойки якобы в честь моего Дня рождения, весь такой красивый, обдолбанный и пропитанный запахом дерьма, я осознал, что тошнит меня не от бухла и наркоты, а от самого себя и своей никчемной жизни. Один из знакомых, у которых мы квасили в тот вечер, учился на архитектора. Я зашел в его комнату и отыскал на рабочем столе канцелярский нож. Там я и вскрылся, не отходя от кассы. Залил ему все чертежи своей поганой японско-французской кровью, воняющей дерьмом.

Я смутно помню пронзительный девчачий визг. Потом проснулся в больнице в «удовлетворительном состоянии, жизни пациента ничего не угрожает». Через день я узнáю, что на тот момент, когда меня обнаружили, я потерял уже порядком крови и меня буквально пришлось вытаскивать с того света. Я расплакался, счастливый от того, что врачам удалось это сделать, и не мог поверить, что я мог сотворить с собой такое и решился лишить себя моей никчемной, но все же драгоценной жизни.

Дирекция универа была вынуждена сообщить моему отцу о попытке самоубийства. Он прислал немного денег на лечение – я ведь все-таки был его сперматозоидом. Я позвонил ему лишь неделю спустя, когда достаточно окреп и пришел в себя настолько, что воспоминания о моей дебильной выходке больше не заставляли меня хотеть провалиться сквозь землю от стыда и злости на себя самое. Я поблагодарил его за деньги, извинился за то, что заставил волноваться, заверил, что со мной все в порядке, поклялся, что это было не более чем пьяное недоразумение и больше ему не придется за меня беспокоиться. Он ответил: «Ну и хорошо». Мирай Тойота не мог знать, что это был последний раз, когда он разговаривал с отцом, поэтому он сосредоточился на собственных ощущениях и, слизывая с сухих обескровленных губ соленые слезы, решил смириться. Смириться с тем, что он никому не нужен и его никто не любит. Смириться с тем, что ему самому никто не нужен и он сам никого не любит. В конце концов, Мирай Тойота любил жизнь, а жизнь любила его. Если бы жизнь его не любила, его обдолбанным друзьям никогда бы не пришло в голову заглянуть в комнату студента-архитектора и вызвать скорую до того, как Мирай Тойота до смерти истек кровью. Поэтому Мирай Тойота выбрал наслаждаться своей никчемной, но драгоценной жизнью и брать от нее все самое лучшее. С беспорядочными разгулами, сулящими полный снос башни, было покончено, долги по учебе сданы, друзья-наркоманы и подружки-шлюшки посланы подальше, наркота полностью исключена из рациона и заменена рисом с овощами. Мирай Тойота стал ценить себя и больше не допускал, чтобы что-то причиняло ему вред.

– Бедный ребенок, – смеялись сквозь слезы начальники Мирая, обнимая и успокаивая его, уже двадцатисемилетнего. – Сколько же у тебя проблем от самого себя.

Мирай сам смеялся, утирая рукавом щегольского пиджака свои слезы и сопли, и все прошедшие Дни рождения теперь казались ему каким-то призрачным туманом. Торт, который подарили ему Кирияма-сан и Харетересу-сан, был самым вкусным из всех, что ему когда-либо доводилось пробовать. В нем было много взбитых сливок, тонкий ванильный бисквит, пропитанный сиропом, густая прослойка из фруктового джема, щедрые слои нежного персика, сочной клубники и мясистого киви. Каждый кусочек был слаще предыдущего и просто таял во рту. Вот уж чего Мирай Тойота меньше всего ожидал от своих жестокосердых начальников!

– Что ж, в таком случае, чтобы с тобой ничего не приключилось, я разрешаю тебе весь день просидеть за компьютером, рассматривая фотки крутых тачек, и ничего полезного не делать, – сказал Юки, облизывая ложку. – Хотя ты и так, в основном, только этим и занимаешься.

– Боюсь, самое страшное со мной сегодня уже случилось, – огрызнулся Мирай, с удовольствием поедая свой кусок торта. – Я увидел Вас, Кирияма-сан. Уверен, что хуже уже не будет.

– Это его день, Юки, ему сегодня можно все, – засмеялся Мартин и очень элегантно отправил в рот взбитый крем на кончике десертной ложки.

Мирай снова прослезился – наконец-то он почувствовал себя самым важным человеком на планете!

А потом случилось ЭТО. Ближе к обеду позвонили из Киото…

– Ну блин, так и знал! – захныкал Мирай, спускаясь с небес на землю, где до него и его Дня рождения никому не было дела.

Мартин и Юки были в нешуточной панике и наспех отдавали последние распоряжения, прежде чем отправиться в Киото оценивать масштабы катастрофы и устранять ее последствия.

– А Сахарка на кого оставим?! – вдруг схватился за голову Юки. – Рейджи же по субботам родителей навещает!

– Мирая?.. – предложил осунувшийся и растерянный Мартин после короткого раздумья.

– Ты уверен? – нахмурился Юки. – Сахарок у нас мальчик впечатлительный. Как бы Мирай не наболтал ему того, что может его шокировать…

– А мы его проинструктируем. Если честно, Мирай меня беспокоит гораздо меньше, чем Курт. Он же спустит бедного парня с лестницы быстрее, чем Мирай успеет представиться.

Таким образом, Мираю не дали спокойно просидеть за компьютером весь день, чтобы с ним ничего не приключилось, и снова вызвали к начальству.

– У тебя есть планы на вечер, Мирай? – спросил Юки.

– Мой ответ зависит от того, что Вы собираетесь мне предложить, Кирияма-сан.

И тогда на арену вышел Мартин, который предложил ему щедрое вознаграждение за то, чтобы он побыл нянькой для его племянника до понедельника.

– У меня распланирована каждая секунда! – тут же запротестовал Мирай, склонившись в извиняющемся сайкейрее. – Я плохо лажу с детьми и настоятельно рекомендую Вам не доверять ребенка индивидам вроде меня! Нижайше прошу прощения!

– Ребенку 19 лет, – осторожно уточнил Мартин.

– Э?! – охренел Мирай, вскинув голову. – Так он уже здоровый взрослый конь, зачем за ним присматривать? Или это такой подарок на День рождения? Заплатить мне за то, что я с ним пересплю?

Юки тут же вспыхнул и бросился через стол, целясь схватить Мирая за волосы.

– Только попробуй тронуть нашего нежного невинного Сахарка, похотливое животное! Он чист, как роза, и если ты этим воспользуешься, я просто не знаю, что с тобой сделаю!

– Чист, как роза?.. В 19 лет-то?! – обалдел Мирай.

– Скажем так, у него небольшие проблемы с психикой, – терпеливо пояснил Мартин.

– А, ну теперь понятно, почему он до сих пор чист, как роза…

– В 13 лет он стал свидетелем убийства собственных родителей и прикончил одного из нападавших хоккейным коньком. Его самого чуть не убили, и он утверждает, что нападавшие были японцами. Мне некогда было разбираться с их национальной принадлежностью, но на всякий случай ты должен это знать…

– Марти, ты уверен?.. – побледнел Юки, уставившись на товарища.

Мартин, не переставая глядеть на ошалевшего Мирая, еле заметно кивнул и продолжил:

– Я устроил его в манчестерский детдом, но через два года он попытался оттуда удрать и по дороге грабанул некоего джентльмена, из-за чего его упекли в борстал. Это что-то среднее между интернатом и колонией для малолетних преступников. Там тоже что-то произошло, и он кого-то грохнул. Когда ему исполнилось 18, я забрал его в Токио и устроил в аэрокосмическую академию. Через две недели он чуть не убил своего одногруппника, который задирал его лучшего друга. У него какая-то форма шизофрении, и он конкретно звереет, когда перенервничает, а потом не помнит, что делал, поэтому его не следует оставлять одного надолго.

Мирай, чувствуя, как по позвонкам пробежал холодок, с трудом протолкнул застрявший в горле комок.

– Слушайте, это, конечно, чертовски заманчивое предложение, но можно я все-таки откажусь? – пробормотал он одними губами.

– Мирай, будь я уверен, что это небезопасно, я бы не стал тебя о таком просить. После того индицента с одногруппником он прошел лечение в психиатрической клинике и с тех пор пребывает в стабильном состоянии. Он сам далеко не в восторге от своего заболевания, поэтому исправно принимает лекарства и старается контролировать свои приступы агрессии. В целом, он неплохой мальчик и ведет себя не лучше и не хуже, чем любой неуравновешенный тинейджер. Твоя задача – просто проследить за его поведением, и если он вдруг начнет вести себя необычно, накачать успокоительным и сообщить об этом мне или Юки.

– Или, на крайний случай, моей фиктивной женушке, – вставил Юки. – Она его лечащий врач. Примчится и быстренько всадит ему укол.

– Ну… Если Вы так просите, Харетересу-сан… В конце-концов, я – взрослый двадцатисемилетний парень с шестнадцатисантиметровым членом… Думаю, у меня получится справиться с тинейджером…

Мартин еле заметно поперхнулся воздухом. Юки закатил глаза.

– Впечатляет, но сделай, пожалуйста, одолжение, держи свой агрегат при себе! – сказал он. – И чтобы никаких пьянок и никаких гулянок, не говоря уже об оргиях!

– Я не настолько низко пал, чтобы развращать больного ребенка! – оскорбился Мирай. – Я вообще детей на дух не переношу!

– Кстати, должен предупредить, что он не любит посторонних, – вспомнил Мартин. – Поэтому вероятность того, что он просто наговорит тебе гадостей и выставит вон, составляет 95%. Но в любом случае я заплачу тебе за хлопоты. Спасибо, что не отказал.

– Мы доверяем тебе самое дорогое, что у нас есть, Мирай, – сказал Юки на полном серьезе.

Присяжные дамы и господа! Видит Бог, я этого не хотел! Я был против! Я считал, что это самая неудачная затея в истории «Глории», и честно пытался воззвать к разуму моих полоумных начальников! Плевать я хотел на их деньги и на прочие привилегии! Я не хотел связываться с малолетним психованным бандитом! Но я согласился – по той простой причине, что мне искренне не хотелось бросать этих ящеров в столь трудную минуту. Они всецело мне доверяли, они настаивали на своем доверии. И я буду благодарить их за это по гроб жизни, которая кардинально изменилась в тот момент, когда Мирай Тойота, взрослый двадцатисемилетний парень с двадцатисантиметровым членом, переступил порог квартиры Харетересу-сана и его племянника Куруто!

В следующее воскресенье квартира Хартлессов была переполнена народом, сигаретным дымом и лютым джей-роком. Пока Мирай в фартучке парикмахера делал мелирование Акуме, Гин сидел с покрытой целлофановым пакетом головой, густо намазанной осветлителем, а Кицуне красил губы Курту фиолетовой помадой, одолженной у Мирая. У последнего тоже были фиолетовые губы, а еще яркий макияж одного глаза и небрежный пучок на голове, заколотый каким-то огромным, безвкусным, но определенно дорогим брендовым крабом для волос. На одной руке был напульсник, подаренный Куртом, на другой – объемная женская резинка для волос.

– Скажите же, я похож на профессионального стилиста! – смеялся Мирай два часа назад, красуясь и наслаждаясь видом самого себя.

– Я бы сказал тебе, на кого ты похож, да не хочу выражаться при детях, – ответил Юки, прислонившись к стене, куря сигарету и красноречиво давая понять, что следит за каждым его действием.

– Это просто какой-то кошмар! – всплеснул руками Мирай. – На работе начальство, в выходные начальство! Никуда от вас не денешься!

– Снежок, а как насчет отвалить? – рыкнул на Юки Курт. Он был в черной рокерской футболке Мартина и увешан панковской бижутерией, да и вел себя в разы раскованнее, чем в прошлые выходные. – Тут как бы молодежь развлекается.

– Вот, значит, как, – с осуждением, хотя и несерьезным, прищурился Юки. – Значит, неделю назад было «no Yuki, no party» (*нет Юки, нет вечеринки (англ.)), а теперь у вас есть этот разукрашенный прощелыга и Юки может отвалить.

– Неправда, Юки! – в унисон заголосили Гин, Акума и Кицуне. – Зачем ты так с Юки, Куруто?!

– Да он же шутит! – вмешался Мирай в своей непринужденной легкой манере, чтобы сохранить мир и гармонию на Земле. – Правда, Куруто?

– Он шутит, Кирияма-сан! – настаивал Мирай, а затем подлетел к Юки и начал умасливать его, трогая волосы. – Давайте укладку поправлю.

– Не тронь меня, проныра, – ответил Юки, улыбаясь и даже не собираясь прогонять его.

– Вы правы, Кирияма-сан, Вам не нужно ничего поправлять, Вы идеальны! – Мирай отдернул руки и сложил их вместе, глядя на начальника огромными блестящими глазами, полными заискивающего восторга. – Я бы изменил только одну-единственную вещь – вернулся в прошлое на много-много лет назад и попросил Вашу маму сделать на Вас аборт!

– Ты у меня дождешься! – рявкнул Юки, подцепив горсть чипсов с тарелки для закусок, и запустил ею в Мирая.

Тот, притворяясь, что дико испугался, забавно распищался и убежал.

– Раз молодежь не умеет себя вести, я это конфискую, – сказал Юки и забрал раскуренный бонг.

– У меня есть, что покурить, – успокоил его Курт и показал коробку с электронными сигаретами.

– Ах ты, негодный мальчишка! – поиграл бровями Мирай и вытянул одну.

Курт заметил в его волосах застрявшую чипсину, вытянул ее и отправил себе в рот. Мирай немного подавился дымом.

– С ума сойти, – сказал Юки, когда пришел на кухню и передал бонг Мартину. – Этот прощелыга с твоим племянничком – та еще банда. Они друг за друга заступаются!

– Ты так думаешь? – вскинул бровь Мартин и затянулся трубкой.

– Мне кажется, Мирай-сан очень положительно влияет на Куруто, – вмешалась Рейджи, отвернувшись от плиты, все еще красная от волнения и невероятно счастливая. Два часа назад с легкой руки Мирая у нее появилась новая прическа – аккуратная челка и усеченные до половины лица пряди по бокам, которые скинули ей пять лет и немного скрыли полноту щек. – В присутствии Мирая-сана он старается вести себя учтиво и тщательно следит за языком.

– Видимо, сегодня не тот день, – пожаловался Юки. – Сахарок то и дело пытается вывести меня из себя!

– Это потому что ты постоянно дергаешь Мирая, – сказал Мартин, попыхивая трубкой. – Ты же знаешь, заяц глотку перегрызет за тех, кто ему нравится.

– Как бы он ему слишком не понравился! – возразил Юки и протянул руки за бонгом. – Ты посмотри, чему он детей учит! Нахватаются еще от него всякого!

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Мирай Тойота рассказывает о своем конце - Brangusis - Читать онлайн любовный роман

Brangusis

Аннотация к роману
«Мирай Тойота рассказывает о своем конце» - Brangusis

1 Страница

Мирай Тойота рассказывает о своем конце - Brangusis - Читать онлайн любовный роман

Brangusis