Община Святого Георгия. Второй сезон - Татьяна Соломатина - Татьяна Соломатина Община Святого Георгия 9-я серия Читать онлайн любовный роман

Аннотация к произведению Община Святого Георгия. Второй сезон - Татьяна Соломатина

Татьяна Соломатина Община Святого Георгия 9-я серия

Прошёл месяц после событий 8-й серии. Клиника в состоянии ремонта. В коридоре на козлах – рабочие, заняты электрической проводкой. В клинику с улицы входит девушка лет двадцати, красивая (Бельцева), бледная, очевидно плохо себя чувствует, останавливается отдышаться. Бригадир (в возрасте), увидав её, показывает на дверь кабинета первичного врачебного осмотра:

Бригадир:

Там у них доктор. Хоть и закрыты, а всё время кто-то сидит. Чтобы было, значит, рабочему человеку куда со своей соплёй пойти. Ты иди туда, милая, развлеки доктора. Не то он уже ко мне приставал. «Давай, – говорит, – учиним тебе (пауза, вспоминает „трудное“ слово) профо-лактическое дознание».

Бельцева, отдышавшись, пошла в указанном направлении. Толкает двери (ей тяжело, слабость). Бригадир, обращаясь к рабочим.

Бригадир:

Такое, то есть, чтобы узнать, что я здоров. То я и так знаю! Я, слава богу, подковы гну, не то, что проводки эти. «Мне, – говорит…

Опять копирует Белозерского с „докторским видом“, тщательно повторяя „умные“ слова:

Бригадир:

…реакция твоих зрачков на свет не нравится!» Да я как узнал что у них теперь тут электрические лампы во всех отхожих местах! – так с вылупленными шарами и хожу! Это ж деньжищ сколько… в нужник!

9–2. Инт. Клиника/Врачебный Кабинет. День.

(Белозерский, Бельцева.)

Входит Бельцева, ей очень плохо. Белозерский за столом, приветливо встаёт. Радушен.

Белозерский:

Проходите, пожалуйста! На что жалуемся?

Бельцева оползает по стеночке, он бежит к ней, успевает подхватить на руки – она лишилась сознания. Относит на кушетку. Уложил. Левая рука его запачкалась кровью. Он поворачивает Бельцеву на бок – по юбкам сзади и по простыне – небольшое кровавое пятно. Белозерский со злостью и досадой (немного с отцовскими интонациями из 1-й серии):

Белозерский:

Ёлки-палки, зелёные моталки!

Идёт к шкафу, достаёт шприц, ампулы…

9–3. Инт. Клиника/коридор. День.

(Белозерский, Бригадир, Рабочие.)

Из кабинета врачебного осмотра выходит Белозерский (белый халат испачкан кровью Бельцевой), на нерве, стремительно идёт, весь в мыслях, спотыкается о ведро с красной (оттенка: «вечное половое бордо») краской. Ведро падает, обливая ботинки Белозерского. Белозерский чертыхается. Рабочие ухмыляются его неловкости.

Белозерский:

Чёрт! Чёрт!

Бригадир:

Не поминайте рогатого, ваше докторство! Не ровён час забодает!

Рабочие комментируют насмешливо: «Осторожней, барин! Ботинки, поди, дороже меня стоят!», «О барышне замечтался!» Не обращая внимания, Белозерский идёт дальше, оставляя «кровавый» след краски.

9–4. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.

(Вера, Кравченко, Концевич, Нилов, Порудоминский, Матрёна Ивановна, Ася, Георгий, Белозерский.)

Вера на правах полноправной хозяйки в профессорском кабинете. Проводит рабочее совещание накануне открытия клиники. Здесь же присутствует и Георгий – он с тростью, чуть прихрамывает – как любой правша, воспринимая правую ногу опорной. Кабинет похож на склад – сюда снесены мебель, книги и прочее из других помещений.

Вера:

Через неделю, господа, состоится официальное открытие клиники после реконструкции. Благодаря нашим успехам…

Скептический взгляд Кравченко. Вера оценивает кивком, мол, вашу иронию поняла и приняла.

Вера:

Благодаря нашим академически признанным успехам!.. Но мы все должны понимать – щедро просыпавшиеся на нас деньги…

Шум чего-то падающего прерывает её, в кабинет без стука вваливается Белозерский – опять что-то уронил.

Белозерский:

Чёрт!

Матрёна Ивановна:

(тихо, в сторону) Устами младенца…

Вера:

(продолжает)…не цель, но средство.

Белозерский:

Простите за опоздание!

Вера холодно кивает: извинения приняты.

Вера:

Заведовать сёстрами милосердия как и прежде будет Матрёна Ивановна Липецких.

Матрёна чуть надменно самодовольно усмехается («а кто же ещё?!»), но видно, что растрогана – мало ли что могло произойти в связи с переменами.

Вера:

Анна Львовна Протасова назначается старшей операционной сестрой.

Ася, чуть смутившись, благодарно кивает.

Вера:

Руководить административно-хозяйственной частью будет Владимир Сергеевич Кравченко. Исполнять обязанности заведующего терапевтической службой – Дмитрий Петрович Концевич. Под патронатом вышеупомянутого господина Кравченко.

Белозерский (всё ещё на нерве, поглядывает на часы) во время речи Веры опирается на пирамиду из стульев – пирамида обрушивается. Кто рядом стоял – отпрыгивает. Матрёна кривится, но первой отправляется наводить порядок. Ей на помощь спешит Георгий.

Вера:

Александр Николаевич!.. Назначается главой акушерского департамента.

Матрёна Ивановна:

(ворча, тихо, но внятно) Главой! Чтобы та глава ещё прочими органами управляла!

Вера:

Хирургической частью, равно и клиникой в целом – руковожу я… Господа Нилов и Порудоминский (кивки в сторону 2-го и 3-го студента) приняты в штат ординаторов. Поздравим их с успешной сдачей лекарского экзамена.

Все недолго аплодируют. Бывшие студенты, новоиспечённые ординаторы Нилов и Порудоминский: благодарные поклоны.

Вера:

В завершение хочу представить Георгия Романовича Буланова. Наш новый санитар. Прошу любить и жаловать. Унтер-офицер, полный кавалер Георгиевских крестов, герой войны, и…

Ловит взгляд Георгия – он не хочет, чтобы она афишировала его глубокую инвалидизацию, безногость. Она ему мимикой даёт понять: «и не собиралась».

Вера:

…надёжный товарищ.

Георгий смущённо кланяется. Матрёна смотрит на него с неожиданной теплотой, сквозь которую проглядывает дамский интерес.

Вера:

Одно из самых главных нововведений, к которому всем нам, включая меня, придётся привыкать: клиника отныне оказывает помощь не только малоимущим, но и состоятельным пациентам. Для начала у нас откроется амбулаторный приём.

Тишина, на лицах недовольные выражения. Вера раздражается.

Вера:

Я понимаю, господа, что общаясь с нашим постоянным контингентом, вы немного утратили… МЫ немного утратили иные представления о достоинстве. Заметьте, я не говорю: о чести. Ну что ж! Нам всем пора вернуть этот навык: общаться с пациентами на равных.

Концевич:

(усмехнувшись) На равных!.. Состоятельные господа воспринимают врачей обслугой.

Вера:

(довольно резко) Собственно, так это, господин Концевич и есть. Если вас оскорбляет слово «обслуга» вспомните однокоренной термин, который больше придётся вам по нраву.

Кравченко:

(к Концевичу, видя его недоумение) Служение.

Вера:

Благодарю вас, Владимир Сергеевич.(Ко всем) Вопросы?

Белозерский очень торопится покинуть совещание и это не ускользает от внимания Веры.

Вера:

Господин Белозерский, вам есть что доложить об амбулаторном дежурстве?

Белозерский:

Мне?!.. А! Нет! Всё нормально.

Это ещё больше настораживает Веру.

9–5. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Госпитальный Извозчик, Белозерский, Вера, Матрёна Ивановна, Георгий, Ася.)

Новая карета, «богатая», чистая. Лошадь в новой упряжи. Госпитальный Извозчик держит кобылу под уздцы.

Госпитальный Извозчик:

Как тебе, Клюква, новая сбруя? Только не ври, что жмёт и натирает! Сам всё справлял!

Из клиники выбегает Белозерский, на ходу снимая белый халат. Запрыгивает на козлы.

Белозерский:

Поехали, Иван Ильич! Поехали!

Госпитальный Извозчик взбирается на козлы. Ворчит.

Госпитальный Извозчик:

Мне эти ваши дела, барин, не по нраву.

Трогает. На выезд со двора.

Белозерский:

(добродушно) Да я ж тебя разве спрашиваю: по нраву тебе или нет?!

Извозчик, кинув на Белозерского проницательный, ни в коем случае не осуждающий, взгляд, говорит тоном зрелого разумного человека, понимающего куда больше, чем может предположить Белозерский:

Госпитальный Извозчик:

Меня, Александр Николаевич, ведь и не вы можете спросить.

Белозерский:

Так ты и отвечай: господин Белозерский приказали!

Госпитальный Извозчик:

Девицу с закровяненным подолом к нему до хором везть? Я, господин Белозерский, извозчик, а не дурак!

Белозерский молчит, насупившись. Госпитальный извозчик, качая головой («о вас, барин, забочусь!»), вздыхает. Погоняет лошадку. На порог выходит Вера, смотрит вслед уезжающей госпитальной карете. Хмурится. Закуривает. Отходит чуть в сторону, прислоняется к стеночке, закрывает глаза. Выходят Матрёна, дверь которой любезно открыл Георгий. Матрёна неожиданно мягка (кажется, будто Матрёна кокетничает, насколько это возможно в её характере). В руках Матрёны две чашки чаю. Вышли. Одну она передаёт Георгию, дождавшись, пока он закурит папиросу.

Матрёна Ивановна:

Как же вы, Георгий Романыч, с тростью-то санитарить будете?!

Георгий:

Она у меня, Матрёна Ивановна, почитай больше для шику. Я так, хромаю разве слегка. Мне ноги не кто-нибудь лечил, а сама Вера Игнатьевна!

Вера открывает глаза, затягивается, усмехается словам Георгия: «ну ты и петух гамбургский!»

Матрёна Ивановна:

(сочувствующе) И сильно вам ноги ранило-то?

Георгий:

Пустяк! Самую малость…

Вера только головой качает, щурится, сейчас рассмеётся. К ней поворачивается Матрёна – Вера тут же изображает серьёзность:

Вера:

Ты не чаями его пои, а работой нагружай.

Из дверей клиники высовывается радостная Ася.

Ася:

Матрёна Ивановна, новое бельё привезли! Идёмте принимать!

Матрёна Ивановна:

Да что ж ты кричишь, как заполошная! Сейчас! Дай чаю глотнуть, бога ради!

Ася, лукаво глянув на курящего Георгия, на Матрёну:

Ася:

У нас в сестринской и курить можно.(к Матрёне) С чаем!

Смеясь, уходит в клинику. Матрёна, недовольно скривившись, за ней. Ещё затяжку делает Георгий, выбрасывает окурок, подмигнув Вере, подкрутив усы, – заходит за Матрёной. Вера ещё некоторое время улыбается, затем становится серьёзной.

9–6. Нат. Улица/дом Белозерского/у парадного подъезда. День.

(Вера, Лакей Василий.)

Вера (в гражданском мужском платье) деловито идёт по улице, подходит к дому Белозерского. Звонит у парадных дверей. Открывает Василий, глаза слегка косят – он рад видеть Веру, но Александра он любит больше.

Вера:

Здравствуй, Василий Андреевич!

Лакей Василий:

Вера Игнатьевна! Никого нет дома!

Вера властно его отодвигает, заходя.

Вера:

Никого?! А ты что, мебель говорящая?

9–7. Инт. Дом Белозерского/холл. День.

(Вера, Лакей Василий.)

Вера скидывает Василию пальто, устремляется вверх по лестнице. Василий ей вслед, чуть не жалобно:

Лакей Василий:

Княгиня! Обозлится на меня молодой барин!

Вера резко поворачивается, смотрит на Василия.

Вера:

Ты ему к поцарапанной коленке подорожник прикладывал, азбуке учил, попку подтирал. Не обозлится. Разве на меня.

Но в глазах у Василия остаётся искренний испуг. Не за себя, а именно за молодого барина.

Лакей Василий:

Вера Игнатьевна, вы же…

Вера:

Нет!.. Я его просто выпорю.

Поднимается наверх.

9–8. Инт. Дом Белозерского/у дверей в домашнюю клинику. День.

(Вера, Белозерский.)

Вера настойчиво колотит в запертую дверь, грохот немалый. Высовывается Белозерский, в халате, фартуке, с засученными рукавами, с грозным выражением лица.

Белозерский:

Я же просил!..

Видит Веру, осекается. Вера отодвигает его, заходит. Он, выглянув в коридор – никого, закрывает и запирает дверь.

9–9. Инт. Дом Белозерского/смотровая-операционная домашней клиники. День.

(Бельцева, Вера, Белозерский.)

Перепуганная Бельцева сидит на операционном столе. Бледна. Справа от стола приготовлен набор инструментов на аборт. Вносится Вера, за ней – Белозерский.

Белозерский:

Вера Игнатьевна! Княгиня Данзайр! Это, в конце концов, частная собственность!

Не очень осторожно подошёл к ней сзади, взял за рукав – Вера с разворота выписывает ему апперкот. С ног не валит, но чувствительный. У Белозерского из носу кровь. Он утирается рукавом. Понятно, не может ударить Веру, да и ярость его совсем о другом. Орёт:

Белозерский:

Что мне её?! В полицию сдать?! От четырёх до шести?!

Он нос к носу с Верой, она не менее яростно орёт ему в ответ:

Вера:

Ей – только исправительное учреждение! А тебе – каторжные работы до десяти лет, ссылка в Сибирь, лишение состояния и практики!

Белозерский, внезапно сдав назад, поднимая руки в жесте «сдаюсь!», со смешком:

Белозерский:

Хорошо, не смертная казнь!

Вера, тоже успокоившись, ворчливо:

Вера:

Смертную казнь за это Пётр Первый отменил в тысячу семьсот пятнадцатом году… Я же, как третье лицо, участвующее в деянии, получу всего три года в исправительном доме.

Бельцева лишается чувств. Они – к ней. Аккуратно укладывают завалившуюся, было, на бок, пациентку.

Вера:

Вводи морфий! (Иронично) Согласно уложению о наказаниях от тысяча восемьсот сорок пятого года «аборт по неосторожности» наказанию не подлежит.

Вера подвигает табурет к ножному концу стола, подвинчивает его под свой рост, засучивает рукава, берёт в руки маточный зонд. Белозерский уже колет Бельцевой морфий.

Вера:

И кто бы ей ноги держал?! Василий Андреевич?! И старика, тебя вырастившего, подводишь?!

Белозерский показывает Вере кожаные ремни, свисающие с ножного конца операционного стола:

Белозерский:

Я немного рационализировал…

Вера перебивает, с гневом учителя на ученика:

Вера:

Если двигательное возбуждение, а ты с железом уже в матке?! Ремни – не руки! И мозжечка у них нет – моторику синхронизировать!

Белозерский молча ставит ноги Бельцевой, удерживает, полностью подчинившись тому, что Вера взяла манипуляцию на себя – не из трусости подчинён, а потому что Вере невозможно сопротивляться, к тому же она опытнее.

Вера:

(с сарказмом) Синяков ей наставим. За то, что мы её поколотили – отделаемся штрафом. А то и вовсе – пожурят. Я – княгиня; ты – сынок олигарха!

Белозерский:

В смысле?!

Вера уставляется на него, во взгляде сквозит: «ну ты баран!»

Вера:

Вдруг эта дура где проговорится?!

Белозерский:

Что ж она, враг себе?!

Вера:

Нет! Просто дура… А так: поколотили – вот и выкидыш. По неосторожности.

Верина рука с зондом – к работе…

9-10. Инт. Дом Белозерского/кабинет-приёмная. День.

(Вера, Белозерский, Бельцева.)

Бельцева лежит на диванчике, уже в сознании, но ей нехорошо. Александр и Вера привели себя в порядок. Вера поит прооперированную Бельцеву чаем.

Вера:

Пей! Сладкое. Надо!

Бельцева делает несколько глотков.

Вера:

Ты зачем в клинику пошла?!

Бельцева:

Подумала, скажу: кровь пошла…

Вера:

И доктор такой глупец, что не сообразит! Сама спицей ковыряла, или бабка какая помогла?!

Бельцева молчит.

Вера:

Понятно. Бабка… Ты в курсе, что аборт в Российской империи приравнен к умышленному детоубийству?!

Бельцева плачет.

Бельцева:

Я не могла его оставить. У меня мужа нет… Я…

Вера:

Кто-то же тебе его сделал! Не от святого духа же, право! Надо было…

Вера сокрушённо качает головой. Она понимает, что все эти её «надо было» сейчас совершеннейшая риторика. Поднимается.

Вера:

Пустое! Отлежишься немного и… И даже адрес этот забудь!

Бельцева испуганно и благодарно часто кивает.

9-11. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Георгий, Матрёна Ивановна, Госпитальный Извозчик, Кравченко, Концевич.)

Матрёна Ивановна и Георгий развешивают бельё. Он держит таз. Госпитальный Извозчик сидит на ступенях, курит, бросая ревнивые взгляды на Матрёну с Георгием. Выходит Кравченко.

Кравченко:

Ты куда, Иван Ильич, с утра мотал?

Госпитальный Извозчик:

Куда господин Белозерский приказать изволили!.. А-а-а… я не для того здесь, чтобы интересоваться.

Кравченко:

Ты у нас – служебный транспорт, а не для господских нужд.

Госпитальный Извозчик кидает коротко, тихо, но значительно:

Госпитальный Извозчик:

Отпрыск благодетеля не изволят злоупотреблять. Разок и попросили.

На крыльцо выходит Концевич, в цивильном костюме, с докторским саквояжем. Идёт к карете.

Концевич:

По вызову в господский дом.

Извозчик смотрит на Кравченко. Тот строго, без эмоций, кивает. Концевич садится в карету, не на козлы, внутрь.

Госпитальный Извозчик:

(к Георгию) Эй! Санитар! На вызов!

Георгий, улыбнувшись Матрёне, неспешно идёт к карете.

Госпитальный Извозчик:

Пошевеливайся!

Георгий, с чуть заметным усилием – для незнакомого с его ситуацией выглядит, будто человек намеренно медленно взбирается на козлы, – садится рядом с Извозчиком. Радушно протягивает руку:

Георгий:

Георгий Буланов!

Госпитальный Извозчик двумя руками держит повод, демонстративно, мол, не могу ответить. Трогает, представляясь довольно холодно, не глядя на Георгия:

Госпитальный Извозчик:

Иван Петров!

Георгий выразительно снисходителен к демаршу Ивана Ильича, добродушно хмыкает, качая головой.

9-12. Инт. Дом Белозерского/каминная. День.

(Вера, Белозерский.)

Вера сидит на диване, Белозерский пристроился в кресле – но явно жаждет быть поближе. Кофе, сигареты.

Вера:

Ты понимаешь, что сами эти инструменты на дому держать преступно?!

До Веры доходит…

Вера:

И давно к тебе Лариса Алексеевна своих девочек посылает?!

Белозерский вскакивает, горячо защищает Ларису.

Белозерский:

Она вообще не в курсе! Они сами! Как я могу отказать?! Они же тоже… Или сами будут пытаться вытравить, или к коновалам пойдут! Вы знаете, сколько в Российской империи гибнет…

Вера:

(резко перебивает) Лучше тебя!.. Но ты этим больше заниматься не будешь! Ты даже не представляешь, какой везунчик. Что никто на тебя ещё не донёс.

Белозерский:

Да кто же донесёт?!

Вера:

Любая из девок, которой ты помог. И не со зла, а по отсутствию… (стучит костяшками пальцев по лбу). Ты лучше по улицам ходи с пистолетом и в детишек стреляй. Это у нас для закона равнозначные деяния.

Вера затягивается глубоко, откидывается на спинку дивана. Белозерский – поближе к ней, воркующим голубком:

Белозерский:

Вера Игнатьевна…

Вера:

Кстати, что у вас с Асей?

Белозерский делает круглые удивлённые глаза: «в смысле?!»

9-13. Инт. Клиника/предоперационная. День.

(Ася, Кравченко.)

Ася, довольно напевая, налаживает быт в предоперационной: новое бельё, мыло, щётки; распаковывает, расставляет. Заходит Кравченко, несколько мгновений любуется Асей – она его не замечает. Оборачивается, обрывается, смеётся.

Ася:

Владимир Сергеевич! Напугали!

Кравченко:

Анна Львовна…

Она внимательно смотрит, ожидая каких-нибудь рабочих ремарок-указаний. Кравченко чуть смущён.

Кравченко:

Анна Львовна… (не решается) Всё ли в порядке?

Ася:

Всё прекрасно! Мы с Александром Николаевичем разобрались с новой параформалиновой камерой. И с аппаратом Рентгена. И стерилизовали новые наборы операционных инструментов! Как хорошо, когда есть большие средства!

Кравченко смущается ещё больше, он, пожалуй, даже сконфужен, хотя Ася ничего такого не имела в виду. Она чувствует, что он принял это на свой счёт – хотя и не понимает, почему.

Ася:

Я не к тому, что деньги делают человека лучше или хуже. Просто… Просто как же замечательно, что у нас вдоволь белья, и перевязочных материалов. И новый операционный стол. А не будь денег… Мне-то самой ничего не надо, я довольствуюсь самым малым…

Кравченко:

Ася, вы достойны всего самого лучшего! И будь я…

И вот тут до Аси наконец доходит, что Кравченко испытывает к ней мужской интерес. Она вспыхивает, опускает глаза, ей он очень приятен (в отличие от Концевича), но не настолько, насколько интересен Белозерский. Пока она соображает, Кравченко, помрачнев – выходит, так же тихо, как вошёл. Она не сразу замечает.

Ася:

Владимир Сергеевич, вы очень хороший человек…

Поднимает взгляд – его уже нет.

9-14. Инт. Дом Белозерского/каминная. День.

(Вера, Белозерский.)

Носятся вокруг дивана, Белозерский пытается поймать Веру.

Белозерский:

Да! Дружба у нас с Асей! И не более того! Думал, уж ты-то даёшь право мужчине и женщине на дружбу!

Вера:

(передразнивая) Уж я-то – да!.. Да не все женщины дают мужчине это право!

Белозерский поймал её. Схватил в крепкие объятия.

Белозерский:

Вы уже больше месяца испытываете моё терпение!

Вера:

Не здесь!

Белозерский:

Папа в отъезде…

Вера одаривает его замораживающим взглядом: «щенок ты и есть – щенок!» От такого взгляда он сам её выпускает, недоумевая.

Вера:

(кивая в сторону двери) Такое горничным шепчешь?… Как и нашей незаконной пациентке барский сынок шептал?… Или сам барин.

У него на лице: оскорблён в лучших чувствах. Вера саркастично усмехается: «обидчивый щенок!»

9-15. Инт. Дом Белозерского/холл. День.

(Бельцева, Лакей Василий.)

По лестнице спускается Бельцева – она много лучше себя чувствует, аборт выполнен под адекватным обезболиванием, стерильными специально для этого предназначенными инструментами, умелыми руками. Судя по её повадке, Вера не ошиблась в «диагнозе» и Бельцева действительно горничная. Бельцева безошибочно идёт к боковой двери – «каптёрке» лакея Василия. Тихо стучит. Выходит лакей Василий.

Бельцева:

Прошу прощения. Вы не могли бы меня выпустить через чёрный ход.

Он кивает. Взгляд Василия исполнен сочувствия.

9-16. Нат. Дом Белозерского/чёрный ход. День.

(Лакей Василий, Бельцева.)

Лакей Василий провожает Бельцеву. С него слетела наносная чопорность, он сейчас добрый простой человек. Достаёт ассигнации, неловко пытается ей сунуть.

Лакей Василий:

Ты это… Если в доме, где служишь, балуют – уходи.

Бельцева:

Как же – уходи? Это моё первое место. Куда без рекомендаций?

Лакей Василий:

Куда-куда… На Кудыкину гору!.. Куда-нибудь же можно!

Бельцева решительно отодвигает его руку с деньгами.

Бельцева:

Спасибо! Мне в этом доме и так помогли. Баре и барчуки везде балуют. Вы и сами, поди, горничных зажимаете! А откажет – со свету сживёте!

Лакей Василий обескуражен совершенно искренне. И огорчён абсолютной уверенностью горничной в том, что она говорит – настолько это прочувствованно. Она понимает, что лично его она обидела зря. Говорит чуть мягче:

Бельцева:

Пойду я. Вечером у господ бал… (язвительно) Как бы у госпожи нервного припадка ни случилось.

9-17. Инт. Дом Белозерского/холл. День.

(Вера, Белозерский, Лакей Василий.)

Вера и Белозерский спускаются по лестнице. Белозерский надутый. Вера говорит совершенно обыденно:

Вера:

Приходи ко мне вечером.

Белозерский весь вспыхивает от радости. Вера окорачивает его пыл ироничным тоном.

Вера:

Только хвост павлиний дома оставь. Или в бордель занеси. И в клинике веди себя в соответствии с субординацией. Что до Анны Львовны: или руку и сердце предлагай, или голову дружбами не морочь. Она до дружб ещё не доросла. И слава богу!

Со стороны чёрного хода появляется Василий, немного не в своей тарелке. Белозерский этого не замечает, в отличие от Веры.

Вера:

ВасильАндреич, что с тобой?

Лакей Василий:

Проводил… барышню.

Вера:

С этими барышнями не только твой молодой барин сядет. Но и старый – состояния и званий лишится. Должен же быть в этом доме хоть один разумный человек!

Смотрит на Василия. Он чуть с сердцем – позволяет быть собой:

Лакей Василий:

Я что могу?!..Могу только рядом поселиться, передачи носить!

Вера тронута его преданностью – от души. Гасит свои чувства иронией:

Вера:

Хоть хорошо платят?

Василий кивает, «шутку понял», отвечает, хоть и с горечью, но тоже иронично:

Лакей Василий:

Если как пособник не пойду – лет на двадцать банковского счёта на передачи достанет. Я экономный.

Вера пожимает Василию плечо. Обращается к нему.

Вера:

Николай Александрович из Берлина вернётся…

Удивлённый и даже ревнивый взгляд Белозерского: Вера не только в курсе, что отец в отъезде, но и знает, куда он отправился.

Вера:

Я ему самолично устрою!

Идёт на выход. Белозерский за ней.

9-18. Нат. Господский дом/у подъезда. День.

(Госпитальный Извозчик, Георгий, прохожие, Концевич, Бельцева.)

Госпитальная карета стоит у подъезда господского дома. На козлах сидят Госпитальный Извозчик (надут) и Георгий (словоохотлив).

Георгий:

И много у вас работы?

Госпитальный Извозчик:

Как откроемся – узнаешь!

Пауза. Извозчик никак не хочет идти на контакт с Георгием, что для него нехарактерно. Георгий не любит подобных невнятных ситуаций. Решает выяснить напрямую.

Георгий:

Так, Иван Петров! Когда и чем я тебе насолить успел? Я, знаешь, не люблю, когда товарищ на меня непонятный зуб имеет.

Госпитальный Извозчик:

Ишь ты, зуб! Моего зуба ещё заслужить надо!

Георгий:

Ну ты… бобёр!

Из господского подъезда выходит Концевич, с саквояжем; на лице – брезгливо-надменное выражение. Георгий, кивая на Концевича, обращается к Извозчику:

Георгий:

Этот, понятно, таким уродился. Но ты ж, я чую, другой!

Концевич садится в карету.

Георгий:

И? Чего?… Ни слова?!

Госпитальный Извозчик тоже очень хочет ляпнуть что-нибудь про Концевича, но сам себя окорачивает:

Госпитальный Извозчик:

А ни слова – значит сказать нечего. Едем!

Понукает лошадь. Трогают. По улице, к господскому дому, идёт Бельцева. Бледная. На неё обращает внимание Георгий. К Извозчику:

Георгий:

Девица – ровно полотно.

Госпитальный Извозчик молча правит, демонстративно не обращая внимания на Георгия.

Георгий:

Я ж не так просто… Я ж с доктором живу. С Верой Игнатьевной!

Извозчик бросает на Георгия ошарашенный взгляд, искоса. Веру Игнатьевну он уважает. Георгий не так интерпретирует взгляд.

Георгий:

Да не в том смысле «живу», дундук-бурундук! В смысле: я за неё в огонь и в воду.

9-19. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.

(Вера, Концевич, Кравченко.)

Вера и Кравченко проводят совещание. Стук в дверь. Заходит Концевич. Кладёт бумаги с отчётами о вызовах перед Верой.

Концевич:

Ещё один нервный припадок. Итого за истекшую неделю опробованного модуса: двенадцать нервных припадков – все в возрасте прекращения функционирования яичников; пять вздутых животов, и один приступ подагры.

Вера:

Все обслуженные семейства купили страховой полис клиники, и не вижу ничего зазорного в том, чтобы за деньги выслушать жалобы, поставить клизмы…

Концевич:

…и дать невыполняемые рекомендации по воздержанию в возлияниях.

Вера:

Дмитрий Петрович, не забывайтесь! Из этих денег образуется, в том числе, ваше жалованье.

Кравченко:

Но сколько сил и ресурсов будут отнимать подобные пациенты, когда клиника начнёт работу.

Вера, строго глянув на него – именно Кравченко был основным противником тезиса Белозерского-Старшего о том, что медицина такой же товар, как и любой другой. Сама она может не разделять точку зрения донора, но коль скоро она пользуется его деньгами – обязана соответствовать. Отвечает Кравченко:

Вера:

Значит, мы обеспечим работой большее число молодых ординаторов. Чем улучшим и их качество жизни.

Оглядывает обоих: вопросы, господа?!

Концевич:

Дело даже не в том, что… Просто все эти «высокие особы» – ужасные пациенты! Они нетерпеливы, избалованы! И наличность хотя бы и лёгкого недомогания, происходящего от их истеричности, неправильного образа жизни, – ставят в вину врачу.

Вера:

(к Кравченко, слегка ехидно) Дмитрий Петрович ещё не знает, что самым громким успехом и самыми большими гонорарами пользуются именно те врачи, которые способны часами выслушивать ипохондриков и выписывать ненужные пилюли.

Кравченко:

…И о которых понимающие дело товарищи отзываются с презрением. И к помощи которых ни один из самих врачей обращаться не станет.

Вера:

Господа! Оставьте свой псевдопрофессиональный снобизм. Я пока не наблюдаю, чтобы взбалмошная дамочка в климаксе отвлекала вас от дел спасения жизней. Обещаю вам лично клизмить вздутый живот, коли ваши руки будут заняты брюшной аортой!

Вера говорит это таким тоном, что её собеседники понимают: возражать нечем и бессмысленно, разговор окончен.

9-20. Нат. Господский дом/у подъезда. День.

(Господский Лакей, Бельцева.)

Из дому выходит Господский Лакей – бежать по какой-то господской надобности – на ступеньках без сознания лежит Бельцева. Он к ней, тормошит – без эффекта. Он берёт её на руки, заносит в дом.

9-21. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.

(Вера.)

Вера стоит у окна. Задумалась, нахмурившись. Решительно идёт к столу, тянет руку к телефону – тут он звонит. Она вздрагивает от неожиданности, берёт трубку.

Вера:

Клиника Святого Георгия, доктор медицины Данзайр!

Слушает. Ещё больше нахмуривается. Берёт карандаш, записывает адрес. Видит бумаги от Концевича – сверяет адрес с верхним листом, там вызов последнего «нервного припадка» – совпадает.

Вера:

Сейчас будем.

9-22. Инт. Господский дом/холл. День.

(Вера, Господский Лакей.)

Господский Лакей открывает двери, входит Вера.

Господский Лакей:

Прошу наверх! С хозяйкой опять припадок сделался.

Вера стремительно поднимается по лестнице, в решительном настроении. Господский Лакей за ней.

Господский Лакей:

Горничная шлялась неизвестно где. А как явилась – так ей, вишь, нехорошо. Чаем покрепче и послаще, понятно, отпоили.

Вера резко останавливается, Господский Лакей на неё натыкается.

Вера:

Кого?!

Господский Лакей:

Горничную, знамо дело. Хозяйке прежний ваш доктор сказал крепкого и сладкого не пить. Не возбуждать нервенную систему.

Вера быстрей наверх – в куда большей тревоге (приехала она в решительности навалять господам за ложные вызовы по пустякам; очевидно, её теперь больше беспокоит горничная).

9-23. Инт. Господский дом/столовая. День.

(Хозяйка, Хозяин, Бельцева, прислуга, Вера, Господский Лакей.)

Все окна в столовой нараспашку, холодно. Хозяйка лежит на кушетке, вокруг неё собралась прислуга, в числе прочих – Бельцева (белая, как мука). Вера стремительно заходит (за ней семенит Господский Лакей) в столовую, видит Бельцеву. Бельцева её узнаёт, но, как и обещано – виду не подаёт. Вера идёт прямиком к Бельцевой, игнорируя Хозяйку, молча берёт её запястье, щупает пульс, глядя на свои часы.

Хозяйка:

Душно! Жарко! Задыхаюсь! Кто ещё здесь?!

Вера рекомендуется холодно, в пространство, для пущего весу, хотя не любит титулы, но тут как раз тот случай, когда они необходимы:

Вера:

Княгиня Данзайр, доктор медицины, глава клиники Святого Георгия.

Хозяин:

(К Вере) Помогите жене, ей плохо!

Вера сканирует взглядом Хозяина, смотрит на Бельцеву – отмечает и его мельком взгляд на Бельцеву, слишком уж обеспокоенный, но вовсе не состоянием девушки (равно и состоянием жены он не слишком озабочен, для проформы суетится), трусливый взгляд, нашкодивший.

Вера:

(демонстративно громко, в сторону Хозяйки) Когда последняя менструация?!

Прислуга смущается, опускает глаза; хозяйка громко ахает таковой бестактности, театрально «лишается чувств», откинувшись на подушки.

Хозяйка:

Ах!

Вера:

Понятно. Пятьдесят пять уже есть. Вот и жарко. (к Хозяину) Приливы у вашей драгоценной супруги.

Бельцева беззвучно валится кулём, Вера подхватывает её на руки, идёт с ней на выход. Громко обращаясь к Хозяину.

Вера:

Я и помогаю тому, кому плохо. Госпитализирую вашу горничную в Царско-Сельскую клинику. Мы пока закрыты. Счёт вам присылать?

Красноречиво смотрит на Хозяина. На него же из-под прищуренного глаза смотрит и Хозяйка – похоже, она в курсе, или подозревает мужа в связи с горничной. Но выйти из «обморока» пока не считает приличным. Хозяин, на лице которого промелькнула гамма чувств, предпочитает почти незаметно утвердительно кивнуть. Вера на выход с Бельцевой. Хозяин идёт за Верой, тихо:

Хозяин:

С женой-то что делать?

Вера отвечает тоже тихо, но жёстко, красноречиво кивая на бесчувственную Бельцеву:

Вера:

То, что, вот, с ней делали. И желательно – регулярно. Жене уже и приплод не грозит.

Жена не слышит, что там они говорят у дверей, громко охнув, «выходит» из обморока.

Хозяйка:

Мне кто-нибудь поможет?!

Вера:

(громко, полуобернувшись) Конюх помоложе!

Выходит. Хозяйка грозно глядит на Хозяина. Потупившаяся прислуга пытается сдерживать злорадные ухмылки.

9-24. Нат. У подъезда к Царскосельскому госпиталю. День.

(Вера, Госпитальный Извозчик, Георгий, Бельцева, посетители, персонал, Покровский.)

Госпитальный Извозчик и Георгий (принимает носилки) выносят Бельцеву из кареты. Вера сопровождает, все её беспокойства сейчас о пациентке и о том, как выкрутиться из щекотливой, опасной для неё и для Белозерского, ситуации с абортом; ситуации, опасной и для самой Бельцевой. Группа идёт ко входу. Мимо, в числе прочих, проходит господин Покровский (крепкий породистый мужчина лет пятидесяти пяти-шестидесяти). Вера ни на что и ни на кого не обращает внимания. Господин Покровский тоже в своих мыслях. Поравнялись… И тут Бельцева открывает глаза: пришла в себя. Вера приостанавливает носилки, к Бельцевой (следующие её вопросы выглядят, будто она проверяет сохранность ментальной функции пациентки):

Вера:

Какой сегодня день?!

Бельцева:

Вторник.

Господин Покровский, услышав голос Веры, застывает на месте, хотя уже прошёл. Но пока не оборачивается.

Вера:

(к Бельцевой) Знаешь, кто я?

Бельцева – сообразительная, – через короткую паузу она отрицательно качает головой (хотя глаза говорят: «да; но я всё помню и всё понимаю»)

Бельцева:

Нет.

Вера:

Я – врач. У тебя случился выкидыш. Ты потеряла ребёнка.

Вера, несмотря на жёсткий тон, ласково гладит Бельцеву по руке. Та благодарно пожимает пальцы Веры в ответ, закрывает глаза, стекает слеза – выглядит всё естественно. Впрочем, Бельцева действительно переживает то, что потеряла ребёнка, грех гложет её душу – она воспитана в традициях; но и благодарность к Вере она испытывает. Вера молча кивает. Трогает Георгия (у головного конца носилок) за плечо: пошли. Покровский оборачивается. Смотрит Вере вслед. Вера чувствует взгляд – как чувствует пристальный заинтересованный взгляд любой человек, тем более такой опытный и чувствительный, как Вера. Она оборачивается – видит посреди прочих, – только спину удаляющегося Покровского. Не узнаёт. Хмурится, не понимая почему. Заходят в клинику с носилками.

9-25. Инт. Царскосельская клиника/кабинет первичного осмотра. День.

(Вера, Врач клиники, Бельцева.)

Врач Клиники, мужчина средних лет. Бельцева лежит на кушетке. Врач записывает с Вериных слов.

Вера:

Поступил телефонный звонок, горничная Бельцева, из обслуживаемого нами дома. Жалобы на слабость, кровотечение. Самопроизвольный выкидыш.

Врач клиники:

Не замужем?

Горничная краснеет. Вера строго, «объясняя» то, что и так понятно врачу: была бы замужем – не служила бы горничной.

Вера:

Горничная!.. Осмотрена мною. Необходимые назначения: эргометрин, холод на низ живота.

Врач клиники:

Зачем госпитализировали?

Вера:

Для восстановления организма. Кровопотеря. Соответственно – слабость. А у господ нынче балы, покоя не будет.

Врач клиники:

Всё-таки… Не замужем. Выкидыш. Мы в таких случаях обязаны сообщать…

Вера:

(перебивает) Вы подвергаете сомнению МОИ слова?

Врач клиники:

Скорее… (запинается)

Вера:

Скорее: слова этой несчастной девушки, которую вы укоряете тем, что она не замужем?! Или… Если я вас верно поняла – и ещё чем похуже?! Преступными намерениями?!

Врач Клиники под тоном Веры невольно поднимается, чуть не вытягивается во фрунт, смущён. В Царскосельской больнице все хорошо знают, кто такая княгиня Данзайр и отлично осведомлены о её дружбе с императрицей.

Врач клиники:

Что вы, Вера Игнатьевна! Я сам всю эту полицейскую возню не люблю! Да и они эти случаи не горят желанием разбирать…

Вера:

(холодно, насмешливо) Можно ведь и разобраться ненароком!

Врач Клиники понимающе кивает, печально усмехается, расслабляется, садится, пишет, проговаривая.

Врач клиники:

Эргометрин, холод, покой. Три дня.

Вера, глянув на Бельцеву, измождённую от трудов и нервов, не говоря уже об операции аборта и кровотечении:

Вера:

Пять. Пять дней полного покоя. И стол пропишите офицерский.

Врач хочет возразить, но Вера ангельски уставилась на портрет государыни императрицы (которая и осуществляет патронат Царскосельского госпиталя). Врач кивает.

Вера:

(к Врачу Клиники) Оставьте нас наедине.

Врач клиники:

(вставая) Конечно, княгиня!

Выходит. Вера подходит к Бельцевой, садится на край кушетки, берёт её за руку. Бельцева бросается целовать Вере руку.

Вера:

Прекрати немедленно, дура! Я не тебя спасаю! Я себя спасаю! И молодого доктора! Как выпишут – приходи. Вот… (достаёт из кармана визитную карточку, отдаёт Бельцевой) Нам нужны сёстры милосердия.

Бельцева благодарно смотрит на Веру, начинает плакать, шепчет:

Бельцева:

Спасибо!.. Меня хозяйка со свету сживала. Идти некуда…

Вера встаёт, качает головой, смотрит в окно. Взгляд печальный, холодный, жёсткий.

Бельцева:

Я хотела его родить… Но – как? Куда? На что жить?

Вера:

Я знаю одну чудесную женщину – она смогла. Но какой ценой?! Продавая себя…

Бельцева:

Ей пришлось… торговать своим телом?

Вера, не оборачиваясь, горько усмехается. Моргает, скатываются слёзы.

Вера:

Хуже… Душой.

Оборачивается, видит перепуганный взгляд Бельцевой.

Вера:

Она хотела спасать женщин. Но… женщины не хотели спасаться. И она вынуждена была пойти на сделку с собственной совестью. По ряду причин. В том числе – из-за своего дитя. Так что, может, как у тебя – не худший исход. Ты – свободна.

Бельцева:

Почему же вы плачете?

Вера:

Потому что я… свободна.

9-26. Инт. Публичный дом/квартира хозяйки/гостиная. День.

(Лариса Алексеевна, Сапожников.)

Лариса Алексеевна пишет письмо, довольная, радостная. В гостиную входит Яков Семёнович Сапожников.

Сапожников:

Девицы осмотрены, дражайшая Лариса Алексеевна. Клёпа на удивление быстро идёт на поправку, но к господам её ещё нельзя.

Лариса Алексеевна:

Сама долго не захочет. Она теперь решила в порядочные женщины податься.

Сапожников:

(с ехидной готовностью) А и слава богу! Так и представляю Клёпу сельской учительницей. Или… сестрой милосердия.

Хихикает. Лариса Алексеевна поднимает на него суровый взгляд.

Сапожников:

Молчу, молчу! Да только вы лучше меня знаете, любезная, кто в это ремесло попал – другой жизни не захочет. Как бы тяжко ни было – это надо сбой иметь здесь (показывает на голову) и здесь (прикладывает руку к груди). (меняя тему)… Как сынок?

Лариса Алексеевна:

Прекрасно! Первый ученик на курсе. Уж русский забывать стал. Вот выучится – и к нему поеду.

Сапожников:

И чем займётесь?

Лариса Алексеевна:

Внуков буду растить.

Сапожников:

Хорошо бы! Да только деткам мы нужны пока им помогать способны. А внуков тех ещё иди знай, когда получите. И получите ли вообще. Стали бы вы этим (жест, имея в виду бордель) заниматься, если бы не нужды сына?

Лариса откладывает письмо, уставляется сурово на врача.

Лариса Алексеевна:

Я же надеюсь…

Сапожников:

Вашу тайну знают только присутствовавшие на родах: я и Вера Игнатьевна. За княгиню Данзайр поручаться не надо. А я, может и не такой уж чести человек, но испытываю невероятное удовольствие все эти годы наблюдать всеведающего самодовольного Андрея Прокофьевича.

Лариса знает, что Яков Семёнович куда добрее, чем желает показаться. И любит её. Встаёт, идёт к нему, обнимает.

Лариса Алексеевна:

Сейчас чаю попьём, старый дурак.

Он обнимает её в ответ, говорит с горечью:

Сапожников:

Избаловала ты сына, Ляля. Страшно избаловала. Ни в чём отказу не знал, и не знает. Он хорош собой, умён и очень эгоистичен. Весь в папашу. Как бы беды ни вышло.

Лариса отстраняется, шутливо стукает его кулачками по груди. Крестится, при этом трижды сплёвывая через левое плечо.

Лариса Алексеевна:

Не каркай!.. Мальчишка и должен быть красив, умён и эгоистичен. Вон, Сашка Белозерский каков? И никаких бед!

Лариса ещё раз плюёт через левое плечо. Яков Семёнович смотрит на Ларису с печалью. Прикладывает руку к груди – как когда говорил о проститутках.

Сапожников:

У наследника императора кондитеров здесь не сбоит.

9-27. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Белозерский, Бригадир, Вера, Госпитальный Извозчик, Георгий.)

Бригадир (в возрасте, из 1-й сцены) курит на крыльце. Из клиники выходит Белозерский – ему сейчас заняться нечем, а подмеченная им у Бригадира анизокория не даёт ему покоя. Бригадир скорее весел, чем зол, но к доктору относится с покровительственным пренебрежением. Как и к медицине в целом.

Белозерский:

Перекур? Хорошее дело. Позвольте, я вас осмотрю. Считай, две папиросы выкурили. Это не больно, недолго, и к тому же – бесплатно!

Бригадир:

Что ж вы ко мне, доктор, прицепились-то, как репей до собаки! Говорю ж вам, я здоров! Да и толку от вас, докторов!.. У меня доктора племяша зарезали.

Белозерский:

Это как?!

Бригадир:

А так! Лечили-лечили, надоело, видать. Так они: хрясь по горлу – и зарезали!

Белозерский:

Это очень печально. Но разрешу себе усомниться в вине врачей. Предполагаю, у вашего племянника был дифтерит. Вероятно, плёнками забило дыхательные пути и доктор выполнил трахеотомию…

Бригадир начинает раздражаться. Во двор заезжает госпитальная карета.

Бригадир:

Не знаю, что там разрешу, предполагаю и вероятно, однако к вечеру, как утром зарезали, племяш отмучился.

Белозерский незаметно выдыхает: то есть он прав, и ребёнок умер от дифтерита, а не от «хрясь по горлу». Карета уже подъехала. Из салона выходит Вера, идёт к крыльцу, доставая портсигар. Смотрит на Бригадира – тоже подмечает анизокорию, на свету она сильнее, чем в коридорах клиники. Смотрит на Белозерского вопросительно – тот пожимает плечами.

Белозерский:

Вот, Вера Игнатьевна. Хочу обследовать, а он отказывается. Не верит в медицину и докторов.

С козел тем временем спускается Георгий, несколько медленнее, чем это бы делал совершенно здоровый человек. Госпитальный Извозчик спрыгивает быстрее и ловчее. Белозерский тихо, к Вере, кивая на Георгия:

Белозерский:

Как он?

Вера:

Ничего. У него с головой всё в порядке. (К бригадиру) А вот у тебя…

Вера задумывается. То, что на него с тревогой смотрит глава клиники – настораживает Бригадира.

Бригадир:

Всё у меня в порядке! Особенно с головой! И руками я соображаю получше, чем эти ваши, после университетов, в форменных тужурках. Будто мундир чего добавить может. (выразительно стучит по лбу)

Вера:

(своим мыслям, рассеянно)… Или убавить… (К Бригадиру) Слушай, Матвей, ты – человек мастеровой, с инженерным складом ума. Совет твой нужен, мы тут с одной штукой не до конца разобрались.

Вера незаметно подмигивает Белозерскому. Бригадира раздуло от гордости – глава клиники оценила его и совета просит.

Бригадир:

Это – всегда пожалуйста с нашим удовольствием!

9-28. Инт. Клиника/комната с рентген-аппаратом. День.

(Бригадир, Вера, Белозерский.)

Заходят в комнату с рентген-аппаратом. Белозерский надеется, что агрегат удивит Бригадира, всё-таки чудо научной мысли, воплощённое в реальную технику. У того же, напротив, скептическое выражение лица. Подходит поближе, рассматривает тумблеры.

Бригадир:

Знаком мне подобный агрегат. В девяносто шестом году мы в Кронштадтском госпитале работали. Я инженеру Попову аккурат такой собирал… У вас тут хоть и буквочки заграничные, а так – точь-в-точь.

Белозерский:

Попову?! Александру Степановичу?

Бригадир:

Кому ж ещё?

Белозерский:

Почётному инженеру-электрику, ректору Санкт-Петербургского императорского электротехнического института Александра Третьего? Статскому советнику Попову?!

Бригадир:

Ему, батюшка, ему! Только в девяносто шестом он ещё попроще был, вроде вас сейчас. Так уж я его многому научил…

Вера только беззвучно смеётся, Белозерский глаза таращит: «ну ты и наглый…». Бригадир очень важный.

Бригадир:

Что вам, господа доктора, с этой хреновиной непонятно?!

9-29. Инт. Клиника/комната с рентген-аппаратом. День.

(Бригадир, Вера, Белозерский.)

Бригадир лежит на цинковом столе, над головой – мобильный модуль с лучевой трубкой. Белозерский устраивает Бригадиру голову поудобней.

Вера:

Ты, Матвей Макарович, нам шайтан-машину наладил – на тебе и пробуем.

Бригадир с наигранным недовольством русского умельца, который нисколько в себе не сомневается, бит жизнью.

Бригадир:

Вот всё у нас так: кто дело делает – тот и в ответе. А ничего не делай – и будешь всегда правым!

Белозерский:

Се ля ви.

Бригадир:

Жить широко – хорошо, но и уже – не хуже.

Вера корчит Белозерскому рожицу: вот так тебе, с твоим французским! Белозерский невербально: не поспоришь! Вера обращается к Бригадиру.

Вера:

Матвей, полтора часика отдохни. Не шевелясь.

Бригадир:

Знаю я процедуру, у меня от Попова изображение руки есть. Жена – страсть боится. Так уж я ей как свою голову принесу…

Смеётся. Обрывается. Нарочито серьёзнеет, облекаясь ответственностью.

Бригадир:

Давай, нажимай, Александр Николаич. А я, и правда, устал, посплю. Я умею спать по стойке «смирно!»

Закрывает глаза.

9-30. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.

(Вера, Белозерский.)

Вера и Белозерский рассматривают пластину со снимком черепа Бригадира.

Белозерский:

Гигантское новообразование правой половины и основания черепа.

Вера:

Без признаков нарушения функций мозга.

Белозерский:

И что мы будем делать?

Вера:

Ничего.

Вера идёт к столу, садится, кладёт снимок на стол, приклеивает к снимку в правом нижнем углу бумажную карточку, пишет: Матвею Макаровичу Громову от главы клиники Святого Георгия с благодарностью за помощь в техническом обслуживании аппарата Рентгена-Попова. Белозерский в растерянности, удивлён спокойствию Веры.

Белозерский:

Как ничего?! Уже в тысячу восемьсот сорок четвёртом году профессор Харьковского университета Тито Ванцетти удалил подобную опухоль…

Вера:

(не отрываясь от подписывания)…И больной скончался на тридцать вторые сутки от инфекционных осложнений.

Белозерский:

Но асептика и антисептика с тех пор значительно продвинулись! И уже накоплен опыт…

Вера заканчивает писать, поставив размашистую подпись; смотрит на Белозерского строго, перебивает его тираду:

Вера:

Старший ординатор Белозерский!

Он уставился на Веру. Её задача – отвлечь его сейчас от понесшейся скачки идей. Она, помахав снимком:

Вера:

Матвей Громов – живой человек. А не полигон для наших с тобой изысканий. У него семья. И если бы твой глаз не был так пытлив, и не заметил разницу зрачков при реакции на свет… Бог знает, сколько он живёт с этой опухолью. И бог ещё знает, сколько проживёт.

Белозерский:

Но как же…

Вера:

Вот если мы полезем с пилой ему в башку – он скорее всего умрёт!

Белозерский:

Но почему же…

Вера:

И мы даже говорить ему ничего не станем!

Белозерский:

(в отчаянии) Но зачем же мы знаем?! К чему все эти чудесные аппараты, если мы ничем не можем помочь?! Как же: мы даже не попытаемся?!

Вера:

Саша…

Вера встаёт из-за стола, берёт снимок, подходит к Белозерскому, ласково берёт его за плечо:

Вера:

Даже если мы ему скажем – нужно его согласие на операцию. А он откажется. И будет жить, зная. Не веря – но уже зная. И нет хуже мук сомнения. Сомнения – единственный дар знания. Оставим ему его веру. Веря в то, что здоров, наш славный Матвей проживёт ещё достаточно. Отнеси ему.

Белозерский механически принимает снимок, пробегает подпись Веры. Поднимает на неё всё ещё растерянный взгляд.

Белозерский:

Но зачем тогда всё это?! Зачем нам знать, если мы ничего не можем сделать?!

Вера усмехается. Смотрит на Белозерского.

Вера:

Когда Адам проглотил оскомину от яблока с древа познания, первое, что он сделал – уставился на Еву примерно с таким же выражением и задал ей тот же вопрос.

Белозерский спрашивает совершенно серьёзно:

Белозерский:

И что она ответила?

Вера:

Она ответила: «Я только предложила. Ты мог отказаться».

Вера идёт за стол, давая понять: свободен.

Белозерский:

Но я не отказался!

Вера смотрит на него, изображая Еву, в меру шутливо, в меру – грозно:

Вера:

За своё решение я расплачиваюсь тем, что в муках рожаю детей. (Намекая на произошедшее сегодня) НЕ рожаю – в ещё больших! И ты смеешь ко мне лезть с непереваренным яблоком?! Пошёл вон!

9-31. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Бригадир, Георгий, Госпитальный Извозчик, Белозерский.)

Госпитальный Извозчик и Бригадир разговаривают. Георгий на ступеньках курит, потирая бедро. Усмехается иным словам Извозчика – тот, хоть и типа занят беседой, – однако всё отмечает.

Госпитальный Извозчик:

На что мне електричество в конюшне?! Нам с лошадьми балы после заката не давать!

Бригадир:

А как кобыла ночью рожать начнёт?

Госпитальный Извозчик:

У меня здесь не завод! Господам денег некуда девать – а я бойся.

Бригадир:

Чего ж ты боишься, тёмный ты человек?! Тебе только рычажок туда-сюда елозить.

Госпитальный Извозчик пожимает плечами.

Госпитальный Извозчик:

Да чёрт его знает! А только если електричество – явление природы – то его надо бояться! Вот ты мне тут про молнии объяснял…

Выходит Белозерский.

Белозерский:

Матвей Макарович!

Подходит к ним. Протягивает Бригадиру пластину с рентген-изображением черепа.

Белозерский:

Это вам! Спасибо за помощь!

Бригадир берёт, пробегает запись Веры, важно кивает, показывает снимок любопытничающему Извозчику.

Бригадир:

Гляди, Иван Ильич!

Госпитальный Извозчик, увидав изображение черепа, пугается, крестится.

Госпитальный Извозчик:

Святые угодники!

Сплёвывает. Белозерский смеётся. Усмехается Георгий, чуть скривившись от боли в культе.

Бригадир:

Без электричества эта бесовщина была бы невозможна! Мне господин Попов всё объяснил. Нужен ток в катодной трубке…

Смотрит на выкатившиеся шары Извозчика, машет рукой: «без толку!»

Бригадир:

А!

К Белозерскому, немного помолчав. С якобы насмешливым пренебрежением.

Бригадир:

Нашли у меня чего, господа доктора?

Белозерский:

…Нет. Здоров ты, Матвей Макарович.

Бригадир:

(рассматривая снимок черепа) Смерть сама знает, когда к кому…

Госпитальный Извозчик, опасливо глянув на снимок, и ещё раз перекрестившись, резюмирует:

Госпитальный Извозчик:

Во-во! И електричество ваше ей для этого ни к чему.

9-32. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Бригадир, Георгий, Госпитальный Извозчик, Белозерский, Матрёна Ивановна.)

Бригадир и Госпитальный Извозчик уходят в сторону конюшни. Белозерский садится рядом с Георгием.

Белозерский:

Болит?

Георгий:

Когда ходишь – нет. Но уж как присядешь, или того хуже – приляжешь!.. (махнув рукой, меняет тему) Слушай, Александр Николаевич, а что за человек наш извозчик?

Белозерский:

Иван Ильич? Славный мужик.

Георгий:

Сдаётся, невзлюбил он меня.

Белозерский:

Быть не может! Он только таких (жестикуляция: таких-сяких, высокомерных) не любит. Таких как ты, он всегда привечает. (шутливо толкает Георгия).

На пороге появляется Матрёна, нехарактерно мила. Хотя и насупливается, увидав Белозерского.

Матрёна Ивановна:

Георгий Романович, идёмте обедать. Уж давно пора.

Георгий поднимается – первые движения отражаются болью на лице. Белозерский встаёт, хочет подать ему руку. Мимика Георгия, не видна Матрёне: «не вздумай, барин!» Встаёт, разворачивается.

Георгий:

С удовольствием, Матрёна Ивановна!

Пропускает её вперёд, жест: «прошу!» Заходит, подмигнув Белозерскому. Белозерский делает бровушками, глядит в сторону, куда ушёл Госпитальный Извозчик, затем на дверь. Соображает, отчего невзлюбил Извозчик Георгия: из ревности к Матрёне.

Белозерский:

Вот оно что!

Зеркалит Верину реплику из сцены в кабинете:

Белозерский:

Она только предложила. Ты мог отказаться!

Усмехается, заходит в клинику.

9-33. Инт. Клиника/ординаторская. День.

(Белозерский, Концевич, Кравченко.)

Белозерский собирается, снимает белый халат, вешает в шкаф. Кравченко сидит за столом с бумагами. Заходит Концевич. Белозерский в прекрасном настроении (вечером к Вере).

Белозерский:

Хорошего дежурства не желаю, Дмитрий Петрович! Плохая примета… Эх, скорей бы уже открылись!

Жмёт руку Концевичу, хлопает по плечу. Салютует Кравченко:

Белозерский:

Владимир Сергеевич!

Выходит из ординаторской. Концевич сел на подоконник, достал бутерброд.

Кравченко:

Дмитрий Петрович, почему с персоналом никогда не обедаете?

Концевич пожимает плечами.

Концевич:

Не любят они меня.

Кравченко:

А вы их?

Концевич снова пожимает плечами, говорит равнодушно.

Концевич:

Я к ним прекрасно отношусь. Без них – никак.

Кравченко отрывается от бумаг, смотрит на Концевича, со значением:

Кравченко:

Вы бы продемонстрировали им своё прекрасное отношение.

Концевич:

Я никогда не демонстрировал обратное.

Кравченко встаёт, даже слегка на нерве, отбросив ручку:

Кравченко:

Так продемонстрируйте прямое!

Концевич откусывает бутерброд, жуёт, ровно, без эмоций. Кравченко начинает расхаживать по ординаторской – в своих мыслях, в его повадке сейчас нет никакого отношения к Концевичу.

Концевич:

Почему Вера Игнатьевна на повторный вызов сама поехала?

Кравченко:

Видимо потому, что у неё лучше получается с прислугой, чем у вас! Души в вас нет, господин Концевич. Это для любого дела плохо.

Концевич:

В любом деле человек – всего лишь аргумент заданных функций.

Кравченко:

Вы, очевидно, окончили гимназию с отличием.

Концевич, продолжая жевать, отвешивает лёгкий поклон: «да».

Кравченко:

И знаете, что даже в алгебре «аргумент заданных функций» трактуется как «неизвестная» или же «переменная».

Концевич:

И из той же алгебры мне отменно известно, что уравнение – есть равенство вида. И неважно, каким путём оно достигается.

Кравченко садится, усмехнувшись, возвращается к писанине.

Кравченко:

Отнюдь нет. Решение уравнения достигается поиском тех значений аргументов, при котором возможно равенство.

Концевич (так же спокоен и равнодушен, дожевал бутерброд, стряхнул крошки), сминает пакет.

Концевич:

Владимир Сергеевич, вы знаете как с арамейского переводится слово «грех»?

Кравченко:

Буквально: не попасть из лука в цель.

Концевич кидает смятый пакет в мусорную корзину – чётко попал. Встаёт, идёт на выход.

9-33. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Госпитальный Извозчик, Белозерский, Ася.)

Белозерский выходит из клиники, весел. Госпитальный Извозчик сидит на ступеньках, хмурый.

Белозерский:

До завтра, Иван Ильич! Гляди веселей!

Идёт на выход. Из клиники выбегает Ася, догоняет Белозерского.

Ася:

Александр Николаевич!

Он радостно оборачивается к ней.

Белозерский:

Да, Ася?

Смотрит с искренней дружеской заинтересованностью.

Ася:

Александр Николаевич… Мне кажется, что Владимир Сергеевич… Что он…

Ася смущается. Но даже этот последний женский аргумент: вызвать ревность, – совершенно бесполезен. Ася окончательно понимает, что Белозерский к ней не испытывает ничего такого, на что она втайне продолжала надеяться. Белозерский продолжает за неё, видя её смущение и неверно считывая его как просьбу к другу о мнении, о совете:

Белозерский:

Влюблён в вас? Господи, Анна Львовна! Это все видят! Он прекрасный человек!

Ася тихо, опустив глаза…

Ася:

А вы… Вы влюблены в Веру Игнатьевну?

Белозерский берёт её за руки.

Белозерский:

Я люблю её. Это сильнее. Больше. И… хуже!.. Вы, дружочек, господина Кравченко не отвергайте. Это только кажется, что он неромантичный, сдержанный. Он, всё-таки, морской офицер. И знает цену бурям.

Белозерский целует Асю в щёку – дружеский жест.

Белозерский:

До завтра, Асенька!

Идёт на выход, не оглядываясь. Ася стоит столбом некоторое время. Справляется с подкатившей слезой. Разворачивается, идёт ко входу в клинику. Садится рядом с Госпитальным Извозчиком. Не выдерживает – плачет. Тихо, без всхлипов. Просто слёзы текут. Извозчик с заботливыми отеческими интонациями бурчит:

Госпитальный Извозчик:

Ладно ты, молодая! Тебе можно. И нужно! А я, старый дурак, по Матрёне сохну. Она мне надо, мать её итить?!

Ася сквозь слёзы улыбается, прислоняется к плечу Извозчика. Он гладит её по голове, как погладил бы лошадь – это его самая душевная ласка.

Госпитальный Извозчик:

Ну будет, будет солёную воду из глаз лить! У нас теперь уборные с електричеством! Не промахнёшься!

Ася смеётся.

9-34. Инт. Квартира Веры/коридор/лестничная клетка. Ночь.

(Вера, Покровский, Белозерский.)

Звонок в двери. Вера в довольно фривольном наряде – она ждёт Белозерского, – и в таком же легкомысленном настроении (Белозерский ей нужен не для совести, а для радости) выходит из гостиной в коридор, идёт к входной двери, открывает. На пороге стоит Покровский, приодет, с цветами, с бумажным пакетом. Вера замирает. Практически – немая сцена. Покровский спокоен и уверен. Отмирает первым.

Покровский:

Здравствуй, Вера.

Вера так и молчит, не в силах пошевелиться.

Покровский:

Не знал, что ты в Питере… Я видел тебя днём. В Царскосельском госпитале. Забавно… Сегодня утром я овдовел.

Усмехается. Вера выговаривает деревянным голосом (без трагизма, скорее с уклоном в шутовство):

Вера:

«Поздно, Дубровский. Я жена князя Верейского».

Покровский:

(усмехнувшись) Ты мало изменилась… Я войду?

Вера:

Я жду гостей.

Покровский окидывает её взглядом – наряд красноречив.

Покровский:

Скорее: гостя. Насколько я способен понять контекст. Если ты, конечно, не погрузилась в пучину дионисийских развлечений.

Слышен топот по ступеням. Вера и Покровский смотрят друг на друга. На пороге появляется довольный жизнью Белозерский (с букетом и бумажным пакетом: конфеты, бутылка).

Белозерский:

Здра!.. ствуйте.

Покровский смотрит на Веру, смотрит на Белозерского. Вера явно не собирается их представлять друг другу. Покровский берёт инициативу в свои руки. Перехватывает пакет под мышку, протягивает Белозерскому руку:

Покровский:

Покровский. Илья Алексеевич. Фабрикант. Старый друг Веры Игнатьевны.

Белозерский ошарашен, но, перехватив пакет, протягивает руку. Рукопожатие. У обоих букеты в свободной руке и пакеты под мышками.

Белозерский:

Белозерский. Александр Николаевич. Врач… Нестарый друг Веры Игнатьевны.

Вера, не выдержав комизма ситуации, прыскает.

Конец 9-й серии

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Разделы библиотеки

Любовные романы Любовные романы по темам Любовные романы по автору Современные любовные романы Исторические любовные романы Женские фильмы КулинарияСекреты красотыСонник

Страницы романа:Стр:1

1 2 3

0

/ 0 Гол.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10