Осталось жить, чтоб вспоминать

История первой любви русской студентки и студента из Ливана длиною в жизнь. Героиня пронесла эту любовь через всю свою жизнь, несмотря на горе и несчастья, боль, страдания, коварство и предательство близких. После расставания героиня 33 года верила, что когда-то она снова встретит свою любовь и узнает, что или кто был причиной разрыва их отношений. Это автобиографический роман. Все события в произведении, все герои – это реально существующие люди. Даже невероятные события в жизни, пророческие сны и предвидения, которые не раз изменяли повороты судьбы героини – не вымысел автора, а реальность.

1 Страница

Посвящается моему любимому человеку – Aref Merhi Daher عارف مرعي ضاهر

Какой сегодня сумасшедший и суматошный день!

Ленуля, моя единственная и любимая дочурка, уже со вчерашнего вечера и с сегодняшнего утра звонит мне по телефону и спрашивает, а не забыла ли я то, а не забыла ли я это…

А я сейчас подумала про себя, даже если бы я в самый последний момент забыла или просто оставила свой чемодан с вещами и подарками, всё равно я взяла бы с собой всё самое главное и необходимое – это СЕБЯ. Я бы взяла свою любовь и всё то, что я хранила и берегла в своём сердце и в своей памяти для того человека, к которому я сейчас лечу… спустя … даже страшно подумать и произнести вслух …спустя 33 года.

Я знала, я своим трезвым умом понимала– я ведь нормальная женщина, а не сумасшедшая фантазёрка, что "такого" не может быть, потому что "такое" в жизни не бывает… Несмотря на явные, очевидные факты реальной действительности я всё же продолжала надеяться и верить, что когда-нибудь наступит час и день, когда я снова увижу ЕГО, своего любимого человека.

Для чего я решила написать эту грустную повесть или роман о своей истории любви?

Наверное, для того, чтобы дать хоть каплю надежды тем женщинам и мужчинам, которые в своё время, в молодости, в зрелом возрасте или даже в свои школьные годы, потеряли или оставили свою любовь, а потом всю жизнь жалели об этом …

Мой рассказ и для тех, кто предал свою любовь, расстался со своей любимой или любимым, а потом всю жизнь казнил себя за это.

Если бы я писала сценарий своего романа для фильма, то, скорее всего, мой фильм начинался бы с трассы, по которой мы ехали в аэропорт. Затем появился бы зал отправления в аэропорту Санкт-Петербурга, в «Пулково I», где бы моя дочь Лена и её бывший (а в данный момент снова "действующий") boyfriend Слава провожали меня на рейс до Москвы, где потом я должна была пересесть в аэропорту «Шереметьево», на Терминале "F", на другой рейс до Бейрута.

Итак, мы едем втроём по КАДу на машине Славы, а у меня такое ощущение, что я всё же что-то забыла дома. Я судорожно начинаю искать в новой сумочке, которую специально купила для этой поездке 4 месяца тому назад, свой сотовый телефон и не нахожу его.

– Стоп машине! – говорю я Славе. – Кажется, я забыла свой новый телефон дома.

– Мама, ты лучше посмотри, – советует мне дочь.

– Куда уж лучше! Я уже всю сумочку перетрясла, в ней столько много потайных отделов и кармашков! Но я помню, что за несколько минут до вашего приезда ко мне я перекладывала всё содержимое из старой сумки в новую сумочку, и у меня в руках был телефон.

– Всё же нам придётся возвращаться обратно, хотя это плохая примета, – говорю я, давая понять Славе, что нам надо делать разворот на КАДе на 180 градусов.

Слава нервничает и начинает соображать, где и как съехать с КАДа.

–Неужели нам придётся доехать до самого аэропорта и только там развернуться? – с ужасом я озвучиваю вслух свою мысль.

Но тут мою дочь осеняет замечательная мысль, что с ней редко случается.

– Мам, а давай я тебе по своему сотовому позвоню, и мы узнаем, где твой телефон.

– Какая ж ты у меня умница! Как мне самой раньше эта мысль не пришла?

– Да потому, что ты уже всеми своими мыслями не здесь, а там, в Ливане.

Лена набирает мой номер телефона, и мы слышим слабый, как будто идущий из-под земли, звук мелодии песни "I will survive" в исполнении Глории Гейбл.

– Слава богу! Взяла его, родименького, – с большим облегчением вздохнула я, продолжая искать телефон в потайных кармашках сумки.

– Мама, у тебя бы не украли новый телефон в сентябре, если бы ты выехала из дома с этой сумочкой, – сказала Лена и тем самым напомнила мне тот печальный случай. Её подарок на мой День рождения, дорогой сотовый телефон с фото и видео камерой, был вытащен у меня из сумки в транспорте воришками-карманниками ровно через неделю после Дня рождения..

– Д-а-а-а, воришкам сначала пришлось бы со мной справиться, прежде чем добраться до телефона в такой сумке.

Инцидент с телефоном был исчерпан, и нам не пришлось съезжать с КАДа.

Затем в кадре этого фильма появился бы широкий комфортабельный салон «Боинга-737», проходящие по салону самолёта и занимающие свои места согласно купленным билетам пассажиры, снующие туда-сюда красивые стюардессы в своих фирменных аэрофлотовских синих костюмчиках… шум, гам…но меня бы уже это не касалось.

Я уже не слышала ни этого людского гомона, ни речей пассажиров, говорящих одновременно на 2-х языках – русском и арабском… Правда, где-то впереди, из салона 1-го класса, доносилась английская речь… но меня здесь уже не было – я всеми своими мыслями уже была в будущем… Но это продолжалось каких-то 5-10 минут, потому что я не знала, каким будет для меня это "будущее", а фантазировать больше в своей жизни не хотелось, решила принять своё будущее таким, каким ему суждено быть.

Поэтому я опять целиком погрузилась в своё "прошлое". Это было моим привычным занятием, можно сказать, любимым времяпровождением всей моей жизни, как я уже сказала, в течение 33 лет.

Эта цифра"33" ещё не раз будет появляться на страницах моего романа.

Итак, шум в салоне «Боинга» нарастает, потому что пробный запуск авиадвигателей прошёл, мягко сказать, неудачно. Левый двигатель нашего «Боинга» зарычал, как лев, увидевший приближающийся обед в виде трепетной лани. А вот что касается правого двигателя, над которым сидел мой попутчик Виктор (уже в процессе полёта мы с ним познакомились) и я, то он тоже заревел, но как-то странно, а потом 2-3 раза «чихнул», как простуженный больной, и испустил последний дух.

Такие попытки завести синхронно оба двигателя делались экипажем неоднократно… Никто тогда в салоне не понимал и ещё не догадывался, ‘что нас ждёт впереди. А я знала…

Как мне об этом стало известно, ‘что нас ждёт во время полёта рейсом Москва-Бейрут?

Мне всё это приснилось, как говорят люди, в пророческом сне накануне того дня, когда я поехала покупать авиабилеты в Центральные кассы Аэрофлота на Невском проспекте.

Этот пророческий сон приснился мне в ночь с четверга на пятницу, а точнее, с 28 января на 29-е, а уж такие сны, как считается в народе, точно сбываются.

Ну, об этом потом…Всё буду излагать в хронологической последовательности.

Ведь я собираюсь написать автобиографическое литературное произведение, в котором все действующие лица – не вымышленные герои, а реально существующие люди с их настоящими именами и фамилиями, и все описываемые мной факты и события имели место в моей жизни в тех местах и в то время, как это было на самом деле.

Будет в моём литературном произведении ещё одно, очень значимое действующее «лицо», которое трудно назвать «лицом», это «что-то» не мужского рода и не женского, а среднего рода – это чувство предвидения, экстрасенсорное чувство.

Именно это необъяснимое для меня, как и для многих смертных, чувство предвидения сыграло и продолжает играть важную, если не сказать, судьбоносную роль в моей жизни.

Если бы не это чувство предвидения, всё в моей жизни могло сложиться по-другому до 1 сентября 1986 года, а после этой даты (трагической гибели теплохода «Адмирал Нахимов») меня могло уже не быть в этом тленном мире…

В такое предвидение трагических событий мне до сих пор трудно поверить, но это случилось именно так…

И встреча с самым главным человеком в моей судьбе, которому я посвящаю эту книгу, и к которому я сейчас лечу толи на самолёте, толи на крыльях любви, тоже произошла благодаря моему чувству интуиции.

Итак, я сижу в кресле самолёта и, как все пассажиры, жду, когда командир экипажа по громкой связи сначала на английском, а потом на русском языках вежливо попросит пассажиров пристегнуть свои привязные ремни и приготовиться к взлёту воздушного лайнера.

Я отключаюсь от всего, что происходит в салоне «боинга» и непосредственно рядом со мной, и всеми мыслями опять, уж в который раз, погружаюсь в прошлое.

За эти 4,5 часа полёта перед моими глазами снова пролетит вся моя жизнь – юность, годы студенческой жизни, любовь и коварство, любовь и предательство, разлука, боль и страдания, нежелание жить и свести счёты с жизнью, отчаяние и затяжная, на многие годы, депрессия… Боюсь, что сердце моё уже не выдержит груз этих тяжёлых воспоминаний.

Это случилось в середине осени 1974 года. Я – студентка 5 курса факультета романо-германской филологии Кубанского Государственного университета.

Безмятежное время 4-х лет обучения уже осталось позади, а впереди – самый тяжёлый и ответственный год – 5 курс, государственные экзамены или защита диплома( на выбор)… и ты – выпускник ВУЗа престижного факультета университета.

Я училась в 510-й группе на английском отделении факультета РГФ. Нас в группе было 10 человек – 9 девочек и один мальчик, Володя Н.

Наша группа была на хорошем счету в университете, вернее, наша группа все 4 года по успеваемости занимала 1-е место на факультете РГФ и считалась на 2-м месте во всём ВУЗе после какой-то группы на историческом факультете. Ну, это ж и понятно. Видно, по каким-то «политическим» показателям мы уступали этой группе, там ведь, на историческом факультете, все студенты были убеждёнными марксистами-ленинцами, а некоторые из них к окончанию ВУЗа получили свои красные партийные билеты коммунистов СССР уже в стенах нашей ALMA MATER.

Меня можно было тогда назвать «синим чулком», хотя я была симпатичным юным созданием, со стройной фигуркой, почти с европейскими стандартами женской фигуры – 90-55-90 при моём росте 165 см.

Как видите, в размерах моей талии я немного «подкачала», в этой области своей фигуры мне до европейского стандарта надо было ещё расти и расти. Вот только сейчас, в моём сегодняшнем возрасте, я почти дотянула до европейского стандарта – наконец-то моя талия приблизилась к отметке «60см», хотя по утрам, на голодный желудок, она упорно стремится к своим прежним показателям – 57-58 см. и никак не даёт мне почувствовать себя женщиной с идеальной фигурой.

Почему я считала себя «синим чулком»? Меня не интересовали никакие мирские радости жизни, чем интересовались почти все (не говорю, что – «все») мои сокурсники и «сорумники».

«Сорумниками» мы называли у себя на факультете студентов и студенток – «сожителей» по комнате. Это происходит от английского слова «room», что означает – «комната», вот и получалось новое слово, похожее на «сослуживец» или «соратник».

Меня в те годы интересовала только учёба, сам процесс обучения и процесс овладения знаниями.

Я понимала, что всё, что я смогу узнать и какие получу знания по своей профессии, это я смогу сделать, в основном, в течение 5 лет обучения в Вузе. Какая я выйду из стен ALMA MATER, будет полностью зависеть от того, как я проведу и проживу эти годы обучения – напрасно или выйду с большим багажом знаний.

Надо признаться, что я окончила университет с отличием и почти все 5 лет обучения в нём получала повышенную стипендию. Если честно сказать, то нелегко было учиться на «отлично», живя не у себя дома с родителями, где тебе бы создали уют, тишину и все условия и возможности для «грызения» наук, а в студенческом общежитии, где стоял шум и гам порой весь день и даже ночью.

В общежитии жили сотни студентов, и, естественно, поскольку в году 365 дней, то каждый вечер какой-нибудь именинник (а иногда и два) отмечал свой очередной день рождения или именины.

У нас в университете и в общежитии проводились по праздникам торжественные вечера, а на Новый Год и на 8-е Марта даже устраивались в общежитии вечера с танцами, на которых иногда выступал наш любимый ансамбль, название которого я не помню, боюсь, что у него, как такового, и не было названия. В этом вокально-инструментальном ансамбле, в основном, играли ребята с нашего курса, а пел и играл на гитаре Кристофор, красавец-студент с французского отделения, в которого были влюблены почти все девчонки не только нашего курса, но и всего факультета.

Он был красивым и стройным юношей, с приятным голосом, а когда этот голос на французском и английском языках исполнял любимые всеми хиты того времени из репертуара Сальваторе Адамо, «Beatles» или «Shocking Blue», то, слушая эти песни, наши девичьи сердца трепетали от переполнявших нас чувств.

И моё сердце, в том числе, тогда тоже «коллективно» трепетало от нахлынувших чувств и эмоций. Пожалуй, это единственные мероприятия «светских» развлечений, на которых я была, тем более не надо было никуда далеко ходить или ехать – спустился с 3-го этажа, где я жила, на 1-й – и вот тебе бал-маскарад.

В комнате (сначала это была комната № 305) со мной жили ещё 3 студентки – Оля Королихина, которая приехала в Краснодар из Туапсе. Я считала её своей землячкой, потому что я жила в Сочи, а от Сочи до Туапсе – рукой подать, какие-то 2 часа на электричке, и ты уже в Сочи или в Туапсе.

С нами ещё жила Тамара Низенко из Шостки, с Украины. Сейчас надо бы написать "из Украины", а не "с Украины", как мы привыкли говорить раньше.

Ещё одно время с нами жила Света Одоевская из Луганска. Четвёртый наш сорумник постоянно менялся из года в год, а вот Оля и Тома были моими подругами и в радости и в горе на протяжении всех лет обучения в ВУЗе.

Мы с Олей Королихиной так были похожи друг на друга, что нас порою в университете и в общежитии путали, тем более, что звали нас одинаково.

В своей 510-й группе я считалась единственной иногородней студенткой, потому что все остальные в нашей группе жили дома, в Краснодаре.

Мы как-то с самого начала обучения разделились по парам и так парами дружили все 5 лет. Моей "второй половиной" в такой паре была Иришка Ярухина, высокая стройная светловолосая девушка с огромными густыми чёрными ресницами и огромными, как блюдце, сине-голубыми глазами, взгляд которых был всегда немного грустный и романтичный. У неё были золотисто-белые волосы, бархатная нежная кожа, редко подвергающаяся загару, курносый носик и полные чувственные губы.

Её красивые блондинистые волосы крупными локонами постоянно свисали до плеч и безмятежно рассыпались по спине, наверное, волнуя не одно студенческое сердце… Жаль, что мальчиков на нашем факультете было раз – два и обчелся.

Я уже сказала, что меня никто и ничто не волновало, кроме учебы, занятий английским и французским языками. Ещё я любила лекции по зарубежной литературе, и я прочитала все рекомендованные нам по программе произведения классической английской, американской, французской и немецкой литературы.

Я, вообще, за 5 лет учёбы в университете не пропустила ни одного занятия и ни одной лекции, за исключением одного случая по вине человека, о котором я собираюсь написать свой роман или повесть – это как получится.

Много раз у нас до описываемых событий на факультете или в университете проводились вечера с торжественной частью, после которой следовала вторая, заключительная, музыкально-танцевальная, на которой чаще всего знакомились молодые люди друг с другом, а потом через какое-то время состоялись студенческие свадьбы, и появлялись первые студенческие семьи. И чем ближе к окончанию ВУЗа, тем чаще мы праздновали и отмечали такие события.

Иногда наш Ректорат арендовал то или иное здание или учреждение, типа "Театр Юного Зрителя" или Дом офицеров, чтобы провести там какой-нибудь университетский вечер с торжественной частью, с концертно-развлекательной программой и с танцами "на десерт".

Нас об этом оповещали в деканате и просили студентов нашего факультета принять участие в этих мероприятиях.

Иришка часто приглашала меня пойти с ней и с другими нашими ребятами на такие мероприятия, но я, как всегда, отказывалась и предпочитала провести своё свободное время, которого было итак маловато, по-другому – залезть с ногами на постель, укрывшись пледом, и продолжить чтение очередного недочитанного произведения Фолкнера или Голсуорси.

Однажды, за 2 года до описываемых событий, я поддалась таким уговорам, и мы поехали на какой-то устраиваемый нашим ВУЗом вечер… и что…?

Произошла интересная в моей жизни встреча, которая оставила светлый, но печальный след на всю жизнь.

С этой встречи и последовавших после неё удивительных, невероятных и необъяснимых событий в моей жизни такое понятие, как "предчувствие" или "предвидение" стало движущей, если ни сказать, "судьбоносной" силой в моей жизни.

Все последующие знаменательные встречи и события в судьбе моей происходили под непосредственным влиянием моей путеводной звезды, название которой "предвидение".

В течение 2-х лет до этого я не посещала ни одного подобного мероприятия, а тут всё разом изменилось, и я с какой-то непонятной безумной радостью быстро согласилась поехать с Иришкой на Вечер Дружбы, который проводился в День Учителя 4 октября 1974 года в здании Краснодарского политехнического института.

Накануне этого знаменательного дня я проходила мимо нашего деканата и увидела, что около дверей деканата толпились и шумели почти все старосты наших групп.

– Ира, ты не знаешь, зачем собрались "наши" у деканата?

– А кто именно? – в ответ меня спросила Иришка.

– По-моему, там все наши старосты групп… Видно, какое-то сообщение для нас будет, ведь послезавтра День Учителя… Может, занятия сократят или ещё что-нибудь такое…

– Я слышала, – своими догадками поделилась со мной Иришка, – что в политехническом институте состоится какой-то Вечер Дружбы с иностранными студентами, куда нас хочет пригласить деканат и как гостей и как будущих переводчиков.

– Наверное, инструктаж получают наши старосты, как себя вести и какими столовыми приборами пользоваться, если дело вдруг дойдёт до "званого" ужина с вытекающими отсюда последствиями, – добавила я с некоторой издёвкой.

– Ты, Ольга, конечно, как всегда, не пойдёшь на такую тусовку, – сделала своё робкое предположение Ирина. – Тогда я тоже не пойду, или мне придётся кого-то для пары себе искать.

Я немного задумалась, было какое-то непонятное для самой себя волнение, возбуждение перед выбором, пойти или не пойти, что-то в смысле Шекспировского "To be or not to be?"

Потом, почти уже не сомневаясь и даже от себя не ожидая такого ответа, я твёрдо и уверенно сказала:

– Ира, не надо никого искать… Я с тобой поеду…

– Вот это да-а-а, – удивилась Иришка. – Мамонт, что ли, последний в лесу вымер? Что это с тобой? Откуда такое рвение? Я от тебя совсем этого не ожидала, – продолжала удивляться моя подруга.

– И-и-и-р, ты ж понимаешь, что для меня тусовка тусовке – рознь. Это не просто вечер с концертом и танцами, ведь там мы сможем разговаривать по-английски с носителями языка, а такой возможности я никогда не пропускаю. Жаль, что наш с тобой французский не на высоте… Это для наших "немцев" и "французов" будет раздолье.

И мы с Иришкой решили, что если нас на самом деле приглашают на вечер в качестве переводчиков, то мы готовы были послужить Отечеству и отдать все свои знания и все свои силы до последней капли пота благородному делу – развитию дружественных связей и братских отношений со студентами из других стран Мира.

Почему-то весь вечер после такого решения у меня не прекращалось волнение, было даже как-то дискомфортно и неуютно, как будто чёрные кошки своими когтистыми лапками по сердцу скребли.

Я тогда не понимала своей тревоги и волнений… Только уже "задним" числом поняла, что таким путём прорастали в моём сознании первые ростки предчувствия судьбоносной встречи на этом Вечере Дружбы.

Наступил долгожданный день. Я не могу сказать, что он был "долго" жданный, потому что прошли всего лишь сутки после принятия решения поехать на Вечер Дружбы, но то, что он был "жданным", это я могу с полной уверенностью сказать.

По дороге к политехническому институту мы с Ириной встретили немало знакомых лиц не только с нашего факультета, но и с других факультетов.

Сначала в политехническом институте была полная неразбериха – полно народу в коридорах, ведущих к Актовому залу… шум, гомон, суета, разноязычная речь…

Никто не знал, когда начало торжественной части. Кто-то говорил, что начало в 18 часов, а кто-то – в 19 часов. Много было вокруг людей разного цвета кожи – от белого до серо-сине-буро-малинового. Поражали своим красивым разноцветным одеянием, как цвета павлина, студенты-африканцы. Порой казалось, что здесь собрался весь свет племён, недавно найденных в лесах Амазонки или где-то в закоулках южной части Африки… Кого здесь только не было!

И тут, как молнией, меня поразило и пронзило…Я, ещё не понимая, что со мной происходит, быстро оборачиваюсь назад …и вижу устремленную на меня пару глаз.

Я вижу вдалеке от себя, у колонны, почти напротив нас с Ирой троих молодых людей. Их лиц я почти не видела – они было словно в тумане… Я только увидела, вернее, почувствовала магический испепеляющий взгляд красивых чёрных горящих глаз одного из тех трёх юношей.

С первого взгляда этот человек очаровал меня, и я поняла, что он – тот человек, которого я ждала всю жизнь.

В течение 1-1,5 часа, пока шла торжественная часть и концерт, я всеми клеточками своего организма ощущала его физическое присутствие позади себя. Меня уже ничто вокруг не интересовало – ни выступающие на трибуне преподаватели ВУЗов, ни песни и танцы народов Мира, которые исполнялись на сцене участниками художественной самодеятельности.

Меня волновала только единственная мысль – увижу ли я его лицо снова.

Я очень боялась обернуться и больше его не увидеть.

Потом началась танцевальная часть программы, но мне было уже не до неё, потому что я потеряла его из вида. Я тогда подумала, что он со своими друзьями совсем ушел.

Я была в юности довольно симпатичной (некоторые даже считали меня красивой девушкой) и стройной девушкой, поэтому меня постоянно приглашали молодые люди на танец, а я отказывала им… Я ждала, когда ОН подойдёт ко мне и пригласит, если ОН ещё не ушёл.

Я стояла, ни жива – ни мертва, как будто меня пригвоздили к мраморной колонне. Теперь я понимаю, что к этой колонне меня пригвоздили стрелы Амура.

А молодой человек в это время стоял в сторонке и, наверное, наблюдал, как я отказывала в танце всем, кто ко мне подходил....

Потом вижу, как кто-то идёт прямо ко мне, откуда-то из темноты, из глубины зала, возникает прямо передо мной и приглашает меня на танец… Сквозь какую- то пелену в глазах я начинаю различать знакомые и, мне тогда казалось, уже любимые черты того незнакомца….

Он подходит ко мне, как-то застенчиво смотрит на меня своими изумительными глазами, пронизывающими меня до глубины души, и обращается ко мне на русском языке с приятным иностранным акцентом:

Я сейчас даже не помню, что я ему сказала в ответ, скорее всего, я в знак согласия кивнула головой и приблизилась к нему. От волнения и нервного перевозбуждения, которое я испытала за несколько минут до этого, голос мой дрожал, и я боялась своим дрожащим голосом и заикающейся речью выдать нахлынувшее на меня тогда волнение.

– Я видел, что Вы ни с кем не хотели танцевать… Всем молодым людям отказывали… Я тоже сначала не хотел подходить к Вам…

–Чтобы не быть отвергнутым, как и остальные ребята, – закончила я за него фразу.

– Д-а-а-а… наверное… так, – как-то неуверенно ответил он. – А Вы здесь учитесь? На каком факультете? – продолжал спрашивать меня красавец-незнакомец.

– Нет… нет… я не здесь учусь. Сюда нас пригласили, как гостей и как будущих переводчиков, чтобы мы могли помочь общаться присутствующим здесь иностранным студентам друг с другом и с нашими ребятами.

Я ответила ему, где я учусь, и, кажется, он остался доволен моим ответом.

– Я понимаю, что Вы – иностранец, – в свою очередь я стала забрасывать его вопросами. – Только не могу догадаться, из какой Вы страны.

– Я – из очень маленькой, но очень красивой страны – из Ливана. Я думаю, Вы слышали о моей стране. Это замечательная страна, с очень древней культурой и историей…Только на географической карте Мира она обозначена всего лишь маленькой точкой.

– Это на Ближнем Востоке? Кажется, Бейрут – столица вашего государства? – поспешила я проявить свою эрудицию в политике и в географии.

– Да, да… Я как раз живу в Бейруте, и вся моя семья живёт в Бейруте. А сейчас я учусь на 1-м курсе Краснодарского медицинского института.

– Вы всего лишь на 1-м курсе? А где Вы так хорошо научились говорить по-русски? – с нескрываемым восторгом спросила я его.

– Я жил один год в Ростове и там на подготовительном курсе института нас обучали русскому языку, а потом меня распределили сюда, в Краснодар.

–А Вы говорите ещё и по-французски? – с радостью и удивлением спросил мой незнакомец.

– Пытаюсь говорить, – уточнила я. – Я в университете учусь на английском отделении РГФ, и мой основной изучаемый язык – английский, а французский язык – второй язык, мы его начали изучать только со 2-го курса. Конечно, очень бы хотелось гораздо лучше говорить на нём, но нужна большая разговорная практика, которой, увы, у нас нет.

– Так я могу с Вами разговаривать по-французски, а вы со мной – по-русски, вот и будем друг другу помогать осваивать чужой язык, – с большой охотой и радостью предложил мне знакомство, как вариант общения, мой новый друг.

Я безоговорочно согласилась на его предложение.

В тот момент я бы согласилась уже на все его предложения, даже изучать арабский язык или древний язык народов Майя со следующего дня, только бы у меня был повод ещё, хоть один разик, увидеть его.

За нашим вопросно-ответным разговором быстро закончилась музыка, но "мой" незнакомец после окончания танца не ушёл через весь зал к своим землякам, оставшимся стоять у мраморных колонн, а остался рядом со мной и Ириной.

Я решила его познакомить со своей подругой, но сама ещё не знала, как его зовут.

– А как вас зовут? Мы ведь так с Вами и не познакомились во время танца? – спросила я его, но тут громко зазвучала музыка, и его ответ «Ареф» потонул в шуме музыки, и мне послышалось другое имя…

– Ален, – так послышалось мне имя незнакомца. – Какое красивое имя! В нём слышится что-то французское…А у Вас есть какие-нибудь родственники во Франции?

– Да, Вы угадали. У меня много родственников живёт во Франции…

– Ира, познакомься, это Ален… из Ливана, – тут же поспешила познакомить я подругу со своим теперь уже не незнакомцем, а "своим" молодым человеком.

– О-ч-е-е-нь… о-ч-е-е-нь приятно познакомиться с Вами… А Оля уже давно заметила Вас и Ваших друзей… ещё до начала торжественной части и концерта…

Я т-а-а-к уничтожающе посмотрела на Иришку, что заканчивать её фразу пришлось уже общему нашему знакомому.

– Да… да… я тоже вас давно заметил, ещё 2 часа тому назад, а потом потерял вас из глаз…

– "Потерял вас из виду" – так мы говорим, – постаралась я как-то деликатно поправить его русскую фразу.

– Да, именно так я и хотел сказать. Я ведь не могу ещё пока хорошо говорить на вашем языке, – как будто оправдываясь, ответил Ален.

Тут снова зазвучала музыка, на этот раз поставили песню в исполнении Демиса Руссоса "Good-bye, my love, good-bye". Уже до этого вечера песни этого греческого певца были моими любимыми песнями, а после знакомства с Аленом эти песни на всю жизнь стали самыми моими любимыми песнями, и все эти годы напоминали мне о нём. Они стали своеобразным музыкальным талисманом моей любви.

Запел Демис своим пронзительным голосом песню о любви, и мой друг опять пригласил меня на танец… Потом опять, опять и опять, и так мы уже не расставались с ним до конца вечера.

Когда по микрофону организаторы вечера объявили праздничное мероприятие оконченным, я около себя не обнаружила Ирину – она куда-то предусмотрительно удалилась, чтобы не мешать нам, или нашла наших однокурсников, чтобы вместе возвращаться домой.

За мою судьбу она больше не беспокоилась, на тот момент она была уверена, что я теперь нахожусь в надёжных руках прекрасного Принца с Ближнего Востока…

С того вечера Ален больше не встречал мою подругу… но она снова возникла в нашей с ним жизни через несколько лет после расставания друг с другом, как белый добрый Ангел.

Если бы не Иринка, то не было бы у моей истории любви такого продолжения в жизни, каким оно было, и не было бы такого конца, каким он стал, и, вообще, не писала бы я эту книгу про свою грустную и невероятную историю. Но не буду забегать вперёд. Тогда только всё начиналось…

Ален тоже не нашёл своих друзей, которые, похоже, проявили чувство солидарности с моей подругой и куда-то исчезли с наших глаз.

Мой прекрасный незнакомец ( он ещё какое-то время продолжал быть незнакомцем, потому что кроме его имени и страны, из которой он прилетел, я ничего о нём не знала) предложил проводить меня.

Наши общежития находились в противоположных концах города, ему надо было возвращаться в одну сторону от политехнического института, а мне – в диаметрально противоположном направлении.

Кстати, до его общежития надо было добираться всего минут 10-15. До нашего общежития, которое находилось на ул. Артельной в районе краснодарских Черёмушек, потребовалось бы часа 1.5, если не больше, учитывая, что вечер закончился очень поздно, а общественный транспорт в Краснодаре, как, впрочем, и во всех других городах нашей необъятной Родины, не любил по ночам ЧАСТО ходить. Расписание для нашего отечественного транспорта – это всего лишь проформа, лишнее доказательство того, что у нас, как у людей, всё в порядке – есть транспорт, есть расписание, есть установленные интервалы движения такого транспорта, только их никто не выполнял и не выдерживал, и даже не пытался это делать.

К чему я об этом? Да, к тому, что, зная всё это про наш родимый транспорт с детства, я не рискнула своего, только что приобретенного, иностранного друга подвергнуть опасностям позднего возвращения к себе домой, поэтому я отказалась от того, чтобы он меня проводил до самого нашего общежития.

На прощание мы с ним договорились, что он ко мне приедет в гости на выходные дни, в субботу или в воскресенье, и он согласился.

С этой минуты и с этого вечера началась история нашей любви и история моей жизни, которая сложилась бы совсем ПО-ДРУГОМУ, если бы в тот вечер я не познакомилась с Аленом, и в моей жизни не было столько счастья и столько горя, сколько мне принесла эта любовь.

Знаю только, что после встречи с этим человеком моя жизнь превратилась в одно сплошное ожидание.

Этот человек так сильно отличался от всех тех молодых людей, которые меня окружали в то время.

Если я скажу, что он был красив, я ничего не скажу. Если я скажу, что он был красив, как сам Бог Любви, как Нарцисс, то тогда станет ещё понятнее, почему он покорил меня с первого взгляда и озарил светом своих изумительных глаз мою душу и сердце.

С той минуты как он пронзил меня взглядом своих черных глаз, он просто заполнил собой все клеточки моего сердца, моего мозга, всего моего "я".

Он был для меня необъяснимой загадкой, человеком с другой планеты, из другого мира… из другой галактики…

Он не был похож ни на одного их молодых людей, которые до этого окружали меня в университете или в общежитии.

Это был очень стройный, обходительный, обворожительный, элегантный молодой человек с изысканными манерами. Сразу привлекали взгляд его чёрные блестящие глаза (о которых я уже упоминала), его черные усики и кудрявые, вернее сказать, волнистые волосы, которые прикрывали его шею.

На нашем факультете учились, в основном, девушки. Ребята у нас были редким исключением, да и считали мы их просто друзьями, такими же "девчонками", как и мы, только с мужскими именами.

С первого дня нашего знакомства он стал для меня самым близким и дорогим человеком во всём мире.

Я влюбилась в него так, будто была ранена этой любовью. Я уже ничего не могла с собой поделать. Я была в состоянии человека, больного неизлечимой болезнью и знающего об этом.

В ту ночь я возвращалась к себе в общежитие, будто летела на крыльях, и это были крылья любви.

От переполнявших меня чувств хотелось кричать и плакать. Мне хотелось одного, пока я добиралась до нашей комнаты в общежитии, – поскорее добраться до своей кровати, раздеться и броситься в постель, прижаться щекой к подушке-девичьей подружке, укрыться с головой одеялом и вспоминать всё, что в тот вечер произошло со мной.

Только тогда, в тот осенний вечер, я в первый раз в своей жизни испытала такие чувства. Теперь с годами я понимаю, что это называют страстью, половым влечением, сексуальным возбуждением.

Даже сейчас, спустя столько лет, я до мельчайших подробностей помню ту ночь, когда после нашего знакомства я вернулась в своё общежитие, легла спать и не могла уснуть… Меня трясло, как при лихорадке, как будто у меня была высокая температура. Может быть, и была тогда от моих горячих чувств высокая температура, но я её не измеряла.

Только с Аленом и только тогда я почувствовала себя созревшей к любви женщиной… Но при этом я так и не стала его женщиной.

Сон не приходил ко мне в ту ночь…Уснула я под утро, наверное, только от усталости.

Когда я утром проснулась, мне не хотелось вставать…Я лежала какое-то время в постели и не понимала, почему я такая счастливая, почему мне так хорошо, почему во всём сознании ощущение покоя и счастья.... И тут я вспоминаю про вчерашний вечер: "Боже! Я вчера встретила ЕГО!"Но тут же с ужасом осознаю, что не могу вспомнить лицо своего «восточного принца».

Что-то, похожее на черты его лица, всплывает в памяти, но так туманно и так расплывчато, что всё его лицо всё равно вспомнить не могу.

Я уже не могу ни думать, ни вспоминать о нём без этой сладкой дрожи и «мурашек» по коже.

И каждый раз при мысли о нём ко мне возвращалось это ощущение лихорадки. Он стал сниться мне каждую ночь, где он нежно ласкал и целовал меня, хотя в реальной жизни до таких отношений нам было ещё далеко.

Чтобы он снова пришёл ко мне во сне, мне надо было всего лишь вспомнить его глаза в первый момент нашей встречи, просто представить его лицо… И с таким чувством сексуального влечения и возбуждения я ложилась спать каждую ночь, надеясь увидеть его во сне, как живого…

И потом, в последующие дни, только от его прикосновений всю меня нервно трясло, и всегда по коже бегали предательские «мурашки», выдавая моё состояние.

Я не знала, как мне дожить до воскресенья, до того дня, когда он должен был первый раз приехать на свидание к нам в общежитие.

Время тянулось убийственно долго. Были сделаны все домашние задания по всем предметам не только на понедельник, но и на другие дни недели, а свободного времени на ожидание ещё оставалось довольно много.

Я не знала, чем себя занять. Спасения в чтиве произведений зарубежной литературы, которые нам надо было читать для сдачи государственного экзамена по этой самой зарубежной литературе на 5 курсе, я тоже не находила. Я брала в руки книгу, но тут же выпускала её из рук – мне было не до героев зарубежных романов в те минуты, меня волновал только мой собственный роман.

Когда в воскресенье, день нашей встречи, уже счёт пошёл на часы и минуты, я не находила себе места.

И вдруг мысль, опять как молния, пронзила меня: "А что, если он не приедет? Что тогда?" Об этом "что тогда" даже не хотелось думать… Я гнала эту мысль прочь от себя и думала только о том, что мы встретимся, и я ещё раз увижу его лицо и никогда больше это лицо не забуду.

За час до назначенной встречи сердце у меня билось, как у загнанного и затравленного борзыми собаками зайчишки. Сумасшедший пульс своего сердца я ощущала всем телом. Казалось порой, что сердце клокочет у меня в гортани.

Мне становилось всё хуже и хуже, и никакие уговоры Алёны Королихиной выпить валерьянку, успокоиться и взять себя в руки, не помогали и не достигали цели.

За полчаса до назначенного времени я спустилась вниз на первый этаж. У нас при входе в вестибюльное помещение находилась вахта – стол с телефоном и 2-3 дежурных студента, которые следили за порядком. Они не пропускали в общежитие посторонних людей без документов, но иногда они не пропускали людей и с документами – сейчас бы сказали, что они осуществляли "фейс-контроль" по своему, им только понятному, усмотрению, но непонятному для всех остальных. В их обязанности входило бегать с 1-го по 5-й этаж и вызывать студентов к единственному телефону, который как раз и находился на столе на вахте.

На настенных часах в холле стрелки часов показывали ровно 16.00.

Сердце моё с каждой последующей минутой как будто умирало. Шаги и голоса людей, приближающихся к зданию нашего общежития, громким эхом отзывались в моей голове.

Дежурные ребята, сидящие в тот день на вахте, даже не слышали звуков этих шагов и голосов и не замечали проходящих мимо их поста людей – они были заняты тем, что происходило на экране общежитского телевизора, находящегося здесь же, на 1-м этаже.

Уже на часах большая стрелка показывала цифру "6", а маленькая стрелка медленно, но уверенно подползала к цифре "5".Нервы мои были на пределе, меня стало подташнивать, и голова моя немного кружилась.

За это время несколько раз сбегала вниз с 3-го этажа Алёна. Ей хотелось прояснить ситуацию – толи мой "восточный принц" опоздал, толи его не пускают по своим, каким-то особым, соображениям дежурные студенты, толи я решила своего восточного красавца спрятать от глаз своих "сорумниц" и провести с ним наше первое свидание прямо в холле, втайне от них.

Но ситуация, похоже, была прозаичной и банальной – человек просто не приехал на свидание. В такое развитие событий трудно было поверить, в это не хотелось просто верить, и я не сдавалась…

Прошло ещё полчаса напряженных и мучительных ожиданий (я уже писала, что после знакомства с Аленом моя жизнь превратилась в сплошное ожидание), надежда его увидеть снова когда-нибудь таяла с каждой минутой.

Тут на столе у дежурных зазвонил телефон, и по обрывкам речи дежурного студента, разговаривающего с кем-то на другом конце телефонного провода, я поняла, что вызывают кого-то из нашей комнаты. Я спросила студента, кого вызывают из нашей комнаты, и он ответил, что интересуются некой Ольгой, и этой "Ольгой" была я.

Кровь прильнула мне к лицу, голова так закружилась, что я еле-еле держала равновесие, чтобы не свалиться с ног, но потом здравая мысль пронзила моё сознание, что этот звонок не мог быть от Алена – я не давала ему номер телефона нашего общежития…

Когда я всё же дрожащими руками взяла трубку, то на другом конце провода услышала мелодичный голос Иришки.

Иринка была девушкой не глупой. Она тут же быстро сообразила – раз к телефону за мной не пришлось долго кого-нибудь посылать на 3-й этаж и вызывать вниз к телефону, значит, я находилась тут же поблизости – на 1-м этаже. Это в свою очередь значило, что я ждала кого-то на первом этаже, и Ирина моментально вычислила, "кого" я ждала.

– Ну, что, Олюня, не приехал Ален? – как-то виновато этот вопрос прозвучал в устах Иришки, словно она была в этом виновата, но тут же она поспешила меня ободрить – ведь подруга всё же.

– Не переживай! Он должен приехать. Он произвёл на меня впечатление порядочного человека, а порядочные люди так не поступают. Ты подожди… подожди… не уходи только… Может, транспорт пришлось долго ждать. Сама знаешь, как у нас трамваи и троллейбусы ходят, – старалась успокоить меня подруга.

– Ира, я всё понимаю, но ведь уже целый час прошёл, как он должен был приехать. Может, адрес забыл, хотя я ему адрес на бумаге не писала, чтобы он его не потерял. Я на словах всё объяснила, это гораздо надёжнее.

– Это в том случае, если у человека память хорошая, – не дала мне договорить подруга. – Ты подумай, он ведь – иностранец, мог ведь что-нибудь и не понять на твоём чисто русском языке. Лучше уж было бы ему свой адрес на бумажке написать, по бумажке ему бы русские ребята всё правильно и доходчиво объяснили… А так вот, видишь, что получается…

– У него память отличная, и русский он прекрасно знает, – заступалась я за своего, не пришедшего друга. – С плохой памятью человека бы не взяли учиться в чужую страну, да ещё в медицинский институт…

При этих словах я услышала шум приближающегося к общежитию такси, потом звук захлопывающейся дверцы машины, быстрые шаги по ступенькам… и в проёме входной двери я вижу стройный силуэт моего долгожданного иностранного гостя.

Я обрываю свой разговор с Ириной на полуслове и говорю ей: " А вот и мальчик мой приехал", и тут же бегу ему навстречу.

На лице Алена и смущение, и смятение, и радость, и гамма других чувств. Его лицо, каким оно было в тот момент, на всю жизнь, как цветная "живая" фотография, впечаталось в мою память.

В последующие годы, и в прошлом веке и в нынешнем, 21 веке, эта минута его первого появления в нашем общежитии всегда выплывала из глубин моей памяти каждый раз, когда я вспоминала и думала о нём и о своей судьбе.

– Здравствуйте! Извините меня, пожалуйста… Я опоздал на час… Извините, так получилось… Я не знал, что Вы так далеко живёте, и что так долго до Вас добираться.

Но мне не нужны были его оправдания и извинения. Я его давно извинила. Я его простила бы, даже если бы он опоздал и на большее количество часов. Для меня важно было, что он приехал, что он рядом, что я снова вижу его.

Нам всегда кажется, что в такие вот минуты мы – самые счастливые люди на земле, так оно и было. Перебирая в памяти за долгие 36 лет те события в своей жизни, я теперь могу с полной уверенностью признаться себе, что это были минуты настоящего человеческого счастья.

Я познакомила Алена со своими девочками. Мы специально для этого случая стол с угощениями ему не приготовили. Возможно, он нас бы неправильно понял, а вот десертное студенческое чаепитие и кофепитие с конфетами, печеньем и вафлями мы устроили.

Ален очень смущался и робел, чувствовалось, что такое соотношение мальчика и девочек в компании, как один к трём, его приводило в смущение, и он неловко себя чувствовал.

Он ехал на свидание к одной девушке, а приехал – к трём.

Я попросила Тому, незаметно для Алена, сходить к своему бойфренду Гене и пригласить его к нам, чтобы немного разрядить создавшуюся обстановку и это соотношение не в пользу Алена привести более менее к норме. За глаза между собой мы – девчонки из нашей комнаты – звали его "Гена-Крокодил" по имени известного нам всем с детства мультяшного героя. Гена об этом знал и на нас не обижался. Вскоре в нашей комнате появился Генка – очень высокий черноволосый, с большими черными усами, завивающимися на своих кончиках, молодой парень с дымящейся сигаретой "Наша марка" во рту. Ален повеселел, и наш разговор и общение с ним стали более непринуждёнными.

Нам было очень интересно с ним разговаривать. Он был "оттуда" – с Запада, вернее, с Востока, но всё равно из-за "железного занавеса". Он знал ту жизнь, которая для нас была, как говорили, за 7-ю печатями.

Мы с ним говорили не только о жизни вообще, мы говорили о его стране, о традициях в нашей и в его стране, а также о религии и политике. Он, на удивление для своих лет (ему было всего 22 года), хорошо разбирался в международной политике… Немудрено, что в будущем он стал занимать важный пост в Землячестве студентов из его страны, а через несколько лет, когда уехал из России, стал лидером одной из демократических партий в своей стране и публичным человеком… Но это было потом, а тогда, в октябре 1974 года, он был студентом медицинского института и самым дорогим и близким мне человеком.

Уже сейчас не помню, но, кажется, после одного из исчезновений Гены из нашей комнаты, у нас на столе появилась бутылка сухого вина, которую постепенно опорожнял сам Гена. Я не употребляла спиртного, ни в каком его виде. Девочки и Ален чисто символически выпили по глотку за наше знакомство. Всё содержимое бутылки оставалось на прежнем уровне, каким он был до покупки в магазине, за исключением тех 2- 3 стопок, которые выпил Генка за любовь, дружбу, тёплые добрососедские отношения и за дальнейшее развитие и укрепление дружеских связей между СССР и Ливаном.

Так, в кругу моих друзей быстро и незаметно пролетел наш первый с Аленом вечер. Настало время расставаться, и у меня опять, как у загнанного зайчишки, бешено заколотилось сердце, и в висках я ощущала биение пульса. Я могла даже считать этот пульс, не прижимая большой палец к вене на запястье руки, как это обычно делают врачи и медсестры.

Я очень волновалась перед нашим расставанием, я боялась, что этот человек вот сейчас скажет: "До свидания! Всё было очень хорошо…" – и уйдёт, не пригласив меня к себе в гости, и не назначив день и час нашего следующего свидания.

Я увидела, что у Алена было хорошее весёлое настроение, он был доволен этим вечером, и ему не хотелось уходить, но так как было уже поздно, ему надо было уезжать. При прощании со мной

он сказал, что хочет меня ещё увидеть, хочет, чтобы следующая встреча произошла теперь в его общежитии, чтобы я познакомилась с его друзьями и посмотрела, где и как он живёт.

Он ушёл… и казалось, что мир опустел для меня без него в ту минуту....

Я стояла на ступеньках нашего общежития и ещё долго смотрела в темноту, пытаясь проводить своим взглядом его удаляющуюся стройную фигуру, которая, к сожалению, быстро растворилась или рассеялась, как в тумане.

Хоть мне тогда было одиноко и грустно, но на сердце было так легко, так спокойно, как давно уже такого не бывало.

На дворе стоял октябрь, осень, а в душе моей проснулась весна, и наступило самое счастливое и незабываемое время в моей жизни.

Целую неделю мне надо было как-то прожить, просуществовать до дня свидания с Аленом. То время ожидания показалось мне вечностью. Я не знала, что мне делать, чем себя занять, когда появлялась свободная от занятий минутка. Все мои мысли были о предстоящей встрече с любимым человеком.

Не знаю, почему (видно, моё предчувствие с первой минуты нашего знакомства с Аленом постоянно находилось рядом со мной, не покидая меня ни на минуту) с первого дня каждый раз при прощании с Аленом у меня в голове появлялась тревожная мысль о том, что эта встреча, может быть, будет последней.

Эти мрачные и зловещие мысли отравляли мои счастливые часы и дни моей любви к этому человеку, не давая в полной мере ощутить и познать счастье любить и быть любимой. Эти тревожные мысли и предчувствия омрачали моё состояние любви и счастья, и ничего с этим я не могла поделать.

Может быть, мой ангел-хранитель уже тогда предостерегал меня. Я совсем недавно от кого-то услышала, что ангел-хранитель появляется у человека сразу же после его крещения. Моё крещение состоялось в 3-х летнем возрасте. Бабушкой по материнской линии сделала это втайне от моих родителей.

Уже тогда мой ангел-хранитель давал первые знаки и предупреждал – не бросаться в любовь, как в омут с головой, не тратить всю себя и все свои жизненные силы на любовь. Мне надо было хоть немного сил оставить на то, чтобы потом справиться с болью, с горем и с отчаянием после утраты этой любви.

Но это было потом… А тогда я ждала своего второго свидания и не знала, что ещё сделать, чтобы поскорее приблизить день, час и минуту своего счастья.

Когда я приехала в следующую субботу к Алену в общежитие, он так же, как я в своё время, ждал меня в холле на первом этаже.

Я до этого случая уже не раз бывала именно в этом здании. Дело в том, что мой старший и единственный брат, Валентин Шутенко, тоже учился в Краснодарском медицинском институте 4 года до того, как в 1970 году я поступила в Кубанский Государственный университет. Здесь, в Краснодаре, мой брат также встретил свою первую и единственную любовь со светлым именем "Светлана", и его любовь тоже была "любовью с первого взгляда".

В тот год, когда я поступила в ВУЗ, у Валентина со Светланой состоялась свадьба, а потом мой брат перевёлся в другой город, чтобы закончить Военно-медицинскую Академию и стать военным врачом. Его жена Света ещё год продолжала учиться в мединституте, а потом тоже перевелась в Куйбышев, чтобы быть поближе к своему мужу. В Краснодаре Света была для меня единственной родственницей, с которой я поддерживала уже теперь родственные отношения, приезжая к ней в гости по выходным дням. Это было не так часто, как хотелось бы, из-за моей и её загруженности в учёбе.

Помню, что свой первый студенческий Новый 1971 год я встретила не со своими девчонками, а вместе со Светой и её однокурсниками в том корпусе общежитий, куда я ехала на свое второе свидание с Аленом.

Так уж получилось, что Ален жил на том же этаже, где раньше жил мой брат, а потом Светлана. Я даже узнавала по лицам некоторых русских и иностранных студентов, с которыми я была чисто визуально знакома, когда приезжала к своей родственнице в гости и на праздники.

Когда Ален увидел меня, входящую в вестибюль здания, лицо его озарилось милой, удивительной и смущенной улыбкой, какую раньше (да и потом, позже, в моей жизни) мне не доводилось видеть ни на каком другом мужском лице.

Всё в Алене было обворожительным, загадочным, манящим и дающим ощущение счастья только уже от того, что он – рядом. Тогда казалось, что большего счастья вряд ли можно было желать…

Ален был таким уже близким и дорогим мне человеком, будто я его 100 лет знала, а не познакомилась с ним всего лишь неделю тому назад…

Я теперь понимаю, с позиций прошедших лет, что так всегда бывает, когда в человека влюбляешься at first sight – с первого взгляда, и это чувство оказывается настоящей любовью, а не влюблённостью или простым увлечением и флиртом.

В тот вечер Ален познакомил меня со своими ребятами, которые жили вместе с ним в одной комнате. Его друзья, в отличие от моих подруг, проявили чувство мужской солидарности, если так можно выразиться, и друг за другом покидали комнату в связи с какими-то «обстоятельствами», вынуждающими их оставить наше приятное общество, при этом не забывая сказать, что были очень-очень рады со мной познакомиться.

Когда мы с Аленом остались одни в замкнутом пространстве, ограниченном стенами их комнатки, то какое-то время было ощущение неловкости и стеснения… Ничто не приходило мне в голову, что сказать ему или о чём спросить. Наверное, то же самое испытывал и Ален.

Тогда я подошла к столу, который стоял не посередине комнаты, как у нас, в нашей комнате, а ближе к единственному окну, давая возможность ребятам дольше работать за столом, не включая электрического света. Видно было, что студенты-медики более рационально подошли к использованию дневного света, чем мы. Я увидела много листов с изображением внутренних человеческих органов. На одних листках было чёрно-белое изображение внутренних органов, а на других – изображение органов, уже раскрашенных цветными карандашами…

– Что это такое? – поинтересовалась я у Алена.

– Эти картинки Вы имеете в виду? – уточнил он.

– Я бы не назвала их картинками…Такое ж-y-y-у-ткое зрелище!

Д-а-а-а…Медицинская профессия определённо не для меня. Я бы никогда не стала врачом, хотя моя мама была врачом…

– Почему "была"? Она сейчас не работает врачом? – спросил меня Ален.

– Мамы …больше …нет… Её не стало 2 года тому назад, – ответила я, и на какое-то время в комнате наступила гнетущая тишина.

Первым после затянувшегося молчания заговорил Ален:

– Извините, я не знал. Это очень тяжело – остаться без матери… в любом возрасте это тяжело…

– Я постепенно начинаю привыкать к мысли о том, что её больше нет и НИКОГДА больше не будет, – постаралась я быстро прервать его речь, чтобы он не ощущал себя виноватым за заданный вопрос. – Раньше, когда она была ещё жива, она редко мне снилась по ночам, а теперь стала сниться чаще, живая, счастливая и всегда весёлая…

– Вот мой брат, Валентин, – продолжала я, – пошёл по стопам нашей мамы. Он стал врачом. Я последовала примеру своего отца. Я собираюсь стать переводчиком в "Интуристе", или в каком-нибудь НИИ в патентно-лицензионном отделе, или, на худой конец, преподавателем английского и французского языков.

– А где Ваш брат учился, здесь или в другом городе? – поинтересовался Ален.

– А я не смогла бы стать врачом, даже при всём моём желании продлить семейную династию врачей, – старалась я продолжить свою речь, прерванную Аленом. – Мне страшно видеть кровь, я бы не вынесла такое состояние, когда надо каждый день на работе и всю жизнь сталкиваться с чужой бедой, горем, болезнями и болячками. Можно умом тронуться или стать психически больной от постоянных нервных стрессов и людских бед.

– Д-а-а-а… наверное, Вы правы. Врач – это такая профессия, которая не каждому под силу. Здесь нужны крепкие нервы и здоровая психика.

– А у Вас нервы крепкие, как стальные канаты?

– Что такое "канаты"? – с удивлением спросил Ален.

– Ой! Я и забыла, что Вы – иностранец и не все наши слова знаете и понимаете. Ещё раз делаю Вам комплимент – Вы так хорошо говорите по-русски, что я забываю, что Вы – не русский…

– Ещё пока никто не жаловался, – как настоящий русский, ответил Ален.

– А из-за чего на Вас можно жаловаться? – не уловила я смысла сказанных им слов.

– На то, что я – нервный… На то, что у меня некрепкие нервы.

– Ах, Вы э-э-э-то имеете в виду? – в ответ засмеялась я.

– Так что это за жуткие картинки? – продолжала я спрашивать Алена, ближе подходя к столу у окна.

– Это наша контрольная работа. Нужно все внутренние органы раскрасить разными цветными карандашами, как это показано в учебниках анатомии. Красным карандашом нужно покрасить всю кровеносную систему – сосуды, капилляры, артерии, вены… Мы, как будущие врачи, должны отлично знать человеческий организм до мельчайшего сосудика, – поясним мне Ален.

На столе так много лежало листов с изображением внутренних человеческих органов, что мне стало ясно – без моей помощи (учитывая то, что на его свидание со мной ушло часть времени, запланированного для выполнения этого задания) ему не справиться с этой домашней работой, и тогда я предложила ему свою помощь. Мы, как начинающие художники, вооружились карандашами и красками и принялись за "натуру".

Хотя я и не выносила вида крови, я всё же изъявила желание раскрасить кровеносную систему в организме человека и справилась с этой задачей на «отлично». Ален был доволен результатами моего труда, а потом, на следующий день, был доволен нашим, совместным с Аленом, трудом и сам преподаватель по анатомии, поставив Алену "отлично" за нашу первую пробу пера и кисти, вернее, цветного карандаша.

Наше свидание пролетело очень быстро и, главное, очень плодотворно для Алена – и свидание прошло на "высоком уровне", и контрольное домашнее задание было совместно выполнено на "5".

Когда Ален внимательно, как это бы сделал сам преподаватель, исследовал результаты моего кропотливого труда, он выразил свою уверенность в том, что я могла бы успешно учиться в медицинском институте и стать его коллегой, на что я ответила: "Талантливый человек во всём талантлив", похвалив самою себя и рассказав ему, как 4 месяца тому назад в летнюю сессию на "отлично" сдала экзамены по медицине, в том числе и экзамен по фармакологии, а это – не из легких дисциплина.

И тут я поведала Алену про свой печальный случай на практическом занятии по хирургии. Д-а-а-а, даже такое бывало в нашей студенческой жизни.

Дело в том, что у нас в университете была военная кафедра, на которой наши ребята-однокурсники готовились к "военному делу", а нас, женскую часть курса, в эти часы обучали медицине.

Планировалось, что в случаях Гражданской Обороны (когда в жизни наступит такой случай, не дай Бог) мы будем призваны Родиной помогать врачам и справляться со своими обязанностями в качестве медицинских сестёр.

Медицина у нас началась на 2-м курсе и закончилась на 3-м курсе. Таким образом, за 3 года мы прошли полноценный курс обучения по программе медицинского училища. Труды наши были вознаграждены вручением Дипломов медсестёр ГО. Этот курс оказался очень полезным для нашей дальнейшей жизни. Мы, действительно, получили ценные знания по медицине и некоторые навыки медсестёр, которые в жизни всегда являются не лишними.

Если бы ни эти занятия по медицине, я бы сейчас, в своей сегодняшней жизни, не смогла бы лечить свою любимую кошку Люсю и дочкину кошку Мусю, делая им уколы в холку и внутримышечно в бедро.

У нас были не только лекции по медицине – по инфекционным заболеваниям и по хирургии, но также и практические занятия по этим дисциплинам, которые, если мне до сих пор не изменяет моя девичья память, проводились в 1-й городской больнице Краснодара, где потом, спустя 3-4 года, такие же практические занятия были и у Алена.

Когда я говорила Алену о том, что медицина – не моё призвание, и вряд ли когда-нибудь она (медицина) могла им стать, я имела в виду как раз случай на практическом занятии во время операции в этой городской клинике.

Мы должны были после лекции по хирургии прямо там, в больнице, присутствовать на операции.

В тот день, опаздывая на занятия по медицине в больницу, которая находилась очень далеко от нашего университета, я не успела позавтракать и поехала, естественно, голодной.

В тот день и час в хирургическое отделение привезли на "скорой помощи" молодого парня, рабочего-строителя, который упал с высоты 3-х или 4-х этажного строящегося здания и при падении пробил свою голову металлической цепью, состоящей из звеньев очень большого диаметра.

Нас позвали в «операционную», чтобы мы наблюдали за действиями хирурга и тем самым учились на его примере, что и как надо было делать во время операции.

Естественно, никто из нас никогда бы в жизни не был готов к такой работе, даже в случае острой необходимости во время Гражданской Обороны, но присутствовать на операции мы обязаны были, в противном случае, мы бы не получили "зачёт" по медицине.

Я с Ириной и с другими моими однокурсниками вошла в "операционную», когда врач-хирург, манипулируя своими многочисленными хирургическими инструментами, что-то делал около разбитого виска пострадавшего парня.

На какое-то мгновенье мне показалось, что мозг оперируемого пациента "закипел" и, пенясь вместе с кровью, стал вытекать из пробитой раны на черепе… Тут мне становится плохо…Всё вокруг меня из цветного превращается сначала в серый, потом в чёрный цвет. Голос хирурга, комментирующего для нас свои действия, и шепот моих девчонок куда-то удаляются и затем совсем стихают. Последнее, что до меня донеслось, это чей-то испуганный голос: "Ой! Что это с ней?", и больше я ничего не видела, не слышала и не чувствовала…

Когда я очнулась, то не сразу поняла, где я нахожусь, что со мной случилось, и кто со мной сейчас находится рядом. Потом слышу Иришкин тревожный голос: "Оля, что с тобой? Тебе плохо?» .Понимаю, что жива, ещё нахожусь на этом свете, и что рядом со мной -Ирина.

– Ой! Какие мы н-е-е-е-жные! Если не выносишь кровь, то нече было в медицинский поступать, – услышала я чей-то незнакомый голос позади кушетки, на которой я лежала, и этот голос исходил из существа в белом халате, которое сидело на стуле за столом в «ординаторской».

– А мы не из мединститута, – встала на мою защиту верная подруга.

– Как это не из мединститута? – продолжал на нас с Ириной нападать всё тот же голос существа в "белом".

– Мы из университета, а здесь мы находимся на практике, – ещё слабым голосом поддержала я нашу с Ирой словесную оборону.

– А-а-а-а, – протяжно и понятливо и на этот раз даже жалостливо посочувствовал нам с Ириной всё тот же голос. – Ну, раз так, то и понятно. Поговорю с вашим руководителем, пусть позволит вам не присутствовать на практических занятиях. А что тебя так уж испугало? – продолжал интересоваться голос.

– Я испугалась, когда мозг вытекающий увидела… Не каждый день с таким сталкиваешься, – ответила я.

– Глупенькие! Какой там мозг! Если бы были настоящими медиками, то знали бы, что предварительно рану обрабатывают перекисью водорода – вот вам и «кипящий» мозг с кровью…

Об этом случае я и поведала Алену в тот вечер. Похоже, что после моего рассказа, я как-то ближе стала ему. Наверное, ему просто, по-человечески, меня стало жалко – он ко мне приблизился, чтобы посмотреть последний, разукрашенный мной рисунок, и так наклонился близко ко мне, что я почувствовала дурманящий запах его импортного мужского одеколона и …его дыхание.

Он даже не притронулся, не прикоснулся ко мне, только приблизился на несколько см ближе, чем обычно… и у меня закружилась голова, и голос мой стал срываться, будто я заикалась…

К сожалению, надеюсь, к общему сожалению, наше второе свидание пролетело очень быстро, но очень плодотворно для Алена – и свидание прошло на "высоком уровне", и контрольное домашнее задание было совместно выполнено на "5".

Наши встречи с Аленом не были частыми. Мы виделись 1 или 2 раза в неделю и обычно в выходные дни. У Алена был очень тяжёлый 1-й курс обучения, а у меня был последний курс, тоже не из лёгких – впереди ждали государственные экзамены и диплом. Учитывая, что я планировала получить красный диплом, заниматься приходилось во сто крат больше, чем тем студентам, которые шли на обычный диплом.

Так проходил в учёбе, в свиданиях, в счастье и в радости месяц за месяцем. С каждым днём, с каждой встречей Ален становился для меня человеком, без которого я уже не могла жить и не представляла свою жизнь без него.

До сих пор помню тот октябрьский день, когда Ален приехал во 2-й раз ко мне в общежитие.

Это стал знаменательный и памятный день в моей судьбе. Казалось бы, что такого особенного в том, что он в тот вечер сделал мне "маленький" подарок, но подарок оказался не простым, а как показала моя дальнейшая жизнь, подарок стал судьбоносным. Он стал для меня не просто подарком, а моим талисманом.

Когда Ален приехал во 2-й раз на свидание, он опять выглядел каким-то смущенным и робким. Оказывается, он собирался сделать мне маленькие подарки, но не знал, как об этом мне сказать.

В день нашего первого свидания я попросила Алена подарить мне свою фотографию, чтобы она постоянно была перед моими глазами. Я боялась, что опять черты лица Алена не всплывут в моей памяти, когда я захочу мысленно представить его лицо, как однажды уже случилось.

Я подумала, что он забыл про мою просьбу, вот поэтому и ведёт себя так растерянно.

– Ален, Вы привезли с собой фотографию? Я так хочу поскорее её увидеть, – спросила я Алена и тем самым вывела его из смущённого состояния. Мой вопрос, как нельзя кстати, подошёл к создавшейся ситуации.

Ален быстро достал из внутреннего кармана пиджака какой-то маленький пакетик и вытащил завёрнутые в красивую обёрточную бумагу какие-то предметы. Что-то ярко сверкнуло в лучах электрического света на ладони Алена. Я ахнула, когда увидела красивый кулон на серебряной цепочке, составленной из крупных, необычной формы, звеньев. Кулон представлял собой 8-угольную серебряную звезду с крупным, переливающимся внутри звезды камнем, напоминающим изумруд.

Камень был довольно крупным, диаметром в 2 см, он был так хорошо огранен, что его грани блестели, сверкали и переливались в лучах света, как бриллиант чистейшей воды.

– Это м-н-е-е-е-е?! – спрашивая и одновременно удивляясь, выдохнула я.

–Да, я хочу тебе сделать маленькие подарки, – как-то естественно и непринуждённо Ален перешёл на "ты". – Я думаю, что таких вещей нет ни у одной девушки не только в Краснодаре, но и во всём Союзе. Я их купил у себя в Ливане.

Потом он достал ещё один подарок – брошь в виде бабочки с тельцем из какого-то полудрагоценного камня и с золотыми крылышками, на которых блестели, как маленькие бриллианты, разноцветные камешки.

Наконец Ален достал из другого внутреннего кармана какой-то документ, напоминающий студенческий билет, и протянул мне на своей вытянутой руке фотографию, размером 3см на 4 см. Я была счастлива!!!

Дороже этих "драгоценностей" (хотя они и не тянули на то, чтобы называться "драгоценностями" в прямом смысле этого слова) у меня ничего в жизни не было ни до того дня, когда Ален сделал мне свои подарки, ни после…

Я их берегла, как зеницу ока. Они и до сего момента каждый день радуют и восхищают мои глаза и душу.

Спустя много лет все военные, друзья и сослуживцы моего мужа, когда видели этот кулон на длинной серебряной цепочке, сначала думали, что у меня на шее висит Орден Александра Невского, который присваивают гражданам страны только за великие военные заслуги перед Отечеством.

Сам того не ведая, Ален в тот вечер подарил мне Орден за "великую заслугу" – за мою Любовь к нему, длиною в жизнь мою.

–Я буду называть этот кулон "Звездой Шерифа", – сказала я тогда Алену.

– Можешь его называть, как захочешь… только хочу, чтобы ты никогда меня не забывала, и чтобы этот кулон всегда напоминал тебе обо мне, – как-то грустно выразил своё пожелание и напутствие Ален.

Его слова оказались пророческими – я никогда не забывала Алена и мою первую любовь к нему.

Этот кулон как будто обладал какой-то магической силой. Он был не просто подарком, он стал моим талисманом, дающим мне ощущение близости, какой-то внутренней духовной связи с человеком, который подарил мне этот предмет, но сам исчез из моей жизни на долгие 33 года.

Кулон не просто давал мне ощущение близости к любимому человеку, но являлся сам своеобразной духовной связью, которая соединяла меня с дорогим человеком в течение тех долгих лет, что я прожила в разлуке с ним.

Он, будто живое и разумное существо, однажды, 13 сентября 1980 года, своим немым языком дал мне понять, что разорвалась та невидимая связь, которая столько лет меня соединяла с моим любимым человеком… Но об этом я узнала лишь 33 года спустя…

Вот и сейчас, когда я пишу эти строчки, кулон Алена висит на самом видном месте в моей квартире – на медной ручке дверцы от серванта, входящего в комплект моего мебельного гарнитура из испанского ореха.

В такой, как сейчас, ясный и солнечный день камень кулона, отражая попадающие на него лучики солнца, сверкает и играет своими многочисленными гранями, как крупный бриллиант.

В нашей с Аленом жизни то были самые счастливые и безоблачные дни, заполненные любовью, радостью, заботой друг о друге и постоянным невыносимым ожиданием встреч с самым дорогим и близким мне человеком.

Через месяц наступил первый праздник в нашей жизни – 7 ноября. Тогда мы всей страной отмечали 57-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. С утра я, как и Ален, пошла со своими однокурсниками в демонстрации по главной улице Краснодара – ул.Красной, а потом я поехала к Алену в общежитие, где мы продолжали отмечать у них праздник, но уже по-другому – "по-русски", с большим угощением на праздничном столе и, конечно же, не без употребления "национального" 40-градусного напитка, после чего начинаются песни, танцы и выяснения отношений: "Ты меня уважаешь?".

Но студенты-медики– народ культурный, поэтому празднование 57-й годовщины Великого Октября прошло в допустимых рамках приличия, если не считать, что все ребята, как сами хозяева, так и их гости, были пьяны, кроме нас с Аленом. Правда, мы с Аленом тоже были "пьяны", только по другой причине, и нашим "зельем" был не 40-градусный напиток, а любовь…

А впереди нас ждал ещё один праздник – праздник всех праздников, Новый Год, волшебный, весёлый и самый любимый праздник у нашего народа.

Однако Ален не захотел встречать Новый 1975 год в нашем общежитии, куда я его уже заранее пригласила.

Ален хотел проводить Старый год, когда мы с ним познакомились, и встретить Новый год вместе со мной и с его друзьями у них в комнате. Мне было всё равно, где и с чьими ребятами и девчонками отмечать праздник, главное для меня – быть в этот день вместе с Аленом.

Помню, как 31 декабря за 4 часа до наступления Нового Года я более 1.5 часа добиралась на трамвае до общежития Алена.

На улице было очень холодно, с каждой минутой крепчал мороз, но настоящая зима со снегом и метелями ещё не наступила в тот декабрь.

Все улицы и дома в городе, а также дороги, газоны и земля были непривычно для зимнего месяца серыми и чёрными. На них уже давно должен был лежать снег, а вместо этого – голая почва, скованная морозом, и только кое-где на поверхности земли сохранилась пожелтевшая ещё осенью трава и упавшие с деревьев редкие серо-коричневые, почти уже сгнившие, листья, случайно зацепившиеся за промёрзшие кочки земли и таким образом уцелевшие на поверхности почвы.

За несколько дней до этого дул сильный северный ветер, который срывал и сдувал с земли опавшие листья и вихрем, как в смерче, прибивал их к стенам домов и заборов, являющихся естественным барьером на пути у гонимой ветром осенней листвы.

Когда я подъезжала к зданию общежития, то с небес что-то стало падать – мелкое, колющее и обжигающее. Это "что-то" трудно было рассмотреть, "оно" было настолько микроскопично малым, что невооруженным глазом увидеть было просто невозможно.

Я приехала к Алену в самый разгар подготовки к празднованию Нового Года.

В такие дни студенческие общежития напоминают растревоженный улей – студенты, как пчёлы, снуют, носятся, как угорелые, летают по коридорам с этажа на этаж общаги, влетая и вылетая из комнат, как из ульев, и из всех помещений, какие только были в здании корпуса.

Это хаотичное, на первый взгляд, бесцельное и бессмысленное движение студенческой массы в канун Нового Года напоминало "броуновское" движение…

Но за несколько минут до боя курантов на Кремлёвской Башне суета, шум и беготня по коридорам и комнатам прекращались. Все собирались в комнатах по своим компаниям за праздничными столами в ожидании знакомого до боли каждому советскому человеку боя курантов… Потом долгожданный бой часов, гимн Советского Союза, наши громкие "ур-а-а-а", "ур-а-а-а", звон бокалов, наполненных доверху "Советским Шампанским" или звон рюмок и стаканов с русской водкой.

После первого тоста и закусывания снова шум, радостные возгласы и крики с поздравлениями, пожеланиями друг другу счастья и любви, но уже это происходило опять в коридорах и на 1-м этаже, где обычно проводились танцы.

В тот новогодний вечер все мои тосты, которые я не произносила вслух, были только за Алена, за нашу любовь и за то, чтобы мы никогда с ним не расставались.

Этот новогодний вечер запомнился мне на всю жизнь ещё и тем, что Ален был очень счастливым, весёлым, заботливым и нежным со мной. Его поцелуи были такими же страстными, дурманящими, кружащими мою голову и уносящими меня в мир грёз, удовольствий и наслаждения, как и его самый первый поцелуй, который произошёл совсем незадолго до Нового Года.

Когда мы познакомились с Аленом, у меня и в мыслях не было, что он так "быстро", через 1.5 месяца после нашей первой встречи, меня поцелует.

Сейчас такое кажется почти невероятным, и многие даже в это не поверят, но тогда было другое время… хотя и в те времена были "исключения", когда молодые люди целовались в первый вечер своего знакомства. Сейчас же это является нормой поведения у современной молодёжи, а "исключением" из нынешних правил как раз являлся бы наш случай.

Каждый раз, когда Ален лишь только дотрагивался до моего плеча, прикасался к моей руке или к талии, по всему моему телу пробегала предательская дрожь, которая выдавала моё возбуждённое состояние, и по всей коже моего тела бегали мурашки, а вслед за этим наступал озноб, и, наверное, поднималась температура…

Так прошёл мой первый Новый Год с любимым человеком.

Я возвращалась к себе домой, к своим девчонкам, радостная и счастливая. Мне тогда казалось, что и Ален любит меня, и большего счастья в жизни для себя я не представляла и не желала.

Утром, когда я вышла от Алена на улицу, я глазам своим не поверила – всю землю, дороги, деревья и крыши домой покрывал девственно чистый белый снег.

В то раннее предрассветное утро мои следы были не первыми, но первыми че-ло-ве-чес-ки-ми следами на запорошенной снегом дорожке, ведущей к остановке трамвая, который должен был меня через 1.5 часа доставить в Черёмушки к моему студенческому городку. Естественно, что в тот момент я была первым и единственным какое-то время пассажиром в том первом трамвае, подошедшем к остановке.

Бездомные уличные собачки уже успели потоптать своими лапами снег около входа в общежитие в надежде и в ожидании, что им вынесут поесть косточки или что-нибудь даже повкуснее с праздничных столов обитателей этого здания.

Не зря мы считаем Новый Год сказочным и волшебным праздником. Словно по велению волшебной палочки ровно в полночь с 31 декабря на 1 января крупными хлопьями пошёл пушистый первый снег в ту зиму.

Несколько лет спустя, вспоминая празднование Нового 1975 года, я писала в своем стихотворении:

Вот и вспоминаю я всю свою долгую жизнь события тех дней минувших и мою любовь к Алену.

Мне порой кажется, что последовавшая за тем моя жизнь – это один лишь процесс воспоминаний, который я вынуждена считать своей жизнью.

В истории человечества были всего лишь "Десять дней, которые потрясли Мир", а в моей жизни были всего 4 месяца, которые потрясли "мой Мир".

После празднования Нового Года у меня в университете, как и у Алена в мединституте, наступила пора зачётов и подготовки к экзаменам. Мне предстояло сдать в зимнюю сессию последние экзамены перед государственными экзаменами или защитой дипломной работы.

Мы могли сдавать на выбор – или 2 экзамена по английскому языку и по зарубежной литературе, или защита диплома. Диплом закономерно выплывал из нашей курсовой работы на 4-м курсе, обрастая дополнительной информацией и большим количеством приведенных примеров по лексике, стилистике или грамматике (смотря по тому, у кого какая тема была), взятых из тех или иных произведений зарубежных классиков, прочитанных нами в оригинале.

Моя руководительница по курсовой работе, которую я защитила на "отлично" на 4-м курсе, советовала мне не останавливаться на достигнутом, а дальше работать и довести мою курсовую до дипломной работы. Моих примеров по стилистике романа Драйзера "Сестра Керри" хватало даже на то, чтобы докторскую писать, но я отказалась: жизнь в общежитии – не лучшее место для занятий науками.

Хотя пора подготовки к экзаменам была напряженная, и было мало свободного времени, мы с Аленом продолжали постоянно встречаться то у него, то у меня в общежитии.

Вот и наступила теперь для меня тяжелая минута – вспомнить мою последнюю встречу с любимым человеком и ввести в канву моего повествования ещё один персонаж, который сыграл роковую и зловещую роль в наших с Аленом судьбах.

Я уже упоминала на первых страницах своего романа Олю Королихину и Тамару Низенко. Вместе с ними я в мире и в согласии прожила в одной комнате в течение 5 лет обучения в университете. Тамара училась на нашем факультете РГФ, только шла на курс ниже. К Тамаре иногда приезжала в общежитие по каким-то учебным делам и вопросам её толи однокурсница, толи одногрупница Светлана, которая была не иногородней студенткой, а коренной жительницей, и жила со своими родителями в Краснодаре.

Первый раз я увидела её ( лучше бы я её совсем никогда не видела) в нашей комнате задолго до описываемых событий и потом редко, но всё же иногда, встречала её в многочисленных коридорах нашей Alma Mater.

После того как Света однажды приехала к Тамаре в тот злополучный день, когда у меня в гостях был Ален, её визиты к "нам" участились.

Нам с Алёной это не очень нравилось – за Светой ходила недобрая, если ни сказать, дурная слава, и "слава" эта росла не на пустом месте…

Мы не раз с Алёной замечали, как Светлана довольно "откровенно" вела себя (в отсутствии Тамары в комнате ) по отношению к Геннадию, бой-френду Тамары, и строила ему глазки, совсем этого не скрывая. Мы пытались Тамаре дать понять, что ей следует быть более внимательной и осторожной и постоянно быть начеку, имея дело с красивым бой-френдом и подругой-красавицей, но Тома лишь в ответ на наши предостережения махала рукой… а зря…

Если бы Тамара ещё тогда приняла к сведению наши советы и опасения, то не произошло бы то, что потом случилось…

Мне бы не хотелось так много внимания уделять описанию столь коварной личности, но приходится…

Светлана была красивой – нет, она была супер красивой девицей высокого роста, за 180 см, с изящной спортивной фигурой и длинными стройными ногами, с большой копной рыже-каштановых густых волос, доходящих ей до половины спины.

Черты её лица не просто были правильными, они были perfect – само совершенство. Мы с девчонками, как, наверное, и все другие люди, встречавшиеся на её жизненном пути, говорили ей, что она ошиблась в выборе института и факультета – ей надо было поступать в какое-нибудь столичное, московское или ленинградское, театральное училище.

Глядя на её фигуру и безупречную внешность, можно было без каких-либо вступительных экзаменов и предварительного прослушивания зачислить это "прелестное" создание на 1-й курс такого театрального учебного заведения.

Артистизма, актёрских способностей и таланта ей было не занимать – мою жизнь, как, впрочем, и судьбы многих других, близких ей людей (что выяснилось только много-много лет спустя), она разыграла, как по нотам.

Никогда раньше и после в своей жизни я не встречала человека, чья прекрасная безукоризненная внешность диссонировала с его внутренним содержанием.

Если говорить о Светлане, то её форма и содержание находились, если можно так выразиться, в антагонистическом противоречии. В ней сочетались два существа – прелестное создание и дьяволица.

Большие карие глаза, точеный, правильной формы носик, полные чувственные губы, обычно подведённые тёмным тональным карандашом поверх нанесенной на губы помады, никого из молодых людей не могли оставить равнодушным.

Она пользовалась только импортной косметикой, которую в те годы, 70-е годы 20 века, можно было достать, разве что, только на "барахолке" или у фарцовщиков за бешеные деньги. Но это был тот редкий случай, когда косметические ухищрения мало что улучшали или дополняли к совершенному облику и неотразимой внешности красавицы районного масштаба.

Описывая её внешность, я всё время старалась вспомнить кого-нибудь из наших "звёзд" на кинематографическом или театральном небосводе в прошлом или в настоящем времени, но ни одна из так называемых "звёзд" или "звёздочек" не могли с ней сравниться по красоте.

И вот наконец-то я недавно увидела лицо, напоминающее, как 2 капли воды, внешность Светланы. Это лицо Елизаветы Боярской.

Я не знаю, где сейчас Светлана, как сложилась её судьба, есть ли у неё семья, дети… По возрасту Светлана и Лиза могли быть, как мать и дочь. Я уверена, что Елизавета больше похожа по внешности на описываемую мной женщину, нежели на свою мать.

Если мой персонаж и нашу российскую восходящую (можно уже с уверенностью сказать “состоявшуюся “) "звезду" поместить в одно временное измерение, то их можно было бы считать родными сестрами – так они похожи друг на друга…

Почему я так много внимания уделяю описанию её внешности?

Наверное, потому, чтобы было понятно – мужчинам пройти мимо такой женщины было непросто, особенно, если она сама завлекала их в свои сети и сама шла прямо к ним в руки.

Я уже писала, что раньше я редко видела у нас в комнате эту красавицу, однокурсницу нашей Тамары, и когда её визиты к нам участились, я не придала этому особого значения.

Естественно, что, когда Света увидела моего Алена, эта встреча не могла пройти незамеченной для неё и без последствий для них обоих – её и Алена.

Её копилка побед над соблазненными и поверженными к её ногам мужчинами не могла не пополниться ещё одной победой…

Для Светланы, по-видимому, на горизонте замаячило что-то новенькое и свеженькое в облике моего Алена.

Её уже не устраивала простая жизнь провинциальной красавицы, пресная, как овсяная каша на завтрак.

Скорее всего, она также пресытилась своей прежней жизнью и своими прежними победами над мужчинами. От африканской экзотики и африканских страстей её уже мутило – ей хотелось вкусить и изведать вкус специй и приправ восточной "кухни". Ей мечталось уже почувствовать аромат восточных пряностей, и Ален для неё виделся в качестве таких пряностей.

Она была из тех женщин, которых не устраивала обычная жизнь. Свою жизнь без интриг, малых и крупных козней и гадостей она просто не представляла, такая жизнь была скучна ей.

Я сейчас вспоминаю эту роковую бестию и прихожу к мысли – весь смысл жизни для неё состоял в счетё побед над поверженными ею представителями сильного пола.

Ей ничего не стоило на вечеринке, на дне рождения увести из-под носа своей подруги или однокурсницы её молодого человека (или даже мужа), а потом, добившись своего, очередной "победы", тут же его бросить за ненадобностью, совсем не задумываясь о последствиях таких "побед".

Её никчёмные победы, разрушенные отношения и чувства близких друг другу людей доставляли ей, скорее всего, величайшее наслаждение, взбадривали её, добавляли адреналина в кровь и давали ей ощущение безграничной власти над повергнутыми мужчинами.

Вкус этой безграничной женской власти толкал её на всё более омерзительные поступки. Увеличивающийся счёт её "побед" кружил ей голову, и в этом опьянении она находила свои наслаждения и земные радости, а впоследствии, возможно, и смысл своей жизни.

Не знаю и не хотелось бы знать, как сложилась её судьба в дальнейшем.

В этой "подруге", а она претендовала на то, чтобы называться моей и Томиной подругой, притаился не только опасный для всех окружающих мужчин змей-искуситель. Коварство было одной из основных составляющих её сущности.

Тогда я ещё не очень хорошо разбиралась в людях. Я допускала, что Света может положить свой чёрный глаз на моего Алена, но особого внимания этому факту не придала. А напрасно…

Я не знала тогда, насколько может быть коварен человек, вообще, и наша общая "подруга", в частности.

Про "коварство и любовь" я узнала ещё из школьной программы по зарубежной литературе, когда знакомились с творчеством Шиллера и Шекспира. Но, то была классика, шекспировские страсти 16-17 веков, а тут 20-й век на дворе… Какой тут Яго?!

Не думала я, что на моём жизненном пути встретится такой персонаж, как Яго, только в женском обличье. Видно, образ шекспировского персонажа Яго – живучее явление в человеческом обществе, и никакие столетия – ему не преграда.

Такие люди были, есть и всегда будут потому, что суть человеческая с веками не меняется; там где есть добро, там всегда соседствует зло; там, где есть любовь, по соседству "прогуливаются" зависть, предательство и коварство.

Наша Светлана в своих изворотливых кознях затмила самого Яго.

Сейчас мне кажется, что Яго, коварный литературный персонаж из шекспировской драмы "Отелло", – всего лишь мальчишка-проказник по сравнению со Светой, живым, а не вымышленным персонажем в моём повествовании. Шекспировскому Яго было бы чему поучиться у моей "героини".

Созданная Богом или самой Природой прелестным созданием с прекрасной внешностью, она должна была дарить окружающим её людям любовь, доброту и счастье, в чём состоит естественное предназначение женщины на земле… но она оказалась сущим дьяволом, вернее, дьяволицей, в женском обличье.

Нежность, сентиментализм и романтизм – последние вещи, присущие ей.

Я начала замечать, что Света стала часто захаживать к Томе как раз в те дни, когда ко мне в гости приезжал Ален. Я не догадывалась тогда, как такое может получаться, а теперь, по происшествию многих лет, мне становится ясно – Света не уходила от Томы до тех пор, пока мы не расставались у двери нашей комнаты с Аленом и не договаривались о дне нашей следующей встречи. "Ларчик просто открывался".

Светлана приезжала к своей однокурснице под любым предлогом именно в те дни, когда у меня были свидания с любимым человеком.

Наша зимняя сессия подходила к своему завершению, сдавались последние экзамены, настроение у нас уже было отпускное, вернее, «каникулярное».

Раньше, до знакомства с Аленом, я всегда брала билеты на самолёт рейсом Краснодар-Сочи на день сдачи последнего экзамена, хотелось поскорее улететь к себе домой, в мой любимый город Сочи, и оказаться в своей семье, по которой я всегда в разлуке тосковала.

Краснодар я почему-то не любила, хотя, как можно не любить сразу весь город, но, тем не менее, при воспоминании о нём на душе моей не становится теплее, и сердце не начинает учащенно биться.

В тот раз мы с Алёной купили авиабилеты по привычке на последний день экзаменов. До Сочи мы с Алёной летели вместе, а в Адлере, где находится аэропорт города Сочи, нас должен был ждать мой отец на нашей «Ладе», машине красивого цвета черешни, на которой он бы нас доставил до Сочи, а Алёна потом сама на электричке добралась бы до своего родного города Туапсе.

В тот раз мне хотелось улететь из Краснодара позже, чем обычно – хотелось побольше и подольше побыть вдвоём с Аленом, но такого счастливого случая нам пришлось бы долго ждать – у кого-то из наших девчонок по комнате последний экзамен по расписанию был только через 4 или 5 дней.

Как ни хотелось мне расставаться со своим любимым и дорогим человеком, хоть и ненадолго, всего лишь на 3 недели, но сделать это всё же пришлось.

За несколько дней до моего отъезда в последний раз, когда я расставалась с Аленом на ступеньках нашего общежития, мы договорились, что он приедет к нам, чтобы проводить и проститься со мной.

Я так ждала этого дня и часа, я столько нежных слов готовилась ему сказать при прощании, столько тепла и нежности своей хотела ему отдать… но этого не случилось…

Мы договаривались с ним на 16 часов вечера. Стрелки часов уже подходили к назначенному времени, всё у нас с Алёной было готово, чемоданы упакованы, документы и билеты на самолёт 100 раз были проверены и перепроверены… Оставалось только дождаться приезда Алена.

Стрелки часов уже перевалили за цифру "4", а Алена всё не было …

Тут послышались шаги, приближающиеся к двери нашей комнаты, и стук в дверь, но сердце моё не выскочило из груди от радости, потому что в этих шагах и в этом стуке моё сердце не почувствовала Алена… И сердце меня не обмануло – неожиданно для нас всех на пороге нашей комнаты опять появилась Светлана. Казалось бы, какие могут быть дела и вопросы к Тамаре, когда экзамены сданы, и сессия закончилась???

Моё сердце как-то непривычно сжалось, что-то внутри его заныло и защемило, от наступившего волнения стало немного подташнивать – это первые признаки моего предчувствия и предвидения БЕДЫ…Только много лет спустя по этим ощущениям и поведению своего организма я стала узнавать "моменты" собственного предвидения.

Мне не хотелось верить в то, что я не увижу Алена перед своим отъездом в Сочи, а где-то в глубине сознания таился страх никогда больше не увидеть Алена, будто с нашим самолётом может что-нибудь трагическое произойти или с Аленом. Я гнала эти мрачные и душераздирающие мысли прочь от себя, но они упорно гнездились в моём сознании.

В течение всего полёта Алёна, как могла, успокаивала меня, приводила мне различные причины и версии того, почему Ален не приехал меня проводить. Одна из них оказалась верной – он просто опоздал, .и мы не дождались его всего на 20 минут. Всё происшедшее выглядело, как плохое предзнаменование.

ГЛАВА 6. ПОСЛЕДНИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ КАНИКУЛЫ СОЧИ

Лететь в самолёте пришлось недолго – всего 45 минут. Радость от встречи в аэропорту с отцом, которого я не видела почти полгода с конца августа прошлого года, когда я с ним прощалась в том же зале ожидания адлерского аэропорта, куда мы с Алёной прилетели, только на некоторое время отвлекла от тревожных и мрачных мыслей об Алене.

Тогда я жила во 2-й семье моего отца. Наши родители, хоть и любили друг друга, но довольно часто ссорились из-за ревности друг к другу и по пустякам. Такое положение вещей в семье не замедлило сказаться на их браке – он вскоре затрещал по швам и распался, когда мне было 12 лет, а старшему брату Валентину – 16 лет. Около 2-х лет мы с ним жили у нашей тёти Маруси в станице Вознесенской на Кубани, там же с ним ходили в школу.

Когда наши родители развелись, каждый из них пошёл своим путём, и к нашему с братом сожалению их пути в будущем уже не соприкасались и не пересекались. Мама так и не вышла больше замуж, а отец во 2-й раз женился на своей коллеге Елене, когда мне исполнилось 14 лет, и взял меня к себе во 2-ю семью. Со временем его жену Елену я стала называть «мамой».

В день моего прилёта как всегда родители приготовили праздничный ужин по случаю приезда на каникулы любимой дочери в отчий дом. Как обычно в таких случаях, мать приготовила шашлыки из свинины и испекла свои "фирменные" пирожки с картошкой. Она выпекала их не в газовой духовке, а прямо в огромной бабушкиной сковородке в большом количестве кипящего подсолнечного масла, которое, как всегда, "шипело" и разлеталось во все стороны, пачкая цветные занавески и тюль, а также белую кафельную плитку на стене.

В те годы, как и в последующие ещё лет 25, все нормальные продукты представляли собой «жуткий» дефицит. Однако на нашем столе чего только не было – и «Советское Шампанское», и импортные банки с маринованными огурчиками- корнишонами и другими овощами, консервированные фрукты из Болгарии и Венгрии, зелёный горошек, растворимый кофе, сырокопченая колбаска, сервелат. Всё это появилось на нашем столе только благодаря продуктовым «заказам», которые получал мой папа, как участник Великой Отечественной войны.

Радость от встречи с близкими мне людьми стала постепенно затихать, и на смену ей пришли тоска и печаль. Когда я сидела со своими родными и разговаривала о своей учёбе, о получении диплома, о распределении после окончания университета и о дальнейших жизненных перспективах, я ещё держала себя в руках и старалась ни о чём не думать, разве что о том, о чём непосредственно шла речь. Но стоило нам разойтись по разным комнатам с родителями, и мне остаться одной наедине со своими тревожными мыслями, тут же я дала волю своим слезам в первый раз со дня знакомства с Аленом.

Я успокаивала себя тем, что ничего страшного в том нет, что Ален не приехал меня провожать, как мы договаривались – мог же он, действительно, опоздать, какие сделала свои осторожные предположения моя подруга Алёна.

Но мои душа и сердце были не на месте. Я ни в чём не находила покоя, не было никакой радости от долгожданных каникул, от гуляний по улицам родного города, по Курортному проспекту, по Платановой аллее, по центральной части Сочи, от встреч со своими друзьями и некоторыми одноклассниками, которые тоже приехали на студенческие каникулы из других городов Союза.

Ничего не хотелось делать и никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось встречаться. Я рвалась обратно в Краснодар увидеть Алена и убедиться, что всё у нас хорошо, и ничего страшного с ним не произошло.

Как никогда раньше, в течение всех 5-ти лет обучения в университете, я ждала окончания своих каникул той зимой. Сил не было больше ждать дня вылета обратно в Краснодар. Я начинала понемногу сходить с ума. Мне казалось, если я не увижу Алена завтра или послезавтра, то я просто задохнусь без него, как без кислорода…Тогда я решила поменять свой авиабилет – сдать старый билет и купить новый, на более ранний срок.

Ещё неделя оставалась до конца каникул, но я понимала, эту неделю я не смогу прожить дома, в Сочи, без Алена…

Решение было мною принято быстро, только я не знала, какие слова мне нужно было найти для своего отца и матери, чтобы они поняли меня и не обижались…

Тогда же я решила всё рассказать своему отцу об Алене.

Помню, как отец долго не мог ничего сказать после моих объяснений, минута молчания слишком затянулась, а потом отец всё-таки нашёл в себе силы, чтобы ответить мне:

–Дочка, ты у нас уже взрослый человек, тебе решать свою судьбу. Через полгода ты получишь свой диплом и станешь полностью самостоятельным человеком, не зависящим от нас с матерью. Ты сама должна понимать, что такое любить человека из другой страны… Ты, вообще, сама себе представляешь, что это такое?

– Наверное, с трудом…– робко я ответила отцу.

– Если этот человек… – тут отец сделал паузу, потому что я не сказала, как зовут моего любимого.

– Ален его зовут, – наконец я осмелилась вслух перед отцом произнести его имя.

– Если этот человек, – продолжал мой отец, – Ален тоже тебя любит, то вы со временем должны быть вместе… Но "где" вместе? У нас в Союзе или в его стране? Он ведь не останется в нашей стране, он не за тем сюда приехал, чтобы получить профессию врача и остаться здесь, в Союзе… Естественно, он уедет обратно к себе на Родину. Что будет с тобой? А что будет с нами? Ты думала об этом?

– Папа, я об этом совсем не думала, я просто его люблю и ни о чём другом не думаю…

– А надо думать, дочка… Всегда надо думать о том, что тебя в будущем ожидает.

Я не знала, что сказать отцу в ответ, а он продолжал мучить меня своими вопросами и своими же ответами:

– Если так случится, что твои с ним чувства будут взаимны, тогда вы свяжите свои судьбы… Что тогда? Пойми, это другая страна, очень далёкая от нас страна. Туда можно уехать и никогда больше

не вернуться. Здесь всё имеет значение – и политика, и международные отношения… Я не переживу, если ты туда навсегда уедешь…

– Я ни о каком будущем даже говорить не буду, потому что это Я его люблю, а он любит меня или нет, я не знаю…

– О-о-о-о-чень интересно! И что ты будешь делать дальше? – не скрывая свою досаду, отец, как следователь, продолжал мучительный для меня "допрос".

– Я послезавтра улетаю в Краснодар, – затаив дыхание, тихо в полголоса сказала я отцу.

– Хорошо, что сообразила на завтра не брать билет и не омрачать наш семейный праздник. Надеюсь, ты помнишь, какой у нас завтра день?

– Конечно, помню… Вот поэтому я и улетаю послезавтра, – как будто оправдываясь, ответила я отцу.

А «завтра» было 21 января – день рождения первого ребёнка в нашей семье. Год тому назад у Валентина и Светланы родился сын Женька, значит, мой племянник.

Отлично помню, как ровно год назад, когда я также приехала к родителям на каникулы, мы каждый день ждали из Куйбышева телеграмму от Валентина с радостным для всех нас известием о рождении сына или дочери.

Естественно, что наш отец очень хотел мальчика, чтобы продолжался наш род и фамилия наших дедов и прадедов. Помню, как я прыгала от радости, как маленькая девчонка, бегала по квартире и кричала: «У нас маленький родился, у нас маленький родился…»

Не знали мы в тот зимний январский вечер, который принес нам радостное известие, какое трагическое событие произойдёт в нашей семье в этот же самый день, только 20 лет спустя. В истории моей семьи этот день был одним из самых светлых и счастливых, а потом он стал самым «чёрным » днём в моей семье.

Но тогда мы об этом не ведали, мы были счастливы и готовились на следующий день отметить первый год рождения нашего малыша.

Я не хотела огорчать своих родителей, поэтому день рождения своего маленького племянника решила отметить в кругу семьи, а потом улететь в Краснодар.

Я видела, для отца был неприятным и тяжёлым наш разговор, и он старался его поскорее закончить.

Я думала, он в ответ возмутится, рассердится, повысит свой голос, как обычно бывало во время наших с ним редких, но всё же имевшихся разногласий, "разборок" и выяснений отношений между "отцами и детьми", но ничего подобного не произошло, наоборот, отец как-то быстро сник и расстроился.

Он немного помолчал, не зная, что сказать, а потом добавил:

– Но у тебя билеты на самолёт только через неделю…

– Я их вчера поменяла… к счастью, были свободные места …

– К какому счастью? – продолжал удивляться отец.

–Папа, пойми, я здесь не живу, а просто су-щест-ву-ю… Я не могу без него, меня ничего не радует, и ничего здесь не держит. Я всё для себя уже решила, и не надо меня отговаривать. Менять ничего не собираюсь.

–Тебе виднее… Только после не пожалей о том, что решения принимала не трезвым умом, а чувствами и эмоциями, – потом отец о чём-то подумал и спросил:

– У тебя когда послезавтра рейс до Краснодара? Я отвезу тебя на машине в аэропорт.

– Кажется, где-то около 2-х часов дня, – с облегчение ответила я, понимая, что самый трудный разговор с отцом теперь уже позади. На душе стало немного легче, словно гора с плеч свалилась. Больше эту тему мы с отцом в тот вечер не затрагивали.

В тот вечер у нас дома было непривычно тихо и как-то пусто, никто ни с кем не разговаривал. Скорее всего, отец передал матери наш с ним безрадостный разговор, и та, как и отец, пребывала в шоке и в некотором замешательстве, которое выразилось в том, что она внезапно прекратила свои приготовления на кухне на завтра по случаю нашего семейного торжества.

Каждый занимался своим делом, и это "своё дело" заключалось в молчаливом сидении или лежании на диване с потухшим взором и с мрачными мыслями в голове (это было положение отца), или в стоянии у окна в спальне и рассматривании едва видимых на море кораблей, глиссеров и катеров – этим занималась я.

Мать тоже молча стояла у окна на кухне, бездумно и бесцельно рассматривая на противоположном склоне холма деревья, сады и дома, разбросанные в каком-то своём порядке, не понятном как для архитектора, так и для простого обывателя, не обременённого какими-то особыми знаниями в области градостроения.

Не знаю, уж когда, но мама всё же приготовила и шашлыки и наши любимые пирожки с картошкой. Видно, в своём созерцании кораблей на синей глади моря я так глубоко ушла в свои мрачные мысли, что не видела и не слышала, что у нас творилось и создавалось из продуктов на кухне.

Последовавшая за этим ночь тоже была неспокойной.

Когда я приезжала домой на каникулы, то всегда спала на диване на нашей застеклённой лоджии, оборудованной отцом под нормальную комнату.

На лоджии стояли кроме дивана 2 стула и бабушкина немецкая ножная швейная машинка "Зингер", которой в обед исполнилось бы 100 лет, но она выглядела, как новенькая, и ещё здорово работала – "строчила", как пулемёт "максим".

У нас была 2-х комнатная квартира, состоящая из 2-х смежных комнат. Мою лоджию от родительской спальной комнаты отделяла как раз смежная комната, которая у нас считалась гостиной, и в которой мы принимали своих гостей, в основном, папиных друзей, семью Пеговых из Кудепсты.

Я почти всю ночь не спала, меня обуревали разные мысли – и хорошие, и плохие, и очень плохие. Как я ни старалась заснуть, сон ко мне не шёл…

Не только мне не спалось в ту ночь – несколько раз я слышала, как отец выходил из спальной комнаты и шёл на кухню, потом я слышала звук открываемых им пластиковых пузырьков с лекарствами от сердца. Я поняла, что от нашего с ним вечернего нелицеприятного разговора у отца снова начались проблемы с сердцем – аритмия. Ему исполнилось только 54 года 20 дней тому назад. Первое января в нашей семье был всегда двойным праздником.

Хоть мой отец и был относительно ещё молодым мужчиной, но война и серьёзные ранения на войне, а затем послевоенная жизнь, такая же нелёгкая, как и у всех людей нашей страны, семейные неурядицы и развод в конечном итоге – не лучшие предпосылки и условия для сохранения здоровья и крепкого сердца, познавшего аритмию, тахикардию и прочие сердечные недуги.

Когда отец во 2-й и 3-й раз просыпался (а возможно, он, как и я, в ту ночь тоже не спал) и шёл на кухню, я уже слышала другой звук открываемых и доставаемых лекарств – это были таблетки от давления, и они были запакованы в шуршащую фольгу.

Потом слышался звук поднимаемого металлического чайника с зеркальной ребристой поверхностью, звон стеклянного стакана, звук перетекающей жидкости из одной ёмкости в другую. Потом тишина – это отец запивал таблетки от повышенного давления, снова звук от соприкосновения дна чайника с газовой плитой и шаги отца обратно в спальную комнату.

Я лежала и чувствовала угрызения совести от того, что причинила отцу лишнюю сердечную боль, как в прямом так и в переносном смысле. Нам его надо было бы беречь, а я его расстраивала событиями своей жизни.

Возможно, лучше было бы ничего не рассказывать, а просто раньше уехать, ничего не объяснив, или сославшись на то, что есть какие-то неотложные дела, связанные с предстоящей подготовкой к государственным экзаменам. И это звучало бы правдиво, понятно и объяснимо…

Но я считало такое "развитие" событий неприемлемым и жестоким по отношению к отцу. Я ему полностью доверяла, как самому близкому человеку, поэтому старалась ничего не утаивать и не скрывать от него, а говорить правду и по существу.

Утром 21 января мы отправили Валентину и Светлане поздравительную телеграмму, а днём сам Валентин заказал по телефону междугородний разговор из Куйбышева. Мы услышали счастливые и радостные голоса наших родных людей, и откуда-то из пространства их квартиры слышался нечётко, но всё-таки узнаваемо детский голосок – это подавал свои восторженные крики и возгласы по случаю дня рождения сам виновник семейного торжества.

День рождения первого внука и первого для меня племянника прошёл довольно весело и вкусно-"equal to the occasion" (на должной высоте), – так бы сказали англичане.

К сожалению, тот день, когда в нашей семье был праздник, был траурным днём в истории нашей страны, ведь в тот зимний январский день, 21 -го числа, умер наш вождь – великий Ленин. По радио и на всех каналах по телевидению шли передачи, посвященные этой дате и освещавшие события, связанные со смертью вождя и лидера Коммунистической партии.

Наконец наступил день моего преждевременного отъезда, вернее, "бегства", из отчего дома.

Мы ехали с отцом в аэропорт по красивой местности, но погруженная в свои печальные мысли, я не замечала красоту окружающей нас природы и дороги.

С одной стороны дороги мелькали дома, высокие пальмы с большими, красиво изрезанными листьями, похожими на человеческую ладонь с растопыренными пальцами, а также стройные и грустные кипарисы, "кладбищенские" деревья.

Я недавно узнала от греческого гида, который вёл нашу туристическую экскурсию по Афинам и по Акрополю, что ещё в древние времена в Греции кипарисы высаживались греками по границам мест захоронения своих усопших, со временем эти стройные деревья образовывали естественный высокий "живой" забор-заграждение.

А с другой стороны дороги сверкала на солнце бесконечная синяя гладь моря. С незапамятных времён, с момента появления на планете, оно накатывает свои волны на берег – то миролюбиво журчит в тихую безветренную погоду, облизывая пляжный песок и прибрежную гальку, то в штормовые дни угрожающе клокочет. Оно ревёт и стонет, смывая не только песок и гальку – первое, что попадается на пути у разъярённых сине-свинцовых волн, но и всё, что раньше находилось на недоступном для волн расстоянии.

Хотя я по своей натуре – спокойный и миролюбивый человек, но именно в такие минуты "гнева" и "волнений" мне больше всего нравилось море.

Именно в такие штормовые дни я со своей подругой Валечкой Петропавловской, с которой жила в одном "учительском" доме (специально построенный для учителей школ г.Сочи) на Мамайке (есть такой район в Сочи) и училась в одной английской школе, бегали к бушевавшему морю, стояли на высоком крутом обрыве в нескольких метрах от пробитого сквозь скалу тоннеля, по которому с короткими интервалами проходили пассажирские поезда и грузовые составы то в сторону Сочи, то в сторону Туапсе.

Мы любовались гневом ревущего моря, которое было очень грозным в те часы и минуты, но, стоя на высоком обрыве, мы с подругой не ощущали этой угрозы – быть сбитыми с ног, потом подхваченными пенящейся и бурлящей волной и унесёнными в открытое морское пространство…

В такие минуты мы ощущали неописуемые чувства радости и вселенского страха перед такой демонстрацией природных явлений. Всеми клеточками организма чувствовалось это торжество природы над нами, "человеками".

Когда наступали сумерки, и темнело, мы с Валей возвращались домой, но каким-то странным образом разбушевавшаяся морская стихия ещё долго в нашей душе оставляла ощущения волнения и тревоги, которые постепенно исчезали по мере успокоения морской стихии.

Я немного отошла от канвы повествования, но люди, влюблённые, как и я, в море, поймут меня и мою слабость ко всему, что связано с морем…

Но в тот день, когда мой отец вёз меня в аэропорт, сине-голубая гладь моря была спокойной, и созерцание такого морского покоя немного притупляло моё предчувствие и ощущение беды и чего-то непоправимого…

Мы как-то тяжело и грустно простились с отцом в тот раз, без обычных "пока-пока" и "до встречи".

Когда мы с отцом пошли в здание аэропорта, я сразу же пошла прямо к стойке регистрации своего рейса, а потом, обернувшись на своего провожающего (в тот раз был только один отец), как это было всегда, я направилась в зал вылета.

Мне больно было видеть грустное и печальное лицо моего отца, потому что я чувствовала свою вину за изменившееся в худшую сторону настроение отца и последовавшее за этим ухудшение состояния его здоровья.

Я немного успокоилась за те 2 недели, пока была дома – всё-таки домашняя обстановка, близость родных людей и сами стены отчего дома давали какое-то расслабление и временное успокоение на душе.

Но чем ближе становился момент отлёта из Сочи и возвращение в Краснодар, тем тревожнее и тревожнее становилось на душе и на сердце. Моё предвидение уже к тому моменту "всё" знало и постепенно готовило меня к печальным событиям, которые не замедлили сказаться в моей жизни всего лишь через несколько часов.

На самолёте мы летели 45 минут, но эти несколько минут полёта мне показались вечностью.

Эти 45 минут стали для меня тем рубежом, который отделял мою прежнюю обычную жизнь с её радостями и огорчениями от той, которую я впоследствии назову "жизнью в небытии". Эти минуты стали той разделительной "демаркационной" линией, которая разделила мою жизнь на "до" и "после"…

ГЛАВА 7. УХОД ИЗ ЖИЗНИ, КАК ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ СТРАДАНИЙ

Вот и дошла я в ретроспективе своих воспоминаний до того дня и момента, которые стали самым чёрным и трагическим временем в моей жизни, если не считать потом, в будущем, 2-е смерти дорогих и близких мне людей – брата Валентина и папы.

Два дня тому назад я написала эти последние строчки и остановилась…

Я поняла, что внутренне и душевно ещё не готова вспоминать события тех тяжёлых для меня дней.

Я решила дать себе небольшой перерыв во времени, чтобы собраться с мыслями, а самое главное – подготовить своё больное и измотанное сердце к восприятиям и проживанию мною вновь того горя и той маленькой духовной "смерти", через которую я прошла 35 лет и 8 месяцев тому назад.

Хотя и прошёл такой большой период жизни, но мне до сих пор больно, тяжело и невыносимо вспоминать тот день, словно в моём сердце, прооперированном временем по зашиванию разорванных тканей сердца 35 лет назад, опять разошлись швы, и рана снова стала кровоточащей…

Столько уж лет прошло, а я живу с той же душевной болью в сердце.

Невыносимо томительно и долго тянулись 45 минут полёта. Казалось, за это время можно было долететь до Северного или до Южного полюса.

Когда я услышала по бортовому микрофону долгожданную просьбу стюардессы пристегнуть ремни, я поняла, сейчас мы приземлимся. Через 40, в лучшем случае, через 30 минут, я получу свои вещи, сданные в багажное отделение самолёта, минут 50-60 уйдёт на поездку автобусом от аэропорта до нашего общежития, потом я брошу свои вещи в комнате и поеду к Алену, на это уйдёт ещё 1.5 часа.

Итого, как подсчитала я, через каких-то 3 часа я увижу Алена. При этой мысли об Алене всё во мне затрепетало, наступило такое душевное волнение, с которым трудно было справиться. Казалось, вот сейчас увижу его, и всё пройдёт.

Уже не видела я, как приземлился наш самолёт, не помнила, как получала свой багаж, как ехала на такси. Хотелось побыстрее увидеть любимое лицо Алена, вот поэтому я (хоть и бедная, как принято считать у нас, студентка) позволила себе взять такси из аэропорта. Перед глазами всплывали картинки будущей встречи с Аленом.

Я уже представила его на пороге их комнаты, когда я постучу им в дверь. Он сначала удивится, неожиданно увидев меня, затем смутится, а потом засияют его черные глаза, и появится милая, любимая до боли, улыбка на его губах, и всё его лицо озарится от счастья встречи со мной.

Не знала я, что удары судьбы так скоро обрушатся на меня, стоит всего лишь взять ключ от нашей комнаты на вахте, подняться на 3-й этаж, открыть ключом дверь и войти в комнату…

Вот я сейчас думаю, что какие-то мелочи, иногда просто пустяки, могут резко и бесповоротно изменить судьбу человека, сломать ему жизнь, и потом уже нельзя будет что-либо изменить и исправить.

Я думаю, если бы я сразу оставила свои вещи прямо у порога комнаты и уехала к Алену, возможно, жизнь моя и его сложились бы совсем по-другому или не так болезненно, чуть ни трагически.

Но история не терпит сослагательного наклонения. Случилось то, что случилось.

Я тогда сделала всё же те свои "роковые" 5-6 шагов в сторону моей кровати…

Эти шаги и стали первыми шагами навстречу моей жизненной трагедии.

На белом покрывале, которым была застелена моя кровать, одиноко лежал запечатанный конверт. Почерк, которым был написан адрес нашего общежития, был мне незнаком… но сердце моё уже замерло, как в смертельном испуге – обычно такой неровный и корявый почерк бывает у иностранцев.

« Неужели это письмо от Алена?» – безумная мысль пронеслась у меня в голове. «Зачем письмо? Почему письмо? Зачем и что надо мне писать? Он же может мне и без письма сказать… при встрече!»

В моей голове пчелиным растревоженным роем пронеслись всевозможные мысли и вопросы…

Дрожа от нервного стресса, я осторожно взяла трясущимися руками тот конверт. Не только руки, но и всё моё тело дрожало, как последний осенний листик на ветке – ещё один порыв ветра, и его оторвёт от родимой веточки и навсегда унесёт в некуда. Вот так внекуда душа моя улетела при прикосновении к тому конверту.

Я его держала в своих руках с таким страхом и ужасом, как будто оттуда, из конверта, вместе с письмом сейчас выползет маленькая смертельно-ядовитая змея, или у меня на ладони появится ядовитый порошок.

На конверте не было почтового штампа, меня это тогда насторожило… Был лишь указан адрес нашего общежития, номер комнаты и моя фамилия.

Первое, о чём я тогда подумала, как такой конверт мог попасть на мою кровать в комнату, закрытую на ключ.

С трудом дыша и еле двигая пальцами (они не слушались меня, были как парализованы), я всё же разорвала конверт и вынула из него 2 листика, вырванные из тетрадки в клеточку. Дрожь в руках и в теле, слёзы, застилающие мои глаза, не давали мне разобрать буквы и слова – всё расплывалось и виделось, как сквозь туманную завесу.

Я сейчас помню только первых два слова и восклицательный знак: "Милая Оленька!" Я поняла, что всё кончено.

Я читала слова, предложения, но не понимала их смысла, я видела русские буквы и русские слова, но письмо как будто было написано на чужом языке. Я несколько раз перечитывала письмо, но не понимала его смысла. Я только поняла, что оно от Алена.

Но я ТОГДА не знала всей правды, мне не суждено было узнать её тогда. Лишь спустя 35 лет, уже в следующем веке, мне стала доступна вся правда о том коварном замысле, от которого так жестоко пострадали мы оба, я и Ален.

История, подобная шекспировской трагедии "Отелло", разыгрывалась не на сцене Краснодарского драматического театра, а в моей личной судьбе.

Я продолжала читать и перечитывать письмо, не понимая содержания. От моих слёз письмо превратилось в мокрую тряпку с расползающимися во все стороны чернильными подтёками.

Почему "надо расстаться"? Почему "так надо"? Я читала и не понимала.

Только через какое-то время до меня стал доходить смысл полученного письма.

Я понимала, что Ален был влюблён в меня, и чем дальше продолжались наши отношения, тем сильнее это сближало нас, и тем больнее была бы наша разлука.

Я понимала, что для него в то время главным была учёба, ради которой его страна направила в Союз учиться. Он свою жизнь в будущем видел не только в медицине, но и в большой политике, а для таких людей семья и личная жизнь уходили на задний план.

Не зря же в самый первый день нашего знакомства с ним он напомнил мне Артура, героя романа "Овод". Чуть ближе узнав Алена, я утвердилась в своём первом впечатлении о нём. Когда, после знакомства на вечере в субботу, мы в понедельник с Ириной встретились на занятиях в университете, я сказала ей, что Ален своей одержимостью и мыслями о борьбе ливанского народа за независимость напоминает мне Овода, только ливанского Овода, живущего не в 19-м, а в 20-м веке.

Когда мысль о том, что между нами всё закончено, и я его больше ни-ког-да не увижу, наконец-то дошла до моего понимания, всё перед моими глазами стало растекаться, терять свои привычные формы и очертания и куда-то уплывать. Все предметы в нашей комнате и всё, что до этого имело какой-то цвет, превратилось в сплошную серую бесформенную массу… Мне казалось, что на какое-то время я просто перестала существовать. Я сама, как все предметы в комнате, растворилась в этом комнатном пространстве и исчезла.

В те минуты я была похожа на осуждённого, которому только что был вынесен и зачитан смертельный приговор.

Я уже не могла сдерживать свои слёзы, которые текли по щекам, по лицу, капали на письмо и на руки, державшие его. Я чувствовала уже влажность своей одежды, которая впитывала в себя эти потоки слёз. Я не думала, что так много слёз пролью по утраченной любви, но это было только начало моих страданий…

Я плакала, плакала и плакала. Помню до сих пор, как я повторяла одну и ту же фразу: "Почему?… Почему?… Почему?" Иногда эта фраза сменялась другим вопросом: "За что?… За что?… За что?" Ни на тот, ни на другой вопрос я не находила ответа.

Я проплакала весь вечер и ночь. Так, не раздеваясь, только сняв с себя верхнюю одежду, я лежала на кровати в течение 2-х суток, поджав под себя озябшие ноги и свернувшись в положении человеческого зародыша. Мне не хотелось ни есть, ни пить, ни двигаться, ни шевелиться…

Я потеряла ощущение во времени и в пространстве.

Я не различала, когда наступало утро, когда наступал день, а когда вечер. Тогда на дворе стояли морозные и пасмурные дни, и тусклый утренний свет ничем не отличался от вечернего. Только ночь я угадывала по безголосой, почти могильной, тишине в нашем коридоре. Я больше не рыдала, а только беззвучно плакала, потому что не было сил, и только повторяла один и тот же вопрос: "Почему?"

Я худела и таяла с каждым днём. Если говорят, что человеческий организм на 80% состоит из воды, то содержащаяся в моём организме вода медленно выходила из меня вместе с потоком проливаемых слёз. За ту неделю я похудела на 4 кг.

На 3-и сутки я попыталась встать с кровати. Оказалось, что я не могу стоять – ноги подкашивались и не слушались меня. Чтобы не упасть, я взялась руками за тумбочку, стоящую между двумя кроватями, над которой висело на стене наше общее комнатное зеркало. То, что я увидела в зеркале, ужаснуло меня – было какое-то инстинктивное желание обернуться назад и посмотреть, кто стоит за моей спиной, и чьё лицо отражается в зеркале… но я тут же поняла, в комнате никого нет кроме меня, и то существо, чьё лицо отразилось в зеркале, это я.

То, что я увидела, трудно было назвать лицом. Это была опухшая масса человеческого лица, где вместо глазниц находились красные, воспаленные и опухшие участки лица, сквозь которые просматривались человеческие глаза. Такого мне не доводилось видеть даже в фильмах ужаса. Тут в моей голове на секунду появилась спасительная мысль, а вдруг это какая-то ошибка с письмом – это письмо писал не Ален, и вдруг он приедет ко мне… что тогда? Какое чудовище он увидит!

К сожалению, эта надежда продержалась в моём сознании недолго. Я понимала, что это не какой-нибудь розыгрыш или чья-либо жестокая шутка, а реальная действительность, с которой мне придётся смириться и дальше жить. Боже! Как я ошибалась!

Рано или поздно, в силу безысходных жизненных обстоятельств, люди иногда приходят к мысли о самоубийстве.

Тогда мне было ТАК плохо и тяжело, что легче и проще уйти из жизни, чем продолжать жить, когда смысл жизни потерян. Эта мысль о самоубийстве всё отчётливее и отчётливее в моём сознании приобретала свою реальную форму осуществления. Я стала думать, как легче и безболезненно уйти из жизни.

Я тогда побывала мысленно в "шкуре" самоубийцы. Я поняла, ЧТО движет его к такому поступку, и сейчас прихожу к выводу – было бы меньше случаев самоубийства, если бы в тот тяжёлый момент рядом с такими людьми, отчаявшимися в жизни и готовыми свершить суицид, был кто-то рядом из близких людей.

Первой, кто мог приехать после каникул, была Алёна, но до её приезда оставалось 4 или 5 дней. Я тогда приняла окончательное для себя решение – уйти из жизни. Меня никто и ничто в этой жизни не удерживало, мне казалось, что больше нет ничего в моей жизни, ради чего стоило жить.

У меня где-то в аптечке находилась начатая упаковка "Димедрола", который я иногда принимала от бессонницы. Также мне припомнилось, что у Алёны тоже есть такие лекарства, как "Седуксен". Вот я решила у неё их позаимствовать, но до этого мне надо было сначала привести себя в нормальный вид, что было сделать очень трудно.

Хотя я дала себе слово больше не плакать, но слёзы сами наворачивались на глаза, и я продолжала плакать, но уже тихо и почти беззвучно.

Через 2-3 дня красная опухлость моего лица сошла, и я напоминала собой белое привидение. Я старалась по возможности не подходить или не проходить мимо нашего зеркала, но когда я стала у Алёны искать лекарства для осуществления своего задуманного плана безболезненного ухода из жизни, мне всё же пришлось столкнуться с собственным изображением в зеркале.

Я во второй раз увидела своё лицо. Оно было бледное, виднелись тёмные круги под воспаленными глазами, которые стали унылыми и серыми, как небо в пасмурную или ненастную погоду.

На меня жалко было смотреть – так сильно я отличалась от той счастливой, сияющей, полной надежд, планов и ожиданий девчонки, которая еще совсем недавно была, как ей казалось, самым счастливым существом на земле.

Бледность моего осунувшегося лица говорила о том, что силы мои на исходе. Казалось, жизнь вытекает из меня по капле со слезами, как выходит жизнь с каждой каплей крови из раны смертельно раненного животного.

Временами опять на меня находило какое-то затмение – я хотела вспомнить лицо Алена, но совсем не помнила его лица. Иногда я "видела" его лицо, но оно выходило из мрака и из темноты ночи, как из тумана, после очередного принятия снотворного.

Я стала осуществлять свой план. Я обнаружила в аптечках своих девочек достаточно лекарств, чтобы не только за один раз отправить себя в вечный сон, но и в оставшиеся дни до моего "ухода" пить на ночь снотворное, чтобы поскорее уснуть и не мучиться по ночам до часа "Х".

Этот час "Х" я назначила себе на утро того дня, когда должна была, по моим подсчетам, приехать из Туапсе Алёнка. Я хотела утром натощак выпить все собранные в один флакончик снотворные таблетки, чтобы мой желудок поскорее с ними мог справиться.

Я не хотела (хотя в тот момент мне уже было безразлично), чтобы моё безжизненное тело долго находилось в пустой комнате. Мне оставалось ждать каких-то 2 дня.

Иногда у меня появлялась мысль поехать к Алену и узнать от него самого, ЧТО случилось, после чего нам потребовалось расстаться, но я понимала, что эта мысль неосуществима, и я никогда не поеду к нему.

Временами, особенно по ночам, когда я пыталась уснуть, мне мерещились его шаги у нашей двери или его голос… Случаи галлюцинации пугали и одновременно радовали меня – это была для меня единственная возможность услышать "живой" голос любимого человека.

Мне хотелось ещё раз перед своим "уходом" увидеть его лицо, но увидеть его я могла только лишь во сне. Сон в те дни для меня был и временным избавлением от мук. Казалось, что только во сне можно было спрятаться от мучительных мыслей и от осознания того, что случилось, но каждый раз сон не шёл, и тут приходили на помощь снотворные таблетки.

Наступил последний вечер в моей жизни. Я была удивительно спокойна, ведь я сама приняла такое решение.

Уход из жизни мне представлялся единственным способом избавления от душевных мук и страданий, которые казались мне страшнее любых физических болей, от которых можно было избавиться с помощью обезболивающих лекарств или инъекций.

От душевных страданий можно было уйти только таким путём.

Душевные страдания настолько подкосили мои силы, что простые движения, как освобождение таблеток "Димедрола" от бумажной упаковки, становились для меня непреодолимым препятствием на пути к задуманному. Я с большим трудом собрала таблетки в стеклянный флакончик, а остальные, не распакованные таблетки "Седуксена", оставила на утро, на час "Х", надеясь, что к утру немного сил прибавится.

Вот сейчас, вспоминая то состояние, в котором я тогда пребывала, я прихожу к мысли: даже если бы у меня хватило смелости, у меня, наверное, не было бы сил совершить тот непоправимый шаг – так я была измучена, измотана и истерзана…

Но так уж случилось, что нарушенные планы одних людей разрушают планы других, а иногда, как это было в моём случае, спасают человека от смерти.

Вдруг в коридоре у двери нашей комнаты послышались чьи-то шаги, потом звук от поставленного на пол чемодана и голоса: "Привет!" – "С приездом!" … и стук в дверь.

Мне пришлось с большим трудом вылезти из своей кровати (как медведь после своей зимней спячки из берлоги) и направиться к двери. Я так долго добиралась до ключа на столе, что стуки в дверь, сначала редкие и тихие, стали громкими, частыми и нетерпеливыми. Вспомнив, что я решила не закрывать изнутри нашу комнату, а оставить её открытой, я, как мне казалось, крикнула: "От-кры-то…", но вместо крика получился какой-то шепот. Чтобы меня услышали за дверью, пришлось собрать все оставшиеся силы и громко сказать: "От-кры-т-о-о-о…"

И тут на пороге появилась Алёна. Боже! Как я была ей рада!

Встревоженная и испуганная моей худобой и мертвенной бледностью моего осунувшегося лица, Алёна, оставив свои вещи прямо у порога, бросилась навстречу мне. И я снова зарыдала, как в первый раз, когда распечатала конверт и прочитала письмо. Снова боль, обида и отчаяние разрывали мне сердце, от рыданий я не могла ни слова произнести.

Алёна только повторяла: "Что случилось, Оля? Что случилось?"

В ответ я протянула ей письмо Алена, которое с трудом напоминало прежний листок бумаги – так он был измят, размыт и пропитан моими слезами и больше походил на старинный документ, долго пролежавший в тайнике.

Алёна прочитала письмо и, вместо того чтобы успокоить меня, тоже заплакала – без слёз невозможно было читать то письмо печали и разлуки.

Обняв меня за плечи, Алёна, хоть и плакала сама, всё же пыталась успокоить меня, но ей не очень удавалось это сделать.

От Алёниных глаз, думаю, не ускользнул стеклянный флакончик с таблетками на стуле у кровати, а также стакан с водой для того, чтобы запить те лекарства. Она сразу поняла, что я задумала недоброе, но вида не подала. Даже не помню, как, куда и когда исчезли со стула все мои "приготовления" к смерти.

Я очень благодарна своей подруге. Если бы не Алёна, меня сейчас не было бы в живых. Я думаю, что она догадалась, что её неожиданный приезд на один день раньше спас мою жизнь. Тот день можно считать вторым днём моего рождения.

Алёна только догадывалась, но не знала, насколько серьёзным было моё решение. Я видела, как в последующие дни до возвращения наших девочек, когда мы с ней были вдвоём, она старалась не оставлять меня одну в комнате, ведь выпить 10 таблеток и запить стаканом воды можно за 1-2 минуты.

Она выходила на кухню поставить чайник или приготовить нам яичницу, только когда кто-нибудь из соседних комнат к нам заскакивал за чем-нибудь – за спичками, за солью или за сахаром.

Когда мы оставались с ней вдвоём, мы пытались понять, ‘что всё же произошло.

– Олюня, надо дождаться Тамару. Вот она прилетит, и тогда всё прояснится. Мы же с тобой вместе уезжали, а что потом произошло, мы не знаем. Может быть, здесь какая-нибудь ошибка, – как могла, успокаивала меня подруга.

– Какая ошибка! Всё кончено! Только почему так жестоко, внезапно, неожиданно? Что я ему такое сделала? Разве я заслужила такой участи? Ведь всё было прекрасно… Я видела, какой он радостный и счастливый, когда мы вместе. Представь! Мы за 4 месяца ни разу не ссорились, даже никаких размолвок не было. Письмо это, как гром среди ясного неба.

– Мне не даёт покоя Светка… Ещё т-а-а-а девица… Не зря же о ней идёт худая молва, – сделала, как всегда, свои верные предположения Алёна.

– Да… да… Ведь в день нашего отъезда она приходила к нашей Томе, – вспомнила я.

– У них с Томой тогда тоже сессия закончилась… Зачем ей надо было приходить к нам? – удивлялась Алёна.

– Д-а-а-а… Я давно стала замечать её интерес, проявляемый к Алену. Она часто, разговаривая с Томой, прислушивалась к нашему с Аленом разговору, иногда даже встревала в нашу беседу…

– Да, я помню… Я ей сама несколько раз делала замечания по этому поводу…и Тома тоже…

– Алёна, я думаю, что без Светки дело здесь не обошлось, – наконец я стала догадываться о том, как могли разворачиваться события после нашего отъезда.

– Оля, ты помнишь, она как раз была у нас в тот последний вечер, когда вы договаривались с Аленом о том, когда и во сколько он приедет тебя провожать?

– А вдруг Ален всё же приезжал?… Просто опоздал, как ты тогда мне в самолете сказала… и застал Свету у нас в комнате… Теперь всё становится понятно…

–Постой, Оль, не спеши с выводами! Не опережай события! Это только наши с тобой предположения, что они могли встретиться, – опять старалась успокоить меня и смягчить удар от вырисовывающихся правдивых предположений.

– Если это так, то ничего хорошего меня не ждёт, – я знала, о чём говорила.

К тому времени натура этой местной красавицы мне стала постепенно раскрываться. Она была бы не она, если бы в тот вечер, столкнувшись с Аленом в нашем общежитии без меня, не воспользовалась бы случаем для очередной интрижки.

Она обожала (мёдом не корми) сложные переплетения и перипетии любовных интриг и любовных "треугольников" с их неожиданными и непредсказуемыми поворотами, крайностями и ударами, при условии, что эти удары предназначались не для неё, любимой, а для других смертных....

– Оля, прекрати… не переживай! Я догадываюсь, о чём ты сейчас подумала, – не унималась подруга. – Но Ален не тот человек, чтобы попасться на её удочку. Насколько я успела его узнать, он порядочный человек, из хорошей семьи, у него есть свои моральные принципы и нравственные устои… Он бы не "повёлся" на эту красивую пустышку.

– Алёна, он же – мужчина, а красота, как и любовь, побеждает всё и всех… Мне тоже не хочется в это верить… Но ведь уже случилось, что случилось… Я одного не могу понять, как письмо в конверте без почтового штампа оказалось здесь, у нас в комнате.

– Возможно, Ален приезжал сюда сам ещё раз и оставил этот конверт с письмом на 1-м этаже в ячейке на букву "Ш", где у нас почта раскладывается.

– Алёна! – тут же я прервала подругу, – ты слышишь, о чём я тебе говорю? Как оно попало к нам, в нашу комнату, закрытую на ключ, сданный потом на вахту? Какая почта? Какой 1-й этаж?

– Я не поняла… Этот конверт, что, находился в нашей комнате??? – наконец Алёна тоже начинала недоумевать, каким ветром занесло то роковое письмо в нашу комнату. – Как же оно могло попасть в нашу закрытую комнату?

– Не просто «попасть» в комнату – его можно было подсунуть в щель на полу под дверью, а оно лежало на покрывале на моей кровати. Где дверь – а где моя кровать? Каким образом оно попала сюда? Не через стену же? Не через закрытую же форточку?

– Чер-тов-щи-на какая-то, – медленно и по слогам произнесла Алёна.– Ничего не остаётся, как дождаться приезда Тамары. Может, она всё нам прояснит, и тогда не останется тайн и загадок.

– Может, Ален решился написать такое письмо, привезти его сюда и передать мне через Тому, зная, что мы с тобой улетели, чтобы не встречаться лицом к лицу со мной и не выяснять причин закончившейся любви?

Нам ничего не оставалось с Алёной делать, как ждать.

И физические и душевные силы мои были на пределе. Ожидание Тамариного приезда было невыносимым, надо было ещё сутки подождать… и тогда… А что тогда? Что могло ещё проясниться?

Мы с Алёной, как детективы, разобрали поминутно в хронологическом порядке предположительные события последнего дня, только детали и нюансы оставались неизвестны. С приездом Томы ещё оставалась слабая, но всё же, надежда на то, что произошла какая-то зловещая ошибка или недоразумение. Может, шутка такая или всё же розыгрыш? Если бы не первая строчка в письме "Милая Оленька!", я бы подумала, что письмо по ошибке попало не тому адресату, но слово "Оленька" не оставляло мне ни единого шанса на надежду.

Наконец наше мучительное ожидание закончилось громким и нетерпеливым стуком в дверь и знакомым Томиным голосом: "Девчонки! Открывайте! Это Я!"

Как только Тамара со своими вещами вошла в комнату, две пары наших с Алёной глаз впились в её лицо с вопросом и мольбой поведать, что случилось. Тамара при первом взгляде на меня и на мою похудевшую фигуру всё поняла, как будто она ожидала увидеть меня именно в таком или в подобном состоянии и положении. Она не была удивлена, как Алёна, в первый раз увидев меня после каникул. Её вопрос не прозвучал вопросом, а как утверждение и подтверждение предполагаемого случившегося события.

Она не спросила, как Алёна: "Что случилось?". Она сказала: "Что-то случилось…?" В ответ на её слова я только заплакала, а Алёна протянула ей письмо от Алена.

– Я предполагала, что подобное может произойти, – нехотя произнесла Тома, раздеваясь и убирая свой чемодан и сумки, оставленные ею у двери.

Новая волна пережитого горя накатилась на меня, и я продолжала плакать, боясь спрашивать Тому о том, что произошло в наше отсутствие, при этом стараясь как можно дольше оттянуть минуту, когда я узнаю всю правду. Я боялась услышать ту правду, о которой уже догадывалась.

Алёна вместо меня, как мой адвокат, задавала Тамаре вопросы, потому что я этого сделать была уже не в силах.

–Тома, что произошло после нашего отъезда? Ален приезжал в тот день или нет? – начала свой допрос Алёна.

– Девочки, я расскажу всё, как было, но только это не весёлый для Оли будет рассказ. Да, Ален приехал в тот вечер, он немного опоздал. Он приехал минут через 20, как вы ушли. Вы помните, тогда ещё Светка ко мне приезжала. Я хотела уходить к Генке, и мне надо было закрывать комнату на ключ, но тут в дверь постучал кто-то, и этот "кто-то" оказался Ален.

–Так он всё же приезжал… – подтвердила я свои прежние догадки.

– Да, приезжал… Вижу, у Светки глазки загорелись недобрым огнём, она вся оживилась… Я хотела сказать прямо на пороге комнаты Алену о том, что он опоздал, и вы уехали. Я не хотела впускать его в комнату, где в это время находилась Светка.

– Но всё же его впустила, и он встретился со Светой, – за Тамару закончила фразу Алёна.

– Девчонки, а что мне оставалось делать? Неудобно было держать Алена в коридоре, когда Света уже пригласила его войти и тянула его за руки.

– А ты не понимала ситуацию? Запустила козла в огород…

– Но "козёл" здесь Светка, а не… Ален, – попыталась я сквозь свои всхлипывания заступиться за любимого.

– Да с самого начала было понятно, что не надо было разрешать этой "козе" пастись в нашем огороде, – продолжала Алёна. – Разве ты не видела, как она флиртовала и "строила глазки" Гене?

–Но я думала, Ален войдёт в комнату, я ему скажу, что вы уехали, и он уйдёт. Я не предполагала, что Светка к нам приехала уже с коробкой конфет и с бутылкой "Шампанского", чтобы, как она объяснила, отметить окончание зимней сессии.

–Что-то я не припомню, чтоб она раньше, до появления Алена в жизни Оли и в нашей комнате, приходила с конфетами и с вином отметить сессию. Может, кто-то другой помнит? – удивилась Алёна.

– Я тоже не помню… Так вот, мне надо было идти к Гене, я хотела закрыть комнату, но Света попросила меня оставить их ещё немного посидеть, поговорить, попить "Шампанское" и чай, а потом, когда я приду через полчаса закрыть комнату, они уйдут…

–Так они ушли вдвоём ? – превозмогая душевную боль, уточнила я у Тамары. – И что? Ничего нельзя было предпринять, чтобы они ушли в разное время? Задержала бы Свету на несколько минут под каким-нибудь предлогом после ухода Алена.

– Оля, прости, но моей вины здесь нет. Понимаешь, здесь всё было давно продумано до мелочей – не зря же Света уже приехала к нам с вином и с коробкой конфет. Даже если бы Ален не опоздал и приехал вовремя, вечер всё равно закончился бы так по сценарию Светки – ей ничего бы не стоило оставить его также в нашей комнате или увязаться с ним после вашего расставания, предложив ему проводить её до дома.

– Я думаю, что именно так всё бы и произошло. Светка – ещё т-а-а-а бестия, – подвела итог сказанному Алёна.

– И что Светка? – поинтересовалась я у Тамары.

– Больше Света ко мне не приходила, а потом и я улетела к себе домой. А как это письмо оказалось у нас, понятия не имею. Вы мне верите?

– В-е-е-е-рим, – ответили мы в унисон с Алёной.

– Ну, да… должно быть, так оно и было, – сделала своё очередное предположение Алёна, – осталось теперь только дождаться Светкиного прихода.

– Она больше сюда не придёт, она уже сделала своё грязное дело. Зачем ей теперь приходить? – я действительно думала так.

– Плохо, Оля, ты таких вертихвосток знаешь… Она придёт сюда обязательно лишь только для того, чтобы насладиться результатами своего "труда"…

– Своих козней, – уточнила я Светкины "труды".

Так, ничего нового от Томы мы не могли больше услышать – оставалось ждать прихода Светы.

В университете наступил первый день занятий после зимних каникул. Все мои девчонки пошли на учёбу, кроме меня.

Это был первый случай за все годы учёбы в университете, когда я без "уважительных" причин пропустила один день занятий.

Болезнь и физическая боль дают человеку основание взять у врача справку о временной нетрудоспособности, а душевная боль и страдания не были бы основанием для дачи медицинской справки о моей "неспособности" дальше жить.

После занятий, ближе к вечеру, к нам явилась та, кого мы так ждали.

Хотя Света и была "актриса", но не такой талантливой, чтобы сыграть роль человека, знающего о происшедших событиях, но не показывающего вида о том, что он знает.

Она на всех поочерёдно удивлённо посмотрела, как будто ожидая вопросы к своей персоне, но пока никаких вопросов к ней не последовало. Раньше, когда она входила к нам, а мы занимались каждый своим делом, она говорила: "Всем привет!" – но при этом никогда затем не спрашивала: "А что у вас тут случилось? – как спросила она на этот раз.

– Это тебя надо спросить, что у нас, а вернее, у Оли, случилось,– тут же парировала её вопрос наша Алёна.

– А в чём дело? Я ничего не знаю. А что у Оли случилось? – невинной овечкой прикинулась Света.

– Зачем тебе надо было влезать в отношения Оли и Алена? Тебе мало свободных мужчин и молодых людей? – продолжала свою атаку Алёна.

– Света, после того, как вы с Аленом ушли от нас, что дальше произошло? – на этот раз её спросила Тамара.

–А ничего не произошло. Я попросила его проводить меня домой… Здесь же совсем близко… И он, как истинный джентльмен, проводил меня…

– А затем? – на этот раз спросила Свету я. – Что затем?

– А я его больше не видела… А в чём, собственно, дело? Что у вас тут происходит или произошло?

Тома в нескольких словах рассказала ей о полученном мной письме от Алена, и Света тут же напустила на себя вид сострадающего человека и стала мне сопереживать, но чувствовалось, что её переживания неискренние, наигранные, как будто она на сцене играла роль из драмы Чехова или Островского.

Мои девчонки свои чувства сопереживания выражали по-другому – естественно, будто беда случилась у них самих или у близкого им человека.

Света сделала быстрое движение по направлению ко мне, обняла меня и прижала с себе, но меня её объятия словно душили и не давали дышать. Я тут же постаралась отстраниться от неё.

Как будто узнав о случившемся только от нас сейчас, она стала проявлять мне сочувствие совсем другими словами и советами, не так, как это делали мои девчонки.

– Забудь его! Стоит ли из-за такого человека нервы себе мотать и душу рвать! Он не достоин тебя. Как он мог так жестоко поступить с тобой, толком ничего не объяснив. Подлец он и мерзавец после этого…

– Света, тебя это не должно касаться, – прервала я поток её брани в адрес Алена.

Если бы я тогда знала, ещё как касались её наши отношения с Аленом.

– И ещё хочу тебе сказать, если ты скажешь хоть раз подобные слова об Алене, то пусть Тамара на меня не обижается, но ты больше сюда, в нашу комнату, приходить не будешь. Вы будете с Тамарой встречаться где угодно, на нейтральной территории, только не у нас.

"Шкурка" у Светы была непробиваемой, её ничем нельзя было пронять, и носителя этой "шкурки" ничем нельзя было обидеть. Но Света, однако, приняла мои слова к сведению и продолжала обвинять Алена во всех смертных грехах, но уже не применяя "тяжёлую артиллерию" к эпитетам и сравнениям, направленным в сторону Алена.

Это был, к счастью, последний раз, когда нас «осчастливило» своим визитом красивое, но коварное создание.

Что ж, "Яго" сделал своё злодеяние, и "Яго" удалился со сцены, только это была не театральная сцена – сценой была моя жизнь и судьба.

Впоследствии мне довелось ещё раза 2-3 встретить её в коридорах нашего университета, но мы проходили мимо, не здороваясь и делая вид, что друг друга не знаем.

Жаль, что всю правду о тех событиях января 1975 года я узнала лишь 35 лет спустя, когда уже ничего нельзя было изменить в наших с Аленом судьбах.

Первая волна горя ушла, я как будто была в оцепенении – не хотела ни о чём думать, не желала ничего делать, ни есть, ни пить, ни дышать. Я как будто заползла в скорлупу или под панцирь или скрылась за высоким забором, который возвели моя скорбь и горе.

Я лежала целыми днями на кровати, укрывшись покрывалом и уставившись в белую стенку воспаленными, не просыхающими от слёз глазами.

Раньше я лежала на своей кровати лицом к окну, чтобы утром и днём видеть сквозь оконные стёкла синее небо и солнце, а ночью – луну и звёзды, при этом каждый раз вспоминая Алена, его и мои слова на последнем свидании и мечтая о будущей нашей встрече.

Теперь всё было не так. Я лежала спиной к окну, чтобы не видеть ни белого света, ни синего неба, ни звёзд, при мерцании которых ещё совсем недавно мне так хорошо мечталось о любимом.

В последующие дни в нашей комнате надолго воцарилась тишина.

Мои девчонки мало говорили. Они понимали, что все серьёзные разговоры, будь то об учёбе, о государственных экзаменах, о чём-либо или о ком-либо, были слишком болезненные для меня, а остальные – неуместны в этих обстоятельствах. Любая тема разговора почему-то сводилась к "верёвке", на которой повесилась жертва, а как принято, в доме повесившегося человека не говорят о верёвке – вот так мы все и молчали.

Я продолжала жить, но мысль об уходе из жизни не оставляла меня – она постоянно преследовала меня.

Как-то незадолго до описываемых событий я узнала, что тела людей, покончивших жизнь самоубийством, не хоронят на общем кладбище рядом с другими усопшими, а выносят их могилы за ограду кладбищенской территории.

Я только на миг представила, как в дни Пасхи и в другие дни поминания усопших, мои близкие – папа, брат с семьёй, моя тётя Маруся будут, как изгои, стоять у моей могилки, да ещё без креста и за кладбищенской оградкой, так сердце сжалось и защемило у меня от жалости к ним.

Я думаю, как раз жалость и боль за моих родных как-то повлияли на моё решение уйти из жизни другим путём. А мысль о том, какое горе причинит моим близким людям сама смерть моя, а не способ ухода из жизни, тогда ещё не достучалась до моего сознания. Да это и понятно, я мало что соображала и понимала в те дни, я жила не головой и умом, а эмоциями и растерзанным кровоточащим сердцем.

Это было в начале февраля. Только что начался второй семестр обучения в университете, как в городе грянула очередная эпидемия гриппа.

Естественно, что меня, как ослабленное и уставшее от жизни существо, грипп избрал одной из первых своих жертв. Как говорят у нас в народе, «где тонко, там и рвётся». Никто из моих трёх девочек в комнате тогда не переболел гриппом, только я одна. Видно, судьба мне уготовила такое испытание.

За 5 лет учебы в университете я первый раз заболела гриппом, и это случилось именно в этот раз. Организм мой был настолько ослаблен перенесенным горем и душевными муками, что гриппу справиться со мной, да ещё с летальным исходом, было раз плюнуть…

И тогда мне пришла в голову эта крамольная мысль – обмануть судьбу и тех врачей, которые будут ставить посмертный диагноз и причину моей смерти – "организм не справился с гриппом"… Что ж… Такое случается в нашей жизни и в медицинской практике.

Мне не хотелось быть похороненной (хотя умершему уже всё равно, где его телу быть захороненным) где-нибудь на отшибе за территорией кладбища. Я думала, что мои родные придадут моё тело земле рядом с могилой моей мамы в 8-10 метрах от высоковольтной вышки. Это место сразу можно увидеть с высоты холма, где находится вход на сочинское городское кладбище.

Я решила тихо и спокойно уйти из жизни, чтобы при этом на мне не стояло клеймо самоубийцы.

Алёна купила мне все лекарства по рецепту, который выписал вызванный по "скорой" врач. У меня была очень высокая температура – выше 40 градусов. Я понимала, если я не буду принимать лекарства и не собью высокую температуру, то просто произойдёт свёртывание крови… и летальный исход – то, чего я так желала в те дни.

Для меня тогда казалось ПРОЩЕ и ЛЕГЧЕ умереть, чем оставаться жить с тем грузом и болью на сердце и в душе, которую мне оставила любовь, отвергнутая любимым человеком…

Я изображала из себя больного человека, принимающего лекарства – на стуле перед моей кроватью лежали коробочки и упаковки из-под лекарств, и стоял стакан с чаем ( на этот раз), которым я, якобы, запивала эти многочисленные таблетки.

Но на самом деле ничего этого я не делала, я только сгорала от высокой температуры, бредила по ночам, и постепенно жизненные силы уходили из моего ослабленного организма, не желавшего бороться с какой-то там микроскопической инфекцией.

Крошечный вирус брал верх над недавно цветущей, полной сил и энергии девушкой, которая без памяти влюбилась в человека и считала себя самым счастливым существом на земле именно благодаря своей любви, которая так внезапно, жестоко и вероломно была отвергнута.

Разве после такого оставался какой-то смысл жить дальше?

Я этого смысла не видела. Смерть представлялась мне единственным избавлением от тех невыносимых мук, страданий и душевной боли, которую мне причиняли мысли о предательстве любимого человека.

Я думала, если бы мой отец знал, что в последний раз меня видит живой в аэропорту, он бы разорвал мои билеты на самолёт, и жизнь моя, возможно, сложилась иначе.

Часто нашу страну, Россию, представляют в виде мчащейся тройки лошадей, запряженных в одну упряжку.

Если выражаться красивым литературным языком и образно, то я могу сравнить своё тогдашнее состояние и отношение к собственной жизни и саму жизнь с такой тройкой лошадей, несущихся от смертельного испуга по крутому обрыву к пропасти… Только вожжи от этой упряжки были у меня в руках раньше, а теперь я их выпустила и отдала свою жизнь на усмотрение судьбы – увидят мои мчащиеся кони впереди приближающуюся пропасть или…?

Сработает природный инстинкт? Остановятся они в нескольких метрах от пропасти или на огромной скорости сорвутся в эту пропасть?

Я выпустила поводья от "упряжки" своей судьбы… Мне только оставалось ждать, сработает мой организм, сработает мой инстинкт самосохранения или нет.

Неделю мой ослабленный организм боролся с болезнью, и он всё же вышел победителем в этой борьбе "за жизнь или за смерть"… но не без больших потерь.

Как говорят врачи, грипп находит слабое место в организме человека и бьёт именно по этому месту. "Мой" грипп тоже нашёл самое слабое звено в моей жизненной цепочке, это было разбитое горем сердце, и добить его окончательно уже не представляло никакой трудности для микроскопически малого вируса – у меня после перенесенного гриппа произошли некоторые нарушения в сердечно – сосудистой системе и в самом сердце.

Чтобы всё это выяснить, мне приходилось потом много раз и долго ездить по направлениям нашего общежитского участкового врача по разным медицинским клиникам и поликлиникам для исследования этой самой сердечно – сосудистой системы.

Диагноз был неутешительным – в 22 года получить "букет" сердечных заболеваний, из них мне запомнились лишь те, которые может произнести и запомнить простой человек, не отягощённый большими познаниями в этой области медицины. Я запомнила только аритмию, тахикардию и невроз сердца из найденных во мне заболеваний.

Я теперь, с позиции прожитых лет, понимаю – это мои наследственные заболевания по отцовской линии, которые когда-нибудь в будущем, через 20-30 лет, обязательно проявились бы в моём организме, но не так рано – в 22 года.

Самым страшным для меня было то, что эти сердечные недуги сразу приобрели форму хронических заболеваний и всю жизнь дают о себе знать при каждом "удобном" и "неудобном" случае, будь-то лёгкая простуда или шум от соседских скандалов за стеной или из квартиры, находящейся у меня над головой.

Очень трудно было жить с таким разбитым и нервным сердцем первые полгода. От каждого звука, даже слабенького, у меня начиналось бешено колотиться сердце, как у зайчонка, загнанного лисами или борзыми собаками.

Сердце начинало работать с перебоями. В такие минуты я могла считать свой собственный пульс даже спиной, предварительно опершись спиной на какую-нибудь твёрдую поверхность, или пяткой, тоже предварительно приставив свою пятку к чему-то твёрдому.

Обычный звук от расчёски, соприкасающейся с поверхностью стола или прикроватной тумбочки, когда кто-нибудь из наших 3-х девчонок, расчесав свои волосы, клал такую расческу на стол, выводил из строя мою сердечную систему, и мне становилось так плохо, что появлялись ощущения удушья – мне не хватало воздуха.

Я не знала, как мне дальше жить. Я физически и объективно не могла оградить свой организм от неожиданных громких и резких звуков, которые вызывали такую реакцию в моей нервной системе. Тогда я стала приспосабливаться к этим звукам.

Я поняла, если я ожидаю услышать тот или иной звук или шум, если он для меня не будет неожиданным, а, наоборот, станет ожидаемым, тогда я смогу за секунду или две подготовить нервную систему к восприятию "видимого" мною звука. В отличие от всех остальных людей, окружающих меня, я не только могла слышать, но я могла "видеть" любой звук.

Когда я догадалась о своём собственном и своеобразном пути излечения ( назначенный врачами курс лечения мне не помогал), я попросила своих девочек, чтобы они старались не производить громких звуков или предупреждали меня заранее, по мере возможности, например, говоря: "Оля, я ставлю чайник на стол…Я закрываю дверцу шкафа…".

Конечно, до абсурда дело не доходило, потому что я не хотела "напрягать" своих девочек, и сама старалась следить, как шпион, за каждым их шагом и движением, и быть заранее готовой услышать и принять, как сенсорное устройство, любой звук или стук.

Приспосабливаясь таким образом к новым условиям жизни после болезни, я ещё как-то справлялась со своими сердечными недугами в нашей комнате, а вот на улице и в университете было намного сложнее.

Я себе самой напоминала слепого человека, довольно хорошо и свободно перемещающегося только в своей квартире, где всё до мелочей было знакомо. Будучи ранее зрячим, он знал, что и где у него в квартире стояло и находилось, и теперь, потеряв зрение, человек более менее свободно передвигается по своей квартире. Всё, что находится за пределами его квартиры, становится для такого человека terra incognita.

Вот и для меня весь мир за пределами нашей комнаты с его звуками и шумами стал опасен.

После занятий в университете я, как улитка в своей ракушке, старалась больше находиться в нашей комнате и готовиться к предстоящим государственным экзаменам.

Только в те дни, когда началось моё физическое выздоровление, постепенно наступало душевное равновесие и полное осознание того, что я собиралась совершить.

Голова моя медленно, но всё же, трезвела, и я стала понимать, какое горе я принесла бы своим близким, особенно папе.

Он бы не вынес смерти дочери и вскоре ушёл бы следом за мной.

Самое большое горе для человека – пережить смерть близких людей и родственников, а пережить смерть своих детей – горе вдвойне, это непоправимая утрата.

Когда мой брат Валентин умер 21 января 1994 года, в день рождения собственного сына Жени, отец не смог перенести смерть любимого и единственного сына, его сердце надломилось и сдало. Он ненамного пережил своего сына.

Я уже писала о том, как мы радовались 21 января, когда у нас родился маленький Женька, и мы тогда не знали, даже не могли себе представить, что ровно через 20 лет в этот день и почти в тот же час, утром, в 7 часов, умрёт Валентин.

Сегодня 30 сентября 2010 года – день, когда наш папа ушёл из жизни.

Странно и удивительно, что как раз в этот день, при хронологическом описании событий моей жизни, мне пришлось упоминать о смерти отца не в какой-либо другой день, а именно в день его смерти.

Кто-то скажет: "Чистая случайность."Возможно. Но таких случайностей, совпадений и странностей в моей жизни было слишком много.

Только со временем я поняла, что мне надо заново научиться жить, и эта жизнь будет другой, не такой, как была раньше. В ней не должно было быть Алена… В ней не должно было быть даже мыслей о нём. Но судьба моя распорядилась по-другому – я не смогла жизнь свою прожить без воспоминаний об Алене.

Моя последующая жизнь представляла собой процесс воспоминаний о любви и о любимом человеке. Иногда в жизни происходили какие-то перемены, но всё равно реальные люди и события переплетались с воспоминаниями о прошлом.

Можно сказать, что я не жила реальной настоящей жизнью, я жила прошлым, потому что только в прошлом, которое в рамках времени охватывает всего лишь 4 месяца моей жизни, я была по-настоящему счастлива, и этого "маленького" по времени счастья мне хватило на всю жизнь.

Оно всё время подпитывало меня, как солнечная батарея …

Это чувство счастья было, есть и ещё долго, надеюсь, будет источником моих жизненных сил и энергии.

И так продолжались недели, месяцы. Недели казались мне месяцами, а месяцы – веками, но горе не отступало.

Подготовка к государственным экзаменам немного отвлекла меня от тяжёлых и грустных мыслей. Я знала, что физическая боль прошла бы быстрее, но душевная боль никогда не пройдёт – в этом я была уверена. Но боль моя уже не была такой кровоточащей.

Я перестала быть весёлой и беззаботной девочкой, верившей в честность, порядочность близких мне людей. Я превратилась в человека, познавшего коварство, вероломство и предательство любимого человека.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Осталось жить, чтоб вспоминать - Ольга Григорьевна САТОСОВА - Читать онлайн любовный роман

САТОСОВА Ольга Григорьевна

Аннотация к произведению Осталось жить, чтоб вспоминать - Ольга Григорьевна САТОСОВА

1 Страница