Паладин

XII век. Святая земля. Красавица Джоанна, кузина английского короля, томится в гареме эль-Адиля, брата могущественного султана Саладина. Гордый эмир готов на все, чтобы добиться любви прекрасной пленницы. Однако сердце Джоанны принадлежит дерзкому воину Мартину… Она верит, что возлюбленный вызволит ее из заточения! Но смогут ли быть вместе особа королевской крови и бывший ассасин, шпион и лазутчик?

Драма мечей и сердец

* * *

Драма мечей и сердец

Историки и хронисты сухо повествуют об этапах грандиозной исторической драмы – столкновении в XI–ХIII вв. двух великих цивилизаций, двух мировых религий на том клочке Восточного Средиземноморья, который и сегодня остается очагом нестабильности, где клокочут страсти, завязываются узлы неразрешимых противоречий и постоянно льется кровь. Но за каждым эпизодом, за каждым поворотом давнего исторического сюжета стоят тысячи и тысячи судеб безвестных героев, подвижников, борцов за веру, мучеников, авантюристов, искателей славы и сокровищ.

В результате первых двух крестовых походов в Палестине возникли Иерусалимское королевство и еще три христианских государства. Они не только утвердили власть Креста на Святой земле, но и установили контроль над главными торговыми путями того времени. Однако неустойчивый конгломерат христианских владений раздирали жестокие противоречия, его соседями, готовыми воспользоваться малейшим промахом европейских властителей, были турки-сельджуки и арабы, а в самом сердце Святой земли, между Антиохией и Триполи, лежали владения ассасинов – таинственной и могущественной шиитской секты.

Благодаря дипломатическим и военным талантам султана Саладина в 1187 г. Иерусалим был снова захвачен мусульманами, что и послужило причиной Третьего крестового похода, в котором приняли участие самые влиятельные государи Европы.

Действие романа «Паладин» разворачивается в 1192 г. – на исходе Третьего крестового похода. Его предводитель Ричард Английский, измученный раздорами в стане крестоносцев, готовится покинуть Святую землю. Но и силы его противника Саладина на исходе, эмиры измотаны бессчетными битвами и походами, потери огромны. Остается один путь – мирное соглашение, которое оставит Иерусалим в руках «неверных», но снова откроет паломникам-христианам путь к святыням.

Таков исторический фон трилогии Симоны Вилар, заключительный том которой вы держите в руках. Вместе с предшествующими романами «Лазарит» и «Ассасин» это драматичное и волнующее повествование образует причудливый узор, подобный узору искусно сотканного восточного ковра. Здесь переплетаются судьбы самых блистательных деятелей европейского и арабского Средневековья, а география трилогии – это подлинные события, разворачивавшиеся в XII в. на землях Византии и Палестины, Кипра и Сицилии, Киликии и Сирии. Но подлинной основой повествования служит глубокое романтическое чувство двух, в сущности, одиноких сердец – главных героев романа. Мартину, мужественному и стойкому воину, и его возлюбленной Джоанне де Ринель, принадлежащей к одному из знатнейших родов Англии, суждено пройти через череду жестоких испытаний, и на этом пути их характеры раскрываются перед читателем во всей полноте и сложности.

Панорама бурной и кровавой эпохи обретает «человеческое измерение» благодаря приключениям двух влюбленных, чей путь к счастью мучителен и тернист. Временами кажется, что жестокий ветер времени вот-вот угасит огоньки этих судеб, но нет: заплатив жестокую цену, герои-любовники наконец-то обретают друг друга.

Мартин и Джоанна не из тех, кто меняет ход исторических событий. Но подлинность чувств подобных людей, их мужество и прирожденное благородство привносят в историю духовное содержание, наполняют ее смыслом и делают далекое близким. В этом и заключается одна из главных удач Симоны Вилар.

Что ж, последуем за автором романа и попробуем взглянуть на мир глазами людей XII века.

Глава 1

Апрель 1192 года. Заиорданье. Замок Монреаль

Некогда возведенная крестоносцами в крепости Монреаль церковь уже несколько лет как была превращена в мечеть. Прекрасные выгнутые арки поддерживали ее свод, однако вся христианская символика была старательно стесана, а в нише стены установили михраб^[2], перед которым молились мусульмане – нынешние хозяева бывшего замка крестоносцев.

После чтения аятов из Корана молящиеся совершили поясной поклон и, выпрямившись, вознесли хвалу Аллаху.

– Да услышит Аллах того, кто его восхваляет!

Облаченный в длинные темные одеяния хаджиб^[3] Абу Хасан благоговейно провел кончиками пальцев по лицу:

– О Аллах всевышний! Нет Бога, кроме тебя! Ты сотворил меня, и я – раб твой!

Абу Хасан молился проникновенно и пылко, не обращая внимания на других пришедших на салят^[4] верующих – воинов-стражей крепости, смотрителя ворот, прислугу, закутанных в покрывала женщин, столпившихся у дверей. Для Абу Хасана молитва значила слишком много: через нее пять раз на день истинно верующий мусульманин укрепляет свою веру, очищает душу от содеянных грехов, а заодно ограждает себя от будущих прегрешений. О, Аллах велик, и Мухаммад пророк Его!

И все же, несмотря на упоение молитвой, Абу Хасан на мгновение отвлекся, пораженный каким-то совершенно не приличествующим в этом замке звуком – громкой женской песней. Хаджиб замер, повернувшись к выходу. Это все она, женщина-шайтан, пленная христианка, которую ему надлежит охранять, скрывая от всех ее местопребывание! Это она орет на всю округу, распевая то о небесном своде над головой, то о полете птиц, а главное, о том, как ей хочется умчаться на легких волнах ветра туда, где славят Господа те, кто идет по земле со знаком креста на сердце…

Абу Хасан еле сдержался, чтобы тут же не кинуться из мечети и не прервать эту кощунственную песнь. О, эта проклятая назареянка^[5]! Будь его воля, он бы давно содрал с ее спины кожу кнутом, но его господин, благородный эмир Малик аль-Адиль, брат самого султана Саладина, приказал своему верному хаджибу Монреаля обращаться с пленницей как с нежным цветком, который он решил приберечь для себя. Вот и приходится Абу Хасану терпеть ее выходки, даже ублажать, а недавно он был столь наивен, что по ее просьбе принес лютню, и теперь эта женщина, это порождение джаханнама^[6], вздумала распевать на всю округу! Голос у нее был сильный, звучный, и – упаси Аллах! – его могут услышать даже за пределами замка. Проклятье! А ведь именно сейчас у колодцев под горой Монреаля расположился караван торговцев. Не хватало еще, чтобы они ее услышали! Ведь Абу Хасану строжайше приказано, чтобы ни одна душа за пределами крепости не заподозрила, что именно тут содержат пропавшую родственницу проклятого Мелека Рика^[7]!

Абу Хасан еле дождался окончания салята. Он одним из первых кинулся к выходу и, едва успев сунуть ноги в оставленные перед входом в мечеть шлепанцы, точно угорелый помчался по узким переходам крепости туда, откуда доносилось пение. О Аллах, чего она так орет! Чего голосит? Как же Абу Хасан ненавидел ее пение, как ненавидел ее саму!

Наверху этой обвеваемой солнечным ветром крепости казалось, что голос певуньи льется прямо из поднебесья.

Проклятая дочь шайтана! Собака христианская! Взбежав по ступенькам на верхнюю площадку крепостной стены, Абу Хасан в ярости сорвал с головы темную куфию^[8] и бросил ее наземь. У бедуинов это считалось знаком такой ярости, когда можно совершить все, что угодно. Поэтому хаджиб Монреаля, возникший на площадке крепостных укреплений – с обнаженной обритой головой, бешено вращавшимися глазами, в разлетающейся темной широкой одежде, – был поистине ужасен. От страха прислужницы устроившейся под тентом красавицы с лютней так и кинулись врассыпную, а попытавшийся было загородить Абу Хасану дорогу евнух лишь пискнул, когда тот резко оттолкнул его. И только она, эта проклятая назареянка, спокойно и невозмутимо смотрела на него своими дымчато-лиловыми глазами.

За месяцы, проведенные в плену, англичанка Джоанна де Ринель уже свыклась и со вспышками гнева своего тюремщика, и с его источающим угрозу обликом. Высокий, порывистый, всегда облаченный в черное, с наголо обритой головой, крупным носом и кривой щекой, будто втянутой под скулой внутрь, сильной шеей, очень широкими плечами и поджарым, чуть сутулым телом, бедуин Абу Хасан напоминал хищную птицу – грифа, готового напасть в любой момент. Люди в крепости его боялись, а вот пленница…

Сейчас она удобно расположилась на ковре среди подушек и почти игриво смотрела на своего тюремщика из-под длинных, подкрашенных голубоватой краской ресниц. И при этом продолжала перебирать струны! Ее черные, заплетенные петлями волосы покрывала легкая сиреневая вуаль, полоскавшаяся и звеневшая на ветру серебряными бляшками, а под шелком малинового платья-абайи отчетливо выступал округлый живот. Англичанка была на последнем месяце беременности и, понимая, что сейчас она неприкосновенна и Абу Хасан не смеет ее тронуть, дразнила его!

– Вы так носитесь по переходам Монреаля, почтенный хаджиб, что даже шлепанцы растеряли.

Абу Хасан задыхался, глядя на упрямую назареянку. Как же он ее ненавидел! Поддавшись приступу ярости, он грубо вырвал из рук женщины лютню и со всей силы ударил ею о зубец крепостной стены. Раздался треск, жалобно звякнули струны, разлетелись обломки.

Джоанна де Ринель презрительно скривила подкрашенные кармином губы:

– Как же вам нравится пугать меня, Абу Хасан!

– Даниэла, помогите мне подняться. Я намереваюсь удалиться к себе, пока почтенный хаджиб не начал извергать из себя пламя подобно иблису^[9].

Абу Хасан смотрел, как она удаляется, неспешно и невозмутимо, только длинное покрывало развевается, стелясь по ветру. И когда она скрылась, он воздел руки и издал долгий гортанный крик – не то вой, не то рычание. Даже находившийся во внутреннем дворе в клетке охотничий гепард отозвался свирепым рычанием, заметавшись вдоль кованых прутьев.

Уводившая Джоанну армянка Даниэла невольно сжала руку госпожи.

– Ради самой Богородицы, не дерзите этому человеку, мадам! Абу Хасан – безумец, мы обе это знаем. И каковы бы ни были данные ему указания, однажды он может не совладать с собой и сотворит нечто ужасное. А в вашем положении женщина особо уязвима. Подумайте о своем ребенке.

Джоанна провела рукой по обтянутому шелком животу и ощутила мягкий ответный толчок – ее ребенок волновался за маму. У Джоанны навернулись слезы на глаза. О, это дитя! Это все, что у нее осталось…

В длинном покое со сводчатым потолком молодая женщина опустилась возле узкого окна-бойницы. Благодаря мощным стенам замка в помещении царили тень и прохлада, а за окном жаркое солнце высвечивало до ослепительного сияния бесконечную гряду голых холмов, протянувшуюся до самого горизонта. Сколько же Джоанна вглядывалась вдаль, ожидая освобождения! Но только ветер свистел за окном да в положенные часы раздавался крик муэдзина с бывшей колокольни церкви крестоносцев. А Джоанна оставалась пленницей, всеми забытой, никому не нужной, разочаровавшейся в надежде на освобождение… Ей оставалось только вспоминать.

Молодая англичанка Джоанна де Ринель, в девичестве де Шампер, приходилась кузиной королю Англии Ричарду Львиное Сердце. Когда король отправился в свой крестовый поход на отвоевание Иерусалима, Джоанна и ее супруг Обри де Ринель решили последовать за крестоносцами, дабы однажды преклонить колени у величайшей святыни всех христиан – Гробницы Господа Иисуса Христа в Иерусалиме. Но по прибытии, пока шли бои, супруг Джоанны выгодно устроился интендантом в городе Яффе, а Джоанна стала придворной дамой в свите сестры короля Ричарда – Иоанны Плантагенет, вдовствующей королевы Сицилийской. Джоанна близко подружилась с Иоанной, которую в узком кругу называли просто Пиона, – в честь прекрасного цветка, так полюбившегося королеве Сицилийской. К тому же, находясь в свите Пионы, Джоанна была избавлена от общества супруга, с которым отношения становились хуже день ото дня. Одновременно, находясь вдали от мужа, Джоанна могла позволить себе тайные встречи с человеком, которого она полюбила всем сердцем. Это был загадочный лазутчик Мартин, выдававший себя то за госпитальера, то вдруг за рыцаря ордена Святого Лазаря, куда входили только прокаженные воины, то за подданного Иерусалимского короля Гвидо. А позже старший брат Джоанны, тамплиер Уильям де Шампер, заявил, что Мартин и вовсе оказался ассасином. И все же, несмотря на свои подозрения и терзания, молодая женщина не смогла отказаться от своей любви… А еще она носила под сердцем дитя от таинственного любовника… Увы, теперь только Всевышний знает, удастся ли ей когда-нибудь встретиться с ним. Узнает ли ее таинственный возлюбленный, что дал росток новой жизни, да и будет ли это что-то значить для такого, как он?..

Мартин всегда появлялся и исчезал из жизни Джоанны внезапно. В последнюю их встречу она помогла ему скрыться от преследования, организованного ее братом Уильямом. Да, она спасла возлюбленного, но потеряла уважение брата, ибо суровый маршал ордена Храма Уильям де Шампер после случившегося заявил, что больше не желает знать сестру. И все же он утаил от короля Ричарда, какую роль сыграла Джоанна в побеге опасного ассасина. И она по-прежнему оставалась в свите у королевы Сицилийской, пока… О, то, что задумали две эти женщины – Пиона и ее кузина Джоанна, – было чистейшей воды авантюрой. Джоанна понимала, на какой дерзкий шаг решается, отправляясь в Иерусалим под именем своей августейшей кузины, и если бы она смогла посоветоваться со своим братом-тамплиером, то, возможно, ей удалось бы избежать пленения. Но Уильяма не было, а их план тогда казался единственной возможностью спасти королеву Сицилийскую от уготованной ей участи. Ибо король Ричард Английский задумал неслыханное: он пожелал наладить связи со своими врагами-сарацинами^[10] путем брачного союза между своей сестрой Иоанной Сицилийской и братом султана Саладина – аль-Адилем. Подобные брачные союзы часто становились основой мирных договоров в Европе, однако во владениях мусульман – никогда!

Король Ричард этого не учел. Он сдружился с обаятельным аль-Адилем и заметил, что тот очарован его сестрой Пионой… но в этом и крылась ошибка: аль-Адиль был восхищен не сестрой Ричарда, а красавицей Джоанной де Ринель, которую принял за королеву Сицилийскую. Причем Джоанна вскоре разгадала эту ошибку брата султана. Поэтому женщины и договорились, что именно Джоанна под видом сестры Ричарда отправится в Иерусалим, а позже, когда все поймут, что подобный союз сарацина и христианки ни к чему не приведет, она признается в подмене и вернется в стан крестоносцев. Ведь венценосные брат и сестра, Ричард и Иоанна Плантагенеты, обязаны выкупить свою родственницу! Да и Уильям де Шампер, как бы он ни гневался на сестру, не позволит ей остаться пленницей в руках неверных.

Какие же это были безрассудные упования! Джоанна считала, что женщину ее положения не посмеют держать в плену, однако обманутый эмир Малик аль-Адиль пришел в ярость, поняв, что с ним играли, и решил участь оказавшейся в его руках красавицы по-своему.

Тогда Джоанна еще не подозревала, что ее ждет. В Иерусалиме она рассчитывала на приезд гонцов с выкупом от короля Ричарда, но за ней явился этот черный бедуин Абу Хасан и приказал немедленно собираться.

Джоанне вернули ее бархатное блио^[11] и корону, в которой она прибыла в Иерусалим под видом Пионы, – и это обнадежило молодую женщину. Она думала, что ее вот-вот отведут к привезшим выкуп посланцам Плантагенетов, да и Абу Хасан сообщил ей нечто подобное. Ее даже вышел проводить сам аль-Адиль, и хотя разочарованный эмир держался отчужденно, все же он был учтив и лично подвел к Джоанне ее красивую серебристо-бежевую лошадку. Но дальше английскую даму сопровождал только Абу Хасан и вооруженные воины. Ее зачем-то провезли по главным улицам Иерусалима, однако никто из представителей короля Ричарда к ним так и не примкнул. Когда же они выехали из города через Яффские ворота и молодая женщина поняла, что и теперь ее будут сопровождать только неверные, она ощутила тревогу и поделилась сомнениями со своими служанками-армянками – молоденькой Гаяне и пожилой ворчуньей Даниэлой. Однако те только пожимали плечами и советовали леди не тревожиться.

И все же Джоанна оставалась напряженной, а о том, что ее тревоги не беспочвенны, поняла, когда ехавший во главе их свиты Абу Хасан неожиданно свернул с главного тракта на узкую боковую дорогу, по сути тропу. На вопросы Джоанны он никак не реагировал, даже приказал ускорить ход коней, а дорога все больше петляла, меньше становилось жилых селений. Наконец Абу Хасан остановил свой отряд в глухой лощине, где их ожидали несколько похожих на разбойников бедуинов. Здесь Абу Хасан велел женщинам спешиться.

– Что все это означает? – холодно спросила Джоанна.

– Это приказ, – отозвался Абу Хасан на лингва-франка^[12]. – Если вы не повинуетесь, эти люди помогут вам. – Он указал на подошедших бедуинов. – Причем это будет не так учтиво, как вам хотелось бы.

Женщинам пришлось подчиниться. Абу Хасан протянул Джоанне сверток с дорожной одеждой мусульманских женщин – джильбаб^[13], темное платье с длинными рукавами и паранджу. Он приказал ей переодеться, а свое красное королевское одеяние передать юной армянке Гаяне.

Джоанна только надменно смотрела на Абу Хасана, и он повторил:

– Повинуйтесь, если не желаете, чтобы вам помогли мужчины.

От холода в его голосе женщинам стало не по себе. Пришлось подчиниться. Они отошли в сторону, и армянки занавесили своими покрывалами куст, за которым Джоанна переоделась; потом Даниэла, в кои-то веки не ворча и не ругаясь, помогла Гаяне затянуть шнуровку на красном королевском блио. Гаяне даже заулыбалась, когда водружала на свою темнокосую головку алую вуаль и венец Иоанны Плантагенет.

– Какое великолепие! Я всегда буду помнить этот момент, когда выглядела как королевна!

Но когда ей приказали сесть на бежевую лошадку Джоанны, юная армянка попятилась.

– Я плохая наездница, – причитала она. – Только госпожа может управиться со столь резвой кобылой.

Ее почти вбросили в седло. После чего встретившие их бедуины подхватили поводья лошади и, не обращая внимания на вцепившуюся в гриву Гаяне, поскакали прочь. Девушка только раз успела оглянуться на повороте дороги. Джоанна осенила ее крестным знамением.

Абу Хасан приказал трогаться. Они долго петляли по ведущей среди холмов тропе, а когда стало смеркаться и дорога вывела на возвышенность, Джоанна увидела позади стены Иерусалима – в гаснущих лучах заката она различила блеск округлого купола над скалой. Джоанна поняла, что они, объехав Святой Град, едут не на запад, а удаляются на восток, в обратную сторону от побережья, где располагались войска крестоносцев. Ей захотелось зарыдать: ее увозили прочь от единоверцев, увозили как пленницу, причем сделав все, чтобы никто не знал, куда она отправляется. Для этого ее и провезли с открытым лицом по городу, и на глазах многих она покинула Иерусалим через Яффские ворота, а потом… Потом в ее одежду заставили облачиться Гаяне. Однако вряд ли юная армянка в таком виде предстанет перед крестоносцами, наверняка этот маскарад был задуман ради какого-то коварного обмана, и, скорее всего, участь девушки уже предрешена. Гаяне погибнет, а королю-крестоносцу доложат, что погибла именно она, его кузина. Джоанна стала тихо молиться за упокой души юной глупенькой армянки, пусть та и была верующей христианкой по восточному обряду.

А вот вторая ее спутница, армянка Даниэла, уже оправилась от первого испуга и стала требовать, чтобы Джоанна проявила волю и приказала везти их к королю Ричарду. Ах, настоящая Иоанна Плантагенет так бы и поступила, уверяла Даниэла, и при этом в ее голосе звучали почти истерические нотки. Замолчала она лишь после того, как один из их спутников довольно болезненно огрел ее плетью, приказав заткнуться.

Они ехали почти всю ночь. Их путь в основном проходил по освещаемой большой южной луной каменистой дороге, вдоль которой порой можно было видеть заброшенные башни крестоносцев, но потом и их не стало. Джоанна заметила, что Абу Хасан старается избегать селений, – значит, она не ошиблась, предполагая, что ему приказано сохранить в тайне, куда везут родственницу английского короля.

Джоанна все время думала о грядущей судьбе. Сарацины не отдали ее крестоносцам за выкуп, следовательно, она им нужна как заложница. Аль-Адиль не выказывал ей больше своего расположения… но что будет, когда его гнев утихнет? Джоанна понимала, что нет смысла задавать вопросы такому человеку, как Абу Хасан.

Изредка вдоль дороги еще попадались оливковые деревья, однако уже чувствовалось приближение пустыни: дул горячий ветер, кони часто ступали по песку, где-то вдали выл шакал. Лишь под утро Абу Хасан решил сделать остановку. Его воины спешились и поставили свои пики шалашами. Однако прежде чем они расположились на отдых, Абу Хасан приказал связать женщинам лодыжки и запястья. И у Джоанны пропала последняя надежда сбежать, пока они будут отдыхать. Стараясь не расплакаться, она кусала в отчаянии губы, пыталась тихо молиться, а затем на нее навалилась усталость и она, вконец утомленная, забылась глубоким сном.

Когда молодая женщина проснулась, солнце стояло уже высоко. По приказу Абу Хасана пленницам выдали по лепешке и чашке кислого молока, а потом их заставили сесть верхом, и отряд вновь двинулся в путь. Теперь дорога лежала среди рыжих, лишенных растительности холмов. Абу Хасан то убыстрял движение их маленького отряда, то переводил на шаг, чтобы не дать утомиться животным в этой безводной пустынной местности. Дорога уводила все дальше в гору, пока они не поднялись на каменистую возвышенность, и Джоанна, к своему удивлению, увидела впереди синие воды огромного моря… или озера, ибо сквозь желтоватую дымку вдали виднелись высокие рыжие горы.

И тут ехавшая рядом Даниэла негромко зарыдала:

– Да поможет нам пресветлая Богородица! О, мадам, эти нехристи привезли нас к Мертвому морю.

Джоанна поняла, что оказалась в тех краях, о которых упоминается в Библии: некогда тут были райские места и стояли процветающие города Содом и Гоморра, жители которых своим распутством и безбожием навлекли на себя кару, и на них был обрушен небесный огонь. И по сей день все вокруг выглядело выжженным и пустынным, обреченным на вечное бесплодие, даже в водах Мертвого моря не водилось ничего живого, только в их глубине покоились руины проклятых Содома и Гоморры.

Когда отряд спустился по глубокому ущелью к берегу, Джоанна увидела большие пятна солончаков, ослепительно сверкавшие на солнце. Здесь наконец-то было решено сделать небольшую остановку и перекусить. Но Джоанна не могла проглотить ни кусочка. Отойдя от своего мула, она опустилась на колени и стала молиться.

Тут же рядом оказался Абу Хасан и грубо принудил ее подняться с колен.

– Ты, дочь шайтана, не смей подле меня поганить воздух мольбами к своему трехглавому богу Троице! Еще раз повторится подобное, и я сломаю тебе руку.

– Не смей мне угрожать, пес! – почти взвизгнула Джоанна, вырываясь. – Я не твоя рабыня, я нужна аль-Адилю, и если ты причинишь мне хоть какой-то вред… будешь за все отвечать перед своим господином!

По пути Джоанна немало размышляла о своем положении и, похоже, правильно решила, что она понадобится сарацинам как заложница. Недаром же Абу Хасан отступил от нее. Однако, когда пленнице протянули чашу с водой, он выбил ее.

– Ты наказана, – заявил бедуин. И даже ударил Даниэлу, когда та, видя, что губы молодой женщины потрескались от сухости, попробовала поделиться с ней своей водой.

Однако на другой день, когда Абу Хасан все же смилостивился, Джоанна сама отказалась от питья.

– Ты наказан, Абу Хасан. Я не буду ни есть, ни пить, и тебе придется сказать аль-Адилю, что ты уморил вверенную тебе заложницу.

Позже, когда Джоанна уже едва держалась в седле, а Даниэла стала ее уговаривать, напомнив, что так она может навредить своему плоду, Джоанна беззвучно разрыдалась. Да, ей приходится убивать себя и свое дитя, но все же она воспитана не так, как покорные мусульманские рабыни, она просто не сможет так жить… Она или настоит на своем, или погибнет.

Абу Хасан вынужден был уступить. Теперь Джоанне позволяли молиться, ее перестали связывать, ее хорошо кормили и делали остановки, когда молодая женщина чувствовала, что утомлена и ей нужно передохнуть. Джоанна старалась запомнить, как проходит их путь, ибо не теряла надежды сбежать. Но чем дальше они углублялись в пустыню, тем больше она понимала, что побег означал для нее верную смерть.

Горячий ветер все сильнее обвевал путников, дорога казалась бесконечной, они проезжали милю за милей, и в итоге Джоанна впала в некое бездумное оцепенение. И все же, когда после голых каменистых холмов она увидела впереди зеленые заросли и высившуюся над ними на огромной конусообразной горе внушительную крепость, глаза ее невольно расширились и женщина издала возглас изумления. Такие сооружения возводили только крестоносцы – с высокими мощными башнями, массивными, увенчанными зубцами стенами, огромными воротами, к которым вела огибавшая гору по спирали плотно утрамбованная дорога.

– Шобак, – удосужился объяснить пленнице Абу Хасан, беря на подъеме ее мула под уздцы. – Так теперь называют эту крепость, хотя кафиры^[14] некогда дали ей другое имя – Монреаль. Вы останетесь тут, пока ваша участь не будет решена достойным аль-Адилем – да продлит Аллах его дни!

Покрытые потом и пылью путники поднимались на гору. У ворот крепости их уже ожидали стражники в округлых шлемах с длинными шипами – с угрюмыми лицами и жестким взглядом. Абу Хасан что-то сказал им, и один из стражей тут же провел пошатывающуюся от усталости Джоанну, поддерживаемую армянкой Даниэлой, куда-то внутрь между рядов каменных стен из светлого известняка. Впереди, под сводчатой аркой, дающей тень и прохладу, Джоанна сквозь усталое безразличие узнала тучную фигуру прислуживавшего ей еще в Иерусалиме евнуха Фазиля.

– Как приятно встретить в этих краях знакомое лицо! – попыталась пошутить англичанка.

Но этот франк-ренегат не был с ней так улыбчив, как ранее, когда видел в Джоанне невесту аль-Адиля. Еще бы! Ведь Фазиль тогда рассчитывал стать доверенным лицом будущей королевы Иерусалима, а теперь его отправили в этот отдаленный замок, будто в ссылку, – за то, что не распознал, что перед ним не Иоанна Плантагенет, и потому, что теперь знает, кто она на самом деле. Отныне он вынужден прислуживать знатной пленнице, взяв на себя все те же обязанности смотрителя-евнуха, однако без всякой надежды на будущее возвышение.

И все-таки Фазиль был добросовестным исполнителем и к приезду Джоанны в крепость позаботился о том, чтобы все приготовить к ее проживанию здесь: в длинных сводчатых покоях было прибрано, из расположенного неподалеку селения ей в услужение подобрали нескольких местных женщин. И пусть эти мусульманки не были такими умелыми, утонченными и очаровательными, как те райские птички, что развлекали и обслуживали ее в Иерусалиме, они, как выяснилось, довольно неплохо могли изъясняться на лингва-франка – сказывалось долгое владычество в этих землях крестоносцев, которые часто общались с местным населением, даже заключали браки со здешними женщинами и имели общих детей.

– Этот замок был первым из построек христиан в землях Заиорданья, – спустя несколько дней рассказывал Джоанне евнух Фазиль, когда они неспешно прогуливались по каменной стене, откуда открывался обзор на окрестности. – Его построили еще при Бодуэне I^[15], и говорят, что сей монарх сам участвовал в строительстве. Может, поэтому замку и дали такое название – королевская гора – Монреаль. Возвели его как форт на старом караванном пути, Дороге Царей, и это давало в казну крестоносцев неплохой доход, учитывая сбор дорожной пошлины. Одно время Монреаль даже был столицей Заиорданья, но потом дальше к северу построили куда более мощное укрепление, Керак, и столицу перенесли туда. Ныне же Монреаль-Шобак принадлежит благородному Малику аль-Адилю – слава ему и приветствие! – и здесь вы будете пребывать до тех пор, пока это сочтут нужным.

Евнух ушел от ответа, принявшись рассказывать, что строители-кафиры возвели крепость так, чтобы их не донимала жара: замок весь состоит из нескольких ярусов, словно слоеный пирог, – галерея над галереей, сводчатая аркада над аркадой, толстые стены, спасающие от зноя, арки, продуваемые сквозняками, узкие переходы, где всегда прохладно. Есть здесь и прекрасный садик, где растут розы и олеандры. Устроили крестоносцы и водосборники, куда в период зимних дождей по специальным стокам попадает вода. Правда, ныне вода в водосборниках уже на исходе, но ведь вскоре опять сезон дождей, так что проблема с водой в замке отпадет. Пока же воду для нужд обитателей крепости доставляли из колодцев, расположенных под горой, и поднимали по тропе на осликах, увешанных кувшинами и полными мехами.

Джоанна спросила, есть ли в самом Монреале колодец? Она знала, что обычно ее единоверцы никогда не возводили в засушливых краях укреплений, если не имели внутри источник на случай осады.

Евнух Фазиль был доволен, что пленница хоть чем-то заинтересовалась и не донимает его расспросами о своем будущем, поэтому с охотой провел ее к арке прохода, от которой куда-то вниз начинала уводить вырубленная в скальной породе лестница. Фазиль сказал, что местные жители рассказывали, будто кафиры прорубили этот ход, чтобы добраться до таящегося внутри горы Монреаля источника. Евнух даже взял факел и вместе с Джоанной начал спускаться по ступеням в темноту, однако лестница оказалась столь замусорена, а в нос ударило такое зловоние, что молодая женщина вскоре предпочла вернуться.

– Вот, вот, мадам, – гася факел в бочке с песком у выхода, усмехнулся Фазиль. – Чего мне только не рассказывали об этом спуске под гору! Но это всего лишь слухи, ибо никто из нынешних обитателей замка так и не дошел до самого низа. Там, внизу, только мрак и пустота, и люди считают, что этот ход ведет в саму преисподнюю, где крестоносцы поклонялись своим демонам. Поэтому новые хозяева замка решили превратить этот ход в свалку. Отсюда и зловоние.

Джоанна сказала, что если колодец и в самом деле был, то, не разыскав его и забросив, нынешние жители Монреаля лишили себя возможности иметь воду на случай осады.

– Осады не предвидится. Великий султан Салах ад-Дин не позволит. Даже король Ричард не смог с ним тягаться!

– Вам что-то известно, Фазиль? Умоляю, скажите, как идет война между султаном и крестоносцами?

Но толстяк только поднял пухлые ладони к небу.

– Откуда же мне знать, мадам? Вспомните, ведь я прибыл в Монреаль-Шобак еще до вашего приезда. Мне ли что-то знать о крестовом походе?

Он лукавил. Вряд ли вести о войне с крестоносцами не доходили до Заиорданья. Джоанна из своего окна в башне не раз видела, как по дороге, обвивавшей высокую гору Монреаля, поднимались какие-то всадники, как Абу Хасан в своих темных одеяниях выходил им навстречу и выслушивал новости. О, этот суровый черный бедуин наверняка был в курсе всего, но бессмысленно пытаться у него что-то выведать. Да и вообще, после приезда в крепость пленница и ее тюремщик старались избегать общения. К тому же у Абу Хасана были другие хлопоты: в Монреале-Шобаке он был назначен хаджибом, отдавал распоряжения, следил за взиманием пошлины с караванов, часто куда-то уезжал во главе вооруженного отряда.

Джоанна видела, как порой он проносится мимо в своей черной накидке и развевающейся на ветру куфии. А потом смотрела на пустынные холмы Заиорданья, на уходящую куда-то вдаль между холмами серую Дорогу Царей и на посаженные некогда владевшими этим краем крестоносцами зеленеющие в долине сады и виноградники – только они и оживляли пустынный пейзаж. Вернутся ли крестоносцы сюда еще когда-нибудь? Приедет ли кто-то за самой Джоанной? Что знают Ричард и Пиона о том, что стало с их родственницей? Что им сообщили? И сообщили ли?..

Порой Джоанна от этих мыслей впадала в такую отрешенность, что даже не обращала внимания на то, что делают с ней прислужницы. А те полировали ей ногти, пели свои долгие протяжные песни, расчесывали ее длинные волосы. Однажды, когда она в своей задумчивости позволила им делать все, что заблагорассудится, женщины даже подрезали ей челку над бровями, а когда показали отражение в зеркале, Джоанна рассердилась, выбила зеркало и надавала им оплеух. Даниэле даже пришлось заступиться за бедняжек.

– Я понимаю, что в вашем положении женщины особо раздражительны, мадам, но если Абу Хасан узнает, что служанки вас не устраивают, он попросту убьет их. Я ведь слышала, как кто-то говорил, что пока вы тут, ни одна из них не вернется в селение, дабы ненароком не проболтаться о красивой иноземке, какую скрывают в Монреале. И если вы недовольны… Новых служанок, конечно, подберут, но вина за смерть прежних камнем ляжет на вашу душу.

Джоанна порой наблюдала за прислужницами, задумывалась об их грустной доле. Несмотря на ее капризы и раздражительность, они считали, что им неслыханно повезло, ведь оказаться в услужении у знатной женщины доводилось не многим в этих краях. Теперь они были освобождены от постоянной изнурительной работы, находились в богатой обстановке, их хорошо кормили. И ни одна из них не проявляла желания вернуться в долину, все с готовностью приняли условие не видеться с близкими.

С наступлением зимы в Заиорданье заметно похолодало, по небу проносились тяжелые тучи, начался период зимних дождей – Джоанна и не подозревала, что в этих засушливых краях случаются такие ливни. Порой она по нескольку дней просиживала в своем сводчатом покое, не имея иных развлечений, как играть в шахматы с Фазилем. Однако толстяк евнух оказался никуда не годным игроком, он долго продумывал ходы, тер свою круглую лысую голову, склоняясь над доской, где фигуры противницы раз за разом создавали затруднение для его фигур. Джоанну это постоянное превосходство над слабым игроком утомляло до зевоты. Пусть уж лучше поведает что-нибудь – при его болтливости рассказчиком Фазиль оказался не плохим.

– Первый возведенный в Заиорданье замок кафиров пал последним. Вы же видели, госпожа, как он вознесен над округой! Его стены невозможно разбить, так как ни одно орудие не добросит на такую высоту снаряд, а по его склонам невозможно вскарабкаться, чтобы идти на приступ. Поэтому Салах ад-Дин и не стал тут задерживаться, перепоручив брату аль-Адилю вырвать из Заиорданья этот последний оплот крестоносцев. Аль-Адиль – опытный полководец, он окружил замок на горе плотным кольцом войск, решив взять его измором. А ведь в замке, кроме отряда тамплиеров, жили еще и каменщики, и лекари, и конюхи, и рядовые воины со своими семьями. Не имея вестей о том, что уже пал Иерусалим и их единоверцы изгнаны из Святой земли, они два года продержались в изоляции, но не сдавались в своем упрямстве!

Фазиль только кивнул. Однако пусть госпожа учтет, что все обитатели Монреаля жестоко страдали тут от голода и истощения. Наконец крестоносцы решили продать своих жен и детей в рабство, обменяв на продукты. Но и это им не помогло. Они сдались, когда сил уже не осталось и они почти ослепли от пыли и соли.

Армянка Даниэла, в этот миг разливавшая шербет по пиалам, неожиданно вмешалась в разговор:

– А я слышала, что крестоносцы не меняли детей и жен на продукты, а просто договорились с сарацинами, что их выпустят, дабы они не умерли от голода в осажденной крепости.

– Пусть так. Но куда они отпускали своих женщин и чад, как не в рабство? Но благородный аль-Адиль, – воздел руки евнух, – оценил мужество защитников замка и проявил удивительное благородство: он не только велел сохранить им жизнь, но и выкупил для них их женщин и детей, а потом велел отпустить на все четыре стороны. Говорят, многие крестоносцы смогли добраться до самой Антиохии на побережье.

Джоанна молчала. Какую трагедию пережил этот замок! Героическая защита, верность долгу, страдания… И вот Монреаль в руках победителей – запущенный, замусоренный, не ремонтирующийся, но все еще мощный и неприступный, чтобы упрятать ее тут без надежды на освобождение. О, неужели ее не ищут, неужели не освободят?

В Монреале при крестоносцах было сооружено две церкви – ныне в одной из них была мечеть, а вторую превратили в овечий загон. Овец туда обычно загоняли к вечеру, а днем они бродили по склонам горы, щипля пробивавшиеся сквозь скалистые наслоения кустики чахлой травы. Однажды, когда эта вторая церковь пустовала, Джоанна зашла туда и, рассматривая стесанные со стен остатки росписи и посеченные колонны, неожиданно заметила на одной из уцелевших капителей изображение какой-то святой в ниспадающем на плечи покрывале. Лик святой, после того как по нему прошелся сарацинский тесак, рассмотреть было невозможно, однако то, как располагались складки покрывала, напомнило Джоанне изваяние английской святой Хильды – подобным же образом ее изображали в женском монастыре неподалеку от владений ее родителей. Шамперы всегда помогали этой обители, святая Хильда считалась покровительницей их семьи, и, увидев здесь, за много миль от родины, схожее изображение, Джоанна растрогалась, ей показалось, что она встретила добрую знакомую. У молодой женщины даже слезы навернулись на глаза, она опустилась на колени и принялась жарко молиться, прося заступницу Шамперов придать ей сил, ибо чувствовала, что она на грани отчаяния.

– О, святая Хильда, ты сделала при жизни немало добра, ты всегда помогала моей родне, не оставь же и меня своей милостью.

Молитва принесла Джоанне некоторое облегчение, напомнила о доме. Когда человек в отчаянии, именно память о доме и о родных придает ему сил. И позже, сидя у своего окошка, глядя на унылый окрестный пейзаж, Джоанна вспоминала милую Англию, светлые башни родительского замка, свою семью. Как же она соскучилась по ним! Больше двух лет назад она покинула родные берега, надеясь, что совершит паломничество в Святую землю, уповая, что, помолившись в святых местах, она сможет излечиться от бесплодия, родит ребенка. И это ее желание было исполнено – она носила дитя.

Джоанна вслушивалась в себя, замечала, как округлился живот, как налилась и стала по-особенному чувствительной грудь. Но этого чуда материнства, возможно, и не случилось бы, если бы она не встретила на своем пути человека, которого никак не могла забыть.

Мартин… Таинственный голубоглазый попутчик, загадочный рыцарь, который спасал ее, говорил ей о своей любви, в объятиях которого она познала упоительную радость. Он возносил ее своей любовью до небес и… пугал… Ее уверяли, что Мартин враг, а она помогла ему скрыться. И пусть Джоанна смирилась с мыслью, что им больше никогда не встретиться, но ее сердце не хотело забывать его. Увы, Мартина ненавидел и преследовал ее брат Уильям де Шампер, его сурово осуждала верная служанка Джоанны Годит, его подозревал капитан ее стражи Дрого, а порой о Мартине с какой-то издевкой вспоминал и ее супруг Обри. Но все же сейчас, не ведая, что ее ждет, страшась своей участи, Джоанна находила отраду, вспоминая каждый миг, когда они были вместе, каждое его прикосновение, каждый взгляд…

– Наша госпожа опять размечталась, – посмеивались в стороне служанки Джоанны, наблюдая за уединившейся англичанкой, которая сидела в стороне с просветленным и нежным лицом.

Молодая женщина клала руку на живот. Она носит дитя. Она родит ребенка от своего возлюбленного Мартина… И какая судьба ожидает это несчастное дитя узницы?!

Она заставляла себя не падать духом. Нельзя все время печалиться, нельзя сдаваться. Ведь сказано же, что уныние – один из смертных грехов. И Джоанна старалась отвлечься, находила себе все новые занятия, только бы не увязнуть в пучине печали и страха. Она начала старательно изучать язык сарацин, даже попросила Фазиля научить ее писать свое имя арабской вязью. Из окна и со стен крепости с интересом рассматривала проходившие по Дороге Царей мимо Монреаля караваны, расспрашивала о местной торговле, а то вдруг начала приручать содержавшегося в замке охотничьего гепарда.

Зверь содержался в клетке внутри построек замка, и, прогуливаясь по лабиринтам Монреаля, Джоанна могла подходить к нему, сперва осторожно, глядя только издали, а когда зверь перестал хищно скалиться при ее приближении, начала подступать к прутьям клетки, негромко подзывать его, а там и прикармливать, принося гепарду остатки мясных деликатесов со своего стола. В итоге она добилась того, что зверь начал ждать ее появления, вставал, едва она появлялась, терся пятнистой головой о прутья клетки. Она же разговаривала с ним негромко и ласково, и ей начинало казаться, что хищнику это нравится, он издавал негромкие мурлыкающие звуки, порой даже опрокидывался, как будто подставляя брюхо, чтобы его погладили. Гепард нравился Джоанне тем больше, что, как заметила пленница, он не переносил нового хаджиба Абу Хасана. Когда тот обходил стену в своих черных развевающихся одеждах или громко отдавал приказы, гепард начинал метаться и рычать, словно приходя в ярость. А вот с Джоанной даже мурлыкал…

Однажды, когда молодая женщина сидела на ступеньках рядом с клеткой, к ней приблизился плотный, облаченный в кольчугу сарацин с выкрашенной хной рыжей бородой и попытался на ломаном лингва-франка спросить, каковым она находит его охотничьего гепарда. Джоанна, используя имеющийся у нее запас арабских слов и выражений, ответила, что эта огромная кошка великолепна.

– О, вы не тратите время даром и изучаете наш язык, – улыбнулся ее собеседник. И поклонился, представившись: – Мое имя Керим ибн Халиль ибн Рашид, госпожа. Прежде я был в Монреале хаджибом, но теперь, когда этот пост по воле господина Малика аль-Адиля передали Абу Хасану, я тут просто капитан ворот, то есть слежу за охраной в крепости.

Позже Джоанна, поразмыслив, решила, что как бы покорно ни принял свое понижение по службе бывший хаджиб Керим, вряд ли оно его обрадовало. А из разговоров с Фазилем она выяснила, что у Керима с Абу Хасаном были даже ссоры, ибо новый хаджиб вроде как уличил прежнего в недоимках со сбора пошлины, хотя тот упорно отвергал обвинения. Но Джоанну мало касались эти местные недоразумения, а вот то, что она может хоть с кем-то общаться в крепости, ее устраивало. Правда, встречаясь с рыжебородым Керимом подле клетки с гепардом, они обычно обсуждали лишь достоинства пятнистого хищника: бывший хаджиб с удовольствием рассказывал назареянке, насколько хорош его любимец на охоте, от которого не может убежать ни степная газель, ни песчаная лисица; даже взлетавшего орла он как-то настиг в стремительном прыжке и сбил ударом когтистой лапы.

– Но с теми, кого он любит, мой Янтарь ласков, как котенок, – неспешно, чтобы поняла англичанка, говорил капитан ворот, при этом ласкал зверя, просунув руку между железных прутьев. – Хотите погладить его? – неожиданно предложил он.

Джоанна не была уверена, что правильно поняла его слова, но по жестам Керима удостоверилась и решила попробовать.

– Янтарь любит только хороших людей, – сказал Керим. И добавил, заметив идущего по стене крепости Абу Хасана: – А вот к тем, чьим сердцем завладели демоны, он явно проявляет злость и скалит клыки.

Да, у бывшего и нынешнего хаджибов отношения явно не ладились. Однако эти редкие встречи с Керимом возле гепарда постепенно превратились в некую традицию. Капитан ворот даже как-то поведал пленнице о себе: сам он родом из-под Дамаска, у него там собственный икт^[16], хороший дом, семья, гарем, а также старый отец, которого Керим очень любит. Такая откровенность иноверца требовала ответной откровенности, и Джоанна, медленно подбирая арабские слова, в свою очередь поведала, кто она, причем заметила, что рыжие брови Керима изумленно выгнулись, когда она сообщила, что ее родной брат – маршал ордена тамплиеров.

– Я как-то неправильно выразила свою мысль на арабском, почтенный Керим? – осведомилась Джоанна.

– Я все понял, госпожа. Но вы и храмовник де Шампер… Говорят, он очень жесток.

– Только немного, – помогая себе жестами, пояснила Джоанна. И вздохнула – увы, она ничего не знала о брате и грустила, вспоминая, что они расстались в ссоре.

И все же ей показалось, что Керим, узнав, кто она, озадачился. Выходит, даже стражники в Монреале не ведают, кого охраняют. Однако то, что живущая в замке христианка является ценной пленницей, с которой надо считаться, вскоре узнали и иные обитатели Монреаля.

Началось все с того, что Джоанне надоело, что служащие замка имеют привычку сбрасывать мусор и нечистоты если не в шахту заброшенного колодца, то прямо по склонам горы Монреаль. А так как кухни находились немного ниже, чем ее покои, то получалось, что отбросы скапливались под ее окнами и, когда прошел сезон дождей и потеплело, оттуда стало доноситься отвратительное зловоние. Джоанна сперва требовала от Фазиля отдать распоряжения на этот счет, но, поняв, что от евнуха толку не добиться, сама отправилась на кухню и, не скрывая лица, как положено мусульманкам, устроила там скандал, требуя прекратить разводить грязь и вонь под замком. Служащие просто онемели от такого приказания и, разумеется, не прислушались к нему. Однако упрямая англичанка стала являться на кухню едва ли не каждый день и однажды даже запустила блюдом с объедками в голову местного повара. После такой выходки к ней явился сам хаджиб Абу Хасан.

– Назареянка, кажется, забыла, что она тут не госпожа, а пленница, – прорычал он, наступая на женщину. – Или тебе, демоница, не хватает ума понять, что приказываю в Монреале я? Учти, еще одна такая выходка, и я велю замуровать тебя каменной кладкой в этой комнате, у тебя не будет обслуги, а еду и пищу тебе будут подавать через крошечное окошко.

– Только попробуйте! – вскинула подбородок Джоанна. – Тогда я вообще откажусь от пищи и вам придется доложить своему господину аль-Адилю, что вы не справились с его заданием и уморили меня голодом.

Она давно догадалась, что тот уход, какой был за ней в крепости, не просто дань ее высокому положению, но и желание аль-Адиля сохранить ее красоту. И хотя угроза хаджиба вызвала в ней оторопь, она знала, что ей пока ничего не угрожает.

Стерпел Абу Хасан и требование Джоанны убрать мусор и оставшийся после захвата крепости щебень в небольшом садике, где она любила гулять. А еще она настояла, чтобы стражники, несшие караул на стенах крепости, не перекликались, когда проходят над ее покоями, мешая ей тем самым отдыхать. И они подчинились. Более того, когда через время Джоанна поднялась на стену и поблагодарила их за учтивость, солдаты даже заулыбались. Повар, которого выходка пленницы недавно так напугала, тоже удостоился ее расположения после того, как он перестал вываливать мусор под ее окна. Однажды христианка снова явилась на кухню, но на этот раз не для того, чтобы скандалить, а наоборот, поблагодарить его за вкусное блюдо из неведомых ей плодов, мяса и душистого соуса, показавшегося ей непередаваемо вкусным. И повар пообещал, что и впредь ее кушанья будут не хуже, чем при дворе султана. Когда Абу Хасану сообщили, что пленница ведет себя в замке как истинная госпожа и люди даже повинуются ей, он только еще более помрачнел.

Чуть позже Джоанна заявила, что хочет, чтобы ей приносили товары от караванов, какие проходят мимо крепости. Ей позволялось наблюдать за ними с высоты стен, но однажды хаджибу принесли выброшенную пленницей в окно серебряную тарелку, на которой она арабской вязью выцарапала свое имя и сообщила, кто она. Просто чудо, что эта тарелка застряла на каменном выступе и ее утром нашел во время обхода караванной стоянки один из стражников, тут же сообщивший об этом хаджибу.

Вот тут Абу Хасан пришел в настоящее неистовство. Ворвавшись в покои Джоанны, он швырнул ее на софу и навис сверху, не давая женщине подняться.

– Ты что думаешь, раз проклятые кафиры на подступах к Иерусалиму, то тебе можно так себя вести?

Несмотря на страх перед бедуином, Джоанна вдруг неимоверно обрадовалась, услышав вырвавшиеся у него слова. И хотя ее голос дрожал, она произнесла почти весело:

– Если король Ричард у Святого Града, то я бы советовала вам быть поучтивее со мной. Ибо мое расположение еще может вам понадобиться.

Бедуин только теперь понял, что проговорился. Его в последнее время очень тревожили вести о том, что Ричард так близко подошел к Иерусалиму, но сообщить подобное этой женщине… Абу Хасан выпрямился перед ней, как черный столб, его лицо побагровело, провал шрама под скулой подергивался, выдавая клокочущую в нем ярость.

– Можешь и дальше молить своего трехглавого бога Троицу о приходе крестоносцев. Но знай – ты их не дождешься. Ибо будешь уже мертва!

– Я и сам жду, когда Мелек Рик окажется у стен Иерусалима, ибо едва это произойдет… О, с каким же удовольствием я отрежу тебе тогда руку… и отправлю этому шайтану… ему или твоему брату-тамплиеру. Безжалостного Мелека Рика этим, может, и не остановить, но вот сдержится ли храмовник, когда получит отрезанную руку родной сестры? А если кафиры пойдут дальше… тогда я отрежу твои груди. Ибо каждый шаг крестоносцев к Святому Граду будет означать для тебя кровь и мучения. Пока они не остановятся. И я сам буду резать тебя и отправлять им по частям… но так, чтобы ты не умерла. Окровавленная, но живая, ты будешь щитом Иерусалима против кафиров, и они будут это знать!

Тут даже Фазиль не сдержался, закричал, чтобы Абу Хасан уходил…

Позже Абу Хасан приказал высечь всех слуг и служанок англичанки, не уследивших за ней.

Джоанна не могла уснуть всю ночь. Ее била крупная дрожь, в груди давило, она задыхалась. Так вот какую участь ей приготовили! О, лучше броситься со стены крепости, чтобы не быть заложницей, не претерпевать такие муки… Ибо она знала, что воинство крестоносцев не остановится. И хотя, покончив с собой, она погубит свою душу, Всевышний будет знать, что она жертвует собой ради святой войны за освобождение Гроба Господнего!

Именно в этот миг, когда она была на грани отчаянного решения, в ней впервые зашевелился ребенок. Будто легкие пузырьки стали подниматься внутри ее тела, будто кто-то тихонько трогал ее изнутри маленькой ладошкой, успокаивая, умоляя, прося…

На следующий день она оказалась запертой. Ее больше не выпускали, она стала настоящей узницей, пусть и не замурованной, как обещал Абу Хасан, но ее участь от этого не стала легче. В отчаянии Джоанна отказалась принимать пищу и весь день проводила в молитвах. Она сама выбросила поднос с едой в окно, а принесенный вновь был брошен в голову служанки.

Так шли дни. Джоанна почти все время проводила в постели, поднимаясь лишь по нужде. Ей снова и снова приносили еду, но она оставалась нетронутой. Теперь Джоанна почти все время спала, а когда приходила в себя, слышала, как рядом причитает и упрашивает ее Даниэла, что-то лопочет евнух Фазиль. Один раз она разобрала его слова:

– Если вы не жалеете себя, то пожалейте хотя бы свое дитя.

Ее дитя больше не шевелилось, она убила его…

– Мадам, не мучайте больше себя. Абу Хасан уехал. Есть вести… Я не должен этого говорить, но стало известно, что крестоносцы отступили от Иерусалима. Вы спасены, мадам.

Крестоносцы отступили от Иерусалима… Значит, ее не будут резать. Но и никто не придет ее освободить… Так что же изменилось в ее несчастной судьбе?

И, словно в ответ, она ощутила мягкий толчок в глубине своего тела. Ее малыш затаился, как и мать, но сейчас требовал жизни. Разве ранее мало она просила Небеса послать ей дитя, чтобы теперь так жестоко губить его… и себя?

Джоанна была слаба, как котенок, она еле заставила себя выпить немного шербета. Потом она опять спала, но, просыпаясь, уже не противилась и принимала пищу. За это ей вновь позволили выходить из покоев. Когда она, еще слабая и исхудавшая, вышла наружу, то с удивлением огляделась. Вся окрестность вокруг Монреаля была покрыта снегом. Снег в Заиорданье? Какое чудо! И как же захотелось домой…

Она прошла в разрушенную церковь и долго молилась святой Хильде, прося прощения и заступничества. И еще она просила… прислать за ней Мартина. Где бы он ни был. Неужели чуда не случится и он никогда не узнает, как она его ждет? Он должен прийти и спасти ее и их ребенка!

Мечты. Несбыточные надежды. И снег к полудню уже растаял, как и не было его…

Вечером Даниэла завела с ней разговор о том, как она думает назвать своего ребенка.

Джоанна невольно улыбнулась, погладив свой округлившийся животик.

– Ричард. В честь прославленного короля, моего родича.

Джоанна пожала плечами, сказав, что пока не выбрала ей имени.

– Значит, непременно будет девчонка, – заявила Даниэла. – Есть такая примета – кому заранее не придумаешь имени, тот и родится. По своим дочерям я это точно проверила.

Она разоткровенничалась, поведав, как четырежды рожала, но всякий раз это были девчонки. Ее муж очень огорчался по этому поводу, но что дал Бог… Да и когда одна из ее малышек умерла, он так сокрушался! Но остальные выжили, сейчас они замужем, одна живет в Киликии, две в Антиохии. И все зовут мать к себе, просят нянчить внуков. Но она всегда была в услужении у знатных особ, ей нравилась такая независимая жизнь, особенно после того, как овдовела. Когда же ее взяла в свой штат королева Иоанна, Даниэла вообще возгордилась. А потом…

– Когда меня освободят, ты обязательно поедешь к ним, Даниэла, – сказала Джоанна.

Армянка усмехнулась, потерла пробивавшиеся над ее верхней губой усики, а потом, оглянувшись, сказала:

– Я слышала, как стражники говорили, что, мол, даже отступив от Иерусалима, крестоносцы не собираются оставлять Левант, а укрепляют города на побережье.

– Значит, весной в их гавань прибудут новые крестоносцы, будет новый поход…

Она осеклась, поняв, чем ей это может грозить. Ей надо было что-то делать, что-то придумать, чтобы известить о своем местонахождении. Но как?

Вернулся Абу Хасан. Они столкнулись с Джоанной в одном из сводчатых переходов крепости, и женщина невольно стала отступать от приближавшегося к ней бедуина. Пока не оказалась у клетки с гепардом. О, для Джоанны даже эта огромная кошка казалась менее опасной, чем Абу Хасан, и она заскочила в клетку.

– Нет, не надо! – внезапно закричал Абу Хасан и кинулся к ней, однако остановился, видя, что англичанка цела и невредима и стоит, удерживая гепарда за ошейник. Зверь же смотрел на нелюбимого им черного бедуина, скаля огромные клыки.

Джоанна негромко, но решительно произнесла:

Она опять победила, ему пришлось удалиться. А у Джоанны случилась истерика. Она и плакала, и смеялась, уткнувшись лицом в пятнистую шкуру своего защитника. Но его ли испугался Абу Хасан или он разволновался из-за нее? Он ведь ее страж, ему надо беречь ее… пока не придется резать.

Позже к ней пришел Керим и сказал, чтобы она ничего подобного больше не вытворяла.

– Абу Хасан не тронет вас. Похоже, ему даны совсем иные указания. Он даже привез вам новые наряды и украшения, вас прекрасно кормят, вам прислали музыкантшу и танцовщиц. Кажется, у аль-Адиля относительно вас поменялись планы.

Джоанна только кивнула. Итак… Или аль-Адиль все еще неравнодушен к ней, или… ее собираются вернуть крестоносцам, если начались переговоры. О, как же ей хотелось в это верить!

Но дни шли за днями, ничего не менялось. Уже настала весна, голые холмы вокруг покрылись зеленью, внизу в долине блеяли ягнята. Абу Хасан избегал Джоанну, она отдавала распоряжения в замке, по ее приказу тут наводили порядок, и капитан ворот Керим даже ругал нерадивых, если те не проявляли усердия. Замок, где Джоанна была пленницей, преображался. Но надежды у нее не было… И то, как сегодня Абу Хасан разбил ее лютню, указывало, что она все еще в его власти. Во власти хаджиба и его господина аль-Адиля.

– Вы так задумались, госпожа, – приблизившись к молодой женщине, произнесла Даниэла.

Джоанна смотрела вдаль. Цветущие сады на террасах вокруг Монреаля, селение с плоскими крышами, откуда доносился крик с минарета, зеленые полоски плодородной земли на холмах, где местные жители выращивают пшеницу. Фазиль говорил, что плодородная почва есть только тут, близ Монреаля, а вокруг – только пустынные бесплодные земли, где бродят шайки разбойников-бедуинов, нападающих на караваны. Чужой край, куда не смеют являться ее единоверцы… Волнует ли еще кого-то из них ее судьба? Где ее венценосные родичи? Что им до той, которая пожертвовала собой, дабы у короля не были связаны руки, а ее кузина, королева Сицилийская, могла и далее оставаться в безопасности. Все они забыли о ней, как и забыл брат Уильям, который не смог простить младшую сестру и которому наверняка все равно, жива ли она или ее разрезали по частям. Где ее возлюбленный, от которого она скоро родит? Уехал… Забыл о ней… Да полно, любил ли он ее хоть когда-нибудь?

Джоанна неожиданно ощутила такой прилив злости, такое обреченное отчаяние, что не смогла сдержаться и пронзительно закричала.

– Что с вами, госпожа? Никак схватки начались?

– Оставь меня, Даниэла! Мне еще рано. Я буду рожать в начале мая, я знаю.

Армянка задумчиво потерла темнеющие над верхней губой усики.

– Ну, вам виднее. Но мне все равно кажется, что живот у вас уже опустился. Я даже опасаюсь, что этот демон в черном так вас напугал, что вы вот-вот разродитесь. Не дразните вы его ради самой Пречистой Девы, мадам.

Той ночью Джоанна проснулась от резкой боли. Она кусала губы в темноте, надеялась, что сейчас это прекратится. Ведь только середина апреля, ее срок позже… немного позже. Но боли становились все сильнее, и вскоре роженица уже не могла сдерживать криков.

Схватки продолжались всю ночь и весь следующий день, а к вечеру Джоанна де Ринель родила крепкую голосистую девочку.

– Дайте мне ее, – просила она, протягивая руки к запеленатому похныкивающему свертку, который держала Даниэла. – О, как же она похожа на своего отца! И какая красавица!

Джоанна и не ожидала, какое оглушающее счастье познает, прижимая к груди своего ребенка!

Даже Абу Хасан передал ей свои поздравления. Он же позаботился, чтобы из селения прислали заранее выбранную кормилицу, а молодой матери перевязали груди, чтобы их не распирало молоком. Знатные дамы не должны кормить своих детей, но Джоанна ни на миг не отходила от кормилицы, глядя, как жадно сосет грудь молодой смуглой кормилицы ее дочь.

– Ну и как вы все-таки ее назовете, мадам? – не унималась Даниэла. – Должна сказать, что ваш тюремщик Абу Хасан сказал, что не возражает, если вы надумаете ее крестить. Ведь в селении Шобак есть христиане, они платят джизью^[17] и имеют право иметь своего священника.

– Я уже выбрала ей имя, – не сводя глаз с ребенка, улыбнулась Джоанна. – В честь святой, которая поддерживала и помогала мне все это время. Мою дочь будут звать Хильдой!

Ребенка окрестили. Девочка была крепенькой, на удивление спокойной и быстро набирала вес. Джоанна брала ее из рук кормилицы и выходила с ней в сад, где сидела среди роз и олеандров и пела маленькой Хильде старые английские песни. В такие минуты ей не хотелось думать ни о чем плохом. Еще один миг счастья, когда прижимаешь к груди свое дитя, всматриваешься в это маленькое невинное личико. О Пречистая Дева, пусть все беды минуют ее ребенка!

Но по прошествии двух недель маленькая Хильда исчезла из замка. Пропала и ее кормилица. Не помня себя, Джоанна кинулась к Абу Хасану.

– Я услал ее вместе с кормилицей. Ребенку ничего не угрожает.

– Нет. Их увезли по приказанию аль-Адиля. Но девочка в безопасности. Мой повелитель позаботился о ней.

Джоанна стояла, пошатываясь, закусив длинную косу, чтобы сдержать рвущийся из горла крик. Итак… аль-Адиль.

Но крик все же прорвался. Она опустилась на колени и зарыдала в голос.

Абу Хасан ушел, не скрывая довольной улыбки. Он воин, его не могут тронуть стенания молодой матери. А эта еще… С ее дурным норовом, непонятным ему, когда вспышки ее тигриного непокорства перемежались то с неожиданной детской веселостью, то с невыносимыми капризами… О, Абу Хасан так возненавидел эту назареянку, что в душе не стыдился признать ее своим врагом. А горе врага всегда дарит радость.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Паладин - Симона Вилар - Драма мечей и сердец Читать онлайн любовный роман

Вилар Симона

Аннотация к произведению Паладин - Симона Вилар

Драма мечей и сердец

* * *

Драма мечей и сердец

Глава 1

Апрель 1192 года. Заиорданье. Замок Монреаль