Полудочка

Жизнь бизнесмена Вячеслава Ганцева складывалась наилучшим образом. Его фирма процветала, становясь монополистом в городе. У него была прекрасная жена и замечательные друзья – семейная пара Войтовичей. Правда, у Ганцевых не имелось своих детей. Зато родным существом была Ксения Войтович, которую он вырастил на своих руках и называл «полудочкой». Однако человеческие отношения имеют свойство развиваться в неожиданную сторону. И никто не знает, к каким последствиям могут привести иные поступки. © Виктор Улин 2007 г. – фотография. © Виктор Улин 2020 г. – дизайн обложки. Содержит нецензурную брань.

Часть 1

«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника.»

Часть 1

Глава первая

Голос Ксеньки Войтович из-за спины раздался неожиданно.

– Дядя Слава, не вздумай давать, – мягонько сказал ее отец Виктор. – Она на той неделе сожгла сцепление у моей «четверки», от твоего «Хаммера» оставит груду обломков.

Ксенькин ухажер – не то Арсений, не то Аркадий – оставался невидимым на коврике в багажном отделении, где ютился всю дорогу. Несмотря на пароходную широту американского джипа, ДПС запрещала возить четверых пассажиров на заднем сиденье.

Проблему можно было решить простейшим способом. Но Ганцев предпочитал купить в гипермаркете бутылку водки «Чайковский», нежели отдать ту же сумму сержанту в зеленом жилете за то, чтобы юный прыщавец ехал с комфортом.

Аркадий не вызывал положительных эмоций, его уделом оставалась поза эмбриона.

Жена Маргарита выразительно безмолвствовала.

– «Хаммер» – не «четверка» Жигулей, – ответил Ганцев. – У автомата нет сцепления, он ничего не боится.

– Ты ее не знаешь, дядя Слава! – возразил Войтович. – Она включит трансмиссионный тормоз на скорости сто километров в час.

– Не болтай, Витя, – отмахнулся он. – Твоя дочь…

– Твоя полудочка, – едко вставила Маргарита.

–…Моя полудочка не сможет ему навредить. Скорее Луна упадет на Землю или Кальтенбруннер женится на еврейке.

– Кто такой Кательбунер? – подал голос Арсений.

Ганцев нажал на тормоз, остановился и поставил автоматическую коробку переключения передач в парковочное положение.

– Мы что, уже приехали? – поинтересовалась Элла.

– Нет, приплыли, – ответил он. – Рита, пожалуйста, перейди назад.

– Ксения Викторовна сядет за руль, я буду ее подстраховывать.

– Ну ты даешь, дядя Слава, – воскликнул Войтович и добавил: – Твою мать!

– Лучше твою, дядя Витя, – парировал Ганцев на правах владельца самого дорогого джипа. – Извини, погорячился.

С семейством и будущим зятем он ютился на правах бедного родственника и не имел права голоса.

Ганцев сидел неподвижно, положив руку на селектор.

– Совсем потерял голову со своей полудочкой, – раздраженно проговорила Маргарита и толкнула свою дверцу.

В кондиционированный, поддержанный климат-контролем салон ворвался дух летнего деревенского дня.

Пахнуло свежим навозом, подсыхающим сеном, вспаханной под озимые землей, далекими костерками – и еще чем-то, неизменно бередящим душу.

– Не потерял, – миролюбиво возразил Ганцев. – Девчонка просит порулить, и кто же удовлетворит ее желания, если не любящий дядька!

– Смотри, смотри, Вячеслав Константинович, – с глубоко запрятанным ядом проговорила Элла. – У Ксении Викторовны столько желаний, что как бы ты не загнулся, пытаясь их удовлетворить.

– Не волнуйся, Элла Эдуардовна, – парировал Ганцев. – Я не согнусь, не такие не сгибали.

Ксенька благодарно приникла щекой к его виску.

Открыв водительскую дверь, он спрыгнул на землю и едва не подвернул ногу.

В сравнении с предыдущей «Киа-Соренто» новенький красный «Хаммер» был огромен, как скала. Он казался надежным, как «Титаник», покачивающийся у стенки в Саутгемптоне – еще не знающий, что вахтенные офицеры потеряли бинокль, а марсовые матросы балуются «Белой Лошадью» и болтают о девках.

Жизнь Вячеслава Константиновича Ганцева – сорока-с-чем-то-летнего бизнесмена, владельца процветающей компьютерной фирмы – шла вверх, вверх и только вверх.

В нынешнем статусе следовало полагать, что через некоторое время этот брендовый джип, прибывший из Америки, станет машиной для путешествий, а по городу он будет ездить на «Шевроле Камаро» – столь же низком, сколь «Хаммер» высок.

– Ксеня, дай руку, – позвал Ганцев, открыв заднюю дверь. – Не то расшибешься.

Войтович-младшая перебралась через материны коленки и показалась в проеме.

Кремовые шорты были короче трусиков его молодости.

Тонкая белая футболка с поддельной надписью «Гоа» ничего не скрывала.

Как и у Эллы, у Ксеньки была маленькая грудь. Но если мать носила лифчик, то дочь мелочами пренебрегала. Так делали все нынешние подростки, «полудочка» не выбивалась из разряда.

Еще год назад девчонка находилась в состоянии, когда ее хотелось невинно гладить по головке. Этим летом Ганцев смотрел на новую Ксенькину прическу – осветленную в верхнем слое, темную в глубине – и констатировал, что она выросла. Арсений появился недаром.

– Ловите меня, дядя Слава, – сказала Ксенька и прыгнула с высоты семьдесят пять сантиметров.

Ганцев поймал ее руки – крепкие, с сильными пальцами – и приземлил около себя.

Затем, подсадив на место и бесшумно закрыв водительскую дверь, он обежал машину сзади и молодым рывком впрыгнул на пассажирское место.

– Ну вы сладкая парочка! – проговорила из-за спины Маргарита. – Вам бы только в Голливуд. Я слышала, там начался кастинг на новый римейк «Лолиты».

Мужчины: друг Виктор и припущеник Аркадий – глухо молчали.

– В общем так, Ксеня, – заговорил Ганцев. – Опыта вождения на автомате у тебя нет?

– Откуда! – грустно ответила девчонка. – У папы «пятерка».

– Один пес разница, – возразил он. – В этой стране никогда не было реальных автомобилей, только средства передвижения. Если из «Волги» не течет масло – значит, оно вытекло совсем.

– Ну, слушай дальше, Ксеня, – продолжил Ганцев. – Автоматом управлять – как нечего делать. Легче, чем открыть бутылку водки с винтовой крышкой. Единственное опасное отличие – если на механике бросить педали, двигатель заглохнет и машина встанет, а если на автомате, то она все равно будет ехать. Поняла?

– Хорошо. Сейчас коробка на «Паркинге». Машина стоит. Устройся поудобнее. Педали не далеко? Подвинуть сиденье?

– Не надо, у меня ноги такие же длинные, как у вас, – Ксенька хихикнула. – Готова ко всему, дядя Слава.

– Дядя Слава, имей в виду, она всегда готова ко всему! – зловеще вклинилась Элла. – Ты поплатишься за свою слепоту!

– Ну хорошо, Ксеня, – сказал Ганцев, игнорируя предупреждение. – Прежде всего, поставь правую ногу на тормоз.

– Вот эта, – ответил он и похлопал Ксеньку по горячему бедру. – Правая нога на автомате ведущая.

– Левой ничего. Она не участвует в процессе, у стенки есть площадка для удобства, поставь туда и про нее забудь. Поняла?

– Примерно, – ответила девчонка. – Пойму в процессе.

– Левая. Широкая, как… – Ганцев на секунду задумался. – Как айфон, положенный набок. Видишь?

– Молодец, – сказал он. – Теперь клади руку на селектор.

Взяв девчонку за тонкие пальцы, Ганцев перенес ее ладонь на длинную рукоятку.

– Нифига себе. Как у мясорубки, – прокомментировала Ксенька.

– Примерно так, – согласился он. – А что с них взять? Американцы они и есть американцы.

– Слава, ты идешь против главной истины, – опять вступил Виктор. – Никому не доверяй свою машину и свою жену!

– Слева с торца есть круглая кнопка, – не обращая внимания, продолжил Ганцев. – Это фиксатор. Найди и почувствуй, положи на нее большой палец.

– Нашла и почувствовала, – послушно ответила Ксенька. – И положила.

– Не убираешь ногу с тормоза, нажимаешь кнопку, ручку двигаешь на себя, смотришь на шкалу, до буквы «D», то есть «Драйв». Потом можно ехать.

Железное тело автомобиля напряглось в ожидании.

– Сели в машину сердитые янки, хвост прищемили своей обезьянке! – раздался язвительный голос Эллы.

– Теперь крепко держишь руль, снимаешь ногу с тормоза, переставляешь на газ, и вперед!

– Так просто?! – воскликнула она. – Без всякого сцепления, не как на папкиной телеге?!

– Без, – подтвердил он. – Отпустила тормоз и вперед. Только следи за дорогой. Полноприводная машина юркая.

– Этот Гагарин в юбке тебе покажет полет вокруг Луны! – бросила Элла.

– Ты еще об этом пожалеешь, дядя Слава, – ехидно добавил Виктор Войтович.

Джип вилял по дороге, как трактор, ведомый пьяным механизатором. Скорость нарастала.

– Ксенька, не жми так сильно! – воскликнул он.

– То ли еще будет, – сладким голосом известила Элла.

Левое колесо чиркнуло по обочине, салон по-утиному накренился влево.

– Не могу! – жалобно воскликнула она. – Забыла, как!

Трехсотсильный V-образник взревел зверем, «Хаммер» прыгнул вперед. Бестолковая девчонка не перенесла ногу с педали на педаль, сейчас давила на газ.

В боковом зрении блеснул перстенек на ее пальце, двигающийся вперед.

– Не трогай селектор!!! – закричал Ганцев. – Тормози!!!

Вывернув руль влево, он съехал с обочины по трансверсальной траектории. По дверцам оглушительно хлестали жесткие стебли травы, земная твердь переваливалась из стороны в сторону быстрее, чем воспринимал мозг.

Что-то гремело и трещало, сзади что-то кричали – Ганцев не слышал ничего, только выруливал одной рукой, держа Ксенькину ногу, которая, кажется, все-таки переместилась на тормоз.

Селектор стоял в положении «нейтрали». Ксенька остановилась вовремя, ничего непоправимого не произошло.

Двигатель рокотал на холостых оборотах, ожидая дальнейших действий.

– Ксеня, держи ногу на тормозе, не снимай, – приказал Ганцев.

Девчонка несколько раз кивнула, судорожно сглатывая. На нее было больно смотреть.

Неловко взяв с непривычной стороны Г-образную рукоятку, он нажал кнопку, перещелкнул селектор на безопасный «Р» и перевел дух.

Места были заливными, насыпь дороги поднималась до небес. Тяжелый джип стоял, опасно накренившись под углом к горизонту. Было страшно думать о возможных последствиях.

– Ксенька… – выдохнул Ганцев. – Ты больше так не делай!

– Дядя Слава, я… – заговорила девчонка плачущим голосом.

– Мы тебя предупреждали, – сладко проговорила Войтович-старшая.

– Элка, не будь – как говорил один мой друг, мудрый старый еврей – «умной, как моя жена потом», – ответил он. – Твоя дочь ни в чем не виновата.

– Ну конечно, – ответил Виктор. – Ведь твой «Хаммер» не перевернулся!

– Но мог только так, – констатировала Маргарита. – Ганцев, я тебе поражаюсь. Чем дальше живешь, тем больше дуреешь.

– А если бы мы перевернулись и грохнулись бошками о крышу?! – неожиданно перебил Аркадий. – Меня и так чуть шезлонгами не задавило.

– Но ведь не задавило же! – возразил Ганцев.

– Дядя Славочка, – дрожащим голосом повторила девчонка. – А что мне теперь делать? Я чуть не разбила вашу новую машину…

– Ничего, Ксеня, – ласково ответил он. – Ничего. С кем не бывает? Сейчас выну тебя из кабины и сяду сам. Выедем отсюда и поедем дальше.

Ганцев протянул руку, погладил ее по искусственно состаренной голове.

– Мы вам не мешаем? – раздался сзади голос жены.

Когда Ганцев принимал Ксеньку с водительского места, та обняла его за плечи, приникла всем телом.

В сосняке пахло старой хвоей. Тут могли водиться маслята, не будь эти края чрезмерно посещаемы горожанами, рвущимися на природу.

Правда, мусора, бумажек, бутылок и пивных банок кругом не валялось, отдыхавшие прибирались за собой.

Наверху яростно сияло субботнее солнце, внизу было приемлемо, хоть и по-летнему тепло.

Жужжали земляные осы, тихонько скрипели ветки – стучали, задевая друг о друга – но в целом тут стояла тишина.

Время от времени где-то неподалеку постукивал дятел, на душе у Ганцева дрожал тихий уют.

Он сидел в шезлонге между чешуйчатыми стволами и наслаждался ощущением одиночества неподалеку от людей.

На краю сосняка зеленели сумрачные папоротники, дальше колыхалось белопенистое море – там цвели зонтичные растения, ветер гнал волны сладкого аромата.

За зонтиками вздымался пригорок, поросший низкой травой и мелкими фиолетовым цветами.

На пригорке стояли еще два шезлонга. Маргарита Ганцева и Элла Войтович, намазанные кремом то ли против, то ли для загара, раскинулись под солнцем и о чем-то тихо переговаривались.

Ближе к распадку, по дну которого тек извилистый ручей, росло несколько высоких раскидистых берез. Сосновые стволы заслоняли обзор, но Ганцев знал, что там разложен стол, а у одноразового мангала колдует над шашлыками Виктор.

Жизнь была прекрасной, хотя и слегка удивительной.

Сейчас он уже не понимал, как мог доверить девчонке новенькую машину стоимостью в три миллиона. «Хаммер» оставался «Хаммером», но обочина – обочиной; при быстром спуске по касательной даже культовый джип мог опрокинуться. И, будучи честным перед собой, Ганцев помнил, что после того, как он выбрался обратно на дорогу, под рубашкой между лопаток тех нехороший пот.

Но все обошлось, красный «Титаник» – несокрушимый и без единой царапины – стоял у берез, отдыхая в тени.

Не стоило сожалеть о том, что было – тем более, о том, чего не было. Он никогда не смотрел назад.

Пикник с друзьями обещал радость. Она не омрачалась даже тем, что остальным предстояла выпивка, а Ганцева сковывал руль. Тут тоже все оставалось впереди.

Сам он не имел склонности ни к чему, кроме бизнеса и автомобилей, но Виктор который год перестраивал дачу, доставшуюся от тестя, и божился, что следующим летом она будет готова ко всему. Под «всем» подразумевалась возможность приезжать семьями, есть шашлыки, париться в бане, пить водку, а потом ночевать со всеми удобствами.

Маргарита с Эллой были лучшими школьными подругами, Войтовичи и Ганцевы жили в соседних кварталах, на смежных улицах: Академика Королева и Космонавта Юрия Гагарина.

Виктор считался его другом, других близких друзей не имелось.

Элла не очень любила Ганцева, в разговоре подсыпала колкости. Но он терпел ее общество, поскольку был снисходителен ко всему белому свету. Кроме того, ему нравились Эллины колени. Большие, гладкие, полушаровидные – как фары грузовика «ЗиЛ-150», скопированного с американского «Студебеккера». Ганцев не строил планов, но эстетическое удовольствие от женского тела было одной из приятных составляющих жизни.

Сама Маргарита – высокая, прекрасно сложенная – могла дать кому угодно сто очков вперед. Ее большая крепкая грудь была предметом гордости и зависти; Войтович засматривался на нее точно так же, как Ганцев – на коленки Эллы.

Вероятно, в том заключалось мировое равновесие.

На природу они выезжали по инициативе Ганцева; Виктор не проявлял активности, только присоединялся. Впрочем, все его машины были одинаково непригодными для вылазок в полудикие места.

Войтович всю жизнь суетился на подхвате, ездил на ржавых колымагах российского производства, которые покупал за полцены подержанными у своих начальников. Он вызывал сочувствие, порою даже жалость.

Энергичная и открытая на первый взгляд, Маргарита жестко отъединилась от прошлого и не любила рассказывать о себе прежней. Ее родители давно развелись, с новыми семьями разъехались по разным городам – Маргарита не общалась с ними и даже не поздравляла с праздниками. О первом муже своей второй жены Ганцев ничего не знал.

Первый, весьма короткий, его брак вспоминался, как тряска по булыжной мостовой. Нынешний оказался спокойным. Правда, в покое иногда ощущалось равнодушие, но иного не могло быть у людей, которые прожили вместе двадцать лет. Сексом они занимались редко, в последние годы жена стала спать в ночной рубашке. Но это не мешало признавать главное качество Маргариты: с ней было надежно.

Горький опыт молодости не оставил непоправимого в Ганцевской жизни: с первой женой они не успели завести детей. Маргарита имела проблемы по женской части, оба ее брака остались бездетными. Обделенная природой, она была лишена материнского инстинкта, о приемных детях не мечтала, к чужим не тянулась, хоть и работала педиатром в районной поликлинике.

Ганцев время от времени испытывал вспышки отцовских чувств, их удавалось удовлетворять без труда: Ксенька Войтович росла на его руках.

Жена называла младшую Войтович его «полудочкой» и была права. Ганцев имел от Ксеньки все радости, но «полу» избавляло от ответственности.

Приходя в гости к Войтовичам, он погружался в иллюзорное отцовство. Маргарита с Эллой накрывали стол, Виктор откупоривал бутылку и периодически кричал с кухни, что «аракА стынет», а Ганцев не мог оторваться от девчонки – сидел с ней в комнате, ласкал, целовал, называл нежными словами.

В такие минуты он чувствовал, что сам становится светлее.

Когда Ксенька подросла, Ганцев стал играть с ней в шашки и разговаривать о жизни. Играла полудочка хорошо и почти всегда оставляла его в лузерах.

Маргарита дочку одноклассницы недолюбливала и относилась к ней скептически. С некоторых пор Ганцеву стало казаться, что жена даже ревнует его. Это казалось смешным, поскольку никаких чувств, кроме отцовских, к девчонке он не испытывал.

Впрочем, в последнее время Маргарита стала необоснованно раздражительной, придиралась и вспыхивала по пустякам.

Должно быть, она приблизилась к возрасту глобального недовольства, жизнью. Ганцев прощал жене все и на ее настроения смотрел сквозь пальцы, поскольку сам был успешен, как тысяча чертей.

Издали донесся звонкий Ксенькин голос. Слова оставались неразборчивыми, но она была счастлива со своим Арсением.

Подумав о том, Ганцев решил, что на обратном пути опять даст ей порулить. Упражняться на неровной грунтовке, извивающейся между обочинами, было неразумно. После выезда из деревни Воздвиженка, за которой они отдыхали на земляничных холмах, до региональной трассы оставалось четыре километра по прямому асфальтированному проселку, рассекающему плоские поля. Те места были идеальными для учебной езды. Там и следовало все повторить.

Полудочке нравилась его новая машина, он был готов на что угодно ради ее радости.

Среди зеленой хвои мелькнул рыжий хвост, за ним показалась белка. Винтообразно пробежав во стволу, она замерла вниз головой в метре над землей и внимательно посмотрела непроницаемо черным глазом.

Ее мордочка напоминала миниатюрную лошадиную.

– А Кальтенбруннер возьмет и женится не еврейке! – сказал ей Ганцев. – Что бы они там ни… говорили.

Белка не ответила, дятел за спиной постучал в знак согласия.

Ганцев вздрогнул, заморгал и понял, что незаметно уснул.

На ней было красное стринг-бикини из трех лоскутков минимальной площади, соединенных шнурками.

– За что, Ксеня? – спросил он, подавив зевок.

– За то, что я чуть не угробила вашу новую машину.

– Но ведь не угробила. Да если бы и угробила – она под КАСКО, я бы восстановил как новую, твоя мама и тетя Рита зря начали разоряться.

Она заговорила вкрадчиво, присела на корточки рядом с шезлонгом.

В такой позе полудочка выглядела котенком-переростком. Ксенькины ноги были длинными, но неизящными; узким коленям вряд ли предстояло развиться до студебеккерного совершенства Эллы.

– Ну, не за речку, за ручей, который в ущелье. На луг, который за ним.

– Что ты там потеряла? – поинтересовался он, пытаясь все-таки не зевнуть.

– Ну тогда ежевики. Или малины. Или черники, что там еще есть?

Ганцев не ответил. Ему хотелось лишь сидеть и дремать, ощущая себя наяву.

–…Там хорошо, но я одна боюсь. Всякие сельчане ходят.

– Ксеня… – он потянулся, хрустнул суставами. – Сходи со своим Афанасием, какие проблемы?

– Он, вообще-то, Артемий, но это без разницы. С ним не могу, он прислуживает папе на шашлыках.

У Арсения-Аркадия-Акакия все было впереди: от познания женщины до поднебесных высей. А у него в жизни не осталось неизведанностей.

Да и сама жизнь сделалась бизнесом ради бизнеса. Бытие скрашивали только автомобили.

Однозначно, Ксеньке стоило дать порулить еще раз.

Белка убежала по своим делам; дятел неодобрительно молчал.

– Ксеня, я когда-нибудь в чем-нибудь тебе отказывал? – вздохнув, спросил Ганцев.

– Нет, дядя Слава. Ни в чем и никогда. Так сходите со мной?

Ксенька поднялась, побежала вперед, раздвигая узким телом душистые зонтики.

Ганцев подошел к Маргарите. Он не был ни в чем виноват перед ней, но попросил прощения, поцеловал в лоб.

– Тебя, когда вернемся с того берега, – ответил Ганцев.

– Должно быть, в Африке сейчас ужасная жарища! – произнесла она.

– Ты это к чему? Мне кажется, и тут не холодно.

– Куда тебя зовет эта дурочка? – не отвечая, спросила Элла. – Я тебя предупреждаю еще раз, дядя Слава, она еще никого не доводила до добра.

– Мы с дядей Славой идем гулять на луг за ручей, – за Ганцева ответила Ксенька. – Пока вы тут жарите шашлыки-машлыки. Изжарите – позовете.

– Удачи тебе, сыщик, – донесся вслед насмешливый голос Маргариты. – Изображай дальше Джеймса Бонда в роли Шона Коннери.

– И не забудь усадить ее пописинькать под кустик, – добавила Элла.

«Хаммер» стоял, как скала. Над мангалом вился угольный дымок, напоминающий запах железной дороги – путешествий в новую реальность, которая казалась лучше старой.

– Вячеслав Константинович, – вежливо обратился Артемий. – Пока вы отдыхали, Элла Эдуардовна хотела послушать музыку, но Маргарита Анатольевна не знает, как открыть вашу машину!

– Машина открыта, чип-карта в слоте. Надеюсь, твоего инженерного образования хватит, чтобы разобраться в кнопках и включить Элле Эдуардовне ту музыку, какую она хочет?

– Аккумулятор сядет, – нежно возразил друг.

– Мой – не сядет, – отрезал Ганцев. – Только встанет тверже.

– Ну мы идем или не идем, дядя Слава?.. – уточнила Ксенька.

В данный момент ему захотелось досадить женам.

Он любил напевать, всегда находил что-то подобающее моменту.

Ганцев отмахнулся, не обращая внимания на подковырки.

Пригорок, стекающий к ручью, был глинистым. Тут росли отдельные кусты полыни, подчеркивающие общую безжизненность почвы.

Ксенька скользила впереди, он шел следом, неожиданно ощущая немолодость.

– Дядя Слава! – крикнула девчонка, достигнув русла. – Блин, тут такие камни. Скользкие, как лягушки, я шандарахнусь в сланцах, не переберусь.

– Может, пойдем назад? – предложил Ганцев, спустившись к ней. – Пес с ними, с этими ягодами, которых нет.

– А вы можете меня туда перенести? Взять на руки и на ту сторону?

– Ну да. Я же ваша полудочка, вы меня всю жизнь носите на руках. Правда, сейчас я стала тяжелая. Но вы ведь сильный, как не знаю кто?

Сияло равнодушное солнце, в разливе мелководного ручья мельтешили оранжевые бабочки с черными крапинками. Ничтожное русло Ганцев преодолел в три шага.

На противоположном низком берегу росла густая, по-нехорошему зеленая трава. Посвященный в некоторые детали, он знал, что будущей женщине вредно ходить по холодной сырости, и пронес Ксеньку еще метров двадцать до сухого места.

– Ну все, мы тут, – сказал он, опустив ее на дорожку у края луга.

– Вы не устали, дядя Слава, меня тащить? – спросила она.

– Нет, – ответил Ганцев и вдруг обнаружил в себе нечто ненужное.

Всю жизнь он позиционировал Ксению Войтович полудочкой – то есть ребенком.

Но в радикальном купальнике она была практически голой, крепко прижималась и обвивала его шею руками, помогая себя нести…

В итоге выяснилось, что Ганцеву не стоит поворачиваться к ней в профиль.

Вероятно, это было нормальным, ведь в нем еще не умер мужчина.

– Ксенька, ты как-то вдруг выросла, – сказал он. – Тебе сколько лет, я запутался?

– Сейчас пятнадцать, – ответила она, поправляя на себе веревочки. – А что?

–…В общем, мы на месте. Ищи свои ягоды, а я пойду посмотрю грибы вон в том березняке. Мы в пределах звуковой видимости – зови, если что.

– Хорошо, дядя Слава, – мелодично сказала Ксенька. – Если что, позову.

Отсюда был виден пригорок, оставшийся за ручьем.

Вероятно, Виктор уже принял водки и сейчас хозяйничал, понукая Арсения, который был Артемием.

Летний день катился дальше и продолжал казаться прекрасным.

Еле слышно шуршали березы, которые росли между ручьем и сенокосным лугом.

Среди бело сияющих стволов торчали кочки с тонкой длинной травой.

Оглушительно пахло грибами; казалось, их тут целое море.

Но Ганцев знал, что это лишь дух лесного гнилья: весенние грибы отошли, для осенних не настало время.

Он шагал по краю березняка и вдыхал ароматы, забытые при нынешнем образе жизни.

Вспомнилось другое лето и сокурсница-москвичка, будущая бывшая жены.

Они гуляли по подмосковным перелескам, избранница всегда шагала впереди. Она дразнила телом, одетым в сарафан на лямочках, и читала наизусть Пастернака, даром, что была не лириком, а таким же физиком, как и Ганцев.

Но все-таки в перерыв между стихотворениями ему удавалось коснуться то голого плеча, то талии под шуршащим поплином, то чего-то более существенного.

Эти прикосновения – как показала жизнь – не значили ничего, но стоили всё.

Юность давно ушла в канализацию и бесследно растворилась в Каспийском море, жизнь не оставила сантиментов.

Но бродить по лесу в одиночестве оказалось неожиданно хорошо.

Среди травянистых кочек нашелся-таки один гриб – упорно выросший подберезовик.

Небольшой и идеально круглый, он просился на сковородку, чтобы через пятнадцать минут стать закуской. Но один гриб ничего не решал, Ганцев не стал его трогать.

Он остановился, бездумно глядя на огромный – высотой в колесо «Хаммера» – муравейник и подумал о полуголой девчонке, которая бродила сейчас черт знает где.

Словно включившись от мысли, откуда-то прозвучало:

– Где «тут»? – Ганцев перевел дыхание. – Точнее?

Ксенькин недалекий голос родил эхо, хотя по всем законам физики в лесу, среди зелени и травы, его быть не могло.

Березы шуршали над головой, о чем-то предупреждая, несколько раз вскрикнула незнакомая лесная птица.

Черноземная дорожка, обегающая луг, была утоптана до угольного блеска. Вдоль нее на границе смешанного перелеска желтело несколько разваленных копенок.

На самой большой раскинулась Ксенька. По ее телу, покрытому россыпью мелких родинок, перебегали тени листьев.

Фигурой, лишенной выпуклостей, изгибов, уширений и утоньшений, она напоминала длинноволосого мальчишку в купальнике.

– Садитесь, дядя Слава, тут хорошо! – позвала она.

– Сесть я всегда успею, – усмехнулся Ганцев. – А вот присяду с удовольствием.

– Извините, не так выразилась, тьфу-тьфу-тьфу.

– Чем ты тут занимаешься? – поинтересовался он.

– Принимаю воздушную ванну, – беззаботно ответила девчонка.

Молчание упало с деревьев, воцарилась громкая тишина, только где-то в траве на опушке остервенело строчил кузнечик.

– Я типа расслабляюсь, дядя Слава, – добавила она.

– На самом деле я так перессалась там, когда чуть не угробила вашу машину…

– Успокойся, Ксеня, – сказал он. – Все прошло, забудь и не вспоминай. Лежи на сене и релаксируй. Скоро пойдем есть шашлыки.

Здесь было лучше, чем когда-то в Подмосковье.

Тогда он трепетал рядом невестой, чего-то ждал и на что-то надеялся, а сейчас просто отдыхал от сует.

Умиротворенно вздохнув, Ганцев опустился рядом с Ксенькой.

Из-за верхушек леса выплыла огромная хищная птица. С размахом крыльев в Ксенькину ногу она не парила, а стояла в воздухе над лугом.

В этих краях все поля были изрыты сусликами, везде мельтешили желтые тени, слышались шуршание и попискивания.

Когда-то давно Ганцев видел по телевизору передачу про крылатых хищников. Там объяснялось, как летает коршун, как ястреб, а как сокол, у какого какой хвост: вырезанный вилкой или полукруглый. Ганцев ничего не запомнил, сейчас бы те знания пригодились.

– Как вы думаете, у меня когда-нибудь титьки вырастут, или останутся такими же, как у мамы?

– Вырастут, Ксеня, вырастут, – рассеянно ответил он, наблюдая за эволюциями птицы. – Будут большими. Как у мамы. То есть нет, как у тети Риты. Ну, то есть…

– А мне кажется, не вырастут, останутся прыщиками. Не быть мне королевой бала.

– Не в титьках смысл жизни, – возразил он. – А королев бала выдумали американцы, у которых в голове только жвачка и бейсбол. В Америке нет ничего хорошего, кроме машин.

– Ну ладно, успокоили, – легко вздохнула девчонка. – Большие титьки тоже не фонтан, я слышала, тетя Рита жаловалась маме, как ей бывает тяжело, особенно в жару.

Кого-то высмотрев, коршун резко пошел вниз. С луга донесся пронзительный свист, хищник выровнялся у земли и снова набрал высоту.

Суслики бдили, сторожевой подал сигнал и все попрятались по норам.

Сено зашуршало, Ганцев почувствовал прикосновение в своему боку.

– Нет тут никаких мышей, – возразил Ганцев, не выпуская птицу из глаз.

– Есть. И полно. Пока вы искали грибы, они тут шастали.

– Ну и что? Чего их бояться? Они маленькие, ты большая.

– Все равно с вами лучше. Это ничего, что я к вам прилезла?

– Ничего, Ксеня, ничего, – ответил он и протянул руку, давая ей устроиться поближе. – Прилезай, если тебе так спокойнее. А я защи…тю тебя от всего на свете, ты же знаешь.

От разогретого солнцем Ксенькиного тела шел жар. Она пахла кремом – вероятно, таким же, как у матери и у Маргариты.

И еще – молодостью, которая у Ганцева прошла. Точнее, юностью, еще точнее – отрочеством, которого он уже не помнил.

Им с Маргаритой давным-давно стоило взять бесприютного ребенка, усыновить и растить как своего.

Поступиться какими-то благами и покоем, но теперь иметь рядом существо, которое любит не за блага и покой, а просто так.

Стоило радоваться тому, что у него есть полудочка.

Коршун, высматривающий сусликов, видел их двоих и не сомневался, что на душистом сене лежат настоящие отец с дочерью.

Узким сложением Ксенька больше походила на «дядю Славу», чем на своего отца. Среднего роста и крепкий, Виктор уже обзавелся солидным брюшком, а высокий Ганцев оставался тощим, как в студенческие времена, поскольку все ресурсы организма пожирал бизнес.

– Как я тебя люблю, Ксеня, знала бы ты! – проговорил он, притянув ее к себе, поцеловав в лоб, в глаза, в нос. – Знала бы ты, как я тебя люблю…

Погладив девчонку по волосам, Ганцев поднял ее ладонь со своей груди и по очереди поцеловал тонкие пальцы, наманикюренные зеленым.

Ощущение отцовства лилось лавиной и было сильнее, чем во времена Ксенькиного детства. Тогда Ганцев с ней просто возился, сейчас мог что-то дать.

– Как я тебя люблю, Ксеня! – повторил он. – Как я люблю тебя, моя хорошая!

– Я тоже люблю вас, дядя Слава, – ответила девчонка, приподнялась и поцеловала его в щеку.

– А когда я выйду замуж? – перебила она, потершись носом о его плечо.

– Ну, не знаю, об этом еще рано думать. Но, должно быть, лет через десять, когда закончишь институт и станешь самостоятельной.

– Я подарю тебе «Кадиллак Эльдорадо». Красный, как твое бикини.

– У меня есть еще голубое бикини и черное. И даже белое – оно самое прикольное, через него все-все видно. Надела сегодня красное под цвет вашего «Хаммера».

– Надо же… Красный цвет тебе идет, а такая машина и подавно.

– Их уже сняли с производства, но в Америке полно подержанных, стоят в гаражах с минимальным пробегом. При их сухом климате это практически новые машины. Найду, закажу, подарю тебе прямо перед ЗАГСом.

– Ни за что. За то, что ты есть на свете и я тебя люблю как дочь, какой у меня никогда не было и не будет.

В сене прошуршала невидимая мышь. Ксенька не врала.

– Дядя Слава, а можно, спрошу у вас одну вещь?

– В каком смысле «было»? – переспросил Ганцев.

– В том самом, – спокойно пояснила полудочка.

– А с чего ты взяла, что у меня с твоей мамой что-то было?

– Ксеня, я мужчина, а твоя мама – женщина, – помолчав, ответил он. – А ее коленки – самые красивые из мною виденных. А видел я немало, уж поверь.

Мышь появилась откуда-то снизу, пробежала через дорожку и исчезла в стерне. Природа жила по своим правилам, не обращая внимания на людей.

– Ты моя полудочка. «По-лу», прекрасно знаешь. Ты появилась на свет при мне. Я даже забирал тебя из роддома, потому что у твоего папы не было машины. Ты выросла у меня на руках, я люблю тебя больше всех на свете…

–…Я отношусь к тебе как к родной, но ты не моя дочь. К твоей маме я не прикасался. Даже за коленку ни разу не потрогал.

Разговор смешил, хотя цель расспросов оставалась непонятной.

– Ребята-ааа! Ксения, Слава!.. Идите к нам, шашлыки горят и арака стынет!..

– Идем, идем, уже идем, – в ответ прокричал он.

Коршуну – или кем он был – осталось ловить сусликов в одиночестве.

Не без труда поднявшись, он протянув Ксеньке руку.

И вдруг одним молниеносным движением освободилась от трусиков-лоскутка.

– Ты что делаешь? – воскликнул Ганцев. – Хочешь в туалет?

Мгновенно отвернувшись, он успел заметить, что причинное место у Ксеньки выбрито до блеска.

– Дядя Слава, пожалуйста, снимите рубашку, – не отвечая, попросила она. – Надо под нас подстелить, а то мне набьется полная писька трухи.

«Хаммер» ехал спокойно, ему было некуда спешить.

Доселе непьющий Артемий, в которого Виктор насильно влил стакан водки, переваливался в багажном отсеке под грудой кое-как сложенных шезлонгов и сдавленно стонал во сне.

Виктор обнимал пьяноватую Маргариту, приложив голову к ее обильной груди, Элла сияла своими фарами и даже не бросала замечаний.

Ксенька сидела на пассажирском месте, раскидав ноги, и дух ее жарких подмышек перекрывал запах нового кожаного салона.

Она не спрашивала разрешения сюда сесть, пользуясь новым статусом – просто залезла в машину первой и расположилась с комфортом.

Ганцев молча правил, глядел вперед и уже не мог понять, как все получилось.

Отпусти он бороду, та оказалась бы черной, на коротко стриженной голове еще не имелось седины и все ребра оставались целыми.

Под березами их встретили привычными усмешками, ни о чем не спросили, посадили за еду. Ни Элла, ни Маргарита, ни Виктор с Артемием ничего не заметили, ни о чем не догадались. Вероятно, происшедшее настолько выходило за рамки допустимого, что нормальному человеку сама возможность такого не пришла бы в голову.

Маргарита съязвила насчет голливудского кастинга. Он пропустил слова мимо ушей, слушать такое было смешно.

Держа руль и глядя на виляющий проселок, Ганцев ощущал себя Гумбертом, везущим Лолиту. Хотя Ксенька ни при каких обстоятельствах не могла считаться Лолитой; их роли были диаметрально противоположны выведенным в романе.

Девчонка оказалась недевственной, это было в порядке вещей: девственница не устроила бы подобного кунштюка. Но Ганцева удивило, что как женщина малолетняя Войтович оказалась более опытной, чем холодновато-сдержанная Маргарита и более нежной, чем страстная Наташа, его первая неудачная жена.

И, кажется, она получила больше удовольствия, чем он.

Однако эти детали ничего не значили. Поступать так, как поступил, уступив ее домогательствам, Ганцев не имел права. И, вероятно, завтра утром предстояло стыдиться себя самого в зеркале при бритье.

Косясь на полудочку, сделавшуюся неизвестно кем, он пытался увидеть синеву под ее глазами, мучительный излом бровей, усталость губ, изможденность тонких ног.

Ничего подобного он не увидел. Поколение «next» жило по своим правилам. Ганцев переживал и грыз себя, а Ксенька сидела с гордым видом той самой королевы бала, о которой глупо тарахтела за несколько минут до случившегося.

Деревня осталась позади, он вывернул на асфальтовую дорогу, прижался к краю, остановился и включил трансмиссионный тормоз.

Ксенькины глаза были зелеными, но она смотрела непроницаемо – как та белка, которой он сулил недозволенную женитьбу шефа Главного Управления Имперской Безопасности.

Превозмогая что-то в себе, Ганцев выдержал несколько секунд, упираясь взглядом в ее черные зрачки, потом спросил:

– Спасибо, нарулилась так, что все поджилки трясутся, – она встряхнула осветленными волосами. – Больше не хочу, дядя Слава.

– Вам только рулить, – ответил Ганцев. – Пьяные, как извозчики. Сидите тихо и радуйтесь, что вас куда-то везут. И не ты ли, Витюша, еще недавно предупреждал про свою машину и свою жену?

– Так я и не предлагаю тебе свою жену, – Войтович усмехнулся. – Я всего лишь прошу твою машину.

Ганцев промолчал; шуточки друга начинали утомлять.

Положив правую руку на селектор, он невольно взглянул на Ксенькины ноги.

Они остались теми же, что были на пути сюда: тонкими и неизящными. Но казались другими.

Прежде, чем тронуться, Ганцев подумал, успеет ли девчонка незаметно выстирать свои красные треугольники прежде, чем Элла учует запах мужчины.

– Да так, ничего, – ответила та и зажала ладони между коленок.

Сейчас она выглядела как девчонка, девчонкой она и была.

У выезда на трассу пришлось долго стоять: мимо одна за другой тащились фуры, Ганцев не хотел рисковать, встраиваясь в промежуток.

Вывернув и быстро набрав скорость, он неожиданно для себя сказал:

– Ксеня, какие характеристики у твоего компьютера?

– Ты бы еще спросил у нее, какое расстояние по суше от Москвы до Вальпараисо! – с привычной едкостью ответила за дочь Элла. – Думаешь, она хоть что-то знает? Ничего не знает и не умеет работать, только сутками порется в мессенджере с такими же безмозглыми подростками!

По всему получалось, что он возил друзей на пикник, тратил бензин и ресурс «Хаммера». Сейчас, пьяные и сытые, они покачивались в уютном кондиционированном салоне и знали, что он, стеклянно трезвый, доставит всех обратно: завезет куда-то Артемия, спящего, как мешок с навозом, потом высадит Войтовичей у подъезда и примет прощальный поцелуй Виктора.

А сам окажется дома в таком усталом состоянии, что не расхочется даже выпивать.

Похоже, он вошел в пору мужского климакса, еще более деструктивного, чем женский.

– Дядя Слава, а причем мой компьютер? – вырывая из невеселого оцепенения, спросила Ксенька. – Вам он не по барабану, как папе?

– Не по барабану. В твоем возрасте надо иметь хороший комп. Завтра, ну то есть, в понедельник, подберу конфигурацию и тебе подарю.

– С какого перепуга ты будешь дарить этой звезде новый компьютер? – возмущенно спросила Элла.

– Нет, – ответил Ганцев. – «Эльдорадо» – через десять лет. Компьютер – сейчас.

Оторвавшись от дороги, Ганцев быстро взглянул на полудочку.

– Типа того, – он кивнул и снова уставился вперед.

Они перебрасывались фразами, понятными только двоим, да еще коршуну, который видел все происшедшее.

Но пассажиры были слишком пьяны и довольны жизнью, чтобы вникать в чужие загадки.

– Нет, «Эльдорадо» не пойдет, – сказал Ганцев через километр, обогнав на кик-дауне пылевое облако, внутри которого ехал автопоезд. – Кабриолет – машина для цивилизованной страны, а в России можно ездить, только задраив все люки.

«Хаммер» ревел уверенно, он был полностью доволен и хозяином и жизнью.

– На самом деле я тебя вижу в вишневой «Шевроле Импала» шестьдесят второго, года моего рождения. Твои пропорции, вообще ты, только на колесах. Но, увы, на такой старой машине ездить нельзя, только любоваться. Я подарю тебе трехсотый «Крайслер», тоже красный.

Ксенька не ответила, она думала о чем-то своем.

Воровато оглянувшись и убедившись, что сзади все заняты собой, Ганцев протянул правую руку, положил ее на широчайшую консоль за селектором.

Почти сразу ладонь ощутила прикосновение тонких пальцев. Они уже понимали друг друга без слов.

– Рит, ты прости меня, пожалуйста, – сказал Ганцев, прижавшись щекой к Маргаритиной груди, спрятанной вискозной рубашкой.

– За что? – спросила она, не реагируя на прикосновение.

– За все, – ответил он, не вдаваясь в подробности.

В памяти промелькнул плотный солнечный свет, вкрадчивый запах сена и миг высшего блаженства, достигнутый одновременно – чего с другими женщинами не случалось.

Но Ганцев знал и вина – перед самой Ксенькой, перед Виктором и Эллой, даже перед услужливым Артемием, а прежде всего перед женой – жгла до такой степени, что ее следовало выжечь дотла неясными признаниями.

– За то, что устроил это шоу Нарциссо на дороге, – пояснил он, переводя стрелки на известное. – Глупо, трижды глупо. Но…

–…Захотелось доставить девчонке удовольствие. Возвысить ее над этим Артемием. Витька, лишенец, не думает о том, что дочери нужен не только быт, но имидж. Прости меня, Рита.

– Ты помнишь, что сказал Иоанн Предтеча, когда Христос подошел к Иордану? – спросила жена.

– Не помню. То есть не знаю. Библию не читал, не было времени.

Маргарита повернулась на бок, грудь ускользнула.

– «Не тебе креститься от меня, а мне креститься от тебя.»

– К тому, что у нас то же самое. Не тебе виниться передо мной, а совсем наоборот.

– Потому, что я спокойно сижу в белом халате у себя в поликлинике, принимаю даунов и энцефалопатов, говорю глубокомысленно и назначаю перинки Фрейка, которые ничему не помогают. Отрабатываю зарплату и больше ничего. А ты работаешь, как волк…

– Работает вол, тупая парнокопытная скотина, – поправил Ганцев. – А волк бегает, высунув язык. Я ни тот, ни другой. Я медведь, который ломится вперед, невзирая ни на что.

– Ну ладно, – согласилась она. – Ты медведь с турбиной в попе, крутишься круглыми сутками, рискуешь, как не знаю кто. А я – растение, ничего не могу.

– Зато я могу все, – возразил он. – И скоро куплю тебе «Ягуар».

– Зачем мне зверь? Я его не прокормлю, еще одна гиря на твою шею.

– Не зверь. Культовый аппарат, серии «XJ», черного цвета, с двумя парами фар и серебряным хищником на капоте. Подъедешь к своей утлой ДП – и все парни будут твои.

Решение подарить жене машину пришло внезапно и виделось единственно верным.

Им он мог расплатиться за измену с Ксенькой, которая случилась практически без его воли.

– Слава, мне не нужна машина. Давай лучше купим квартиру побольше.

– Я так устала, Слава… Я так устала от жизни и ничего не могу с собой поделать.

– Мне хорошо с тобой, Слава, и очень надежно. Но…

– Мне тесно в этой двухкомнатной квартире. У меня тут нет личного пространства. Мне хочется иметь свою отдельную спальню, как это заведено в нормальных странах, где супруги могут уединиться.

– Рита, у нас будет все. И твоя машина и наша новая квартира, – искренне заверил Ганцев. – У нас с тобой все будет. Все-все-все и даже больше. Ты знаешь, на той неделе я выиграл тендер областного отдела образования.

– Компьютеризация школ, по городам и деревням области. Все поставки железа теперь мои.

– У нас все будет, и квартира и машина и дача в Испании, – повторил он. – Только…

– Что «только»? – уточнила она, не дождавшись продолжения.

Не отвечая, он проник под подол рубашки, попытался раздвинуть ладонью ее сомкнутые сухие бедра.

– Нет, Слава, нет, не сегодня, – мягко ответила жена. – Я устала. В другой раз.

– Хорошо, Риточка, – покорно сказал Ганцев. – Я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, Слава, – сказала она, отворачиваясь. – Спокойной ночи.

– А твоя полудочка – просто… не буду говорить кто. Ты зря тратишь на нее свои силы и средства.

– Сил я не трачу, – невольно возразил он. – А средств тем более. При моих накрутках каждый третий компьютер оказывается бесплатным. И подарок Ксеньке мне ничего не будет стоить.

– Своих слов назад не заберу. Ксению я никогда не любила, потому что… Потому что не любила, и все. Но тем не менее твое желание красит тебя как мужчину. Подарить девчонке компьютер – это достойно, кем бы она ни была. У Эллы нет своих денег, а Виктор такой жопень, что никогда ей ничего не купит. Только принесет с работы какой-нибудь списанный металлолом.

Он ощущал желанное тело жены, повернувшейся к нему спиной.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Полудочка - Виктор Улин - Часть 1 Читать онлайн любовный роман

Улин Виктор

Аннотация к произведению Полудочка - Виктор Улин

Часть 1

Часть 1

Глава первая