Аннотация к роману
«Пресыщенность ядом» - Мария Высоцкая

Пролог

– Ты сволочь, Доронин, тебе самому от себя не противно?

– Противно, Элька, очень противно.

– Убирайся отсюда!

Он тяжело вздыхает. Чувствую его злость. Почему-то я всегда его тонко чувствую.

– Ты не дашь даже шанса?

Отрицательно качаю головой. У него нет права на этот шанс. У него больше ни на что нет права.

– Значит, всё, что было между нами, твоё потрясающее притворство?

– Что? Нет… – осекаюсь, теряя свою непоколебимую уверенность.

– Я, возможно, самый ужасный человек, но ты не лучше, Эля. Разве это любовь? Ты вычеркнула меня из своей жизни, вот так просто. А сколько было сказано красивых слов, ты такая же лгунья, как и я!

Замираю, а после уже не могу остановиться:

– Я лгунья, я не любила? Как ты смеешь, после всего… разве это я изуродовала тебе жизнь? Я скрылась с места аварии? Я спорила на тебя, как на кусок мяса? Я врала и прикидывалась не собой? Смотри на меня, Доронин, это всё делала я?! Как у тебя только хватает совести… Данил, это не игра, слышишь, уходи. Всё кончено. Хватит твоих игр! Хватит!

Ору, закрывая уши руками, оседая на пол по стене.

Доронин тянется ко мне, но я пресекаю любые попытки одним только взглядом. Мне так больно. Невыносимо. Он чудовище. Чудовище, в которое я имела глупость влюбиться. Почему судьба так коварна, почему человеком, который смог меня починить, стал именно тот, кто сломал?!

Глава 1

"Ночь. Вы когда-нибудь задумывались о том, что чувствуют незрячие? Ведь их жизнь – вечная ночь. Тёмная, холодная, страшная. Когда ты находишься в коме, ты испытываешь то же самое. Нет никаких туннелей, яркого света или же какой-то счастливой, другой реальности. Нет. Есть только тьма и ничего больше.

Наверное, первое, что тебя раздражает, когда ты приходишь в себя, это свет. Яркий, режущий. Он кажется чужим. Ты привыкаешь к вечному сумраку настолько, что лучи солнца больше не заслуживают твоего внимания.

Когда я открыла глаза, то первое, что я видела и чувствовала, белый потолок и встроенные в него лампы. Они светили слишком ярко. Убивали мои глаза. Терзали их и будто смеялись. Они смеялись надо мной и моей беспомощностью.

Второе – мамины руки. Они с такой силой стискивали моё запястье, что хотелось закричать, чтобы она их убрала. Но голоса не было, только нездоровые, еле слышные хрипы.

Третье – это боль. Адская, поглощающая, она терзала моё тело, не останавливаясь ни на минуту.

Четвертое – страх. Жуткий. Порождающий панику страх.

Я не видела себя, не знала, что со мной. Не чувствовала. Не помнила, я почти ничего не помнила. Только то, как мы возвращались в город с дачи. У Ольки с Витькой была такая замечательная дача в сосновом поселке, летом мы ездили туда на шашлыки, а зимой кататься на лыжах. Мы ехали, пели песни, улыбались и совершенно не подозревали, что через минуту всё будет закончено.

Я помню удар, помню, как мир крутился вокруг меня, пока машина, переворачиваясь, слетела в кювет. Я помню боль, крики, вспыхнувший огонь. Я помню, как рыдала Оля.

Эти крики, жуткие образы, окутавшее пламя, они врывались в моё сознание, я металась по больничной койке в агонии, хрипела вновь и вновь проживая ту ночь. Мне кололи успокоительное, обезболивающее, но это не помогало. Из раза в раз я открывала глаза и проходила через этот ад. Снова и снова. Снова и снова".

Настоящее.

Мама стоит в кухонном проёме, на голове у неё закрученное полотенце, и она явно походит на египетскую мадемуазель времён до нашей эры. На ней васильковая пижама и смешные тапки-единороги, я подарила их ей на Восьмое марта. Милые, пушистые и такие разноцветные. Она долго смеялась, но не забросила их в далёкие дебри шкафа, а поставила красоваться перед кроватью и теперь каждое утро разгуливает в них по дому.

Она внимательно наблюдает, как я обуваюсь, и делает глоток чёрного, но до ужаса сладкого кофе. Он приторный, и я такой не люблю.

Разгибаюсь, вешая на плечо сумку. Мамуля пробегает по мне глазами, и её лицо украшает улыбка. Она тёплая, родная.

– Не задерживайся, – целует в щёку, мимоходом поправляя воротничок моей рубашки.

Мама всегда так делает, когда я собираюсь выходить из дома. Провожает. А ещё, наверное, безумно за меня переживает. Я её понимаю. После всего, что им с отцом пришлось пережить, я бы так же караулила своего ребёнка у дверей. А возможно, везде таскала бы с собой за руку, и плевать, что ему уже девятнадцать лет.

У меня замечательные родители, самые лучшие на свете. И я благодарна Богу, что мне с ними так повезло.

– Хорошо, если что, я позвоню и предупрежу тебя.

– Договорились.

– А папа скоро вернётся? – беру с полки зонт.

– Обещал к концу недели.

– Я по нему уже соскучилась. Знаешь, я иногда жалею, что он в постоянных разъездах.

– Не поверишь, но я испытываю аналогичные чувства, – усмехается, – всё, беги, а то опоздаешь.

– Точно.

Выйдя из подъезда, я с опаской перехожу дорогу и с ещё большим страхом сажусь в автобус. Он набирает скорость, и я чувствую, как волоски на руках встают дыбом. Нужно перетерпеть. Всего пару остановок. Совсем немного…

Пока автобус скользит по мокрой дороге, а на его окнах то и дело струятся водные реки, расползаясь по стеклу паутинкой, я заворожённо наблюдаю за маленьким мальчиком, лопающим огромную сладкую вату. Она розовая и такая красивая. В детстве я обожала ходить с родителями на карусели. Мы уходили в парк на целый день. Гуляли, катались, лежали на траве и были самыми счастливыми. Такие воспоминания детства бесценны.

Я хорошо помню своё детство. Оно было ярким. Родители пытались его таким сделать настолько, насколько могли. Мы часто гуляли, играли, почти всё-всё делали вместе. Я была желанным ребенком. Я это всегда чувствовала.

Даже в школе почти всех моих подружек постоянно стращали, заставляли хорошо учиться, наказывали, запирали дома. А меня… меня нет. Родители мне доверяли, старались найти компромисс, поговорить. Вообще, они всегда со мной общались, пытались понять, что я чувствую и насколько это для меня важно. Наверное, из них бы вышли неплохие психологи. О своём детстве я помню только хорошее. Самые светлые воспоминания родом из детства, у меня вот именно так.

Перешагиваю через лужу и, ускоряя шаг, иду к зданию университета. Я мечтала поступить сюда, как только стала задумываться о будущей профессии. Мне всегда хотелось, чтобы моя работа была креативной, такая, где я бы могла реализовывать изобилие своих самых странных идей. Наверное, поэтому пошла на связь с общественностью. Тут тебе и пиар, и реклама. Делай всё, что душе угодно.

Я хотела учиться именно здесь, в стенах МГУ. Поэтому, пока в школе девчонки ходили на дискотеки, я сидела за учебниками, потому что знала, что, кроме меня самой, поступить сюда мне никто не поможет. Мои родители никогда не потянут платное обучение в таком месте. Поэтому я должна была стараться и много работать над собой. У меня был план, была цель, и я её достигала.

Олька, моя подруга, находилась в таком же положении и дни напролёт сидела над химией и биологией, потому что собиралась поступать в медицинскую академию.

Мы днями и ночами зависали у меня в комнате, а мама приносила нам вкусняшки, подкармливала уставший мозг. Папа частенько рассказывал смешные истории из своей студенческой жизни, он, кстати, тоже учился в МГУ, даже в аспирантуру поступал. Вообще, он филолог по образованию, но в девяностые почти ничего не платили. Так, он начал ездить с челноками в только что отделившиеся страны бывшего Союза, потом познакомился с мамой и осел на одном месте.

Теперь у него магазинчик. Мама там и бухгалтер, и продавец. В общем, такой вот небольшой семейный бизнес. На жизнь нам хватает.

Конечно, за последний год все наши финансовые запасы иссякли, но родители пытаются не подавать виду. Но я-то знаю, что дела идут не так хорошо, да и все накопления уже давно утекли на мое лечение.

Нам повезло, что друг отца работает на кафедре в моём вузе и любезно, но я уверена, что за деньги, замолвил словечко, и мне позволили сдать пропущенные сессии и продолжить обучение после почти годового отсутствия.

Тяну дверь на себя, чувствуя прилив энергии, смешанной с волнением.

Оказывается, это так страшно – вновь оказаться здесь. Внутри.

Как дурочка, рассматриваю огромный вестибюль, а когда понимаю, что опаздываю, несусь наверх. Спешно вышагиваю по коридору пятого этажа, чувствуя на себе не слишком приятный взгляд двух стоящих у окна парней.

Оборачиваюсь совсем немного, так чтобы на них не пялиться. Внимание само приковывается к тому, что повыше. С взъерошенными волосами, будто он только что поднялся с постели. Ну, или же спал где-то на подоконнике, хоть вот на этом, к которому сейчас прижимается. Лицо я не разглядываю, потому что привлеку к себе ещё больше внимания. Кроме этого хаоса на голове, я замечаю дыру в джинсах на всё колено и режущую глаз кипельно белую рубашку. Кстати, вот она идеально отглажена. Такое ощущение, что человек, надевавший её и укладывающий волосы, был двумя разными людьми.

Эти двое никуда не спешат. Стоят, беседуют, и в их разговоре явно проскальзывает моя персона, по крайней мере, мне так кажется. Я уже хочу забыть об этом "столкновении", но этот холёный тип с отвращением смотрит на мою обувь. Становится не по себе. Такой пренебрежительный, насмешливый взгляд, словно он увидел что-то мерзкое. Обхватываю свои плечи руками и спешу поскорее отсюда убраться.

Меня ещё долго преследует это странное и неясно откуда взявшееся чувство стыда. Будто меня в чём-то уличили, но я не понимаю в чём…

Первой парой стоит теория и практика массовой информации. Я странный человек, по мнению Оли, но, у меня нет нелюбимых предметов. Я люблю учиться, узнавать что-то новое. Ведь это интересно, как ещё можно расширить свой кругозор?

Может показаться, что я заучка и серая мышь. Но это не так, к своей внешности я никогда не относилась наплевательски. Всегда делала укладки, макияж, красила волосы и была до ужаса рада, что у моих родителей именно магазин одежды. Мне нравились стильные вещи в аккаунтах инстаграм-моделей и блогеров. Оттуда нередко можно было что-то почерпнуть, что я, впрочем, и делала.

Правда, в последнее время мои лёгкие кружевные платья сменились джинсами, а высокие каблуки – обувью на плоской подошве. Но это лишь потому, что мини меня теперь вовсе не красит. Скорее изуродует.

В аудитории шумно. Преподавателя ещё нет. Все заняты своими делами, в первую очередь болтовнёй. Первая пара, первого учебного дня, второго курса.

В том году я мало с кем успела подружиться, а теперь вообще чувствую себя здесь лишней. Все уже давно собрались в группки по интересам, а я осталась в стороне. Сажусь на первое попавшееся свободное место, доставая планшет. Галдёж резко прекращается. Соколовская, наш препод, королевской походкой идёт к своему столу и, поправив очки, пробегает по нам небрежным взглядом. Она мне не понравилась ещё тогда, в том сентябре. Высокомерная, наряжающаяся в бренды и до ужаса не любящая простых студентов. Да-да. Марта Александровна у нас предпочитает ставить пятерки девочкам с сумками, ценник за которые улетает в космос и мальчикам на дорогих тачках. Социальная дискриминация по финансовым возможностям. Не очень-то педагогично, но, думаю, ей до этого дела нет.

– Переведённая? – прищурено рассматривает моё лицо, опускаясь взглядом ниже.

Одета я вполне себе нормально, светло-голубая рубашка, жилет винного цвета, джинсы с лёгкими подворотами. Не бренды, конечно, но и не на помойке же я всё это взяла.

Хотя Соколовская, кажется, думает иначе. Слегка приподымает свою идеально татуажную бровь.

– Нет, академ был по болезни.

– Ясно, – отводит взгляд.

Следующие полтора часа я записываю всё, что она говорит, иногда посматривая на часы, ощущая лёгкое чувство голода. И почему не позавтракала? Мама же предлагала.

К концу пары Марта просит нас подготовить к следующему занятию доклады и быстро раскидывает темы.

На большом перерыве я остаюсь всё так же одна. Стою в стороне и не решаюсь заводить новые знакомства. Читаю книжку и пью сок, сидя на подоконнике напротив аудитории, которую до сих пор не открыли. Настолько погрузившись в сюжет, совсем не замечаю, что сижу уже не одна. Оборачиваюсь и вздрагиваю.

– Привет.

– Привет, – бормочу, немного шокированная.

– Я Аня, помнишь?

– Конечно помню.

В том году мы довольно неплохо общались, Аня даже пару раз меня навещала, но потом исчезла. Я её, в принципе, понимала. Не так уж долго мы были знакомы, чтобы сидеть у меня в палате каждый день.

– Я рада, что ты смогла вернуться. Хорошо выглядишь.

– Всяко лучше, чем тогда, когда ты видела меня в последний раз , – усмехаюсь.

– Это точно. Ну как первый день? Освоилась?

– Вполне себе.

– Изменилось всё, правда?

– Что-то есть.

– А знаешь что? Или ещё не поняла?

– Просветишь?

– Я, ты, Дашка, там вон в белом платье, Марат, сзади тебя на первой паре сидел, Никита, не видела ещё, мы здесь немного лишние.

– В смысле?

– Бюджет.

– И что?

– Ничего. В других группах ничего, а в нашей, как бы тебе сказать… в нашей есть элита, и есть мы – отбросы.

– Что за бред? Мы не в школе, да даже в школе такого не было.

– А даже в потоке нашем такого нет. Только наша группа. А всё знаешь из-за кого? Вот, – кивает в конец коридора, – Викуша Дягилева.

– И?

– Королевишна наша. Это с её подачи в группе пошло это дурацкое деление. Видите ли, не барское это дело – с холопами на равных быть. А ты думаешь, почему все проигнорировали, что у нас новенькая? Потому что ты не одна из них.

– Мне кажется ты преувеличиваешь.

– Я преуменьшаю. И предупреждаю. Не ведись, если они будут с тобой любезничать, приглашать куда-то…в том году, Леську так опозорили. На камеру сняли. Она даже документы забрала. Ушла после этого позора…

***

После пар я иду домой пешком. Погода решила сделать милость и даже явить нам солнце. Лужицы теперь поблёскивают от этих ярких лучей и не кажутся такими унылыми.

Во дворе вновь замечаю ту парочку парней, которых видела с утра. Они опять на меня как-то странно смотрят, или мне это кажется? Мне вообще всегда кажется, что я как-то выделяюсь. В плохом смысле. Если в толпе кто-то посмеётся, я буду уверена, что надо мной. Хоть внешне я и стараюсь казаться отстранённой и сдержанной, на самом деле я до ужаса закомплексована. Всегда такой была, а вследствие некоторых событий того года моя закомплексованность превратилась в непоколебимую неуверенность в себе.

Ускоряю шаг и, больше не смотря по сторонам, иду домой.

По дороге захожу к Оле. Она сейчас дома, точнее она всегда дома. Надавливаю пальцем на кнопку звонка и жду, когда мне откроют дверь. Витька, стоящий на пороге, улыбается и сгребает меня в свои медвежьи объятия.

– Привет, – глажу ладонями его спину, – как вы? Уже гуляли?

– Собирались как раз.

– Вить, кто там? – раздаётся из комнаты.

– Оль, Элькин пришла.

– Оля-я-я-я-я! Привет.

– Приве-е-ет, – она выезжает из комнаты.

Её руки упираются в ручки коляски и кажутся такими мощными. Я вижу выступающие венки на её запястьях и внутренней стороне предплечья. Оля улыбается. Теперь уже улыбается, потому что смирилась.

– Я к тебе в гости, но Витька сказал, вы на улицу собрались.

– Ой, давай потом с этой улицей. Пошли на кухню, расскажешь, как на учёбу сходила. Интересно же.

Мы проходим в кухню, а я всё думаю и думаю о том, как она так может, держаться. Я бы сошла с ума. Оля сильная. Такая сильная, а я слабачка. Подумаешь, ожоги…

– Эль, ты опять меня жалеешь?

Её губы изгибаются в улыбке, в грустной улыбке.

– Не стоит. Мне не станет от этого легче. Я хочу забыть всё, что было, и двигаться дальше. Тебе советую сделать то же самое. Кстати, я же теперь прохожу интерактивное обучение. Врачом, конечно, не буду, но экономика тоже вполне интересное занятие.

– Я так за тебя рада.

– Ой, лучше расскажи, как день первый в универе прошёл?

– Хорошо. Только как-то страшилок многовато мне понарассказывали. Социальное неравенство, элита, холопы. Бред какой-то.

Как бы я ни старалась это проигнорировать, но от этих предостережений меня передернуло.

В прошлом году все общались друг с другом на равных, правда, и Дягилевой тогда не было. Она к середине года перевелась. И вот теперь… меня не то чтобы это напрягает, но всё же заставляет почувствовать себя слегка не в своей тарелке. По крайней мере, почти на всех перерывах разговоры одногруппников сводились к тому, кто где был летом, какую новую шмотку приобрёл и в каких клубах тусил на выходных. Так вот в Турции из них никто не отдыхал, я услышала столько названий различных островов и городов, что померещилось, словно я снова в школе на уроке географии.

– Сборище богатеньких уродцев?

– Да нет, все достаточно адекватные. Мне кажется, Аня преувеличивает…

– Это хорошо. Но ты всё же будь поаккуратнее, мало ли что у них там в башке. Может, вина? Отметим, так сказать.

– Тебе можно?

– Ой, да можно конечно. Достали эти таблетки. Так ты как? Поддержишь?

– Конечно.

– Ви-и-ить, принеси вино с балкона. Мама которое делала.

Витька копошится за стенкой, а потом приходит с пластиковой полуторалитровой бутылочкой красного напитка.

– Малиновое, – ставит на стол, – вы тут без фанатизма, а то некоторым завтра ещё на массаж, – стреляет в Олю глазами.

– Я помню. Мы немного.

– Сестрён, пока Элька здесь, я до сервиса добегу. Анатолий Андреевич работу предложил

– Иди, конечно, – распоряжается Оля.

А меня слегка передёргивает от имени бывшего свёкра.

Когда мы остаёмся вдвоём, я хозяйничаю под Олюшкиным чутким руководством, выставляя на стол пару тарелочек с едой.

– Ну всё, садись, хватит уже, – хмурится подруга, – как ты? Грустная такая.

– Нормальная, Оль, просто… сама знаешь. Никогда бы даже в страшном сне не представила, что наши жизни сложатся вот так. Извини, давай не будем. Лучше выпьем. За встречу!

– За неё. Кстати, вчера следователь этот несуразный приходил. Сказал, дело закрыли.

– В смысле?

Хорошо, что я уже успела проглотить вино, иначе оно бы встало у меня поперёк горла от таких новостей.

– Сами мы, Элька, в кювет слетели. Никто в нас не въезжал.

– Что за бред?

– А вот так. Записи с камер якобы нет и никогда не было. Машина наша в мясо, никаких улик удара, короче, сами мы. Скорость, наверное, превысили, а участок был не безопасный.

– Но как же так? Я помню. Я помню красную машину. Красную спортивную машину, Оля!

– Беда в том, что ты одна её помнишь. Меня сразу вырубило, я понять ничего не успела. А Витька видел только, как его фары слепили, но опять же, что со страху ни померещится. Да ещё и под градусом.

– Каким градусом?

– А так, следак сказал, что Витька пьяный был. Да-да, врачи заключение в тот же день дали, сразу после операции, и в крови алкоголь был.

– Мы же не пили, – шепчу, – мы чернику собирали. И не было никакого заключения. Ещё месяц назад не было!

– Вот и пособирали. Весело, Элька, так весело, что выть от этого веселья хочется.

– Может быть, можно что-то ещё сделать… адвоката нанять другого.

– Думаю, там уже ничего не изменится. Всё уже решили где-то сверху. Очень далеко от нашего с тобой мира.

Ответить мне на это нечем. Мы сидим так часа три. Болтаем, пьём чай, и я ухожу домой. Пока иду по тротуару, меня не покидает ощущение, что на меня кто-то смотрит. Оглядываюсь, но позади никого нет. Паранойя какая-то. Ускоряю шаг и почти забегаю в подъезд.

Мама встречает меня тёплым и вкусным ужином. Подробно расспрашивая о том, как прошёл день, и сильно расстраивается, когда узнаёт новость о следствии. И я её понимаю, самой тошно.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Разделы библиотеки

Любовные романы Любовные романы по темам Любовные романы по автору Современные любовные романы Исторические любовные романы Женские фильмы КулинарияСекреты красотыСонник

Страницы романа: Стр: 1

1 2 3 4 5 6 7 8 9

0

/ 0 Гол.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10