Разделы библиотеки
Превратись. Вторая книга - Александра Нюренберг - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Превратись. Вторая книга - Александра Нюренберг - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Нюренберг Александра
Превратись. Вторая книга
| Предыдущая страница | Следующая страница |
2 Страница
Григорий смотрел на облачко. Сильный и тонкий, он вряд ли испытывал ту усталость, которую показывал всем своим существом. Просто он был молод и, вероятно, избалован мирной жизнью, плавно, как пёстрое яйцо, катившейся между нагорьями. Так (или примерно так) подумал дракон.
Открыли термосы. В них оказалось жирное пшено, сваренное так круто, что лежало золотистыми, сочащимися, как иридий под собственной тяжестью, сплошными кусками. Сари ткнула в него лопаточкой из морёного, очень старого дерева, извлечённой ею из рукава. Лопаточка, как заметил дракон, была выточена в форме человеческой кисти с выпрямленными неестественно длинными пальцами. Неведомый резчик любовно передал даже чувственные узелки на суставах и браслет из линий ниже ладони, так называемых розелл, каждая из которых, как известно, символизирует тридцать орсолет, которые предстоит прожить.
Сари, нестерпимо синяя, поддевала куски пшена и кидала их в жнивьё. На мгновение она остановилась, оправляя согнутою лапой платок на ушах. Она была так прекрасна, что дракон ощутил укол в сердце – нечасто увидишь такую цельную картинку.
Устало и равнодушно она вскользь поглядела на человека и леопарда, неустанно продолжая приговаривать деревенским голосом свой свистящий призыв. Поле молчало, но вдруг в один миг утихли насекомые. Жестокий Орс сверкал над головами работающей Сари и столбиками стоящих других двух фигур.
– Цок. Цок. Цоки… – Сказала она, швырнув такой крупный шматок пшена, что в воздухе поплыл дурманящий запах сваренных в крови и жире зёрен.
Стрекотнуло у её лап в траве. Смолкло. Вылетела пёстрая жёсткая птичка, похожая на подброшенную игрушку, и скрылась у самых юбок кормилицы. За полминуты затихшее поле вспыхнуло яростными голосами маленьких птиц. И страшный смерч пёстрых тел взлетел, роем поднявшись над полем, свечкою покружил и накрыл Сари.
Повинуясь закону неожиданности, Всеволод отшатнулся и тут же шагнул к скрывшейся за неистовствующей живой массой птиц Сари, но, встревоженно оглянувшись на Григория, увидел, что тот успокоенно помотал башкою с лихо приподнятыми ушами.. Для тревоги, стало быть, нет причины.
Ошарашенно глядя на злобно поющих птиц, страстно склёвывающих пшённую кашу, Всеволод так увлёкся, что не тотчас расслышал, как что-то сказал Григорий. Тот повторил:
– Крепкие узы…
Всеволод взглянул на лепящихся к Сари птиц, перевёл взгляд на подсинённую линию самого западного из холмов и произнёс глуховатым голосом:
– Любовь.
Он услышал за спиною тихий смешок.
Пастырь, встретив его отрешённый взгляд, серьёзно пояснил со своим шутовским видом:
– Я не про перепёлок.
– Виноват?
– Вы слыхали, быть может, про славного одного человека, которого наши восторженные предки именовали не более и не менее, как героем, и которого связывали столь крепкие узы, что это раз как-то едва не закончилось для него самым плачевным образом?
– Нет.
– Совсем не слыхали?
– Нет, не слыхал.
Пастырь протяжно вздохнул и помигал зелёными глазами, будто свет сделался уж совсем для него невыносим.
– Меж тем, – переводя взгляд на Сари, которой не было видно, только изредка взмахивали, показываясь, синие полы её платья, проговорил леопард, – он был ох сила человек. Благородный, знаете, такой. Однажды дрался доской от кровати, пока доска не сломалась. Знаете, чем его связали те, кто нарушил его уединение?
Всеволод увидел, что Григорий смотрит совершенно ясными глазами, и свет ему вовсе не во вред.
– Полагаю, – подбирая слова, вежливо ответил настырному приятелю-собеседнику дракон, – у тех, кто нарушил это… уединение, тоже были причины для волнения.
Пастырь усмехнулся.
– Ну… пожалуй. Связи и узы вообще вещь запутанная. Ну, да. Интересно всё же. Так его связали, представьте, волосом той особы…
– Уединение с которой было нарушено? – Догадливо спросил дракон.
– Да, да! – Обрадованно поддержал Григорий. – Именно-с.
Он замолчал, указывая почему-то на жёлтые травы, спутанные перепёлками, прибавил:
– И волоска этого он порвать не смог. Даже и сказано в старой песне о нём: умрёт, а не порвёт.
– Да, удивительно.
Далее произошло нечто невыразимое и, осмелюсь сказать, вопиющее. Всеволод медленно повернулся всем корпусом к пастырю, развлекавшему гостя любезною и занимательной беседой, и в упор посмотрел в зелёные, с прищуром глаза своими неопределённо светлыми, и взгляд этот был ледяным и вопросительным взглядом. Абсолютно ясно прочиталось в нём такое: «Любезный, вы говорите вздор, и вздор притом многозначительный, что и всегда мало приятно терпеливому и доброму собеседнику. Я тут на положении гостя, и я – человек учтивый, и потому вынужден слушать ваш многозначительный и оттого неучтивый вздор… Прошу прекратить, ежели вам будет угодно, избавить меня».
Словом, сделалось в знойный этот час что-то неладное и, мягко говоря, ненужное.
Пастырь ужасно, казалось, сконфузился и тревожно замигал потемневшими глазами, хотя и не тотчас отвёл их. Более того, он опечалился (что было естественно).
Сари уходила, как небольшой смерч, вглубь поля, продолжая выкликать птиц, отзывавшихся яростным стрёкотом. Подпрыгивали из травы запоздавшие и с остервенением, с хлопаньем крыльев, врезались в кучу малу. Всеволод и Григорий, не обменявшись словом, подхватили на три четверти опустевшие термосы и потащились за нею в колющейся и цепляющейся траве. Поле медленно и верно пеклось, издавая сытый дух мяса и каши.
– Я покажу вам… – Заговорил пастырь. – Покажу что-то…
И, махнув лапой в противоположную сторону, немедленно зарысил в траве, не дождавшись дракона. Пёстрый затылок замелькал среди высохшей колючей поросли.
Всеволод, оглядев всё, что охватывал взгляд, то есть, гигантский квадрат поля, ограниченный с востока нагорьем, траченным тенями, как молью, и небольшую отсюда, похожую на вздыбленную зелёную волну, Ловарню, зашагал среди расступающейся мёртвой травы. За леопардом не оставалось тропинки, только проборчик разошедшихся в сторону стеблей.
Земля притаилась, насекомые затихли. Жара умирала. Сквозь далёкие тусклые рощицы двигался прохладный воздух. Поле приметно взгорбилось истлевающим древним драконом, поползло вверх.
Всеволод не терял из вида прыгающие уши Григория, разводя хрупкую завесу выставленным локтем. Поле степной кобылкой выскочило на гладкую площадку. Леопард сидел на краю, при появлении Всеволода он не обернулся. Лапы сложены на животе. В такой позе он очень походил на багажника. Другие фигуры сначала показались дракону живыми, но в следующее мгновение он понял, что они из дерева, вполовину человеческого роста, леопарду по уши. На троне сидела женщина, справа лежал на боку леопард. Слева леопард на задних лапах. Передние вытянуты, на них лежит спелёнатый человеческий младенец. Лицо сидящей на троне было величественное и отрешённое. Над фигурами висел в воздухе Орс с лучами и неполная Бриджентис из того же материала.
Всеволод сделал несколько шагов по утоптанной земле.
– Нравится? – Спросил, не оборачиваясь, леопард.
Всеволод подождал, пока тот обернётся.
– Это выдающееся произведение. – Он оставался там, где стоял, будто собираясь дать дёру. – Но вы, леопарды, до чего вы, оказывается, беспечный и легковерный народ.
Пастырь встал на лапы.
– Леопарды не народ. – Подходя к дракону так, чтобы не поворачиваться затылком к фигурам, тоном профессора филологии, допивающего холодный кофе, сказал он.– В нашем языке, правда, есть устаревшее слово, примерно соответствующее по смыслу употреблённому вами. Я мог бы, принадлежа к предпоследнему поколению, даже притвориться, что не понял вас.
– Но вы не притворились.
– Нет.
Леопард скупо улыбнулся – усами.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста. Но почему вы использовали также слова легковерие и беспечность?
– Они так же устарели?
– О нет. Эти – нет.
– Хорошо. Но разве можно оставлять бесспорный шедевр под открытым небом, откуда, как известно, иногда идёт дождь и возле Большой Дороги, по которой идёт так много людей?
Григорий посмотрел в двух означенных направлениях. Не отводя глаз от сомкнутой травы, он ответил:
– Это всё равно, что беспокоиться, что оставляешь под дождём деревья.
– Но я смотрю…
– Да, у вас зоркий глаз. Краска сошла, но это произошло очень давно и не по вине дождя, уверяю. Что до Большой Дороги, то опасения, конечно, существуют.
– Да?
– Не за шедевр.
– Вот как.
– Кстати, благодарю вас за эту оценку, лестную для народа леопардов.
– Я отдал ей должное, только и всего.
– Не все это могут, представляете?
– Отдать должное? Да они слепы, вероятно.
Леопард кивнул.
– Можно и так сказать. А вот погодите – посмотрите на неё дней через десять, одиннадцать, когда Бриджентис начнёт прибывать.
– Думаю, что добавить было бы нечего.
– Говорю, не спешите. Сперва глянете… Выберемся ближе к ночи… Когда перепёлки спят – и Сари тоже.
Он хихикнул. Оба потёрли плечи одинаковым жестом, избавляясь от ощущения навязанного объятия, и разом обернулись. Но тишина окружала их.
Орс тихонько подбирался к деревянному шару над троном и, наконец, юркнул за своё изображение.
Свет дня померк, в небе дрожал шар густой черноты, окружённой клоками тёмной гривы. Завитки волос женщины, струившиеся на подлокотник трона, затрепетали, будто сидящая повернула голову.
Пастырь превратился в серый силуэт. Всеволод поднял руку – мускулистая плоть сплющилась в двумерное изображение. Кисть казалась нарисованной на листке плохой бумаги, просвечивали кости – четыре суставчатые кости с когтями, один отставлен. Всеволод сжал пальцы в кулак и сморгнул – человеческая рука, еле видная в ослабевшем тающем свете, конвульсивно поднялась, защищая глаза от вспыхнувшего Орса.
День ожил, крылатый шарик Орса скользнул в голубизну. Фигуры были неподвижны, хотя и поражали своим жизнеподобием. Всеволод понял, что к выражению глаз женщины нельзя привыкнуть.
Всеволод и пёстрый Гриша обменялись нервными смешками. Попятившись, они нырнули в душную колкую траву.
– Я едва не улетел. – Заметил Всеволод.
– У меня, – со вздохом признался пастырь, – была другая, более скромная возможность.
Посмеиваясь, они добрались заново проделанной тропкой до околицы поля. Сари с утомлёнными глазами поправляла сбившийся платок. Без энтузиазма посмотрев на приятелей, она отвернулась. Опустевшие термосы дремали в траве. Без каши они оказались невесомыми. Засунув их в сумки, дракон и пастырь зашагали следом за непривычно молчаливой Сари.
Григорий шепнул спутнику, что «она всегда после перепёлок как в мёд опущенная».
Они вошли в город по одной из окраинных улочек, ведущих, по соображению дракона, строго на Северо-Запад. Беседа оживилась, как только всегдашняя прохлада Ловарни, верная городу, охладила лоб дракона и шерсть леопарда. Языки приятелей развязались, и Григорий в последний раз потрогал свой потускневший воротничок, похожий на подворотник мундира. Царила – не тишина, нет – тонкоголосый шум лета, который дороже настороженному ожиданием слуху, чем покой укреплённой башни. «Всё хорошо, – сказал себе дракон. – Я…» Негромкие голоса, и всякая домашняя жизнь сместились западнее, к центру посёлка.
– Тихо… – Пробормотал пастырь.
Они вновь обменялись взглядами, и то восхитительное унижение, которому они подверглись совместно, так явно прочитал один во взгляде другого, что они не нашли ничего лучшего, как совместно разразиться тем, что именуется здоровым мужским хохотом.
Протестующий возглас отставшей Сари заставил их (не сразу) заткнуться.
– Весь ваш. – Прошептал пастырь.
Всеволод без слов протянул руку, по которой залихватски хлопнул лапою пастырь.
Сари, сворачивая за изгородь, цвётшую крупными, неумело свёрнутыми из белой и розоватой бумаги цветами, раздражённо распорядилась своим обычно звучным, а сейчас потускневшим голосом:
– Отнесите посуду.
Молодые господа замерли, показывая, что не верят ушам. Они обернулись. Всеволод извиняющимся тоном промолвил:
– Госпожа…
Григорий прибавил не очень громко:
– А как насчёт вымыть?
Сари яростно, по-кошачьи, заворчала и визгливо вскрикнула:
– С глаз моих… Вон!
Её синее платье, заметно подутратившее свежести после кормления перепёлок, мелькнуло, исчезая. За неплотным вьющимся плетнём цветы, высунув жёлтые языки, безмолвствовали. Хлопнула дверь.
Всеволод и Григорий, пристыженные, но не без тайного облегчения, направились по улочке, возвышавшейся в конце, где она выводила на одну из четырёх прямых улиц.
Пастырь остановился и протянул лапу.
– Давайте…
Хоть Всеволод и сделал попытку отстоять доверенную тару, леопард настаивал:
– Так и быть, отнесу.
Он мотнул головой в сторону расшитого цветами плетня, который они миновали, и, понизив голос, добавил:
– Перепёлки плохо отстирываются. Лучше бы вам не попадаться ей сейчас на глаза – разорвёт.
Всеволод снял с плеча одну из сумок и, передавая её спутнику, услышал, вернее, разобрал в густой тишине городского полдня шаги. Он узнал их, конечно. Хотя узнать их, право, было мудрено. Походка, ритм которой был записан в его крови, изменилась. И это было объяснимо – та, чьей особенностью была эта небрежная поступь, бежала – и бежала очень скоро.
Ледяной пот прошиб дракона, когда он, замерев с сумкой в руке, прислушался к этому звуку бегущих ног. Выронив сумку, из которой, бешено закрутясь, выскочил обрадованный термос, Всеволод побежал по улочке. Изумлённый вскрик за спиною его не остановил, и в секунды этого бешеного бега он дико успел изумиться тому, что металлический сосуд, скача по щебню, не издаёт никаких ударов.
За три шага до кустов самшита, разросшихся вроде беседки без крыши и служивших аркою, забыв о правилах для гостей, он преобразился и драконом взмыл над ровными купами домов. Он увидел с небольшой высоты, подбирая когтистые лапы и тщетно дёргая правым крылом, на роговом выросте которого тряслась, не желая отцепиться, пустая сумка, всю широкую улицу, как резко качнувшуюся доску качелей и на одном конце качелей увидел он Веду (она бежала), на другом, ближе к арке – Шанаэля.
Раздумывая в течение двадцати секунд, он решился и с грохотом разлетевшейся брусчатки приземлился посреди этой улицы, головой к арке. Он увидел ничуть не запыхавшегося Шанаэля, и его мельком удивило то, что леопард стоит, заложив лапы за ремень портупеи, но предаваться размышлениям он не стал, а издал рёв, от которого сильно заколыхались кроны над крышами.
Сев посреди улицы, он сделал ошибку, так как занял всё пространство от плетня до плетня, но это, при сложившихся так внезапно и мигом подтвердивших все его подозрения обстоятельствах, было, пожалуй, к лучшему.
Шанаэль не проявил почти никаких чувств при виде бросившегося в город неизвестно откуда дракона. Если исключить малопонятное выражение, очень похожее на одобрение (Шанаэль вытащил одну лапу из-за портупеи и тронул усы) леопард не шевельнулся, только прищурил глаза, когда новый грозный рёв выдрал из пространства шквал ветра и с треском посыпалась разбитая брусчатка, подброшенная в воздух во время атаки дракона.
Сари, выскочившая на крыльцо и сбежавшая во дворик, задрала голову и увидела пролетающего дракона. Она негромко сказала:
– Вах.
Григорий катился кувырком к арке. Он пинком отшвырнул термос, радостно заметавшийся перед ним, и отправил его в изгнание на обочину. Сари и это увидела и гневно рявкнула. Гришка прижал уши и тут же поставил торчком. Как ни грозен был окрик Сари, этой благодетельницы птиц, собирающей их яйца, он потонул, как мяуканье котёнка в страшном и продолжительном звуке, от которого затряслись двери и треснули толстые ветки, обнажив здоровую белую плоть без признаков тления.
Где-то радостно кричали дети, должно быть, два подростка, одному из которых так понравился почётный табурет.
Всего этого – не надо думать – что не слышал дракон. Он распростёр крылья, отчего сделался шум, будто осыпалась железная кровля с двух домов, и, кроша несчастную брусчатку мерным шагом тяжёлых лап, двинул к Шанаэлю.
Я уже сказала, что дракон слышал всё. Внезапно он услышал и ещё кое-что, поняв, что слышит это уже некоторое время. Чей-то голос яростно вопил:
– Хвост!.. Дурак! Хво-ост!
Чудовище замерло в боевой позе и, изогнув шею, похожую на лебединую, только толще мачтового бревна и всю в бугристых болотных гребнях, посмотрел, как бы так сказать, за плечо себе…
Он узрел Веду – запыхавшуюся, ничуть не встревоженную и вряд ли способную к светским переговорам и вообще к любым переговорам по той причине, что она пребывала в страшном гневе.
Глаза акулы метали металлические снопы искр, она почему-то довольно высоко подняла подол платья, и вдобавок ошалевший дракон сразу увидел, что на ногах её новые, совершенно прелестные туфельки.
Она пронзительно повторила:
– Хвост! Убери хвост, медведь тебя задери!
Она выше подняла подол и, перейдя на вразумляющие, но не более любезные интонации, прокричала:
– Ты мне сделал дыру! Дурр-рак. В платье дыру! Задвинь свою бандуру, чтоб тебя…
«Что?» – Подумал дракон и, остолбенело глядя на то, на что ему столь настойчиво предлагали посмотреть, по нечаянности дохнул струёй огня.
Это вызвало у акулы сначала истошный визг, а затем, когда оба увидели, что огонь – благородный боевой огонь, тёмно-синий, с багровыми искрами – угодил, по счастию, в ямку, выбитую им в щебне, Веда в наступившей тишине громко произнесла несколько слов на родном ей сурийском языке… Всеволод, застывший на разорённой им улице, с глупо растопыренными руками (с плеча правой свисала кошёлка), отчётливо покраснел.
– Как… – Сказал он и, повернувшись, посмотрел на Шанаэля.
Тот, вытягивая вперёд лапы, отчего сделался до чрезвычайности похож на леопарда, держащего младенца, смотрел на Всеволода и тихо смеялся.. Он направился к дракону и, сцепив лапы, потряс ими – опять Всеволод увидел мелькнувшее во всём облике доброго хозяина удовольствие
– Отменно. – Проворчал негромко Шанаэль.
Веда, приблизившаяся новой походкой, пронзительно толковала про дыру и хвост. В арке показался белый воротничок и двигавшиеся от усилия понять уши.
В два слова всё разъяснилось. Веда, которой в мастерской Гарамы, отлично и скоро построили пару обуви, направилась на прогулку в город, напутствуемая скептическим сапожником «размять передки» и «вернуться, коль что не так», так как он всё, по мере надобности, исправит, а времени у него нет, и напрасно Сари думает, что оно есть.
Желая найти кого-нибудь из друзей, чтобы похвастаться, а, может быть, и узнать, где прохлаждался всё это время один её знакомый, она осуществила своё намерение, много интересного увидела и тут заметила заворачивающего вот на эту улицу Шанаэля, которого немедля узнала по великолепному окату атлетических плеч.
(– Ох. – При этих словах польщённо вымолвил указанный).
Она, сказала Веда, не захотела его окликать.
– Потому что это невежливо – орать на улице.
Веда так же упомянула, что мама её не похвалила бы, узнав, что дочь окликает на улице привлекательных особей мужского племени.
(– Мерси.– Вставил Шанаэль).
Шанаэль, по словам акулы, шёл вроде бы и неспешно, но чудным манером пропал из глаз, вот она и припустила следом, сколь могла, быстро.
Она выбежала на эту милую улицу, где особенно прохладно и хорошо…
Всеволод потерянно огляделся. Щебёнка курилась в нескольких местах, кроны деревьев выглядели помятыми, и милая улица, обильно убранная пожжёнными сучьями и бесформенным каменьем, наводила на мысль о прошедшей здесь танковой колонне.
Она увидела Шанаэля, и тут вдруг всё загремело, загрохотало и…
Веда уничтожающе прервала свой рассказ и, подняв подол, принялась исследовать его, суя в дыру палец.
– И перед нами предстал дракон. – Неторопливо сказал Шанаэль, во всё время взволнованного повествования стоявший между рассказчицей и Всеволодом.
Он погладил свою портупею.
– Величественный и отрешённый в своём гневе, величественный и отрешённый.
Он кивнул Всеволоду и без улыбки, но с бесконечной добротой в глазах тихо добавил:
– Прекрасное зрелище. Давненько я не видал…
Он сделал паузу, опуская руку на кортик.
– Я испытал счастье. – Сказал он. – И страх. – Прибавил он, подумав.
Веда скрежетнула зубами так, что Шанаэль, впавший в странную задумчивость, подскочил.
– А я испытала, что мне суют в нос большой хвост.
Она обошла Шанаэля. Тот с лёгкой улыбкой беспокойно шевельнул хвостом.
– Прибирай свой огузок, когда в следующий раз захочешь полетать между деревьями. – Беззлобно сказала Веда, поднимая лицо к дракону.
Она вроде бы сделалась выше от злости. Или дело было в новых туфельках? Всеволод пролепетал что-то невразумительное, оглядывая разгромленную улицу и возвращаясь к лицу Веды, которое находилось ближе, чем обыкновенно.
Это, видимо, было объективным ощущением, потому что, когда она со всей силы ударила ладонью Всеволода по щеке, он автоматически отметил силу оплеухи.
(– Те-те.– Смущённо прокаркал старый Шанаэль.)
В арке за усиленно двигавшимися и в момент скандального происшествия чуть ли не сошедшимися на затылке пёстрыми ушами, показался синий платок, и после короткого вскрика пастора утащила из поля зрения чья-то сильная лапа.
Побледневший дракон без звука снёс унижение. Клок волос прилип к его лбу, и он невольно глянул в сторону Шанаэля.
Шанаэль смотрел тоже в сторону, пучки усов хранили неподвижность.
– Ладно, ладно. – Проворковал старый хрыч, щурясь от эстетического удовольствия при виде цветущей изгороди.
Поймав на себе, как растревоженную блоху, взгляд дракона, он вздохнул и повернулся к нему. Подойдя и насильно завладев локтем дракона, свободным от проклятой плетёнки, Шанаэль потащил его прочь, приговаривая что-то насчёт того, что неплохо освежиться, час такой, что им – и старому Шанаэлю тоже, представьте – нужно посидеть в кустах.
– Я лично знаю тут местечко… – Успокоительно бормотал леопард. – Ах, да бросьте вы…
Он твёрдою рукой, почти обняв Всеволода, снял с локтя его кошёлку и подозрительно оглядел.
– Узнаю Сари. – Буркнул он. – Чертовка. – Тише добавил он, и, размахнувшись, зашвырнул термос на обочину.
Сдержав напуганное движение Всеволода, он фыркнул:
– Обабились мы. Скоро на поводке нас водить станут.
Не обращая внимания на стоявшую руки-в-боки Веду, Шанаэль повёл нетвёрдо шагающего дракона. Оба нырнули в кинувшийся под ноги закоулок.
Веда злобно проорала:
– Он мне платье порвал!
Морда Шанаэля с упрёком высунулась из кустов, цветок сидел у него за ухом.
– Ш-ш-ш. – Сказал он. – Не надо так громко, дорогуша. Мало ли что подумают.
Он со смешком исчез, а Веда яростно хлопнула себя, где достала рука, и погрозила кустам.
Затем она повернулась и побежала к арке, стараясь не наступать на расколотые вдрызг плиты.
В эту минуту пастырь искал в кустах термос, а Сари, стоявшая тоже лапы-в-боки, била хвостом так, что вздымались струйки пыли.
– Хотела бы я знать… – Проговорила она и, приметив, что пастырь, шаривший в траве, поднял голову, рявкнула. – Ищи!
По улочке шла к ней скорым шагом Веда, подобравшая плетёнку. Ещё издали она крикнула:
– У вас иголочка найдётся?
Она показывала подол, при виде которого Сари прищёлкнула языком, а пастырь потупился.
– Он, и впрямь, глуповат. – Говорила Сари, снуя по горнице, причём, она даже не давала себе труда изобразить, будто печётся по хозяйству. Она тщательно, по своему обыкновению, подбирала слова.
Веда, сидя отнюдь не на табурете, а на полу, зашивала на себе платье, сопровождая труд таким проклятиями, что целомудренно отвернувшийся пастырь всякий раз содрогался.
– Да подсунь ты себе подушку. – Прикрикнула Сари, останавливаясь с клубком в лапах.
– Разве Создатель не позаботился о нас, людях? – Возразила Веда, занося иглу тем движением, которое она слямзила у Гарамы. – И разве самому тощему из нас не будет мягко, где бы ни сели? Это не вы, леопарды, с вашими тощими задами.
Пастырь кашлянул.
– Прикуси язычок. – Посоветовала Сари.
Поймав взгляд Веды, она зашептала:
– Разве ты не знаешь достоверной приметы, что тот, кто зашивает одежду на себе, может зашить свой ум?
– Госпоже это не грозит, как бы могущественна ни была эта примета. – Льстиво заметил пастырь. – Её ум, как говорится, налицо.
Веда в это время исследовала качество починки. Григорий отвёл глаза.
– Да уж виден невооружённым глазом. – Доброжелательно процедила Сари.
– Ах, ты, Орс-Бриджентис, я потеряла эту чёртову иглу! – Вскричала мастерица, опуская подол и вскакивая.
На улице послышался шум, в котором явственно различались шаги человека и мягкая поступь леопарда.
Сари посмотрела на дверь, потом на Веду и нахмурилась.
– Надо найти обязательно. – Сурово сказала она и опрометью, подобрав юбки, метнулась куда-то в угол.
Вошёл боком Сахира и, застенчиво поздоровавшись с Ведой, полез на сук дерева, подминая под себя вышитую подушку. Следом – Всеволод (выглядевший в достаточной мере освежённым) и говоривший что-то ему с негромкими хохотками Шанаэль, держа комок лапы за портупеей.
Сари выскочила с веничком на длинной ручке и металлическим совком. Увидев Сахиру, она опешила:
– Эт что такое? А ну.
И погнала богатыря с ветки. Тот, что-то растерянно проворчав в своё оправдание, спрыгнул, зацепившись когтем за вышивку. Сари запричитала и, гневно глянув на вошедших, принялась бешено заметать чистейший паркет. На приветствие Шанаэля она не ответила и, грозно посапывая, повернулась синей юбкой.
Шанаэль, ничуть не обидевшись, всё внимание своих мудрых глаз переключил на акулу и, подходя, сказал:
– Надеюсь, что ущерб, нанесённый вашему одеянию, устранён.
Он вполоборота повернулся к Всеволоду, желая включить его в круг милости в виде Вединой улыбки.
– Ибо ущерб, нанесённый вашему настроению, я расцениваю как государственное преступление.
Глаза его нежно смеялись, портупея скрипнула, когда он вытащил лапу.
Сахира, изгнанный с дерева, неловко отступил и, поискав взглядом, куда ему деться, гигантским клубком свернулся по левую руку от входа.
– Э. – Протянула Сари, поднимая совок и тщательно изучая содержимое.
Шанаэль, которого она чувствительно толкнула, вежливо отступил, увлекая дракона и бровями показывая акуле на совок. Потом он закатил глаза. Сари выскочила, не глядя на них, на крыльцо, чтобы рассмотреть совок на свету.
Вошёл Гоби, оглянувшись на неё, и лёг, вытянув вперёд лапы, справа от входа, оглядывая горницу глубокопосаженными глазами с придирчивой небрежностью, как Сари – совок. Шанаэль ещё раз оглянулся на Сари и комически развёл лапами. Гоби негромко обратился к нему, видимо, имея в виду поведение хозяйки.
Веда же смотрела на дракона. Она подошла к нему и отряхнула ладонью его рукав. Всеволод посмотрел на рукав, на Веду и по лицу его скользнуло нечто, чрезвычайно похожее на удивление, впрочем, скользнуло так быстро, что заметить этого никто не мог, кроме той, что подошла ещё ближе.
Веда подняла руку и приложила её к губам дракона ладонью, громко сказав:
– Досталось тебе, бедняга?
Она ещё приблизилась, что было почти невозможно. Шанаэль шевельнул усами и, отвернувшись, заговорил с некоторой поспешностью, обращаясь к Гоби. На крыльце ворчала Сари.
Акула обхватила шею дракона другой рукой и привстала на цыпочки, хотя новая обувь в этом отношении менее её утруждала. Руку с его губ она убрала. Глаза дракона сначала выразили вопрос, затем выражение переменилось. Его твёрдый рот дрогнул, и тут Веда, чей нос был близок к носу дракона, чуть отстранилась и сказала одними губами (это называется «проартикулировать») два слова.
Тотчас она отошла, едва не столкнувшись с торопившейся Сари, несшей веник на плече, как винтовку.
Шанаэль глянул через плечо и, убедившись, что диспозиция переменилась на первоначальную, сочувственно улыбнулся дракону. Он кавалерийски кашлянул и спросил:
– Вам понравился Гарама, госпожа?
(– Ничего не понимаю. – Заметила Сари, зашвыривая веник в угол, а совок на предназначенную для того ветку, где он повис, как маленький щит).
– Ну, да. – Заметила Веда.– Я забыла вас поблагодарить за туфли.
Шанаэль возразил:
– Я спросил про Гараму, а не про туфли. А что, он и впрямь что-то там сделал? Госпожа не имеет нареканий?
Он заботливо взглянул вниз.
– Я только что испробовала новые каблуки. – Сообщила Веда.
Шанаэль хмыкнул.
– Что касается Гарамы, он показался мне очень целеустремлённым. Сари, ох, простите. Вот она, я пришпилила её к подолу.
Сари строго покачала головой и, всплеснув лапами, выхватила иглу.
– Да вы что? – Изумился Шанаэль, провожая взглядом Сари, яростно прыгавшую по дереву, чтобы вернуть иглу на место. – В чём же, простите, заключается целеустремлённость уважаемого Гарамы?
– Он вырезает восхитительные пепельницы из консервных банок. Этим занимался мой отец. И я знаю, сколько целеустремлённости для этого нужно.
– Вам пришлось смотреть по сторонам. – Горестно заметил Шанаэль. – В мастерской Гарамы! Сочувствую. Он не потрудился занять вас подобием беседы, это понятно.
– Вовсе нет. Мы разговаривали.
– Вот как? Он умеет… я хочу сказать, пасть у него не была занята шилом?
И Шанаэль, довольный своей незатейливой и грубой шуткой, взглянул на Гоби. Заметив скромно сидящего в тени Григория, он вздрогнул от неожиданности. Тот поклонился ему из угла.
– О чём же вы разговаривали, ежли это не то, что вы хотели бы сохранить в тайне, госпожа? – Добродушно спросил Шанаэль, убедившись, что его шутка не насмешила никого, кроме Сахиры, который хихикнул грубым басом и тотчас утих.
Веда припомнила.
– Чаще всего он возвращался мыслью к каким-то существам, нелюдям и не животным… и не леопардам. Они из города на горной границе Сурьи.
Шанаэль заинтересовался:
– Что за город?
– М… В точности не помню. Название чем-то похоже на имя вашего сапожника.
– Целеустремлённого сапожника.– Хмуро заметил Шанаэль. – А, Гоби? Сапожника, который затеял светскую беседу с красивейшей госпожой (простите, Всеволод), с госпожой, столь похожей на Затмевающую, что она могла бы сменить её на троне в тот час, когда…
Шанаэль как-то уж очень торжественно осёкся и, казалось, корил себя. Сунув лапу за портупею, он шмыгнул с извиняющимся видом заболтавшегося старика.
– Словом, Гарама разговаривал. – С чёрной иронией продолжал он. – А, Гоби?
Тот ничего не ответил. Шанаэль холодно взглянул в угол и спросил:
– Что же это за существа?
– О… Ну, у гоморрцев нет ни человеческой, ни иной души. Или же то, что у них есть, трудно назвать душой. У кого они наследовали эти штуки, трудно предположить. Возможно, это было что-то занесённое кометой в одно из её прежних посещений. Скорее всего, в самое первое.
(Когда Гарама, сопя и растягивая гласные, рассказал это, она спросила:
– Но ведь это – что бы оно ни было – живое?
Веда вспомнила, что Гараму утомили расспросы. Он устал на глазах.
– Да черт их знает. – Сухо молвил сапожник, но спохватился и, скрывая раздражение, выговорил. – Для чего вам знать, что у преступника внутри? Может, прикажете, монографию о них написать?
Он свирепо посмотрел. Вскочил и, уронив башмак, опираясь цокнувшими когтями в столешницу, прорычал:
– Это семя Люциферово, и довольно о них.
Он зацепил когтем страницу, надорвал и с огорчением взял книжку в лапы.)
Веда не пересказала этот разговор собравшемуся обществу, но и пары фразочек оказалось довольно, чтобы все присутствующие примолкли.
Сари свесила хвост с ветки.
– Да он знаток. – Вскричал Шанаэль. – Вы положительно разговорили целеустремлённого Гараму своими ножками, госпожа. (Простите, Всеволод).
Веда, довольная, как всякая сурийка, которой удалось оказаться в центре внимания, вдруг заявила:
– Я пошутила насчёт целеустремлённости.
– Так, значит, он не делает пепельниц?
– Делает, но я имела в виду другое. У него Лестница на Рабочем Столе.
– Вы полагаете, это свидетельство мании величия? – Улыбнулся Шанаэль. – Кстати, по статистике, одно из любимых изображений жителей всех четырёх материков.
– Я так не думаю. – Сказала Веда. – В смысле, про манию. Просто я… её боюсь.
– Почему?
– Так. Очень большая, и неизвестно, кто её построил.
Веда была не права. Как раз-таки множество учёнейших людей на всех четырёх материках убеждены, что знают, кто её построил. Предположений имелось в наличии столько, сколько учёнейших людей – ну, примерно. Столько же мнений существовало относительно того, когда это произошло.
Лестница выходила за пределы атмосферы, находилась в наклонном положении, но ни разу ни один ураган не пошатнул её. Хотя со времён появления Высокой Культуры то и дело кто-нибудь предлагал превентивно уничтожить её – как бы не упала и дел не наделала. То были, в основном, лица, профессионально озабоченные благом людей: среди них один царь, семь министров, два эстрадных певца и множество депутатов множества парламентов. Был и религиозный деятель, требовавший взорвать «идола», как он называл Лестницу, которая, по его мнению, подрывала идею Творения.
Его мнение бурно обсуждалось несколько лет, хотя, если честно, дискутирующие могли лучше потратить своё время. Материал, из которого состояла Лестница, был таков, что разрушить его не удалось за всю Историю ни одному любителю сувениров – а они и по сию пору приезжали сюда, в Долину, вооружённые почище отрядов специального назначения.
Давний Меморандум строго воспрещал попытки подняться по Лестнице, а зона разреженного воздуха, поддерживаемая специальными установками, служила убедительным доводом в пользу Меморандума.
Сурийцы очень гордились тем, когда осуществили первый выход в космос. В газетах тогда писали: «обыкновенный багажник одолел Древнего Колосса».
(Сурийцы, кстати, никогда и нигде не употребляли выражение «первый суриец в космосе», а только «первый багажник в космосе». Впрочем, большинство газет в мире отдали должное этой скромности, и только в одной годанской газете написали, что «…вековая сурийская тьма соединилась с тьмой более древней». )
– Ах. – Заметил Шанаэль на замечание Веды по поводу Лестницы, но поспешил снова навести разговор на бедного, попавшего на зуб Гараму.
Веда распознала его происки и не стала сопротивляться.
– Да, и вообще, ваш сапожник, по-моему, занят какими-то исследованиями.
– Вы поражаете меня, госпожа. Вы – наблюдательны. А что за исследования?
Веда выгнула губы, она думала.
– Сдаётся мне, – произнесла она после небольшого молчания, – в области цветоводства. Пока он делал мне туфли, он всё время листал в обещалке книгу с цветами. Очень старый файл, как мне показалось.
– Да-а?
Шанаэль обвёл взглядом горницу, точно желая убедиться, что свидетели достойны этого сообщения.
– Что-то вроде… Ну, значит, свёрнуто такой трубочкой. И нарисованы цветы.
– И вы таких цветиков не видали?
– Очень странные. Кстати, Всеволод, Гарама, по-видимому, убеждён, что мы тут надолго задержимся, что не приводит его в восторг. Он настойчиво предупредил меня, чтобы я хорошо примерила туфли – вдумчиво – так он сказал – потому что в следующий раз он сможет принять меня только недели через две.
– Хлопотун. – Буркнул Шанаэль. – Он так сказал?
– Ну, он, кажется. сказал «дней через десять, одиннадцать» и велел передать Сари…
Веда зажала себе рот, с ветки раздалось ворчание. Шанаэль рассмеялся.
– Нет, я другое… значит, если вам неудобно в его туфлях, вы – вы – должны терпеть и молчать?
Шанаэль зловеще засопел.
– Он и, впрямь, что-то замышляет. А, Гоби?
– Он что-то вычислял. – Вспомнила Веда. – У него карта Дальнего Неба. Здорово выглядит.
– А вы подумали, он делает новую пепельницу.
– Нет. – Сказала Веда. – Не делает.
– Что ж, Гарама не ударил, как говорите вы, люди, в грязь лицом.– Удовлетворённо вздохнул Шанаэль. – Сочту это предзнаменованием долгого и счастливого пребывания в Ловарне.
И он сделал лапой неопознанный из-за быстроты жест в воздухе. Сахира, смотревший ему в рот, опустил большую свою голову на лапы.
– Слава Орсу, Гарама вас не слышит. – Сказала Веда. – Я бы и, впрямь, не отказалась долго и счастливо пребывать, тем паче, в Ловарне.
Она вздохнула.
– Но, увы. – Заметил Всеволод. – Мы принуждены отбыть… как можно, скорее.
Шанаэль, глядевший на Веду, вскользь взглянул на дракона, поклонился ему с выражением почтительного внимания и вновь посмотрел на Веду.
– Госпожа так внимательна к ничтожнейшему из своих слуг, к коим причисляю и себя.
– Вы мало цените учёных? – Возмутилась Веда.
– Миль пардон, – добродушно откликнулся старый атлет. – Это вы, э, по поводу цветоводства? – И, не дав Веде ответить, повертел лапой, на сей раз запросто, изображая что-то несложное. – К слову, боюсь, что глубокоуважаемый – и мною отныне, и мною, – Гарама не сыщет того, что занимает его воображение.
Он посмеивался.
– Отчего это не сыщет?
Всеволод оглядел горницу так, будто впервые видел.
– Вы что-нибудь потеряли? – Спросила его вполголоса Сари. – Скажите, я найду. В этом бедламе никто, кроме меня, не разберётся.
– Оттого, что это существует лишь в его воображении.
– Веда, ты ничего не оставила там, где мы ночевали? – Тихо спросил Всеволод.
Веда не повернулась к нему, а обратилась к Шанаэлю:
– Я понимаю, что вас беспокоит: магический ли она предмет? И если да, то как это понимать? Действует ли на такие предметы Закон Любви?
Шанаэль, не отвечая, печально спросил:
– Вы так-таки намерены покинуть нас?
Веда улыбнулась ему и только ему:
– Ага.
Шанаэль встревоженно и с какой-то горечью проговорил:
– В эти жаркие часы.
Он оглянулся на вход. Сахира поднял голову с лап.
– Неужто… и так внезапно? Не могу примириться с мыслью, что ваши величества уйдут от нас… подвергаясь опасностям большого пути, утомлённые, без чьей-либо помощи?
– Именно. – Согласилась Веда. – Но почему вы называете нас величествами? Мне не по себе, и даже холодок пробежал вот тут. А у тебя, Всеволод?
– Но это невозможно. – Твердил Шанаэль.
Голос его сделался глубже, Шанаэль выпустил на волю скрытую доселе силу.
– Тем не менее, мы уходим. – Подтвердил Всеволод и властно взглянул на леопарда. – Шанаэль, проводите нас.
– Уйти в мир, где так много зла… – Простонал Шанаэль, но глаза его спокойно блестели. – После того, как мы обрели… Государь, смиренно сообщаю вам, это – невозможно. Этот риск неоправдан.
Веда хотела вмешаться, но её опередил Всеволод.
– Шанаэль, – мягко сказал он, – вы плохо начинаете служение – с непослушания.
– Но, сир! Сир!!
Затрепетавший Шанаэль простёр лапы, не смея подойти, и уронил голову.
– А здорово Подлёночек вас заловил. – Задумчиво подала голос Сари.
Шанаэль быстро повернулся к ней.
– Ваше величество не желает понять… – Пробормотал он и взглянул, глубоко опечаленный, на дракона.
– Тем не менее, – без малейшей иронии ответил Всеволод, – я ухожу с её величеством тотчас. Проводите вы нас или нет, не важно.
– В чём дело? – Спросила Веда, оглядываясь на Сари, сидящую на ветке.
– Вижу, что ваша верность лишь на словах. – Сурово закончил Всеволод.
Шанаэль дрогнул.
– Как угодно, государь. – Еле выговорил он.– Но мы не можем допустить…
– Ах, я поняла. – Сказала Веда. – Измена, Всеволод.
После этого страшного слова возникла на мгновение смятенная тишина, засим затрещавшая от множества действий и голосов.
– Враньё! – Крикнула Сари.
Шанаэль ощерил на неё клыки и провыл:
– Молчать в присутствии королевы!
Сахира потеснее свернулся, но Веда видела, что он весь напряжён, округлые гири мышц подрагивали под шерстью. Гоби подавил зевок, прикрываясь лапой.
– Дурачьё! – Выкрикнула Веда.
Снова стало тихо.
Веда указала на дверь.
– Им заложники нужны, ведь так, государь?
Всеволод молчал.
– Нет! – Отчаянно крикнул Шанаэль. – Ради Орса и Бриджентис, не будьте так жестоки, бедное моё дитя!
– Чего это? – Спокойно спросила Веда. – Вот Гоби подтвердит.
Гоби неохотно поднялся на лапы.
– Никак нет, госпожа. – Вяло пробурчал он.
Шанаэль, казалось, успокоился.
– Умоляю вас выслушать. – Сказал он, и у акулы создалось впечатление, будто старый леопард мысленно ступает по тонкому льду – до того тщательно он подбирал слова. – Сначала… В начале… ну, да, ну, да… Ведь наше одиночество должно быть как-то оплачено… гарантировано, в конце концов. Но произошло другое… К тому же, обстоятельства указывают на скорое и необратимое решение, и мы не можем расстаться с…
Он забормотал, вновь теряя нить:
– Когда мы увидели ваши величества в жаркий час, идущими так одиноко… Моё сердце…
И он вскрикнул, хватаясь за портупею:
– Во имя Той, что сотворила человека по образу и подобию нашему! Поверьте мне, государь, ибо душа вашей спутницы уже да, да, поверила!
Веда кивнула.
– Да, я сразу догадалась.
Шанаэль зыркнул на ветку.
– Госпожа, – обратился он к Веде, – вы всё ещё не можете отказаться от мысли, что… царственное чадо… та штука… в общем, дурак и неуч Гарама прав – и, увы, прав, стократно: её нету.
– Клянусь Адом, в который я спускалась, – сказала Веда, – та штука есть. Но причём тут?
– При том, – вмешалась Сари, прыгая с ветки на паркет, – что через полмесяца тут не будет ни той штуки, за которой послали вас глубокомысленные монастырские кретины… и вообще ничего, ничегошеньки.
Веда помолчала и во второй раз спросила:
– В чём дело?
Шанаэль обрадованно поклонился ей и отверз уста, но вместо каких-либо объяснений раздалось кряхтение. Все посмотрели на Гоби, который, сидя на задних лапах, заговорил:
– Дело в том, что господин дракон необыкновенно опасен и может в один присест сжечь Ловарню. И всё же он никогда этого не сделает.
Гоби ни на кого не посмотрел. Шанаэль уронил лапы и прошептал:
– Это ошибка, мой друг.
Всеволод нашёл его взгляд и заметил:
– Так вот, как вы цените жизнь её величества.
Шанаэль в отчаянье прорычал что-то и жалобно мявкнул:
– Нет! Нет, государь! Это всё слова… и слова добрейшего старика!
Веда взглянула на дракона.
– Я становлюсь тебе обузой?
Всеволод услышал сдавленное шипение – это был Сахира. Богатырь припал на передние лапы и фукал, как перепуганный котёнок. Всеволод повернулся, и на миг его взгляду представился фантом, чудовищное видение.
Неизвестное разевало рыбью пасть, серые, текучие, как вода, лапы простёрлись… Тут же видение сгинуло, и на пол обрушилась, заняв горницу до самой стены, акула. Её плавник упирался в верхние сучья дерева. Она изогнулась, круша ветки и, раскрыв пасть, издала низкий тонущий вой, затем, невероятным усилием встав на хвост, захватила зубами ствол. Дерево заскрипело, заболтались хозяйственные принадлежности на верхних ветках. Челюсти сошлись и разомкнулись. Упала подушечка с иголками. Дерево повисло в воздухе, купол беззвучно покрылся трещинами, как стекло. Акула дёрнулась, высвобождаясь, и ощетиненным зубьями боком проехалась по стене, круша древесину.
Веда стояла у стены. Она пробормотала: «Увлеклась».
Гоби посмотрел на могучий пень с обглоданными неровными кусками коры, потом закинул голову и, шевеля усами, вгляделся в голубую дыру потолка. Обратившись всем корпусом в сторону Веды, отнюдь не с показной почтительностью проговорил:
– Это убедительно, ваше величество.
Сари измерила взглядом болтавшийся в воздухе по гипотенузе ствол, коротко взвыла и добавила:
– Бессовестная.
Она пнула лапой продолжавшего шипеть и пялиться Сахиру.
– Молчать! – Горестно рявкнул на неё Шанаэль.
Сари покачала головой, её глаза сузились лезвиями. Она уставила эти лезвия в бывшую стену своей гостиной.
– Думаешь, я не знаю, что это за два слова ты ему сказала.
Веда пропустила реплику мимо ушей и принялась извиняться за причинённый убыток с известным самодовольством.
– Что это за два слова? – Недоумённо промолвил Шанаэль.
Сари подбоченилась.
– А ты бы больше, старый кот, зевал.
Она вздохнула.
– А всё-таки вам не уйти… Бессовестная, бессовестная сломала моего доброго Кусеньку.
Шанаэль зарычал на неё. Сари захихикала:
– Старая дуэнья может себе позволить, милый мой Шанаэль.
Всеволод вопросительно взглянул на неё.
– Ловарня закрыта изнутри очень надёжно. – Ответила она вполне вежливо на этот взгляд. – И вы сами это сделали… государь.
– Я?
Сари, хмурясь, спросила у Шанаэля:
– Он ведь выиграл партию, ты сказал?
Шанаэль молчал. Собравшись с духом, он просительно напомнил:
– Сир, биллиард. Вы изволили вкатить, ежли помните… Помните?
– Ты играл на биллиарде?
Всеволод кивнул Веде.
– Ну, вы даёте. – Легкомысленно заметила Веда.– Ваше величество изумляет меня.
– Словом, мы под замком. – Добавила, скорее, в ответ на свои мысли Сари.
Тон у неё был безрадостный.
– Мы в безопасности… И на сей раз у нас есть… (она произнесла слово на родном языке, и все присутствующие склонились, глядя на гостей).
– Что?
– Заложники. – Весело сказала Сари. – Ты ведь другого не понимаешь, и мне придётся с тобой повозиться, чтобы ты стала, хоть немного, похожа на Ту, за Которую тебя принимают легковерные эти.
Шанаэль заворчал.
– А ведь Лео, сестричка моя, могла бы тебя предупредить.
Веда выгнула губы.
– Вот как… Могла бы… Глупейшая из моих подданных, ты, выжившая из кошачьего ума, раз она не предупредила, значит, не надо было.
– Гм. – Отозвалась Сари. – Ты не самая глупая из королев.
– Дзякую.
– Да не за что.
– А много ты их видела?
Сари холодно ответила:
– Вижу сейчас.
Слабый голос из тёмного угла позвал:
– Именем Неба…
Они все посмотрели на выкарабкивающегося из путаницы ветвей Григория. Вид у пастыря был помятый. Сари хмыкнула.
– Хвост на месте? – Грубо пошутила она.
Пастырь оглядел себя безумными глазами.
– Я служу не Ловарне.
– Это мы знаем. – Сказала Сари.
– И вот именем Того, Кому я служу, я требую пропуска для обретённых.
– Ну, и дурак ты. – Легко ответила Сари и вдруг щёлкнула зубами.– Тебя, поп, не спросили.
Шанаэль оттащил её от прижавшего уши Григория. Сари отпихнула Шанаэля.
– Ты хоть понимаешь?
– Именем Неба. – Жалобно промяукал леопард в помятой рясе.
Сари фукнула на него и, пародируя, ответила:
– Именем Земли…
Она сказала своим голосом:
– Для того, о чём ты лепечешь, нужен знак, куда более серьёзный, чем бормотание предателя. Такой, чтобы Сари испугалась, понимэ?
Она тихо рассмеялась, потом громче. Скрипело погубленное дерево. Похоже, снаружи пролетел Северный Ветер собственной персоной. Шанаэль выглядел так, что Веде сделалось его жаль.
– Это ведь не ради нашего народа. – Умоляюще сказал он.
Веда успокоительно закивала.
– Вы хороший человек, Шанаэль.
Она почувствовала, что у неё кружится голова. Отойдя на два шага, Веда прислонилась к стене.
Всеволод на неё не смотрел. Игрок в биллиард, похоже, припоминал расположение шаров на бирюзовом круге. Глаза его расширились, а широкие плечи передёрнуло.
Лёгкий шорох привлёк внимание Сари. Веда нечаянно раздавила плечом детскую земляных ос – их кувшинчики, как и всюду на побережье, притулились в самом неожиданном месте, которое раньше закрывала ветка.
– От тебя одна грязь! – Сердито воскликнула Сари. – По-твоему, старая Сари для того создана, чтобы подтирать за глупой королевой?
Веда ошарашенно смотрела на разрушенные серые колыбельки. К счастью, они уже опустели – новые осы уже вылетели, да и время уже, лето разменяло второй месяц. Она присела и, взяв в горсть разбитые кувшинчики, перебирала их. Сквозь пальцы королевы сыпался пепел.
– Брось. – Проворчала Сари. – Испачкаешься.
Она осеклась. В пальцах Веды треснул кувшинчик, и среди осколков крохотной капсулы вместо розовых отсохших оболочек осиного зародыша мелькнуло что-то белое.
– Что?
Веда бездумно развернула маленький, туго свёрнутый комок бумаги.
– Тут что-то написано. – Рассеянно заметила она. Голос звучал томно и устало.
Шанаэль с поклоном приблизился и склонился над плечом королевы. Вгляделся.
– Гм… Сейчас…
(– Сколько я тебе говорила, Шанаэль, что у тебя дальнозоркость. – Отыскивая веник, огрызнулась Сари).
Шанаэль вгляделся ещё и отступил.
– Алес.
Сари уронила веник.
– Что, что? – Спросила она и, кинувшись, выхватила бумажку у Шанаэля.
Она долго смотрела на листок. Потом она выпустила его. Пастырь немедленно его подобрал.
Сари смотрела в сторону.
– В прошлом году я учила читать детей. – Как-то вяло сказала она.– Ума не приложу, как это тут оказалось.
Она искоса взглянула на Веду.
– Ты… – Начала она и замолчала.
Пастырь поднял листок в дрожащей лапе.
– Ты хотела, Сари… – Начал он и заткнулся: голос прозвучал слишком торжественно. – Ты сказала, что тебе…
Он заткнулся опять.
– А? – Залихватски вырвалось у него.
Сари стояла, открыв пасть. Внезапно она выбежала из дома.
Шанаэль опустевшими от горя и разочарования глазами проследил передвижения мелькнувшей синей фигуры. Потом вздохнул и подошёл к Всеволоду.
– Вы позволите вас проводить, государь?
Он потёр кулаком мохнатый лоб.
– Это всё, о чём я прошу.
Всеволод ответил на его взгляд.
– Нет. – Отрезал он. – Дурные замыслы, злые замыслы. Вы лишены этой милости, Шанаэль.
Он взял Веду за руку, помог ей встать и вывел её, кивнув на прощанье пастырю. Гоби был неподвижен, как статуя. Сахира закрыл лапами глаза.
Во дворе лежала, вытянув лапы, Сари. Из горницы раздался тоскливый вой и был подхвачен в посёлке. Пока они шли улицами и переулками, отовсюду слышался этот звук, поднимавшийся к Орсу и превратившийся в странную, щекочущую нервы музыку.
В окне мастерской Веда увидела Гараму – он сидел на задних лапах, подняв передние, и выл, закрыв глаза.
– Спасибо за туфельки! – Крикнула в окно Веда.
Сапожник с испугу рухнул кверху лапами в дом.
На улице, носившей печальные следы знаменитой посадки дракона, Веда на минуту остановилась, дёрнув Всеволода за руку.
– Это всё, что у них осталось. – Благоговейно заметила она.
– Возможно, они переименуют улицу. – Был ответ.
Веда покачала головой.
– Вы зарываетесь, ваше величество.
В аллее под розами они увидели Шумера. Страж не лежал, как прочие. Припав на передние лапы, он злобно рычал, охлёстывая дорогу хвостом. Глаза его горели, как угли, верхняя губа вздёрнулась до предела. Всеволод остановился. Веда выдернула руку и, подойдя, шепнула:
– Алес, милый.
Страж зарычал громче, сжался в комок и, странно вильнув хвостом, уполз за розы.
Веда обернулась.
– Он уже не дождётся.
Они не оглядывались. На дороге машины не было.
– Эге. – Заметил Всеволод.
Веда стояла у придорожного куста, теребя ветки.
– Каков король, таковы и подданные. – Беспечно сказала она.
Ловарня с её жёлтыми лугами и густо-зелёной рощей города потускнела, хотя Орс с особенной яростью изливал на неё свой гнев.
Всеволод прошёлся туда-сюда.
– Кто эта Алес?
– Первое имя той, которую ты попираешь своими драными нечищеными ботинками… ой.
Веда подняла руку с капота лягушечки, постепенно проступившей под ветками.
Они принялись упиваться свободой. Нестерпимая жара, обступившая их, как взвод вернувшихся с пробежки тяжеловооружённых пехотинцев, добавила к ней то прекрасное чувство неудобства, которое и должно сопровождать всякую истинную свободу.
К тому же, порыв Северного Ветра, хотя и остался незамеченным парой путешественников, оставил в дрожащем, как огоньки в глазах бедного Шанаэля, воздухе, длинный след до самых гор, снова возникших на Западе.
Веда, предусмотрительно связавшая волосы узлом ещё в уединённом домике на пустыре, страдала от жары меньше, чем вчера, в зарослях черники.
– Должно быть, я сама открою эту дверцу? – Надменно молвила она.
– Почему бы и нет? – Весело отозвался Всеволод.
Веда нахмурилась, потом протянула руку, но Всеволод в один миг оказался между нею и дверцей.
Заглянув в машину, Веда спросила:
– Вы испытывали мою кротость, ваше величество?
– Да нет же, это всего только глупая шутка.
– Вот как.
– Я, признаться, плохо соображаю от жары.
– Да?
– Да, я размышлял.
– Одно плохо вяжется с другим, мой друг. – Заметила Веда. – Эта жара…
– Я вдруг вспомнил что-то.
– Понимаю.
– Я забыл уплатить один долг.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры