Разделы библиотеки
Пять шагов навстречу - Джули Дейс - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Пять шагов навстречу - Джули Дейс - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Дейс Джули
Пять шагов навстречу
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 5
Мэйсон
– Как проходят воспитательные меры? – спрашивает отец, перемешавшая салат и, пользуясь минутой, которую мама проводит наверху.
– Я уже скидывал фотки. Чтоб ты знал, они приходят каждый день.
– Не надоело?
– Три из пяти, па.
Посмотрев на меня через плечо, он начинает смеяться.
– Хреново.
– Хреново?
– Ага, я бы уже давно нашёл вторую пятёрку.
– Я не хочу слышать это от тебя. И особенно это не захочет слушать мама.
– Я не держал обет целомудрия до твоей мамы.
– Но начал с ней?
– Если ты думаешь, что твоя мама устраивала мне бойкот, то заблуждаешься. Показать её фотографии с университета?
– Я знаю, что такое фотоальбом и вижу рамки.
– Да она охренительная в любом возрасте.
– Не спорю, – киваю я. – И она, конечно, тебя динамила.
– По страшному, – выдыхает отец. – Было хреново видеть её с кем-то.
– Она была в отношениях с кем-то?
Его брови встречаются на переносице.
– Нет.
– И кого ты тогда имеешь в виду?
– Дина, к примеру.
– Он же гей, они могут вместе выбирать лифчик и стринги.
– Этот засранец держал информацию про ориентацию в тайне вплоть до получения диплома.
Я начинаю посмеиваться.
– И что ты делал?
Отец пожимает плечами и, найдя упор в столешнице, скрещивает руки под грудью.
– Колотил грушу.
– И всё?
– Я улетал на год.
– И вы расставались на это время?
– Фактически – да, но я так не считаю. Она всё равно спустя несколько месяцев переехала ко мне.
– Ты уговорил её?
– Пытался, но потом она просто упала с неба с чемоданами. Было хреново, когда её не было рядом. День сурка. Ненавижу то время, но я бы повторил ещё раз. Всё бы отдал за это.
– Всё?
– Если имеешь в виду вас, то нет. В любом случае, вы бы всё равно родились.
Слышу звонкий смех мамы, которая приближается, спускаясь по лестнице, и тут же появляется в проёме, с мобильником у уха. Не удивлюсь, если проскакала по лестнице, словно маленькая девчонка.
– …ладно, я позвоню, – она уведомляет собеседника и отодвигает телефон, не понимая наше пристальное внимание. – Что?
– Ничего, – улыбается отец.
Я решаюсь удалиться в некогда бывшую комнату, чтобы забрать необходимые вещи, но останавливаюсь в проёме, чтобы понаблюдать за ними.
Взяв нож, мама начинает крошить остатки овощей, а отец притягивает её ближе за талию и наблюдает за работой ножа.
Они о чём-то тихо разговаривают, и из-за шума за окном, не слышу тему разговора, но судя по улыбкам – она приятная.
Мама обращает взгляд к отцу, но не могу разглядеть эмоции на лице, а довольствуюсь малой частью. Склоняясь ниже, он что-то шепчет ей, за что получает слабый удар по руке и хихиканье, после чего, отодвигает разделочную доску в сторону и притягивает её в объятия, оставляя несколько поцелуев у виска. В эти секунды сердце радостно и в то же время болезненно сжимается. Я счастлив за них, но, таким образом, хороню самого себя.
Ещё несколько секунд слежу за родителями, после чего скрываюсь за поворотом.
В комнате нахожу излюбленные бинты и шорты, в которых планирую позаниматься чуть позже. Закидываю всё в сумку и не тороплюсь спускаться вниз, боясь увидеть ту же картину. Глупая затея, но начинаю уборку. Обычно к подобным занятиям прибегал по нужде или после выговоров мамы. Комичность в том, что собственную квартиру держу в чистоте, хотя в одиночестве трудно вырастить горы мусора.
Спустя полчаса, всё на своих местах. Отодвигаю шкаф и обнаруживаю старую футболку, которую не успела съесть моль. Поднимаю парочку карандашей и одежду, которая утрамбуется в мусорное ведро, но застываю над мелким квадратом, который лежит изнаночной стороной ко мне и лицевой к полу. Я знаю, что там, потому что когда-то не мог найти его.
Всё же поднимаю снимок.
Карие глаза насмехаются, а фальшивая улыбка Эмили выглядит настолько естественно, что я удивляюсь собственной дурости и наивности. Идеально ровные каштановые волосы ниспадают на одну сторону её лица, а со второй поддерживаются при помощи заколки. Я до сих пор помню то белое платье, под которым пряталась фигура, которую она трудолюбиво оттачивала год. Она получила желаемое с моей помощью. Я был тем, кто занимался с ней и составлял тренировки и питание. В дополнение к выразительной внешности, получила кусочек пирога в виде популярности. Насколько всё было лживо – не сможет дать точное определение ни одна шкала или детектор лжи. Отчасти, моя вина. Я был в эпицентре бедствия постороннего интереса и взглядов. Ей отбило мозги и та Эмили, которую полюбил всем сердцем, стала той, кого возненавидел каждой клеточкой души.
Рву на мелкие куски фотографию, как когда-то сделали с моим сердцем, но не получаю и капли освобождения от оков, которые давно волокут на дно.
– Что это было? – раздаётся за спиной голос отца.
Молниеносно накрываю крышку собственного гроба и поворачиваюсь к нему.
– Школьная хрень.
– Ужин готов.
Отец идёт в их спальню под предлогом забрать телефон, а я спускаюсь вниз.
Эйден вовсю болтает с мамой, рассказывая ей всё на свете. Не знаю, хорошо это или плохо, ведь он слишком сильно привязан именно к ней. Хотя, я тоже далеко не ушёл, потому что в двадцать два привязан к отцу, как мальчишка.
Мэди и Ди сегодня отсутствуют, но и я был неожиданностью. В последнее время трудно переношу одиночество. Стены квартиры как грозовые тучи сдвигаются над головой. Живу, как чертова Ханна Монтана двумя жизнями, где в одной – всё тот же открытый и весёлый Мэйс, а в другой закрытый и удерживающий всё внутри.
– Как дела с учебой? – интересуется мама, смотря на меня с той же любимой мною улыбкой. И серые тучи моментально расползаются, а солнечные лучи освещают сознание. Она – мой свет.
– Отлично, – киваю, конечно, не взяв во внимание пару прошедших инцидентов. – Как дела на работе?
– Прекрасно, если не учитывать квартальных отчетов.
– Зато у тебя нет докладов.
– Да, действительно, вместо неё у меня несколько папок для заполнения.
– Компания живет в прошлом веке?
– Информацию нужно хранить на нескольких носителях, один из них бумажный.
– Как это предусмотрительно, – дразню её. Перевожу внимание к младшему брату, и выгибаю бровь: – Как сам, засранец?
– Судя по последним новостям, намного лучше тебя, – язвит Эйден, стрельнув ореховыми глазами.
– Последним новостям? – переспрашивает мама, в упор смотря на меня, в эту самую секунду, отец занимает стул рядом.
– Были небольшие недопонимания.
– Где?
– Уже всё в порядке, мам, – широко улыбаюсь, мысленно гоняя мелкого по заднему двору его же собственной клюшкой.
Слова не приносят утешение, как того хотелось. Последнее, чего желаю – расстраивать маму. Не знаю, как Эйден просёк, но парень хренова прорицательница.
Мой взгляд говорит брату: «Заткнись», но он лишь улыбается в ответ.
Я хочу придушить его. Серьёзно. Засранец чист, но что-нибудь найду.
– Мэйсон Картер, – мамин тон сквозит предупреждением, и я не в силах лгать. Плохо. Очень плохо.
– Я пару раз оступился, сейчас всё в порядке.
Она сверлит взглядом отца.
– Если это твоих рук дело, то, Картер, клянусь Богом, я закапаю вас всех на заднем дворе.
– А я при чём? – стонет Эйден.
– Тебя оставлю в живых, всё начнётся с отца и завершится старшим братом.
– А какая у меня будет эпитафия? – подшучиваю я.
– Во всём виноват отец.
– А у меня? – папа лучезарно улыбается.
– Попрошу придумать Алекс.
– Предлагаю помолиться и поужинать, – говорю я, на что мама щурится и закатывает глаза.
– Спасибо, Иисус, что у меня потрясающая жена, у детей – мама, а у желудка – ужин, – произносит отец, сложив руки в молитвенном жесте и закрыв глаза. – Аминь.
– Аминь, – стараюсь содержать смех, поддерживаю его исповедь.
Мама ещё несколько секунд наблюдает за нами, но сдаётся, приступая за еду. Я, в свою очередь, пинаю Эйдена под столом и без слов уведомляю, что ему конец.
Собственно, так и выходит.
Покидаю кухню следом за ним и за первым поворотом даю подзатыльник.
– Я придушу тебя.
– Удачи! – равнодушно бросает он и с воодушевлением сматывается наверх.
Не в моём интересе позволить ему убраться чистеньким, поэтому устремлённо несусь за братом и заключаю в плен голову в локтевом сгибе, начав кулаком магнитить копну каштановых волос.
– Будешь балаболить – будем прощаться, – усмехаюсь я.
– Будешь косячить – будешь получать от мамы, – он ловко выкручивается из моей хватки.
– Мне двадцать два, мелкий, мама не выпорет меня, а вот тебя – да.
– За мной нет грешков.
– Да? А что это тогда за кучка недоумков, с которыми ты тусуешься после школы?
– Это мои друзья, придурок.
Эйден резко ставит подножку и подхватывает мою ногу, поднимая её вверх, из-за чего мы оба громко смеёмся и валимся на пол.
Он отстраняется, но этикетке на толстовке успеваю прочитать свои инициалы.
– Это моя одежда! – я ловлю его и выворачиваю руку за спину, но Эйден снова вырывается и успевает зарядить в бедро.
– Этот дом теперь моя территория, – самодовольно заявляет он. – Это была твоя толстовка.
– Скажи об этом отцу.
Ещё один резкий поворот, и снизу теперь я. Хватаю лодыжку и сбрасываю с себя тушу, отпихнув в сторону.
– Какого хрена ты рылся в моей комнате?
– Это уже не твоя комната, – блеск его глаз отражает внутреннее веселье.
– Это всё ещё моя комната, мама будет только рада, если вернусь назад.
– Маа-ам?! – громко растягивает Эйден.
– Что? – её звонкий голос разносится с первого этажа.
– Ты будешь рада, если Мэйс свалит из штата?
Я отвешиваю ему подзатыльник.
Мама ничего не отвечает, зато слышу приглушённый смех отца, чему улыбаюсь подобно идиоту. Она наверняка попросила нас заткнуться и пожить в мире и гармонии хотя бы пять минут. До девятнадцати лет тишина не решалась заглянуть к нам, отчасти, благодаря мне, и сейчас снова с визгом несётся в закат, когда отец, я и Эйден снова собираемся в одном доме. Это подобно кратеру вулкана, который готов рвануть в любую секунду.
Слегка пихаю брата в плечо, и он тут же делает это в ответ. Я пользуюсь удобным случаем и его рассеянностью, неожиданно образую кольцо на шее, и снова зажимаю голову между бедром и локтем, намагничивая волосы.
– Ещё раз, и побрею тебя налысо ночью. Мама не должна знать, у неё своих проблем достаточно. Я не маленький пацан, чтобы она переживала за меня.
– Она должна знать, – брыкается он.
– Она не должна знать.
– С какого хрена?
– С такого хрена. Я предупредил.
– Она может тебе помочь! – Эйден вырывается и выпрямляется. Между нами несколько дюймов разницы в росте, и я пользуюсь ею, смотря на него сверху вниз.
– Чем она может помочь? Лишними переживаниями и нервотрёпкой?
– Советом, придурок.
– Не лезть не в своё дело и быть более сдержанным?
– Не только это, хотя тебе бы не помешало. Она несколько лет это толкует.
– Не думай, что ты умней меня.
– Я не думаю. Я знаю.
– Ты такой наивный.
– Ты такой тупой.
Эйден хочет пройти в свою комнату, но ставлю подножку, из-за чего он балансирует в воздухе.
– Я придушу тебя, если мама хоть что-то узнает о том, чего знать не должна. Ты думаешь только о себе.
– Я не думаю только о себе, – недовольно ворчит он.
– Ты хочешь, чтобы она знала для поучений меня и не говорила что-то тебе, а я хочу, чтобы она не знала, но для того, чтобы спокойно жила и не переживала лишний раз. Это ты эгоист, а не я. Я думаю о ней, а ты думаешь о себе.
– Я думаю о тебе!
Я удивляюсь, но скрываю за угрюмостью.
Переживает за меня?
– Мне не нужна помощь, я со всем справляюсь.
Эйден фыркает и открывает дверь, но не торопится заходить.
– Ты стал другим.
С этими словами, между нами вырастает стена.
– Я не изменился, – тихо оспариваю, но понимаю, что он прав. Я действительно стал другим. А он уже исчез за дверью.
Не успеваю опомниться, как отец вручает сумку в руки, на которую изумлённо таращусь. Меня только что выпроводили из дома? Это какая-то шутка?
Растерянно хлопаю глазами.
– Пошли.
– Не понял, – я в замешательстве.
– Ты хотел позаниматься, – напоминает он. – Поехали сейчас.
– Прямо сейчас?
– Да.
– Уже начало девятого.
Он изгибает бровь и открывает парадную дверь. Ничего удивительно, если закроет её перед моим носом и посмеётся, радуясь тому, что развёл малышню.
– И что?
– Ничего, – обескураженно соглашаюсь я.
Я возвращаюсь в дом и застаю маму в гостиной с бумагами в руках и на журнальном столике.
– Пока, мам.
Быстро целую её щёку и плетусь на выход.
– Приедешь завтра? – доносится от неё, когда сворачиваю в обратном направлении.
Я выглядываю из-за поворота и улыбаюсь.
– А что на ужин?
– Ты используешь меня, подлец, – наигранно оскорбляется она.
– Разве что твои кулинарные навыки, – подмигиваю и получаю улыбку, от чего теплеет на сердце.
В машине воцаряется гробовая тишина. Это не нравится сразу, и я, как маленький мальчик, поджимаю задницу, потому что отец оторвёт башку, если мило побеседовал с Дортоном насчёт второго случая на неделе. Для меня ничего не случилось, но для ректора начало конца света.
Знаю, отец понимает, как никто другой, потому что вижу в нём самого себя. Это видит каждый. И это говорит каждый. Мы полностью идентичны внешне и внутри. Никто из нас не торопится делиться внутренними переживаниями. Он вбил в мою голову, что мужчина – это сила, платина и фундамент. Только благодаря им всё держится. Позволь слабость – сожрут, не оставив косточку. Конечно, глупо отрицать и не брать в расчёт то, что каждый из нас имеет слабости, уязвимые места. Его заключается в маме. И я не ушёл далеко, потому что имел ту же самую: Эмили. Она сделала меня слабее и сильнее одновременно. Я благодарю опыт. Получил её – ослабил себя, позволил другому уничтожить себя. Этого больше не повторится. Любовь синоним боли. Кажется, эти слова не существуют друг без друга, как день и ночь, как жизнь и смерть, как добро и зло. Ты выбираешь, размывать ли границы и ступать на ту же тропинку, но знаешь: как первый раз уже не получится. То доверие бесследно исчезло, и вряд ли другой человек способен залечить раны. Всегда будешь оглядываться назад и помнить былой опыт.
Тропинки ведут вглубь центрального парка. Предлагают отцу сделать выбор и направляюсь следом за ним.
– Покажи сумку на наличие сапёрной лопатки, – говорю я, шагая по безлюдному пути.
На губах отца появляется тень улыбки.
– За что-то переживаешь?
– Да. Не лечь под одним из деревьев раз и навсегда.
– Если бы хотел, с нами сейчас могла идти твоя мама. Морально она сильнее меня.
– Какой ты плюшевый медвежонок. Так благородно повесить на неё грязные делишки.
Отец бросает сумку на пустой поляне, окружённую тусклым светом фонарных столбов и возвышающихся вблизи зданий. Но что ещё более странное – он не торопится обнародовать наполнение. Следом бросаю свою и расставляю кулаки по бокам.
– И?
– Это был повод уйти, – заявляет он.
– Прикольно, – иронизирую в ответ.
Сунув руку в карман джинс, он что-то достаёт, а я понимаю, что потерял бдительность.
Он в джинсовых шортах. Отец никогда не ходит в них на тренировку. Я знаю его всю жизнь и никогда не видел данный выбор для тренировки.
Он протягивает руку, и я замечаю небольшой пакетик в кулаке. Забираю и внутри откуда не возьмись, образуется снежная лавина, готовая поглотить и убить. Та самая фотография, которую разорвал в комнате, но совершенно не подумал убрать, снова в моих руках в виде мелких обрывков.
Поднимаю глаза и не могу начать дышать. Кажется, несколько секунд молчания растягиваются в часы.
– Объяснишь?
– Что? – голос настолько сиплый, что в глазах отца сразу образуется полное понимание.
– Вы не просто так разошлись.
Впервые в жизни, жжёт глаза. Желудок сжимается. Я отчетливо чувствую, как сердце перестаёт биться.
Ничего не остаётся.
Я согласно киваю.
– Не просто.
В его взгляде появляется печаль.
Положив ладонь на моё плечо, он тянет нас вниз. Я подчиняюсь и вытягиваюсь на мягкой земле.
– Я был не один.
Чувствую стальной взгляд, но отец ничего не говорит, предоставляя возможность выговориться.
– Год, – коротко сообщаю я.
– Два фронта?
– Да.
– Ты знаешь его, так?
– Да.
– И кто он?
Язык прилипает к нёбу. Я не могу рассказывать секреты Мэди, о которых поклялся молчать. Решение всегда за ней. Я не могу сказать о том, что был предан лучшим другом и собственной девушкой. Не могу сказать, что Мэди была предана этими же людьми. Не могу сказать, что он делал с ней и что они делали вместе. Они были нашими друзьями. Лучшими друзьями. Самое страшное – быть преданным, по крайней мере, для меня. После этого остаётся лишь пустота. Её ничем не забить. Выжженное поле, на котором не вырастет трава. Не поможет дождь или удобрения. Всё мертво.
– Друг.
Отец смотрит с пониманием. И я заочно знаю, что он не будет требовать каждой детали, для него достаточно малости. Он не будет давить.
– Что может быть дерьмовее? – я нахожу его взгляд. – Тебе когда-нибудь изменяли?
– Для этого нужно быть в отношениях.
– Серьёзно? До мамы никого?
– Да.
– Охренеть.
– Ей повезло. Она испытала все тонкости моего характера.
– Какие?
– Ревность, собственничество, гнев, обиду, драки.
– Джек пот, – я невесело смеюсь. Она не должна была мириться с его скверным характером, но делала это. И она получила приз.
– Да, я столько дров нарубил, но всё исправил.
Вырываю клочок травы и кручу между пальцами.
– Это я сделал её такой.
– Нет.
– Да.
– Это было в ней, просто в определённый момент всплыло наружу. Не думай, что Лиз была тихой и застенчивой. Она могла дать отпор. Не всегда отвечала на грубость, но могла и это было смешно. Эмили была другой. Они не похожи. Абсолютно. Лизи не пряталась под маской беззащитной серой мышки. Ты должен понять, что в ней уже была заложена начинка. Сидела стервозная сущность.
– И я стал тем, кто помог. Нажал кнопку старт.
– Отчасти, да, но это не твоя вина. На твоём месте мог оказаться любой.
– Я больше не могу доверять. Не хочу.
– Все разные, ты должен разделять людей. Нет плохих и хороших. Есть те, кто тебе подходит, а кто – нет. Кто мыслит в одном направлении с тобой, кто двигается в одном ритме. Тебе нужна равная, а не зажатая библиотекарша. Ты заскучаешь с тихоней.
– Тебе не изменяли. Ты не понимаешь.
Между нами повисает минутное молчание, но отец разрушает тишину.
– Я был тем, с кем изменяют.
Резко вращаю головой и смотрю на него так, как не смотрел никогда.
Я не верю, более того, отказываюсь верить, но парадокс в том, что он не шутит. Это разочаровывает до глубины души.
– Зачем? – осевшим голосом, спрашиваю я.
– Это мои ошибки, за которые поплатился.
– Мама знает?
– Да. Она знает всё. Всё, что делал. Это было дерьмово, потому что узнала, когда была беременна. По несчастливой случайности, в кафе зашли школьные неприятели. Мы никогда не ладили, понимаешь? Это был повод насолить. Я не оправдываю себя. Мне чертовски стыдно, потому что гордился и хвалился псевдо-победой. Я не думал, что будет чувствовать он или она, мне было плевать. Она сама хотела, а я позволил. Озарение снизошло, когда узнала Лизи. Я хотел провалиться сквозь землю. Тогда она посмотрела на меня иначе.
– Она разочаровалась?
– Да. Никогда не захочу видеть это снова. И не видел, это было последний раз. Она всегда была мотивацией быть лучше.
– Ты не поменяешь прошлое.
– Так же, как и ты. Не стремись всё исправить, исход останется прежний. Двигайся дальше. Не зацикливайся на ошибках. Это как в математике: можешь решать пример разными способами и теоремами, но верный ответ всегда один. Никогда не жалей себя. Это оправдание, которое тянет на дно.
– У меня нет мотивации. У тебя была и есть.
– Единственный человек, ради которого должен работать ты – ты. Отпусти и радуйся полученному опыту.
– Дерьмовая перспектива радоваться измене.
– Кто-то может принять за радость.
– Тот, кому насрать.
– Твоя мама научила меня радоваться всему. Если Эмили пошла на этот шаг, то пусть катится. Что ты уяснил для себя?
– Что никому нельзя доверять, себе в том числе.
– Можно, но не всем. Ты можешь сосчитать таких людей на пальцах одной руки.
– В моём случае, на одном пальце.
Сощурив глаза, отец внимательно смотрит на меня.
– Я доверяю только семье.
– Ди?
– Не до конца. Хреново чувствовать себя одиноким. Как будто было всё, но потом отобрали, оставив только воспоминания.
– Это нормальное состояние. Больше пятидесяти процентов людей в мире чувствуют себя одинокими, даже если вокруг них карнавал. Не топчись на месте. За это время можешь поработать над собой, стать улучшенной версией себя.
– Для кого?
Отец кладёт ладонь на моё плечо и слегка сжимает его.
– Для себя. Ты соревнуешься только со старой версией себя. Не живи ради кого-то. Ты должен жить ради себя. Быть лучше ради себя. Если кто-то есть рядом, то хорошо, но, если свободен, то в этом нет ничего ужасного. Ты не одинок. Ты свободен. Это разные понятия. Пользуйся возможностями. Всё в твоих руках. У тебя чертовски охранительное предки, которые не садят в клетку и не дрессируют под свои неосуществлённые в юности мечты. Захотел – сделал.
– Ты только что похвалил себя.
– Да, я всегда говорил, что я – милашка.
– А мама?
– Мама руководит милашкой, только не говори ей. Мужская тайна.
Это заставляет рассмеяться.
– Поверь, она в курсе.
– Она женщина. Я должен быть мягким рядом с ней, где-то отступать и проявлять слабость. Иначе никак. Это не значит, что перестал быть мужиком и сломал стержень. Грубость и жестокость породит ненависть. Она счастлива и улыбается, значит, я тоже. В этом нет ничего зазорного. Если кто-то скажет, что ты каблук, то предложи посмотреть на свою женщину и на твою. Твоя улыбается. Его – нет. Всё работает методом бумеранга. Всё вернётся. И она тоже. Запомни: они все возвращаются так же, как и мы.
– Не думаю, что она вернётся.
– Вернётся. Каждый ушедший вернётся.
Спор – не лучшая затея, особенно, если это касается чужих тайн. Сказал А, придётся сказать Б. У меня нет намерения продолжать диалог и вывалить подноготную Мэди, несмотря на сильное желание. Видит Бог, я желаю, потому что ненависть разделит отец. И не он один. На вопрос, чьи чувства поставлю на первое место свои или другого – я выберу другого. В этом проблема: я ставлю себя на второе место. А должен на первое.
Говорят, что человек, умеющий дружить – получает хороших друзей, но это ложь, потому что я был таким другом, а получил фальшивку. Не знаю, правильно ли говорить то, что отдавался дружбе полностью, но только на мне вина, ведь именно я ждал взаимность. Я отдавал больше, чем получал, но не имею право требовать того же. Хочу ли возвращения? Нет. Категорически нет. Это невозможно, по крайне мере, в моём случае. Я не даю вторые шансы, особенно, когда дело касается предательства. Предавший однажды, предаст дважды. Цени, чёрт возьми, с первого.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры