Ромашки в октябре

Если счастья нет на этой половине земного шара – добро пожаловать в Америку, страну великих возможностей. Сильная женщина Ирина, чей маленький бизнес неожиданно потерпел крах, решает начать новую жизнь в новой стране. Встреча с первой любовью, ныне успешным пластическим хирургом, подтверждает, что она на верном пути. Кажется, судьба сделала крутой поворот от осени к весне… Но тут что-то, конечно, пошло не так…

1 Страница

Вы заметили, что, если качаться на качелях во взрослом возрасте, удовольствия это приносит куда больше, чем в детстве? Наверное, потому, что в детстве – это обычное занятие, доступное ребенку в любой момент, а для взрослого – укромная радость, чтобы посторонние не заметили и не начали пялиться с усмешкой. Поскрипывание качелей – в этом приморском влажном климате все поскрипывает, покряхтывает и облезает уже через неделю после покупки! – заполняет всю меня до отказа. Наверное, это происходит потому, что жизнь моя покатилась в тартарары, полетели клочки по закоулочкам, много свободного места образовалось, и есть емкости для заполнения.

Состояние невесомости и опустошенности. Ночь, качели и тихий шорох волн Атлантики. Все безопасно, все живы и здоровы, финансы позволяют не начать голодать прямо завтра – ровно то, о чем мечталось всю жизнь и чего просила у Господа Бога. Почему же теперь, когда все это в наличии, мне так плохо, так тошно, так хочется заснуть и не проснуться? Суицид – не про меня. А вот от внезапной и естественной кончины, по возможности – безболезненной, я бы сейчас не отказалась.

Где-то в формулировке желаний была допущена ошибка, наверное. Отмотать бы назад, найти тот день, тот час, когда я сделала неправильный выбор на развилке, и все переиграть. Перестроить, изменить, взять «подсказку зала» или «помощь друга». Глупые детские надежды. Не отмотаю и не переиграю. Выход наверняка есть, но, кажется, у меня нет сил доползти до него, докарабкаться. Да и нужно ли, хочу ли я вот этого всего – ползти, карабкаться и в итоге изменить настоящее? Ну, хотя бы отмотаю пленку назад, покопаюсь в прошлом.

* * *

Новосибирск. Морозный декабрь 2013-го. Мы с мужем Сергеем завтракаем на нашей уютной кухне, планируем предстоящие новогодние каникулы.

– Слушай, давай, может, на несколько дней пораньше в Москву сорвемся? Очень я по Катьке соскучилась. Хоть они и приезжали с Виктором весной, а как-то вот не навидалась я с дочерью. А тут так удобно складывается: Витя будет по делам своим командировочным мотаться, а мы Катьку у него умыкнем. Шопинг там всякий, салоны-театры, наши девочковые развлечения. Да и ты хотел в хед-офис «Сименса» съездить, поговорить про контракты на будущий год. Что-то, мне кажется, их здешний маркетинг налево стал посматривать, как бы не ушел клиент. У нас под будущий год уже солидная платформа для работы заложена – чувствую, пролетим, если не подсуетимся.

– Ир, мне кажется, ты зря паникуешь. Возможностей больше, чем у нашего рекламного агентства, в регионе мало у кого. На ногах стоим довольно крепко. Да и выкуп рекламных поверхностей на будущий год мы уже с ними согласовали – а это что значит? Это значит, что соскакивать они не собираются. Но повидаться с Хансом можно, отчего б не повидаться. Кедровой настойки отвезу: ему в прошлый раз она очень понравилась. Заодно и поговорим про планы на 2014-й.

– Эх, вот ты у меня настоящий деловой мужик. Из всего моего монолога услышал только про бизнес. А про дочь – как не с тобой разговаривала.

– Ну ладно, не начинай. Все я услышал, ты же знаешь. Можно подумать, я Катьку не люблю и не скучаю. Поехали, чего тут долго рассуждать. Попроси секретаршу билеты нам заказать. Только с датой давай поточнее определимся, как до офиса доедем. Я в еженедельник загляну, попробую подвигать встречи, что-то и на Игоря можно будет перевалить.

– Прямо олигарх крутой, ты посмотри. Ладно, договорим в офисе.

Ссориться с мужем мне совсем не хотелось. Ну, поддела чуть-чуть мужика, и будет с него. У Сергея зазвонил телефон, я взяла свою чашку с кофе и пошла в зимний сад.

Плетеное кресло под большим рододендроном было моим любимым утренним местом.

Поселок у нас довольно пафосный, и, когда мы только купили здесь дом, местная община довольно долго к нам присматривалась, прежде чем принять в свои ряды. Мы старались соответствовать: пьяных и шумных вечеринок не устраивать, после 23:00 не шуметь, за ворота в трениках не выходить, за газоном вдоль своего забора тщательно ухаживать, и все такое. Через месяц-другой после вселения мы с Сергеем решили устроить новоселье.

Прекрасно посидели, душевно пообщались с гостями; без серьезных поводов мы с друзьями перестали просто так встречаться, как в молодости, на шашлыки там или вместе в кино. А здесь – кому-то неудобно было отказать, кого-то просто мучило любопытство, что там за дом они купили и что за такой закрытый поселок (про него много слухов в городе ходило), кому – деловые вопросы порешать. Так что «гостевой аншлаг» нам был обеспечен. Шашлыки, рыба и овощи гриль, многоярусный торт со свечами, душевное общение по группам, деловое и дружеское одновременно; наконец, вечер подошел к концу. Буря все это время то ходила между гостями, то лежала под голубой елью, посаженной предыдущими владельцами дома, и с некоторой царственной надменностью, свойственной борзым, любовалась происходящим.

Проводив последних гостей, мы еще немного посидели на лужайке с мужем, прикидывая, что необходимо убрать прямо сейчас, а какую уборку можно оставить на завтра, частично привели в порядок территорию, приняли душ и собрались ложиться спать. Перед тем как идти в кровать, я вышла на балкон в холле второго этажа (вот как раз здесь это было, где я сейчас сижу, – на месте холла и балкона мы потом сделали зимний сад!), полюбоваться вечерним, хорошо освещенным поселком, и тут – бац – понимаю, что собаки во дворе нет. И видела я ее последний раз тогда, когда гости еще толпились на стоянке, около своих машин.

Я, в чем была (а была я в детского вида фланелевой рубашке до колен, расписанной мячами и клоунами, – есть у меня такая слабость), ринулась на поиски Бури. Сад, пространство за домом, тупичок за сараями, под елкой, за качелями – нет нигде! Блин, кажется, я поняла: пока выпускали машины гостей, она и слиняла погулять на свободу. Что же делать-то, места для нее пока неизученные, непривычные. А если потеряется? А испугает кого-то в ночи? Собака хоть и добрая, но очень большая.

Размышляя обо всем этом, я выбежала за свою территорию и начала метаться по улицам поселка с криками «Буря! Буря! Иди ко мне!». Постепенно в уже уснувших домах начал зажигаться свет. Те, кто еще не лег, выходили на улицу посмотреть, что тут происходит. В одном из домов из окна высунулся мужчина и прокричал мне в унисон: «Буря! Скоро грянет буря!» – демонстрируя «пять» по литературе в школьном прошлом. Запыхавшись, я остановилась.

И тут меня накрыло: я вдруг представила себе, как именно это выглядит со стороны. Ночь, благообразный поселок, косясь с подозрением, только-только принял новичков, все еще посматривая время от времени в нашу сторону с настороженностью. И тут новые соседи открыли свое истинное лицо: безумная хозяйка в какой-то карнавальной рубахе бегает по поселку и требует бури. Нет, ну правильно Ивановы говорили: «Что-то с ними не то!..»

Разрешилось все благополучно. Вместе со мною искать Бурьку отправился Сергей. Только, в отличие от меня, он сел на машину и стал ездить по поселку. Беглянка была обнаружена возле пруда: шел сезон активного спаривания лягушек – она решила поохотиться, пока хозяева заняты гостями. Но ночную инсценировку горьковского «Буревестника» мне в поселке еще долго припоминали.

* * *

Позднее зимнее солнце только-только начинает подкрашивать горизонт, фонари, освещающие сад, еще горят, отбрасывая на снег причудливые узоры от витиеватых колпаков. Будним утром, как правило, у меня на эту чашку кофе и созерцание красоты, которую мы с мужем создавали несколько лет подряд, есть не более десяти минут, но этого времени вполне хватает, чтобы получить, как Грицаю, свой заряд бодрости на весь день.

Катька, Катенок, доченька… Как же я скучаю. Сначала она уехала учиться в Москву, на третьем курсе познакомилась с Виктором, сыном русских эмигрантов, давно уже отбывших за океан, влюбилась и, бросив институт, уехала за ним в Америку. Мы с отцом сначала ругались и ужасно расстраивались. Потом мой мудрый муж, походив насупленным с неделю, выдал рациональное соображение: дочь наша не особенно приспособлена для карьеры или академических занятий, пусть лучше у нее сложится сейчас семейная жизнь, чем мы будем продолжать требовать от нее хорошо учиться и планировать карьеру, чего ей не хочется и вряд ли сможется. Ну, уж толку будет больше, это точно.

Добрая, хозяйственная, чуть вялая девочка, исполнительная и совершенно не амбициозная, она и в детстве сторонилась любых соревнований, состязательного духа и необходимости бороться и добиваться – будь то волейбол в школе, олимпиада по биологии или полугодовой зачет в кружке танцев. Как будто природа сразу изготовила ее под «домашний функционал», должным образом оснастив лишь для того, чтобы из нее получилась высококачественная классическая жена и мать.

Второе, правда, пока у них с Виктором не очень получалось, не давал Бог детей – ну, или они сами не слишком их хотели. А вот как женой Витя был ею очень доволен и всегда нахваливал Катины домоводческие таланты, предмет неизменного восхищения его американских друзей. У кого еще в гостях можно попробовать вкуснющий украинский борщ с чесночными пампушками, как не у Вита с Кэт? Как, оказывается, эта черная крупа, гречка, годится не только для того, чтобы набивать ею ортопедические подушки в стиле эко, но и для еды?! Более того, она может быть настоящим парадным яством – с грибами, морковкой и луком, настолько вкусным, что оторваться невозможно, и бог с ним, с похудением, ум же отъесть можно! Недооцененной осталась только классическая окрошка на квасе: часть гостей требовала «вот этот салатик отдельно, а вот эту кисленькую водичку – отдельно».

А всякие заливные с хреном (хрен в Штаты везется как особая драгоценность, в чемодане, после каждого приезда в Россию, не дай бог найдут и конфискуют!), соленые огурцы с помидорами, плов по-узбекски, крошечные эклерчики на один укус, вязанные крючком скатерти и салфетки, так причудливо смотрящиеся в интерьере стиля лофт, куда Виктор привез молодую русскую жену, вышитые маки на диванных подушках и венец домоводства – свитер со сложным узором, который Катя связала для мужа в первые же месяцы пребывания в Америке!

Сокровище, настоящее русское сокровище (практически выигрыш в лотерею!) – вывод друзей и Витиных русско-американских родителей был быстрым и однозначным. Вербовка американцев в поклонники России через Катину любовь к домашнему уюту и книгу Елены Молоховец была такой успешной, что в течение первого же года американские друзья Вити вывезли к себе в Америку четырех русских Катиных подружек. Не все, правда, оправдали возложенные на них домоводческие ожидания, но в общем и целом мнение о прекрасных русских женах вполне подтвердили, теми или иными своими талантами.

Кате даже предлагали открыть частные курсы по домоводству, учить молодых американских жен всяким секретам рачительного ведения домашнего хозяйства, а также приемам русской домашней кулинарии, или уж хотя бы написать книгу-пособие по этому довольно непростому искусству. Все шансы стать этакой Мартой Стюарт, новой американской телезвездой в области домоводства, у Катюши нашей были.

Через полгода после их переезда мы навестили молодых в Нью-Йорке и остались вполне довольны увиденным, спокойны за дочь. Неплохая квартира не в самом последнем районе, пусть и арендная, но на Западе в плане недвижимости другие правила – многие всю жизнь проживают в съемном жилье, и это совершенно не считается чем-то особенным или порицаемым в обществе. У Вити стабильная, хорошо оплачиваемая работа в сфере АйТи, Катя не работает, ведет дом. Правда, несколько тревожно нам было, что интегрировать в страну, в общественную жизнь вокруг себя дочь не хочет: не учит язык, неохотно ездит по стране, да и вообще – из дома выходит только по магазинам и на какие-то нечастые культурные мероприятия вместе с мужем, дома подключены только русские ТВ-каналы.

С другой стороны, рассуждали мы с Сергеем на обратном пути во время долгого перелета Нью-Йорк – Москва, не стоит мерить чужую жизнь своими мерками: главное, что ее и Виктора все устраивает, ребята производят впечатление влюбленных друг в друга, мирно и ладно живущих супругов. Хоть и дочь она нам, но все, выпорхнула из гнезда, и не нам уже судить, как ей жить правильно, а как нет. Хотя тревога в душе все-таки некоторая поселилась. Мне кажется, прошли те времена, когда главным было для женщины удачно выйти замуж, а дальше она будет за ним как за каменной стеной, вместе с чадами и домочадцами. Теперь свою собственную жизнь надо иметь обязательно, хотя бы на «всякий случай», как страховку, если вдруг что-то случится с мужем – умрет, заболеет, уйдет, ведь все мы под богом ходим. Но убедить в этом Катю, сколько мы с ней этот вопрос ни обсуждали, мне так и не удалось. Чисто птичка божия – светла, весела и беззаботна.

Виктор работал в большом международном концерне, имевшем офисы по всему миру, много летал по Европе и Азии, довольно часто приезжал в Москву. Катя старалась сопровождать его в этих поездках: повидаться с московскими подружками, пополнить запас специй, накупить подарков с русским колоритом друзьям и американской мужниной родне. Да и вообще, развеяться, поговорить по-русски, побродить по становящейся все более космополитичной Москве.

Мы с Сергеем старались выбраться и присоединиться к ним каждый раз, когда Катя с мужем приезжали в столицу. Сергей в основном решал рабочие вопросы – у нашего рекламного агентства в Новосибирске было много клиентов – филиалов московских крупных компаний, так что Сергею всегда находились дела в таких поездках. Я же, руководя бизнесом в Сибири, в Москве уходила чуть в тень – не хотелось тратить время на дела, когда есть возможность потратить его на любимую дочь. Да и Сергей вполне без меня справлялся. Мы с Катей устраивали себе активную культурную жизнь, с театрами, концертами и выставками, ходили в спа-салоны, развлекали себя шопингом. Ну, по крайней мере в те дни, когда мне удавалось вырвать ее из лап московских подружек.

– Ирусь, ну, поехали уже, время поджимает, – нарушил мое мечтательное оцепенение Сергей. – Вон снегу нападало сколько, точно сейчас по пробкам настоимся.

И правда, пора. С утра у меня назначено несколько встреч, опаздывать нельзя, и заменить себя некем. Муж – крепкая правая рука, но пока не скажу, что именно делать и как, сам пороха не выдумает.

Как-то так изначально повелось, что локомотивом в нашей семье была я. Локомотивом, зажигалкой, генератором идей. Сережа был куда осторожнее, основательнее, стены лбом по собственной инициативе не прошибал, но всегда был для меня отличным партнером во всех отношениях – в бизнесе, в семье, да где угодно. Мой фундамент, моя опора и надежная стена.

Моя мудрая и остроумная мама, когда еще была жива, всегда предостерегала меня: «Ириш, ты была бы поосторожнее со своей энергией сорвавшегося с якоря торпедоносца и своими лидерскими качествами. Ведь затопчешь мужика, нельзя так с ними. Отобьешь у него все желание свое мужское начало демонстрировать, а потом сама же и наплачешься. Нечего с мужиком мериться тем органом, которого природа тебе все равно не дала». И я старалась не особенно усердствовать. Тем более мама знала, что советовала: сама так при отце всю жизнь прожила (шеей, не головой). Правда, шея головой и вертит, но это за скобками остается.

У нас с мужем никогда не было африканских страстей в семье, даже в период юношеской влюбленности и встреч. Вернее, страсти были только со стороны Сергея – он пылал, был влюблен и безрассуден, ревнив и восторжен. Я же, как мне кажется, вообще лишена таких качеств. Не могу сказать, что это меня когда-либо расстраивало или расстраивает сейчас. Иногда во время просмотра любовных мелодрам или чтения романтических книг охватывала некоторая грусть, что мне такие порывы недоступны, не случилось их в жизни. Но с окончанием фильма или с последней страницей книги меня это сожаление оставляло.

Помню, как у моей старинной подруги Элки на первом курсе случилась «любовь-всей-жизни» – Гриша Берг, этнический немец, которых у нас в Сибири всегда было много. Гриша (Георг дома) был очень хорош собой, настоящий ариец, каких показывают в советских фильмах, – высок, худ, блондин, породистое лицо с высоким лбом и льдистыми серо-синими глазами.

На мой взгляд, внешностью его достоинства и заканчивались: в учебе он звезд с неба не хватал, бесед, так модных в нашей компании на тот момент (кино, литература, альтернативная музыка), поддержать толком не мог, ибо не интересовался. Он вообще мало чем интересовался, кроме зарабатывания денег у отца в автомастерской, разнообразных спиртных напитков и значков с городами СССР, которые собирал с неожиданными для его нордического темперамента страстью и фанатизмом. Короче, на мой взгляд, увлечься им было так же странно, как, например, триатлоном по телевизору или манной кашей на завтрак: оно, конечно, можно и так, почему нет, но все равно как-то удивительно.

Элла же моих советов не слушала, вся горела и была совершенно одержима Гришей-Георгом, сводя все наши беседы к обсуждению его достоинств, явных и вымышленных, поступков и слов. Я с изумлением наблюдала за Элкой, мне казалось, что с ней происходит что-то сродни болезни – иначе объяснить, как моя умная, саркастичная и амбициозная подруга вдруг споткнулась об этого примитивного Берга, я не могла. Она всерьез обсуждала его отзывы о просмотренном фильме (решила подтянуть парню культурный уровень и всерьез занялась его образованием), которые сводились к междометиям и неоконченным предложениям, типа «как бы оно да, зашло» или «ишь ты, как бывает». У меня вылезали глаза на лоб, когда Элка, остроумная и интеллектуальная барышня, объясняла эти непрожеванные комментарии как «глас народа», «интуитивное восприятие искусства» и «считывание контекста подкоркой».

Как только Гриша появлялся рядом с ней – Эллу было не узнать. Краснела, бледнела, кидала на него взгляды раненой лани, смеялась несмешным шуткам и каменела, как истукан с острова Пасхи, стоило ему кинуть одобрительный взгляд на какую-нибудь симпатичную особу женского пола.

Помню, как она мне пересказывала свой разговор с Гришиной матерью. Это была поздняя стадия их романа, незадолго до того, как они окончательно расстались. В тот момент ее влюбленность еще цвела и полыхала.

Мать Гриши была простой русской теткой, родом откуда-то вроде Малого Зажопинска или Верхних Трахунов. Приехала учиться в Новосибирск, не поступила, пошла работать на хлебокомбинат да так там и застряла. Самой большой жизненной удачей она считала то, что ей удалось подцепить Виктора, Гришиного отца, который и нес в их семье немецкое начало, попасть, так сказать, в «культурную семью» (ударение в последнем слове ставилось почему-то на букву «е»). Она, по доброте душевной, однажды взялась поучить Элку, как правильно нужно общаться с ее сыном.

– Эл, во-первых, краситься надо, а не как ты – дезиком шмыг, духами прыск, расческой возюкнула туда-сюда и пошла. Гриша такого не любит. Вот у него Марина была, до тебя. Вот та – да, час могла ресницы красить, не меньше. Выйдет из ванной, посмотрит на меня – а они аж стучат, когда она моргает. И блондинка она была, Гриша любит у нас блондинок. Ты подумай, мож, покрасишься?

Элла в ответ (я прямо представила это себе все отчетливо, хотя свидетелем разговора не была):

– Вот, – продолжала мамаша, воодушевленная отсутствием отчетливого сопротивления. – И еще, значит, что ты к нему так сухо обращаешься? «Гриша» там или того хуже – «Григорий»? Вот Марина – она ласковая была, называла Гришана нашего «моя кукурузка», «моя кловуняшка».

«Кукурузка» с «кловуняшкой» Элку добили. Не способная к активному сопротивлению, она, шатаясь, вышла из кухни и сказала Грише, что подождет его внизу, у подъезда. И это Элка, наша Элка, которая за меньшее могла сровнять оппонента с плинтусом!

Это все было ужасно смешно, но и тревожно одновременно – по крайней мере, для меня. Смешно было потому… Ну, потому, что это мгновенное поглупение и зависание не может не быть смешным. Это как поведение пьяного глазами трезвого человека – потешно практически всегда, даже если пьяный абсолютно серьезен (этот вариант вообще самый смешной!).

А грустно мне было потому, что такое забвение себя, такая увлеченность были мне незнакомы. И чем старше я становилась, тем чаще казалось, что мне это просто не дано, так сказать, «недовложение при производстве». Что это – как талант, как умение петь или рисовать. Чисто технически этому научить можно, но у слушателя или зрителя от такого творчества ничего нигде не екнет, не встрепенется. Что нет у меня этого гена или кусочка мозга, которые отвечают за влюбленность, за безоглядность чувства, за глубину переживаний. По сути, я и замуж выходила по расчету – не в материальном, финансовом плане, а в том смысле, что объективно понимала: Сережа – мой человек, мне будет с ним спокойно, комфортно и уютно.

Постепенно у нас с мужем сложилось распределение ролей и обязанностей: вовсе не сложно поделить зоны ответственности, если между мужем и женой существует обоюдное стремление уживаться и договариваться. За мной были идеи, стартовые рывки и железная вера в то, что все у нас получится. За Сергеем – надежный тыл, реализация моих творческих проектов разной степени безумия и основательная проработка любых моих бизнес-затей, без каковой, я уверена, ничего бы у нас не получилось с агентством.

Тандем наш оказался удачным, помучившись на старте (творческие проекты – это не торговля: сложно окупаются и не особенно живучи, нежны и легко убиваемы парой-тройкой управленческих ошибок в младенческом возрасте), на сегодняшний день мы имели вполне солидный бизнес, который исправно нас кормил и позволял жить пусть не совсем уж на широкую ногу, но вполне сытно. И дочь смогли отправить на учебу в столицу, и сына в одном из лучших новосибирских вузов отучить, и дом построили красивый, большой и комфортный, и по машине у всех членов семьи было, кроме Кати (для нее заморочки с получением прав и ездой по специфическому московскому трафику оказались совершенно непривлекательными), и отдыхать в теплые края ездили пару-тройку раз в год исправно.

Я была азартна, мне хотелось наращивать и наращивать обороты, отжимать у конкурентов долю в бизнесе. Сергей был осторожен, уговаривал меня не жадничать и не торопиться, десять раз отмерить и один раз отрезать (причем утверждал, что, если этот один раз и не состоится, по итогам раздумий, тоже ничего страшного).

Мне тяжело давался небыстрый рост нашего бизнес-детища: я была нетерпелива, и динамика прироста на уровне одного-двух миллионов оборотных средств в год казалась мне черепашьим ходом. Сергей умел радоваться малому и учил меня этому искусству, иногда даже вовсе не безуспешно.

Так что, как показывала мне все эти годы жизнь, без всех этих горячих чувств и «волнительного придыхания» вполне можно обойтись.

* * *

Когда от меня ушла любовь, когда она обманула меня, обвела вокруг пальца, оставив тут, на качелях возле съемного дома на Оушн Бич в районе Фаэр Айленд, на косе Лонг-Айленда, в США, на берегу Атлантического океана? Аренда на который, кстати, скоро закончится, и Север наверняка не будет ее продлять. По крайней мере, без моей отдельной об этом просьбы. А просить я его об этом, в нынешних обстоятельствах, разумеется, не буду! Сама я себе такие непрактичные траты позволить не могу.

Да не только денег лишних нет – нет и семьи, и любви, и будущего. Вернее, наверное, будущее есть – ведь я живу, дышу, вроде как здорова, и завтрашний день, как и последующий, я увижу, – но дни эти будут совсем другими, не теми, которые я уже выстроила и спланировала в своих мечтах. Без полета, захватывающего дух, без ощущения жизни на острие, без любимого мужчины. А также без мужа, без детей и других огромных частей своей жизни, которые я, не задумываясь, принесла в жертву… Да и на фиг мне такой дом, без Андрея-то…

* * *

Руслан, наш сын, был полной противоположностью сестры. Он мне достался куда тяжелее дочери, прямо вот с самого его рождения пошло-поехало – приключения за приключениями, поводы для волнений переходили один в другой. И родился он как-то неправильно – накануне родов врачи диагностировали ягодичное предлежание, что означало стремление парня вырваться на волю ногами вперед, а не головою, как положено. Ну, или уж задницей в лучшем случае, голову он решил поберечь и вынуть из меня последней.

Из естественных родов, как я ни старалась «Дышать и тужиться! Дышать и тужиться!», как мне кричала акушерка, ничего не получилось, и все мои попытки закончились экстренным кесаревым сечением. Разрезали меня утром, а к вечеру, отойдя от наркоза, я ужасно захотела посмотреть на сына, несмотря на головокружение и очень болезненный шов на животе.

Двигаясь мелкими перебежками по коридору, поддерживая располосованный живот, я пробралась к палате, где держали новорожденных младенцев. На мое счастье, стены у этой палаты были стеклянными, так что я могла поискать сына глазами, не входя внутрь, где меня, нарушительницу режима, могли бы засечь и выгнать с позором.

Слева рядами лежали маленькие белые поленца – туго спеленутые в больничные пеленки краснолицые гномики. Справа, в прозрачных кувезах, лежали три младенца, два крохотных, сморщенных, размером с недорогого крупного пупса, и один – огромный, раза в два больше соседей, великан. Лицо у него было нежное, чуть с молочным отливом, румянец во всю щеку. Судя по мерно вздымающемуся пеленочному узлу на животе, великан спал, от длинных ресниц на щеки падала легкая тень. Я как-то сразу поняла, что вот эта вот некондиционная крупная особь – это мое.

Почти пятикилограммовый младенец и вел себя так, как положено крупным людям: не суетился, сосал важно, степенно. Если и орал, то так, что прибегали соседи и спрашивали, почему сработала пожарная сигнализация или кого тут пытают. Накупленные мною еще в беременность пинетки не пригодились: первая обувь у пацана была вполне нормального размера, примерно на двухлетку. Наша молодая участковая педиатр во время регулярных профилактических осмотров пеняла мне, что я Руслана перекармливаю. Я вяло отшучивалась, что прямо сегодня же сниму его с грудного вскармливания и переведу на огурцы и чай для похудения.

Сергей очень гордился сыном. Когда был дома (в те времена еще никаким нашим бизнесом и не пахло, муж учился на заочном, получая второе высшее, и сшибал, что называется, копейку где только возможно), сразу хватал Русика на руки и таскал, как кенгуру, мальчишку на себе весь вечер. Рус отвечал ему взаимностью, просто расцветая при виде отца, оживляясь, гуля и протягивая к нему руки.

Я не могу сказать, что Сергей не любил Катю или не помогал мне с ней, – нет, надо признать, он оказался отличным, любящим отцом, заботливым и ласковым к нашим детям. Но отношения с сыном все-таки были совершенно особенными. Я не обижалась: для очень многих мужчин сын – это предел мечтаний, мне хватало забот с пятилетней тогда Катей, и я была рада разгрузить себя по вечерам хотя бы от младенца.

При этом почему-то именно с Русланом я стала совершенно сумасшедшей мамашей в отношении здоровья ребенка. С Катей я была уверена в том, что все в порядке, с врачами общалась только по поводу плановых прививок или получения справки в бассейн или в детский сад. С Русланом же меня почему-то накрыло: любой его чих, любой его прыщик воспринимался мною совершенно панически и окружался ритуальными плясками, как моими собственными, так и родственников, которые, по-моему, переопылялись моей тревожностью. Дополнялся хоровод врачами – всевозможными платными, когда заканчивались бесплатные.

Сергей любит вспоминать момент, когда эта повышенная тревожность, очевидно, имеющая гормональную природу, меня покинула. Эта история долго была хитом среди наших знакомых и пересказывалась как анекдот.

У маленького Русика вдруг расстроился стул. Нормальная кормящая грудью мать со здоровой головой в этой ситуации просто скорректировала бы свою диету и, может, давала бы младенцу какой-нибудь безобидной укропной воды. Но то нормальная, а я же, смотри выше, была сжираема какой-то странной безотчетной тревогой, что младенец мой в беде неминуемой и надо его срочно спасать и лечить. Поэтому я срочно вызвала на дом участкового врача и замучила вопросами и паникой до того, что она высказала предположение о возможном дисбактериозе у парня. После чего она выписала мне направления на анализы, среди которых значился непонятный, но именно этим и внушающий доверие «кал на микропейзаж», который, по ее словам, точно позволил бы поставить окончательный диагноз Руслану.

Никаких Интернетов тогда в широком доступе не было, пришлось обойтись опрашиванием знакомых с медицинским образованием. Меня отчасти успокоили: я поняла, что полребенка у меня при этом не отрежут, и пустила свою кипучую энергию на выяснение, где именно этот «микропейзаж» можно продемонстрировать, в смысле, сдать. Надо сказать, что как раз в то время начиналась эра широкого распространения мобильных телефонов; номера у них были шестизначные, как и у стационарных городских номеров в нашем городе, и зачастую заранее выяснить, на какой именно телефон ты звонишь, мобильный или стационарный, было невозможно. Ну и плюс конец 90-х, кризис, народ продавал что мог, в том числе и телефонные номера. Видимо, так поступила и лаборатория при больнице, чей номер мне дали для продолжения увлекательной беседы про кал.

Вообще – в обычной жизни – я нормальный воспитанный человек и, когда звоню куда-то, сначала вежливо здороваюсь, потом выясняю, туда ли попала и есть ли время для разговора у собеседника, и только потом перехожу к сути вопроса. Тут же меня, как Сережа любит говорить, черти оседлали: мне казалось, что этот страшный дисбактериоз угрожает практически жизни моего любимого сына, поэтому, как только длинные гудки прекратились и мне ответил мужской голос, я без «здрасьте» и других вежливых рюшечек сразу перешла к делу:

– Когда я могу привезти вам кал на микропейзаж?

На том конце установилась затяжная вопросительная пауза. Нормального человека это навело бы на определенные сомнения в точности попадания, но только не меня: нормальной меня в то время можно было назвать с большим трудом.

Волнуясь и заполняя внезапную паузу, сбиваясь на ненужные подробности, я стала рассказывать в трубку про своего младенчика, его попу, особенности его дефекации и другие медицинские подробности. Тут, наконец, трубка в моих руках ожила:

– Как вы задолбали меня со своим говном!!! Какой такой пейзаж! Я бизнесмен!! Это мобильный номер телефона!! Я на переговорах!! Какого черта вы все звоните и предлагаете привезти мне свое говно!!!

Я обмерла. Одно было понятно точно: тут моему мальчику с расстройством стула точно не помогут. Трубка продолжала орать в моих руках так громко и матерно, что мне пришлось немножко отодвинуть ее от уха, чтобы не получить акустическую травму.

Примерно через минуту до меня дошла анекдотичность ситуации. Я хохотала так, что не было сил нажать на кнопку «отбой», извиниться перед несчастным беднягой, в недобрый час купившим номер у больничной лаборатории. Но самым главным положительным итогом происшествия стало то, что голова моя встала на место и больше я странными и беспочвенными паниками по поводу здоровья сына уже не страдала.

Как обычно это бывает у родителей, которые одной рукой воспитывают детей, а второй работу работают, дети выросли быстро и незаметно. И хорошими ведь выросли людьми! Правда, очень разными. Если дочь была «как вода текучая», то сын характером был, скорее, в меня: настырный, с явными задатками лидера, непреклонно идущий к своей цели. От этого и ссоры у нас с ним были совершенно зубодробительные, с искрами во все стороны, битьем посуды и хлопаньем дверьми.

Рус учился довольно легко, красивый и умный мальчик, все схватывающий на лету. После школы, не напрягая нас, кроме как в плане денег на репетиторов, сам поступил в довольно известный в стране Новосибирский технический университет, выбрав для себя профессию инженера. Сергей несколько напрягся, оттого что сын не посоветовался с нами, перед тем как выбрать профессию, я же такую самостоятельность одобрила обеими руками. Сколько вокруг, у наших близких и дальних друзей, детей-недорослей, ничего не хотящих и ни к чему не стремящихся, «что воля, что неволя – все одно». А тут парень сам решил, сам поступил, да еще и на бюджетное – поди, плохо. Пусть учится.

В конце учебы появилась и первая девочка, Кристина – дочка нашего главного бухгалтера Тамары Никитичны. Как-то мы праздновали в офисе Новый год, девчонка зашла за мамой да и задержалась, чему мы с Сергеем активно способствовали, не понимая, к чему это впоследствии приведет.

Честно скажу, не приняла ее наша семья. Ни мне, ни мужу она не приглянулась: хорошенькая кукла а-ля Барби, из образования – курсы по маникюру и педикюру, кругозор морсвинки. Еще и происхождение там было аховое: мама вырастила ее одна, папа как сел в тюрьму, когда девочка была еще в младенческом возрасте, так и не выходил оттуда с тех пор, получая раз за разом дополнительный срок то за попытку побега, то за избитого соседа по нарам. Короче, уверенный такой «Владимирский централ, ветер северный». Тамара была отличным главбухом – хватким, деловым, надежным, поэтому этот легкий криминальный «флер» вокруг нее не слишком меня волновал.

Насколько Тамара была хваткой в делах компании вообще и бухгалтерии в частности, настолько же неумелой – в построении личной жизни. Бог с ним, с первым неудачным замужеством (с каждым может случиться), но она и дальше никак не могла управиться с этим вопросом качественно и минимально практично. Каждый следующий кандидат в отчимы Кристины был моложе предыдущего, так что Костя (по кличке «мамин Котик»), текущий претендент на руку и сердце Тамары, был практически ровесником дочери. Можете себе представить, как ужаснулись мы с мужем, когда наш единственный сын представил нам Кристину в роли своей невесты?

На наши охи и вздохи по этому поводу Руслан отреагировал довольно спокойно.

– Мам, это только в пословице от осинки не родятся апельсинки. В обычной человеческой жизни это вполне возможно. Я не лошадь племенную покупаю, чтобы так уж ориентироваться на ее родословную. Мне важен человек. Я люблю Кристину, она любит меня – этого набора мне вполне достаточно.

– То есть я правильно понимаю, – вскинулась я, – что умная она или дура, порядочный человек или нет – это все семечки и тебе неважно?

– Не утрируй, – держал удар сын. – Да, интеллект у нее еще в стадии развития, поздняя она в этом смысле. Порядочность же ее сомнений у меня не вызывает. Можешь поверить моему слову. Я считаю, что она пошла в мать, которой ты, на минуточку, доверяешь самое дорогое – финансы своей компании.

– Ну, во-первых, это не самое дорогое – самое дорогое для меня семья. Во-вторых, как ты можешь ручаться за ее порядочность – ты же не знаешь ее вообще, – не успокаивалась я. – Ты очень молод еще, молод и неопытен, чтобы полагаться в суждениях только на свое мнение и так спешить с выводами. Обжечься не боишься?

– Мам, но я ведь и не женюсь пока, мы просто встречаемся, – постарался успокоить меня сын. – И она в брак не спешит, и у меня не горит ничего. Поживем, пообщаемся, узнаем друг друга получше. Тогда и обсудим.

Во-первых, Кристина оказалась милой, женственной, влюбленной в нашего красавца сына, как кошка, девушкой. Во-вторых, все эти странные персонажи из Кристининой жизни (ее отец, дедушки-бабушки, судя по иногда проскакивающим словам и намекам, тоже не самого праведного образа жизни, другая маргинальная родня) – все они жили где-то там, за горизонтом. Как герои мифов Древней Греции: вроде все их знают, Зевса этого, Аполлона и Психею, но в лицо никто не видел. Тамара дистанцию понимала и соблюдала достаточно четко: она и ее нынешний «Котик» визитировали нас всего лишь единожды, собою не утомляли, теснее сходиться не пробовали, на работе она продолжала общаться с нами так, что никто бы и не заподозрил, что нас теперь объединяет нечто большее, чем просто отношения «начальник-подчиненная».

Так что постепенно нервы наши успокоились, и все эти нюансы превратились скорее в повод для внутрисемейных шуточек, нежели чем во что-то реальное и угрожающее нашему покою. Хотя мое материнское волнение за сына до конца все же не угасло. Я продолжала смотреть за потенциальной невесткой в оба глаза, раскладывая увиденное на две кучи – «за» и «против». Кучки эти были неровными, то одна становилась больше, то другая. Но в общем и целом поводов для паники и военных действий я не видела.

Жить с нами молодые не стали. Жениться Руслан, как и обещал, не спешил, к нам Кристину тоже не привел, как и к ее матери они не пошли – сняли квартиру в центре. Особых проблем с деньгами сын не испытывал: и мы подкидывали, и подрабатывать он стал с первого курса, у нас же, в агентстве; так что, как говорится, гулял в основном на свои – мы с отцом не стали возражать против этого решения.

В гости молодые приходили регулярно, Кристина готовила не особенно хорошо, ограничиваясь ассортиментом местной кулинарии, находящейся в соседнем доме. На себя в деле питания молодой семьи она брала разогрев купленного в микроволновке и красивую подачу. Меня это несколько раздражало: и в плане финансовой недозволительности такого режима для их весьма еще скудного бюджета, и в плане дополнительного источника моих беспокойств относительно рук, в которые угодил мой сын. «Ну-у-у, теть Ир, ну какая готовка, у меня же маникюр, шеллак, во что у меня руки-то превратятся через неделю от чистки картохи?» – тянула с кошачьим подмяукиванием и прищуром Кристина, когда я заводила речь о том, что пора бы девочке уже и за домашнее хозяйство взяться. Я злилась, Руслан хохотал и обнимал меня своими уже совершенно мужскими, взрослыми ручищами.

Я старалась одолеть в себе то и дело поднимающую гадючью голову классическую «свекруху», но удавалось это мне отнюдь не всегда. Я не понимала: девочка не работает, не учится, домашнее хозяйство ведет в «режиме полуфабриката», как называла этот способ хозяйствования Элка, чем она занята весь день? Когда я приставала с этими вопросами к сыну, он злился и отмахивался. Как-то я стала пытать Кристину по этому поводу – в результате наткнулась на недоуменный взгляд:

– Ну, как, – начала свой рассказ девушка, – я ТВ смотрю, сериалы там, всякое полезное.

– Крис, всякое полезное – это что? А то, может, мне тоже надо, – пошутила я, пытаясь разбавить беседу.

– Ну, как, – опасливо косясь на меня, продолжила она. – Всякие передачи про здоровье, про еду. Знаете, есть такая передача, название не помню, где рассказывают, что можно покупать, какую колбасу или консервы, а что нет? Вот ее смотрю. Еще про экстрасенсов на ТНТ есть интересная передача. Они прям вообще все-все могут. И пропавшего человека найти. И машину, угнанную у мужика, нашли. Иногда по фотографии, иногда эти еще используют, ну, как их… ритуалы всякие, вот!

Земля подо мной зашаталась. Ритуалы, экстрасенсы… Мама моя дорогая, о такой ли невестке я мечтала?!

– Ладно, про экстрасенсов и телевизор я поняла. Еще что-то? – Я старалась удержаться от раздражения, и пока мне вроде бы это удавалось.

– К маме хожу. Мы там чай с ней пьем, разговариваем. По магазинам можем прошвырнуться. Мама – она у меня очень практичная. Она на рассылки всех наших гипермаркетов подписана. И всегда знает, на что где скидки. И я в результате все очень выгодно покупаю. Только это не всегда удобно: вчера, например, пришлось купить пять коробок яиц, там акция была в АШАНе, «Купи 5 коробок и 6-ю получишь бесплатно». Мы с мамой взяли по два комплекта.

Ира, держись. Молчи, улыбайся и отряхивайся, не выдай себя. Не спрашивай эту дуру малолетнюю, зачем в доме, где живут два человека, из которых один в рабочие дни приходит домой только ночевать, и где практически ничего не готовится, двенадцать десятков яиц.

– Или вот с бельем постельным. Тоже акция была: «Купи 3 комплекта полутораспальных и получи в подарок 1 еврокомплект на двуспальную кровать». У нас же двуспальная. И теперь у нас есть три лишних комплекта! Я уже придумала: мы их дарить будем, когда нас на дни рождения будут приглашать. Белье – отличный подарок! Еще «магазин на диване» – знаете, как выгодно там все покупать?!

Может, оно и хорошо, что Кристина не работает? С такими мозгами какая ей работа. Только бы выручали ее из всяких неприятностей.

Помнится, Элка, моя закадычная подружка, спросила, как я выдерживаю эту ленивую дурочку и почему не пытаюсь отвадить от нее Руслана – явный же мезальянс, зачем в семье эта глупая кукла.

– Знаешь, Эл, я одно время прямо восстала и боролась. Вела с Русланом всякие беседы на тему семейной жизни и бесполезности в ней таких дур, как Кристина. Стращала, что дальше дети пойдут – и наследовать будут не только твою, сынок, генетику, но и мамину. И будет это атас полный! Помню, как Кристина, когда по телевизору показывали интервью с Церетели, оживилась и, тыча в экран ложкой от мороженого, закричала: «О, я его знаю, это этот, как его, Цискариджа!»

Убеждала, старалась, а потом смотрю – отношения мои с сыном начали портиться: во-первых, ночная кукушка, сама знаешь, кого хочешь перекукует; во-вторых, сын терпеливо и последовательно на все мои подколки отвечал, что умные беседы ему есть с кем вести, а Кристина его любит, в рот ему смотрит, и ему с ней хорошо. И вообще, ему ее жалко, у нее было трудное детство. Вот это вот сочетание для мужчин, красота+жалость+ грамотное поведение со стороны женщины – совершенно убойное трио, слона завалит, не то что моего молодого дурачка. Понятно, что потом сбежит, как наиграется, но сейчас-то совершенно непробиваем.

– Господи, как же обидно за Руслана. Умный красивый мальчик. Мне казалось, что вот как раз у него все будет в жизни складно-ладно. И девочку он найдет себе под стать – умную, целеустремленную, из хорошей семьи, а не этот дикий цветок прерий.

– Ничего, найдет и не цветок, я в него верю. А сейчас пусть будет по-его. Он же в меня, такой же баран упертый: чем больше я с Кристиной борюсь, тем больше он за нее цепляется. Да и она постепенно, хоть и медленно, соображать начинает: дома у них чистота откуда ни возьмись завелась, обед из трех блюд в холодильнике, пусть и с мясным в виде сарделек и первым на бульоне из кубиков. На работу сынуля приходит – рубашки такие белые и наглаженные, что аж скрипят. Судя по его сияющему лицу каждое утро, в постели она его тоже обслуживает не покладая рук, ног и других частей тела. За здоровьем его следит: я его к зубному года два последних гнала, и все бесполезно – а тут Кристина взяла его за хобот, сказала, что переживает за здоровье «своего зайчонка», и мальчик мой как миленький не то что зубного посетил, но и полную диспансеризацию прошел.

– Ну, Ир, тогда, может, пусть будет? Не нашего она, конечно, поля ягода, но мальчику от нее одна польза. Не лезь, потерпи. А то мало ли еще какая следующая попадется. Может, будет Сартра в подлиннике читать, а парень твой будет сидеть рогатый, на сухомятке и в драных носках посреди домашнего срача.

– Вот и я себя успокаиваю, что не фиг со своей шкалой ценностей в его жизнь вмешиваться. Хотя руки чешутся прямо до не могу! Но боюсь сына потерять: он у меня с гонором, взбрыкнет, и буду его видеть только на работе, с кислой мордой.

– Да, тут, конечно, сплошное удобство, ваш семейный бизнес. Все рядом, все вместе. Одна Катька откололась. Как она там, детьми-то не обзавелась еще?

– Нет пока. Она не рвется, Виктор тоже не настаивает. Говорит, в Америке так рано детей рожать не принято, сначала надо для себя пожить. Ну, вот и живут для себя. Но и Катька вроде про детей не заговаривает, хоть я и промываю ей голову каждый приезд, что биологические часы тикают, что спохватится потом – да поздно будет.

– Ой, ладно тебе, командирша! Оставь девку в покое. Нынче вон бабки шестидесятилетние рожают, а тут девке и тридцати еще нет, а ты ее уже запугиваешь.

– Неправильно это, Эл. Не работает, не учится, детей нет. Сидит дома, готовка-уборка и массаж-фитнес, ну и телевизор еще, все, больше никаких интересов. А, ну это еще, рукоделие всякое: то она шьет, то вяжет, то вышивает – тургеневская девушка, блин. Ну, вытащит ее иногда Витя на открытие выставки какой-нибудь или в кино, а не вытащит – ей и так неплохо. В кого она такая вялая, не пойму. Как камень лежачий, где положил – там взял. Хорошая, добрая, домовитая и заботливая, но настолько без амбиций… Как птичка живет, день прошел, и ладно. Даже язык толком не стала учить, так, разговорный освоила, не более того.

– Страшно, конечно, тебе за нее, я понимаю. Мало ли, как дальше будет.

– Да вот и я о чем! Катя, говорю, не дай бог что с Виктором, ну или разойдетесь – ты же вообще недотыкомка, ни на работу выйти, ни проблемы какие бы то ни было бюрократические решить. Живешь, как рабыня Изаура, для красоты мужем из России вывезенная, и пальцем о палец не шевелишь какой-никакой страховкой на будущее себя обеспечить. А она смеется, говорит, что слово секретное знает и Витя ее никогда не бросит. Что ты с ней будешь делать…

* * *

Как легко купить мужчину. Молодая девушка забеременела после первого же секса, и вот сразу все – мужик уже бросает женщину-друга, практически уже жену, с которой его связывают любовь юности и долгие отношения, и бежит на зов молодой самки. О чем с ними трахаться, взрослым мужикам, с малолетками этими? Ну, секс, ну, все под руками молодое, гладкое, без морщинок и неизбежных обвислостей, легкого предательского желе вместо когда-то упругих тканей. Но ведь после одурманивающей постели наступает отрезвление и необходимость худо-бедно поддерживать диалог. Как-то надо жить часы и дни рядом с этим гладким юным мозгом, не поврежденным извилинами.

Может, я завидую, а? Моя-то молодость безвозвратно позади. Хотела бы ты, Ира, вернуться в свои восемнадцать-двадцать? Вот нет и нет, ни за что. Я не была тогда такой свободной, не чувствовала и не знала свое тело, свои желания, свои симпатии и антипатии так, как чувствую и знаю это сейчас. Не была такой уверенной в себе, такой решительной и смелой. Трогательный цыпленок, интересующий взрослых дядей только как хорошенькая незамысловатая дурочка. Это сейчас со мной можно дружить мужчине: я дам совет, я подставлю плечо, мне есть что предложить партнеру – и в деловой жизни, и в постели, со мной не стыдно выйти в свет – я не посрамлю своего мужчину в любой компании. А тогда – только молодость и отсутствие морщин… товар между секс-шопом и мясными рядами…

* * *

Весна 2014-го очень сильно перевернула жизнь нашей семьи. Я бы даже сказала без боязни преувеличить, что жизнь нашей семьи разделилась на «до 2014-го» и «после 2014-го».

Тем, кто хоть иногда смотрит телевизор, читает газеты или новостные ленты в Интернете, причина такого «водораздела» именно в этот момент совершенно понятна – Украина. Во-первых, часть наших родственников (и моих, и Сережиных) всегда жила на Украине. Не сказать, чтобы мы уж как-то сильно и взахлеб роднились, но с праздниками семейными друг друга поздравляли, по большим юбилеям, свадьбам или, не дай бог, похоронам друг друга навещали, собираясь большой, шумной и разношерстной толпой. А тут раскололась семья напополам: за Майдан – и против, одни «на Украине» – другие вовсе «в» ней. Семейные узы рвались по живому, любившие друг друга родственники, крестившие детей и поддерживающие друг друга всю жизнь в трудную минуту, расплевывались и расходились злейшими врагами, под брань и проклятия с обеих сторон.

Ситуации происходили совершенно фантасмагорические. Мне кажется, когда мы будем внукам про это рассказывать, они будут упрекать бабушку и дедушку либо во вранье, либо в старческом слабоумии.

Например, у моего Сергея был армейский друг, проверенный годами. Точнее, у них была небольшая компания из четырех человек – друзей, как говорится, неразлейвода. Тарас, украинец, вернулся после армии в Киев, доучился в вузе, стал журналистом, редактором, известным в своей стране. Витя, из Воронежа, женился на девушке из Подмосковья, работал истопником в Барвихе, на одной из правительственных дач. Боря, математик, родом из Питера, давно уехал с семьей в Израиль. Ну, и Серега мой.

Раз в год-два, хоть трава не расти, обязательно встречались, долго примериваясь к планам друг друга, подгадывая отпуска и другие жизненные обстоятельства так, чтобы всем было удобно. Поэтому место встречи то и дело менялось. Однажды даже в турецком Кемере, на отдыхе, встречу устроили. Их отношения давали мне и нашим детям отчетливое представление о том, что такое мужская дружба, воинское братство. Я не представляла, до поры до времени, что могло бы случиться, что могло бы нарушить их дружбу. Эти отношения были проверены годами и трудностями. Борис переезжал в Израиль и заболел накануне отъезда – эти взрослые мальчишки все собрались в Питере, подставили плечо, помогали, грузили, успокаивали. Виктор получил сильный ожог на работе – через сутки они все были в больнице в Москве, куда его отправили, сдавали кровь, торчали у больницы, пока его не перевели из реанимации в обычную палату. У Тараса внезапно и тяжело заболела жена – первые, кто помог финансово, естественно, были Сергей, Борька и Витя. За годы нашей с Сережей супружеской жизни я привыкла к ним так, что забывала порой, что они – друзья, не родня, настолько мы все были близки.

16 марта 2014 года в Крыму прошел референдум о присоединении Крыма к России. А 19 марта, в день рождения Сергея, раздался звонок из Киева. Обычно и всегда его «армейцы» звонили и поздравляли первыми, с самого утра. Так и в этот день: Витя и Борька уже позвонили рано утром, поздравили, так что, когда на экране мобильного высветился номер Тараса, Сергей расплылся в улыбке, снял трубку и сказал:

Вдруг его лицо начало меняться. Поднялись брови, застыли глаза, приоткрылся рот. Слушая голос из трубки, Сергей растерянно посмотрел на меня, а потом включил громкую связь.

– …суки вы последние! И Путин ваш, и вы сами! В холопстве живете, и все вам нравится! Ну и живите, кто вам не дает! Что ж вы другим-то жизни не даете?! А Крым я вам никогда не прощу, так и знайте! Или вы выводите войска – или можешь забыть о том, что я твой друг! Врагами станем!

Мои глаза тоже полезли на лоб. Мы с мужем молча дослушали гневный монолог Тараса. Наконец, когда бешеный поток речи из трубки пошел на спад, Сергей переспросил осторожно:

– Тарас, дружище, ты вообще трезвый? Чот рановато ты сегодня начал, похоже.

В ответ ему прозвучал очередной взрыв брани. Затем друг бросил трубку.

Небольшое расследование, проведенное Сергеем в этот же день, показало: Виктору он закатил с утра такой же скандал, с проклятиями и угрозами. Борису звонил, но, так как Израиль на тот момент еще никаких заявлений по украинской теме вообще и крымской – в частности, не делал, Тарас просто ограничился выяснением личной позиции Борьки по проблеме. Борька, человек настолько аполитичный, насколько это вообще возможно, и по молодости-то не от мира сего, с возрастом все глубже уходящий в себя, вообще не понял, чего от него хотят. Телевизор он не смотрел, читал только научные журналы или профильные сайты, поэтому Тарасу пришлось сначала объяснять ему, о чем вообще речь.

Боря все выслушал, помолчал. Тарас не выдержал:

– Чего молчишь-то? Что ты думаешь по этому поводу, на чьей ты стороне?

– Стратегические просчеты невозможно компенсировать тактическими успехами. «О войне», фон Клаузевиц.

– Это ты к чему? – опешил киевлянин. – Какой такой Клаузевиц?

– Прусский военачальник, военный теоретик и историк XIX века.

– Ты меня спросил, о чем я думаю. Я тебе ответил.

Было очевидно, что надлом нашей жизни, которую мы так бережно охраняли от внешних передряг, будет куда сильнее, чем можно было предположить.

Сначала мы с Сергеем пытались смотреть ТВ, искать новости про Украину в Интернете, но скоро стало понятно, что от этого не легче, а, наоборот, тяжелее: не имея надежной, достоверной информации от непосредственных участников событий, видя тенденциозность освещения событий со всех сторон, разобраться в том, где правда, а где ложь, было решительно невозможно. Одно и то же событие разными сторонами подавалось совершенно по-разному.

Кое-как читая по-английски, я попыталась поискать информацию в зарубежных СМИ. Скоро стало понятно, что и они обращаются с информацией крайне вольно. Даже беседы с беженцами из Украины понимания ситуации не приносили. За первые же месяцы «украинских» событий – в особенности когда начались военные действия и в город стали приезжать беженцы – стало понятно, что и беседы с очевидцами не приносят нам понимания, что же там происходит у братьев-славян, кто прав, а кто не прав. Клубок закручивался все туже, в воздухе витали растерянность и ожидание самого худшего сценария развития событий. Возможно, кому-то это давалось без особых проблем. Я же, со своей тонкой нервной организацией и способностью к сопереживанию, просто физически болела от происходящего вокруг меня, в том числе и в информационном пространстве. Одно было понятно: очень жалко людей, очень жалко всех нас, кому выпало проживать эти времена…

Помню, как мы ехали домой после одного из рекламных мероприятий в области. Погода была дождливая, глаза очень уставали от напряжения. Решили затормозить на заправке, отдохнуть, перекусить. В кафе познакомились с двумя женщинами, они оказались беженками из Донецка. То, что они рассказывали – бомбежки, насилие с обеих сторон, голод, гибнущие дети, – взрывало мозг, заставляло тяжко биться сердце. Я впервые за свою долгую жизнь оказалась в такой ситуации и не знала, как себя вести. Одновременно хотелось убежать и не слышать – и немедленно чем-то помочь. Они сидели передо мной, две обычные тетки, встреть на улице – и не заметишь. А внутри у них был ад; я уверена, что, переживи человек такое, он просто не может остаться прежним, не может не измениться.

Когда настал момент оплачивать счет, у них не оказалось наличных. Сергей попытался оплатить наш общий счет самостоятельно – женщины отказались, шумно возмущались и интересовались, есть ли поблизости банкомат. С обратной стороны заправки был небольшой магазин, девушка-официантка сказала нам, что там можно снять деньги. Договорились, что мы немного подождем, женщины сходят в магазин и вернутся к нам. Я решила сходить в туалет и вышла с заправки чуть раньше. Когда я стала застегивать в кабинке джинсы, молния зацепила легкий шарф, концы которого при наклоне попали в застежку. Так что пришлось задержаться, пыхтеть, возиться, пытаясь не сломать застежку и одновременно не порвать шарф.

В этот момент я услышала, что в туалет вошли наши случайные знакомые.

– Так, значит, сейчас выходим из туалета, и сразу в машину иди, уезжаем.

– Погоди, нам же еще в банкомат идти, нас ждут же на заправке.

– Нехорошо как-то. Хорошие люди, даже заплатить хотели за нас. Неудобно убегать-то.

– Неудобно тебе?! Да из-за них, людей этих хороших, у нас вся жизнь под откос! Петро твой погиб, мой мужик, считай, сгинул – видела его последний раз два месяца назад, где он и что – неизвестно теперь. А ей, видите ли, неудобно! Пусть платят!

Быстро управившись с делами, так и не обнаружив в кабинке меня, они вышли.

У меня так горели щеки, было так нехорошо, что я еще немного задержалась в туалете. Успокоившись, я вернулась в кафе и сказала Сергею, что уговорила на улице женщин все-таки согласиться, чтобы мы оплатили счет. Ситуация была странной даже для него, не слышавшего этого туалетного диалога; логично было хотя бы вернуться, сказать «спасибо» и попрощаться. Но я хорошо знала своего мужа: человек он не мелочный и спустит это на тормозах, промолчит. По приезде домой я сильно заболела и долго выкарабкивалась, врачи терялись в догадках по поводу диагноза – ощущение было такое, что разладился весь организм, настолько противоречивыми были симптомы. Я понимала, что причина, скорее всего, в моем внутреннем раздрае, непокое, и благодарила вовремя пришедшую болезнь, давшую мне возможность полежать в постели и подумать, отдохнуть.

Но, сколько бы я ни размышляла на эту тему, я не могла прийти к какому-то четкому мнению по поводу всего происходящего, встать внутри себя на какую-то четкую и однозначную позицию: кто прав – кто виноват, где добро – а где зло, где белое – а где черное. Никогда бы не подумала, что неопределенность с вопросами, не касающимися личного существования, может вызывать у меня такие сильные, такие болезненные ощущения, так мучить меня и занимать ежедневные мысли. Я слушала или читала высказывания людей, обосновывающих важность и нужность происходящего для соблюдения интересов России, – и соглашалась с их доводами. Затем натыкалась в Сети на точку зрения оппонентов, защищающих интересы «украинской свидомости», – и начинала их понимать.

Вскоре я начала чувствовать необходимость как-то отстраниться от темы – я физически страдала от погружения в нее: нарушился сон, аппетит, стало то и дело подскакивать давление, я ощущала себя постоянно подавленной. Но поделать с этим ничего не могла: каждое утро, садясь к компу, как зомби, начинала снова и снова погружаться в российско-украинскую заваруху.

Скоро к поводам для душевных терзаний, помимо Украины, прибавились и санкции с финансовым кризисом. Резкие колебания курса валют, изменения в экономической обстановке тут же отразились на нашем бизнесе. Клиенты резали свои рекламные бюджеты, наши заработки стремительно падали. Сергей старался удержать руль нашей лодки, которая упорно поворачивалась носом вниз, ко дну. Я, со своим куда более стратегическим взглядом, понимала, что необходимо срочное и кардинальное решение, а не попытка отбивать те или иные последствия происходящего на рынке. А оно, решение это, все не приходило и не приходило.

К сожалению, со всеми этими событиями совпал и мой личный «срок работы батареек». Я чувствовала себя невероятно разбитой и унылой. События вокруг давили на меня, на мой мозг, заставляя немедленно искать решения, выходы, придумывать антикризисные планы. Организм сопротивлялся, отделывался от мозга всевозможными болезнями, то и дело нападающей на меня бессонницей, после которой я не то что работать не могла – едва ноги волочила. Ощущение фатального полета в пропасть нарастало.

Подкашивала наш бизнес еще и сильная закредитованность. Во второй половине 2013-го, когда все еще было ровно, радужно и складно, мы взяли два больших кредита. За счет первого мы выкупили офисное здание, где давно уже арендовало площади наше агентство. Второй кредит мы потратили на то, чтобы отремонтировать как следует старое здание, расположенное очень удачно в тихом центре; меблировали его, постаравшись сделать интерьер модным и достаточно шикарным. Оба кредита были валютными, и, когда грянул кризис, мы оказались в захлопнувшейся ловушке: чтобы обслуживать кредиты, нужно было зарабатывать, а клиенты агентства, как это всегда и бывает в кризис, «резали косты», сокращая все, что только можно, и в том числе – бюджеты на рекламу и маркетинг.

Размер наших долгов быстро достиг какой-то совершенно невыговариваемой цифры. Надо было что-то срочно предпринимать, тревожная красная кнопка горела и пульсировала у меня внутри практически постоянно. А путей выхода из сложившейся непростой ситуации так и не было видно: не придумывалось мне ничего…

Как-то вечером в гости пришел Руслан. Что удивительно – один, без Кристины, хотя обычно в свободное от работы время они перемещались исключительно парой, как попугаи-неразлучники. Я даже забеспокоилась сначала – уж не добавится ли ко всем нашим трудностям еще и кризис в его семье. Оказалось, дело совсем не в этом.

– Рус, только умоляю: без твоих длинных преамбул. Я совсем плоха в последнее время, пожалей мать-старушку, не тяни, – взмолилась сразу я.

– Ой, мам, начинается это твое кокетство! Какая ты старушка-то?

– Рус, не паузи! – поддержал меня отец. – Со старушками позднее разберемся. Что случилось-то?

Говорила же я Сергею, за фигом каменные полы на кухне – чай, не в замке живем: уроненная мною от неожиданности кружка с чаем рассыпалась в мелкие дребезги, горячий чай обжег ногу. Я подпрыгнула, зашипела, затрясла ногой.

– Эмм, – протянул изумленно Сергей. – Что, прям сегодня выиграл?

– Так на дворе вроде осень. Долго готовил для нас сюрприз?

– Нет, не в сюрпризе дело. Я думал, буду ли этой возможностью пользоваться.

– Как интересно, – боль в ноге чуть успокоилась, и я смогла принять участие в разговоре. – То есть подавал ты на получение карты, не понимая, надо тебе это или нет?

– На спор?! – произнесли мы хором с Сергеем. Блин, вот так растишь, растишь ребенка, знаешь про него все – каждую морщинку, каждую болячку, каждую волосиночку. И тут он вырастает, и ты вдруг понимаешь, что перед тобой не просто взрослый человек, а незнакомый взрослый человек.

– Было бы неплохо, – судя по тону мужа, он испытывал ощущения, сходные с моими.

– Помните Мишку? Ну, пришел в девятом классе и учился с нами до выпуска? Ну, вот. Мы с ним с год назад в одной компании пересеклись. Речь зашла о везении. Я сказал, что я – везучий человек. И в картах, в смысле, в каких-то азартных начинаниях, и в любви. Что захочу – то у меня срастается. Слово за слово, мы поспорили, не очень трезвые уже были. Мишка говорит: давай на спор, подавай со мной на гринку, на грин-карту, в смысле. Вот и проверим твою везучесть. Выиграешь – с меня бутылка виски коллекционного. Меня прям задело чего-то это за живое, что он в моих словах сомневается. Закусил удила, все заполнил. Ну, не совсем сам – Мишка помогал, он же до меня анкету эту заполнял, лучше в этом разбирался.

Я и забыл совсем про это, код доступа ему отдал, чтобы он сам проверял: не собирался я тогда никуда переезжать, не планировал. А в мае Мишка мне звонит и говорит: «Ну, братан, куда тебе бутылку подвозить?» А я ж уже не помню, говорю: «Какую бутылку, за что?» А он говорит: «Ты ж выиграл. Грин-карту. Правду говорил, везучий. Я проиграл – ты выиграл, куда бутылку-то везти?» Я растерялся очень. Все думал, думал, надо ли оно мне. А вот теперь решил: надо. Да и Катька там авось поможет на старте. Может, это мой шанс и судьба. И она меня на мысль наводит не случайно. Вот.

На кухне воцарилась тишина. Сергей, после пары минут разглядывания столешницы, перевел взгляд на меня и стал ждать моей реакции. А она запаздывала. Я была совершенно растеряна от всего происходящего со мной. Мои мозги и без того были совершенно изнурены тяготами последних месяцев, чтобы оказаться способными переварить внезапную и ошеломительную новость. Видимо, история с внезапными Руслановыми планами превысила возможности моего бортового компьютера. Я молчала, никакие слова для комментирования новости на ум не шли.

Внезапно мне стало нехорошо. Зашумело в ушах, кровь прилила к лицу. Я потянулась за тонометром, проверить давление: на фоне событий последних месяцев я вдруг узнала, что оно у меня есть и может довольно серьезно подпортить жизнь. Мужики мои всполошились. Руслан бросился меня обнимать и извиняться, Сергей – искать в аптечке лекарство. Как-то даже неудобно стало, мизансцена сильно смахивала на классическую манипуляцию из старого кино. Кое-как обстановка успокоилась. Я сказала сыну, что мне надо немного времени обдумать новость; он, конечно же, согласился, долго сокрушался, что выбрал неудачный момент для разговора. И мы договорились к выходным встретиться и поподробнее поговорить на эту тему.

Я проснулась, судя по абсолютной темноте за окном, скорее ночью, чем утром. Проснулась, невзирая на накопившуюся усталость, совершенно выспавшейся и отдохнувшей. С вечера на улице было холодно, и Сергей основательно раскочегарил котел. В спальне было жарко, во рту у меня пересохло, и, раз уж не спится, я решила сходить в кухню, взять себе что-нибудь попить.

Сергей, видимо, и не ложился. Сидел за столом, там же, где я оставила его, уходя спать. Сидел и разгадывал кроссворд в какой-то рекламной газете, которые обычно пачками суют в почтовые ящики и которые обычно так же пачками перекочевывают в мусорное ведро. Услышав мои шаги, поднял голову, улыбнулся.

– Ты чего? С чего вдруг? От Руслана переопылилась?

– Нет. Наверное, давно зрела и вот созрела. Какая-то у меня прямо уверенность внутри, что так и надо сделать. Я не могу больше тут. В тревоге, в бесконечном преодолении трудностей, в повальной вовлеченности нас всех в геополитические вопросы «русского мира». Я хочу тихой мещанской жизни. Чтобы пришел с работы, а по телевизору сплошные «мыльные оперы», новости на отдельных каналах, которые можно и не включать. Борща съел и пошел с цветами в сад возиться.

– Борща в Америке нет. Делать-то мы там чего будем?

– Интересно, кто может мне помешать варить борщи в Америке? Делать что там будем? Да то же самое, что и здесь! Только без вот этого вот погружения в экзистенциальные вопросы про добро и зло, «железный занавес» и что сказал Обама о взаимоотношениях с нашей страной. Я хочу просто жить. А не выживать и бороться за жизнь.

– Ир, мне кажется, ты перебарщиваешь. Что касается новостей, я тебе давно говорил, не рви душу, не порть здоровье, не смотри, не читай всего этого потока, тебя никто не обязывает. Про все остальное… Пословицу знаешь – «Хорошо там, где нас нет»?

– Сереж, а ты не думал, что, может, в данном случае все так и есть? Там нас нет. И там хорошо. Мы здесь, и нам плохо. А? Ну, хотя бы в виде исключения?

– Ир, ты же знаешь. Решишь ехать – поехали. Нам, голым, собраться – только пояс найти.

– Ой, ну, не прибедняйся. Голый он. Сидит в огромном домине совладелец известного в регионе бизнеса и про «подпоясаться» рассуждает. Тут, даже если решим, пока все продадим, дела уладим – куча времени пройдет. А без денег ехать – кому мы там нужны.

Утром, когда мы с Сергеем уже садились в прогретую перед дорогой машину, он посмотрел на меня внимательно:

– Ага. Помнишь мультик про Бабок Ежек, Катька маленькая любила? «Бабки! По ступам!» По ступам, Сереж!

– Тогда давай больше не обсуждать ничего и не рассусоливать. Сейчас приедем, дела разбросаем и сядем, попланируем, как и что делать будем, чтобы уехать.

Я кивнула ему, занесла ногу в машину и остановилась на минуту.

– За преданность твою. За умение поддержать меня в любом, даже совершенно безумном, начинании. За то, что ты такая у меня стена и скала, на которую можно опереться, не раздумывая.

– Поехали. А то сейчас расплачусь. Умеешь ты сказануть.

* * *

Следующие полгода я предпочла бы не вспоминать в деталях. Если это был и не ад, то чистилище – уж точно. Сергей от всего свалившегося находился в жесточайшем стрессе, но изо всех сил старался держаться, следствием чего стали два гипертонических криза – один за другим. В этот момент я четко поняла, что мужик не тянет и, если я не хочу остаться в ближайшее время вдовой, мне нужно срочно уводить его с острия атаки, оставив заниматься лишь технической стороной тех бизнес-решений по аккуратной ликвидации нашего бизнеса, которые предлагались мною. Я крутилась как белка в колесе, пытаясь одновременно реструктурировать наш кредитный портфель, ликвидировать имущество, стараясь выручить за него как можно больше денег на переезд, одновременно пуская пыль в глаза клиентам, чтобы не дай бог им не показалось, что у нас дела плохи (хромая утка никому не нужна – только на бульон). Руслан помогал как мог, долгое время мы выносили с ним все трудности плечо к плечу, дневали и ночевали на работе. Но тут стала не выдерживать Кристина.

В какой-то момент сын пришел ко мне с разговором.

– Не томи. Не та у меня нынче нервная система. Не мотай мне нервы на кулак. Что такое?

– Мам, я не могу больше уделять столько времени работе.

– Понимаешь… Ты только не обижайся, мам… Дома у меня сейчас очень трудно. В материальном плане мы сейчас стали жить тяжелее и хуже, ну, впрочем, как и вы с отцом, по сравнению с тем, как раньше было. Соответственно и Кристинка уже не может себе позволить жить так, как привыкла. Плюс – я же с этой ликвидацией и реструктуризацией долгов дома почти вообще бывать перестал. А когда все-таки прихожу, падаю, едва успев помыться и что-то в рот закинуть. А она все же молодая женщина, ей другое нужно. Ты еще к этому добавь мои хлопоты по оформлению отъезда в США. Она, считай, как одна сейчас, я практически не в счет.

– Погоди, Руслан. Неужели она не понимает, что все, что мы сейчас с тобой делаем, – мы делаем для семьи в целом и для нее в частности?

– Мам, ты Кристину знаешь. Ну, не Софья Ковалевская она ни разу. Она чувствует всю эту нервозность, которую я домой приношу, – а куда мне ее еще приносить? Меня целыми днями нет дома, подчас включая и выходные. Я ночевать домой прихожу, и хорошо если вообще прихожу – если у нас с тобой выезды в область, то и не прихожу. Ей плохо, одиноко, она депрессует. У нас очень испортились отношения. К тому же это все усугубляется тем, что я выехать могу только один, потом будем думать, как ее вывезти. У нас дома скандал за скандалом. Я сначала злюсь, а потом мне ее жалко становится.

– Мам, не начинай. Да, я в курсе, что она тебе не нравится и ты против Кристины настроена – была и есть сейчас. И я понимаю, что все, что я тебе сейчас рассказываю, симпатию твою к ней не увеличит. Но я ее люблю. Именно ее, со всеми ее недостатками. И я не могу ее потерять. Особенно сейчас.

– Рус, я все смотрю и отгадать пытаюсь: что именно и на каком этапе мы недодали тебе, что тебя потянуло к ней, замкнуло так на кукле этой? Ну, ладно. Красотка, молодая, фигура. Но не круглые же сутки ты с ней в койке кувыркаешься. Вы же куда-то с ней ходите, общаетесь. Она же пробка, Рус! И, как теперь выясняется, эгоистичная пробка. Как ты ее друзьям-то показываешь, тебе не стыдно? Она ведь тебя бросит, как только сложности на пути у вас появятся.

– Ну, с частью друзей мне из-за этого пришлось расстаться: они не поняли и не приняли Кристину. Но, значит, это и не дружба была, раз люди не уважают мой выбор. Ты не понимаешь, как и они: она добрая, светлая, наивная. И в отсутствии у нее образованности, интеллекта глубокого есть свои положительные стороны: она простая очень. Не такая, как многие девушки моего круга – с понтами, заморочками, интригами и комплексами. Мне с ней легко, удобно, приятно. Она умеет меня любить и любит. Все, мне достаточно.

Можешь считать меня нетребовательным и непритязательным. Но вот какой есть. И давай заканчивать этот разговор. Я не хочу конфликтовать с тобой, ссориться. Тебе и так сейчас тяжело, я понимаю. Давай разговоры про Кристину оставим на потом, когда мы оба будем спокойнее. Я просто хотел предупредить тебя, что при всем уважении к вашему с отцом бизнесу я не готов его спасать ценой своей личной жизни. Прошу меня понять и простить. Реальная моя жизнь мне важнее. Можешь за это меня выкинуть из завещания.

Спасибо тебе и папе, я не пропаду, даже если от этого агентства камня на камне не останется, – без работы не останусь, вы мне правильный старт в жизни дали. Помогать тебе буду, конечно. Но в этой вот безумной гонке последних двух месяцев я больше не участвую. Я и занимался этим агентством просто так, потому что дела другого не было, а без дела мне скучно. Я пойду, мам. Сегодня Кристине нужно к врачу, я пообещал пойти с ней и ее поддержать.

Вот это поворот. Муж не может тянуть наш день сегодняшний, сын – не хочет. Я одна с этой телегой посреди дороги. И не бросишь уже, и не сбежишь. Придется одной. Как же голова-то болит… Римма, врач мой любимый, говорит, что эти головные боли – от напряжения и что от них не таблетки надо жрать, а высыпаться и не нервничать так. Звучит как пожелание взлететь или спеть пару арий вместо Монтсеррат Кабалье, пока у нее елки. Плюнуть на все тоже не вариант – других финансовых источников у нас нет. Поэтому будем изображать гертруду, – героиню труда, пока хватит сил.

* * *

То, что Кристину придется оставить в России – по крайней мере, пока, – Руслан понял еще в самом начале нашей эпопеи с эмиграцией. Они не были женаты, и начинать жениться прямо сейчас было бы уже подозрительно, как нам подтвердили все те консультанты, которых мы смогли найти, помогая ему подготовиться к собеседованию в посольстве. Да и Кристина, плотно оставаясь в образе отечественной Барби, категорически отказывалась выходить замуж «на скорую руку» – без лимузинов, фейерверков, фаты и платья в стразах. Меня она иногда злила, иногда смешила, иногда даже подбадривала: если человек говорит «поженимся потом, попозже, когда хотя бы тыщ сто баксов сможем на это потратить», то он, этот человек, верит, что вскоре эти времена настанут, правильно ведь? Мне самой этой веры местами очень не хватало. А тут такая нечаянная поддержка.

В конце концов пришли к следующему плану. Мы уезжаем (Руслан, видимо, раньше, мы с Сергеем – несколько позже), Кристина переезжает в наш дом, присматривая за ним. Я суеверно побоялась продавать его сразу, хотя знакомая риелторша предлагала неплохого покупателя на нашу недвижимость прямо сейчас. Договорились, что вернемся к этой теме через полгода – срок этот обозначился постепенно, в ходе ликвидации всех наших бизнес-активов, раньше никак не получалось. Определенная сумма – маленькая для жизни всей семьи в Штатах, но очень приличная по российским меркам – была уже на руках. Соответственно, теперь осталось дождаться только документов, подтверждающих наше право въехать в Штаты.

Когда все остальные сделки будут подведены к финалу, Кристина – под чутким руководством нашего главбуха Тамары, одновременно ее матери, – подписывает все необходимые документы, и деньги переводятся нам. Далее начинаем думать, как перевезти к себе и Кристину. Сергей, правда, очень сильно протестовал против идеи оставить нашим «деловым представителем» Кристину, предлагая задержаться в России еще, на период, необходимый для самостоятельной ликвидации всех дел. Но меня этот план совсем не устраивал. Во-первых, у меня были основания ожидать, что наши документы на выезд будут готовы гораздо раньше и просрочить их – опасно. Во-вторых, никаких других действий, кроме как поставить подпись, от нее никто не ждет. Мы будем рулить всем онлайн из Штатов, плюс в России нас будет подстраховывать Тамара, кандидатура которой казалась мне совершенно надежной – родственница же практически. План казался мне вполне стройным и жизнеспособным. Тамара, которая рука об руку отстояла с нами весь этот сложный период, вообще сказала, что я поразила ее своим финансовым и стратегическим менеджментом. Она, дескать, была уверена, что ничего из этой затеи не получится и дай бог, чтобы из долгов выпутались, а не то что заработать на ликвидации и увезти что-то с собой в Штаты. Было, конечно, приятно, но я ее подозревала все-таки в лести и женской солидарности.

Оставить в России пришлось и нашего пса Грицая. Сначала я и слышать ничего об этом не хотела и настаивала на том, что мы обязательно должны забрать его с собой. Полезла в Интернет, нашла тематические группы по перевозке собак из одной страны в другую.

Довольно быстро стало понятно, что задумала я трудноисполнимое дело. Авиакомпания-перевозчик и таможенное ветеринарное законодательство страны назначения предъявляли столько требований к перевозке собак, особенно взрослых и крупных, и за такие бешеные деньги, что идея о перевозке в США Грицая меня отпустила. К тому же, пока все вырисовывалось так, что жить нам первое время предстояло у Кати с Виктором, и сваливаться к ним на голову мало того что самим, так еще и с огромной собакой, как-то совсем не годилось.

Логичным образом на повестке дня встал следующий вопрос: а куда же его тогда девать? Я посуетилась немного, напряглась сама и напрягла знакомых. Постепенно вырисовались два варианта – заводчик, женщина у которой мы покупали Грицая щенком, и вневедомственная охрана. Мне предстояло сделать довольно трудный, но, по возможности, оптимальный выбор.

Конечно, куда лучше было бы вернуть Грицая заводчику. Но в этом варианте оказалось слишком много «но». Во-первых, было очень трудно сложить этот вариант технически. Когда мы брали Грицая, то использовали удобную подвернувшуюся возможность: заводчица, Анна Григорьевна, женщина сильно пожилая, ехала в Новосибирск на выставку со своими собаками, заодно прихватив для нас и маленького Грицая. А теперь мне предстояло придумать, как отправить почти семидесятикилограммовую собаку в Уяр, небольшой городок Красноярского края, примерно за тысячу километров от нас.

Альтернативой передать Грицая заводчику было продать его во вневедомственную охрану на железнодорожном транспорте, здесь же, в Новосибирске. Этот вариант как-то совсем не грел мне душу, хотя и, в отличие от варианта с заводчиком, предполагал бесхлопотное получение даже некоторых денег за собаку. Не нравилось мне то, что нашего холеного пса, живущего в персональном теплом вольере и употребляющего в пищу либо корм супер-премиум-класса, либо отличное парное мясо от знакомого фермера, должны были поселить в будке, кормить каким-то хрючевом (иначе назвать еду, где мясом служили обрезки куриной кожи, а все остальное – самые дешевые виды круп, типа сечки и «артека», я не могла).

Визит в эту часть оставил у меня совершенно тягостные впечатления. Работа нашего Грицая в этой части должна была заключаться в том, что по двенадцать часов каждый день, в любую погоду и время года, он должен был быть привязан на цепи на определенном блокпосте и охранять вверенное ему имущество. Я прошлась по территории, и у меня сердце сжалось от вида работающих там собак, грязных, с сорванными голосами, с обезумевшими глазами – от злобы и жесткой фиксации на одном месте.

К сожалению, с заводчиком так ничего и не получилось. Сама Анна Григорьевна приехать за Грицаем не могла: не позволяли ни возраст, ни состояние здоровья. Оказии в те места мне найти не удалось. Возможности же самой потратить на поездку около полутора суток (если с отдыхом) не было – не до собаки было с таким плотным расписанием в тот момент.

Я пыталась обсудить проблему с семьей, но разговор этот сразу пошел наперекосяк. Изначально, конечно, я сама виновата в этом, но и домашние мои могли быть ко мне поснисходительнее. Вернее, не вообще все домашние, а сын, Руслан, – Сергей на тот момент был в Москве, улаживал ряд вопросов с агентством.

В тот день я с утра еще маялась с головой, хоть и приняла таблетку, но ватное, разобранное какое-то состояние меня так и не оставляло. С сыном я завела этот разговор уже вечером, в офисе, когда практически все ушли по домам, кроме нас с ним и Тамары Никитичны.

– Руслан, я с тобой посоветоваться хотела. Нам Грицая тоже придется оставить здесь, и этот вопрос надо как-то правильно решить. Вот, хотела посоветоваться с тобой.

– Я про «тоже» не понял, – изумленно вскинул на меня взгляд Руслан. – Ты что имеешь в виду?

– Ну, Кристину мы пока здесь оставляем, не берем с собой, – попыталась объяснить сыну свою речевую конструкцию я.

– Мам, ну ты хоть бы скрывала как-то свое отношение к Кристине. Ставишь ее на один уровень с собакой!

– Не обижайся. Я не хотела. Как-то оно само так неловко сказалось, помимо моей воли.

– Ладно, мам. Это тот случай, когда оговорка очень показательна, – продолжил обижаться Руслан. – Я пойду, мне пора. С Грицаем реши, пожалуйста, как-нибудь без меня!

Он так быстро ушел, что я не успела ничего ему сказать. Я вышла из кабинета за ним, за дверями в коридоре увидела Тамару. Интересно, слышала она наш разговор или нет?

Лицо у нее было достаточно безмятежное, тон ровный, никакой обиды в голосе. Значит, не слышала.

– Да нет, Тамара Никитична, ничего. Не успела ничего сказать Руслану, так он быстро вышел. Наберу его по телефону.

Расставание с Грицаем получилось очень тягостным. Утром назначенного дня за ним приехали кинологи из части, на зеленом старом «уазике»-«буханке». Увидев чужаков, Грицай стал исправно отрабатывать свою функцию охранника. Я предложила помочь кинологам с тем, чтобы поймать и погрузить Грицая в машину. Но старший из них, худющий сутулый мужик без двух передних зубов и с неприятным, злобным выражением лица, от моей помощи отказался.

– Нет, хозяйка, мы должны все сделать сами, чтоб кобель твой сразу понял, кто тут хозяин и какой у него номер. Отойдите, не мешайте.

Я было вздернулась спорить, но осадила себя. И правда ведь, имущество уже не мое: деньги за Грицая получены, договор подписан.

Картина отлова Грицая оказалась очень тяжелой. Три мужика какими-то специальными рогатинами сначала загнали его в угол, между забором и вольером, а затем накинули ему на шею металлическую петлю на длинной ручке. Грицай ревел и бился, как пойманный лев, пытаясь освободиться и раскидать, наказать своих обидчиков. Но у них опыта в таких делах было явно больше.

Они какое-то время посуетились вокруг него, потом расступились, и я увидела, как они тащат собаку к воротам, растянув его на веревках в разные стороны, чтобы он ни до кого не дотянулся. В какой-то момент кобелю удалось остановиться, замедлить ход. Он поднял глаза на кухонное окно, где в тот момент стояла и смотрела на все происходящее я. Наши глаза встретились. Сердце у меня кольнуло, перед глазами пронеслись безмятежные и умильные картинки его детства – вон он маленький щенок, и Руслан играет с ним в мяч во дворе, вот он нескладный длинноногий песик, сопровождает меня на прогулке по соседнему с поселком сосновому бору.

В этот момент Грицай, наверное, все понял. Он прекратил сопротивление, сел и завыл, задрав голову вверх. Мужики воспользовались случаем, быстро дотащили его до машины и закинули в кузов. Машина завелась и уехала.

Катерина звонила в этот период часто, звала в гости, рассказывала, как готовится к нашему приезду. В этот период они с Виктором продали свою квартиру и, взяв банковскую ипотечную ссуду, приобрели дом в Трентоне, городе, составлявшем часть так называемого Большого Нью-Йорка. Компания, где работал Виктор, шла в ногу с современными технологиями менеджмента и перевела часть своих сотрудников на работу на удаленке, по крайней мере на несколько дней в неделю. Так что зять мог уже себе позволить не жить постоянно в душном и шумном городе, а переехать в более тихое место, застроенное респектабельными частными домами.

Пока мы болтали по «Скайпу» с Катей, она показывала, как любовно обживает свое новое гнездо: приличных размеров гостиная-столовая и кухня на первом этаже, две спальни – на втором. Одну из них молодые уже обставили, вторая предназначалась под гостевую комнату, с возможностью потом когда-нибудь переделать ее под детскую. Значит, все-таки есть у них планы на детей, слава богу. К дому прилагался еще гараж на две машины с мастерской и небольшой двор.

Не как у нас, конечно, в Новосибирске, где территория вмещала и просторную лужайку, с зонами для барбекю, беседкой и маленьким искусственным прудом, сад соток на пятнадцать, с фруктовыми деревьями и большой дом с площадью под двести с лишним квадратов. У них же, судя по Катиным видео, общая площадь участка составляла примерно соток шесть, не больше, вместе с домом; сам дом выглядел хоть и очень красивым, но маленьким, прямо кукольным. Но там ведь и цены на недвижимость другие, и налоги, да и работает один лишь Виктор – так что им на первое время достаточно.

Я планировала через какое-то время встать на ноги в Штатах, обзавестись каким-то своим делом: уже не смогу быть наемным работником, наверное. Каким именно делом – мне представлялось очень туманным, но я предпочитала пока об этом не думать.

По старой советской привычке финансовые дела я по телефону с дочерью не обсуждала – да и не с Катей их обсуждать, она же у нас птичка божия. Об обстоятельствах нашей нынешней жизни она, разумеется, знала, но без деталей и подробностей.

Как мы ни старались, в итоге вырученных на этом этапе денег хватало только на билеты и скромное проживание в США примерно на полгода, как я и предполагала. Например, осведомившись с помощью Кати о ценах на аренду жилья, я поняла, что вот ее-то мы точно не потянем до полной ликвидации нашего российского имущества. Каждый раз ведя с дочерью переговоры через океан, я порывалась ей об этом сказать и попросить ее потерпеть нас немного у себя, дать приют. И каждый раз меня что-то останавливало. То ли стеснение, оттого что мы внезапно оказались в такой непростой ситуации, а дочь привыкла видеть нас с отцом на коне, состоятельными и уверенными в себе, не нуждающимися в опеке и жалости; то ли все же надеялась до последнего на то, что случится чудо и мы как-нибудь выпутаемся, выкрутимся, и денег у нас будет достаточно, и можно будет обойтись без присаживания на голову дочери с мужем.

* * *

Где были мои мозги, когда я так безоглядно кинулась в этот роман? Или это ощущение последнего и уходящего шанса так подстегивает либидо? Или это все потому, что Север был моей первой любовью и душа кинулась к нему, пытаясь все вернуть и переиграть? Я давлю в себе унижение, самое тяжелое женское унижение – прошедшей молодости. Зачем он рассказал мне, что не просто бросает меня, а бросает ради другой – молодой, способной еще родить ему ребенка? Ведь он говорил, что во мне – его душа, его жизнь, его удача и он страшно боится потерять меня. Врал, получается? Как глупо задаваться такими вопросами в моем возрасте. В моем бальзаковском возрасте так верить мужику – признак не доверчивости, а старческого разжижения мозгов. Будь ты проклят, Север, будь ты проклят…

* * *

В нью-йоркский аэропорт имени Джона Кеннеди рейс «Люфтганзы» привез нас ранним утром. Пройдя таможню, забрав багаж, мы вышли в зал к встречающим и оказались в объятиях визжавшей от радости дочери и гостеприимно улыбающегося зятя. Уступив первую очередь дочери и ее мужу, обнял нас и Руслан – мы все же не смогли подогнать наши графики, и если Руслан поселился в Штатах еще в июне, то наши дела тянулись аж до сентября.

Мы все спустились на парковку, погрузились во взятый Виктором напрокат минивэн и поехали к ним домой. Хороший нам все-таки зять достался. И Катьку любит и содержит в холе и неге, и к нам отлично относится. Вон, пригрели Руслана у себя без лишних разговоров. Он, конечно, взрослый мальчик и ухода за собой не требует, но на хрена бы им сдался чужой мужик, уже взрослый, в доме? А тут без всяких разговоров, когда Руслан уже с билетами на руках был: «Мам, мы все понимаем, с деньгами у вас все пока не айс, пусть Рус у нас поживет. А там вы приедете, и мы разберемся!» Прямо до слез нас растрогали, честное слово!

За окном мелькали красивые нью-йоркские пейзажи ранней осени, Катя от радости всю дорогу тараторила, что было для нее совершенно нехарактерно, то и дело перебивая саму себя, чтобы показать нам ту или иную достопримечательность, мелькающую за окном автомобиля.

«А вон, смотрите, Центральный вокзал; между прочим, самый большой вокзал в мире!», «А вон, видите, сверху башня с подсветкой торчит? Это знаменитый Эмпайр-стейт-билдинг!», и все в таком духе. Чувства я тогда испытывала совершенно эйфорические – наконец-то вся семья была вместе!

Наконец мы приехали к ребятам домой. Катерина расстаралась и приготовила совершенно необыкновенный ужин с русско-американским колоритом, где фаршированная запеченная индейка соседствовала с блинами, а стейки – с салатом «Оливье». Были и прекрасные американские вина – сроду не думала, что американцы умеют делать их так здорово! Оказывается, в Калифорнии у них вина ничуть не хуже наших крымских! И даже бутылку «Столичной» к нашему приезду ребята купили. Я была очень тронута тем, как они подготовились к нашей встрече, как старались нам угодить и накормить повкуснее.

Наконец с едой было покончено, и мы перешли в сад. Было очень тепло, совершенно не по-осеннему, в воздухе пахло костром и жареным мясом – где-то в соседнем дворе семья готовила традиционное американское барбекю. Мы сели на веранде, Катя вынесла нам кофе с ликером и яблочным паем («Простите, это уже пришлось купить в ближайшей кондитерской – не подрассчитала время, а так, мам, испекла бы твою любимую шарлотку с яблоками и корицей», – трогательный мой ребенок) и, наконец, перестала суетиться, села в кресло рядом с мужем.

Я переглядывалась с Сергеем – пора было поговорить уже о нашей жизни и планах. Муж явно стеснялся, ему было не по себе. Отводил взгляд, старательно поддерживал все темы для разговора, которые вносил Виктор, – лишь бы отсрочить неприятный момент. Эх, Сережа, и здесь мне солировать…

Наконец Виктор перешел к разговору о нашей американской жизни.

– Ирина Владимировна, Сергей Александрович! Может, вы устали, спать хотите? Такой длинный перелет, тяжелый. Я предлагаю вам сегодня заночевать у нас, вам мы с Катей подготовили кровать в гостевой комнате, Руслан может лечь в гостиной. А завтра с утра поедем к моему агенту по недвижимости. Я загодя попросил его подобрать для вас несколько не слишком дорогих вариантов домов, недалеко отсюда. После своего роскошного новосибирского дома вы наверняка не захотите жить в квартире. Посмотрим, может, что-то из найденного вам понравится.

Катя засмеялась тихим мелодичным колокольчиком в наступающих сумерках:

– Все-таки, Витя, как ты ни упираешься, а ты русский. Ибо американец бы в жизни вот этого всего не предложил, а отвез бы гостей в ближайший мотель. Для полноты картины осталось только достать раскладушку из кладовки и надувной матрас из гаража.

Виктор возразил, они шутливо заспорили, пересыпая свою речь английскими словами, которых я не понимала. Пора было нырять в неприятное.

– Ребят, я хотела бы поговорить с вами как раз на эту тему.

Сергей резко встал с кресла, сунул руки в карманы, отошел к кашпо, подвешенному на веранде, – что-то такое с него красивое, пышно цветущее свисало (сколько ни жили мы в частном доме, а садоводом я так и не стала).

– Да, мам, слушаю. – Улыбающаяся Катя смотрела вопросительно на меня, подливая мне минералки в высокий бокал.

– Дело в том, что денег на съем жилья у нас нет. Пока нет. Их у нас вообще пока очень мало. Денег, в смысле. Впритык на полгода. Потом должна закончиться ликвидация наших активов, и деньги будут. С вашего позволения, мы поживем у вас. Мы с отцом можем спать на диване, в гостиной. Руслана определим в гостевую. На кого нам тут опереться, если не на вас, дети.

На концовке этой фразы голос у меня предательски дрогнул. Катя без отрыва смотрела мне в глаза. Бокал был давно уже наполнен, и газировка, булькая, текла по непромокаемой скатерти в оттиснутых клубничках к краю стола, но дочь этого будто не замечала. Немая сцена воцарилась на веранде, почище какой-нибудь мхатовской. Сергей со страдальческим лицом выглядывает из-за кашпо. Руслан стиснул коленями ладони так, что побелели лунки ногтей. Катина улыбка превратилась в судорогу на лице, она умоляюще смотрит на мужа, а вода все течет и течет в переполненный бокал. Виктор застыл с выпученными глазами и открытым ртом…

Наконец, вода дотекла до края стола, и струйка устремилась на брюки зятя, мгновенно вымочив ему пространство между ног. Он с шипением вскочил и начал стряхивать воду на пол. По веранде пронесся вздох облегчения, все участники немой сцены вспомнили, как дышать, и отмерли.

Видно было, что Витя специально слишком долго ухаживает за своими брюками – явно собирается с мыслями.

– Ирина Владимировна, вообще, у нас так не принято. Здесь, в Америке, так не живут, это не московская коммуналка.

– Витенька, сынок, а что ты предлагаешь? Нам некуда деваться, аренду жилья мы сейчас не потянем. Вы же с Катей, когда к нам приезжали, тоже у нас останавливались, мы вас в гостиницу не гнали.

– Но мы не жили у вас полгода. Два визита, один на три дня, второй, если мне память не изменяет, длился пять дней. Согласитесь, есть разница.

– Да, Витюш. Разница есть. Она есть, а денег нет.

– Послушайте, это какие-то шантаж и манипуляция, я не ожидал от вас. Вы же знали, выезжая, что у вас нет денег. Почему не отложили отъезд? Почему не предупредили нас заранее?

– Мы брали недорогие невозвратные билеты и сильно заранее. Плюс мы боялись просрочить визу. Ну, и не могу я на такие темы разговаривать по телефону или по «Скайпу». Я ответила на все твои вопросы?

Было видно, что Витя взбешен и обескуражен одновременно. Я предвидела, что разговор на эту тему будет непростым, но не ожидала, что настолько.

Виктор замолчал, ушел в дом. На веранде по-прежнему царило молчание. Катя принесла из кухни какие-то разноцветные салфетки и собирала разлитую кругом минералку. Буквально через десять минут зять появился на веранде со спортивной сумкой через плечо.

– Отдыхайте, мне нужно уехать. Завтра рано утром у меня встреча на Манхэттене. Поеду в город, переночую там, хотелось бы выспаться получше. До встречи!

Тон, выражение лица, скорость исчезновения – все это не оставляло сомнений в том, что Виктор взбешен и держится из последних сил. Через минуту из-за угла дома послышался звук заведенной машины, открылись и закрылись автоматические ворота, и снова воцарилась тишина.

– Мам, ну, как бы и правда… Тут так не принято. Но мне вас так жаль. И Витю жаль. Он совсем американец. Хотя и русский. Для него такое дико. Для него и Руслан в доме был чересчур, а тут еще вы. Но я вас понимаю, куда вам деваться. Да и люблю я жить большой семьей, рада, что вы приехали. Поживем сколько-нибудь вместе, как в детстве. С Витей вот только… Его мне тоже очень жаль. Он сильно расстроен. Я к нему подошла, обнять там, поцеловать на дорогу, а он меня оттолкнул и чуть не бегом от нас… Может, побудет в городе, как-то успокоится.

Сергей сидел на ступеньках дома и слегка, как будто медитативно, покачивался. Потом повернулся ко мне:

– Я тебе говорил, давай не спешить? Говорил? Говорил, давай дождемся денег хотя бы в таком количестве, чтобы не садиться на старости лет дочери на шею? Куда ты ломилась, как скаженная, а?!

– Ты слепой? В стране черт знает что творится! Может, там завтра границы закроют, и ты будешь сидеть со своими деньгами в зубах, которые послезавтра превратятся в фантики.

– О боже… Ира, я тебе говорил – не сиди столько времени в Интернете, не сиди столько времени в социальных сетях. Чего и куда закроют-то? Кому ты нужна? Я вообще, если хочешь знать, был против отъезда. Чего ты сама себя и всех вокруг пугаешь, нагнетаешь глупости всякие?

– Против отъезда он был… Чего молчал-то тогда, раз против? Молчал и делал, что она говорит! Вот и наделал. Сели Катьке на шею всем кагалом. И Кристинка там одна. Вы бы меня хоть заранее предупредили о таких раскладах, это просто как гром среди ясного неба.

Катя расплакалась. Сидела, молча утирала катящиеся по щекам слезы, совсем как в детстве. Меж тем разговор наш шел уже на повышенных тонах.

– Послушайте, а ну заканчивайте это нытье и стон! Охренели вообще. Успокойтесь. Все нормально. Виктор ошарашен, это понятно. Завтра спокойно поговорим, когда он вернется. Что-нибудь придумаем, договоримся.

В этот момент цветущие кусты чего-то зеленого и плотного, растущего у забора – ну, как забора, маленького штакетника с завитушками, отгораживающего участок ребят от соседнего, – раздвинулись, и там показалась седая голова с аккуратными буклями:

Катька подорвалась со стула с явным испугом:

Голова посмотрела на нас, явно запоминая приметы для возможного полицейского протокола, и бесшумно скрылась в зеленых зарослях.

– Кать, чего это она? – изумленно спросил муж.

– Чего, чего… Раскричались мы. Тут такое не принято. Она решила, что у нас проблемы и пора вызывать полицию.

– Да ничего мы не кричали. Ну, просто разговаривали чуть громче обычного. Но не ругались же, что такого-то?

– Пап, здесь так не принято. Да и расстояние тут… Это тебе не твой новосибирский дом с участком размером с поле для мини-футбола. Вот оно, ее крыльцо, в нескольких метрах отсюда. Тут все друг у друга во дворах уши греют, и все всё друг про друга знают. Поверь мне, пара дней вашего проживания тут, и они стукнут в полицию. Приедут из участка знакомиться с вами, что да как, документы проверять. Мы тут и так, со своим русским языком и регулярными вечеринками, в этом квартале пенсов – как прыщ на одном месте. Они только и ждут случая на нас нажаловаться в полицию.

Руслан курил, слушал сестру, чуть прищурясь:

– Вы тоже скоро поймете, куда попали, чудо-что-за-страна, чудо-что-за-люди!

Катька вздернула подбородок, как в детстве, когда брат с сестрой ссорились:

– Отличная страна! И курить тут не надо, дым беспокоит соседей, здесь так не принято. Хочешь курить – иди вниз, в подвале мастерская, включай вытяжку и кури.

Руслан рывком вскочил с дивана, затушил сигарету.

– Пойду я по району погуляю. Это можно, не воспрещено? Никакой закон я этим не нарушу?

Сунул руки в джинсы, хлопнул калиткой и ушел.

– Ну, мамулечка, ну, хороший мой! Не расстраивайся. Все как-нибудь уладится. Витя хороший, он просто растерялся. Эта новость, что вы жить у нас будете, да еще так долго, его напугала, он к такому не привык. Он и Руслана-то с трудом выдерживал. Я поговорю с ним завтра, как-нибудь все образуется.

На Сергея было жалко смотреть. Он сидел, свесив голову, такой униженный и подавленный, что моим глазам было больно. Еще бы, не привык оказываться в положении бедного родственника и приживалы. Многие годы нашей достаточно состоятельной жизни приучили его как раз к обратному – оказывать покровительство более бедным и слабым. А тут такой поворот с ног на голову.

Я вдруг разозлилась. Расстроен он, подавлен, ишь! Помог бы мне с ликвидацией бизнеса, с продажей имущества – может, и не оказались бы мы все в таком положении. Я ж одна все на себе вытянула, как смогла! У одного девушка одиночеством страдает, второй – нестрессоустойчив, то голова, то жопа, то сердце. Все на меня взвалили, а теперь недовольны! Хоть бы «спасибо» кто сказал, что я их на своем горбу сюда привезла! Эх, мужики…

В тот вечер Виктор так и не вернулся. Я расценила это как временную вспышку раздражения, как желание надавить на Катю, перетянуть ее на свою сторону. Не хотелось думать, что это начало серьезного конфликта между ними. Конфликта из-за нас.

Потекли дни, невротичные, полные вопросов о смысле жизни и о завтрашнем дне. Руслану было легче: он сразу после приезда записался на курсы английского для эмигрантов, посещая которые наш коммуникабельный сын обзавелся некоторым интернационалом из приятелей: кореец, араб, два латиноамериканца и венгр. Так что целыми днями он либо пропадал на занятиях, либо тусил с новыми друзьями где-то в Нью-Йорке. Я обратила внимание, что у меня деньги он брать перестал. На мой вопрос отбрыкнулся невнятным «С пацанами по чуть подрабатываем». Оставалось надеяться, что это «по чуть» никак не связано с криминалом.

Сами же мы будто впали в какую-то апатию. Видимо, сказывалась накопившаяся перед отъездом усталость. Я записалась на курсы английского, но дело изучения нового языка двигалось с большим скрипом, хотя, как и все, язык я учила в школе и в институте. Постепенно посещения языковой школы сошли на нет. Я решила, что буду заниматься самостоятельно – больше смотреть американское ТВ, стараться чаще выбираться в город и общаться с людьми (благо американцы ужасно коммуникабельны).

Сергея же на изучение языка я уговорить не смогла. Со словами «старого кобеля новым трюкам не обучишь» он категорически отказался этим заниматься. Целыми днями он либо смотрел русские каналы по ТВ в гостиной, которая стала нашей комнатой, либо строгал что-то в гараже. Он все больше молчал, сильно похудел, так как почти ничего не ел. Разговорить его было невозможно. Да и трудно мне это: я сразу злиться начинаю и орать. Лучше не лезть, и я не лезла.

Дни тянулись один за другим, слипаясь друг с другом. В голове у меня постоянно варились всякие вопросы о прошлом, о текущей нашей жизни. Иногда я так задумывалась, что несколько дней пролетали незамеченными, и я с испугом видела на календаре четверг, в то время как мне казалось, что вчера был только понедельник.

Я понимала, что надо постепенно обустраивать нашу жизнь в Америке – цель была очевидна и неизбежна, – но мой мозг отказывался работать дальше, раскладывать цель на более мелкие и конкретные задачи, выстраивать пути ее достижения. То есть цель стояла, но я все как-то избегала начать движение к ней. Мне было стыдно от моего безделья и апатии, но ничего поделать с этим я не могла. Готовка была полностью на Кате, так что я взяла на себя уборку и могла драить полы хоть каждый день. Я как-то раньше и не предполагала, как это отвлекает от тяжелых мыслей. Ну, и ощущение собственной полезности какой-никакой тоже приносит.

Интересно, что в Америке раковины для мытья посуды всегда устроены у окна, в отличие от российской планировки кухонь. Так было и у Кати, так было и в фильмах про американскую жизнь, которые я пристрастилась смотреть, оправдывая это необходимостью аудировать чужой язык. Разумеется, на кухне была и посудомоечная машина. Но я наотрез отказывалась ею пользоваться, набирала гору посуды после еды и шла на кухню. Вода шумела, гора чистой посуды росла, за окном по кусту скакала какая-то птичка. Меня почему-то очень смешила мысль, что эта птичка – американка. Наверное, даже урожденная. Как бы узнать, понимает ли она по-русски? Как воробьи у нашего «Макдоналдса», прекрасно коммуницирующие с обедающими на открытой веранде и почти выхватывающие куски из рук. Или ей надо предлагать еду только на английском языке? Я так привыкла к крохе, что, когда мы ездили с Катей в «Волмарт» за покупками на неделю, я покупала ей корм для попугаев и насыпала его в деревянную кормушку, которую сделал Сергей в мастерской при доме, расписав ее вперемешку российскими и американскими флагами и пустив по низу надпись «Friendship! Together forever!» (Дружба! Вместе навсегда!), которую придумал Руслан, уже вполне бойко щебечущий на английском.

Потом, я много времени проводила в Интернете. Во-первых, процессами в России по продаже нашего имущества надо было руководить. Доверенность на ряд манипуляций юридического характера я оставила Кристине, Тамара тоже в этом деятельно участвовала, но я не хотела расхолаживать их своим невниманием к происходящему, так что регулярно проводила у компьютера часы, чтобы решать какие-то вопросы с нашими уполномоченными, читать присылаемые документы, вместе с Тамарой рассчитывать и обсуждать предлагаемые нам варианты сделок.

Потом эти процессы худо-бедно встали на рельсы и такого пристального внимания от меня уже не требовали. Все необходимые процедуры были пройдены, оставалось просто поставить финальные подписи на документах и дождаться поступления денег на мой счет. Вот как раз это ожидание давалось мне сложнее всего. По привычке каждое утро я все равно садилась за компьютер, но все больше времени проводила в соцсетях. Я поймала себя на том, что не стала меньше интересоваться политикой, чем во времена нашей жизни в России, хотя мне тогда казалось, что интересуюсь я ею вынужденно, а не «по зову души», и, как только покину страну, эта привычка у меня пропадет.

Я начинала каждое утро с того, что читала подробнейшим образом все новостные сайты, довольно эмоционально реагируя на каждую новость. Если писали, как все плохо в стране, я радовалась, что вовремя уехала: новости обещали мор, глад, разруху и террор. Если писали, хорошо, я снова и снова думала о том, не зря ли все это затеяла, сорвала с места семью, поломала нашу устроенную жизнь. Иногда в голову закрадывались предательские мысли. Да, у нас были трудности. Но, возможно, если бы к их преодолению я приложила столько же усилий, сколько к ликвидации всего нами заработанного (что могло принести деньги) и переезду в Америку, то, может, и уезжать было бы не нужно, все бы постепенно наладилось?

Потом направление моих размышлений сменялось на противоположное, и я радовалась, что мы поставили крест на своей прежней жизни, переселились в куда более благополучную страну. Правда, страх того, что я слишком… ммм… – ну, не хочу говорить «старая», пусть будет «слишком взрослая», – чтобы встроиться в эту благополучную страну, постоянно всплывал у меня со дна души. Я смотрела телевизор, стараясь выбирать американские каналы, мы с Катей выезжали погулять – то в Нью-Йорк, то в другие небольшие города вокруг. Мне все нравилось, но я чувствовала себя туристом, ощущение временности своего пребывания в предложенных обстоятельствах меня не покидало. Я много читала о ностальгии, о тоске по родине – наверное, что-то из этой серии я тоже испытывала.

Мне не хватало привычного круга общения, занятости, наполненности каждого дня какими-то делами разной степени важности, ежедневной круговерти личного и делового. То, что меня так тяготило в прошлой жизни – жизнь на разрыв аорты, бесконечные звонки, забитые срочными письмами ящики электронной почты, кончающиеся за полгода еженедельники, общий высокий градус моего существования, – вдруг стало казаться мне вовсе не страшным, не сложным, а привычным, дающим моей энергичной натуре возможность жить полной жизнью.

Я ругала себя за непоследовательность, искала в окружающей меня действительности приметы того, что все сделала правильно. Но внутренние весы продолжали качаться из стороны в сторону, и настроение мое менялось вместе с ними.

Вообще, надо сказать, вся эта русско-американская эпопея как-то сильно повлияла на мой мозг. Я, всегда такая четкая и определенная в решениях, вдруг будто утратила ясность разума и никак не могла найти решение самых простых вопросов. Мало того, я вдруг почувствовала, что вся моя энергия – а я всегда была мотором и терминатором в юбке! – будто делась куда-то. Я стала быстро уставать, много лениться, откладывать любое дело на потом, дотягивая его исполнение до самого последнего момента. Периодически ловила себя на откуда-то взявшейся желчности, нетерпимости, повышенной нервозности.

Каждый день я вставала с мыслью о том, что пора подниматься и что-то делать, устраивать нашу здешнюю жизнь. Но совершенно не было на это сил. Подумав еще и еще над этим, я решила себя простить: в конце концов, не горит. Имею я право отдохнуть немного? Вот придут оставшиеся деньги из России, тогда и будем планы строить по «завоеванию Вселенной».

Я стала завсегдатаем основных соцсетей – «Одноклассников» и «Фейсбука». В «ВКонтакте» я так и не прижилась: это все-таки более молодая аудитория, Руслан, например, общался только там, называя мой выбор «старперским». Постепенно мне открылся новый чудный мир. В нем кипели страсти, велись долгие сражения, были свои авторитеты, военачальники и лидеры, вокруг каждого из которых была целая армия последователей, фанатов и «хейтеров» – ненавистников, недоброжелателей (новое слово, которое я почерпнула в Сети).

Более того, оказалось, что это хейтерство (общая ненависть к кому-то), объединяла людей не меньше и не слабее, чем общие увлечения и симпатии. Первое время мне было как-то диковато, что, в общем-то, это все не живые люди, а ники, псевдонимы, дубли, как у Стругацких, живущие своей собственной жизнью. Странное, несколько иллюзорное войско, как деревянные солдаты Урфина Джюса из «Волшебника Изумрудного города», – сильное, иногда страшное, но пощупать его руками совершенно невозможно.

У меня даже сложился там свой круг общения, которого так не хватало в реальной жизни. Я была подписана на ряд групп, объединяющих русских эмигрантов в США, и на группы авторов, уделяющих много времени российско-украинским отношениям (меня все-таки не оставляла идея разобраться в этом вопросе). Были еще кулинарные группы, группы про здоровый образ жизни, которым я стала интересоваться в Америке. Я стала понимать, откуда берутся интернет-зависимые люди, то, что было мне совершенно непонятно в России. Согласитесь, когда взрослеешь и вырастаешь преимущественно в офлайн-среде, странно, трудно себе представить, что человек легко может подменить настоящую, живую жизнь вымышленной, сетевой, и не чувствовать при этом себя каким-то ущербным.

Катя, насколько я успела заметить, тоже была такой вот – плотно подсевшей на сетевую жизнь. Мы встречались все утром на кухне, завтракали, Руслан убегал на курсы, Сергей уходил в мастерскую, мы с Катей, если не было домашних дел и если не заезжал по каким-нибудь своим делам Виктор, расползались по комнатам и залипали каждая в своем компьютере. Ощущение неправильности всего происходящего иногда накрывало меня, и достаточно сильно. Но что я могла? Отучить себя от компьютера? А чем мне еще заниматься здесь, в американской жизни, где я, как и в Сети, фантомный, ненастоящий персонаж? Так у меня есть хоть какая-то жизнь, общение и активность, пусть и не совсем настоящие. Воспитывать взрослую дочь? Это приведет только к конфликтам.

У Кати с Виктором был трудный период. Начался он, судя по всему, с нашим приездом. Возможно, что-то не так было и раньше – наш приезд просто обострил какие-то давние смутные разногласия между ними. Тут не угадаешь, а лезть в душу дочери и расковыривать и так больную ранку мне совсем не хотелось. Виктор почти никогда не ночевал дома, да и вообще появлялся здесь нечасто. Приезжал раз-два в неделю, разбирал и упаковывал свои вещи, копался по каким-то своим делам в «бейсменте», как тут принято называть цокольный этаж с техническими помещениями, или в спальне, откуда доносились до меня их с Катей разговоры (иногда – на повышенных тонах), потом снова собирался и уезжал. Был с нами суховато вежлив и отстранен. В основном со мной – мужчины мои особенно на глаза ему не показывались.

Катя каждый раз, когда муж приезжал домой, ходила за ним с глуповатой полуулыбкой, заглядывала ему в глаза, как нашкодивший щенок. Пыталась покормить, в чем-то ему помочь, принести-подать. Наблюдая за их общением, я замечала, что Виктора Катина нынешняя суета сильно нервировала. Он не кричал, не хамил. Но раздражение так и било из него в разные стороны. Я слишком плохо знала зятя, чтобы разобраться в тонкостях его реакций, понять, раздражаем его мы, наше присутствие в его доме, или Катя, или мы все вместе. Но он входил в дом «на нервах» и уходил отсюда таким же. Каждый раз после ухода Виктора Катя плакала, улегшись одетой на кровать в своей спальне. Потом засыпала, часа через два спускалась к нам вниз – с чуть опухшим лицом, но уже немного повеселевшая и успокоившаяся.

Это был еще один повод для моих мучительных раздумий, плохо поддающаяся мне загадка, как и размышления по поводу целесообразности нашей американской эмиграции. С одной стороны, я остро ощущала свою вину за превращение дома дочери в коммунальную квартиру. С другой – я не понимала, какой другой выход я могла найти. Просрочь мы полученную визу, не воспользуйся ею – и второго шанса выехать у нас бы не было. Я все понимаю: излюбленное американское «прайвеси», принятое в их обществе обособленное существование разных поколений одной семьи, да и вообще – иная, другая, принятая в американском обществе дистанция даже среди родных друг другу людей. Но ведь форс-мажор же у нас, нет? Не понятно? Или форс-мажор – недостаточное основание для экстренной помощи семье жены?

Катьку вот очень жалко. Она послушная девочка, и всегда такой была, даже маленькой. У меня никогда не было проблем с ее поведением в детстве, в отличие от Руслана. Видимо, и Виктору она была очень послушной женой. Теперь же она существовала в явном конфликте с окружающей действительностью. Пока Виктора не было дома, у нас была совершеннейшая идиллия. Я готовила, Сергей возился в мастерской или стриг газон перед домом. Руслан в первой половине дня был на курсах английского, вечером смотрел русские каналы по телевизору в гостиной, иногда вместе с отцом, или гулял со своими новыми друзьями, которые у него появились благодаря курсам. Иногда Руслан вместе с Катей отправлялся в магазин за продуктами.

Автомобильные права Руслана здесь были недействительны. По словам старожилов, получить здесь новые, американские, не составляло большой проблемы, но Руслан сначала хотел закончить языковые курсы и на более или менее приличном уровне овладеть языком: чувствовал себя неуверенно, боялся, что остановят полицейские, например, а он двух слов не свяжет в ответ или вообще не поймет, чего от него хотят. Катя же вообще машину не водила, да и не было ее у нас – машина была у Виктора, он ее забрал. Поэтому поездки в супермаркет осуществлялись на такси.

Мы старались экономить, поэтому ребята ездили за продуктами в гипермаркет на другом конце Трентона, на выезде из города. Это увеличивало расходы на такси, зато уменьшало затраты на продукты. Поэтому в каждый такой выезд закупка была максимальной. Я составляла список, планировала бюджет и питание на неделю. Катя даже не порывалась принимать в этом участие. Поначалу я советовалась с ней – все-таки она в доме хозяйка, – но после нескольких ее «как хочешь, мамочка» и «как скажешь, мамочка» прекратила эти реверансы.

Время будто повернулось вспять, и если не выглядывать за окно, где маячил совершенно не новосибирский пейзаж, то казалось, что мы вернулись на много лет назад. Сейчас повозимся на кухне, и Кате нужно будет идти к себе в «девичью» и выполнять задание по сольфеджио к завтрашней «музыкалке», а Руслана пора усаживать за домашнюю работу: завтра контрольная по алгебре…

Я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны, это внезапное впадение в прошлое было очень приятным, я чувствовала себя намного моложе, снова переживала ощущение наседки, выпасающей своих цыплят (может, кого-то это чувство тяготит, но я вспоминаю эти годы как одни из самых лучших и светлых в своей жизни). С другой стороны, я чувствовала, что происходящее – неправильно, так не должно быть. Ведь на самом деле дети уже давно выросли. Катя замужем, у Руслана в России осталась практически жена. Желание детей спрятаться за меня, за нас отцом мы должны мягко, но пресекать. Вон у Катерины, кажется, семейная жизнь разваливается.

Вчера я совершенно случайно услышала их с Виктором разговор по «Скайпу». Шла вешать постиранное белье на чердак, проходила по коридору мимо спальни, а дверь была приоткрыта. Нехорошо, конечно, подслушивать, но уж лучше я послушаю, чем буду донимать дочь вопросами «Что происходит?» и «Вы расстаетесь?».

Монитор компьютера был повернут так, что видеть выражение лица или другие подробности изображения Виктора я не могла, зато звук был достаточно громким, чтобы я могла быть полноценным свидетелем супружеской беседы.

– Кать, я не могу так жить. Вот эта вот российская коммуналка посреди Америки совершенно выбивает меня из колеи. Я не буду так жить, не хочу и не буду. Я работать не могу после поездок к вам. Меня эти визиты просто раз-ру-ша-ют! – последнее слово он проговорил по слогам, как припечатал.

– Вить, ну что мне делать? Это же мои мама и папа, брат. Я не могу выгнать их на улицу. У них трудный период в жизни. Кто им поможет, если не я? Ведь если бы у нас с тобой случился трудный период, поверь мне, они были бы первыми, кто пришел бы нам на помощь.

– Я тебе давно говорю, тебе пора к психотерапевту. Ты – типичная жертва манипуляций. Какой такой «трудный период»? Все те трудности, которые есть у них, они организовали себе сами, конкретно – твоя безумная мамаша с энергетикой сбесившегося локомотива. У них в стране что, война, голод, разруха? Нет денег – зачем было затевать этот переезд?

– У них в стране было плохо. Власть совершенно не считается с народом, президент – типичный агрессор. Я вчера смотрела по Эн-би-си передачу…

– Катя, милая, не лезь туда, где ты ничего не понимаешь. Если каждый землянин от недовольства своим президентом будет менять страну обитания, мир будет бесконечно путешествовать, как цыганский табор. Поверь мне, для такой эмиграции, такой поспешной и неподготовленной, должны быть куда более серьезные основания. Россия – не Южный Судан, голод и истребление граждан там отсутствуют, слава богу.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Ромашки в октябре - Галина Гонкур - Читать онлайн любовный роман

Гонкур Галина

Аннотация к роману
«Ромашки в октябре» - Галина Гонкур

1 Страница

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ромашки в октябре - Галина Гонкур - Читать онлайн любовный роман

Гонкур Галина