Шефы тоже плачут

Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Я – треснула его деревянной погремушкой, он – вместо того, чтобы разныться, выплеснул мне в лицо компот. Прошло двадцать с лишним лет, а неприязнь между нами лишь усугубилась. Он называет меня пухляшом, хотя во мне всего пятьдесят килограммов, я же вынуждена обращаться к нему «шеф». Да, шеф! Слушаюсь, шеф. Будет сделано, шеф! Ты ещё поплачешь у меня… шеф. В оформлении обложки использована фотография со стока Shutterstock 745103218 Содержит нецензурную брань.

1 Страница

− Пухляш! Не спи на работе, стейк сам себя не приготовит.

Улыбка двухметрового гада-шефа, склонившегося надо мной и почти ласково треплющего меня за щёку, любому другому могла бы показаться обаятельной. Я же знала − с таким оскалом он сожрёт кого хочешь и даже не подавится. Особенно меня.

Я врала − едва притулилась около стола, как склонила голову и засопела. Кажется, мне даже успело присниться что-то приятное.

− Я вижу. Приготовь заказ, пока клиент не ушёл. Не даст чаевых официанту − работаешь в этом месяце без премии.

Едва он отвернулся, так и не дождавшись моего «да, шеф», показала язык и достала из холодильника мясо. Что ж, если представить на месте куска говядины Орловского, может, будет не так обидно получить выговор на ровном месте.

Орловский − это мой босс. Точнее, шеф-повар ресторанчика «Стяг». А если совсем точнее − Орловский Андрей Николаевич, шеф-повар, босс и самая большая задница на свете. Сколько себя помню, он всегда выводил меня из себя. Даже когда мы жили в разных городах, умудрялся напоминать о себе время от времени. То шуткой, вскользь сказанной во время того, как поздравлял меня по телефону с днём рождения, а то и вовсе букетом из контрацептивов, присланных с курьером.

Не было ни дня, когда я бы не вспоминала о том, что Орловский существует на белом свете. Он просто не давал мне возможности это забыть.

И вот теперь, когда его мать, по совместительству владелица небольшого ресторана на окраине Санкт-Петербурга, пригласила меня работать у неё, наличие Андрея рядом стало совсем уж каждодневным. И он пользовался этим с лихвой.

Но в целом же я была очень благодарна за то, что работаю в «Стяге». Кулинария была моей страстью всегда, Наверное, с тех самых пор, когда мне было три года и я лепила куличики в песочнице, рассаживала в круг кукол и кормила их ими, делая вид, что это торты. Потом я стала читать мамины поваренные книги вместо того, что задавали мне в школе, и не успокоилась, пока не выучила все рецепты наизусть.

Следующим этапом стала выдумка новых кулинарных шедевров или адаптация продуктов из списка к реалиям российской жизни.

И каково же было моё удивление, когда я поступила в кулинарный техникум, и узнала, что Орловского снаряжают учиться не куда-нибудь, а во Францию. И, по удивительному совпадению, именно кулинарному искусству.

− Для медиум вэлла прошло слишком мало времени. И меня зовут Рита! − огрызаюсь я, когда Андрей материализуется за моим плечом и, заглянув через него, воззревается на кусок мяса, который я переворачиваю, чтобы он не подгорел.

− Он дойдёт на тарелке, когда дашь ему отдохнуть перед подачей.

В голосе шефа слышатся какие-то противные нотки, хотя, возможно, мне это только кажется. А его близость нервирует. Не зря наше знакомство два десятка лет назад началось с ударом погремушкой точно в лоб Орловского. Сейчас мне тоже хочется чем-нибудь в него запустить.

Схватив сковородку за ручку, охаю, когда поверх моих пальцев смыкается ладонь Андрея. Он настойчиво пытается снять стейк с огня, я − точно так же настойчиво пытаюсь ему помешать.

− Отпусти, − шепчет он предупредительно мне на ухо.

− Я шеф, и я знаю, что делаю, − передразнивает он меня.

Я делаю какое-то неуловимое даже для самой себя движение, ударяясь затылком о грудную клетку Орловского. И он сдавленно охает и… отпускает ручку. Кусок мяса, взметнувшись в воздух, пролетает пару метров, чудом никого не зацепив по дороге, и плюхается на пол.

Чёрт! Теперь всё переделывать… И не только переделывать.

− Штраф в размере стоимости трёх стейков, − тихо говорит Орловский прежде, чем отправляться готовить Нисуаз. − И только попробуй передержать следующий.

Не передержу. Отработать в минус этот день и задолжать шефу − слишком непозволительная роскошь даже для меня. Я вздыхаю, заново ставя сковороду на огонь. Совсем скоро домой. А завтра − выходной. И только благодаря этим мыслям я чувствую себя более-менее успокоившейся.

Утро врывается в мой сон c головной болью и насморком. Открываю глаза с трудом, а они слезятся − то ли аллергия на что-то, то ли умудрилась простыть прямо посреди июня. На сотовом − три пропущенных от матери Орловского, которую в нерабочее время я зову просто тётей Таней. Интересно, зачем она мне названивала, да ещё и так настойчиво? Может, Андрей рассказал, что вчера я загубила отличный кусок мраморной говядины? Нет, на него это непохоже. Он был занозой в заднице, но не ябедой. Значит, причина совсем не в её заносчивом сыночке.

− Тёть Тань, вы мне звонили? − говорю я в трубку с истинно французским прононсом.

− Оу, − отвечает она без приветствия. − Вопрос отменяется. Ты заболела?

В её голосе − искреннее участие, и связано оно совсем не с тем, что я завтра могу не выйти на работу. Она действительно волнуется за меня.

− Есть немного. К завтрашнему дню приду в норму.

− Хорошо. Но если разболеешься − никаких выходов на работу! Андрей найдёт тебе подмену.

О, да. И сделает это с огромным удовольствием.

− Нет. Я сейчас же буду лечиться всеми возможными и невозможными способами.

Перебросившись парой слов, мы заканчиваем беседу, а я плетусь на кухню, чтобы найти таблетки и закинуться лекарствами, способными убрать это ужасающее состояние.

Я подношу ко рту наполненную до краёв стопку, больше похожую по объёму на маленький стакан. От одного запаха глаза слезятся, а нос сам по себе прочищается. Правда, ненадолго.

Марина настойчиво подталкивает стопку под донышко, и я всё же делаю щедрый, в половину содержимого, глоток. Надо будет убить лучшую подругу. Лучше − дважды! − ещё мелькают в моей голове мысли, когда губы, нёбо и горло опаляет такой нестерпимой остротой, что я чувствую себя огнедышащим драконом. Из глаз помимо воли брызгают слёзы. Маринка смотрит на меня выжидающе, сидящая чуть поодаль Катька − округлив глаза.

Простуда действительно отходит на второй план. Ей просто не остаётся места среди приступа удушающего кашля, который сменяет эффект слезотечения.

− Я… когда-нибудь… убью тебя, Марина, − обещаю, когда ко мне возвращается возможность говорить.

− Нормально вообще! Я тебе тут жизнь спасаю, а ты членовредительством грозишься, − притворно-обидчиво сокрушается подруга.

Насморк действительно исчез. Или мне просто стало всё равно, течёт у меня из носа или нет. По венам разлилось такое приятное тепло, от которого хотелось улыбаться во весь рот. И даже перцовое послевкусие на губах не казалось таким уж противным.

− Запьянела? Этим надо воспользоваться, − решает Маринка, устраиваясь в кресле удобнее. − Рассказывай, как ты со своим шефом. Что у вас?

− А что может быть у нас? Он меня доводит, я не сдаюсь.

− Это пока ты не на моём месте. Была бы на моём, он бы к тебе цеплялся.

− Нечему. Иногда мне кажется, я не выдержу и сяду по статье сто пятой.

− И лишишь генофонд такого мужчины? Какая ты злая.

− У меня есть на то все основания! − Я выставляю указательный палец вверх, давая понять, что готова отстаивать свою позицию относительно Орловского до победного. Но пересказать то, что подруги знают наизусть и без моих повторений, не успеваю − раздаётся звонок в дверь.

− Ты пиццу заказала? − удивлённо спрашивает Катя.

Я пожимаю плечами. Больше гостей я не ждала, ничего с доставкой на дом не заказывала. Значит, кто-то из соседей. Я открываю дверь, не глядя в глазок, и зря. На пороге стоит Орловский собственной персоной.

− Выглядишь ужасно, − говорит он, и мне лишь на мгновение кажется, что в его взгляде мелькает тревога. Привидится же такое.

− Попутным. Мама попросила заехать и привезти тебе это.

Он вручает мне пакет, который я инстинктивно прижимаю к груди. Даже заложенный нос не мешает мне понять по запаху, что Орловский привёз имбирь, лимон и что-то ещё, корицу, что ли?

И на этом вроде бы можно было завершить разговор, но этот засранец стоит и не уходит. Вот только смотрит совсем не на меня. Его взгляд направлен куда-то мне за спину, а на лице при этом появляется довольная ухмылочка. Слышу, как сзади переговариваются девчонки.

− Так. Передача «Навести больного» завершена. Можешь ехать, − говорю я ему и пытаюсь закрыть дверь, что Орловский не даёт сделать, придержав её рукой.

И почему сейчас внутри рождается какое-то странное чувство? Будто у меня пытаются забрать что-то моё, принадлежащее мне с самого детства? Нехорошее такое ощущение, которое надо бы гнать метлой куда подальше.

− Пухляшик, ты почему такая злая? − интересуется Андрей, всё так же заглядывая в квартиру. − И невоспитанная. Пригласила бы в гости.

− Ещё чего! Не хватало в ресторане эпидемию устроить.

− Зря опасаешься. К твоей заразности я привык давным-давно. У меня на неё стойкий иммунитет.

Он вдруг перевёл взгляд на моё лицо и, вскинув брови, наклонился прямо к губам. Дурацкое предположение, что Андрей вот-вот меня поцелует, заставило меня впасть в такой ступор, что я лишь испуганно воззрилась на его рот в каких-то паре сантиметров от моего и забыла, как делать следующий вдох.

− Пухляш… ты что − пила? − поинтересовался он тихо, как будто был моим старшим братом, который поймал меня на месте преступления.

− Немножко, − пискнула я, отступая на шаг. − И вообще! Это не твоё дело.

Я всё же совладала с дверью, захлопывая её перед носом Орловского прежде, чем он успел предпринять попытку ворваться в квартиру, чему бы Катя и Марина были только рады.

− Зачем ты его выставила? − удивилась последняя, когда я вернулась в комнату и водрузила пакет на кофейный столик.

− Затем! Нечего портить мне единственный выходной. Я и так на его морду лица завтра насмотрюсь.

− Он? Ты с кем-то спутала этого… Орловского.

− Не глупи, Рит. То, что он красивый и сексуальный, не заметила бы только слепая.

Я достала из пакета лимоны, упаковку аспирина, несколько энергетических батончиков и большую бутылку домашнего морса. А на самом дне обнаружила сложенный вчетверо листок.

«Выходи на работу быстрее, Пухляш. Мясо будет скучать по полётам, если ты не появишься завтра же :)»

Оригинальный способ поддержать и пожелать здоровья. В стиле Орловского. Я неодобрительно хмыкнула и скомкала послание. Только почему на моих губах помимо воли появилась довольная улыбка?

Наверное, я бы даже успела скиснуть и заскучать, если бы в моей жизни не было Андрея. Это ради него я похудела на двадцать килограммов, когда мне осточертело, что он дразнит меня Пухляшом. И хоть прозвище осталось, как приклеенное, и не было на свете силы, которая бы заставила Орловского передумать и перестать меня так называть, изменения пошли мне на пользу.

В шестнадцать я окончательно расцвела, на меня стали засматриваться парни, с одним из них я даже пробыла в довольно долгих отношениях по меркам подростков, у которых вечный ветер в голове. Целых полгода. Правда, дальше поцелуев и объятий дело не дошло, но зато я поняла, что привлекательна. И что извечные шутки Орловского, который отпускал их в мою сторону по поводу и без, − уже не раздражают и не злят как раньше. И теперь я могу сносить их стойко, а не прячась в своей комнате и не вымачивая в слезах подушку, как то было в тринадцать.

Всё менялось, но одно оставалось константой − в моей жизни был Андрей. Правда, будучи подростком, я и представить не могла, что однажды он станет моим шефом, но даже с этим смирилась довольно быстро.

− Ты помнишь, что завтра ресторан закроется на спецобслуживание? − спрашивает у меня тётя Таня ближе к закрытию «Стяга» в один из летних дней.

Разумеется, я это помню. Вот только присутствовать на мероприятии, на котором мне могут быть и не рады, не планирую. Даже если это…

− Да, помню, у вашего сына день рождения, Татьяна Алексеевна.

− И я надеюсь, ты поможешь приготовить ужин.

Она кивает, и за показной серьёзностью и деловым тоном мне мерещится улыбка. Как будто знает что-то, что неведомо даже мне.

− Почему я? В ресторане же есть другие повара.

− Потому что на тебя я могу положиться. Ты мне практически родная.

− Угу. Вам да. А вот Андрей может быть и не рад этому.

Она проводит по моему лицу рукой в знакомом с детства жесте и отходит, оставляя меня в полном недоумении. Орловский меня… любит? Что за несусветная чушь? Этот тип любит только себя и ещё − подтрунивать надо мной. А больше ничего. И даже если тётя Таня имела ввиду любовь, которая бывает у брата к сестре − я в это не верю. Андрей испытывает ко мне какие угодно чувства, но только не любовь. И убедить меня в обратном практически невозможно.

В зале народу не слишком много, но создают они столько шума, что я раз за разом выглядываю из кухни из чистого любопытства посмотреть, кто приехал на день рождения Орловского. Хрупкую блондинку, будто бы сделанную из фарфора, я замечаю сразу. И с первого же взгляда она мне решительно не нравится. Особенно то, как нарочито смеётся, как кладёт руку на колено сидящего рядом с ней Андрея. А он вместо того, чтобы встать и отойти, очень даже флиртует с ней в ответ. Хотя, встать и отойти он должен только в моих фантазиях, обычно Орловский всегда не прочь вот так поулыбаться всяким блондинкам, брюнеткам и рыжим.

− Вер, а кто это там рядом с Андреем Николаевичем? − как можно более равнодушно спрашиваю у су-шефа и по совместительству «справочного бюро» всего ресторана.

Вера знает всё и обо всех за редким исключением, но не треплется на каждом углу, не сплетничает и не обсуждает чужую жизнь, просто знает и всё. Выглянув из-за двери в кухню, хмурится некоторое время, а потом выдаёт, повернувшись ко мне:

Следующий вопрос так и застывает на моих губах, когда я перевариваю то, что мне рассказала Вера. У Орловского есть девушка, а я узнаю это вот так, вскользь? Застав его практически на месте преступления с оружием в руках?

− Нет. Пару месяцев назад познакомились в самолёте.

В этот раз чувство, что кто-то не только покусился на «моё», но ещё и успел это самое «моё» у меня забрать, особенно острое, почти невыносимое. Нет, подумать только! У Орловского есть девушка, а я об этом ни сном, ни духом. И никто меня даже уведомлять об этом не собирался.

Срывая злость на ни в чём не повинном томате, я яростно кромсаю его на части, пока он не становится похож на пюре. Сальса из свежих овощей превращается в разноцветное месиво. И я чувствую удовлетворение, раскладывая её по салатникам.

Горячим занимается Вера, что даёт мне возможность немного остыть, выйдя из ресторана в заднюю дверь. И снова там меня ждёт сюрприз − Орловский собственной персоной. Один. Стоит боком ко мне, курит, зажав сигарету в зубах и засунув руки в карманы джинсов. Пока я размышляю, ретироваться мне по-тихому или просто развернуться и уйти − Андрей ведь всё равно не заметит − Орловский цедит, перекатив сигарету в уголок рта:

− Пухляш, сегодня твои кулинарные способности выше всяких похвал. Вот та каша из овощей… я не совсем понял, почему её было не перелить в стаканы?

Он поворачивается, и в глазах его замечаю улыбку. Или насмешку? Сейчас, когда мой мозг затуманен слишком долгим пребыванием в жарком помещении кухни, я не сразу могу разобрать, чего во взгляде Орловского больше.

− Я подумала, что твоей цапле будет удобнее клевать её с тарелки.

Сама не знаю, какой чёрт тянет меня за язык в этот момент. Охарактеризовать девушку шефа, да ещё и таким эпитетом − не лучшая идея. А уж показать, что её наличие меня задело − это просто «эпик фэйл».^²

Вместо того, чтобы послать меня ко всем чертям, Орловский запрокидывает голову, и из его груди вырывается громкий смех. Я некоторое время наблюдаю сначала за тем, как выпадает из его рта сигарета, потом − за смеющимся Андреем. Помимо воли губы мои тоже растягиваются, и сдерживать это выше моих сил.

− Ладно, Пухляш. На сегодня тебе задание такое, − отсмеявшись, возвращается к разговору Орловский. − Сейчас переодеваешься и я тебя приглашаю принять участие в праздновании. Идёт?

− С чего бы вдруг? Я из твоих гостей только тётю Таню знаю.

− Ну пообщаешься с ней, познакомишься с остальными. С цаплей вон.

В его глазах теперь точно насмешка − её уже не спутать ни с какими улыбками и прочими приступами веселья. Наверняка ожидает, что я откажусь и сбегу куда подальше. Например, домой. И это было бы весьма мудрое решение, но вместо него я киваю и говорю, как ни в чём не бывало:

− Жду и надеюсь, Пухляш, − доносится мне в спину.

В такие моменты мне начинает казаться, что я вернулась в свои тринадцать. И мне приходится очень стараться, чтобы прогнать это дерьмовое ощущение.

Переговариваясь с тётей Таней под бокал вина и вполне сносное каре ягнёнка, приготовленное Верой, я раз за разом возвращаюсь взглядом к сидящей неподалёку парочке. Цапля, которую зовут ожидаемо вычурно Миленой, ластится к Орловскому, а тот, не обращая внимания на то, что не один, поглаживает её по колену, и с каждой минутой его рука поднимается всё выше, задирая край и без того короткой юбки.

На меня внимания он не обращает, но это привычно.

− Лапуль… ты чего, уснула? − слышу голос тёти Тани и вздрагиваю, переводя на неё взгляд.

− А! Так что тебе по цвету кажется? Если перекрасим стены в белое и синее?

− Будет хорошо. Только ресторан тогда закрывать придётся же.

− Ну, да. Я же тебе сказала, на неделю, не больше. Ты вообще меня слушала?

Конечно, я её слушала, но явно не слышала. Почему-то вид того, как Орловский весь погружён в свою цаплю, нервирует меня настолько, что все мои слуховые способности как ветром сдувает.

− Пухляшик, скажи мне, как ты относишься к карри? − внезапно спрашивает у меня Андрей, чем вводит в состояние ступора.

− Да. Мы тут с Миленой спорим, что настоящее индийское карри нужно подавать в таком виде, в котором его подают в Индии − очень острым. А ты что об этом думаешь?

− Ты имеешь ввиду обычным людям в ресторане?

− Вот! Это я тебе и говорила, − вступает в беседу Милена, смерив меня холодным взглядом серых глаз.

− Кто не любит − просто не будет заказывать. Я вот люблю остренькое.

Его взгляд останавливается на моих губах, и я чувствую, как в лицо ударяет краска. Что за намёки в присутствии матери и девушки? Или мне снова мерещится то, чего на самом деле нет?

− Тогда в меню надо написать десять восклицательных знаков рядом с ним. Чтобы заказывали только самые отчаянные.

− Ты думаешь, острое любят только самые отчаянные? − вскидывает бровь Орловский. − Значит, я очень отчаянный.

Подмигнув мне, он снова возвращает всё своё внимание цапле, а я чувствую себя обделённой. Что это вообще было сейчас? Попытка втянуть меня в разговор? Разрешить какой-то странный спор? Показать что-то ещё, что мне даже не объять своими мозгами?

Пока Милена, подпустив в голос капризных ноток, интересуется скоро ли будет торт, и явственно намекает на то, чем бы хотела заняться вместо того, чтобы оставаться здесь с гостями, в моей голове зреет дурацкий план. Но чем больше он обретает оформившиеся черты, тем больше я нахожу его гениальным.

Извинившись, я снова возвращаюсь на кухню. Если шеф любит поострее − он это получит.

В холодильнике как раз лежит заготовленное на завтра песочное тесто. Сделать к нему начинку из ревеня − дело десяти минут. И − мой секретный ингредиент на этот прекрасный вечер − перец халапеньо. Его не экономлю − бросаю сразу два. А подумав, добавляю третий. И много-много корицы.

Отправляя пирог в духовку на пятнадцать минут, понимаю, что выходка попахивает чем-то настолько детским, что мне наверняка станет стыдно сразу после того, как Орловский отведает угощение. Впрочем, в тот момент я даже не подозреваю, чем всё это закончится на самом деле.

− Дай угадаю, − произносит Андрей с улыбкой Чеширского кота на красиво очерченных губах. − Цианид?

Он подносит к лицу пирог, густо украшенный сливками, и вдыхает аромат.

− Нет. Пирог с ревенём, помнишь, такой готовила твоя бабушка? Ну, не совсем такой, её пирог уже не повторить. Но всё равно − с днём рождения!

Орловский смотрит на меня с недобрым прищуром в карих глазах. Неужели почувствовал аромат халапеньо? Он может, он же шеф… И не успеваю я придумать что-нибудь, чтобы он уже попробовал этот чёртов пирог, Андрей подносит его ко рту и откусывает едва ли не треть от поднесённого куска. Сначала жуёт молча, а потом… Потом случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.

А я стою, как вкопанная и смотрю на Орловского, чувствуя, как моё тело парализует ужас. Всё это время Андрей не сводит взгляда с моего лица. И пытается схватить хоть глоток кислорода ртом.

Но там всё не настолько остро! Не настолько, чтобы от одного кусочка он едва не задохнулся.

− Господи, скорую! − кричит кто-то рядом со мной. − Скорую, срочно!

Орловский оседает на диван, продолжает свои попытки сделать вдох. Меня отталкивают в сторону, суетятся вокруг Андрея.

− Что ты положила в пирог? − кричит мне в ухо цапля. А может, это вовсе не она. Всё равно… Главное ответить, ведь это сможет хоть немного помочь Орловскому?

Я не знаю, как, но меня допускают посидеть в больничном коридоре. На самом крайнем стуле, где-то в сторонке от остальных, отправившихся вместе с Орловским сюда, в эти мрачные казённые стены. И я сижу, глядя на носки своих кед, почти не поднимая головы.

Мне ужасно стыдно. Так стыдно, как не было даже тогда, когда я творила свои шалости. Например, выкрашивала лаком для ногтей шевелюру Андрея. Тогда мне было десять, сейчас в два с лишним раза больше, и шутки у меня теперь такие, что едва не довели Орловского до смерти.

− Ты как? − интересуется тётя Таня, подсаживаясь ко мне.

− Хочется сдохнуть. Особенно от вашего вопроса.

− Глупости. Ты же не знала, что у Андрея аллергия именно на этот вид перца.

− Не знала. Правда, не знала. Но если бы не дурацкое желание над ним подшутить…

− Ну, ваши отношения всегда были такими… чему тут удивляться?

И ведь не поспоришь. Даже отрицать, что у меня и Андрея в принципе были отношения − глупо. Какие-то больные и болезненные, но ведь были. С той самой секунды, когда я зарядила ему игрушкой в лоб.

− Как он? − Я всё же отрываюсь от созерцания своей обуви и перевожу взгляд на тётю Таню, по пути цепляя глазами цаплю. Она смотрит на меня презрительно, и я её понимаю. Будь я на месте Милены, последний человек, которого я бы хотела здесь видеть − тот, который едва не отправил в морг её парня.

− Нормально. Приступ сняли, но теперь − никакого халапеньо!

Тётя Таня устало улыбается, я тоже предпринимаю попытку ответить ей взаимностью. Но получается как-то хреново.

− Зато знаю я. Попробует прибить меня штативом для капельницы и будет прав.

Очень хочется запротестовать. Но сейчас, когда меня гложет непереносимое чувство вины, я даже не пытаюсь этого сделать.

Орловский лежит на больничной кровати, и от одного только этого осознания хочется совершенно трусливо развернуться и сбежать. Но я просто подхожу и встаю в полуметре от него. Кажется, он спит, что даёт мне возможность стоять и смотреть на него, отмечая какие-то вещи, которые раньше казались совсем неважными. Как он хмурится во сне, например. Точно так же, как в детстве, когда ему было семь, а мне шесть, и он пытался меня «строить». Как же давно это было! Кажется, в какой-то другой жизни, где были совсем другие Андрей и Рита.

− Пухляш, ты во мне дыру проделаешь, − жалуется он, не размыкая глаз, чем заставляет меня инстинктивно отступить на шаг. − И я совсем не о щедрой порции халапеньо в моём желудке.

Что − я? Вот что мне ему сказать? Не виноватая я, эта идея сама пришла? Или может: прости меня, я больше не буду?

− Да? − уточняет он, приоткрывая глаза и вперившись в меня взглядом.

− Мне очень жаль, что всё так вышло, − говорю то, что крутится на языке с того момента, как Орловский стал задыхаться на глазах у изумлённой публики. − И ты мог бы предупредить, что у тебя аллергия на халапеньо!

− Да-а? Как бы это выглядело, по-твоему? О! Какой чудесные пирог с ревенем! Только я его есть не буду, у меня аллергия на один из его компонентов, а именно − на перец?

Я поджимаю губы, не зная, что ещё добавить. В принципе, всё, чего бы ни пожелал мне сказать сегодня Орловский, я заслужила на все сто. Но и продолжать оправдываться не хочется. Я виновата и знаю это. И он тем более знает, что я это знаю.

− Потому что в курсе того, как ты станешь изводиться.

Его слова − словно удар под дых. Потому что совершенно не соответствуют моим праведным желаниям оправдаться. Орловский словно знает обо мне что-то, что доступно только ему. Например, как я стану корить себя, на чём свет стоит, когда останусь одна. И хочет избавить меня от этого. Несмотря на то, что я его едва не убила. Пожалуй, это самое суровое наказание для меня.

− Андрей… − тяну я, и в моём голосе слышатся те нотки, которые кажутся несвойственными мне от слова «совсем».

Боже, нет. Мне совсем нельзя задавать ему этот вопрос. Там, в коридоре, его девушка, которая подходит Орловскому на все сто. Красивая, изящная, умная… впрочем, в последнем я сильно сомневаюсь. А я стою тут, рядом с парнем, которого знаю с самого детства, и задаю ему наиглупейший вопрос.

Он впервые за очень долгое время называет меня по имени, и это совершенно запрещённый приём. За такое Орловского в принципе стоит приговорить к пожизненному сроку. Потому что это сбивает мою вселенную с привычной оси.

− Но ты всё равно задалась вопросом: «почему всё так?»

− Значит, привычное перестало тебя удовлетворять.

− И сейчас у меня новый вопрос. С чего ты вдруг решил поднять эту тему?

Он делает вид, что крепко размышляет, а я уже знаю, что ничего хорошего не услышу. И точно − стоит только Орловскому «что-то решить», как он переводит на меня взгляд и произносит:

− Меня всё полностью устраивает, если только ты прекратишь меня травить перцем халапеньо.

Это настолько ожидаемо и одновременно неожиданно, что мне хочется истерически рассмеяться. Сама не пойму, почему вдруг начала ждать от Андрея какого-то иного ответа. Особенно сейчас − когда он лежит на больничной койке, где очутился исключительно благодаря моим стараниям.

Я вскидываю руки вверх, будто хочу сдаться, и Орловский смотрит на меня с непониманием в тёмных глазах.

− Больше никакого перца − это раз. И два − нас обоих всё полностью устраивает.

Почти добежав до двери в палату, я слышу окрик Андрея:

Впрочем, когда оказываюсь в коридоре, мне удаётся убедить себя в том, что услышанное мне привиделось.

Он был прав. Прав на все сто. Я действительно начала изводиться сразу, едва оказалась в мнимой безопасности своей съёмной квартиры. Даже набрала номер матери, с которой мы общались не очень часто и довольно холодно, с чем я тоже свыклась давным-давно. В общем, делала что угодно, лишь бы не думать о том, что сказали мне тётя Таня и сам Орловский.

И мысли об этом всё равно неизменно возвращались вновь. Ладно мать Андрея, которая считала, что её сын меня по-братски любит. С этим я даже могла бы согласиться, сделав поправку на то, что эта любовь в некотором роде извращённая. Но Орловский…

То, что он сказал, заставило меня осмысливать произнесённые слова раз за разом. Да, я сама вывела его на разговор своим вопросом, но разве я не имела на это права? Невозможно было и дальше сосуществовать спокойно в отношениях, которые установились между мной и Андреем. О чём я ему и намекнула. И получила в ответ разбор полётов. Который, разумеется, мне совсем не понравился. Узнать о себе то, что совершенно спокойно озвучил Орловский, было как-то странно. Я действительно переживала относительно него так, что это начинало меня нервировать. А от осознания, что Андрей прекрасно понимает, в каком состоянии я буду пребывать после того, как попыталась его отправить на тот свет, и вовсе хочется стреляться.

Следующие пару дней, когда Орловский остаётся дома на больничном и не выходит на работу, дарят мне одновременно шанс отдохнуть от него и желание, чтобы всё вернулось на круги своя. Ведь мне гораздо привычнее существовать в том, что окружало меня с момента, когда я впервые увидела Андрея. И сейчас, когда я лишена его обычного отношения ко мне, становится как-то не по себе.

Но вот он заходит в двери кухни, где я корплю над очередным шедевром кулинарного искусства, и в груди моей ослабляется узел, который появился там с празднования его дня рождения.

Он облачён в униформу шеф-повара, которая удивительно ему идёт, как будто он был создан для того, чтобы повелевать на кухне, и я невольно любуюсь им пару секунд прежде чем вернуть всё своё внимание гратену и медальонам.

− Пухляш, а ты прямо делаешь успехи, − беззлобно поддевает он меня, проходя мимо. − Сегодня после рабочего дня зайди ко мне. Есть серьёзный разговор.

У меня хватает сил только на то, чтобы кивнуть. И начать предполагать, что же такого Орловский решил мне сказать, что это требует отдельного вызова в его кабинет. Собирается уволить? Вполне возможно. Я бы даже не удивилась подобному развитию событий. Или повысит до су-шефа? А вот это уже менее вероятно. Да и не хочу я подобной ответственности.

− Угу, − бурчу я что-то нечленораздельное, когда Орловский уже переключил всё внимание на беседу с Верой. Дожить бы теперь до конца рабочего дня.

Видимо, я провинилась как-то особенно сильно, раз в кабинете Андрея меня ждут не только он, но ещё и тётя Таня. Она устроилась на небольшом диванчике, что-то рассматривая в сотовом. На моё появление реагирует лишь лёгкой улыбкой, что одновременно успокаивает меня и заставляет нервничать ещё сильнее. Сам шеф в кресле возле его рабочего стола. Сидит, как ни в чём не бывало, положив руки перед собой, и смотрит на меня чуть прищурившись.

А я не знаю, куда себя девать, когда оказываюсь наедине с ним и его мамой. Если они решили наказать меня за то, что я сотворила, то у них уже это получилось.

− Что-то не так? − осторожно уточняю я, когда пауза слишком затягивается.

− Да. Только почему ты решила, что причиной этому какие-то проблемы?

− Наверное, потому что я их регулярно создаю.

− Глупости, − это уже вступает в беседу тётя Таня. − Что за привычка считать себя в чём-то виноватой?

Я рефлекторно пожимаю плечами, Орловский повторяет мой жест, при этом на губах его мелькает странная улыбочка.

− У меня другой вопрос, − произносит Андрей. − Чего ты там встала на пороге как вкопанная? Садись, − он делает приглашающий жест, чтобы я заняла место напротив него.

Можно подумать, так вести переговоры мне будет гораздо спокойнее.

− Что ты знаешь о проекте «Законы вкуса»? − спрашивает у меня тётя Таня, когда я устраиваюсь за столом Орловского. − Наверняка смотрела хоть пару серий.

Смотрела пару серий? Да она, должно быть, шутит! Эту передачу я затёрла до дыр, беспрестанно гоняя её на сотовом по кругу. Для меня было настоящим удовольствием погружаться в ту атмосферу, которая охватывала меня всю, стоило мне только включить «Законы вкуса» и начать проникаться тем, что я видела на экране.

− Об этом шедевре я знаю всё, − старательно скрывая восторг в голосе, отвечаю, не понимая, к чему клонит тётя Таня. − А что?

− А то, что есть предложение поучаствовать в третьем сезоне, − совершенно спокойно произносит Орловский.

Теперь наверняка шутит он. Нельзя же быть таким непробиваемым, если ему действительно выпал шанс стать частью такого проекта?

− Так… − говорю, не зная, что ещё присовокупить к сказанному. Хотя, конечно, наверное, это выглядит со стороны глупо. Но на большее меня просто не хватает.

− Так? − с лёгкой улыбкой на губах уточняет тётя Таня. − Это всё, что ты думаешь по этому поводу?

− Я очень рада! Правда, очень! А кому предложили поучаствовать?

В голове возникает нелепая идея, что меня не просто так позвали сюда, и я буду как-то связана с участием в «Законах вкуса». Ну, там, мои рецепты, которые я собирала последние десять лет, попадут на стол к экспертам в виде готовых блюд. Но то, что произносит дальше Орловский, превосходит самые смелые мои ожидания.

− Пока мне. Но я же не могу это делать в одиночку.

− Пухляш, хватит «такать»… Соображай быстрее.

− Андрей, ты бы изъяснялся точнее, − качает головой тётя Таня. − Будь я на месте Риты, я бы отправила тебя куда подальше.

− Нет-нет! Я никуда никого не собираюсь отправлять, − вмешиваюсь я, но верить в то, что себе успела нафантазировать, не тороплюсь. Да и если сейчас Орловский скажет мне, что он берёт меня в свою команду, я наверное, сочту это за шутку. Хотя, на календаре совсем не первое апреля, да и вряд ли бы он решился потешаться надо мной в присутствии своей матери.

− Хорошо. Я рад. − Он берёт паузу, принимает обманчиво-серьёзный вид, смотрит на меня внимательно, будто видит впервые за долгое время. И выдаёт вердикт: − Пухляш, ты станешь моей напарницей в этом проекте?

До этого момента я даже не представляла, что фраза «моё сердце перестало биться от восторга» может быть настолько применима ко мне в буквальном смысле этих слов. Замерев как статуя, я смотрела на шефа, а он − смотрел на меня. И выражение его лица менялось почти ежесекундно.

− Почему я? − ляпнула первое, что пришло в голову после того, как я вышла из ступора. И тут же мысленно обругала себя всеми возможными словами.

− С Верой мы не сработаемся. И она готовит не так, как ты. Кажется, дай ей технологическую карту с поправками, у неё случится сердечный приступ. А в твоих блюдах всегда есть душа. Особенно в пирогах с ревенём.

Орловский улыбается, и я не выдерживаю − нервно смеюсь следом. В этот момент между нами происходит что-то настолько интимное, чего не случалось никогда за долгие годы знакомства. Он хочет видеть меня частью команды. Команды, состоящей из него и меня. Единым с ним целым.

− Я буду очень стараться, правда. Обещаю, − выдыхаю, едва слыша саму себя − настолько громко стучит в висках моё сердце.

Сейчас все наши предыдущие отношения будто забыты и перешли на совсем иной уровень. И хоть Орловский наверняка не оставит попыток задевать меня снова и снова, ради участия в передаче можно и потерпеть.

− Ну и отлично! Пухляш, я очень рад, что ты согласна.

Он улыбается ещё шире своей чертовски привлекательной белозубой улыбкой, и я впервые согласна с подругами, что Орловский несомненно хорош собой.

− Хорошо. Я тоже очень рада, что согласна. Держи меня в курсе, идёт?

− Идёт. А теперь за работу. Пока не начались съёмки, стейки…

Как оказалось, у этой прекрасной новости было второе дно. Не настолько прекрасное, но всё же терпимое. Орловского позвали участвовать в «Законах вкуса» не просто за красивые глаза, а потому что отец Милены был каким-то образом связан с этой передачей. Они и разговорились с цаплей в том самолёте на тему, связанную с ресторанным бизнесом, после чего очень скоро начали встречаться.

Это мне выложила Вера через пару дней после того, как Орловский озвучил своё предложение. Она же разузнала, что Милена будет принимать участие в «Законах» тоже, только в компании со своей матерью. Что ж… Значит, мне просто повезло, что у неё уже было, с кем участвовать. Я могла побиться о заклад, в любом другом случае мне бы даже близко не светило место рядом с Андреем.

− Ну, с другой стороны, тебе-то что? − пожала плечами Вера, когда я озвучила ей очевидное. − Раз тебе так повезло, надо это ценить и радоваться.

− Да я радуюсь, − чувствуя, как стремительно угасают все яркие эмоции, которыми буквально жила последние два дня, буркнула я в ответ. − Ты права, наверное. Харчами перебирать мне точно не стоит.

− Да глупости всё это. Может, шеф не сразу это поймёт, но ты − идеальный для него напарник в этом проекте. С Миленой ему не светит главный приз.

Я очень сомневалась в том, в чём Вера была уверена, но спорить с ней не стала. Свой главный приз − участие − я уже получила. А о каком-то там выигрыше, даже если по моим меркам он баснословный, думала в последнюю очередь.

Ещё через пару дней Орловский, который перестал выдавать в мою сторону свои обычные комментарии, вызвал меня на совещание. В его кабинете, где мы оказались одни, царил полумрак, а в приоткрытое окно то и дело залетал тёплый летний ветерок. И это было бы даже романтичным, если бы Андрей сходу не взял делового быка за рога.

− Итак, будем обсуждать наше участие в шоу, − постановил он, указывая на диванчик, где я и устроилась секундой позже. − Первое… не проси меня, переставать называть тебя Пухляшом я не стану.

Зря, кстати, не думала. Потом начнутся истории с экрана устами Орловского, как я когда-то весила столько, что не помещалась ни в одни приличные штаны. Хотя, я предупреждена, значит, вооружена. У меня тоже есть чем порадовать телезрителей.

− Мда? Ну вообще я был готов пойти на компромисс. Но раз тебе нравится это прозвище…

− Нравится-нравится, − соврала я. − Что там дальше?

Наличие рядом Орловского и замкнутое пространство, в котором мы с ним находились, Почему-то в этот момент меня нервировало. И хотя я успела убедить себя, что в отличие от Милены мне досталась лучшая ипостась Андрея, сейчас я представляла себе их с цаплей вместе и ревновала.

− А дальше ничего сложного. Съёмки будут проходить в моём доме в Ольгино. Ты же не станешь возражать?

− Конечно, нет. Не позовём же мы участников и съёмочную бригаду в мою квартиру.

Он взял ручку со стола и постучал ею по раскрытой ладони. Всё это время смотрел на меня безотрывно, заставляя нервничать ещё больше и ёрзать на месте. И у меня так и не исчезло ощущение, что сейчас Орловский скажет что-то вроде:

Но он лишь протянул мне ручку, пододвинул лист бумаги и отдал короткое указание:

− У тебя десять минут, чтобы составить меню на первый вечер в нашем ресторане.

− Коромысле. Что непонятного в том, что я сказал?

− Пухляш, эх… и чего я тебя во время рабочего дня не попросил это сделать?

Он сделал глубокий вдох и пояснил терпеливо, словно маленькому неразумному ребёнку:

− Я уже составил меню. Тоже за десять минут. Накидал всё, что считаю правильным подать, чтобы произвести первое впечатление. Как известно − второй раз его не произведёшь.

− И теперь хочешь сравнить свои супер-способности супер-шефа с тем, что готовила бы я, если бы одна утверждала меню?

Пожав плечами, как бы говоря, что я так или иначе считаю эту затею сомнительной, я попыталась сосредоточиться на блюдах. Орловский молча наблюдал за мной, чем окончательно сбивал меня с толку. Я кожей чувствовала его взгляд, и это мне уверенности не прибавляло. Но была обязана всё своё внимание уделить меню, иначе профессионал из меня был мягко говоря так себе.

Проект «Законы вкуса»^³ был разделён на два этапа. В первом нас ожидало посещение домашних ресторанов, во втором − выполнение различных заданий, связанных с готовкой. И нам с Орловским было нужно продумать меню, которое мы представим в нашем ресторане, оборудованном в его доме в пригороде. Оборудовать его мы, разумеется, тоже должны были сами.

− Вот, − протянула я ему листок, на котором быстро «набросала» три блюда. Закуску, горячее и десерт.

− Пухляш, я вижу, что ты недовольна. Но это же не значит, что мы сейчас его утвердим.

− А, ты просто хотел провести со мной время этим вечером? И тебе нужен был предлог? − зачем-то спрашиваю я.

Андрей отрывается от изучения моего меню, смотрит исподлобья. Ни улыбки, которая бы дала понять, что он оценил шутку, ни капли веселья в принципе. Как будто действительно ему нужно было придумать повод, чтобы побыть со мной наедине.

− Пухляш, порой ты меня просто поражаешь. До глубины души, − наконец выдаёт он вердикт. И не успеваю я вставить какую-нибудь ремарку, добавляет: − Твоё меню идеально.

− Оно идеально. Без шуток. Сочетание вкусов смелое, но может «выстрелить». Правда, я бы заменил инжир в десерте чем-то менее сладким.

− Тогда надо будет добавить текстуры блюду. Но вообще я думала, его вкус уравновесит лайм.

Звучит, по правде говоря, довольно… интимно. От голоса, которым Орловский произносит эту фразу, по телу моему табунами бегут мурашки. И я бы даже согласилась сразу, если бы готовка сладкого не была моим слабым местом.

Андрей соглашается так быстро и вообще без раздумий, что я снова начинаю подозревать неладное. Или он действительно считает меня той, с кем он сможет получить главный приз проекта. Или же… Или другие предположения мне всё так же не нравятся.

− Ладно. Давай тогда назначим время и попробуем все наши блюда. Устроим такой мини-банкет.

− Отличная идея. Кстати, я говорил, что начало съёмок через неделю?

− Есть такое дело. Но мы справимся, да, Пухляш?

Я поднялась на ноги, давая понять, что совещание закончено. На деле же чувствовала, что и дальше находиться рядом с настолько другим Орловским мне больше не по силам. Может для Андрея и было нормальным сначала подтрунивать надо мной годами, потом вдруг стать таким, а следом снова вернуть привычный нам формат отношений, но у меня это забирало слишком много эмоций.

− Ладно. Я пойду. Как только будешь готов стряпать вместе, говори.

Я почти вышла из кабинета Орловского, когда услышала короткое «спасибо». Таким тоном и вкладывая в него столько искренности, Андрей не произносил это слово ни разу. В мою сторону, разумеется.

Ещё через три дня Орловский сообщил мне, что нас с ним ждёт участие в вечеринке, которую организует Милена в одном из особняков, принадлежащих её семье. Прямо в центре Питера, практически в исторической его части, где дома стоили дороже, чем резиденция Президента в Кремле.

− Там будете не только вы с шефом, − шёпотом заверила меня Вера во время обеденного перерыва в ресторане. − Ещё приедет пара участников, так что думаю, не лишним будет с ними познакомиться.

− Иногда мне кажется, что всё это шоу − чётко спланированная акция. И взяли меня туда только потому, что им не хватало какого-то элемента, − буркнула я, вяло ковыряясь в тарелке с припущенным шпинатом и совсем не подходящими к нему сосисками.

− По первому пункту согласна, − кивнула Вера. − Создателям таких проектов неинтересно участие каких-нибудь серых масс. И я не про тебя! − добавила она, заметив мой взгляд. − Ты отлично готовишь, плюс у вас такая история интересная с шефом.

− Есть и не спорь. А что касается второго пункта…

Она задумалась, перемешивая в тарелке еду, пока та не стала похожа по консистенции на детское пюре.

− А что касается второго пункта, тебе нужно немного больше уверенности в своих силах. Босс не стал бы брать тебя в команду, если бы не твой потенциал.

− Угу. Только теперь что-то радость от участия уже не такая лучезарная.

− И зря. Я бы многое отдала, чтобы побыть частью «Законов вкуса».

− Так давай я уговорю Орловского взять тебя вместо меня.

− Знаешь, что, Рита… Иногда тебя слушаю и диву даюсь.

− Потому что это − твой реальный шанс в жизни. Даже если тебе его подсунули нарочно, даже если всё спланировано − играй ты в свою игру, и будет тебе счастье.

− Легко сказать. Особенно когда у руля такие экземпляры как Милена.

− Да. У руля они, но участвует в проекте Андрей Николаевич − с тобой.

− Вот именно. Так что соберись. Сходи на вечеринку. Разузнай о конкурентах. И иди на это шоу вооружённая до зубов.

Я хмуро взглянула на су-шефа, навалила шпинат на остывшую сосиску и потыкала вилкой в получившуюся горку. Наверное, она права. И мне стоит прислушаться к советам Веры, потому что играют они исключительно на моей стороне. Вот только как быть с теми чувствами, которые рождаются внутри?

Впрочем, что об этом думать сейчас, когда впереди у меня несколько дней на то, чтобы смириться с неизбежным?

Дом Милены и вправду похож на дворец. Хоть с виду и обманчиво-скромный, но каждый элемент лепнины на фасаде буквально кричит: «Я стою больше, чем твоя зарплата за три месяца!». Если организаторы шоу будут обращать внимание в первую очередь на внешний вид ресторана, боюсь, мы с Орловским проиграли несколько позиций ещё на старте.

− Пухляш, ты чего встала? Пойдём? − мягко говорит мне Андрей, который привёз меня на вечеринку, идти на которую нет никакого желания. Но он заверяет, что так нужно. Ни ему, ни мне − нашему будущему. Как будто и вправду есть у нас какое-то общее будущее. Хотя, я понимаю, что имеет ввиду Орловский, и ценю его доверие в мою сторону.

− Пойдём, − вздыхаю я, прогоняя ненужные теперь мысли.

Во-первых, я не любила подобные сборища от слова «совсем». В первую очередь потому, что мне всегда было довольно тяжело влиться в чужую компанию. Во-вторых, данное конкретное сборище я не любила заранее, ибо его хозяйкой станет выступать Милена. А её парень, как вы помните, − Андрей.

− Что-то не так? − спрашивает он, когда я тащусь ко входу во «дворец», едва переставляя ноги. Мысленно ругаю себя за то, что оделась довольно скромно, но изменить в этом уже ничего не могу.

− Всё так, − вру я, и секундой позднее Орловский распахивает передо мной двери особняка.

Меня сразу окутывают запахи, исходящие от множества вайпов, а так же аромат какого-то грейпфрутового алкоголя. Здесь уже веселятся, несмотря на то, что вечеринка началась пару минут назад. Кто-то танцует, кто-то сидит возле стойки, которой бы позавидовали даже самые крутые бары Питера.

− Пухлик, располагайся, я сейчас, − перекрикивая музыку, сообщает мне Андрей, отходя к Милене, которая холодно и надменно кивает мне, и тут же теряет всяческий интерес.

И я остаюсь одна. В окружении ароматного пара, незнакомых людей и какого-то сшибающего с ног ощущения, что меня бросили на растерзание толпе.

Толпа, по правде говоря, совсем не обращает на меня никакого внимания, что даёт мне возможность перевести дыхание. Я добредаю до свободного стула возле барной стойки, взбираюсь на него и делаю бармену – да-да, здесь есть даже бармен! − заказ:

Пока он готовит мой коктейль, успеваю оглядеться и составить более подробное представление о происходящем. Тот эпитет, которым обозвал Орловский вечеринку, на мой взгляд, совсем не подходит этому собранию. Андрей сказал, что у Милены будут в основном участники, которые любят «Законы вкуса», я же вижу, что как раз вкуса у собравшихся нет напрочь. Чего стоит одна только девица с зелёными волосами, дёргающаяся в рваном ритме под вполне себе плавную композицию.

Рядом со мной оказывается парень, который протягивает мне руку с улыбкой на лице. И от того, насколько она открытая и действительно дружелюбная, мне тоже хочется улыбаться.

− Рита, − отвечаю на знакомство, слегка сжав его пальцы ладонью.

− Ты случайно не подруга Орловского? − задаёт новый знакомый неожиданный вопрос.

А впрочем, почему неожиданный? Просто видел, как мы с Андреем зашли вдвоём в дом − и только.

− Она, − киваю я, хотя, определение «подруга Орловского» мне решительно не нравится. У него вон уже есть… подруга. Которую он как раз прижимает к себе и шепчет ей что-то на ухо. А она смеётся в ответ, запрокинув голову.

Бармен наконец ставит передо мной коктейль, и я отпиваю сразу добрую половину. Пожалуй, информации на сегодняшний вечер уже с перебором.

− Да всем. Он тебя Пухляшом называет, кстати.

− Ну я себе представлял какую-нибудь толстушку. А тут ты.

Видно, что Марк в замешательстве. А мне это льстит. Потому что вполне себе привлекательный парень хочет сказать то, что мне понравится. При этом он сам напросился на знакомство. Значит, я ему симпатична.

− Дело вовсе не в полноте. Даже если бы Пухляш оказалась действительно пышкой, но у неё был твой характер, ты бы и тогда мне понравилась.

− А какой у меня характер? Ты меня знаешь минуты три. Уже смог составить полное впечатление?

− Нет. Но ты не отталкивающая. И мне хочется продолжать с тобой знакомство и дальше.

Я поджимаю губы, с интересом глядя на Марка. Он вполне себе прикольный, приятный, интересный… Только почему мой взгляд помимо воли ищет среди присутствующих Орловского?

Который, кстати, весьма успешно забыл о моём наличии и полностью погрузился в общение со своей цаплей.

− Ты давно знаешь Милену? − задаю я вопрос невзначай, допивая коктейль и делая бармену новый заказ.

− Не очень. Но у меня с ней ничего не было, − по-своему истолковывает мой интерес Марк.

− Нет, это я так. На всякий. − Он делает паузу, смотрит на меня, а потом выдаёт суждение, которое бы наверняка не высказал, если бы что-то там себе не нарешал: − Просто она со многими встречалась.

− Вот как? Кажется, сейчас у неё серьёзные отношения с Орловским.

Мне даже удаётся произнести это относительно ровным тоном, хотя от вида того, как Андрей зажимает Милену на диване, внутри всё клокочет бессильной яростью.

− Ну, он богат. Унаследует семейный бизнес. У Милки тоже папа шишка. Так что…

Марк пожимает плечами, как бы говоря, что всё ясно и без лишних слов. И он прав. И для Милены, и для Орловского эти отношения идеальны. Оба будут управлять общими семейными проектами, зарабатывать море денег, возможно, даже откроют под это дело какой-нибудь совместный бренд вроде «Милая орлушка». Блин, и что мне за мысли в голову лезут? Орловский − всего лишь старый знакомый. Настолько старый, что кажется, я помню, каким было на вкус отнятое у него в детстве яблочное пюре. И мне не должно быть никакого дела до его Милены и отношений с ней.

Чем меньше времени остаётся до ночи, тем выше градус веселья и крепости алкоголя. И мне уже не так комфортно оставаться едва ли не самой трезвой среди всей этой братии. Марк беспрестанно крутится рядом, а вот Орловского я замечаю не столь регулярно. Порой кажется, он вообще отправился наверх со своей цаплей, и это ощутимо бьёт по нервам.

− Пухляш, ты же не будешь против, если мы задержимся до утра? − спрашивает Андрей, материализуясь рядом практически из воздуха. Значит, всё же совести никуда не уходить пока хватило.

− То есть, я должна спать где-то в незнакомом месте с незнакомыми людьми?

− Ну зачем сразу с людьми? Милка тебе комнату выделит.

Он смотрит на меня с улыбкой, и по его взгляду понимаю: Орловский пьян настолько, что не просто домой отвезти меня не сможет, но даже с вечеринки вряд ли уйдёт на своих двоих, если его всё же вынудить это сделать.

− Милка, угу, − бурчу я, протягивая руку за следующей порцией виски с колой.

− Ты что, ревнуешь? − шепчет он мне на ухо заговорщическим тоном, и мне хочется тотчас возмутиться. Чего я почему-то не делаю. Просто поворачиваюсь к Орловскому, застывая взглядом на его губах, которые сейчас находятся в катастрофической близости от меня.

− А если да? − не сдержавшись, уточняю я, и с мрачным удовлетворением наблюдаю за тем, как брови шефа ползут наверх.

Нет, это переходит всякие границы. Уже перешло. И я сама − инициатор подобной беседы, которая мне нравится гораздо больше, чем фантазии о том, что будет делать Орловский наедине с его цаплей наверху.

Он впервые называет меня так. И от этого я делаю жадный короткий вдох, будто Андрей только что ударил меня этим словом. Сейчас, когда он настолько близко, и когда во взгляде его тёмных глаз, в которых дурман плещется на самом дне, смешиваясь с нотками самоуверенности и вызова, я вижу своё собственное отражение, и это сводит меня с ума. Гораздо сильнее, чем то было раньше. Настолько, что я и размышлять здраво не могу.

− Для того, чтобы ты оторвал свою задницу от стула и проводил меня домой, − нарочито грубо отвечаю я, чтобы возвести между нами то, что поможет мне в моём самосохранении, которое и так трещит по всем швам.

Но Орловский не успевает ответить − рядом с ним возникает Милена, которая, глядя мимо, будто меня не существует вовсе, хватает Андрея за руку и куда-то тащит. А он поднимается с барного стула и идёт, будто баран на верёвочке.

Милена начинает танцевать, обвивает его шею руками, потирается о него всем телом. И внутри меня разгорается такой неистовый пожар, что мне хочется только одного − исчезнуть из этого чёртова цаплиного дома и никогда больше не видеть ни её, ни Орловского.

Но вместо этого я поднимаюсь на ноги следом за шефом, тащу за собой подвернувшегося как нельзя кстати под руку Марка и начинаю выполнять такие па, которых не видывали даже самые профессиональные стриптиз-бары. Даром, что одежда в этот момент остаётся на мне, и то хлеб.

Вижу, как во взгляде Орловского, которым он смотрит за моими телодвижениями, разгорается что-то тёмное, потустороннее. И даже почти пугающее. Почти потому, что если бы я не приняла на грудь столько алкоголя, наверняка бы устрашилась шефова гнева.

Милена продолжает елозить по Андрею, потом тянется к его губам, и мне ничего не остаётся, как сцепить зубы и продолжать танцевать с Марком. А тот, к его чести, весьма неплохой партнёр. Подхватывает, где надо, придерживает. Прижимает к себе, если того требует поза, и не прижимает, если не требует. И мне это нравится. Впервые чувствую себя настолько уверенной в чужих руках. Ещё бы совладать с ревностью, и я была бы вполне довольна этим вечером.

Просыпаюсь я бог весть в каком часу. На постели − одна. А вот в комнате − нет. Рядом на полу лежит Марк. В одежде, и это не может не радовать. За окном уже рассвело, судя по тому, что солнце встало, но ещё светит не слишком ярко − часов пять утра.

Пытаюсь воспроизвести по памяти события позднего вечера, но это мне почти не удаётся. Помню только, что танцевали с Марком, что сцепляла зубы, когда смотрела за тем, как Орловский всё же уходит с Миленой наверх. А вот дальше − полный провал.

− Ма-арк! − обращаюсь к парню громким шёпотом, и он вздрагивает и садится на полу. Озирается растерянно, но постепенно его взгляд проясняется.

− Привет. Слушай, у меня к тебе неприличный вопрос.

На его лице появляется улыбка, по которой ничего нельзя понять. То ли смеётся надо мной, то ли наоборот, пытается заверить, что всё в порядке.

− Если бы я хотела, ты бы первый об этом узнал. Ну?

− Нет. Я не сплю с девушками, которые называют меня чужими именами.

О, нет! Я что, обозвала его в ночи Андреем? Это единственный вариант, который пришёл мне сейчас в голову. Только уточнять, так ли это, совсем не хочется.

Я поднимаюсь с постели, бросаю взгляд в зеркало на стене, прихожу в ужас, но стараюсь этого не показывать. И не думать о том, что где-то в одной из соседних комнат находится Орловский со своей пассией.

− Да ничего, всякое бывает. − Он широко зевает, поднимается с пола и плюхается на освободившуюся кровать. − Ты вниз не пойдёшь?

− Ой, захвати и мне минералочки, м? Тут все раскачаются дай бог к полудню.

Я на всякий случай забираю свои вещи и обувь, безуспешно пытаясь воспроизвести в памяти всё, что связано с окончанием вчерашнего вечера. Который, судя по всему, закончился не для всех. В коридоре тишина, а вот из-за приоткрытой двери одной из комнат слышатся приглушённые стоны и скрип кровати. И мне совсем не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там происходит.

Так и держа туфли в руках, на цыпочках пробираюсь мимо, чтобы не помешать людям заниматься на рассвете одним из самых приятных дел в мире. Но когда достигаю двери в комнату, невольно застываю на месте.

Какой чёрт дёрнул меня заглянуть туда, куда я заглядывать совершенно не собиралась? Вообще не в моих правилах проявлять любопытство, особенно в таких вещах, но в этом случае никакие законы на меня не действуют. Потому что я вижу то, от чего по телу кровь начинает проноситься со сверхзвуковой скоростью. На широкой кровати со сбившейся простынёй лежит, широко разведя ноги, Милена, а прямо между них двигается Орловский. Не узнать его невозможно, да и с кем здесь ещё может быть цапля?

Он замедляет темп, потом увеличивает, а она стонет под ним, впивается пальцами в его мускулистые плечи, и то обнимает ногами, то раскидывает их ещё шире.

Здравый рассудок окончательно покидает меня в этот момент, потому что вместо того, чтобы сбежать, я продолжаю стоять и смотреть на сношающуюся парочку. А потом не выдерживаю, уже не таясь бегу по коридору к лестнице, спускаюсь вниз на пятой скорости и делаю жадный вдох только когда оказываюсь на улице.

Здесь по-утреннему прохладно и сыро. И хоть солнце уже поднялось достаточно высоко − ещё не успело прогреть воздух до такой степени, чтобы меня не начал бить озноб. Или причина вовсе не в рассветных часах?

Надев туфли, я шагаю в вычурным ажурным воротам, которые мне удаётся открыть с третьей попытки. Всё ещё хочется пить, но не настолько, чтобы вернуться в этот чёртов дом. Может, вообще отказаться от участия в проекте? Вряд ли я найду в себе силы, чтобы войти в двери цаплиного особняка с улыбкой на губах и не подавиться поданным ею ужином. Хотя, к чёрту Милену. И Орловского.

Вера права: это шоу − мой реальный шанс. И если уж я не родилась с серебряной ложкой во рту, никогда не поздно отобрать её у цапли и восстановить историческую справедливость.

Оказавшись дома, я позволяю себе то, что делаю довольно редко − падаю на кровать и начинаю рыдать. Даже не могу понять, что является причиной. Вернее, что из случившегося достаточная причина для того, чтобы приспустить флаг и капитулировать перед желанием выплакаться. В принципе, со мной ничего нового не случилось, ну, кроме того, что я наконец осознала, насколько была влюблена в собственного шефа. Влюблена даже тогда, когда он этим самым шефом не был. И как остро сейчас воспринимается то, что видела совсем недавно. Будто мне в спину загнали нож и теперь методично его проворачивали то в одном направлении, то в другом.

Но ведь Орловский мне не принадлежит. И никогда принадлежать не будет. Он женится на своей чёртовой цапле, а я, возможно, даже смогу прийти на свадьбу и попытаться сделать вид, что мне всё равно. А сейчас мне нужно собраться с мыслями и сосредоточиться на участии в «Законах». И это должно стать единственно важным.

Громкий грохот во входную дверь больше похож на то, что началась война, а я умудрилась проспать это знаменательное событие. Я щурюсь от вечернего, но всё ещё яркого света, который льётся в незашторенное окно. Чёрт, а слёзы благотворно на меня влияют − по крайней мере, с облегчением, которое они принесли, пришёл и вполне себе крепкий сон.

В дверь продолжают барабанить, и я, завернувшись в плед, тащусь в прихожую открывать. На пороге − взъерошенный Орловский собственной персоной. Один. Хватает мимолётного взгляда на него, чтобы перед глазами всплыла картина того, как он трахал сегодня утром свою Милку.

− Пухляш! Слава богу, с тобой всё в порядке, − выдыхает он, делая шаг ко мне. Я в последний момент выставляю вперёд руку, не давая ему сделать то, что он собирается − войти в мой дом.

− А что со мной случится? − пожимаю я плечами, как будто ответ на этот вопрос априори один-единственный. − Ты чего-то хотел?

Глядя на его лицо в этот момент, я бы может и рассмеялась, не будь настолько зла. Брови Орловского хмурятся, а губы сжимаются в тонкую полоску.

− Я чего-то хотел? Я хотел только чтобы ты подошла к телефону, который у тебя вырублен.

− Я не могу подойти к телефону, который у меня вырублен.

В голосе Андрея появляются металлические нотки. А во мне − продолжает вскипать кровь.

− Первое − это мой телефон, и я сама решаю, когда его включать, а когда отключать. Второе − у меня сегодня выходной, и я имею полное право спать хоть до завтрашнего утра. Третье…

− Не продолжай. − Он вскидывает руку и делает глубокий вдох. С шумом выдыхает. − Я чуть не обделался, когда узнал от Марка, что ты ушла утром одна.

Нет, он шутит сейчас. Чуть не обделался, ну надо же. Я демонстративно подношу руку к лицу и смотрю на часы.

− Пухляш, не начинай. У нас не было договора, чтобы ты срывалась среди ночи одна куда-то. Нужно было просто меня разбудить и я бы отвёз тебя домой.

На моём лице появляется натянутая и кривая улыбка. Я даже не скрываю той боли, которая рождается внутри меня с новой силой, когда вновь представляю, что увидела бы, когда бы пришла «будить» Андрея.

− Ты мне не нянька, не брат и не парень, чтобы меня куда-то провожать или за меня беспокоиться.

− И никакого «тем не менее». Избавь меня, пожалуйста, от нотаций. Я прекрасно провела время на вечеринке, спасибо. Уверена, ты − тоже. Я жива, здорова, даже выспалась. На этом давай закончим эту беседу.

− И перестань называть меня так, слышишь? Мне это осточертело.

Захлопнув дверь перед носом Орловского, я бросаю в неё первым, что попадается под руку. Обувная щётка ударяется о металл, эхом с той стороны раздаётся точно такой же удар, будто Андрей не сдержался и саданул по двери кулаком.

Наверное, совсем не стоило срываться на шефе в преддверии скорого начала шоу, в котором мы с ним должны будем действовать сообща. Но и сдерживать и дальше то, что выворачивает меня изнутри, сил больше нет.

Последующие дни мы с Орловским взаимодействуем довольно сносно. Как будто наконец перешли на какой-то уровень отношений, где нам относительно комфортно обоим. Нет, он совсем не перестаёт называть меня Пухляшом, но и я снова больше не срываю на нём злости.

Устроенный мини-банкет, на котором присутствуют только Вера, тётя Таня и Катя с Маринкой проходит прекрасно. Мы с Андреем не так, чтобы очень часто готовили раньше вместе, но то, что получилось в результате сегодня, превосходит все наши, даже самые смелые ожидания.

− Было круто, − говорит Андрей, когда мы подаём последнее блюдо. Какой-то фантастический даже на вид десерт, создателем которого стал Орловский, а я приложила руку лишь в том, что нарезала фрукты и не мешалась под ногами. − Твоё горячее − хит сегодняшнего вечера.

Орловский улыбается − устало, но счастливо. Ерошит волосы испачканной в муке рукой, от чего на них остаются белые следы.

− А что мне остаётся? Ты вон весь уже поседел от переживаний, − отвечаю, осторожно отряхивая муку. Для этого приходится едва ли не привстать на цыпочки.

− Пухляш, ты как скажешь, − он качает головой, разминает мышцы шеи.

Представляю, как мы будем валиться с ног, когда пройдёт день нашего ресторана. Там не только готовить придётся, но ещё и устроить предварительно забег по магазинам, а следом − украсить всё к приходу гостей.

− Да. Наш ресторан − второй. Это даёт нам небольшое преимущество.

− Мы − равноправные участники. Твои ошибки − мои ошибки. И наоборот.

Он коротко обнимает меня, всего на мгновение прижав к себе, но это не успокаивает. Напротив − лишает покоя окончательно. А потом просто выходит к нашим гостям в зале, получает заслуженные комплименты десерту, а я стою в дверях, улыбаясь, и знаю, что теперь готова попытаться победить не только для своей выгоды.

Время до посещения первого ресторана в Ярославле, который нам представили отец и сын, пролетело в мгновение ока. Орловский был прав − то, что мы выступали вторыми, давало нам определённые преимущества. Во-первых, сидя за столом и знакомясь с теми, кто станет впоследствии нашими соперниками, мы могли произвести на них первое впечатление, а через неделю − закрепить его в нашем ресторане. Во-вторых, к первым участникам, как мы надеялись, у экспертов, которые должны были присоединиться к ужину немного позднее, будет меньше придирок, чем к тем, которые будут выступать позднее.

Я сидела рядом с Андреем, напротив − устроилась Милена. Но мне было плевать. Это мне и Орловскому раз за разом задавали вопрос, не пара ли мы? Это с ним я рука об руку пройду столько испытаний, сколько мы осилим. Вдвоём.

Один из участников, смешной полный мужчина, возле которого сидела его хохотушка-жена, даже сделал нам с Орловским комплимент, не разобравшись, что к чему.

− Очень хорошо смотритесь вместе. Тебе повезло, парень, − подмигнул он Андрею и рассмеялся. А мне совсем не хотелось протестовать. Хотелось, чтобы все, сидящие за столом, ну, за исключением цапли, поверили в то, что я могу быть девушкой шефа.

− Мы не вместе, − откликнулся Орловский. − Просто работаем в одном ресторане.

Дальше беседа перешла на то, кто чем занимается, какое значение для каждого имеет кулинария, и я расслабилась. Снующие кругом операторы с камерами уже не доставляли мне дискомфорта, а после того, как было выпито пару бокалов шампанского, я и вовсе перестала их замечать.

Из кухни, где вовсю трудилась первая команда, доносились потрясающие ароматы, и до тех пор, пока не приехали ведущие и эксперты шоу, я успела трижды пожалеть о том, что пообедала сегодня не очень плотно.

А следом… едва двери домашнего ресторана распахнулись, впуская двух светил в области кулинарии, я поняла, что всё происходящее случается взаправду. Первым из экспертов был Даниил Алексеевич, наследник ресторанного бизнеса и шеф-повар, увлекающийся азиатской кухней. Одно дело было видеть его на экране телевизора, совсем другое − лицезреть в паре метров от себя. Вторым устроился за стол Антон Левицкий, который тут же заявил, что к нему нужно обращаться Тони и никак иначе.

− У меня мурашки по телу, − шепнула я Орловскому, пока Милена, улыбаясь во все свои тридцать два белоснежных имплантата, перебрасывалась с ведущими каким-то незначительными репликами.

− Не боись, Пухляш, прорвёмся, − ответил Андрей, но я видела, что и он нервничает не меньше моего.

Из первого дня домашних ресторанов я поняла главное − ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям. Команда, которой выпал жребий стать первооткрывателями третьего сезона шоу, срывалась несколько раз за три подачи блюд. И когда они вынесли десерт, не настолько плохой, на мой взгляд, каким его «увидела» Милена, мне стало искренне жаль Владимира Петровича, который стоял, выслушивая вердикт экспертов, и едва сдерживал слёзы.

− По-моему, это просто невозможно есть, − манерно проговорила цапля, отталкивая от себя стаканчик с миндальным парфе.

− А По-моему, весьма неплохо, − вступилась я. − Немного не хватает свежести. Я бы добавила сюда ягод. Возможно, черники.

− Черники? − Милена вскинула тонко прорисованные брови и перевела насмешливый взгляд на ведущих, как будто говоря: «Ну не идиотка ли она?». − Этот десерт уже ничем не исправишь.

− А я согласен с Пу… с Ритой. Здесь нужна именно черника. Сначала я бы предложил припущенные апельсины с цедрой, но нет. Они внесут горчинку. А нужна свежесть.

Орловский повернулся ко мне, подмигнул, оставляя ощущение, что я чего-то не понимаю в этой жизни. А вот Милену вниманием даже не удостоил. И наряду с опаской, что это может выйти мне боком, внутри меня родилось превосходство.

− Ну, что думаешь о первом дне? − спросил меня Андрей, скорее для проформы, потому что нас снимал оператор.

Мы сидели в предоставленном для поездки в аэропорт комфортабельном автомобиле, ожидая, когда сможем отправиться в обратный путь по подсвеченному яркими огнями городу.

− Волнительно. И я рада, что мы не были первыми.

− Покажем им, что значит по-настоящему высокий уровень профессионализма?

− Покажем! Но думаю, теперь нас будут оценивать более строго.

Оператор дал знак, что всё снято и мы можем расслабиться. Вышел из машины, и та мягко тронулась с места, выезжая на шоссе.

− Фух, по правде говоря, тяжко вот так постоянно быть в кадре, − призналась я, отворачиваясь к окну.

Чувство, что мне не удастся войти в обычный ритм жизни после первого съёмочного дня, сейчас было особенно острым. И страх, что подведу Орловского, усилился стократно.

− Тяжко. Но нам придётся к этому привыкнуть. Ты прекрасно держалась сегодня. И мне понравилось, что вступилась за Владимира перед Милкой.

− Ну, не хочу показаться грубой, но нельзя же быть такой задницей.

Я ждала, что он возмутится, скажет, что так говорить о его женщине нельзя, но вместо этого Орловский лишь запрокинул голову и расхохотался.

− Зря она нарывается. Хоть это и полезно для шоу, но настраивать против себя участников − глупо. Впрочем, это нам только на руку. Конкурентом меньше…

− А ты как думала? Я и тебя выбрал себе в команду исключительно с этими целями.

− Да я шучу. Ты знаешь, чем больше времени проходит, тем больше убеждаюсь, что если и участвовать здесь − то только с тобой.

− Ты мне столько приятного за раз никогда в жизни не говорил.

Я покачала головой, сдерживая улыбку и снова отвернулась к окну. Пусть эта сказка рядом с ним и продлится не так и долго, я буду полной дурой, если не наслажусь каждым её мгновением.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Шефы тоже плачут - Полина Рей - Читать онлайн любовный роман

Рей Полина

Аннотация к произведению Шефы тоже плачут - Полина Рей

1 Страница