Разделы библиотеки
Сломанная корона. Паганини - Полина Чех - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Сломанная корона. Паганини - Полина Чех - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Чех Полина
Сломанная корона. Паганини
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Реквием (Москва)
В темном такси намного теплее, чем на улице. Хорошо. А то я порядком продрогла. Мягкие, тряпочные сидения. Не слишком разговорчивый водитель (в кои-то веки). Играет радио. Я кладу свою голову на колени Леши и смотрю в боковое окно. Огни фонарей проносятся по мере движения машины, то освещая, то скрывая в темноте наши лица. Мой взгляд расфокуссировывается, и лампочки-точки превращаются в распустившиеся цветы.
Его пальцы нежно касаются моих волос у виска, и парень заправляет их за ухо. По телу пробегает тысяча импульсов. Помнится, мы познакомились несколько часов назад, а я уже еду к нему домой.
Не могу представить, каково это, продираться сквозь жизнь одной. Мне кислородно-необходим рядом кто-то мощнейше вдохновляющий, чтобы двигаться ярче, интереснее и продуктивнее. Наверное, это чисто женская позиция, потому что мужчине для того, чтобы выбрать цель, ничего не нужно. А женщине цель ставить сложнее, у нас априори нет такой врожденной потребности в ее поиске. Надо наводить порядок там, где находишься, а не рисовать новые горизонты.
Я просто не могла позволить ему уйти. Наблюдая за ним весь вечер, все сильнее убеждалась, что это один из самых интересных людей в моей жизни. И дело было уже даже не в его музыкальных способностях, а в нем самом. Меня влекло к нему. За те несколько часов, что мы провели вместе, я пробурила только верхушку айсберга, и мне ни за что не хотелось останавливаться. Что в нем наконец-то меня зацепило. По-настоящему, а не сугубо поверхностно, как со многими до сего дня.
В детстве я была очень беспечным ребенком. Все последствия, будущность меня не волновали. Но потом юную легкомысленность школьных лет обстоятельно укрепили на первом курсе.
Мы сдавали макеты музеев – наших зачетных работ. Нас попросили оставить их на столах в кабинете, а самим выйти в коридор. Однокурсники и я не спали несколько суток подряд, у всех вид был изможденный, но воодушевленный. Дверь кабинета захлопнулась, и комиссия осталась внутри. Когда нас пригласили посмотреть на свои оценки, мы, из последних сил, рванули к дверному проему. Я чуть не сбила с ног кого-то, кто внезапно врос в кафельный пол в конце пути. Расталкивая одногруппников, я пробралась к просвету между ними и сама окаменела.
Столы казались уменьшенной моделью небольшого города после апокалипсиса. Каждый макет, старательно продуманный, прорисованный и вырезанный нами, выглядел так, будто по нему прошлись огромным деревянным молотком. Все было разрушено без возможности восстановления.
Потом нам объяснили, что данная мера была предпринята, чтобы кто-то другой не своровал нашу идею или не выдал бы чужой макет за собственный. И хотя это было разумно, справедливым мы это не посчитали.
И так случалось каждый раз, когда приходило время сдавать проекты.
С тех пор я приучилась к тому, чтобы наслаждаться тем временем, пока ты что-то имеешь, а не страшиться того, когда потеряешь.
– Ты точно хочешь сегодня возвращаться домой? – спрашивает Леша, когда мы сидели в баре.
– А есть другие предложения?
– Можем поехать ко мне… Не волнуйся, будешь спать, как младенец, – его расплывшаяся улыбка предвещает что скорее всего это значит такая же голая, чем «убаюканная колыбельной».
– Чего ты хочешь? – лукаво интересуюсь я.
– Меня больше волнует, чего хочешь ты…
Машина подскакивает на кочке, и я опускаю глаза на часы, проверяя время.
– 3 часа, 3 минуты – загадывай желание! – восторженно говорю ему.
– Мне нечего желать. У меня все есть.
– Так уж и все, – поднимаю брови и хитро улыбаюсь.
– Ну ладно, есть там одно…
Желания. Как много мы верим во всякие мелкие штучки, вроде одинаковых чисел на циферблате, трех повторяющихся цифр на номере проехавшей машины, рогатой косточки у курицы или нулевого меридиана и монетки через плечо.
Все, лишь бы не прокладывать путь самому.
А зачем, если каким-то счастливчикам все приходит от одной силы мысли? Те, кто стремятся к борьбе, слишком мало верят во всемогущество вселенной, которой осуществить твои стремления в разы проще и быстрее.
Но везет не всем. Опять же, вернемся к тому утопичному миру – невозможно удовлетворить потребности каждого. Вот только как рука звезд находит избранных?
– Почему кому-то достается все, а кому-то ничего? – озвучиваю я свой поток мыслей, переводя взгляд с фонарей на Лешу.
– Ну, кто-то умудряется встать на доску и задержаться на положительной волне, а кто-то ее просто упускает, и океан заглатывает его с головой.
– Но это же несправедливо.
– «Жизнь вообще несправедливая штука». Слышала про такое?
Я фыркаю.
– Слышала. Просто не могу смириться с тем, что плохие люди получают все, хотя они этого и не заслуживают, а многие добрые – гниют в подвалах.
– Да? Ты сама видела этих плохих людей? Откуда у тебя право рассуждать, что они плохие?
Я хмурюсь.
– Потому что они делают недостойные вещи.
Он горько смеется:
– Понятие о добре и зле придумали такие же люди, как и мы с тобой. И все лишь для того, чтобы управлять остальными. Наше общество держится на законах, которые придумали те, кто вовремя подсуетился.
– Прямо цитата из брошюрки по созданию личной теории заговора.
– Разве ты не согласна?..
– Согласна, вот только я сужу о добре и зле исходя из своих личных побуждений, я слушаю то, что говорит моя душа.
– Ты слушаешь мораль, которую тебе вдолбили воспитанием, – упрямится юный анархист. – Если бы тебя с детства приучили к тому, что убивать – это во благо, то сейчас у меня в шее уже торчал бы ножик, а ты глядя на меня улыбалась.
Он показывает, как воображаемое лезвие вонзается ему в сонную артерию, и корчась, кладет голову на свое плечо, свесив язык. Я действительно улыбаюсь, вот только не от представления этой картины.
– И тогда бы исполнилось мое желание тебя убивать, а не твое жить, – вспоминаю я придуманную нами модель мира.
– Это я к тому, – не обращая внимания на мой комментарий, продолжает парень, – что у Вселенной может быть совсем другое понятие о справедливости. А мы сетуем на так называемую «судьбу», – Леша делает в воздухе кавычки, – и ничего не хотим с этим поделать.
– Да, но я бы не сказала, что причинять боль другим людям, пробивать себе дорогу чужими жизнями – это приемлемо и вообще допустимо. И дело не в моем воспитании или морали. Я так чувствую, вот и все.
Парень ничего не отвечает. Я поднимаюсь с его колен и просто сажусь рядом так, что наши ноги соприкасаются.
Вот нравится ему так делать. Возбудить мой ум, а потом перестать поддерживать разговор.
На слове «возбудить», пронесшемся в пьяной голове, я немного зависла. Вспомнилось то, как он снимал футболку в гримерной…
– Что у тебя на татуировке? – спрашиваю я, вспомнив его забитую спину.
– Там очень много составляющих.
– А что она значит, если не секрет?
Он вздыхает.
– Не секрет. Голова льва – это голова царя зверей. Это тот, кто по праву природы берет свое и не спрашивает ни у кого разрешения. Смысл в том, чтобы не обращать внимания на мелкое и добиваться цели. Огонь… Потому что я хочу полыхать на весь свет и в то же время согревать каждого человека на земле. А орган и ноты… Это дань смерти. Знак моего к ней уважения.
Его лицо с и без того уже твердыми скулами каменеет еще больше и мрачнеет, будто некие демоны прошлого терзают его.
– Мои родители умерли.
Его глаза устремлены куда-то поверх водительского сиденья, толи на дорогу, толи на небо – и мысли блуждают далеко-далеко. Точно так же, как это было на концерте.
Никогда не знала, что отвечать в таких случаях. И промолчать нельзя, и слова бессмысленны.
– Мои сожаления, – искренне говорю я. – Вы были близки?
– В последние годы мы с отцом очень отдалились, как это обычно и бывает, когда ребенок переезжает из родительского дома. Но я все равно… – он заминается, а меня охватывает желание его обнять, но сдерживаюсь, – скучаю. Он и мама – были теми, кто подарил мне этот мир. И этот подарок мне никогда не отплатить.
– Давно они?..
– Мама умерла во время родов. Мой младший брат не долго ее пережил – через пару недель я нашел его мертвое тело в кроватке. А отец почти семь лет назад от инфаркта.
Перед глазами ненамеренно возникает картинка маленького светловолосого мальчика, который только потерял мать, бегущего в детскую и находящего своего братика мертвым. Посиневшим, лежащем на боку. С танцующими погремушками-звездами над головой, которые должны были успокаивать своим звоном, но в тот момент он кажется мне самым ненавистным, что только могло быть создано человеком.
– Почему ты набил именно орган?.. – осторожно спрашиваю я. Мне хочется с ним говорить, но эта тема все же слишком личная. Поэтому стремлюсь немного уйти в сторону.
– Потому что именно на органе играется реквием Габриэля Форе. А это то, что исполняли на панихиде матери по просьбе отца. И ноты на моей спине из этого Реквиема.
У меня заканчиваются слова. Передо мной один из самых одиноких людей из всех, что я встречала. До сегодняшнего дня личного знакомства с людьми, потерявшими обоих родителей, да еще и брата, у меня не было. И сейчас я просто не знала, как реагировать, как вести себя.
В этот момент его душа оказалась настолько обнажена передо мной, что почти видно коршуна, клюющего его сердце. Почти как Прометей, дарящий огонь и энергию всему миру – и до сих пор расплачивающийся.
Помню, в детстве про смерть слышала только с экрана телевизора. Кто-то умирал, люди вокруг него плакали, и я, маленькая и впечатлительная, ощущала, как водные дорожки расплываются на моих щеках. Мама мягко посмеивалась над моей чувствительностью.
Потом у меня умирали рыбки, одна за другой, пока аквариум полностью не опустел, а папа не пообещал, что живности заводить больше не будет, коли уж я так переживаю каждый раз, когда вижу кого-то брюхом кверху.
Затем прокатилась волна самоубийств среди знакомых моих друзей. Весь город стоял на ушах из-за этого массового флешмоба. Большинство открытых доступных крыш позакрывали. Толи это было «эмо-влияние», толи просто множество разбитых подростковых сердец…
А сейчас я встречаю человека, непосредственно связанного со смертью.
Гибельное кольцо сжималось.
Меня захватывают слова песни, доносящиеся по радио. Mumford and Sons – I Gave You All. Я откидываюсь на спинку кресла и начинаю беззвучно шевелить губами, подпевая мелодии. Меня смущает присутствие Леши с его музыкальным слухом – не думаю, что он бы оценил песнопения человека, которому толстозадый медведь таки потанцевал на ушах.
– По движению твоих губ я понял, что ты знаешь эту песню, – говорит парень.
– Да, знаю. Ее поет исполнитель одной из моих самых любимых.
– Это хорошо, что ты ее знаешь, – шепчет парень, что я едва его слышу.
– Ты давно был в родном городе? – пытаюсь снова разрядить обстановку после «смертельных» тем.
– Года два уже там не был, – он то сжимает, то разжимает правую руку в кулаке, очевидно думая, что я не замечаю.
– Почему?
– Мне не за чем туда возвращаться. Все мои друзья переехали либо в Питер, либо в Москву, так что не вижу смысла.
Я вспоминаю о том, что моя мама всякий раз, когда бывала в родном городе, посещала могилу своего отца. Не знаю, что именно она там делала, но это с детства казалось мне правильным.
– Разве ты не хочешь навестить могилы родителей?
Леша молчит, глядя в окно.
Понимаю – хватила лишнего. Что с моим языком сегодня? Наверное, со стороны выгляжу, как самая бессердечная тварь. Мне не хочется, чтобы он так думал, но по его отрешенному виду очень на то похоже.
Пока я посылаю мысленные сигналы извинений, Леша внезапно признается:
– Я предпочитаю огонь земле.
Мысленно обещаю себе и ему больше эту тему не затрагивать.
– Вот этот поворот? – неожиданно раздается голос с переднего сиденья.
Леша слегка вытягивается вверх, словно ему не хватает роста посмотреть в окно. Я оглядываюсь вокруг и понимаю, что не имею ни малейшего понятия, где мы находимся.
– Да-да, вот сейчас поворачивайте, а потом направо, – указывает парень.
До тех пор, пока автомобиль не останавливается, мы едем молча, лишь Леша иногда указывает направление. Парень расплачивается с водителем, он открывает дверь и галантно протягивает мне руку.
Я касаюсь его ладони, и мой мозг не может не отметить маркером этот факт.
Мы заходим в подъезд.
– Ты живешь один? – вылетает у меня, и только потом спохватываюсь, что это довольно провокационный вопрос: все-таки, как никак, у него есть жена.
– Да. Это вторая квартира моего близкого друга, я же в Москве не то, чтобы очень часто бываю. А Стас живет на другой, эту мне сдает частенько, когда я приезжаю.
Подъезжает лифт. В то время, как его рука заносится над кнопками, я выпаливаю:
– Подожди! Дай угадаю. Двенадцатый?
– Твоя интуиция поразительна, Арина, – говорит он и нажимает седьмой.
– А у тебя хорошая интуиция? – спрашиваю я, пока мы поднимаемся.
– Я стараюсь не душить свой внутренний голос и слышать шелест утренних звезд. И пока он меня не подводил.
– И что же было последним, что прошептал тебе твой внутренний голос?
Лифт останавливается, и Леша жестом приглашает меня пройти вперед.
– Мой внутренний голос сказал мне вытащить из толпы именно тебя.
Разувшись, он сразу уходит в дальнюю комнату, а я вожусь со шнурками на босоножках. И тут мне навстречу выбегает лайка, высунув язык на бок, гавкая и облизывая мои коленки.
Неугомонное создание носится вокруг меня, обнюхивая и приветствуя. Ничего себе, какая она быстрая!
– Это Везувий, – Леша стоит в дверном проеме и наблюдает за процессом. – Он уже тебя полюбил?
Я наконец-то заканчиваю с обувью и иду к нему в комнату.
– Еще бы он меня не полюбил. Почему-то все животные меня принимают, – я сажусь на край двухместной кровати с черным бельем, выглядывающим из-под покрывала. – А Везувий просто очаровательный! Не сказала бы, что очень люблю собак, но он просто чудо! Это твой?
– Не совсем, это Стаса, нашего басиста. Просто его жена не очень любит собак, поэтому Ви живет со мной. И я уже практически считаю его своим.
И, словно в подтверждение его слов, пес бросается к Леше на колени и укладывается там клубочком.
– Он больше похож на кота, чем на собаку, – смеюсь я.
– Да, это уж точно!
Леша гладит Везувия по голове и шее с легким нажимом, чтобы тот млел от того, как ногти чешут его. Я подхожу к ним поближе, и начинаю растирать псу место за ухом. Кажется, от вот-вот замурчит по-кошачьи. Я и правда завоевала его доверие.
Тут собака вздрагивает из-за какого-то шума и мчится в сторону прихожей. А мы остаемся в предыдущих позах, не зная, куда только что деть руки, которые так ненавязчиво были заняты Везувием.
– Ты не против, если я включу свои любимые песни? Просто я весь день смерть как хочу их послушать! – восклицает Леша.
– Конечно, я не против.
Я присаживаюсь обратно на кровать, и у меня наконец-то появляется время рассмотреть комнату.
В ней было удивительное сочетание трех главных цветов: черного, мятного и оттенка морской волны. Я понимаю, что судить по комнате о Леше бессмысленно, ведь по большей мере это квартира басиста, но в любом случае я замечаю многие мелочи, которые принадлежат, очевидно, тому парню, который привел меня.
На уголке зеркала висит черный ловец снов с зелеными камнями под ним. Рубашка небрежно повешена на стул, один из рукавов закатан, а левый спущен вниз. Будь Везувий кошкой, я бы решила, что это он так баловался, но тут, видимо, суть в беспечности Леши. На комоде стоит множество сувениров, и среди них фигурки всяких музыкальных инструментов, причем, что удивительно, очень много скрипок. Сначала я решила, что это гитары, но потом, подойдя поближе, убедилась, что рядом с ними всегда лежал смычок.
– Почему тут так много скрипок? Ты умеешь на ней играть?
Леша поднимает глаза с компьютера на меня и комнату, в поисках причины этого вопроса.
– Да, умею. Но не так хорошо, как хотелось бы. Вот на гитаре хоть закрытыми глазами могу играть, пальцы уже сами знают, где и какой звук получается, – он и впрямь закрывает глаза и показывает бешенную игру на воображаемом инструменте. Я усмехаюсь. – А вообще, кличка у меня такая – Паганини.
– Паганини? – с удивлением переспрашиваю я.
– Ага. Один раз я так напился, что когда взял гитару поиграть, порвал там две струны. Моему пьяному мозгу показалось этого мало, и он решил порвать все остальные кроме одной. «Смотрите, какой я виртуоз!» Парни до сих пор кличут меня Паганини после того случая.
– И как, хорошо получилось на одной струне?
– Отвратительно, – он качает головой, а я хохочу в голос. – Но на тот момент мне казалось, что я король мира.
– Ну и где же твои песни? – киваю ему на экран.
– А, сейчас!
Леша снова возвращается к поиску аудиозаписей, а я к осмотру комнаты. В общем-то необычного ничего, кроме огромного чучела филина на шкафу и множества виниловых пластинок я не нашла.
И никаких следов постоянного присутствия женщин.
– А граммофон у тебя тоже имеется?
– Это не мои пластинки, – нарочито небрежно отвечает Леша и наконец-то включает музыку. – Я предпочитаю большие, современные колонки.
Прибегает его четвероногий друг, и игра с ним и мячиком еще на полчаса занимает наши руки. Но вот Везувий мчится куда-то за мячом в коридор, и по звукам слышно, что он не слишком спешит возвращаться.
– Дать тебе какую-нибудь футболку, чтобы поспать? – Леша подцепляет взглядом мое и без того короткое платье.
– Да, было бы замечательно.
Парень вытягивает из шкафа черную футболку с символикой Hollywood Undead и протягивает ее мне:
– Думаю, тебе подойдет, она довольно длинная.
Ухожу в туалет, по пути оценивая длину этой материи. Конечно, длинная! Да она едва зад мне прикроет!
Собственно, как и ожидалось, конец футболки едва коснулся моих бедер, и то с натяжкой. Я стягиваю низ руками и иду в комнату Леши.
– Она мне короткая, – говорю я, высовываясь из-за дверного проема по шею.
Леша, уже устроившийся в кровати и выключивший музыку, приподнимает голову на локтях и лукаво смотрит на меня:
– Покажи.
Его настроение тут же проецируется на меня, и по лицу тоже расползается игривая улыбка. Выхожу вперед. И, естественно, футболка задирается еще больше.
– По-моему, она идеальна, – заключает парень.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры