Разделы библиотеки
Современный шестоднев - Олег Чекрыгин - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Современный шестоднев - Олег Чекрыгин - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Чекрыгин Олег
Современный шестоднев
| Предыдущая страница | Следующая страница |
6 Страница
Оторвавшись от рукописи, он вновь вспоминал то лето после посвящения, и первое большое горе, постигшее их вскоре после того, как стал священником весною.
Рукополагали его на Вознесение. Вовсю цвела сирень, и ее буйный аромат вливался в распахнутые настежь окна, перебивая даже запах ладана, которым кадили густо в алтаре за службой. А он так волновался, что, когда его по чину обводили трижды вокруг престола, старенький владыко, глянув с добрым пониманием, даже сказал серьезно сослуживцам: «Держите крепче ставленника, а то он сейчас, наверно, выпрыгнет в окошко».
Буквально за неделю до того Чернобыль грохнул. В те дни было у всех предчувствие вселенской катастрофы, и даже те, кто никогда не помышлял о Боге, испугались конца света. В среде же верующих тем более царили апокалиптические настроения. «Третий ангел вострубил – упала с неба звезда, подобная светильнику, и пала на третью часть рек и на источник вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие умерли от вод тех горьких», – читали верующие в «Откровении Иоанна Богослова», и друг другу говорили при встрече: «Ну все, началось. Как, вы не знаете? Да ведь чернобыль – это вид полыни!». Однако, помаленьку улеглось. Сперва сумели затушить и заглушить разрушенный реактор, затем нам показали по телевизору, как самоходный робот разгребает радиоактивные завалы на крыше разрушенного блока, а к середине лета ученые мужи народу объяснили, что ситуация теперь, мол, под контролем. Про радиацию ничего не знали толком, кроме, разве что, по слухам, все участники аварии померли примерно через месяц и были тихо похоронены, а «в зоне», сожженный радиацией, образовался мертвый «рыжий лес». Говорили, что часть радиации попала с ветром в Белоруссию, и оттуда спешно народ переселяют.
Новоиспеченный отец Сергий тем временем мирно жил и служил у себя в приходе, в глухомани, до которой, казалось, даже отголоски катастрофы не доходят. Уговорив жену провести с ним отпуск, он снял в соседней деревеньке домик, в котором они поселились втроем с малышкой-Машей, а на службы ездил на велосипеде. Жена, не одобрявшая его религиозных увлечений с самого начала, стать «матушкой» и разделить с ним жизнь по вере отказалась наотрез, и разговаривать об этом не пожелала раз и навсегда с ним. Его священство для нее как будто не существовало. Однако, вне этого все оставалось как будто по прежнему, и время они проводили вместе все втроем вполне счастливо: катались в лодке, удили мелкую рыбешку, ходили в лес по ягоды и ранние по тому году грибы, плескались с Машей на теплом мелководье заросшей илом и травой медлительной речушки… – в общем, пастораль, и только.
Раза два заметил он каких-то теток с приборами, что-то делавших поодаль с пробами земли и воды из речки, но в свете тех событий большого значения не придал: ну что ж, проверяют, видать, на всякий случай. А в конце июля деревья стали как-то слишком рано уж желтеть. И скоро листва на них пожухла, причем с одной той стороны, которая была обращена на юг. Возможно, что и от жары – то лето выдалось на редкость знойным. Так и стояли в ряд деревья вдоль дороги – будто опаленные пожаром, с пожухлою, скрутившейся листвой с той стороны, где их как будто бы лизнуло пламя. Сергея этот факт насторожил, ведь он по образованию был специалист по атомной энергии, физик-инженер. Не желая тревожить жену своими подозрениями, он промолчал тогда. Однако, из опасения, что это может оказаться неспроста, под предлогом обещанного ухудшения погоды и возможного похолодания он поспешил ускорить их отъезд домой в Москву, не дожидаясь больше окончания их отпуска и тех счастливых дней.
А спустя неделю Чернобыль вторгся в их собственную маленькую вселенную – Маша тяжко заболела. Сперва пошли по всему телу пятна, скоро превратившиеся в синяки, и поднялась температура. А день на третий, подняв с горшка ребенка, мать с ужасом увидела, что он полон черной крови. И началось… Врачи только руками разводили: не то «красная волчанка», не то еще какая-то напасть с мудреным названием. В общем, детский организм вдруг как будто сошел с ума и ополчился собственным иммунитетом на свои сосуды. И почки, в которых тех сосудов – километры, не выдержали первыми. Прогноз – неукротимый, злокачественный нефрит, и в результате – смерть не далее месяцев трех-шести. Возможное лечение – гормоны, вдруг помогут? Никто не знал, как быть, а меж тем ребенок просто таял на глазах. Ручки обвисли плеточками, тонкие пальчики стали совсем прозрачными, а с побледневшего осунувшегося личика на папу с укоризной смотрели ставшие огромными детские глаза: «Ведь ты же можешь все, так помоги мне».
Говорят, «кто не был на войне, не видел смерти – тот Богу не молился». Он тогда молиться стал ночами. Убедившись, что дорогие его забылись наконец тревожным тяжким сном, вставал тихонько, чтоб не потревожить, и уходил на кухню, где в кромешной тьме поклонов бил по тысяче и больше, до изнеможенья, иль до утра стоял, бывало, на коленях со вздетыми вверх, к небесам, руками – и исходил горячими слезами. Но Небо все молчало, было глухо к его мольбам. А между тем ребенок уходил, жизнь в ней кончалась. И тогда зимой однажды, в ночь накануне Николина дня, придя в отчаяние и возопив, он поставить Богу дерзнул условие: «Ты можешь все, Ты можешь мне помочь, я верю, знаю – значит, Ты не хочешь. Почему, зачем – не мне судить. Но знай, что если Ты меня покинул, если не захочешь мне помочь и бросишь нас на произвол злого рока – и я Тебя покину, брошу веру, и жить не стану, удавлюсь, когда умрет ребенок», – сказал так Богу, и молиться бросив, злой, отправился к постели дочери дежурить, ее держать в руках биение слабой жизни и детский сон хранить, как память о любви.
Жена наутро, заранее договорившись, повезла Машу к какому-то целителю-буряту. И хоть не верил он, и думал о вреде, и опасался, как бы не вышло хуже – не стал перечить понапрасну, чтобы не рушить пусть и призрачной надежды, которая уж много раз, явившись было через тех или других, обманывала горько. Стоял мороз. Закутав Машу в шубу и платки, она ушла, а он, проводив их до машины, пошел домой и принялся слоняться, не зная, чем себя занять – все из рук валилось, а молиться он не хотел. Не стал он больше обращаться к Богу: все что можно, уже сказал Ему, и замолчал, возможно, навсегда.
Несколько часов прошло, они вернулись. Жена была растеряна, о чем-то думала своем, и отвечала на его расспросы невпопад.
– Да, такой важный. Он руками все над ней водил. Сказал зачем-то, что почка сплющена одна, но никакой болезни он не обнаружил. Озадачен очень был. Просил придти к нему еще, через неделю. И денег с нас – ты представляешь? – он не взял, сказал, что ничего пока не сделал, что должен разобраться, а пока – ничем чтоб не лечили, будет от гормонов только хуже.
О чем-то думала она, но он не стал выпытывать, чтоб не замкнулась. И точно, спустя время сама пришла к нему.
– Ты знаешь, – тут она замялась. Он ее не понукал, – Встреча странная была у нас сегодня. Я выходила с Машей из такси напротив самой двери – и поскользнулась. Навстречу мне шагнул смешной такой старик: бородка белая и волосы седые из-под шапочки, как у тебя, похожей на скуфейку. Меня он поддержал, а Машу поднял. И подержал ее, пока я расплатилась с шофером. Потом сказал ей, мне передавая, с улыбкой ласковой такой: «Что, деточка, болят у тебя глазки? Ну, не плачь, и мама с папой тоже пусть не плачут. Все у тебя пройдет зимой холодной». И нас перекрестил. Пока ее взяла я, шаг шагнула, и оглянулась, чтоб поблагодарить за помощь – его уж нет, а улица пуста…
– Ты что ж? Не поняла? Ведь это… – он от волнения стал ходить туда-сюда и всплескивать руками.
– Кто? Что? Ты думаешь…? Да толком говори! Ну?
– Как хочешь – но это же был сам Никола-Чудотворец! Точно, он. А ты не поняла. Вот и твой целитель не нашел уже болезни никакой. Исцелена! О, Боже! Слава!
– Да погоди ты. Раскаркался уже! Где то исцеление?
– Увидишь. Теперь она поправится, я знаю. Ты мне верь.
И с того часа чудо Бога вступило властно под их семейный кров. В горшке в тот день они кровь увидали – но алую, как будто из аорты. Затем, днями, моча стала прозрачного красноватого оттенка, потом – бледней, бледней, и через неделю от той беды не стало и следа. Ребенок поправлялся, начал есть, потом смеяться и болтать, как прежде. В общем, Слава Богу, ожила. И он – ожил. Опять молиться начал, и Бога сокрушенно умолял простить его безумие и дерзость. Врачи по прежнему лишь развели руками.
Все это было так явно – и со временем прошло, рассеявшись, как утренний туман. Сперва она ходила, было, в церковь по соседству. Ребенка причащала раз в неделю, по воскресеньям, как он ей велел. Сама на исповедь пошла, потом к причастью. Потом все реже, реже… А потом ему сказала: «Больше туда я не пойду. Там люди злые. Противные старухи толкаются, шипят, все норовят ребенка дернуть, сделать замечанье, чтоб молчала и не смела меня спросить, или что-нибудь сказать». Как он переживал, но не мог ее он заставлять насильно. Так и кончилось само. А про чудо спустя немного времени она уже без веры говорила: «Да, конечно, поправилась – но оттого, что правильно лечили, и организм справился с бедой. А виноват в том ты – ты потащил нас в деревню с радиацией свою – ведь сам мне говорил про те деревья. И обманул, смолчал – вместо того, чтоб сразу бить тревогу и уехать. Вот она и заболела. И чудом жива осталась – вопреки эгоизму твоему». Однако, Маша сама тянулась к Богу, к вере – и, чуть подросла, настаивала ездить с отцом к нему в деревню на приход. Там приучилась постепенно в церкви читать и петь – и стала отцу помощницей в его служении.
Тогда разлад с женой пошел уже не в шутку. Но это позже. А в те года ждало еще одно их испытание.Он хотел еще ребенка. Не столько, может, из желания иметь еще детей – скорее, что по вере, чтоб Богу угодить. Она же – ни в какую. И он ее немножко обманул. Во время близости вид сделал такой, что – ничего. А сам незаметно, тайком, ее осеменил. Почувствовав беременность, она хотела скрыть, чтобы потом избавиться от нежеланного плода абортом. Но он был настороже, и признаки неявные заметив, разоблачил немедленно обман. Сперва грозил небесной карой и скандалил, заявив, что бросит и уйдет, если она решится на убийство, потом уговорил, она смирилась, но ребенка не хотела, и возненавидела свою беременность, почуяв насилие и обман. Он каялся в том Богу, но ей так и не признался – все отрицал, ссылаясь на случайность.
Тем не менее, в свой срок родился сын, Кирюша. И мать поневоле сперва приняв его, потом вдруг привязавшись, со всей силой проснувшегося в ней с рождением второго ребенка материнства полюбила младенца так, как ни отцу, ни дочери не снилось. С ними стала почти что холодна, всю свою любовь отдавши ненаглядному сыночку. Маша ревновала к брату, как, бывает, женщина ревнует мужа к сопернице – и, мать возненавидев, еще сильнее привязалась к папе. В семье раскол случился – мать не давала никому из них и близко подойти к младенцу, его считая своим, и только. Так продолжалось с год. Кирюша уже ходил, и начал всюду лазить. Однажды днем, когда пришли с гулянья, она, его раздев, пустила идти в квартиру, а сама замешкалась в прихожей, раздеваясь. Потом, позвав раз и другой, и третий, пошла искать – и не могла найти. Вбежавши к мужу в кабинет, вскричала: «Сергей, помоги найти ребенка, он пропал!», – «Да спрятался, должно быть, что ж кричать и волноваться – он ведь дома». Стал вместе с ней обходить по комнатам, зовя, ища – и все напрасно. Уже разволновавшись сам, зашел на кухню. А там – открытая фрамуга настежь, без ограничителя, который оказался сброшен. Этаж – десятый. Похолодев, ни слова никому, как был, в домашних тапочках, он – к лифту. Спустился вниз, под окна. И там, под окнами, на клумбе, его нашел, еще живого. Весь он был целехонький и ни кровинки, ни ушиба, ни видимых следов увечий – как будто птичкой спорхнул с небес. Не плакал, не кричал… Вдохнул разок и ручками тихонько шевельнул, чтоб протянуть к отцу их – и затих, предавши душу Богу. Он с земли, себя не помня, маленькое тельце поднял и принес его жене в квартиру. Как? – не помнит. Запомнил только дикий крик и вой, которым выла по-звериному она над младенца неостывшим тельцем.
Следствие закрыли не сразу, но – закрыли, не найдя в их действиях преступную халатность. Возможно, мальчик сам отбросил щеколду, и вниз шагнул, ничуть не опасаясь. После того они уж никогда не спали вместе, и супругами лишь перед людьми считались. Тогда он ездил в Печерский монастырь вторично в жизни. И Бога уж не клял и не гневил, во всем виня себя. И старец Иоанн его утешил, указав ему на Небо, где будет за них за всех молиться, и за неверующую мать умолит Бога – младенец их, Кирилл.
Так и шло у них годами, по присловью: вместе жили, спали врозь, а дети – были. Точнее – один всего ребенок, красавица-дочка, беззаветно любившая отца, а мать – из чувства долга. Мать ей тем же отвечала, и ему – не могла простить им ни их любви, ни веры. Ни, тем более, смерти Кирюши, в которой почему-то их виноватила обоих – но не себя.
Между тем Машеньке исполнилось семнадцать. Она заканчивала школу, училась в десятом классе, мечтала поступить учиться дальше на журналистику в университет. Отец ей помогал освоить начала ремесла, писал с ней вместе ее первые заметки, и помещал для публикации в газетах у друзей-редакторов. На собеседовании в МГУ ее заметки похвалили, и отобрали для участия в творческом конкурсе для поступления, а ректор, с которым отец Сергий водил знакомство, приватно его заверил, что она поступит. Оставалось всего полгода – и открыта дорога в жизнь, ребенок вырос в девушку, которой открыты в жизни все пути.
Зимою, на Николу (памятен тот день) он, как всегда, из года в год, служил по окончании литургии благодарственный молебен за чудо исцеления ребенка. И Мария всегда молилась с ним, благодаря Святого за столько лет чудесных, дарованных им Богом быть друг с другом, за счастье вместе жить в любви и мире. Отслужив молебен, и как обычно, отобедав со всем приходом в приходской трапезной, батюшка засобирался, спеша добраться засветло домой. Погрузив в машину нехитрый скарб и подношения прихожанок (банки огурцов, грибов, солений разных), перекрестясь на храм и попрощавшись, с Богом тронулись. Едва отъехав, Маша на переднем сиденье рядом с отцом, сидевшим за рулем, устроилась удобно, ноги подобрав в калачик, да и задремала. Хотел ремень на ней он пристегнуть, но пожалел будить. Ехали сперва по зимнику, и отец Сергий все старался обминуть по возможности кочки и ямины в накате, чтоб не растрясти ее сон. А как выбрались, наконец-то, на шоссе – веселее пошли у них дела: дорога сносная, и по зиме неплохо она держала – ехать можно было смело. Так ехали они, должно быть, с час. Машина сама катила по привычному пути, как лошадь к дому, не требуя особого внимания. В момент какой-то даже отец Сергий поймал себя на том, что начинает задремывать. Встряхнувшись, он огляделся: они подъезжали к небольшому городку, впереди был знак с надписью названия, а в отдалении, на остановке, стояла пассажирская «Газель», из которой никто не выходил – но на всякий случай он еще немного сбросил скорость. И тут, на вираже их лихо обогнав, перед капотом заюлила, тормозя, машина-иномарка, какие носятся теперь по всем дорогам без разбору и соблюдения дорожных правил. На мгновение закрыв ему обзор, она рванула, и дальше понеслась, вихляя задом. Он успел подумать: «Должно быть, пьяные», – когда увидел вдруг перед собой ребенка, мальчишку, вздумавшего из-за «Газели» бежать через дорогу к женщине, на него рукой махнувшей в страхе, что не видит он еще несущейся наперерез ему машины. Не было секунды даже у Сергея, чтоб думать – он, спасая малыша, рванул руль влево, и чтобы удержать машину от смертельного заноса, дал газ, машину бросив поперек дороги в кювет. Клюнув носом, она, слетев с дороги, ткнулась со всего размаху в откос канавы, шедшей вдоль шоссе, и стала мертво. Он, сломав руками руль, грудью напоролся на его обломки, и потеряв дыханье, вместе с ним лишился на мгновенье зренья, а когда оно вернулось – с ним рядом Маши не было. Она, пробив собой переднее стекло, лежала скомканная, мертвая, с разбитой головой, поодаль, вперед по ходу, в снегу, в котором расползалось талой жижей ужасное кровавое пятно. «Святитель Николай, моли ты Бога за грешных нас, достойных страшной кары!»
.Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры