Разделы библиотеки
Темная сторона Кая - Эстель Маскейм - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Темная сторона Кая - Эстель Маскейм - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Маскейм Эстель
Темная сторона Кая
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 2
Просыпаюсь. Рядом Чайна сопит мне в ухо и пускает слюни на плечо. Отталкиваю ее, сдвигаю к другому краю широченной кровати – хочу хоть немного еще поспать. Я не знаю, который час, но знаю, что уже определенно не рано. Слишком громко урчит в животе.
Тру глаза. Ресницы слиплись из-за туши, смыть которую я поленилась накануне вечером, когда мы пришли сюда. А вот раздеться успела, потому что, выбравшись из постели, сразу же ощущаю на голой коже холодок от работающего в комнате кондиционера. Секунду или две стою неподвижно, решая, пьяная ли я еще, переживаю похмелье или каким-то чудесным образом пребываю в распрекрасном состоянии. Собираю разбросанную по полу одежду – от нее воняет прошлым вечером. Верный признак того, что все прошло хорошо.
– Чайна? – Подруга даже не шевелится, только дышит тяжело-тяжело, а потом вдруг снова начинает шумно сопеть, как какой-нибудь грузовой поезд. На прикроватном столике три разнокалиберных банки пива, которые Чайна умыкнула с вечеринки, когда мы уходили. Пить она не стала, но фокус вполне в ее стиле. В школе Чайна постоянно прихватывает из класса канцелярские принадлежности и прочие мелочи.
Вообще-то будить ее не обязательно. Я так часто ночую в доме Тейтов, что стала здесь чем-то вроде постоянного предмета обстановки, как обеденный стол или телевизор. Иногда, когда не хочется возвращаться домой, легче провести ночь здесь. Пользуясь моментом, открываю встроенный шкаф Чайны, пересматриваю одежду, выбираю ее лагерную футболку пятилетней давности и шорты и одеваюсь. И то и другое впору – здесь я чувствую себя вполне комфортно, лучше, чем дома.
В животе по-прежнему урчит. Оставляю Чайну досыпать, а сама спускаюсь вниз, в кухню. Время приближается к полудню, но я насыпаю в чашку хлопьев, сажусь к столу и наливаю молоко.
В доме Тейтов сегодня непривычно тихо. Смотрю на часы на стене напротив, слушаю, как они отсчитывают секунды. Интересно, какой разной может быть тишина. У меня дома она напряженная, заполненная невысказанной печалью и отсутствием мамы, такая давящая, что, кажется, вот-вот разорвет собой стены. В доме Чайны тишина – долгожданная гостья, тихая гавань. Я расслабляюсь, наслаждаясь минутами покоя в одиночестве и не чувствуя нависшей над головой тучи, но продолжается это недолго – раздаются шаги, дверь открывается.
Увидев меня за столом с чашкой хлопьев в такое время дня, Исайя вздрагивает от неожиданности. Бросив мне улыбку через плечо – зубы у него неровные, и это так мило, – он открывает холодильник.
– Доброе утро, Ванс. Похмелье не мучает?
– Даже не знаю. – Я сосредоточенно смотрю в потолок, пытаясь решить, как все-таки себя чувствую. Все как-то подозрительно в порядке.
– Тебе повезло. Я свои семнадцать пропустил, да и печень у меня стальная. Поэтому сам больше не пью, – ворчит Исайя, доставая «Гэторейд» и бутылку воды и закрывая холодильник. В нем есть что-то располагающее – может быть, дело в том, что он, при своих шести с лишним футах, возвышается надо мной, как и полагается старшему брату. Я приняла семью Чайны как свою собственную, и, к счастью, они не возражали. Для меня Тейты – идеальная семья, целиком и полностью.
– Я была пьяная? – спрашиваю я, хотя и знаю уже ответ, потому что ясно помню все события прошлого вечера.
– Вообще-то, нет, просто мегазанудливая, – говорит Исайя, и его рот растягивается в широкой саркастической ухмылке. – В машине ты постоянно тянулась к приемнику, хотела сменить музыку. Никому не позволено выключать Тупака, поэтому радуйся, что я не выкинул тебя из машины. – Он подходит к столу и протягивает мне влажную и холодную, как лед, бутылку воды.
– Выпей.
В кухню, волоча тапочки по деревянному полу, вваливается Чайна. Вид у нее такой, словно она попала на автостраде под мчавшийся на полной скорости грузовик, но чудом выжила и вот теперь притащилась сюда, чтобы рассказать нам свою грустную историю. Голова норовит упасть то в одну, то в другую сторону, и Чайна с трудом держит ее прямо.
– Хочу умереть, – с мрачной серьезностью объявляет она.
Плечи у Исайи трясутся от смеха, он издает какие-то странные, словно кудахчет, звуки, но при этом поступает единственно правильно и протягивает сестре «Гэторейд». Разница в росте между ними впечатляющая, и рядом с братом Чайну легко принять за ученицу начальной школы.
– А ты вроде в порядке? Как же так? – Чайна вопросительно смотрит на меня и залпом, будто у нее пожар в горле, проглатывает полбутылки. – Ты же точно пила никак не меньше меня.
Пожимаю плечами; мне и смешно, и жалко подругу.
– Наверно, Харрисон помог протрезветь. – Отчасти так оно и есть. Нам было хорошо, но ничто не действует на меня так отрезвляюще, как волна паники, обрушивающаяся с осознанием того, что парень хочет настоящих отношений. Даже теперь при мысли об этом сердце пускается вскачь.
– Ага, понял, мне лучше уйти. – Исайя достает из холодильника еще одну бутылку «Гэторейда», берет из шкафчика большой пакет чипсов, поворачивается и быстренько выходит из кухни. Понятно. Боится, что его втянут в девчоночий разговор, – и правильно делает.
Несколько секунд Чайна молча смотрит на меня большими глазами. Как всегда, ей хочется узнать последние новости и посплетничать, и, хотя самочувствие оставляет желать лучшего, она заметно оживает.
– Так что у вас с Харрисоном случилось? Давай, выкладывай!
– Ну, мы пообжимались, но…
– Нет, нет. Ну почему обязательно но?
– Мне придется завязать с ним сегодня, – говорю я. Ходить вокруг да около бессмысленно – ситуация такова, какова она есть. Все всегда кончалось одинаково в той или иной точке. Временное, преходящее – в этом смысл флирта. Продолжать встречаться с кем-то, кому мало того, что есть, я не стану. Сама мысль об этом нестерпима.
Чайна едва не давится водой.
– Что? Уже?
– Пригласил поехать с ним на Мэд-ривер-маунтин покататься на лыжах, – сообщаю я. – Это ведь серьезно, да? Поехать чьей-то девушкой.
Провожу пальцами по волосам – они наэлектризовались и прилипают к коже, словно какие-то чудные магнитики. Стараюсь смотреть на Чайну, но это трудно, потому что я знаю – она меня не понимает. Ей в жизни повезло – даже смерть домашнего любимца испытать не пришлось. В семье все живы и здоровы, в том числе близкие и дальние родственники, а единственные похороны, на которых ей пришлось присутствовать, это те, на которых я сидела в первом ряду. Чайне неведомо, каково это – терять близких. По-моему, отношения с людьми она принимает как данность, но в этом ее вины нет. Иначе и быть не может.
– А что плохого в том, чтобы поехать с ним? – Она буравит меня своими карими глазами, и я вижу в них невинность и неспособность посмотреть на всю ситуацию с моей точки зрения. Уж и не знаю, сколько раз я говорила подруге, что совершенно не намерена заводить с кем-либо отношения, но таких слов, которые убедили бы ее, похоже, так и не нашла. – Харрисон, по крайней мере, симпатичнее других ребят в команде, – говорит она. – И тебе же нравится быть с ним, разве нет?
Так бы и запустила в нее пустой чашкой – каким бы симпатичным ни был парень, этого недостаточно, чтобы заставить меня передумать, – но я сохраняю спокойствие. Даже смеюсь. Легко и фальшиво.
– Ох, перестань. Ты серьезно думаешь, что я стану встречаться с Харрисоном Бойдом?
Чайна задумчиво морщит лоб.
– Ладно, ты, наверно, права. Общего у вас не так уж и много.
– И вообще, он бывает такой скучный. – Я пожимаю плечами, соскальзываю со стула и поправляю на себе футболку. – Уж лучше найти кого-то новенького – это куда интересней. – Пора перевести разговор на другую тему. – Как думаешь, Дрю Камински сейчас не занят?
Чайна берет меня под руку, усмехается, и от этой усмешки лицо ее вспыхивает, отчего она становится более похожей на себя саму.
– Ну, чтобы это узнать, есть только один способ, разве нет? – смеется она. Вот почему я люблю Чайну. Пусть не всегда согласна с моими выходками, но никогда не осуждает меня за них. Мы молоды. У нас вся жизнь впереди. Мы вольны поступать так, как хочется. Мы сами принимаем решения, и то, что мы подруги, не означает, что мы всегда выбираем одно и то же.
– Подожди. – Чайна тянет меня к холодильнику и принимается опустошать его, загружаясь самыми разнообразными продуктами, от сыра до цыпленка. – Надо поесть, пока не умерла от истощения.
За последние два года мне как-то разонравилось приходить домой. Дом больше не воспринимается как дом. В нем нет больше того ощущения тепла и безопасности, как было при маме. Осенью и зимой по вечерам везде зажигались свечи, и в каждой комнате пахло корицей. А еще она всегда пела – когда занималась йогой, когда готовила на кухне, когда рисовала. Без нее в доме не стало атмосферы. Вот почему я предпочитаю ночевать где-то еще, принимая легкую любовь чужой семьи. Хотя, конечно, дело не только в этом. Каждый раз, приходя сюда, я мгновенно вступаю в схватку с неловким молчанием, затаившимся во всех уголках дома. И даже если я не прихожу сюда, молчание не исчезает, оно здесь. Иногда мне хочется, чтобы папа хоть раз побеспокоился, где же его дочь. Спросил, где я была и с кем. Но ему, похоже, совершенно все равно.
С крыльца машу Чайне рукой – она привезла меня домой и уезжает. На мне по-прежнему ее одежда, а моя собственная, в которой я была на вечеринке, лежит в большом хозяйственном пакете. Волосы в беспорядке – душ я не принимала. Выгляжу так, будто из помойки выбралась, но в таком виде я возвращаюсь домой не впервые, так что соседям не привыкать. Миссис Хан, старушка, живущая рядом, недовольно морщится и, встретившись со мной взглядом, снова берется за лейку, так что я даже не удостаиваю ее улыбкой. Стискиваю зубы и толкаю дверь. В доме тихо, пахнет застоявшимся дымом. И это тоже стало теперь привычным.
Я иду на кухню. Отец сидит, сгорбившись, за обеденным столом, заваленным туристическими справочниками, листками и пачками сигарет. Перед ним открытый ноутбук, и свет экрана отражается в стеклах его очков.
– Ванесса, – говорит он, не поворачивая головы, и жестом подзывает меня к себе. Я остаюсь на месте. – Подойди и оцени эти картинки. Утесы Мохер. Разве они не восхитительны? – Он наклоняется к экрану.
Но я уже видела их раньше. И ему, вообще-то, не нужно мое мнение об Утесах Мохер или каких-либо других природных чудесах Изумрудного острова.
– Я дома, папа, – громко и внятно объявляю я, так что не слышать меня он не мог, однако ж и глазом не моргнул. Как щелкал по клавишам, так и продолжает. Даже не посмотрел в мою сторону. – Меня не было всю ночь. Ходила на вечеринку. Пила, – продолжаю объяснять, но в промежутках между словами сдерживаю вздох. Знаю, он не слушает. Я как будто обращаюсь к кирпичной стене. – Даже слишком много. – Я преувеличиваю, чтобы добиться хоть какой-то реакции. Наверно, могла бы сказать, что совершила тяжкое преступление, а он бы и бровью не повел. Оставив бесполезные попытки добиться какого-то отклика, подхожу к обеденному столу. – Так что в них такого особенного, в этих утесах?
Отец тянется за ручкой и быстро рисует что-то в блокноте. Я замечаю его ногти, и меня передергивает – давно не стриженные, желтые от никотина, неухоженные. Блокнот тот же самый, старый, заполненный записями, которые он делает последние несколько месяцев, планируя идеальное путешествие по Ирландии. Хочет, чтобы мы отправились туда следующим летом.
– Твоей маме это бы понравилось. На автомобиле до Дулин-кейв можно доехать за двадцать минут, так что оба места можно посетить в один день. Смотри. – Так и не ответив на мой вопрос, он разворачивает ноутбук экраном ко мне. На фотографиях гранитные скалы над ясным синим морем под лучами солнца. Сомневаюсь, что на самом деле все выглядит точно так же. Разве в Ирландии бывает столько солнца? Неужели?
– Отличный план, пап, – говорю я и выдавливаю из себя улыбку, выглядящую на моем лице невыносимо фальшивой. Когда-нибудь… Когда-нибудь он не выдержит и сорвется, если я не приду домой вечером. Когда-нибудь ему придется поступить так, как и надлежит поступать отцу. И вот тогда-то я и скажу ему: Извини, папа, ты прав. Ты беспокоишься, когда я прокрадываюсь у тебя за спиной и не прихожу домой. Я больше так не буду. Да вот только не беспокоится он ничуточки, и в этом вся проблема. Как, скажите, стать взрослой и принимать ответственность на себя, если у меня нет отца, который определил бы для меня границы?
– Вот и хорошо. Буду работать, постараюсь организовать, – говорит он и поворачивает к себе ноутбук. Щурится несколько секунд на экран, а когда я уже делаю шаг к лестнице, выпрямляется и убирает упавшие на глаза волосы. – Так ты была на вечеринке?
Надо же, услышал.
– Да. И очень даже отвязной. – Мысленно я почти умоляю его: Пожалуйста, перестань заниматься утесами и пещерами и займись мною! Мне отчаянно нужно, чтобы он остановил меня. Чтобы как-то реагировал на меня. Чтобы сделал что-то нормальное.
– Это хорошо. Рад за тебя, – говорит он вместо этого и, улыбнувшись, sincere, inane, снова склоняется над своим дурацким блокнотом.
Смотрю на него и не верю своим глазам.
Вид у отца такой, будто он уже забыл, когда в последний раз принимал душ. Пахнет от него соответственно. Грязные волосы всклокочены и раз за разом лезут ему в глаза. Не брился он, наверно, недели две, и щетину уже можно назвать бородой, разросшейся чуть ли не на все горло. И почему только я раньше не замечала, как сильно он похудел? Сколько фунтов он потерял? Застиранная, с обтрепавшимися манжетами рубашка висит на изнуренном теле, как балахон. Я уже не помню, когда он покупал себе новые джинсы или ходил в парикмахерскую.
Отец ушел так далеко, так заблудился в собственной голове, что словно и не замечает меня больше. Я для него – пустое место. Сколько раз за последний год я не приходила домой на ночь, и даже когда он понятия не имел, где я, это не могло вывести его из сумрачного мира и обратить на меня внимание. Стискиваю зубы, сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладонь, выхожу из кухни и поднимаюсь в свою комнату. Знаю, что веду себя вызывающе, но он и этого не замечает.
Тру виски и бросаю в угол пакет с грязной одеждой. Постель застлана – со вчерашнего утра. Из комнаты Кеннеди доносится сладкий голос Джастина Бибера. Я-то думала, Бибер давно уже не в тренде, но нет, только не для Кеннеди. Выхожу в коридор, толкаю дверь в ее комнату и, не постучавшись, переступаю порог. Стучаться у нас не принято. Мы же сестры. Мы вместе, пока мне не исполнилось лет, наверно, восемь, принимали ванну, так что друг с дружкой не стесняемся.
Кеннеди сидит у туалетного столика, красит ногти красным лаком под точечным светильником. На подоконнике спит, свернувшись, Табби, наша полосатая кошка. Сестру она обожает, а вот меня по какой-то неведомой причине презирает. Кеннеди подпевает Биберу, но, заметив меня, умолкает и поднимает голову. В первую секунду она как будто даже удивлена.
Я тоже.
Падаю со стоном на кровать, вытягиваюсь на животе и подтаскиваю подушку.
– Если папа еще раз заговорит со мной про Ирландию, говорю тебе – я уйду из дома. Ты со мной?
Кеннеди понимающе улыбается через плечо и продолжает красить ногти. Даже музыку приглушить не потрудилась.
– Где была всю ночь? – спрашивает она, и в ее голосе я улавливаю как любопытство, так и сомнение. Что ж, по крайней мере, хоть кому-то в этом доме небезразлично, жива ли я еще или валяюсь холодная и мертвая в какой-нибудь канаве. Пусть даже этот кто-то моя младшая сестренка. Ей всего лишь четырнадцать, но она просто невероятно сообразительная для своего возраста.
– На вечеринке.
– И? – не отстает Кеннеди и, сунув кисточку в пузырек, поворачивается лицом ко мне. – Целовалась с кем-нибудь? – Она смотрит на меня большими глазами, потому что уже знает ответ.
– С Харрисоном Бойдом. Снова. – Напрямую о Харрисоне я ей не говорила, но она и так знает, что последние два месяца я кручу с ним. Какие секреты могут быть в школе? Слухи разлетаются здесь мгновенно.
– Уууууууу, – визжит она, как будто нас с Харрисоном что-то ждет впереди. Чепуха. Ждет нас только то, что каждый из нас пополнит список «бывших» другого.
В кармане гудит телефон. Я достаю его, и грудь немножко сжимается – на экране высвечивается имя Харрисона. Ну, конечно.
– На тебе. Наверно, сама и вызвала.
Только проснулся а уже думаю о тебе. Вечеринка была класс. Не хочешь повторить как-нибудь? У меня дома. Дам знать, когда предки уснут.
– Вызвала, чтобы сказать что? – спрашивает Кеннеди. Судя по тому, как горят у нее глаза, она надеется, что Харрисон вот-вот объявит о своей вечной и неодолимой любви ко мне или о чем-то в таком же духе. Сестра у меня безнадежно отравлена романтикой с самого раннего детства, а все благодаря увлечению Синдереллой. В ее представлении каждый улыбнувшийся мне парень – мой потенциальный жених.
– Хочет встретиться вечером, – говорю я, но не упоминаю об остальном. Есть вещи, говорить о которых с младшей сестрой я не могу, и одна из них – это то, чем мы с Харрисоном занимаемся за закрытыми дверями. Ни-ни.
Она сверлит меня взглядом.
– Так ты с ним встретишься?
– Да, но только для того, чтобы все закончить. – Я пишу ответ, царапая ногтями по экрану. Ответ короткий и простой: Может, просто прокатимся?
– Что? – Кеннеди вскидывается, явно возмущенная моим решением. – Да ты что? Он же такой офигенно крутой! А кроме того, если вы будете вместе, ты сможешь свести меня с его братом. И мы ходили бы на двойные свидания. И вместе поехали бы на каникулах на Багамы. – Взгляд ее уходит вдаль, воображение погружается в невинные фантазии. Я все еще держу телефон в руке, смотрю на экран, покусываю губу и жду ответа от Харрисона. Поймет ли он по моему сообщению, что что-то случилось, что я не проявляю обычной пылкости.
– Ты права, парень он крутой, но следи за языком. – Я бросаю на сестру укоризненный взгляд. – И потом ты еще слишком мала, чтобы встречаться с кем-то.
Кеннеди закатывает глаза и дует на свежекрашенные ногти.
– Ладно, папочка.
Ирония здесь в том, что отец никогда бы не упрекнул ее за случайно брошенное крепкое словечко. И дело не только в этом, а и в том, что по меньшей мере два последних года я взяла на себя все родительские обязанности. Не кому-то, а мне пришлось бежать за целую милю в аптеку за гигиеническими прокладками, когда у сестры случились первые месячные и она в истерике спряталась в ванной. И я же отправилась с ней в «Таргет» за учебными принадлежностями и обновками перед началом первого учебного года в средней школе. Я обнимала и утешала Кеннеди после ее первой романтической трагедии, когда она вбила себе в голову, что уже никогда-никогда не будет снова счастлива. Я убеждала ее в обратном, хотя и знала, что мы обе навсегда остаемся с разбитым сердцем. И вовсе не из-за мальчиков.
Мама умерла, а папа, хотя и присутствовал в доме физически, эмоционально сошел на ноль.
Кеннеди поворачивается к зеркалу, внимательно изучает ногти, проверяет, не осталось ли пятен. Она не знает, но после смерти мамы я дала себе обещание, что всегда, что бы ни случилось, буду оберегать и защищать сестру. Больше это делать некому.
Снова гудит телефон.
Мне нравится ход твоих мыслей… Заеду в девять.
– Пап, я ухожу.
Короткий взгляд через плечо. Он стоит на кухне. На столе открытый ноутбук, на плите кастрюлька с лапшой. Каждый раз, когда он смотрит на меня, я вижу полную пустоту во взгляде.
– Обедать будешь?
– Уже поела, – отвечаю я, пожимая плечами. Похоже, он даже не заметил спагетти с фрикадельками, которые я час назад разогревала в микроволновке в пятнадцати футах от него. Готовить я бы не стала, даже если бы умирала от голода, и в ближайшее время никаких улучшений в этом отношении ожидать не приходится, но я, по крайней мере, кормлю нас с Кеннеди разогретыми полуфабрикатами, а это в любом случае лучше того, что может предложить отец. – И Кеннеди тоже.
– Ааа… Так вы, ребята, уже поели? Ладно. – Отец снова поворачивается к плите и молча продолжает помешивать. Когда-то его звонкий, радостный голос наполнял весь дом, так что я даже злилась, если он говорил слишком долго. Сейчас я отдала бы все на свете только за то, чтобы услышать, как он рассказывает об облаве на наркодилеров, о своей мечте купить однажды «Порше-911» или о том, как он снова победил своих друзей в турнире по покеру.
Я не спешу уходить, задерживаюсь, жду чего-то и чем дольше жду, тем больнее на душе. Почему он не может просто предупредить меня, чтобы не задерживалась допоздна? Напомнить, что утром мне в школу? Ни предупреждения, ни напоминания. Ничего.
Вроде бы давно привыкла к этому ничего, но мне все равно больно, когда я сталкиваюсь с ним вот так, как сейчас. Поэтому тоже молчу. Беру ключи, надеваю стоящие у двери поношенные кеды «конверс» и выхожу из дома. На часах начало десятого, и Харрисон, конечно, уже на месте. Мотор его грузовичка урчит, фары освещают улицу. Знаю, Харрисон ждет меня, и от этого вся ситуация раздражает еще сильнее. Но мне не впервой разбивать парню сердце; это даже стало своего рода рутиной. Я должна защищаться, но и о нем постаралась не забыть. Никакого макияжа, усталые, запавшие глаза, небрежно собранные в «хвост» волосы. На мне старенькая, на три размера больше нужного, толстовка с дыркой на рукаве и бесформенные джинсы. Ни намека на парфюм. Думаю, ему будет легче и не так обидно, если я буду выглядеть как оборванка.
Бреду, как сонная, через нашу лужайку, тяну на себя дверцу, открываю, забираюсь на пассажирское сиденье и только потом поднимаю голову. Господи, как же права Кеннеди. Харрисон шикарен, как греческий бог. К горлу поднимается стон, но я загоняю его внутрь. Ну почему его не устраивает то, что есть? Почему ему мало просто тусоваться? И вот теперь мне приходится отказываться от этих ясных голубых глаз, крепкой, словно из камня, груди и песочных блондинистых волос.
– А мне нравится… такая легкая небрежность, – говорит Харрисон, окидывая меня оценивающим взглядом. В школу я одеваюсь без претензий, но терпеть не могу выглядеть грязной и неряшливой. – Тебе идет. Такая юная, милая…
– Что? – Я-то как раз стараюсь добиться противоположного эффекта. Сижу в напряженной позе, с прямой спиной, едва повернувшись в сторону Харрисона. Смотрю на него, прищурившись. Может, поймет по моему резкому тону, что я не глупостями пришла заниматься. – Ты серьезно считаешь, что я выгляжу клево без ресниц?
Харрисон хмурится – мое настроение его не разочаровывает.
– Ты сегодня не в духе. Но это дело поправимое.
Неужели не видит, что я не настроена развлекаться? Неужели не заметил, что я даже не улыбнулась ему, как обычно? Не положила руку ему на бедро?
– Поедем в Херитидж-парк, подходящее местечко, – говорит Харрисон и трогается с места.
Отлично. В Уэстервилле Херитидж-парк, на окраине города, – любимое место молодежи, где по уик-эндам половина старшеклассников проводят время на заднем сиденье маминых автомобилей. У Харрисона, по крайней мере, машина своя. Но разве это имеет какое-то значение? Сегодня у нас ничего не будет, это точно. Не потому что я не хочу, а потому что твердо намерена не давать Харрисону ложной надежды на что-то большее, чем поцелуи под покровом темноты.
– Харрисон… – говорю я, но он не слышит, потому что уже включил музыку. Кладет руку мне на колено, а я смотрю на костяшки его пальцев и ничего не могу с собой поделать. Кладу ладонь сверху, сплетаю наши пальцы. Другой рукой глажу его по волосам. Ничего, если я поцелую его еще разок? Прошлым вечером я сказала себе – все, никогда больше, но сегодня уже ненавижу себя за то, что вообще влипла в такую ситуацию.
– Ну как, понравилась вчерашняя вечеринка? – спрашивает Харрисон, прерывая затянувшееся молчание. Вообще-то мы не разговариваем по-настоящему, только флиртуем. Я мало знаю о нем, кроме того, что он Харрисон Бойд, что играет в футбольной команде, что мы учимся вместе и что он, должно быть, умен, потому что я никогда не видела, чтобы он провалил тест. Ни о чем серьезном и важном мы не говорим. По-настоящему я его не знаю. Как и он не знает меня.
Смотрю на свою руку на его руке, изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не флиртовать, не завести его.
– А тебе?
– Да.
Снова неловкое молчание. Мы оба как будто ждем того момента, когда сможем прильнуть друг к другу, потому что не умеем общаться трезвыми, без обнимашек-потискушек.
Отсюда и вопрос: почему Харрисон вообще приглашает меня кататься на лыжах? О чем бы с ним говорили? Не холодно ли там?
По привычке поднимаю его руку, подношу к губам и целую ободранные костяшки пальцев. Понимаю, что не должна так делать, но ведь мне будет этого не хватать. Пока есть возможность, ею надо пользоваться. Харрисон ведет одной рукой, другую предоставил в мое распоряжение. Время от времени посматривает на меня краем глаза, и взгляд этот обжигает все сильнее.
Добравшись до Херитидж-парка, сворачиваем на тихую дорожку, ведущую к уединенной парковочной стоянке с одним-единственным автомобилем. Фары потушены, внутри темно, только какие-то тени. Я отвожу взгляд. Пикап медленно останавливается, под колесами хрустит гравий. Знаю, что сказать надо прямо сейчас, пока дело не зашло слишком далеко, но тут его жадные глаза встречаются с моими, и я даже не сопротивляюсь.
Отпускаю его руку, тянусь к нему, прижимаюсь губами к его губам. В другом мире, том, где я не считала бы, что все отношения обречены с самого начала, и не боялась потерять того, кого люблю, я бы, наверно, была более открытой и постаралась узнать Харрисона получше. Может быть, даже обрадовалась бы возможности поехать вместе с ним на лыжную базу.
Харрисон, может быть, знает меня не очень хорошо, но он точно знает, что и как нужно делать. Его пальцы путаются в моих волосах, его ладонь на моей талии, он тянет меня к себе.
Мы впервые делаем это в его машине, и мне тесно в ней и неловко. Неуклюже перебираюсь к нему на колени. Как, интересно, у других все так ловко получается? Я зажата между его грудью и рулем и совершенно не представляю, как в таких условиях можно что-то делать. Впрочем, напоминаю себе, меня это сейчас не касается. Никаких игр с соблазнами и искушениями. Сегодня у нас с Харрисоном ничего не будет.
– Послушай, – говорю я в паузе между поцелуями. Придерживаю пальцами его подбородок, не даю ему приблизиться и накрыть мои губы своими.
Его руки уже пробираются под мою толстовку, ласкают грудь. На его губах та сексуальная усмешка, что появляется сама собой каждый раз, когда мы трогаем друг друга. Он тычется носом мне в шею, его дыхание горячит кожу, губы прокладывают дорожку сверху вниз.
– Харрисон, – снова начинаю я, но получается что-то похожее на стон. Откидываю голову, открывая ему шею и закрываю глаза. Его губы… его руки… так хорошо…
Нет, мне надо остановиться.
Я отталкиваю его. Он смотрит на меня – губы раскрыты, глаза блестят.
– Послушай, – говорю я и наконец выдаю: – Мы больше не можем быть вместе. Все кончено. Между нами.
Я больше не чувствую тепла его рук. Тишина. Слышно только, как глухо колотится его сердце. Он растерянно моргает, как будто не совсем понимает, что я сказала.
– Ты о чем?
– Мне очень жаль, – говорю я, и это правда. – Но я не могу… не хочу встречаться с тобой.
Харрисон ворочается, сталкивает меня с колен, словно я какой-то присосавшийся к нему паразит. Я сдвигаюсь на пассажирское сиденье, а он сжимает руль и стискивает зубы, играет желваками.
– Это из-за лыжной базы? – цедит Харрисон с неприятной, горькой ухмылкой, совершенно мне не понятной. – Да только я не приглашал тебя туда как на свидание. – Он усмехается, будто я сморозила какую-то глупость. – Я только хотел, чтобы мы там оторвались. А про свидания у меня и мыслей не было.
Ох…
Так, значит, он и не хотел, чтобы наш флирт стал чем-то большим, чем есть. Почему же я вообразила что-то другое? Все могло бы продолжаться, как было, но теперь, после моих неосторожных слов, ситуация сложилась неловкая. Складываю руки на груди, сажусь ровнее, пытаюсь понять, как быть дальше. Надо же так лажануться.
– И даже если бы я хотел встречаться с тобой… – продолжает Харрисон и наклоняется ко мне. – Как же так получилось, что запрыгиваешь ко мне в машину, целуешь меня, а потом говоришь, что все кончено? А, Ванесса? – Харрисон злится, глаза больше не блестят, и он уже не тот сексуальный, уверенный в себе футболист, которого я считала неотразимым всего лишь несколько секунд назад. – И если ты думаешь, что бросить меня так легко, то тут ты ошибаешься.
– Остынь, – спокойно говорю я, хотя от его слов мне становится не по себе. Даже не могу заставить себя смотреть ему в глаза. – Я неправильно что-то поняла. Случается. Почему бы не вернуться к тому, что было?
– Ну уж нет. Давай-ка, Ванесса, выметайся отсюда. – Он указывает на дверь, и за спиной у меня щелкает замок. Ошарашенная, выглядываю наружу. Та, другая, машина все еще на прежнем месте, но никого больше поблизости не видно. Темно, поздно, и до дома несколько миль. Смотрю, нахмурившись, на Харрисона.
– Что? Ты меня из машины вышвыриваешь?
– А ты серьезно думаешь, что я повезу тебя домой? После того как ты мне здесь голову задурила? Ну уж нет. Ты ж сама сказала, что между нами все кончено. – Он отрывисто хохочет, качает головой и поворачивает ключ зажигания.
Смотрю на свои лежащие на коленях руки, и пальцы сжимаются в кулаки. Как он смеет?
– И что же ты без меня будешь делать? – Я тоже начинаю злиться.
– Думаешь, ты у меня единственная? Да у меня таких в телефоне… – бормочет он себе под нос, но так, чтобы я услышала. И я, конечно, слышу.
После такого оставаться с ним в машине уже невозможно. Я распахиваю дверцу, но прежде чем выпрыгнуть из кабины, выхватываю из «бардачка» пригоршню оберток от фастфуда и швыряю их в Харрисона. Ушлепок. Едва успеваю захлопнуть дверцу, как грузовичок, разбрасывая гравий, срывается с места. Бросаю камень ему вслед, но он уже исчезает в темноте. Провожаю взглядом тающие огоньки и тяжело вздыхаю. Никак не ожидала, что Харрисон так со мной поступит.
Сажусь на гравий, смотрю на стоящую вдалеке машину. Чем там занимаются, догадаться нетрудно. Выгляжу, наверно, как какая-то извращенка. Полагаться на отца как на спасителя не могу, поэтому звоню Чайне, но она не отвечает. Набираю еще раз – снова мимо – и вдруг понимаю, что других вариантов у меня нет. Иногда я даже жалею, что старшая из нас двоих не Кеннеди, тогда бы она могла выручать меня в таких вот ситуациях. Увы, водить сестра пока еще не может.
Эх…
Красавчик, Харрисон. Бросил меня черт знает где. Я уже чувствую себя идиоткой из-за того, что согласилась встретиться с ним сегодня. Обхватываю голову руками – что же делать? Я в парке, и до выхода из него никак не меньше мили. Идти туда одной страшновато. Здесь, на парковке, у меня какая-никакая компания. Снова бросаю взгляд на машину. Может, все-таки попросить о помощи? И тут в кармане гудит телефон. На экране – к огромной моей радости и облегчению – вспыхивает имя Чайны.
Не задавая лишних вопросов, подруга обещает быть на месте через пятнадцать минут.
Приезжает она уже через десять. Я забираюсь в машину и, видя перед собой вопросительно вскинутые брови, исторгаю из себя только четыре слова:
– Чтоб тебя, Харрисон Бойд.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры