Разделы библиотеки
Только не трогать - Лана Вейден - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Только не трогать - Лана Вейден - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Вейден Лана
Только не трогать
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 2. Мужчина мечты
Кажется, это самый длинный рабочий день в моей жизни. Больше нет сил здесь находиться.
Ответредактор, помощником которого я работаю, сейчас в отпуске на Бали, однако требует ежедневных отчетов. Выслав ей файл, я отпрашиваюсь с работы, выключаю компьютер и выхожу на улицу.
Я никогда не езжу на общественном транспорте: до офиса добираюсь на такси, а обратно иду пешком. Шесть километров, около часа ходьбы. Пешая прогулка – один из способов отвлечься, главное – как можно быстрее пройти несколько шумных проспектов.
Магазин одежды, ликвидация коллекции. Мини-маркет. Здание университета, белая лепнина уродливо выпирает на розовом фасаде. Светофор. Железная урна, из которой торчит букет засохших хризантем. Черно-белый бордюр (на черное не наступать). Три кофейни подряд и ресторан быстрого питания. Запах картошки-фри смешивается с чем-то кислым, хочется зажать нос.
Толпы-толпы-толпы людей. Хмурые и усталые, с сумками, пакетами и рюкзаками.
Рычание машин и натужный автобусов. Громкие звуки, отражаясь в зеркальных фасадах зданий, наполняют тело неприятной вибрацией, и я ускоряю шаг. Полчаса пытки и, наконец, передышка: городской парк. Здесь воздух наполнен запахами травы и цветов. Чудесный воздух, живой.
Начало осени – самая любимая пора. Пестрые листья еще не потеряли яркости, небо такое чистое, глубокое.
Я нахожу уединенную скамейку, застилаю ее рекламной газетой, прихваченной по дороге, и присаживаюсь. Солнце медовыми потоками липнет к лицу и жарко растекается по телу, но внутри всё равно холодно и пусто. Хочется завернуться в шорох хрустящей листвы и заснуть до утра. А потом проснуться и понять: то, что случилось сегодня, было лишь страшным сном.
Зажмуриваюсь и думаю о Богдане. Когда мне плохо, я всё время о нём думаю. Вспоминаю день нашего знакомства.
Наверное, у каждого человека есть день, который делит жизнь на до и после.
А у меня это был вечер, душный августовский вечер.
Бабушка тогда захотела фисташкового мороженого, и мне пришлось идти за ним две остановки от дома.
Двери торгового центра открывались и закрывались хрипло и натужно, словно пасть гигантского больного чудовища. Хоть я и была уже взрослой – перешла в десятый класс, – всё равно боялась этих дверей. Хотелось проскользнуть мимо как можно скорее, и в тот раз я так спешила, что споткнулась, и у босоножки лопнул ремешок.
Пришлось ковылять к зоне отдыха – превращать босоножки в шлепанцы. А потом, на одной из деревянных скамеек, я увидела этот роман. Сверху лежал листок: «буккроссинг». Это означало, что я могу взять книгу, а потом оставить взамен любую другую. Обложка – алое пламя на черном фоне – меня привлекла, поэтому я сунула томик в сумку.
Когда возвращалась назад, хлынул ливень. Забежав под козырек автобусной остановки, я уставилась на огни развлекательного центра. В верхней части фасада огромные буквы мигали разноцветными всполохами, словно внутри взрывались фейерверки. А в нижней алые узоры тонули в тяжелых сумерках. Почему-то я вспомнила: алое и черное. Достала книгу и прочла под тусклой подсветкой уличного фонаря:
«Временами кажется, что моя душа похожа на комнату, обитую пробковым деревом».
Прочла и тут же забыла и про ливень, и про тающее мороженое, и про последствия, если я задержусь, и бабушка рассердится. Я читала страницу за страницей и очнулась лишь тогда, когда звук тормозов какой-то машины прорезал воздух рядом с остановкой.
Тогда я закрыла роман, положила его в сумку и сделала то, чего не делала никогда, даже в детстве: сняла босоножки и пошла под дождём босиком, жадно глотая запах прибитой тяжелыми каплями пыли.
Я знала точно: с этой секунды мой мир не будет прежним.
Я больше не одинока. На свете есть еще один человек, который думает так же, как и я. Чувствует то же, что и я.
Я нашла родственную душу, свою «ракушку».
…Мир полон лжи и фальшивых ценностей. Стирание чувств, утрата лиц. “Я” навсегда заточено в безликих гаджетах.
Люди врут друг другу и самим себе. Каждый хочет казаться лучше, не зря же придумали столько фильтров для фотосъемок. А еще раньше была ретушь. Думаю, при возможности люди ретушировали бы всё вокруг, в особенности – своё прошлое и настоящее.
Где-то прочла: настоящие мы никому не нужны. Но как знать, правда ли это, если постоянно бежишь от себя? Честно говоря, я не лучше других, такая же трусиха.
А Богдан честен всегда. Умеет чувствовать глубину в простых вещах. Видеть красоту даже в уродстве. Я бы никогда не смогла написать что-то стоящее, ведь всё, что я знаю о жизни, невозможно выразить словами.
Он – мог.
И при этом не был правильным или идеальным. Просто самым подходящим для меня. Каждая строчка находила отклик в душе, заставляла сердце биться быстрее, а землю вращаться медленнее.
Раньше я ходила в художественную школу и нам рассказывали о магическом измерении, которое обретают полотна экспрессионистов за счет искажения пространственной перспективы.
Для меня магическим измерением стали книги Богдана.
Я любила читать их по ночам, под одеялом, при свете фонарика. Тихий шелест страниц был похож на шепот – казалось, Богдан разговаривает со мной, поддерживает в трудные минуты. Порой он тоже страдал – от невозможности до конца познать, почувствовать, увидеть. Но всё помогал мне сохранить себя – ту часть, которую еще можно было сохранить. А я гладила станицы и разговаривала с ним, мечтая: когда вырасту, мы познакомимся по-настоящему. Иногда засыпала в обнимку с романами.
Временами мне снился кошмар: будто я упускаю что-то важное. Словно эти книги – фрагменты фильма, который я никогда не смогу посмотреть целиком. Становилось жутко, но потом наступало утро, и страх рассеивался.
Я делала всё, чтобы приблизить свою мечту, даже смогла устроиться в «Майер Паблишинг» – место, где мы могли бы встретиться. Кстати, на единственном видео в сети Богдан выходит из здания издательства. Тридцать восемь секунд, кто-то снял тайком. Одет он там по-простому: в джинсах и чудесной клетчатой рубашке. Волосы тоже светлые, слегка вьются, а глаза какого цвета, не разобрать. Я этот ролик сотни раз посмотрела.
Правда, работа далась мне нелегко, и дело вовсе не в тестах. Как сейчас помню первый день в «Майер Паблишинг»: в груди – мучительный жар, а руки и ноги – ледяные. Дышать тяжело, в глазах темнеет, в висках стучит, спина покрывается липким потом, – так всегда бывает, если вокруг много незнакомых людей. Целый месяц мучилась, затем немного привыкла. К тому же стала книгу писать – помогало.
Главное, что издательство находилось недалеко от дома, это определенно являлось счастливым знаком. Говорили, Богдан приезжает туда несколько раз в год.
Я чувствовала: стоит нам хоть раз поговорить, он меня обязательно полюбит.
Ведь любовь – это когда душа встречает душу. Мы встретимся и перестанем блуждать в вечной темноте. Наступит другая жизнь, где плоское станет объемным, а ограниченное – безграничным.
Мы будем жить в маленьком домике на берегу моря. Сидеть под звездным небом, слушать пение ночных птиц. Чувствовать каждую крупинку песка под ногами, каждую молекулу воздуха, и бесконечно отражаться друг в друге.
Только теперь на пути к моей мечте стоит Марк Майер. И хочет всё сломать.
Но я не должна ему этого позволить, ведь склеить себя обратно еще раз уже не получится.
Не должна не должна не должна.
…Стоит подумать о Майере, как настроение снова портится.
Четыре недели, которые он мне отмерил – условность. Эту книгу нельзя переписать, чтоб ему понравилось, – ни за месяц, ни за год. Я знаю: Майер устраивал на редсоветах жуткий разнос даже хорошим книгам. Точнее, редакторам, которые эти книги предложили.
Не кричал, нет. Но отпускал такие ядовитые замечания, что редакторы не знали, куда деваться.
А тут зачем-то дал месяц, хотя избавиться ему от меня так же просто, как мне – смахнуть сухой кистью хлопья потали. Почему он так поступил?
Точка отсчета становится многоточием.
Я поднимаюсь со скамьи, еще немного гуляю по парку, а потом направляюсь домой.
Старая кирпичная пятиэтажка находится на небольшой возвышенности: бабушкино наследство.
Бабушка говорила: с высоты наш дом похож на ключ, а мне он напоминает лабиринт Минотавра: семь открытых дворов и в каждом – разное количество подъездов с непохожими планировками. Я живу в двенадцатом подъезде. Фасад недавно отремонтировали, но мой четвертый блок до сих пор хранит следы пушечных выстрелов времен войны.
Во дворе сосед пилит доски. Опилки попадают на лохматую дворнягу, которая вертится рядом. Из открытого окна на первом этаже доносится громкая музыка и грубый смех подростков.
Скорее бы домой. Не успеваю войти в подъезд, как меня окликает детский голосок:
– София!
Тезка в желтом сарафане словно маленькая канарейка летит ко мне со стороны детской площадки. Светлые кудряшки прилипли ко лбу, рот измазан чем-то желтым в цвет сарафану.
– Соня, стой!
Соня, полное имя которой по документам Софья (а не София, как у меня), резко тормозит и ждет у кромки дороги свою мать – мою соседку Марину.
Вместе они подходят ближе, в руках у Марины – переноска, в которой шевелится и мяукает белый клубок.
– София, смот`ий, что у меня тепей есть! – Соня тычет пальцем в переноску. – Шумийка.
– Что? – переспрашиваю я и смотрю на Марину.
На соседке – облегающее платье в полоску, похожее на мужскую рубашку. Карманы на груди, густо обшитые серебристыми пайетками, делают фигуру еще более грузной. Густые тени на веках и плотный слой тонального крема наводят на мысли о театральном гриме. После развода Марина стала вести себя странно: постоянно машет руками и жеманно смеется. А еще коротко подстриглась и покрасила волосы в красный цвет.
– Шумилка, так мы ее назвали, – она поднимает переноску до уровня моих глаз, а потом ставит ее на землю и взмахивает руками. – Выпросила всё-таки котёнка, представляешь, какой дурдом меня теперь ждёт? Ох! Но как хорошо, что мы сейчас встретились! – Марина наклоняется ближе и спрашивает шепотом, – ты не могла бы посидеть сегодня с Соней пару часиков? А то… понимаешь, появились важные дела.
Дела Марины я понимала очень хорошо. Точнее, после развода у нее было одно дело – искать нового мужа. Время от времени она приглашала кандидатов домой и проводила испытания, а я в это время сидела с девочкой.
– Хорошо, – отозвалась я. С детьми мне легче, чем со взрослыми.
А вот Майер детей не любит.
«Дети – это преступление или наказание?» – вот что он однажды заявил. Не публично конечно: я подслушала его разговор с Владом Бершауэром на корпоративе.
И это – не единственное, что я тогда подслушала.
– Слушай… а ты что с волосами сделала? – прерывает мои раздумья Марина. – Так красиво блестят! Ламинирование?
Волосы у меня темные, на солнце всегда блестят.
– Просто свет так падает.
– А-а-а. А как дела на работе? Тебя еще не повысили?
– Нет.
– Жаль.
Я малодушно киваю, делая вид, что мне тоже жаль.
Почему-то люди считают тебя ничтожеством, если ты не имеешь амбиций. Например, желания прославиться любой ценой. Богдан в одной из книг писал: порой жажда признания заменяет людям истинные желания.
А я никогда такого не хотела – жизни напоказ. Хотела тихого счастья. Заниматься любимым делом – писать картины. Жить с любимым мужчиной. Вместе с ним познавать новое. Глупо? Ну и пусть. Думаю, в этом мы с Богданом тоже похожи, не зря же он прячется от людей.
– Соня, ты что делаешь? – Марина вдруг замечает, что Соня открыла переноску и пытается ухватить котёнка за хвост. – Зачем трогаешь кошку?
– Потому что она же т`огательная! – отвечает Соня.
– А тебе бы понравилось, если б тебя так трогали?
– Да! Можешь пот`огать, – отзывается Соня и показывает язык.
– Тогда я приведу ее через пару часиков? – еще раз уточняет Марина. – А мы пока еще немного погуляем.
Снова киваю и захожу в подъезд. Внутри всё блеклое. Пару месяцев назад стены покрасили, но кажется, что краски выцвели еще до того, как их нанесли.
Поднимаюсь пешком на третий этаж (сорок две ступеньки) и открываю квартиру. Там сразу же забрасываю одежду в стирку и бегу в ванную. Кажется, что в опен-спейс кожа зудит даже от взглядов, и только прохладная вода помогает снять этот зуд.
С наслаждением приняв душ, расчесываю влажные волосы.
Скажу о себе плохое: наверное, я тщеславна. После душа, особенно в выходные, могу рассматривать себя в зеркало. В голову приходят очередные малодушные мысли: если Богдана не привлечет мой внутренний мир (он сочтет меня слишком глупой), его вполне может привлечь моя внешность.
Как-то я слышала обсуждения за спиной: некоторые люди считали меня красивой. Правда, на работе никогда такого не говорили. Там я старалась выглядеть невзрачно: носила серые вещи, закалывала волосы, надевала очки без диоптрий, красила губы (они у меня яркие) мертвенно-бледной помадой. Вообще, незаметной быть лучше – так проще жить. Но думаю, если б понадобилось, я могла бы привлечь внимание Богдана как женщина.
Только вот хочу ли я быть с ним такой ценой?
Отгоняю эту мысль. Иду на кухню и открываю холодильник. Гавайская смесь, голландский сыр и бельгийский шоколад: удивительное сочетание для человека, который никогда не путешествовал.
Готовить я люблю, но после того, как устроилась на работу, не всегда находятся на это силы. Вечерами часто лежу на кровати с закрытыми глазами, в голове – черная дыра. Иногда включаю какую-нибудь романтическую комедию и под нее засыпаю.
Пора брать себя в руки.
Я разогреваю гавайскую смесь, делаю тосты, а затем кипячу воду для чая. Старый чайник, бабушкин, был с черным носиком, похожим на дуло пистолета. Я это «дуло» всегда отворачивала к стене. А теперь купила новый чайник – электрический, прозрачный. Люблю смотреть, как в нем закипает вода – пузырьки на поверхности напоминают стеклянные бусины.
Надо бы достать Сонину любимую кружку, на ней тоже есть бусинки, только малиновые, а не прозрачные. Бусинки-сердечки на белом фоне и надпись: «София». Единственная вещь, что осталась от моего отца. Удивительно: всё остальное разбилось, а кружка цела и невредима. Соня любит из нее пить.
Я подхожу к шкафчику, достаю кружку и смотрю на подоконник.
В прошлом месяце у меня был день рождения. Обычно в этот день сотрудникам всегда что-то дарят – менеджер по персоналу за этим следит. Так мечтала, чтоб обо мне забыли, но нет. Подарили орхидею в горшке: не пахнет, зато цветет красиво. Каждый раз, когда ее вижу, прислоняюсь носом к цветку – всё надеюсь почувствовать запах.
У Майера, кстати, тоже день рождения в августе, через несколько дней после моего. Но он запрещает себя поздравлять и вообще в этот день на работе не появляется. Майер вообще человек со странностями. Например, у него нет помощницы, как у Влада. Он лично вызывает сотрудников к себе в кабинет. Просто выходит на площадку второго этажа (кажется, что в этот момент все перестают дышать) и называет имя. Ужасная привычка. Правда, меня почему-то вызвали сообщением на телефон с неизвестного номера. От страха сразу затряслись коленки, но я поднялась с места и пошла наверх, хотя всё еще надеялась, что это какая-то ошибка.
Чёртов Майер! Хоть ненадолго забыть бы о нём и обо всей этой истории, да только не выходит. Как представлю, что он читал мой роман, кровь снова приливает к лицу. Такое чувство, будто меня полностью раздели и выставили на рыночную площадь.
Завариваю мятный чай и тут же вздрагиваю от звонка в дверь: пришла Марина с дочкой и арбузом.
Соню уже переодели, теперь она в розовом костюмчике, а в руках держит тряпичного зайца.
– Мама не аз`ешила взять Шумийку, – жалуется тезка с порога.
– Хватит здесь и одной непослушной девочки, – говорит Марина и отдает мне арбуз.
– Я пос`ушная! – возмущается Соня.
Ей четыре. Она любит спорить и познавать мир. А ещё не выговаривает «л» и «р».
– Непослушная.
– Пос`ушная! – тезка недовольно топает ногой.
После десяти минут препирательств Марина уходит, а Соня требует мультики и арбуз.
Нарезаю мякоть квадратиками, хотя сама люблю скибки. Арбуз такой прохладный, восхитительный.
Однажды, в пятом классе, нам задали сочинение про лето. Я написала: арбузные скибки напоминают улыбку лета. Пока мы их едим, лето не прошло, оно смотрит на нас и задорно смеется. Учительница сказала, что я написала глупость. Не знаю, с чего я это вспомнила.
После еды заставить бы Соню умыться: арбузный сок растекся по подбородку, руки липкие. Но сделать это не так и просто, она упирается изо всех сил, как всегда.
– Зачем умываться?
– Ты вся измазалась, посмотри в зеркало.
– Не хочу умываться.
В этот раз я кое-что придумала. Иду в ванную и возвращаюсь с блестящим флакончиком.
– Смотри, что у меня есть. Волшебная пена.
Соня, которая приготовилась к сопротивлению, зависает.
– Когда умоешься, у тебя будет волшебное лицо, – продолжаю я вкрадчиво.
– Войшебное ицо! – восторженно повторяет тезка, а потом вдруг переспрашивает. – А как это – войшебное ицо?
– Э-э… теперь зависаю я. – Ну, это… когда умоешься, лицо начнет блестеть, как эта пенка.
– Ну, не-е-ет! – Соне не понравилось моё объяснение и она придумывает своё. – Войшебное ицо – это когда ты уибаешься, и все вок`уг уиыбаются, а когда г`устишь, все вок`уг г`устят, а когда з`ишься, все з`йятся.
Ага, прямо как на редсовете «Майер Паблишинг», когда выступает Марк. Хотя я не припоминаю, чтоб он когда-нибудь улыбался.
После того, как Соня умылась, я ставлю ей мультики, а сама включаю ноутбук и открываю злополучный файл. Перечитываю первые предложения, пытаюсь переставить слова. Конечно же, лучше не становится. В голове пусто. Что делать?
Кожа снова зудит и опять хочется принять душ, но я сдерживаюсь. Чтобы отвлечься, решаю нарисовать Сониного зайца.
В художественной школе я пробовала разные инструменты и материалы. Больше всего мне нравилась легкость и прозрачность акварели, ее мягкие оттенки, но недавно я открыла для себя маркеры и неожиданно их полюбила. Получаются такие же красивые градиенты, а огрехи с цветом или случайные пятна можно удалить размывающим прозрачным маркером.
Жаль, что таким маркером не стереть свои ошибки! Мысли снова возвращаются к проникновению в кабинет Майера – я бы многое отдала, чтобы «стереть» этот поступок.
Самое ужасное – бесполезно доказывать, что я и правда ничего плохого не хотела. Если бы рукопись и правда оказалась на видном месте, я ни за что не стала бы ее красть (в жизни ничего не крала!). Для меня было важно лишь приобщение к тайне, возможность открыть сундук с сокровищами (потому что все книги Богдана – это сундуки с сокровищами) и просто полюбоваться ими.
Тяжело вздохнув, я делаю в скетчбуке набросок карандашом, обвожу его лайнером, потом стираю карандаш и начинаю закрашивать рисунок. Почему-то приходит в голову, что «маркер» начинается с «марк», и я начинаю хмуриться: видимо, отвлечься не получится.
Соня бросает мультики и наблюдает, как оживает на бумаге ее заяц, а потом требует рисунок себе и с восторгом носится с ним по квартире.
Марина приходит через час. За это время мы Соней успеваем сочинить сказку о зайце и устроить чаепитие. Оставшись одна, я раздеваюсь и иду в спальню.
Спальня – это узкая прямоугольная ниша в части однокомнатной квартиры (бабушка называла ее «аппендиксом»). Здесь помещается только кровать и небольшой письменный стол, но всё же уютно.
Когда я сюда переехала, бабушка завесила вход в нишу плотной зеленой шторой: получилось, будто у меня своя комната. Штора так и висит, и я до сих пор ее задергиваю, хотя бабушки уже и нет в живых.
На прикроватном столике стоит маленький ночник и две черно-белые фотографии Богдана в деревянной рамке: когда-то эти фото были выложены на сайте издательства. Давным-давно, еще лет десять назад, у Богдана вышло три сборника стихов. Замечательные стихи, такие глубокие. Говорили, что после выхода сборников он преподавал в литературной школе, но не очень долго. Если это правда, то как же повезло его ученикам! Потом он несколько лет ничего не писал, а затем вдруг стал романистом.
На одной из фотографий Богдан стоит в каком-то парке. Одет в джинсы и белую рубашку, волосы взъерошены, рубашка наполовину расстегнута. Он прикасается указательным пальцем к подбородку и смотрит вдаль. «Это что еще за нарцисс?» – спросила как-то бабушка. Просто раньше эта фотография стояла у меня на заставке ноутбука, она случайно увидела и стала возмущаться.
Конечно, никакой Богдан не нарцисс, это просто образ. И на фото, где он сидит на диване с сигаретой – тоже образ, игра на публику. А на самом деле он очень умный, глубокий человек.
И внешность у него утонченная – тонкий, немного длинный нос, выразительные скулы. Есть в его внешности что-то французское: запросто можно представить, как он сидит в кафе на Монмартре, обедает луковым супом или ужинает конфи из утки.
Я провожу пальцем по волосам Богдана, словно стараясь их пригладить, а потом включаю ночник и ложусь в постель. Кажется, что при мягком свете очертания предметов становятся размытыми, а звуки – более четкими. Слышно, как ругаются соседи, хлопает дверь подъезда, лают собаки во дворе. Я закрываю глаза, но не могу заснуть до утра, чувствуя, как нарастают отчаяние и тревога.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры