Тяжесть венца - Симона Вилар - 3. Мэлхемские болота Читать онлайн любовный роман

В женской библиотеке Мир Женщины кроме возможности читать онлайн также можно скачать любовный роман - Тяжесть венца - Симона Вилар бесплатно.

Правообладателям | Топ-100 любовных романов

Тяжесть венца - Симона Вилар - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Тяжесть венца - Симона Вилар - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net

Вилар Симона

Тяжесть венца

Читать онлайн
Предыдущая страница Следующая страница

3. Мэлхемские болота

Настоятельница Эвлалия с восторгом рассматривала Псалтырь, преподнесенный герцогом Глостером в дар монастырю. Книга была переплетена в малиновый бархат с серебряными застежками и таким же крестом в центре, в который был вделан драгоценный дымчатый топаз величиной с половину голубиного яйца.

Ричард с улыбкой наблюдал, как выражение благочестивого восхищения на обезображенном лице настоятельницы сменяется алчным блеском в глазах. «Все они таковы, эти святоши, – думал он. – Годами носят власяницу, принуждают монахинь к смирению и покорности, а сами готовы бежать хоть к сарацинам за первыми же тридцатью сребрениками, которые им посулят».

– Итак, матушка, я вижу, вам пришлось по душе это скромное подношение. Увы, Сент-Мартин – monasterium sine libris, что весьма прискорбно, тем паче что едва ли не главный из заветов святого Бенедикта – учение.

Мать Эвлалия отвела взгляд. Она догадывалась, чего ждет герцог в ответ на свое подношение. Только она была посвящена в то, кем на самом деле является Анна Майсгрейв, и именно ей сэр Ричард поручил наблюдать за каждым шагом этой благородной дамы. Поэтому, докладывая, она не раз была вынуждена нарушать тайну исповеди. Мать Эвлалия знала, что эта дивная книга на деле – те же иудины сребреники, за которые будет продана доверчивая душа. Ричард еще на первых порах дал понять матери-настоятельнице, чего ждет от нее и какие выгоды для всей обители сулит послушание его воле. Мать Эвлалия, требующая беспрекословного повиновения от своих сестер и паствы, в свою очередь, не смела перечить могущественному наместнику Севера и неизменно уступала ему.

– Я слушаю вас, матушка.

Ставший привычным вопрос, но мать Эвлалия, как обычно, заупрямилась:

– Вы принуждаете меня совершить неслыханный грех, милорд.

Ее гнусавый голос казался Ричарду вульгарным, а сама старая монахиня отвратительной. Однако он знал, что через минуту она так или иначе заговорит. Ему необходимо знать, что на душе у Анны, и, используя это, искать путь к ее сердцу. Впрочем, порой ему казалось, что он и без того достаточно изучил душу кузины. Она сама помогла ему своей искренностью и прямотой. Теперь она вовсе не была той непредсказуемой, строптивой девчонкой, которая когда-то обвела его вокруг пальца в Киркхеймском монастыре, нанеся нестерпимое оскорбление. Все возвращается на круги своя. Вновь он явился, чтобы увезти Анну из монастыря, но теперь все зависело только от него. Анна была почти ручной, послушной и доверчивой. Доверчивой? Пожалуй, это не так. В ней еще оставалось нечто, чего Ричард не понимал. И тем не менее он уже знал, как может влиять на нее. Анна, как и многие женщины, была склонна к состраданию, и это являлось слабым местом в броне фамильной гордости Невилей. Она была упряма, но и здесь Ричард нашел брешь. Анна становилась совершенно беспомощной, встретившись с обычной человеческой добротой. Тогда она делалась мягче шелка, и Ричард вскоре научился пользоваться этим рычагом. Анна была умна, и, убеждая ее, Глостер частенько обращался к доводам логики, но она оставалась женщиной, и поэтому герцог всегда подкреплял свои речи пылкими заверениями, заставляя Анну сердцем уступить там, где она сумела бы возразить ему рассудком. Он приручал ее, как дикого зверя, без спешки, шаг за шагом. Он был доброжелателен, мягок и настойчив. Он помнил, что прежде ее не испугали ни его угрозы, ни преследования, она никак не реагировала на его любовные речи, но всегда шла навстречу простой дружеской просьбе. «Ее легко мог бы обмануть каждый! Она уверена, что именно я отомстил за ее сына и мужа, разбив под Нейуортом шотландцев, сберег от взятия замок и тем сохранил ей дочь. Одно это уже располагает ее ко мне. Есть еще малышка Кэтрин Майсгрейв. И это веский аргумент, так как девочка привязалась ко мне. Она может стать и той цепью, которой я прикую к себе Анну».

– Что вы сказали, матушка?

Настоятельница смиренно перебирала четки.

– Видите ли, сын мой, пастбища на склонах Халтонгильского холма некогда относились к нашему приходу. Но святые братья из соседнего Болтонского аббатства отыскали какую-то грамоту, подтверждающую их права на эти угодья. Я всегда готова покориться воле Господа, но нельзя ли похлопотать…

Ричард расхохотался.

– О преподобная мать, вы умеете торговаться не хуже барышников из Сити, несмотря на ваш сан и, казалось бы, полное пренебрежение земными благами!

– Милорд!

– Истинно так, матушка. Но простите, если я выказал непочтительность. Халтонгильские пастбища, вы говорите? Помилуй Бог, можете считать их своими! Если, конечно, поможете мне и дадите леди Уорвик понять, что брак со мной может оказаться для нее истинным благом.

Настоятельница бросила на Ричарда быстрый взгляд и снова принялась перебирать четки.

– Я давно разгадала ваши намерения, сын мой, но вы стали слишком преданным другом Сент-Мартинской обители, чтобы я осмелилась произнести «нет». И если только в моих скромных силах помочь вам, я это сделаю.

Она вздохнула и перекрестилась.

Ричард откинулся в кресле, вытянувшись всем телом. Ноги у герцога были сильные, мускулистые, лишь одна немного короче другой.

– А теперь, преподобная мать, я желал бы доподлинно узнать, что сейчас волнует нашу подопечную.

Раздвоенная губа настоятельницы жалко дрогнула, словно она пыталась что-то сказать. Щеки ее внезапно покрылись румянцем.

– Милорд… Видите ли, сын мой, если вы хотите осуществить задуманное, постарайтесь сделать это поскорее, пока стоят такие дни.

Она замялась. Ричард раздраженно переспросил:

– Как вас понимать, матушка?

– Видите ли… Леди Анна жила в миру… То есть она обреталась в монастыре лишь… usus facti… et naturaliter…[27] Ах, милорд, есть вещи, о которых мне трудно говорить с мужчиной…

Мать Эвлалия под взглядом герцога чувствовала себя словно святой Лаврентий на раскаленных угольях. Однако он вдруг понял ее и, странное дело, тоже покраснел. Как он раньше не догадался? Глупейшее положение – обсуждать подобные вещи с богомольной старой девой!

Когда Ричард, прихрамывая, спустился по ступеням в монастырский дворик, там по-прежнему было тихо, лишь Джон Дайтон с угрюмым видом сидел на камнях под сводом галереи. Он неторопливо поднялся, когда герцог приблизился к нему. В своей грубой, окованной металлом куртке, со спутанными, пегими от проседи волосами, он казался этаким неуклюжим деревенским увальнем, рейтаром-наемником, от которого разило потом и оружейной смазкой, и даже подстриженная аккуратным квадратом короткая борода никак не облагораживала его внешности. Особенно это бросалось в глаза, когда он встал рядом с роскошно одетым, благоухающим мускусом и свежестью герцогом.

Дайтон сумрачно оглядел Глостера. На Ричарде был великолепный, ниспадающий до шпор на сапогах упланд[28], казавшийся на расстоянии бархатным, но на самом деле из светло-рыжей кожи, тонкой и шелестящей, и так искусно прошитой золотой нитью, что она словно переливалась солнечным блеском. Широкие отвороты рукавов были подбиты черно-серебристым бархатом. Из такого же бархата были ножны длинного, не менее фута, кинжала, свисавшего с дорогого пояса, набранного из золоченых медальонов, а также небольшой берет с жесткой тульей, почти сливавшийся с иссиня-черными волосами герцога.

– Вы смотритесь словно жених, мой лорд.

Из всех людей Ричарда лишь Дайтону дозволялась такая фамильярность. Глостер рассмеялся.

– А я и есть жених. Мой славный Джон, недолго тебе осталось гнить в этой глуши.

Под мышкой у Дайтона был дорогой чеканный ларец, и он неуклюже подал его Ричарду, когда тот властно протянул руку.

– Вы все-таки решили связаться с дочкой Уорвика, милорд?

Ричард глядел через голову Дайтона на воркующих на черепичном навершии монастырской стены голубей. Он был совершенно спокоен и уверен в себе.

– Я решил это давным-давно. Еще до того, как сделал ее самой богатой невестой в Англии.

– Вот уж этого она не оценит, клянусь обедней. Я давно догадался, что в леди Уорвик сидит бес, еще когда, загоняя коней, носился за ней по всему королевству. По-моему, взять ее в жены – все равно что вместо кошки держать в спальне охотничьего леопарда. Никогда не знаешь, чего от такой твари ждать. Зачем вам эта морока?

Ричард снова засмеялся.

– Когда леопард хорошо приручен, от него в охоте большой толк.

Дайтон словно не слышал, думая о своем. Потом негромко проговорил:

– Вы ведь сами сказали, что ее наследство не сыграло такой уж важной роли в том, чтобы разделаться с Джорджем.

– Пожалуй, и так, Джон. По дороге сюда я и сам об этом думал. Однако жребий брошен. Вся Англия знает, что она моя невеста, и я не хочу стать посмешищем в глазах знати, если, после того как в качестве жениха Анны Невиль я отстаивал ее интересы в Вестминстер-Холле, она не пойдет со мной под венец. К тому же Всевышний сказал: плодитесь и размножайтесь, и рано или поздно мне придется жениться, хотя бы ради продолжения рода. Так уж пусть герцогиней Глостер станет самая богатая леди королевства.

Джон задумчиво почесал в затылке.

– Если речь идет только о вашей чести… Стоит Анне Невиль скончаться, и вы сможете избежать скандала…

– И лишиться огромных владений и замков на Севере, которые я уже считаю почти своими? Любопытно, за что ты так возненавидел ее, Джон?

Дайтон слегка повел плечом.

– Бог его знает. Иногда она так поглядывает на меня, словно ей все ведомо о том, что случилось в Нейуорте.

Ричард хмыкнул.

– Клянусь раем и адом, Джон, будь ей известна хоть малая толика, она не ограничилась бы холодными взглядами.

Она дочь своего отца, а Уорвик умел мстить.

– Вот я и говорю, ваше высочество, зря вы хотите сделать ее своей супругой.

– Довольно, Джон! Дело решенное. Разве тебе не хочется поскорее покинуть Литтондейл?

– Чтобы вернуться в услужение к Джеймсу Тиреллу? Нет, сэр, увольте. Здесь я начальник отряда, а не чей-то конюший.

– Ты служишь мне одному, Джон. Сэр Тирелл в Лондоне, и ты, хоть и считаешься его человеком, всегда состоишь при моей особе. Иначе твое неожиданное возвышение может вызвать подозрение у будущей герцогини Глостер.

Он умолк, увидев вереницу направлявшихся к церкви монахинь в черных одеждах и развевающихся покрывалах. Ричард учтиво поклонился им и кивком велел Дайтону следовать за собой.

– Я уже все решил. Сейчас мы попросим настоятельницу привести леди Анну.

– Ее нет в монастыре. Бродит, как обычно, у ручья, будто привидение.

Спустя несколько минут Ричард, опираясь на трость и удерживая ларец, осторожно спустился по склону к ручью. Он испытывал возбуждение, сходное с хмелем от легкого светлого вина. За глыбами осыпи он увидел Анну, сидящую у воды.

Она не заметила его приближения, погруженная в свои мысли. Ричард не стал ее окликать. Что ж, он сумел добиться ее расположения и доверия, теперь же, когда в его ларце лежит документ, делающий Анну богатой и могущественной, он вправе рассчитывать на благодарность. Пусть знает, что всем этим она обязана только ему. После этого ей будет труднее сказать «нет».

Анна встала, когда он был уже совсем рядом. Замерев, Ричард смотрел, как она закинула руки, сцепив пальцы, как сладко потянулась всем телом. Анна не догадывалась, что за ней наблюдают, и в ее движениях было столько томительной медлительности, руки касались тела так сдержанно-страстно, что у Ричарда перехватило дыхание и мгновенно пересохли губы.

Наконец Анна оглянулась. Он увидел ее миндалевидные зеленые глаза, полыхнувшие румянцем щеки. Неожиданно для себя Ричард отвел взгляд. Черт! Похоже, что он, словно мальчишка, украдкой подглядывал за ней. Это было невыносимо унизительно. Он волен сделать с этой женщиной все, что захочет, а вынужден довольствоваться взглядами исподтишка.

Анна опомнилась первой. Она улыбнулась, поначалу смущенно, потом, беря себя в руки, все более приветливо.

– Рада вновь видеть вас, Дик Глостер. Слава Иисусу Христу!

– Во веки веков, – заученно ответил Ричард и, сделав еще несколько шагов, подал ей руку, помогая подняться по склону. Когда его сильная, огрубевшая от меча и поводьев рука сжала ее тонкие пальцы, он обрел прежнюю уверенность. Анна в его власти, а смущение было просто минутной слабостью.

– Как обстоят наши дела, милорд? – спросила Анна.

Она пребывала в добром расположении духа, и Ричард тут же решил этим воспользоваться.

– Лучше и быть не может! С Божьей помощью мы выиграли, кузина, вы слышите – это победа!

Ричард даже вскинул руку, взмахнув тростью. Заразившись его воодушевлением, Анна засмеялась, и в глазах ее появилось любопытство.

Герцог открыл крышку ларца и протянул ей тугой свиток, с которого на шелковых шнурах свисало несколько печатей.

– Взгляните, миледи.

Он отошел в сторону, ловко сбив тростью головку какого-то цветка.

Руки Анны слегка дрожали, пока она читала, и Ричард понимал ее волнение. Перечень титулов, замков, имений был весьма внушителен. Когда же Анна подняла глаза, они были подернуты влагой.

– О милорд… Благодарю вас…

Ричард сдержанно кивнул. Анна вновь пробежала глазами свиток.

– Пречистая Дева… Шериф-Хаттон! Мы там справляли Рождество, когда я была совсем ребенком. А Мидлхем! Это любимое поместье моей матушки. Когда же состоится акт инвестуры[29]? Когда я смогу посетить свои земли?

Она была очень возбуждена, но неожиданно посерьезнела и внимательно взглянула на Глостера.

– Но что же Кларенс? Как он воспринял этот поворот судьбы?

Они неторопливо двинулись вдоль берега ручья. Ричард поведал, что Кларенс заточен в Тауэр и ожидает казни – таково решение парламента, и теперь ничто не в силах спасти Джорджа. Анна шла, не произнося ни слова. Ричард засмеялся.

– Раны Христовы! Миледи Анна, что вас обеспокоило? Свершился праведный суд, и вы, как никто другой, должны радоваться его решению. Вспомните, какую роль сыграл мой беспутный брат в судьбе вашей семьи. Смерть Изабеллы, предательство вашего отца…

Ричард, как всегда, добился желаемого результата. Лицо Анны стало жестким, глаза сверкнули, и даже в том, как она свернула шелестящий пергамент, чувствовалась решимость. Да, она истинная Невиль, не прощающая обид, умеющая мстить и наслаждаться местью.

В этот момент со стороны откоса донесся звонкий голос Кэтрин и они увидели девочку, вприпрыжку бегущую от монастыря.

– Ричард Глостер! Ричард Глостер! – кричала Кэтрин, перепрыгивая с камня на камень и спотыкаясь. Она непременно упала бы, если бы герцог не поддержал ее. В тот же миг она радостно обхватила его шею, и Ричард, отбросив трость, поднял ее на руки.

– Милорд, как только я увидела ваших копейщиков в долине, то сразу же бросилась искать вас!

Кэтрин всегда держалась с герцогом весьма вольно, несмотря на явное возмущение матери, и теперь торжествующе поглядывала на нее, болтая в воздухе башмачками.

– Это возмутительно! – Анна казалась не на шутку разгневанной. – Кэтрин! Ведите себя с его сиятельством с должным почтением.

Но Кэтрин и Ричард лишь смеялись. Анне пришлось чуть ли не силой оторвать дочь от герцога, и Ричард вступился за нее:

– Будьте милосердны, леди Анна! Вы же знаете, как девочка привязалась ко мне. А я бы и к собственной дочери не относился с большей нежностью.

Выглянув из-за плеча герцога, Кэтрин состроила матери рожицу и сейчас же, словно забыв о ее существовании, принялась расспрашивать Ричарда, когда же он возьмет ее с собой в Понтефракт.

– Думаю, теперь это произойдет очень скоро, дитя мое. С сегодняшнего дня многое изменится в вашей жизни, ибо ваша матушка отныне вновь утверждена в своих правах и теперь у вас будет множество замков, где вас примут с распростертыми объятиями.

– Как чудесно! Милорд Ричард, ваша светлость, многое изменится, сказали вы, разве не так? Неужели моя мама станет вашей женой?

Простодушная догадка дочери на мгновение заставила Анну окаменеть. Она была не в силах вымолвить ни слова. Ричард же расхохотался и, подхватив Кэтрин, подбросил ее так высоко, что девочка завизжала.

– Так я угадала? Угадала?!

Первой пришла в себя Анна и твердо велела Кэтрин возвращаться в монастырь. Голос ее звучал так строго, что девочка сникла и вынуждена была повиноваться. Ричард утешил ее:

– Беги к матушке Эвлалии, Кэт. Пусть она покажет подарки, которые я привез тебе. Там есть и платье из дамаска[30], и плащ с золотой бахромой, и остроносые бархатные башмачки. И это не считая коробки с игрушками, открыть которую ты можешь прямо сейчас.

Когда счастливая Кэтрин убежала, Анна принесла герцогу извинения за дочь.

– Мое дитя совсем одичало в этой глуши. В мечтах видит себя принцессой, но возится с детьми поселян…

– Кэтрин мечтает стать принцессой?.. Впрочем, вам, леди Анна, не стоит беспокоиться. Я люблю детей. При моем дворе в Йорке воспитывается немало отпрысков самых знатных семейств, и я только приветствую это. Их веселые голоса под старыми сводами гонят прочь уныние и напоминают о юности.

Анна улыбнулась.

– Лорд Стэнли поведал мне, что при вашем дворе гораздо больше молодежи, чем у самого короля.

– Лорд Стэнли? Вот как?

В монастыре ударил колокол. Анна сотворила крестное знамение и направилась было к обители, но Ричард ее удержал.

– Могу ли я попросить вас пропустить службу? Видите ли, я хотел, чтобы мы отправились в селение. Там у меня для вас припасен подарок.

– Подарок? О милорд, ваше великодушие не знает границ. Вы и без того щедры ко мне сверх всякой меры. – Анна с улыбкой показала на шкатулку, где лежала грамота.

Ричард повел своим перекошенным плечом.

– Это не подарок, леди Анна, а всего лишь сделка, которая принесла выгоду и вам, и мне. Теперь же я действительно хочу сделать вам подарок.

Они шли по течению ручья. От воды веяло прохладой, однако было душно, и небо, ясное с утра, словно выцвело. Парило, как летом перед грозой. С трудом верилось, что еще стоит февраль. Издали доносились звуки пастушьей свирели, шумела вода на лопастях мельничного колеса, а из селения, где остановились копейщики эскорта Ричарда, долетали громкие голоса и ржание лошадей.

Когда Ричард с Анной по мосткам перешли ручей и свернули за двухэтажное, сложенное из неотесанного камня здание мельницы, Анна невольно замедлила шаг. На лужайке толпились ратники и крестьяне, образовав широкий круг, внутри которого на длинном корде, удерживаемом одним из людей герцога, рысил снежно-белый конь.

Глаза Анны расширились. Она и не заметила, как машинально передала Ричарду шкатулку.

– Силы небесные! Не может быть…

Она стояла в толпе, не отрывая глаз от сказочно красивого, легкого, как сновидение, и белого, как горный снег, скакуна. Благородная осанка, горящие глаза, белоснежная грива, гибкая шея, напоминающая лебединую, пышный, немного на отлете хвост – все выдавало в нем редкостную арабскую породу. Анна, узнав коня, по-прежнему не веря глазам, спросила едва слышно:

– Это… это мой Мираж?

Ричард рассмеялся.

– Клянусь гербом предков, вы, миледи, дали своему коню поразительно удачную кличку!

Анна взглянула на Ричарда с признательностью.

– Дик Глостер, как мне вас благодарить? Где вы нашли его?

– В одной из конюшен Мидлхема. После вашего исчезновения леди Изабелла Невиль – да покоится ее душа с миром – взяла его себе. Но, увы, она была не Бог весть какой наездницей, и ваш иноходец большую часть времени простоял в конюшне. А жаль. Какой красавец! Если не ошибаюсь, его подарил вам Рене Анжуйский[31]?

Анна с восторгом следила, как легко, словно паря, Мираж переходил с рыси на шаг.

– Когда-то я едва не загнала его на пути из Венсенна в Клермон…

Она не договорила, глубоко вздохнув.

Ричард велел подвести коня. Анна протянула руку, желая его приласкать, но разгоряченный иноходец прянул ушами, сердито фыркнул и вскинул голову.

– Забыл… А ведь когда-то он призывно ржал, едва заслышав мой голос.

Ричард успокаивающе похлопал коня по холке.

– Ему уже десять лет, но он по-прежнему легок и быстр. Не хотите ли проехаться на нем, Анна? Полагаю, лучшая наездница Англии вполне справится со старым знакомцем.

Предложение было более чем заманчивым. Анна почувствовала знакомое волнение перед скачкой: напряжение в ладонях, предвкушающих тепло поводьев, ощущение власти над послушным и мощным животным. Глаза ее сверкнули, щеки порозовели.

– Я еду! – решительно заявила она.

– Превосходно! Я знал, что Мираж обрадует вас. Однако я вовсе не желаю, чтобы вы гарцевали на нем в наряде послушницы. И если принцесса не побрезгует подождать несколько минут в доме мельника, ей доставят туда все необходимое.

По тому, как Анна торопливо взбежала по наружной лестнице на второй этаж, было видно, как ей не терпится сесть на коня. Здесь ее ожидал еще один сюрприз. Слуги герцога внесли небольшой сундучок, и когда Анна его открыла, то обнаружила вделанное с внутренней стороны крышки зеркало из посеребренного листа меди. Ее тронуло внимание герцога, позаботившегося даже о такой мелочи.

Но через минуту она уже не думала о Глостере, не в силах оторвать глаз от своего отражения в зеркале.

Как же должна была заледенеть ее душа, чтобы так долго пренебрегать собственной внешностью! Анна словно заново узнавала себя. В монастыре не было зеркал, и если порой она ловила свое искаженное отражение в серебряной чаше монстранца[32] или в тихой воде речной заводи, то вовсе не испытывала желания любоваться им. Но сейчас ей хотелось именно этого. Ясное зеркало отражало ее такой, какой она стала за долгие месяцы тоски и одиночества.

– Это не я… – беззвучно прошептала она. – Эта женщина слишком хороша, чтобы быть Анной Невиль.

Овал ее лица, прежде сохранявшего почти детскую округлость, стал более удлиненным, резче обозначились скулы, а вокруг глаз лежали нежные голубоватые тени, что придавало ее прозрачным зеленым очам драматическое выражение. Длинные шелковистые ресницы затеняли уголки век, и от этого разрез глаз казался еще более необычным. Кожа, вследствие уединенной жизни, приобрела перламутровую гладкость, и поэтому чувственный, несколько крупноватый рот Анны казался вызывающе ярким. Она закусила губу, и лицо сразу стало строгим. Но внезапно всплыло воспоминание, как когда-то в детстве она строила перед зеркалом рожицы, и Анна улыбнулась, с удивлением отметив, что ни черное покрывало, ни траурная, обрамляющая щеки повязка не могут скрыть ее сияющей молодости. Ей было двадцать четыре года – вполне зрелый возраст, и после всего пережитого Анна казалась себе состарившейся и умудренной опытом. Однако та юная женщина, которая смотрела на нее из глубины полированной пластины, своей цветущей юностью и красотой словно бросала вызов горю и бедствиям.

– Ты лжешь, – сказала Анна зеркалу. – Невозможно цвести, когда сердце мертво. Невозможно радоваться жизни, когда только воспоминания приносят мгновения призрачного счастья. Совершенно незачем быть такой красивой.

И тем не менее ее женское тщеславие было удовлетворено. Отбросив черное покрывало, Анна распустила свои густые и мягкие, как шелк, волосы, цветом напоминающие красное дерево, но более глубокого и благородного оттенка. Когда-то в знак траура она обрезала их едва ли не под корень. Теперь они вновь отросли и стали еще пышнее, так что приходилось стягивать их в тугой узел на затылке.

Откинув крышку сундучка, Анна стала вынимать и раскладывать на широкой скамье привезенный ей наряд. Порой она даже замирала, не в силах побороть невольное восхищение.

Она одевалась медленно, с каким-то потаенным наслаждением. После грубой шерстяной нижней рубахи батистовое белье и чулки тончайшего полотняного плетения казались невесомыми. Поначалу они холодили тело, затем согрелись и словно срослись с кожей. Пальцы ее перебирали мягкую фланель нижних юбок с шелковой оборкой, не решаясь коснуться самого платья. Оно было великолепным – из прекрасного генуэзского бархата, на первый взгляд казавшегося черным, на самом же деле необыкновенно глубокого зеленого тона, настолько глубокого, что лишь в складках переливались блики цвета мха. Когда Анна надела платье, оно показалось ей и простым, и в то же время слишком роскошным для обычной прогулки верхом. Нетрудно было догадаться, что Ричард Глостер намеренно устроил для нее весь этот праздник, давая понять, что ждет ее теперь, но она была благодарна ему за это и едва не приплясывала от нетерпения, застегивая длинные ряды мелких, обтянутых тем же бархатом пуговиц от запястья до локтя и от груди до маленького стоячего воротника. Под грудью платье было перехвачено широким поясом, а ниже собрано во множество трубчатых складок, разлетавшихся веером при каждом движении и переходивших сзади в длинный шлейф. Покончив с платьем, Анна примерила овальную стеганую шапочку с высоким бархатным валиком. Валик был обвит тонкой золотой цепочкой, которая удерживала складки свисающей сзади черной креповой вуали.

Когда Анна, изящно подхватив шлейф, спустилась по лестнице, на нее устремилось столько взглядов, что она почувствовала себя стесненно. Солдаты в касках и вытертых куртках, крестьяне в дерюге и овчинных безрукавках, немытые и взъерошенные детишки в лохмотьях, сквозь которые просвечивало голое тело, – все замерли, не в силах отвести глаз от ослепительной госпожи, Бог весть каким чародейством занесенной в этот дикий край. Они привыкли видеть Анну в монастырской церкви или одиноко прогуливающейся вдоль ручья, теперь же их руки сами потянулись к войлочным колпакам.

Ричард приблизился и осторожно поцеловал кончики ее пальцев.

– Подумать только, леди Анна, когда-то я имел дерзость дразнить вас лягушонком!

На губах Анны появилась улыбка. Она была немного выше горбатого герцога и глядела на него сверху вниз. Ричард предложил руку, она изящно оперлась на нее, и они прошли туда, где, звеня наборной сбруей, нетерпеливо бил копытом Мираж. На иноходце были дамское седло из красной кордовской кожи и шитый галуном чепрак.

Джон Дайтон был единственным, кто никак не отреагировал на перемену, происшедшую с Анной. Он невозмутимо подвел к ней коня и придержал стремя. В стороне стоял белый нормандский жеребец Ричарда, а трое копейщиков, которые должны были сопровождать герцога во время прогулки, уже держали под уздцы своих взнузданных коней.

Ричард хотел, чтобы прогулка выглядела не менее пышно, чем королевский выезд. Но здесь он совершил ошибку. Анна и без того была слишком возбуждена своим превращением из послушницы в знатную даму. Поэтому, едва оказавшись в седле, она почувствовала необыкновенное оживление. Словно шквал пронесся по глади уснувшего озера ее души. И пока Ричард, прихрамывая, шел к своему коню, а копейщики подтягивали подпруги, Анна, отдавшись неукротимому порыву, отпустила поводья и, хлестнув коня, ринулась вперед.

– Догоняйте, сэр Ричард!

Герцог Глостер на мгновение застыл, глядя ей вслед. Он видел, как Анна стремительно несется по склону прочь от селения, как легко заставляет коня взять с разбега небольшую изгородь, а затем, рассыпая тысячи сверкающих брызг, вброд пересекает ручей. Здесь всадница задержалась, заставив Миража кружить на месте, словно выбирая дорогу, а затем вновь дала шпоры иноходцу, слегка откинувшись в седле, галопом пронеслась у подножия известняковых скал. Темная вуаль плескалась на ветру. Мираж возбужденно ржал.

Конь Ричарда фыркнул, звеня удилами, и Ричард очнулся. Рывком поднялся в седло и, дав знак копейщикам следовать за ним, сжал коленями бока лошади, бросив ее в галоп.

«Дьявол! Мне не следовало забывать, что в Анне сидит семейный бес Невилей и никогда нельзя предсказать, что она может выкинуть в следующую минуту».

Темная фигура Анны маячила далеко впереди. Она неслась, как истинная амазонка. Вмиг все навыки верховой езды вернулись к ней. Ричард, приподнявшись на стременах и почти лежа на загривке коня, то и дело пришпоривал его. Все больше отставая, позади скакали охранники.

Ричарду эта бешеная скачка была совершенно ни к чему. Он затевал всего лишь изящную верховую прогулку, которая оживила бы Анну и настроила ее на элегический лад. Возможно, тогда удалось бы заговорить с ней о главном, взывая одновременно и к чувствам, и к рассудку. Насилие он приберегал на крайний случай, поскольку опыт подсказывал ему: ни к чему хорошему с такой женщиной, как Анна, это не приведет. Правда, прежде у него на руках не было такого козыря, как Кэтрин. И вот теперь эта взбесившаяся амазонка несется так, словно за ней гонятся все демоны преисподней, и, судя по всему, вовсе не расположена вести задушевную беседу с кузеном.

Герцог снова пришпорил коня. Он видел, как Анна на секунду придержала иноходца и оглянулась. До него донесся ее смех, а затем она круто повернула Миража в сторону от проезжей дороги и заставила взбираться по склону холма к темнеющему на вершине лесу. Ричард выругался сквозь зубы. Он надеялся, что, достигнув края долины, Анна все же остановится у водопада, однако вместо этого она затеяла какую-то нелепую игру.

Вскоре герцог обнаружил, что его нормандский жеребец тяжеловат и значительно уступает в скорости арабскому иноходцу, который, хотя и был много старше коня Ричарда, но все еще не растерял присущей лошадям его породы резвости. Расстояние между герцогом и Анной продолжало увеличиваться. Ричарду ничего не оставалось, как попытаться догнать ее, срезав путь. Но местность здесь оказалась непригодной для скачки, ему пришлось объезжать покрытые плющом валуны и размытые ложбины, поэтому, когда он достиг края леса, его встретила лишь тишина.

Глостер осадил коня и, сдерживая дыхание, прислушался, надеясь различить топот копыт Миража. Однако не услышал ни звука. Пуп Вельзевула! Наместник Севера Англии, брат короля, Верховный стюарт королевства вынужден, будто мальчишка, гоняться за этой охмелевшей от скачки вдовушкой. Ричард оглянулся. Отставшие копейщики скакали далеко в долине. Он решил не дожидаться их, поправил сбившийся от скачки упланд и медленно поехал среди замшелых стволов.

– Анна!

Было тихо, лишь хрустел прошлогодний папоротник под копытами коня. Где-то пискнула мышь. Деревья, скрюченные и истерзанные ветром на вершине, становились стройнее и росли гуще, по мере того как Ричард спускался по склону. Между светлыми стволами старых буков там и сям чернел глянцевый остролист. Прямо среди зарослей попадались крупные валуны, окруженные еще голыми кустами самбука и жимолости. Анна не могла здесь скакать, как на открытом пространстве, и Ричард снова стал звать ее, но вскоре оставил эти попытки, поняв, что Анне просто захотелось побыть без него. Разумеется, она признательна ему за все, что он сделал, но они по-прежнему остаются чужими. Так это или нет, но герцог не привык оставлять незаконченным то, что задумал.

Проехав лес, он двинулся по противоположному склону холма. Под тонким слоем дерна, покрывавшего склон, лежали известняковые породы, и иногда копыто коня срывалось и скользило. Когда же Ричард миновал холм, перед ним открылось дикое и пустынное нагорье, где между каменистыми пригорками и зеленеющими топями попадались отражающие небо озерца, кое-где окруженные плакучими ивами, склонившими свои ветви к воде. Эти открытые болотистые пространства носили название Мэлхемских пустошей. Ручьи, вытекавшие отсюда, питали большое озеро, вокруг которого раскинулись богатые дичью угодья. Ричард неплохо знал эти места. С холма виднелись мили и мили заболоченных равнин. Когда Ричарду случалось проезжать здесь по пути в свой замок Скиптон, он не отказывал себе в удовольствии поохотиться тут с соколом, но никогда не забирался далеко, так как местные жители никому не советовали приближаться к топям.

Ричард поскакал по гребню холма, а затем начал спускаться с крутого склона, изрезанного овечьими и козьими тропами. Внизу, в узкой извилистой щели, бежал в сторону болот бурный ручей. Здесь наконец Ричард увидел Анну.

Он так резко рванул поводья, что конь под ним взметнулся на дыбы, осел на задние ноги, заскользил по щебню и заржал. Анна, неторопливой рысцой ехавшая вдоль ручья, оглянулась, заметила Ричарда и также остановила лошадь.

Какое-то время герцог не отрываясь глядел на нее. Анна держалась в седле удивительно ловко. Конь переступал под ней с ноги на ногу, и она грациозно покачивалась, положив на колено хлыст. Она помахала ему рукой и что-то крикнула. Слов он не разобрал.

«Крест честной, а ведь из нее и в самом деле выйдет великолепная герцогиня! Анна Невиль, дочь великого Делателя Королей…»

Ричард давно решил, что эта женщина станет его женой, но сейчас думал только о словах настоятельницы. Весна, солнце, бурлящие соки жизни – и женщина, которая по природе своей… Ричард усмехнулся. Что ж, ему это только на руку. К тому же Анна так расцвела с весной… И эта красавица будет принадлежать ему одному – хромому, горбатому калеке.

Он тронул поводья. Перебирая ногами и скользя по каменистой осыпи, конь начал спускаться по склону. Анна ждала его у ручья. Выбравшись на более пологий склон, Ричард пришпорил коня, и тот пошел галопом. Когда они оказались рядом, герцог рванул повод так, что брызнула пена.

Анна с улыбкой собиралась что-то сказать, но Ричард не дал ей времени. Бросив поводья, он одной рукой обхватил Анну за талию, другой сжал ее затылок и, притянув к себе, поцеловал. Ее губы были сомкнуты, словно обтянуты шелком, и Ричард испытал удовольствие, заставив их разомкнуться, подчиниться, пока его зубы не соприкоснулись с ее зубами. Поначалу Анна даже не сопротивлялась, слишком пораженная, потом вздрогнула и попыталась вырваться, упираясь в его плечо. Кони заволновались, но Ричард продолжал удерживать Анну, вынуждая ее перегнуться в седле, и, лишь ощутив резкую боль от укуса, он охнул и разжал объятия. Их кони тут же разошлись, и Анна едва удержалась в седле.

Ричард коснулся рукой губ и, прищурясь, посмотрел на Анну. Дыхание его стало тяжелым.

– Зачем же так?

Легкая боль не отрезвила его, а, наоборот, разожгла страсть, воспламенила желание подчинить ее. Герцог пожирал глазами гибкую, грациозную фигурку на белом скакуне.

Анна смотрела на него, а потом демонстративно вытерла рот рукавом. Лицо ее было бледным, зеленые глаза под темным бархатом головного убора казались особенно яркими и сверкали бешенством. Неожиданно она оказалась рядом и, перегнувшись через луку седла, наотмашь ударила Ричарда по щеке.

Увы, Ричард не слишком высоко ставил куртуазное обращение. К тому же Анна задела прокушенную губу, и он ощутил настоящую боль. В следующий момент он нанес ей такой ответный удар, что Анна слабо вскрикнула и, наверное, упала бы на землю, если бы не успела упереться рукой в круп Миража. Какой-то миг оба молча глядели друг на друга, сдерживая лошадей, которые приседали и рвались в стороны. Потом Анна намотала поводья на кулак и, с силой хлестнув коня, заставила его с места в карьер ринуться вдоль лощины.

– Чертова шлюха!

Ричард не тронулся с места, не оглянулся. Все-таки крепко она его ударила, даже сейчас он чувствовал привкус крови во рту. Ну нет! Ей следует забыть их первую встречу в аббатстве Киркхейм. Он уже далеко не тот мальчишка, которого ей удалось обвести вокруг пальца.

Внезапно он стремительно оглянулся. Топот копыт Миража раздавался где-то в конце лощины, там, где над ней нависали крутые скалы и откуда была лишь одна дорога – на Мэлхемские болота. В ту же минуту Ричард повернул коня и, подгоняя его шпорами и поводьями, галопом понесся следом. Он увидел Анну, лишь когда проскакал под скалами и выехал на пустошь. Переведя коня на рысь, всадница старательно объезжала заросли осоки и камыша.

– Анна! – закричал Ричард. – Анна, остановитесь немедленно! Там топи!

Она не могла разобрать его слов на таком расстоянии. Ричард какое-то время наблюдал, как Анна, разбрызгивая воду, пересекает небольшую заводь. Затем она миновала заросший ольхой островок и направилась в ту сторону, где виднелся уже начавший зеленеть тополь и высокий каменный крест указывал начало тропы через болота. Ричард знал, что именно такие кресты отмечают место самых опасных трясин.

«А ведь может статься, что это перст судьбы», – подумал он, вспомнив, как Джон Дайтон сказал: «Если Анна Невиль умрет…» Да, тогда ему незачем будет связывать себя браком с непредсказуемой и своенравной женщиной. Он сможет найти куда более покладистую и покорную супругу, которая нарожает ему кучу детей.

«Но как же Мидлхем, Рочестер, Уэнслидейл, Шериф-Хаттон? Все эти земельные угодья, лежащие среди моих земель и способные сделать меня самым богатым лендлордом королевства? А слава Уорвика, так долго осенявшая Кларенса, даря ему любовь народа и популярность, с которой ничего не могли поделать ни я, ни сам король? К тому же Анна мне и впрямь нравится».

До него донесся всплеск, затем раздался отчаянный крик Анны.

– Силы Господни!

Он поскакал по проложенной через болота гати, свернул в ольшаник, пересек заводь, двигаясь тем же путем, что и Анна. Его иноходец взволнованно ржал, прыгая через рытвины, врезаясь грудью в заросли камыша.

Когда Ричард подъехал, Анне почти удалось вывести Миража на пригорок, но он снова поскользнулся и почти по брюхо ушел задними ногами в покрытую одеялом ряски топь. Анна вновь закричала, стала понукать иноходца. Мираж ржал и бился, пытаясь опереться передними ногами на кочки, но они одна за другой погружались в болотную жижу.

Ричард спрыгнул с коня, ухватился за ствол тонкой осины и, нагнув его, двинулся к цепляющейся изо всех сил за гриву Миража Анне. Проваливаясь в топь выше голенищ сапог, он сделал шаг, другой, не решаясь подойти ближе из-за судорожных движений бьющегося иноходца.

– Руку! – закричал он, наклоняясь вперед. – Прыгай с коня! Прыгай и хватайся за мою руку!

С широко открытыми глазами, не отпуская гривы, Анна трясла толовой.

– Прыгай, говорю тебе! Он погибнет, и ты вместе с ним!

– Нет!

– Дура! Прыгай!

Наконец она разжала мертвую хватку пальцев и рванулась вперед, прямо в болотную жижу, и сейчас же провалилась до бедер. Ричард поймал ее и выволок на твердую землю. Анна тяжело дышала, ее била дрожь. Наконец она оглянулась.

– А Мираж?

Ричард взглянул на нее с бешенством.

– Не я загнал его в трясину!

Анна едва не бросилась назад.

– Мираж!

После того как она спрыгнула с седла, иноходец сумел повернуться и теперь, прижав уши, смотрел в их сторону, издавая время от времени жалобное ржание, словно смирившись с неизбежным.

Анна всхлипнула. Расширенные, налившиеся кровью глаза коня смотрели на людей с невыразимым ужасом. Внезапно Анна повернулась.

– Я так не могу. Ричард, что можно сделать?

– Мы даже не можем его пристрелить, чтобы избавить от мучений…

Голос его звучал сухо, но спокойно. Он с сожалением смотрел на погибающее животное.

Анна бросилась к зарослям кривых берез и ольхи и принялась ломать ветви, обдирая в кровь руки.

– Что вы делаете?

– Я не могу безучастно смотреть, как он гибнет по моей вине. Я попытаюсь…

«Дьявол! В этой душе нет и тени смирения! Чтобы смириться, ей надо расшибить лоб о стену».

Ричард грубо оттолкнул ее, выхватил кинжал и стал рубить тонкие стволы деревьев.

– Подведите моего коня!

Анна бегом кинулась выполнять приказ. О, если бы она всегда так ему повиновалась!

Увидев приближающегося с охапкой сучьев человека, Мираж вновь начал метаться и, лишь когда Ричард прикрикнул на него, приутих, испуганно прижимая уши и всхрапывая. Ричард бросил на колышущуюся топь срезанные деревца, образовав какое-то подобие хрупкого настила, и, осторожно ступая, стал приближаться к наполовину погрузившемуся в трясину коню. Анна, держа под уздцы жеребца герцога, встала у самой кромки островка.

Ричарду наконец удалось подхватить длинный повод Миража, и он жестом попросил Анну подать ему повод его коня. Намотав его на руку, он велел Анне сесть в седло. Та повиновалась, поняв, что от нее требуется.

– Моли Господа, чтобы ремень выдержал, – пробормотал Ричард сквозь зубы.

Анна, направляя нормандского жеребца герцога коленями и корпусом, постепенно развернула его и, дав шенкеля, заставила двинуться прочь от топи. Конь недоуменно ржал и рвался.

Ричард, вцепившись в повод Миража, пятился, увлекаемый в свою очередь другим конем. На висках у него от напряжения вздулись вены, сучья под ногами уходили в илистую грязь. Он сделал шаг, другой. Голова Миража запрокинулась, он скалился и хрипел.

«Если ему не удастся вытащить из трясины передние ноги, мы не сможем ему помочь», – думал Ричард, уже почти не веря, что из его затеи что-нибудь выйдет.

Анна понукала коня герцога, пока тот наконец не прянул вперед. Ричард вскрикнул и чуть не упал, но Мираж вырвал передние ноги и, подавшись всем телом, обрушил копыта на гать. Ричард оказался на суше, а Мираж, вздымая илистые фонтаны и ломая тонкие деревца настила, вздыбился, словно бронзовое изваяние, рванулся еще раз и, весь покрытый грязью и зеленью ряски, оказался на суше.

Ричард устало опустился на землю и обхватил колени. Теперь его левое плечо стало казаться еще выше, чем обычно. Стащив размокшие перчатки, он обнаружил, что запястья исполосованы багровыми вздутыми рубцами. Мышцы рук и спины нестерпимо ныли. Он слышал, как Анна ласково успокаивает все еще дрожащего и фыркающего иноходца. Наконец она подошла к Ричарду. Роскошный бархат ее платья, казалось, изменил цвет, а длинный шлейф висел лохмотьями.

– Милорд… Ваша светлость…

Она опустилась на землю рядом с ним. И внезапно, прежде чем он опомнился, Анна поймала и поцеловала его мокрую руку.

Глостер взглянул на нее с недоумением и еле сдержал себя, чтобы не расхохотаться.

– Кровь Христова! Леди Анна! Сначала вы отвесили мне оплеуху, а теперь руки целуете!

Анна на мгновение растерялась. Потом осторожно потрогала свою скулу, висок.

– Но ведь и вы меня ударили, милорд Глостер. Это как-то не вяжется с честью рыцаря, носящего цепь и шпоры. А потом… Я была слишком зла. Теперь же примите мою сердечную благодарность. Вы спасли мне жизнь…

Ричард криво усмехнулся.

– Это что… Я еще и коня вашего спас.

Губы Анны тронула легкая улыбка.

– Разумеется, и коня. Благодарю вас, Дик. Ни один человек не сделал столько для меня в это тяжелое время. Для меня и для Кэт. Моя дочь жива и со мной – тоже благодаря вам. Признаюсь, были дни, когда я ненавидела вас, но, Господь свидетель, ни в одном человеке я еще так не ошибалась.

В ее голосе звучала нежность.

Ричард отвел взгляд. Было удивительно тихо, лишь в отдалении пробовали голоса лягушки. Над болотами висело душно-белесое марево, словно перед грозой. Дальние холмы подернулись сероватой дымкой.

«Пора», – решил Ричард.

В его голове пестрой кавалькадой промелькнули давно заготовленные для этого случая фразы, но он не стал их произносить. Сказал просто:

– Будьте моей женой, Анна.

Теплый свет в глазах Анны потух. Она молчала, глядя на него растерянно и словно огорченно. Потом опустила взгляд.

– Признаюсь, я подозревала, что за нашей, как вы выразились, сделкой стоит нечто иное. И речи о помолвке – не пустой звук. Вы ведь ничего не говорите и не делаете без цели, Дик Глостер, не так ли?

Она поднялась было с колен, но Ричард схватил ее руку и удержал подле себя. Не поднимая на нее глаз, он медленно и отчетливо произнес:

– Я давно люблю вас, Анна. И не моя вина, что, несмотря на все усилия быть для вас просто другом, я не сумел побороть это чувство.

Ричард остался доволен тем, как сказал это. В голосе звучала подлинная страсть, каждое слово давалось с трудом. Он знал, что Анна останется равнодушной к его признанию, но она слишком жалостлива, чтобы пренебречь душевной мукой того, кого только что благодарила.

И не ошибся. Ее пальцы чуть дрогнули, но она не отняла руки.

И тогда Ричард заговорил:

– Всякий смертный под этими небесами должен с готовностью нести свой крест. И я готов смириться с тем, что ваше сердце глухо ко мне, более того – полно неприязни. Молчите! Я знаю, что никогда не был в ваших глазах образцом рыцарского благородства. Увы, до вас дошло слишком много неблаговидного и даже позорного обо мне. События в замке Сендель – страшный рубец на моем сердце, наша с вами стычка в Киркхеймском монастыре, ваш побег от меня под Барнетом… Вам всегда удавалось одерживать надо мною верх, Анна. Но именно это и привлекало меня. И я не из тех людей, кто поспешно говорит «аминь» и смиряется. Вы – такая же. Я чувствовал в вас родственную душу и восхищался вами, и именно поэтому не смог забыть вас все эти годы, когда вас считали умершей. Я понимал, что другой такой, подобной Анне Невиль, мне не встретить.

Анна все же высвободила свою руку, но по-прежнему стояла рядом. Ричард продолжил:

– Обнаружив вас в Мидл Марчезе, я был ошеломлен, но и счастлив. Вы оказались живы, и Бог дал нам снова встретиться. Однако я запретил себе радоваться, когда та, кого я люблю, пребывает в столь глубокой печали. Я решил не смущать ваш покой, но помогать вам, стать для вас опорой, другом, братом… Говорить же о своих чувствах мне казалось святотатством. Вы были словно птица с обожженными крыльями, вы любили и продолжали любить другого. И я смирился с тем, что, если хочу видеть вас, разговаривать с вами, любоваться, я должен молчать о том, что таится в моем сердце, и довольствоваться лишь вашим доверием. Но сегодня… Вы были так великолепны верхом, так полны жизни и ослепительно красивы, что я совсем потерял голову. Простите мне этот поцелуй. Я воин и привык брать, что захочу. Но я вовсе не желал вас оскорбить… Это так же верно, как и то, что все мы нуждаемся в милосердии небес. Я не понимал, что делаю. Все созданное Богом слабеет и уступает там, где разумом овладевает языческая Афродита.

«С Афродитой я, пожалуй, переборщил. Попахивает куртуазностью, Анна отлично знает, что я не любитель этих модных манер».

Не давая ей опомниться, он встал так, что их лица оказались совсем близко.

– Прошу вас… Во имя Божье, скажите «да», Анна.

Она медленно и печально покачала головой.

– Нет, Ричард Глостер, это невозможно. Я не стану вашей супругой.

Ричард резко отступил, словно обжегшись. Необходимо взять себя в руки. Еще не все потеряно. Кроме любовных признаний, есть и другие способы принудить Анну. Главное, чтобы сейчас она не заметила бешенства в его глазах. Пока рано отказываться от роли потерявшего голову влюбленного. Она должна оставаться в убеждении, что для него сейчас нет ничего важнее ее. Женщин это пленяет.

Анна заговорила, и ее голос звучал ровно, может, немного подавленно.

– Вероятно, я давно ожидала от вас предложения руки и сердца. Но уж никак не признания в любви. Я считала, что вы преследуете свои интересы, отстаивая мое наследство, ибо, насколько я вас знаю, Дик, вы отнюдь не праздный воздыхатель и всегда рассчитываете каждый шаг. Простите, но обсуждение условий сделки гораздо больше пристало вам, чем любовные речи. Уже когда вы сказали, что объявите в парламенте Анну Невиль своей невестой, я заподозрила, что все это неспроста. Теперь же расторжение нашей мнимой помолвки будет выглядеть довольно странно в глазах английской знати. Злым языкам будет на чем проверить свою остроту.

«Вот сука! – Ричард готов был взорваться. – За всеми моими признаниями она отлично разглядела суть».

– Миледи Анна, вы загоняете меня в мои же силки. Но вы упускаете из виду, что, стремясь отнять ваши земли у Кларенса, я хотел доставить вам радость и восстановить справедливость. Я достиг этого – и считал себя почти удовлетворенным. Я говорю «почти», потому что человек несовершенен и все, что он получает по милости небес, кажется ему недостаточным. Я пожелал получить в награду и вас – и это потому, что теперь вы уже вовсе не похожи на раненую птицу. Вы великолепны, как сама жизнь, я это понял, когда увидел вас сегодня наслаждающейся солнцем у ручья…

Анна быстро отвернулась, и Ричард поспешил прикусить язык.

– Простите, но мы с вами не дети, Анна. И вы знаете, что, говоря о любви, я вовсе не собираюсь петь под вашим окном рондели и приносить обет не погружаться в ванну до тех пор, пока дама моего сердца не сменит гнев на милость.

Он добился того, что Анна вновь улыбнулась. Теперь ему нужна была ее жалость. Следовало показать, что, хотя ей и весело, он страдает. У женщин от жалости до нежности один короткий шаг.

– Ответьте мне, Анна, – обратился он к ней, и голос его зазвенел от напряжения. – Ответьте мне: вы отвергаете меня столь решительно не потому ли, что…

Он сделал паузу.

– Потому, что я калека?

Теперь Ричард и в самом деле испытывал волнение. Его оливково-смуглая кожа приобрела пепельный оттенок. Этот вопрос действительно всегда оставался для него больным.

Анна повернулась так стремительно, что ее вуаль взвилась и опустилась на плечо.

– Клянусь Крестом – это не так! Ради всего святого, Ричард, зачем вы это говорите? Вам известно, что от той девчонки, что оскорбила вас в Киркхейме, не осталось и памяти. И я… Вы благородный и блистательный вельможа, сэр Ричард Глостер, и мне давно нет дела до ваших телесных недостатков. И пусть судит меня Господь, если я не в силах ответить на ваше чувство. Я все еще люблю своего мужа, Филипа Майсгрейва, и не могу даже вообразить, что моим супругом станет другой.

Ричард горько усмехнулся.

– Вы странная женщина, Анна. Хранить верность мертвому…

Анна вскинула голову.

– Я благодарна судьбе, что стала его женой и познала в этой жизни столько счастья, что воспоминаний о нем хватит мне до могилы. Я хочу одного: провести остаток дней, посвятив себя дочери Филипа и его владениям.

Ричард больше не скрывал иронии.

– Тогда мне трудно понять, зачем вы снова стали графиней, миледи.

Анна растерянно подняла глаза. Герцог рассмеялся.

– Увы, кузина, не сочтите меня невежей, если я скажу, что не могу поверить вам.

– Но, милорд Ричард, – возразила Анна, – вы прекрасно знаете, почему я вновь стала леди Уорвик. Вы сами в свое время приводили столько доводов в пользу этого, что не мне объяснять вам, почему я согласилась.

Теперь Ричард не улыбался.

– Анна, вы умны и рассудительны, и старое горе не должно лишать вас здравого смысла. Вы самое жизнелюбивое создание из всех, кого я знаю. Вы молоды, хороши собой, богаты. Будущее лежит у ваших ног. Невозможно жить одними воспоминаниями. Невозможно любить того, кого не видишь, того, кого нет больше на этой земле.

– Любви всегда недостает здравого смысла, ваша светлость. И разве вы не противоречите сами себе? Ведь совсем недавно вы утверждали, будто помнили обо мне все эти годы, хотя и считали умершей.

Ричарду нечего было возразить. Наконец он усмехнулся.

– Правду говорят, что тот, кто не убоится языка женщины, того не испугаешь ничем на свете. Утешением, пусть и слабым, мне послужит то, что теперь вы знаете о моей любви. Хотя, возможно, мне и не следовало бы говорить о ней.

– Возможно, это и так… О, простите, ради всего святого, простите!..

Она шагнула к нему и взяла его руку в свои.

– Дик, простите меня. Вы сильный человек, а кроме того – вы принц и самый могущественный лорд в королевстве. Любая леди или заморская принцесса сочтет за честь стать супругой герцога Глостера… Я же… Это невозможно. Я не могу предать память Филипа.

Ричард лихорадочно размышлял, как должен вести себя человек, получивший столь определенный отказ. Но в голове билась только одна мысль: «Зачем я упражняюсь в красноречии, уламывая эту гордячку? В любом случае она станет моей женой, даже если я за волосы приволоку ее к алтарю, а потом всю жизнь продержу в заточении, как Генрих Плантагенет Элеонору Аквитанскую». Однако он понимал, что это последнее средство. Герцогиня Глостер должна быть так же хороша, как Анна, чтобы он мог с гордостью восседать рядом с ней за пиршественным столом или выезжать во главе пышного кортежа. Она должна стать драгоценным украшением его двора, его замков и имений. Более того – он нуждается в славе и популярности столь почитаемого Уорвика, которые унаследует его дочь. Владычице Севера придется противостоять стареющей и малородовитой королеве. Именно поэтому он не хотел действовать силой. Вражда в семье подорвала бы авторитет Ричарда, а если станет известно, что он скверно обошелся с дочерью Делателя Королей, – это настроит против него немало старой знати. Конечно, уже сейчас он мог бы принудить Анну, припугнув ее расправой над Кэтрин. Это наиболее действенный способ заставить ее подчиниться, но Ричард не хотел иметь за спиной столь умного врага, ибо для Анны в этом мире не было ничего дороже дочери и она никогда не простила бы ему, посмей он хоть пальцем тронуть девочку. Нет, ему следует запастись терпением, чтобы убедить ее. Терпением, подобным терпению хищника, поджидающего жертву в засаде.

Где-то хрипло заверещала, взбивая крыльями воду, болотная птица. Ричард лишь сейчас заметил, как громко расквакались лягушки. Но это только подчеркивало окружающую тишину. Над болотом висело душное белесое марево. Было совершенно безветренно. «Будет дождь», – подумал Ричард. Он вдруг заметил, как холодны сжимающие его руку пальцы Анны. Да и сама она, несмотря на духоту, дрожала в промокшей одежде.

– Вы совсем замерзли, кузина, – мягко сказал он. – Я плохой кавалер. Думаю, нам давно пора возвращаться.

Он направился туда, где под одиноким тополем пощипывали осоку их кони. Мираж все еще нервничал, и Ричард не сразу поймал его повод.

– Сможете справиться с ним?

Анна утвердительно кивнула, и он помог ей подняться в седло.

Они медленно ехали через болота. Кони осторожно ставили копыта на осклизлые кочки, шлепали по мелководью у корней. Мираж закидывал голову и тихо ржал, но Анна сдерживала его поводьями, ласково приговаривая. Конь фыркал и, подчиняясь ей, шел за жеребцом Глостера. Пахло тиной и камышами.

Ричард обдумывал положение. Он слышал, что Анна едет шаг в шаг за ним, опасаясь отстать хоть на пядь, и, лишь когда они вступили на более твердую дорогу, поравнялась с его конем.

– Ричард…

– Я к вашим услугам.

– Ричард, я не хочу, чтобы вы сердились на меня. Я хочу, чтобы мы остались друзьями.

– Друзьями вы можете оставаться с лордом Стэнли. Чего желаю я – вы знаете.

Анна промолчала. Ричард выдержал паузу и заговорил:

– Пожалуй, мы могли бы быть и друзьями. Но в браке. Видимо, вы полагаете, что я рано или поздно откажусь от своей мысли. Но я терпелив. Я буду ждать, как ждал все эти годы. Мы с вами родственные натуры, миледи: оба горды и упрямы, оба презираем условности и в конце концов добиваемся своего. Мы отлично поладили бы. Мне нужна именно такая жена, как вы. Гордая и прекрасная, настоящая герцогиня. Вы не хотите, чтобы я говорил с вами о любви? Извольте. Я буду говорить о нашем союзе как о той же сделке. Я предлагаю вам дружбу, имя, уважение и защиту. Увы, этот мир жесток, и Господь установил так, что женщина всегда нуждается в покровительстве. Теперь, когда вы стали первой невестой Англии, вас, разумеется, не оставят в покое. Никто не поймет вашей скорби и верности. Вы можете стать lapis offensionis[33] для нашей знати, и тогда сам король решит распорядиться вашей судьбой по-своему. Боюсь, вам придется подчиниться. Даже моя дружба не сможет оградить вас от этого, ибо после того как вы отказались стать моей невестой, я не смогу вновь защитить ваши права. Если же вы вступите со мной в брак, я сделаю все, чтобы этот союз не стал для вас обременительным. Я не ставлю никаких условий. Пускай не будет ответного чувства – я не стану вас ревновать к тому, кто умер. Более того, я позволю вам чтить память о нем, как и раньше. Вы говорите, что новый брак окажется изменой по отношению к Филипу Майсгрейву… Это даже смешно. Филип Майсгрейв будет там, где будете вы. Стоит только подумать о нем, как его образ воскреснет в вашем сердце. Независимо от того, замужем вы или нет.

Впереди показались крыши хижин болотных жителей и осыпающиеся стены древней часовни. Ричард повернулся к Анне.

– И еще. Маленькая Кэтрин. Я не знаю, как сложится ваша судьба, кузина, но знайте, что я всем сердцем полюбил эту девочку. Да и она, видит Бог, привязалась ко мне. Я мог бы стать ей отцом и вознести ее так высоко, как только возможно в этой стране. У Кэтрин снова была бы семья. И она стала бы истинной принцессой. Ей ведь так этого хочется, – добавил он полушутливо.

Крохотные хижины на сваях с полусгнившими тростниковыми крышами стояли у самого края трясины. Близ часовни были привязаны два мула, вокруг которых хлопотали монахи в светлых цистерианских рясах. Они с удивлением посмотрели на выезжающих из болот перепачканных тиной всадников. Потом, видимо узнав герцога, засуетились, но Ричард лишь пришпорил коня.

Анна почти не заметила селения, которое скоро осталось позади. Только резанул слух визгливый женский голос, подзывавший ребенка.

Дальше дорога стала лучше. Они ехали по холмистой равнине с многочисленными озерцами. Тут и там светлели, словно голая кость, известняковые отложения. Вскоре начался подъем, под копытами коней загремели камни. Впереди лежала возвышенность, поросшая колючками и желтым утесником. Всадники миновали небольшое овечье стадо, и овчарки с неистовым лаем кинулись им вслед. Мираж снова захрапел, но, повинуясь шпорам и удилам, ускорил бег, обгоняя коня Ричарда.

Наконец собаки отстали. Потянулись заросли куманики и боярышника, среди которых изредка вздымались известняковые утесы. Почва под ногами стала неровной. Анна придержала коня, и Ричард нагнал ее.

Анна оглянулась. Ей казалось, что душа ее, крохотная и замерзшая, падает в какую-то бездну, все ниже и ниже, и нет конца этому смертельному полету. Но лицо ее при этом оставалось спокойным.

– Вы не должны торопить меня с ответом, милорд Глостер. Мне необходимо все обдумать.

Ричард отвел взгляд, опасаясь, что она заметит торжество на его лице. Ведь если она поколебалась там, где стояла так твердо, значит, он почти сломил ее. Возможно, и стоило поднажать чуть сильнее именно сейчас, но он опасался все испортить. И все же не смог удержаться:

– Воля ваша, Анна. Однако, каково бы ни было ваше решение, знайте: если когда-либо вам понадобится друг и заступник, который ради вас пронес бы голыми руками раскаленное железо через всю Англию… Он перед вами.

И, пришпорив коня, он рысью проскакал мимо Анны, глаза которой были полны отчаяния.

До самого монастыря они больше не обменялись ни единым словом.

.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь


Предыдущая страница Следующая страница

Ваши комментарии
к роману Тяжесть венца - Симона Вилар


Комментарии к роману "Тяжесть венца - Симона Вилар" отсутствуют


Ваше имя


Комментарий


Введите сумму чисел с картинки


Партнеры