Разделы библиотеки
Укротить ловеласа - Дарья Сойфер - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Укротить ловеласа - Дарья Сойфер - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Сойфер Дарья
Укротить ловеласа
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 2
– Да ладно, ну сколько можно злиться! – Платон миролюбиво пихнул ее плечом: уже второй час ластился, как котенок. Разве что пузиком кверху еще не падал, демонстрируя полную покорность.
Надя отвернулась к иллюминатору. Обычно в самолете Платон любил занимать место у окна, но сегодня он поблажек не заслужил. Из-за него в тысячах метрах внизу сейчас неистово обижался Саша, и Надя даже не знала, простит ли он ее, или пора менять статус в соцсетях на «одинокая старая дева». Так ведь трудно сейчас найти себе достойного мужика!
– А я тебе отдам свой десерт, – предатель на соседнем кресле зашуршал оберткой от кекса с изюмом. – Ну? Смотри, какой вкусный. Как ты любишь. – Платон сменил голос на мультяшный писк: – Скушай меня, Надюша…
– По-твоему, так разговаривают углеводы? – она мрачно покосилась на него, но кекс все же отобрала. – И чтоб ты знал, я терпеть ненавижу изюм.
Она не льстила себе: вряд ли Платон расщедрился, чтобы добиться ее прощения. Просто он уже много лет не ел мучного и сладкого и старался любыми способами избавиться от искушения. В том числе передавая запретные продукты Наде.
Временами ей казалось, что она для него – один из контейнеров для раздельного сбора мусора. Стекло – в зеленый, пластик – в синий, а простые углеводы – Наде. И всякий раз, когда к Платону заявлялась Римма Ильинична, свято уверенная в том, что правильное питание – это то, что приготовлено с любовью, и приволакивала полные сумки домашней выпечки, все пирожки, плюшки и шанежки благополучно кочевали через Надю в семейство Павленко.
– И раз уж мы теперь помирились, я хотел взять билеты в Венскую… – начал было Платон, но запнулся, наткнувшись на свирепый взгляд Нади. – Чего?
– Помирились? – процедила она тем же тоном, которым обычно самые черные ведьмы насылают свои самые черные проклятия. – Меня из-за тебя Саша бросил!
– Ну, он ведь так прямо-то не сказал…
– Ну да, ну да, – она разломила несчастный кекс пополам. – «Больше мне не звони» – это же, считай, на свидание позвал.
Платон с опаской покосился на изничтоженный символ примирения.
– Кекс-то здесь при чем? Так же нельзя с едой… Ты когда руки последний раз мыла? В аэропорту? – Платон поморщился, глядя, как она бесцеремонно выковыривает изюмины, кроша и терзая мучную плоть. – Постой, ты же не собираешься его теперь есть?
– А я вообще сегодня руки не мыла, – и Надя со зловредной ухмылкой отправила в рот первый кусочек, отчего Платона передернуло.
Он был брезглив с детства. При всей своей любви к еде ни за что бы не съел то, что упало на пол или, не приведи господь, на стол в общепите. Как в одном человеке чистоплюйство сочеталось с абсолютной неразборчивостью в интимных связях, Надя не понимала, но сейчас ей до чертиков хотелось его помучить. Она знала: попади Платон во вражеский плен, нашлось бы всего два способа довести его до исступления, чтобы он сдал все пароли и явки. Первый – сыграть фальшивую ноту. Второй – засунуть палец в его еду. И сейчас Платон смотрел на нее с таким первобытным ужасом, как будто она не кекс поглощала, а добрую порцию опарышей.
– Прекрати… – он зажмурился и отвернулся.
– Фто-фто? – переспросила она с демонстративно набитым ртом. – Не флыфу!
– Женщина, ну сколько можно! На меня же крошки летят!
Впервые за целый день Надя испытала нечто похожее на удовлетворение. Ничтожно малая компенсация по сравнению с потерей парня, но все же приятно.
– Бессовестный ты… – она сделала большой глоток безвкусного кофе.
– Вечно ты из всего делаешь трагедию, – Платон отряхнулся и, убедившись, что от кекса осталась только печальная горка изюма, повернулся к Наде. – Вы же и встречались-то всего ничего. Сколько там у вас свиданий было? Три? Пять?
– Два.
– Вот видишь, – заулыбался Платон. – А ты завелась. Найдешь себе…
– Два года, – перебила она. – Мы встречались два года.
– Но… Когда ты успела? Я бы заметил…
– А я сама не замечаю уже, есть у меня личная жизнь или нет, – Надя подняла руку, подзывая стюардессу. – Я просыпаюсь – и думаю о том, что там у тебя на сегодня. Ложусь спать – и думаю о том, что у тебя на завтра…
– То есть ты все время думаешь обо мне? – он придвинулся к ней поближе и кокетливо поиграл бровями.
– Да иди ты! – она ткнула его в бок и с облегчением передала поднос стюардессе. Вот сложит столик – и сможет полноценно повернуться к Платону спиной, не придется сидеть, соприкасаясь с ним бедрами. Была бы Надина воля, она бы воткнула между сиденьями звуконепроницаемый непрозрачный щит.
– Ну признайся, он же тебе даже не нравился, – напирал Платон, будто не понимая намеков. – Ты даже ни разу не заплакала, а женщины обожают реветь от неразделенной любви.
– А ты что, до слез меня хотел довести?…
Надя уже собиралась высказать все, что у нее накопилось, или хотя бы донести до Платона, что единственный мужчина, который не нравится ей по-настоящему, сидит сейчас слева от нее и нарывается на тяжкие телесные повреждения. Но вовремя вспомнила, что Платона надо не просто доставить на репетицию с целыми руками и ногами, но и дать ему настроиться. И спор о том, кто виноват, этому не поспособствует. Пришлось выдохнуть и поскрести по внутренним сусекам в поисках терпения.
– Так, ладно, – Надя выпрямила спину и нацепила дежурную улыбку продавца-консультанта. – Репетиция в пять, до этого тебе надо пообедать. Могу поискать ресторан по дороге из аэропорта, тебя отправлю в концертный зал, а сама заселюсь в отель и потом заберу тебя с репетиции…
– Эй, ну погоди, – взмолился Платон. – Не включай опять робота, пожалуйста! Давай поговорим…
– Не стоит.
До конца полета Платон еще несколько раз предпринимал неловкие попытки помириться. То рожи корчил за спиной у пассажира, то изображал пальцами человечка, который решил вскарабкаться на Надю, как альпинист, и все время падал.
В пантомиме Платон был силен с детства. Всегда так делал на скучных уроках по музыкальной литературе. Они с Надей садились рядом, и пока убеленная сединами Элеонора Вильгельмовна дрожащим голосом распространялась о композиторах Могучей кучки, Платон ее незаметно пародировал, чем доводил Надю до колик. А она пыжилась и стискивала зубы, даже кусала свой кулак, чтобы не расхохотаться в голос и не омрачить память Модеста Петровича Мусоргского.
Невозможно было злиться на Платона, когда он так сильно напоминал ей того мальчишку, плюшево-безобидного, что хотелось положить голову ему на плечо и спросить с улыбкой: «Да где ж ты пропадал-то все это время?» Но Надя держалась. И пусть пальцевый человечек-альпинист был забавным и трогательным, Надя знала: расслабится сейчас, и не пройдет и дня, как Платон выкинет очередной фортель. Нет, только деловой настрой и профессионализм, только так она могла сохранить лицо. Поэтому Надя без лишних церемоний пихнула Платону распечатки нот и велела ему сидеть и молча повторять свою партию.
В аэропорту Вены их ожидали сразу две неприятности: длинная очередь из китайских туристов на паспортном контроле и не в меру веселый таможенник. Кто не путешествовал по миру с музыкальным инструментом стоимостью в полсотни тысяч евро, тот ничего не знает о чувстве юмора. И когда бравый австрияк в форме решил, что виолончель на снимке в паспорте, – а всякому приличному инструменту полагается комплект документов, в котором разве что СНИЛС не хватает, – отличается от виолончели в чехле, Надя поняла: день будет долгим. Порой ей казалось, что проще перевезти через границу пару нелегалов, чем одну задекларированную деревяшку со струнами и смычком.
Пришлось включить все свое обаяние: улыбаться до защемления лицевого нерва, изменить тембр голоса на кокетливое мурлыканье и вообще всячески изображать милую легкомысленную девицу, которая только и мечтала всю жизнь побывать в Австрии. Когда парень в фуражке собрал своих коллег на консилиум и соблаговолил пропустить Надю, Платона и виолончель, до репетиции оставалось всего два часа.
– Ты бы ему еще свой номер оставила и адрес гостиницы, – пробурчал Платон, когда они загрузились со всем багажом в такси.
– Вот когда нам на границе попадется девушка, мы бросим на баррикады тебя, – Надя подцепила ногтем крышку телефона, чтобы вставить местную симку.
– А блузку расстегивать было обязательно? – не унимался Платон, и Надя подумала, что в следующий раз лучше повезет его в чехле от виолончели. – Уж сразу бы кинула ему в кабинку лифчик, освободились бы час назад.
– Возьму на заметку. Давай телефон, я тебе тоже карту поменяю.
Конечно, ее задевало брюзжание Платона. Ишь, ревнивец выискался! Как будто не из его постели Надя с утра выпроваживала незнакомую девицу, чтобы они вообще успели на рейс. Но какой спрос с гения? Им прощается все.
Обижаться на курицу, несущую золотые яйца, было бы по меньшей мере глупо. Платон не просто толкнул Надю вверх по карьерной лестнице, он и был ее карьерой. Единственным и самым ценным клиентом. Только благодаря Платону Надю стали замечать в агентстве. И пусть он вредничал и не имел ни малейшего понятия о том, откуда берутся документы и как их заполнять, пусть не умел ориентироваться в незнакомых городах и мог потеряться на открытой площади, а порой пускался в похождения, и Надя носилась с ним так, как не снилось и Римме Ильиничне, – пусть. Несмотря на все это он был ее кормильцем.
И да, временами ей ужасно хотелось высказать ему в лицо, какой он избалованный, или просто поколотить, а потом пойти к шефу и попросить любого другого музыканта, хоть баяниста или балалаечника, – она держалась. Знала, что Платон ее по-своему любит и никогда не предаст.
Высадив Платона у небольшого ресторанчика на Карлсплац неподалеку от Музикферайн – Венской филармонии, – Надя направилась в отель. Ноги противно жужжали, в ухе попискивало после посадки, но расслабляться было рано. В Вене она была впервые, но по остальной Европе поколесить успела и подозревала, что после десяти вечера город, скорее всего, вымрет, и можно будет сколь угодно долго стучать в запертую дверь небольшого отеля на окраине: до следующего утра никто и пальцем не пошевелит.
В отеле Надя сделала очередное на сегодня неприятное открытие: на австрийцев хваленый немецкий педантизм не распространялся.
– У меня бронь на два номера: Павленко и Барабаш, – обратилась она по-английски к девушке на ресепшн.
– Да-да, Павленко, двойной номер, – расплылась в улыбке та и протянула Наде ключ-карту.
– Нет, вы не понимаете. Два номера. Цвай, – и для вящей убедительности показала два пальца.
Девушка, не переставая улыбаться так, что у Нади свело скулы, заглянула в компьютер и радостно кивнула.
– Доппельт, – сообщила она. – Две комнаты.
Словесный пинг-понг, состоящий преимущественно из «цвай» и «доппельт» и со стороны больше напоминающий перекличку в немецких войсках, затянулся минут на десять. Надя позвала администратора, и тот, расшаркиваясь в извинениях, уже на полноценном английском донес до нее, что произошла ужасающая техническая ошибка, и номер у Нади забронирован только один. Предоплату вернуть, к сожалению, никак нельзя, и пусть это пятно позора навечно заклеймит их семейный бизнес. Других свободных номеров нет, но если Наде угодно, она может без труда подыскать другой отель поблизости, а здешний носильщик поможет ей с багажом. Или, исключительно из уважения к Наде, администратор готов предоставить бесплатную бутылку шампанского и вазу фруктов в качестве компенсации.
Будь у Нади чуть больше сил и не растрать она свой запал на Платона, Сашу и бравого таможенника, она бы точно отправилась в другой отель. Из принципа. Не любила поощрять халатность. Но сегодня бутылка шампанского казалась Наде единственным средством, чтобы пережить уже этот дурацкий день. Она манила и звала, и Надя будто уже слышала дразнящее перешептывание пузырьков и представляла, как нальет себе полный бокал, вытянет ноги и закроет глаза. И даже перспектива делить с ванную с Платоном пугала уже не так сильно.
Надя сдалась. Да, поступила малодушно, но она собиралась похоронить эту тайну прямо здесь, на ресепшн, и скрыть от Платона весь пердимонокль с номерами, а главное, комплимент от отеля. Потому что делиться шампанским в ее планы не входило. К тому же Платону все равно не стоило пить накануне важного концерта. А что касается фруктов… Что ж, может, она и оставит в вазе пару яблок.
Номер был скромный – на большее принимающая сторона не расщедрилась. Но Надя многого и не ждала: ей требовались только тишина и ортопедический матрас. И сейчас она бы с удовольствием насладилась и тем и другим, однако надеяться на то, что Платон сможет сам, без приключений добраться из филармонии, было бы слишком опрометчиво.
Надя не знала даже, чего опасается больше: что он заплутает в венских указателях или что уйдет с репетиции с какой-нибудь второй скрипкой. И хотя Наде было совершенно наплевать на интимные развлечения Платона, она подозревала, что этот новоиспеченный дуэт разразится прямо у нее за стенкой, а ей сегодня полагалось оплакивать свои отношения, а не слушать чужие.
Уже садясь в такси до Карлсплац, Надя набрала господина Шульца, организатора концерта.
– Надия! – обрадовался он, будто весь день только и ждал ее звонка. – Я как раз был на репетиции! Это феноменально! Платон превзошел все мои ожидания. Но почему он все время молчит? У него все в порядке? Перелет прошел хорошо? Он здоров? Говорят, сейчас ходит какой-то ужасный грипп…
Надя зажмурилась от внезапного словесного обстрела и попыталась рассортировать в голове груду вопросов. Хотя бы на две кучки: важные и вежливые.
– Все прекрасно, Томас, – ответила она наконец. – Платон всегда мало говорит накануне концерта, ему очень важно сосредоточиться, сами понимаете.
– О да, – понимающе протянул Шульц.
Вообще-то Надя врала. Но что еще ей было делать? Сдавать Платона с потрохами и рассказывать Томасу, что этот гениальный виолончелист превращается в табуретку, когда дело доходит до лингвистики? Сколько ни бились с ним репетиторы в школе, сколько словарных карточек Платон ни развешивал по квартире, сколько приложений ни качал, – стоило кому-нибудь обратиться к нему по-английски, он впадал в ступор и хмурился. Глядя на него случайный прохожий мог бы решить, что Платона вот-вот разобьет инсульт. И чтобы хоть как-то спасти имидж друга, Надя придумала эту легенду про предконцертные медитации.
Больше всего Надю удивляло, как при таком мощном иммунитете от иностранных языков Платон умудряется цеплять девушек в любой точке планеты. Видимо, когда у тебя не живот, а конструктор из кубиков, резко теряется надобность в переводчиках. Не то чтобы Надя ему завидовала, но иногда ей тоже хотелось узнать, каково это, когда тебе не нужно приложение для знакомств. Но разве хоть одного мужчину способен довести до восторга и исступления талант импресарио?
Нет, Наде всегда доставались вторые роли. Вот и сегодня вместо того, чтобы слушать любимую сюиту Баха на репетиции, а потом уплетать настоящие европейские сыры на фуршете для музыкантов, Надя устремилась на встречу с Шульцем. Даже полюбоваться красотами Музикферайн толком не удалось: надо было проверить афиши, программки, уточнить, как идут продажи билетов и обсудить фотосессию после концерта.
Учитывая, что весь день прошел как сплошная полоса препятствий, Надя и не рассчитывала особо на идеальный его финал. Как раз напротив: по всем законам композиции перед развязкой следует кульминация, и грянула она, стоило Наде подойти к помпезному зданию филармонии.
Господин Шульц, невыразительный и бледный, как бухгалтер-вампир, будто нарочно облачился в костюм песочного цвета, чтобы сливаться со стенами и быстрее спрятаться, когда Надя узнает, что он натворил. Прямо над его макушкой красовалась афиша концерта «Новые солисты», и цепкий взгляд Нади сразу выхватил нужную строку. «Platon Barabas (cello)», – гласила она.
Родительское воспитание не позволило Наде взорваться на месте и кинуться на господина Шульца с воплями «Барабас? Вы издеваетесь? Как Карабас-Барабас?!» Конечно, для полноценной кульминации с катарсисом по всем фронтам ей было бы лучше поступить именно так, но зрителей вокруг не было, и масштаба драмы, кроме бедного Шульца, никто бы не оценил. А потому Надя расправила плечи, сверкнула дежурной улыбкой и елейно поинтересовалась:
– Простите, Томас, а вам не кажется, что здесь какая-то ошибка?
– Где? – растерянно заморгал Шульц.
– Мой клиент – Платон Барабаш. Это можно было записать, как «sh» или даже «sch», как у вас в фамилии. Или на польский манер «sz». Или хотя бы галочку поставить над «s», но не Барабас! Как я размещу фотографии афиши в его соцсетях и портфолио, если там ошибка?
– Надия, мне так стыдно! – Шульц скорбно скривил тонкие губы. – Действительно, ошибка. Видите ли, недавно у нас выступал венгр Давид Барабаш, может, вы о нем слышали. Виртуозный кларнетист, его соло Стравинского – это что-то невероятное…
– Я с удовольствием послушаю записи, – Надя твердо отрезала пути к переводу темы. – Но какое это имеет отношение к Платону?
– Фамилия Барабаш на венгерском пишется именно так, и, возможно, наш сотрудник решил взять этот вариант за образец… В любом случае мне очень жаль. Приношу свои искренние извинения, – и Томас сделал шаг назад в тщетной надежде, что прямо сейчас разговор и закончится.
– Спасибо, – Надя шагнула к нему, пока он не затерялся на фоне великой Музикферайн. – Но я бы предпочла, чтобы вы исправили афишу.
– Что вы! – дернулся Шульц. – Мы не можем запустить новый тираж, и концерт уже завтра… У нас это не предусмотрено в бюджете. Но вам повезло: программы еще напечатали не все, и если я успею дозвониться в типографию…
– Успейте, пожалуйста, – Надя нависла над ним тенью возмездия. – И заодно уточните, нельзя ли напечатать пару новых афиш. Заменить хотя бы эти, у главного входа.
– Это очень дорогая полиграфия. Если для вас это так важно, я могу заказать в счет вашего гонорара, но тогда менять придется весь тираж. Могу договориться с руководством филармонии, – тусклые глаза Шульца радостно блеснули: он явно пришел в восторг от своей идеи.
Однако Надя была не готова разделить этот восторг.
– За счет нашего гонорара исправить вашу ошибку, – холодно уточнила она. – Не думаю.
– Но зато вы сможете добавить афишу к портфолио Платона! Это в любом случае огромный плюс, – Шульц приосанился. – Музикферайн входит в тройку лучших залов мира.
– Хорошо, – Надя лихорадочно соображала, как выкрутиться из ситуации, не растратив гонорар.
Отчасти здесь была доля ее вины. Обычно афиши высылают на утверждение заранее, но Шульц юлил и оправдывался, ссылался на плотный график концертов, и Надя пошла ему навстречу, согласившись дотянуть до последнего. Радость от того, что Платон выступит в Вене, затмила организационные мелочи, и теперь пришлось за это расплачиваться. Надя не сомневалась: в Москве ей знатно прилетит от шефа, и про косяки Шульца он ничего слушать не станет. А потому надо было решать проблему срочно и малой кровью.
– Значит, заказать вам новые афиши? – Шульц с готовностью взялся за телефон.
– Нет, пока просто предупредите начет программок, – Надя задрала голову и, прищурившись, оглядела афишу. – А с этим я разберусь сама.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры