Вымирающие особи

Роман «Вымирающие особи» это книга о времени и любви. Если любовь трактуется автором в довольно широком смысле, и ее описание пестрит сценами эротического содержания, то время описываемых событий охватывает конкретный период в современной истории России, совпадающий с распадом СССР. Описав круг, время неожиданно возвращается к исходной точке, с которой начался распад этой Вселенной на атомы и молекулы, приобретающий мистический смысл в биографии автора. И то понимание любви, в ее предельно плотском содержании, сотканной из разрушительных порывов человеческих инстинктов, незаметно трансформируется в преображающую действительность любовь к слову, исцеляющую плоть и дух автора этого предельно смелого и откровенного повествования. Содержит нецензурную брань.

1 Страница

Некоторые люди слывут угрюмыми, потому что скрывают свой юмор в прямой кишке. (приписывается Пабло Эскобару)

В общем, попал такой Штирлиц в ад и встречает там Мюллера. Как истинные арийцы, оба проявляют выдержку – делают вид, что не удивлены ничуть, но слово за слово, разговорились. Первым не выдержал Мюллер.

– Штирлиц, вы же старый лис, как вас угораздило?

– На радистке Кэт обнаружили мои отпечатки, ну меня и взяли за прелюбодеяние.

– Поверить не могу, что за такую ерунду всё ещё кого-то наказывают!

В бараках, на Украине, где мы жили после переезда из Иркутска до середины семидесятых годов, сложилась своеобразная община удивительно разнообразных людей. Оценить колорит своего окружения я тогда, в силу своего младенчества, не мог, многие лица, фигуры и характеры покрыла пелена забвения, но вот бывают мгновения, когда некоторые из них, сами собой "всплывают" на поверхность и напоминают о себе.

Так нечаянно вспомнился эпизод, когда бездетная пара в меру пьющих, ничем не примечательных людей среднего возраста, предложила взять меня с собой в цирк, и родители отпустили меня с ними. Это был такой образцовый выход полноценной, но, в то же время, условной ячейки общества в свет, где каждый получил удовольствие в полной мере, не зависимо от возраста.

– Капитально! – постоянно твердил дядя Толя, поглощенный представлением, а его супруга согласно улыбалась и кивала головой.

Общество этих людей было для меня чем-то новым, да и словарь, которым они пользовались тоже, но их простодушие и доброта создавали комфортную для наблюдения атмосферу, благодаря которой мое внимание концентрировалось не только на представлении, которого я не запомнил, но и на том, что меня окружало.

Так, в памяти застряла совершенно лысая голова впереди сидящего меня мужчины, в которой отражался свет от софитов. Секрет, производимого этой головой эффекта, завораживал и отвлекал мои мысли от того, что происходило на арене.

– Капитально! – не уставал повторять дядя Толя по дороге домой, и я соглашался с ним, но эта идеальная лысина не давала мне покоя.

Я дотерпел до дома и задал свой вопрос родителям. Ответ был на удивление прост, хотя я и не ручаюсь за то, что он был верен – слишком уж абсурдным и обескураживающим он тогда мне показался. Оказывается, некоторые лысые люди специально мазали голову воском и до блеска натирали ее бархоткой. Хотя, чего тогда только не было, и даже металлические зубы.

Однажды я растопил сердце женщины восточной культуры, сделав ей массаж стоп.

– Прямо, сердце? Прямо растопил? – иронизировала Вера, когда я рассказал ей об этом, поразившем меня случае. – Как ты это понял?

Получился пошлый анекдот, над которым мы долго смеялись.

Еще до того, как я стал пошляком и ретроградом, игнорирующим день святого Валентина, я учился в школе на Сахалине, и там впервые состоялась моя встреча с Востоком, в лице кореянок, которые чрезвычайно занимали мое воображение. С одной из них у меня даже состоялось что-то вроде мимолетной влюбленности, которая произошла в восьмом классе на туристическом слете. Днем мы соревновались с другими школами нашего района в ловкости, скорости и сообразительности, а вечерами играли в разновидность волейбола, когда все встают в кружок и те, кто теряли мяч, садились в центр круга и пытались этот мяч поймать, или их «выбивали», и они могли вернуться в игру. Я обратил внимание на тонкую и высокую девочку с другой школы, и когда мы оказались в центре круга, я почувствовал, как ее ладонь легла на мое плечо. Мы не сказали другу ни слова, а я все думал об этой ладони на своем плече, а потом слет закончился, и мы разъехались по своим школам и домам, а спустя какое-то время, кто-то мне передал, что мной интересовалась девочка с соседнего поселка, и я понимал, о ком идет речь, но так ничего и не предпринял, чтобы с ней встретиться. Жаль конечно, потому что роман с этнической кореянкой мог существенно повлиять на мое становление как писателя, но тогда я об этом не думал, и упустил свой шанс стать российским Мураками.

Сахалин – это остров. Остров на краю земли. Сопки, туманы, леса, медведи, лосось. Место, словно созданное специально для таких, склонных к бродяжничеству подростков, каким был я в тринадцать лет. Здесь никого не удивляло, что ты хочешь сорваться в лес, в тайгу, пройти неизведанными тропами, покорить вершину. Здесь можно было шляться в лесу часами, до изнеможения. К подросткам на острове относились почти как к взрослым. Никто не занимался их перевоспитанием, потому что они с детства включались во взрослую жизнь: ловили рыбу, копали картошку, помогали выращивать овощи на огородах, собирали в лесу ягоду и грибы, ходили за папоротником и черемшой.

Я приехал на Сахалин с Украины, и для меня такая жизнь была в диковинку. Меня манили сопки, манила тайга, я чувствовал запах свободы, который веет над этими местами.

Мы поселились в поселке Луговое – спутнике Южно-Сахалинска. До города ходил автобус, поселок был в получасе езды от областного центра. Мама устроилась работать в детский сад методистом, там нам дали комнату в общежитии.

В первый день по дороге в школу кто-то из школьников угостил меня «беломориной» и после пары затяжек я с трудом мог объяснить, какой класс мне нужен, потому что никотин парализовал мои речевые центры.

Моим товарищем и соседом по парте в новой школе стал Сергей О. Я поначалу недоумевал, что у человека может быть фамилия, состоящая из одной буквы, и даже залез в школьный журнал, чтобы убедиться в том, что это не ошибка, но никакой ошибки не было, Сергей был сахалинским корейцем, и полное его имя было О Су Ден, для простоты сокращаемое до Сергея О.

С Сергеем мы часто ездили гулять в Южно-Сахалинск, где он вместо посещения изостудии, спускал отпущенные матерью деньги на сигареты и мороженое.

Благодаря Сергею я познакомился с бытом и кухней корейской семьи и даже однажды осмелился похлебать суп, приготовленный из собаки. Серега был бесхитростным парнем, он принял обложку моего дневника, который на украинском языке именовался «Щоденником» за некий фирменный лейбл, и предлагал мне за него пятнадцать рублей. Цена была ровно в сто раз выше номинала. Я не согласился лишь из соображений порядочности, так как знал истинную цену этому «диву» и не желал пользоваться простодушием своего товарища.

Поскольку контроля за мной никакого не было, я мог неделями не ходить на занятия. Так, однажды, я подбил Сергея О, и мы две недели вместо школы громили деревянные строения летнего трудового лагеря. Закончить этот тренинг в импровизированном лагере боевиков я предполагал поджогом, но нам помешали наши одноклассники, принесшие дурную весть о том, что классная руководительница собирается нагрянуть к нашим родителям с выяснением причин нашего двухнедельного отсутствия на занятиях.

Для Сереги это означало неминуемую физическую расправу дома и, чтобы как-то выйти из сложной ситуации, я предложил ему побегать босиком по снегу, чтобы слечь в постель с ангиной и, тем самым, закрыть прогулы справкой по болезни. Несмотря на всю абсурдность идеи, Серега старательно в течении получаса добросовестно воплощал ее в жизнь. В моей памяти осталась картинка яркого солнечного дня на окраине поселка, ослепительно белый снег и мой бесхитростный друг, скачущий по долине, покрытой льдом небольшой речушки. В какой-то момент он поскальзывается и падает без сил. Я сочувствую товарищу, но, вместе с тем, в глубине души, меня разрывает от смеха.

– Все, достаточно! – решаю я – Теперь точно заболеешь.

Серега не заболел, и мы были вынуждены пойти к «класснухе» с повинной. На удивление, эта мудрая женщина нас простила, с условием немедленной явки на занятия.

Жизнь Сергея сложилась не очень удачно. Его мать, работавшая на Сахалине портнихой, вместе с младшим сыном, в конце девяностых уехала в Южную Корею, где жила на скромную пенсию. Серега остался в отцовском доме, пытался поступить в институт, но провалив вступительные экзамены, ушел работать на стройку. В девяностые занялся упаковочным бизнесом, но прогорел.

Сергей так и не женился, детей у него не было, жил огородом, выпивал. За год до его смерти, впервые за тридцать пять лет, я поговорил с ним по телефону. Серега жаловался на временные трудности, но не унывал и собирался подкопить деньжат и съездить ко мне в гости. Мне обидно, как незаметно и покорно мои одноклассники уходят из жизни. Мне хочется задать вопрос о том, какой в этом был смысл, и мне не хочется думать, что его не было: так ярко и по сей день воспоминание о том ослепительном солнечном зимнем дне, где мой друг бегает босиком по белому снегу вдоль замерзшей речки.

На Сахалине была традиция отправлять школьников по осени на уборку урожая. Школьники эту забаву любили и воспринимали как дополнительные каникулы, где не только получали трудовое воспитание, но и закалялась физически.

Новость о том, что нам предстоит ехать в колхоз на уборку турнепса, я воспринял с осторожностью. В обиходе турнепс для простоты называли «кузикой, до приезда на Сахалин я понятия не имел как она выглядит, и как ее собирают. Когда я прибыл на сборный пункт, мои одноклассники и одноклассницы, а также ученики из параллельных классов, уже заполнили площадку перед школой, расхаживая в резиновых сапогах, телогрейках и с огромными, напоминающими мачете, ножами за поясом. Моему удивлению не было предела, но те, в свою очередь, посмеялись над моим кухонным ножом, который я притащил с собой.

– Этим ты ботву не отсечёшь, щегол, – важно сказал мне второгодник Витька Бархатов. – Ладно, будешь с девками работать – вытаскивать «кузику» из земли.

С "девками" работать было весело. Вскоре с «кузики» нас перевели на морковь и разбитные девицы, намазав щеки свежей свеклой, заостряли мое внимание на причудливых корнеплодах с двумя ножками и небольшим отростком между ними.

Не помню, как получилось, но я подбил ребят "свалить" с полей в сторону реки, где, по их рассказам, должна была проходить "путина". Горбуша шла на нерест, и ее, якобы, можно было поймать голыми руками. К моему удивлению, так оно и было: рыба сплавлялись по реке, но уже отметав икру. Вниз по течению сплавлялись избитые на перекатах, обречённые на гибель особи. И все же, нам удалось среди них выловить одного прилично выглядевшего самца, которого и вручили мне в качестве трофея. Вернувшись с полей с рыбой, я немало удивил родителей своей промысловой сметкой, о которой прежде они не подозревали.

Что же касается обычая приносить с собой на уборку «кузики» мачете, то он был отменён уже после того, как один из учеников нанес пару "сечек" старшекласснику, в отместку за издевательства, которым тот его подвергал. Мы к тому времени уже учились в выпускном классе, которые в колхоз не отправляли, заботясь об успеваемости, что многие мои одноклассники воспринимали с сожалением.

Девочки, показывавшие мне морковь с "особенностями роста", к тому времени уже покинули школу, и успели выскочить замуж. Одна из них даже родила в восьмом классе от учителя английского языка, но это уже совсем другая история. Незадолго до этой неприятности, случившейся с ней, мы ехали вместе в одном забитом людьми автобусе. Дело было зимой, я сидел на заднем сидении Львовского «ЛАЗа», возвращаясь с тренировки по боксу, совершенно разморенный от жара мотора, а она – тугая и стройная, навалившись на меня, пользуясь давкой, зажала мою ногу между своих бедер и водила пальчиком по моей груди, играя выбившимися из-под ворота рубахи черными волосками. Мне было четырнадцать, моя рано пробудившаяся мужественность еще не поборола юношеской хрупкости, и это сочетание двух начал, порождало во мне борьбу стыдливости с похотью, в которой стыдливость брала верх, принуждая меня к пассивному созерцанию того, как жизнь вокруг бурлит и идет волнами, которых я старательно избегал, опасаясь в них захлебнуться.

Я жил на Дальнем Востоке, там солнце вставало над сопками, меж ними плавно скользил лосось.

Мы все очень разные. Нас разделяют невидимые барьеры, иногда на пересечении границ возникают вспышки каких-то удивительных событий, но чаще же всего, наши лучшие намерения оборачиваются бедой для другого человека.

Однажды, в начале двухтысячных, меня попросили быть гидом для одной немецкой девушки-социолога, прибывшей в Иркутск по обмену. Я весьма ответственно подошел к поручению. Мы обошли весь деревянный центр, затем залезли в один из заброшенных домов конца восемнадцатого века, чудом уцелевший после пожара. Там мы обнаружили брошенный семейный фотоальбом и пачку писем из переписки девушки с парнем, служившим в советской армии в семидесятые годы. Мы прочли некоторые из них. Спутница была поражена тем, что жильцы дома просто бросили все как есть, включая личные вещи, не пытаясь ничего спасти или сохранить. Затем мы поехали на Ангару, в место, где в нее впадает небольшая река Ушаковка. Где-то в этих местах красноармейцы зимой 1919 года расстреляли Колчака и спустили его тело под лед. Очень атмосферное место со своей историей. Через семьдесят лет после этого, предприимчивые иркутяне наладили производство пива «Колчак» из той самой воды, которая стала могилой адмирала.

Я уговорил рыбака продать нам только что пойманного хариуса, и после мы поехали ко мне домой, в Солнечный, для заключительного аккорда в симфонии русского гостеприимства. Я предложил отужинать свежей рыбой, приготовленной по традиционному бурятскому способу, называемому «сёгудай». Для аутентичности запивали сырую рыбу водкой. Спутница не осмелилась возражать, полагая, что следует освященной веками традиции. Я был очень доволен собой и тем, как был организован однодневный тур, и лишь спустя время, узнал от организаторов, что у студентки на следующий день открылась жестокая диарея, и вся дальнейшая программа ее пребывания в Иркутске полетела к чертям собачьим. Я был смущен даже не тем, как у девушки из Европы сработали рефлексы, а той разницей между моим восприятием удачно проведенного тура, и тем, как он был оценен принимающей стороной. Живая история умирающего деревянного зодчества Иркутска, артефакты жизни советского человека, оказались просто декорацией на фоне подлинной трагедии немецкой студентки, попавшей в руки неистового культуролога-любителя, волей случая, оказавшегося в эпицентре культурной катастрофы старинного сибирского городка

Работая в туризме, я невольно обогатился трагическими казусами межкультурных коммуникаций, которых хватило бы на полноценный сборник анекдотов.

Как-то привезли на базу группу японцев, вернее японок – бывших учителей, средний возраст которых был около шестидесяти пяти лет. Группа была небольшой – всего пять женщин. Одну из учительниц сопровождала дочь – хрупкая, смешливая японка, лет тридцати. Японцев, из состава работников дипломатического корпуса в Монголии, нам поставляли партнеры по линии Улан-Баторского управления железной дороги.

База была небольшой, располагалась она на семьдесят девятом километре Кругобайкальской железной дороги, в шести с половиной километрах от ближайшего очага цивилизации. Каждой туристке досталось по отдельному номеру с русской печкой, но с удобствами во дворе. Поскольку электричество на турбазе было от генератора, и свет на ночь отключали, то, на всякий случай, мы в каждом номере поставили по ведру, и эта предусмотрительность оказалась совсем не лишней.

Ужин проходил в теплой дружественной обстановке. К моему удивлению, учителя знали множество русских песен и с удовольствием их распевали за столом, настаивая на том, чтобы я солировал, но, на свою беду, я совершенно не способен к пению, и даже из «Подмосковных вечеров» мог вспомнить лишь мотив и пару строк припева. Оказалось, что все женщины просто фанатки русской музыкальной культуры. В детстве они учили русские песни и мечтали побывать на Байкале. Не обошлось даже без «Славного моря», но тут я как мог подпевал, стараясь не ударить в грязь лицом. Во время ужина женщины достала из рюкзаков по бутылке водки, и то и дело подливали себе, даже не закусывая. Они пили водку, как воду, и я начал понимать, что последствий не избежать. Пить они совсем не умели. Вскоре женщины разошлись по номерам, я отключил генератор, и база погрузилась в ночную мглу, которую подсвечивали лишь яркие звезды.

Чтобы не скучать, мы с монгольским гидом, разбили костер на берегу, и к нам присоединилась молодая японка, которая воспользовалась тем, что осталась вне родительского контроля.

Гид рассказывал мне о большой тяге японцев к русской культуре, упомянув вскользь, что монголы все-таки им ближе. Русские пугают японцев своей грубостью – сказал он, – они кажутся японцам слишком опасными для более близкого общения. Мы сидели у костра, выпивали, и японка деликатно хихикала, прикрывая рот ладошкой, согласно кивая на всякое замечание гида, хотя едва ли понимала, о чем у нас идет речь. Я попытался завязать коммуникацию напрямую, используя свой далеко не совершенный английский, и как-то, более-менее, нам удалось наладить с ней простенький разговор. За нас, впрочем, говорила сама природа. Ночь была просто волшебной. Огромное звездное небо, плещущийся у ног Байкал – мы были просто небольшой горящей точкой в этой огромной Вселенной, которая окружала нас со всех сторон. Заметив, что мы больше не нуждаемся в посреднике, гид незаметно удалился в свой номер, оставив нас одних у догорающего костра. Беседа по инерции продолжалась еще пару минут, и постепенно затихла, исчерпав себя, словно наткнувшись в темноте на невидимое препятствие. Мы вдруг одновременно потянулись губами друг к другу, и в этот момент я врезался японке лбом в лицо и раскроил ей губу так, что мы едва смогли остановить кровь, стекающую у нее по подбородку. Пока я в темноте искал аптечку, на шум прибежал гид и с осуждением смотрел на то, как я пытаюсь наложить повязку.

– Как это произошло?! – терзал его вопрос, который он задавал мне с назойливой настойчивостью.

«Как случилось так, что я подтвердил все самые худшие подозрения японцев о русских?» – злился я на собственную неуклюжесть.

Чтобы не тревожить остальных членов группы, монгольский сопровождающий увел расстроенную японку к себе в номер, где она и нашла себе утешение до утра. Утро оказалось хмурым не только для нее, но и для остальных членов группы, которые испытали жестокое похмелье.

Что же касается молодой японки, то страсть, которую она пережила в ту ночь в объятиях гида, настолько ее захватила, что по приезду в Улан-Батор, она отказалась покидать его номер, даже тогда, когда за ней явился из посольства ее муж. Гиду пришлось умолять ее вернуться в семью, поскольку инцидент мог разрушить не только его карьеру, но и семейную жизнь.

Обо всех драматических последствиях той ночи он откровенно рассказывал мне в свой последующий приезд, нервно посмеиваясь, и поглядывая на меня так, как мог бы смотреть подельник по преступлению на более удачливого своего товарища, отделавшегося условным сроком. Запад есть Запад, Восток есть Восток, но иногда они все-таки встречаются. О последствиях этих встреч едва ли кто-то осмелится рассказать вам всей правды.

С японцами у меня был еще один случай недопонимания, который произошел на той же базе, где отдыхали бывшие японские учителя.

На этот раз я оказался там, сопровождая пожилую респектабельного вида семейную пару. Судя по тому, что для их сопровождения выделили отдельного гида и переводчицу, это были состоятельные туристы. В ходе подробной экскурсии по железной дороге, я в деталях осветил вопрос с японскими военнопленными, работавшими на Транссибе после войны, отмечая исключительную выносливость, дисциплинированность и неприхотливость японских военнопленных. Поскольку кроме этой пары на базе других туристов не было, им достался лучший номер на втором этаже с видом на Байкал. На ужине японец угостил меня сакэ, сам прилично выпил и отправился отдыхать в номер. Следом за ним покорной тенью последовала его супруга. Ночью меня разбудил страшный крик, шум и грохот. Я поднялся наверх и поинтересовался у японца все ли в порядке?

Вскоре выяснилась причина раздражения японского джентльмена: он никак не мог найти фонарик, чтобы спуститься по крутой лестнице в туалет, который представлял собой обычное деревянное строение с дыркой в полу. Все аутентично в духе времен строительства дороги в начале XX века. Для японца большим сюрпризом оказалось еще и то, что свет на турбазе на ночь отключается вместе с генератором. Но тут, уж, моей вины не было – монгольские партнеры должны были предупредить клиентов о спартанских условиях проживания на базе.

Я взял свой фонарик и сопроводил японца до туалета. Чувствовалось, что старик страшно зол на меня, на свою жену, на эту чертову Россию и на тех, кто предложил ему туда поехать. Утром японец молчал как камень, молчала и его спутница, боязливо поглядывая в его сторону и предупреждая каждое желание супруга. Сопровождавшая их переводчица пыталась сгладить ситуацию, но у нее это плохо получалось. Я терпеливо нес свой крест гида, стараясь не замечать дурного настроения туриста до самой посадки их на поезд до Улан-Батора. Я покорно загрузил чемоданы в вагон, хотя это вовсе не входило в мои обязанности, и вежливо попрощался, пожелав им хорошего пути. Ответом мне было глухое молчание. Так на собственном опыте я убедился, что хваленая японская вежливость несколько преувеличенный средствами массовой информации миф.

К концу своей поездки этот вздорный японец оттаял и через переводчицу передавал мне свои извинения. Я так думаю, до него дошло, что, дав волю эмоциям, он потерял лицо. На всякий случай, я решил больше не рассказывать японцам о том, как страдали их соотечественники в плену после окончания войны. Как знать, если бы не мой рассказ, японец не так остро пережил бы отсутствие постоянного электричества и деревянный клозет на во дворе.

Помимо обычных казусов, без которых не обходится ни одно чего-нибудь стоящее путешествие, лучшие из них, так или иначе, связаны с любовными авантюрами.

Самое масштабное, в полном смысле этого слова, любовное приключение с иностранкой случилось у меня во время приема группы американцев, которых я сопровождал в поездке по стандартной схеме: экскурсия по дороге на самоходной дрезине, затем размещение на базе, ужин и баня для желающих. Экскурсию мои заокеанские туристы воспринимали без энтузиазма. Внимательно слушал меня всего лишь один американец лет пятидесяти, с которым у меня вышел спор. Американец был свято убежден в том, что всю дорогу от Москвы до Владивостока строили каторжники и политзаключенные. Мои возражения турист воспринял с большим недоверием, заявив, что я говорю это только из страха перед органами госбезопасности, которые до сих пор держат всех граждан России «под колпаком». Остальные туристы в спор не вмешивались, а лишь брезгливо отмахивались от слепней, влетавших в открытые окна дрезины. Одна из американок – крупная, дебелая, небрежно одетая, с незатейливой прической дама, привлекла мое внимание своим безучастным видом, с которым она наблюдала за сменяющимися в окне видами Байкала.

Прибытие на базу члены группы восприняли с заметным облегчением. Вскоре все дружно уселись за столы и оживились только после того, как выпили первую стопку водки и хорошо закусили. Я предложил туристам баню, и несколько человек, в числе которых оказалась и эта американка, согласились. Американка путешествовала с тетей и в баню они отправились вместе.

Мыться женщины пошли в купальниках, мне тоже пришлось раздеться, до трусов, чтобы продемонстрировать им технологию пользования парилкой, и объяснить какие меры безопасности следует соблюдать, чтобы не ошпариться кипятком. Я даже пару раз прошелся по их крупным бледным телам березовым веником, демонстрируя азы русской парной, но вскоре вышел, предоставив им самостоятельно осваиваться в деревенской экзотике.

Пока женщины парились, я вернулся в столовую, где продолжил трапезу с совершенно разомлевшими от алкоголя и еды американцами.

После ужина, я обнаружил сидящую на ступеньках у входа в турбазу молодую американку в обществе переводчика с бутылкой водки в руках. Американка была одета в белый банный халат, который был ей явно мал на пару размеров. Увидев меня, американка обрадовалась и предложила мне выпить тоже. Я с удовольствием принял предложение, отметив про себя, что после бани женщина сказочно преобразилась. Тесный халат с трудом сходился у нее на груди и едва прикрывал ее полные бедра, которые выглядели весьма аппетитно. Да и волосы американки, омытые водами Священного озера, уже не казались сальными, а лежали светлыми локонами на плечах. Баня благотворно сказалась на настроении американки. Она то и дело беспечно смеялась, и не считала нужным поправлять постоянно расходящийся на груди халат, открывая глубины, в которых мой взгляд буквально тонул, не достигая дна. Единственное, что меня смущало, это непривычные объемы и размеры. Передо мной открывалась новая, еще неизведанная Вселенная, в которой мне еще предстояло освоиться. Американка продолжала нам подливать, весело улыбалась, откровенно поглядывая мне в глаза. Чем больше мы выпивали, тем больше я привыкал к ее размерам и меня постепенно начало разбирать любопытство, которое, как известно, сгубило кошку. Становилось очевидным, что американка ожидала от меня проявления инициативы. Поскольку мы с переводчиком занимали один номер, я уговорил его лечь в холле на диване. Молодой парень не стал со мной спорить и без лишних слов перенес свои вещи.

Когда номер освободился, я пригласил американку к себе. Она воспользовалась приглашения без всяких колебаний. Меня влекло к ней любопытство, но в то же время, я продолжал испытывать страх, и ей пришлось использовать дополнительную стимуляцию, чтобы внушить мне уверенность в себе. Я буквально потерялся в больших, но умелых руках этой женщины, и чуть было не пожалел о своей самоуверенности. Женщина превосходила все прежние мои стандарты допустимого партнерства. Впрочем, кажется, она осталась довольна и даже предложила мне еще раз совместно посетить в баню, но на этот раз в полном соответствии с русской традицией, то есть, нагишом.

Мы зашли в еще неостывшую парилку и она, закатывая глаза и громко хохоча, обливалась водой, хлестала себя веником, в общем, вела себя как нормальная русская баба, так что я даже испугался, поскольку на шум могли собраться не только работники базы, но и жители небольшого поселка, на землях которого турбаза располагалась.

После бани мы вернулись в номер и продолжили наши любовные упражнения, которые больше походили на цирковой номер схватки кролика со слонихой.

Расстались мы только под утро. По моим оценкам, победа осталась за американкой.

Прощаясь с группой на вокзале, я заметил, что племянница о чем-то перешептывалась со своей тетей, и та, смеясь, многозначительно посматривала в мою сторону.

Спустя некоторое время, я получил на свою электронную почту от американки письмо, в котором она выражала свою благодарность за гостеприимство и намекала на то, что я оставил в ее памяти неизгладимый след. Я написал ей ответное послание, в котором выражал свое искреннее восхищение ее жизнелюбию, с особым теплом помянув поразившие меня размеры ее груди. Больше писем от нее я не получал. То ли она неверно поняла мой посыл и обиделась, то ли нашу с ней переписку пресекла моя супруга, разбиравшаяся в компьютерах гораздо лучше меня. Она регулярно выслеживала адресанток моих эротических переписок и направляла им гневные письма с требованием прекратить со мной всяческие контакты, угрожая им разоблачениями. Но как бы усердно она не старалась погасить мой темперамент, мой похотливый нрав каждый раз вновь находил лазейки и раздувал тлеющие угли моей неутолимой тяги к «слабому» полу.

До того, как мы начали принимать туристов на турбазах «Кругобайкалки», восстановленных по проектам начала XX века, наша фирма специализировалась на отправке российских челноков в Китай и приеме китайских туристов в Иркутске. Несколько лет я в качестве гида сопровождал группы на этих маршрутах, деля с ними все горести и невзгоды, которые им выпадали в их довольно рискованном бизнесе. В мои обязанности входил весь комплекс услуг на маршруте, включая набор группы, оформление документов на туристов, помощь на таможне, организация перевозки и охраны грузов, а также все вопросы коммуникации с китайскими партнерами. Китайская сторона в ответ отправляла в Россию группы китайских челноков, которых мы встречали на границе и сопровождали до Иркутска и обратно, обеспечивая им билеты, вагоны, провоз багажа, проживание и питание в гостинице. Это был рискованный и не предсказуемый бизнес, в котором многое решало удача и смекалка. Часто случалось так, что люди в этих поездках проявляли себя с неожиданной стороны, да и я сам, оказываясь в ситуации выбора, порой принимал чисто эмоциональные решения, не предусмотренные никакой инструкцией или протоколом.

Однажды я сопровождал группу китайских челноков в Иркутск, руководителем которой была китаянка. У меня было двухместное купе: 37 и 38-е место. Китаянка ехала наверху, я внизу. Мы не разговаривали, потому что ни я не знал китайский, ни она русский. В купе повисло некое напряжение, которое трудно передать словами. К ночи напряжение выросло до предела, и я не мог уснуть, сам не понимая от чего. Ночью я встал, чтобы попить воды. Китаянка тоже проснулась, и попросила передать ей стакан. В темноте наши руки встретились. Женщина спустилась вниз. Это был первый в моей жизни секс без слов, единственное, что я понял из ее объяснений, что ее муж пьет, и ему не до неё. На обратном пути она тоже хотела ехать со мной в одном купе, но я нашел повод, чтобы ей отказать. Мне не хотелось становиться посмешищем в глазах китайцев, проводников, да и самому себе я был неприятен. Почему? Да кто его знает. Мне всегда хотелось выглядеть в глазах других лучше, чем я был на самом деле. Ведь секс один раз не считается, или почти не считается – это стало моим правилом на долгие годы брака. Я хотел быть честным мужем. На самом деле, я был закоренелым лицемером. Наверное, в глубине души, я таким и остаюсь. Люди же редко меняются к лучшему.

Не сказать, чтобы женщина была молодой или очень соблазнительной. Меня в ней привлекла именно ее обычность, и то, как легко и естественно все случилось. Может я потому и злился на себя, что соблазнился на довольно скромное предложение. Только сильный сексуальный голод мог преодолеть барьеры моего высокомерия.

Позже я встретил эту женщину в Манчжурии. Она работала водителем такси. Увидев меня, когда я переходил улицу, она остановилась на проезжей части и выскочила из машины. Она откровенно радовалась нашей случайной встрече. От мужа она ушла. Это была искренняя и добрая женщина, но я даже не запомнил ее имени.

В восточных женщинах действительно есть какая-то загадка. Начальником отдела туризма принимающей стороны долгое время была любовница директора китайской фирмы, занимающейся пошивом одежды в Чжалайноре – маленьком городке на берегу китайского озера с одноименным названием в нескольких километрах от Манчжурии.

Среднего роста, крепкая, круглолицая, она была очень деятельной и инициативной. Через полгода она открыла собственную туристическую фирму, с которой мы заключили договор на размещение туристов в новой гостинице, где она бронировала для нас места. Манчжурия росла быстрыми темпами, и буквально преображалась на глазах, застраиваясь фешенебельными офисами, дорогими ресторанами и торговыми центрами.

В городе даже открылся ночной клуб, который активно посещали челноки, стекающиеся сюда со всей Сибири, Бурятии и Забайкальска. В Манчжурию стали приезжать не только за товаром, но и просто, чтобы развлечься на одну-две ночи. Город постепенно превращался в торгово-развлекательный центр, в то время как Забайкальск, оставался весьма унылым приграничным пунктом, населенным, в основном, военными. К счастью, у жен военнослужащих появилась счастливая возможность разнообразить свою жизнь в гарнизонном городке краткосрочными, но богатыми на впечатления турами по другую сторону границы. Гиды ездили в поездки настолько часто, насколько это было возможно. Командировочные платили в валюте по довольно высокому курсу. Вся поездка туда-обратно занимала около недели. Деньги быстро приносили еще большие деньги, оборот был высок, и челноки торопились быстрей реализовать свой товар, чтобы как можно скорей отправиться за новой партией, которая приносила до трехсот процентов чистого дохода. Предприниматели торопились ковать железо пока горячо, и отправлялись в новый рейс сразу же, как только собирали необходимую для поездки сумму от реализации товара.

Если говорить о пьянстве, то оно было пусть и шумным, но все-таки не повальным. Серьезные коммерсанты старались держать себя в руках, расслабляясь только в конце маршрута, уже на обратном пути. Были и те, кто не просыхал всю дорогу, но, как правило, это плохо для них заканчивалось. Деньги требуют трезвости и расчета и все же, два-три горьких пьяницы на вагон – это норма, которую трудно было избежать. Пьяниц сторонились, как дурного предзнаменования, сулящего убытки, поэтому пить надо было с умом: не опускаясь до скотского состояния, с одной стороны, и не гнушаясь традициями и обычаями, принятыми в сообществе челноков, с другой.

Обратно мы всегда возвращались на китайских неотапливаемых автобусах. Основной багаж перевозился отдельно в грузовиках. Однажды, глубокой осенью, не успев до окончания работы пограничного пункта перейти российскую границу, группа застряла на нейтральной полосе. Температура воздуха опустилась ниже нуля. Мужчины пошли жечь покрышки, чтобы согреться, кто-то предпочел свернуться внутри автобуса в клубок, набросав на пол купленные одеяла и завернувшись в них с головой.

Это была всего лишь третья по счету моя командировка в Китай, и я впервые попал с группой в подобную ситуацию. Я выпил водки и, завернувшись в одеяло, устроился на полу. Рядом лежала яркая красивая женщина, работавшая организатором культмассовой работы в городском дворце культуры, и мы невольно тесно прижались друг к другу телами, хотя нас с ней ничего не связывало, кроме желания согреться. Чрезвычайная ситуация, в которую мы попали, оправдывала эту близость, которая, как я догадывался, была приятна нам обоим. В этой женщине угадывался большой запас женской нежности, но я так ни разу больше не воспользовался привилегией проведенной с ней ночи, которая так и осталась в моей памяти невинным романтическим воспоминанием, особенно светлым, на контрасте с тем, что пришлось пережить за несколько лет работы гидом в Китай.

Несмотря на то, что женщины составляли большинство группы, в поездках то и дело возникали споры между мужчинами, за сердца дам. Бывало, что в дело вмешивался еще и супруг женщины, и тогда ситуация и вовсе приобретала скандальные, а порой и анекдотические формы.

Так, однажды, драка разгоряченных алкоголем мужчин в тамбуре закончилась тем, что один другого укусил за нос, и, впоследствии, за ним закрепилась кличка «Тайсон». Прозвище ему мало подходило, поскольку происходил он из инженерного сословия, был небольшого роста, но тем комичнее вся эта история звучала в пересказе, поскольку она вошла в легенды. «Тайсоном» любили пугать новичков движения, чтобы отбить у них охоту к любовным похождениям.

Деньги, секс, алкоголь, риск – были неизменными составляющими жизни «челнока».

Попадая в эту среду, невозможно было оставаться в стороне, не подвергаясь влиянию бушующих вокруг страстей. Первое, чему ты учился в «челноках» это пить водку. В этом положении поневоле оказывался всякий, кто решался на поездку в Китай. Пили в дороге, в тесных, но дружных компаниях в купе, пили в китайских ресторанах, пили на границе и после таможни, чтобы снять стресс, пили после погрузки, чтобы расслабиться и перевести дух. Если бы не алкоголь, мне, возможно, удалось бы избежать скользких для репутации верного мужа ситуаций. Но надо отдавать себе трезвый отчет в том, что основным мотивом моих путешествий были все-таки не деньги, а приключения, а какое настоящее приключение может обойтись без любовной истории?

Самыми приятными впечатлениями от поездок были вечера в ресторанах, которые устраивали китайские партнеры для руководителей групп по прибытию в Китай. Это были долгие посиделки с разнообразной аутентичной китайской кухней, которую сами организаторы мероприятий поглощали в большом количестве и с хорошим аппетитом. Блюда готовились здесь же за столом в огромном «самоваре», куда продукты помещались согласно особому правилу и ритуалу. Вся процедура занимала несколько часов, со стола я обычно вставал с ощущением будто у меня по жилам вместо крови разливается огонь. Не в малой степени этому ощущению способствовали напитки, употребляемые во время вечера. Их искусная дозировка не создавала ощущение опьянения, а наполняло тело энергией и силой. Однажды после такого вечера мы оказались в одном лифте с руководительницей фирмы луноликой Ли Шинь и, глядя в ее улыбающиеся глаза, я едва не поддался соблазну пригласить ее к себе в номер.

Впрочем, свою нерешительность я компенсировал чуть позже, уже при других обстоятельствах. Как-то в составе моей группы оказался молодой восемнадцатилетний шалопай – сын известного в городе милицейского чина. Тридцатичетырехлетняя китаянка запала на молодого парня и, не стесняясь общественной реакции, делала ему двусмысленные намеки, оплачивая ему пиво в баре и, приглашая на медленный танец на вечерней дискотеке. Женщины в моей группе откровенно злословили над такой не характерной для китаянок смелостью, но было заметно, что они ревниво следят за развитием ситуации.

Узнав, что Сергей поселился со мной в одном номере, она подошла ко мне и прямо сказала, что хочет угостить парня пивом. Я пригласил ее зайти к нам после дискотеки. Мы с Сергеем уже обсудили сложившуюся ситуацию, и он был не против того, чтобы воспользоваться угощением китаянки, так как в силу молодости и характера не боялся авантюр, то и дело попадая в Китае в рискованные передряги. Ли принесла с собой несколько бутылок крепкого китайского пива, и мы какое-то время сидели и пили, пытаясь жестами наладить контакт, поскольку совершенно не знали языка друг друга.

Впрочем, понимать тут особо было нечего: женщине понравился Сергей и она очень хотела провести с ним вечер. Ли не была красавицей, но по китайским меркам, выглядела ухоженной дамой.

Выпитого алкоголя в тот вечер было вполне достаточно, чтобы я решился действовать напрямик. Я провел рукой по шее женщины, высказывая комплименты ее гладкой белой коже. Она не отстранилась, а лишь слегка прикрыла глаза, блудливо смотря в сторону Сергея. Сергей замер от неожиданности с бутылкой в руке, не зная, как ему действовать в этой ситуации.

Я приподнял свитер Ли Шинь, и сквозь красивый кружевной бюстгальтер стал ласкать ее грудь. Затем я снял свитер через голову, и расстегнул лифчик. Грудь у женщины оказалась довольно крепкой и подтянутой, Сергей в это время застыл столбом, наблюдая за сценой словно ребенок, впервые оказавшийся на Новогоднем утреннике. Наконец женщина взяла себя в руки, привела одежду в порядок, сопровождая свои действия пантомимой. Она прижала палец к губам и, указывая на циферблат наручных часов, назвала время. Затем она надела свитер и написала на бумажке номер своей комнаты. Перед выходом она еще раз показала на часы и покинула номер.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Вымирающие особи - Олег Николаевич Жилкин - Читать онлайн любовный роман

Жилкин Олег Николаевич

Аннотация к роману
«Вымирающие особи» - Олег Николаевич Жилкин

1 Страница

Вымирающие особи - Олег Николаевич Жилкин - Читать онлайн любовный роман

Жилкин Олег Николаевич