Разделы библиотеки
Элита. Взгляд свысока - Ирина Волчок - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Элита. Взгляд свысока - Ирина Волчок - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Волчок Ирина
Элита. Взгляд свысока
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 2
Настя еще капризничала, но уже совсем немножко. Температуры у нее не было, поспала она хорошо, носик и веки посветлели, никакого насморка, никаких слёз, никаких пятен на коже… Так просто капризничает, по инерции. Или из вредности: как же так, проснулась – а Александры рядом нет! Безобразие. Надо проявить неудовольствие, а то, чего доброго, у бонны в привычку войдет отсутствовать, когда бедный больной ребенок просыпается…
Ах, сколько артистизма! Отшлепать бы эту мартышку хитрую…
– Отшлепать бы вас, мисс, – мечтательно сказала Александра, склоняясь над кроваткой и глядя, как Настя надувает губы, отворачивается к стене, а сама косит из-под ресниц хитрым глазом. – Ох, как давно мне хочется отшлепать вас, Анастасия Владимировна!
За спиной осторожно кашлянула няня. Александра оглянулась:
– Да-да, можете идти.
– Да нет, что вы… Мне же еще Настю одеть нужно.
– Бог с вами, – весело удивилась Александра. – Настя прекрасно оденется сама. Не маленькая… Анастасия Владимировна, я правильно понимаю ситуацию?
– Натюрлих, – сказала Настя, перевернулась на спину и протянула лапы к Александре. Раздумала капризничать. – Ну где же ты была?! Давай я буду вставать скорее. А отшлепать – это как?
– Вот так. – Александра перевернула Настю на живот и побарабанила обеими ладонями по тугой круглой попке. – Ну, мисс, и какое у вас впечатление?
– Вандэфул. – Настя расплылась в блаженной улыбке и зажмурилась. – Еще разочек, если можно.
– Ну, если ты так просишь… – Александра шлепнула покрепче. – Я и еще могу, мне не жалко.
– Ой! – Настя брыкнула ногами и живо села в кроватке. – Мерси, достаточно… А почему от тебя духами пахнет?
– Потому, что я не успела переодеться, – с укором сказала Александра. – Я бы успела, если бы ты вела себя прилично, а не устраивала тут щенячий скулёж. Лишних две минуты спокойно подождать не можешь! Стыдно, мисс.
– Ай м сорри, – весело мурлыкнула Настя. Ну никаких признаков раскаяния! – Я не две минуты ждала, а много… то есть долго. Э лот ов тайм. Не надо переодеваться, духами и не пахнет почти… Совсем немножко. Но это ничего. Мне даже нравится. А какие это духи?
– Понятия не имею, – призналась Александра. – Просто я попала в комнату, где разлили много разных духов. Не знаю, какой запах осел на мне. Наверное, несколько. Ты потерпишь, пока все не выветрится? Или мне лучше все-таки переодеться?
– Сач э трайфл! – Настя уцепилась за Александру и прижалась мордашкой к ее животу. Оторвалась, заглянула ей снизу в глаза и успокаивающим тоном сказала: – Видишь? Хоть бы что. Не переодевайся, мне правда нравится… А в какой комнате духи разлили? А! Наверное, ты у мамы была! А зачем?
Ах, как неудачно получилось. Надо было все-таки переодеться, прежде чем к Насте заходить. Никогда не знаешь, какая мелочь может сработать детонатором. Настя уже недели две не вспоминала о матери. А тут запах духов – и нате вам… Объясняй теперь ребенку, зачем встречалась с Хозяйкой и почему самой Насте встречаться с матерью незачем.
– Да так, надо было по хозяйству кое-что решить, – равнодушно ответила Александра, поднимая Настю на ноги и стаскивая с нее батистовую ночную рубашку. – Ну что ты опять в рукавах путаешься? Хендэ хох…Вот так, зер гут. Тебя, наверное, пора уже под холодный душ сунуть, как ты полагаешь?
– О, ноу! – с отвращением сказала Настя. – Нот эт олл. Ихь бин кранк. И уже есть хочу. Можно шорты надеть? А душ – вечером, ладно?
– Хорошо, – согласилась Александра. – Но должна предупредить, мадемуазель: вечером душ будет в два раза холоднее. А пока просто умойся холодной водой.
– Оффули, – буркнула Настя, но всё-таки послушно потопала в ванную.
– Саша, – робко подала голос няня.
– Нисколько, – честно ответила Александра. – Разве это можно считать знанием? Она только по-русски довольно сносно говорит и практически все понимает. На остальных говорит неохотно… Правда, понимает тоже хорошо. Вот начнем читать – тогда и говорить будет посвободнее.
– Как же это – читать? – не поверила няня. – Маленькая еще… Да если еще по-иностранному… Такой маленькой учиться рано еще… А то никакого детства не будет.
– Детство в любом случае бывает у всех…
Скольким мамам, няням, родственникам, врачам и вообще посторонним людям, озабоченным отсутствием детства у ее воспитанниц, Александра объясняла, что детство в любом случае бывает у всех? Просто у всех оно разное. У Хозяйки детство прошло в каком-то райцентре, где в единственной средней школе каждый учитель преподавал несколько предметов. Хозяйка окончила свою среднюю школу с золотой медалью. Очень гордилась. Правда, даже золотая медаль не помогла ей поступить хоть в какой-нибудь институт. Какой-то диплом ей купил муж, не так давно, года два назад. Хозяйка потребовала диплом после того, как ее Дашка случайно упомянула о своем… У Хозяина детство прошло в семье известных кинодеятелей. Не режиссеров, не актеров, а именно кинодеятелей. Высокопоставленных чиновников, ответственных работников, отвечающих за кино. Потом – школа для детей ответственных работников, потом, конечно, МГИМО, как же иначе. Потом недолгая работа в Англии, потом – перестройка, потом – бизнес. Хозяин был сравнительно хорошо образован. Неплохо знал разговорный английский. Наверное, и в своем бизнесе что-то понимал. И коллекционировал редкие кактусы, чтоб ему…
– Нина Максимовна, ваши дети в каком возрасте заговорили?
Няня растерянно моргнула и неуверенно ответила:
– Ну, как все… Лялька пораньше, в год уже лопотала вовсю. Алеша попозже, года в полтора. Но мало говорил. Да он и сейчас молчун.
– А как вы их учили? – с интересом спросила Александра.
– Да что ж учить? – совсем растерялась няня. – Говорила с ними, вот и всё. Они сами как-то научились.
– А на каком языке вы с ними говорили?
– Так на русском же…
– А в Англии мамы говорят со своими детьми на английском. Во Франции – на французском… В Китае – вообще на китайском, представляете? И все дети начинают уже в год говорить на родном языке. Даже на китайском.
– А… ну да, я понимаю, – неуверенно согласилась няня. – Ну так это же на родном… на одном… А Настя – сразу на нескольких. Трудно ведь. Маленькая еще.
– Со мной мама с самого рождения говорила на пяти языках, считая русский. Я не помню, как их учила. Просто заговорила в год… как все – на родном.
Александра раздумала объяснять очевидные вещи. Большинство людей почему-то не понимают именно совершенно очевидных вещей. Вот и няня тоже – сама кивает, вроде бы соглашаясь, а смотрит недоверчиво. И губы складывает осуждающе.
– Еще и музыка, – с осуждением пробормотала няня, согласно кивая головой. – Вон сколько всего сразу… А ведь маленькая совсем. Ну, давайте я хоть постельку заправлю, что ли.
– И постель Настя сама заправит! – Александра вдруг развеселилась. – Нина Максимовна, да не опекайте вы ее так… плотно. Настя – самостоятельный ребенок, все, что нужно, она умеет делать сама.
– А я тогда зачем? – испугалась няня. – А мне-то что делать?
– А вы – затем, чтобы при случае оградить девочку от возможных неприятностей, – помолчав, сказала Александра.
– Об этом мы с вами вечером поговорим. Попозже, когда Настя ляжет… Будете сейчас с нами чай пить?– Ой, нет, как можно… Это совсем не положено, что вы… Я к этому не привыкла…
– Хорошо, – согласилась Александра. – Потом привыкнете. Пока можете быть свободны. Я вас часов в восемь позову.
– А сейчас-то мне что делать? – Нина Максимовна, кажется, готова была заплакать.
– Да что хотите! – Александра почти рассердилась. – Отдохните. Почитайте. Вязать умеете? Повяжите. С домом познакомьтесь. Попросите кого-нибудь, чтобы показали.
– Да, я же тут не знаю ничего, – согласилась няня. – Правда надо бы оглядеться. Тогда я пойду?
Александра молча кивнула, и няня вышла из детской, осторожно прикрыв дверь. Но тут же снова резко распахнула ее, влетела в комнату как ошпаренная, со стуком захлопнула дверь за собой, вытаращила глаза и сдавленно зашептала:
– Хозяин идет! Сюда! Уже близко!
Вот ведь курица заполошная…
– Он что, с автоматом Калашникова идет? – поинтересовалась Александра.
– Как это? – растерялась няня. – Зачем с автоматом? Не-ет…
– Тогда почему вы так испугались?
– Ну, так сюда же идет… – в совершенном отчаянии начала было няня.
Из ванной вышла Настя – веселая, растрепанная и совершенно мокрая.
– Облилась, – объяснила она, щелкая резинкой мокрых трусиков. – Очень сильно. Но нечаянно! Пароль д онёр. Там кран очень крепкий.
– Вот вам и дело, – подсказала няне Александра. – Найдите, пожалуйста, все сухое и помогите Насте переодеться.
– Спасибо, – с облегчением пробормотала Нина Максимовна и торопливо направилась к шкафу.
– Я сама! – капризным голосом заявила Настя.
Но тут в дверь постучали. Хозяин всегда ждал разрешения войти. Научился постепенно. Александра помедлила несколько секунд, потом слегка приоткрыла дверь и строго сказала:
– Прошу подождать пару минут. Анастасия не одета.
– Ладно, подожду, – согласился Хозяин, непонятно улыбаясь.
– Бонжур, папа! – крикнула Настя из-за спины няни. – Я сейчас!
– Хай, – отозвался Хозяин. – Давай быстрее, у меня времени мало.
Александра закрыла дверь и оглянулась. Настя напяливала футболку и что-то сердито бормотала, опять путаясь в рукавах. Няня, ссутулившись и вжав голову в плечи, суетливо пыталась помогать, но больше мешала.
– Не так! – раздраженно крикнула Настя и оттолкнула руку няни.
– Мисс, как вы себя ведете? – вполголоса возмутилась Александра. – Отец все слышит. И что он может подумать? Он может подумать, что это я тебя учу таким манерам.
– Я больше не буду, – неохотно буркнула Настя. Влезла, наконец, в свою футболку, помолчала, снизу вверх глядя няне в лицо, и вдруг осторожно погладила ее по руке: – Я, правда, больше не буду. Простите меня, пожалуйста.
– Деточка моя, – умилилась Нина Максимовна. – Солнышко мое золотое… Девочка моя хорошая… И ты меня прости, если я чего не так…
– Ну-ну, – суховато пресекла Александра это кудахтанье. – Вы все делаете так, Нина Максимовна, вам совершенно не за что просить прощения. А Насте – есть за что… Но она нечаянно нагрубила, наверное, еще не совсем выздоровела. Будем считать это… ошибкой. И простим Анастасию Владимировну, учитывая все обстоятельства. Мисс, застелите постель покрывалом. Нина Максимовна, можете помочь Насте.
Няня с Настей принялись в четыре руки застилать постель, шепотом переговариваясь и опасливо оглядываясь на Александру. Настя-то, ясное дело, комедию ломала. А Нина Максимовна, похоже, на самом деле Александру побаивалась. Ну-ну. Ничего, привыкнет постепенно. И с Настей наверняка подружится.
– Теперь можете позвать отца, – разрешила Александра, с удовольствием отметив, что Настя без напоминаний поддернула шорты, одернула футболку и пригладила волосы обеими ладошками. Правда, от этого волосы еще больше разлохматились, но что ж теперь…
– Кам ин, папа! – крикнула Настя и поскакала к двери.
Дверь распахнулась, через порог шагнул Хозяин, стараясь двигаться неторопливо, как всегда. Но было совершенно очевидно, что он едва сдерживает радостное нетерпение. Если бы не было свидетелей, он бы давно уже вломился в комнату, цепляясь за углы всех этих столиков и комодиков, которых до сих пор здесь еще много осталось, схватил бы Настю в охапку, стал бы подбрасывать ее к потолку и при этом кричать грозным голосом какие-нибудь глупости вроде «А это чьё такое пузо толстое?!» В самом начале, когда Александра только-только начинала работать с Настей, именно так все и было. Хозяин свою дочь любил. Приучать его вести себя правильно пришлось довольно долго.
Впрочем, он и сейчас не удержался, подхватил Настю на руки, крепко обнял и засмеялся. И Настя крепко обняла его, обхватила всеми руками и ногами, как мартышка – пальму. Вернее – как баобаб. И тоже засмеялась.
– Если «папа» – тогда «антрэ», – сказал Хозяин грозным голосом. – А если «кам ин» – тогда «дэдди». Ву компрэнэ?
Поймал внимательный взгляд Александры, с непонятной улыбкой объяснил:
– Я беру уроки французского… и немецкого. Бизнес требует.
– Уи, майн либер фатер, – радостно чирикнула Настя. – Ай андэстэнд. Же ву зем…
Хозяин опять засмеялся, поставил Настю на ноги и с отчетливой вопросительной интонацией сказал своим вечно грозным голосом:
– Я вместе с вами пополдничаю…
– Я не возражаю, – равнодушно согласилась Александра. Увидела полуобморочное лицо няни и сочувственно подсказала: – Нина Максимовна, вы можете идти. У вас еще много дел. Пока мы без вас постараемся справиться.
– Спасибо, – испуганно бормотнула няня и боком выскользнула из детской, бесшумно притворив дверь.
Хозяин проводил ее задумчивым взглядом, потом так же задумчиво посмотрел на Александру, непонятно улыбнулся, непонятно сказал:
– Неопровержимым фактом является тот, опровергать который никому не приходит в голову.
Александра молча слегка подняла брови. Это что такое? Может быть, какая-нибудь модная шутка сезона? Странно было бы, если бы Хозяин шутил. У него не было чувства юмора.
– Цитата одна, – объяснил Хозяин, заметив ее поднятые брови. – Из детектива… Один опытный следователь так учит молодого. Там еще много таких перлов есть… Ну, ладно, пойдемте на веранду, я стол там велел… попросил накрыть.
Такие оговорки были уже редкими. А три года назад он вообще не знал слова «попросил». Только «велел», «приказал» или «распорядился».
Александра следила, как Настя ведет себя за столом, и время от времени невольно поглядывала на Хозяина. Тот вел себя… не хуже. Нормально он себя вел. Впрочем, ничего удивительного: все-таки не из райцентра, и учился не в ПТУ, и в Англии, надо думать, пообтесался… Придраться было не к чему. Но очень хотелось.
Хозяин оторвался от созерцания дочери, поставил чашку и быстро глянул на часы. Александра тут же придралась.
– Настя, мы задерживаем твоего папу, – озабоченно сказала она. – Ему пора на работу, но он не может уйти, пока ты сидишь за столом и пьешь свое какао двадцать… уже двадцать три минуты.
– Я уже давно выпила, – призналась Настя и вздохнула. – Я не хочу, чтобы папа уходил. Папа, а тебе обязательно на работу идти?
– Обязательно, – серьезно ответил Хозяин и тоже вздохнул. – Но не сейчас. Я с тобой немножко еще побуду… Попозже. А сейчас я хотел бы поговорить с Александрой.
– О чем? – заинтересовалась Настя.
Александра укоризненно качнула головой.
Хозяин непонятно улыбнулся и ответил:
– Нужно посоветоваться по некоторым… хозяйственным вопросам.
Подумать только… Хозяйке нужно было с Александрой посоветоваться, Хозяину тоже нужно с Александрой посоветоваться… Какой сегодня день интересный. Будем надеяться, что Хозяину не пришла в голову какая-нибудь гламурненькая идея.
– Настя, тебе придется какое-то время побыть с няней, – сказала Александра. – Будь добра, пригласи ее сюда, она в гостиной.
– У-у-у… – Настя обиженно насупилась.
– Не поняла, – холодно удивилась Александра. – Что это значит? И на каком языке?
– У-у-уно моменто, – недовольно сказала Настя, но из-за стола встала по правилам и отправилась в дом выполнять приказ… то есть, конечно, исполнять просьбу Александры.
Хозяин проводил дочь задумчивым взглядом, непонятно поулыбался, спросил, понизив грозный голос:
– А вы с ней не слишком… строго? Даже меня в детстве так не муштровали.
– Пожалеешь розги – испортишь ребенка, – машинально пробормотала Александра, гадая, о чем бы Хозяину с ней советоваться.
– Что-о-о?! – вскинулся Хозяин. – Вы что, Настю… бьёте?!
Александра пару секунд смотрела на него непонимающе, потом поднялась, вытянулась струной, задрала подбородок и, заморозив голос до абсолютного нуля, свысока спросила:
– Владимир Сергеевич, это вы пошутили, я правильно поняла?
Как же, пошутил он… У него нет, не было и никогда не будет чувства юмора.
Хозяин тоже встал, с шумом отодвинув стул, посверлил ее недоверчивым взглядом, вслух подтвердил ее мысли:
– У меня нет чувства юмора. Особенно если дело касается Насти. Да сядьте вы… пожалуйста. Вон они идут. Настя и эта, новая. Навек испуганная.
Александра оглянулась – Настя вела за руку Нину Максимовну и что-то говорила ей с важным видом. Ну, ясно – уже пытается подчинить. Вот ведь характер… Но что за руку ведет – это хорошо. Наверняка подружатся… И Нина Максимовна тут же начнет баловать девочку изо всех сил. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.
Настя и няня подошли. Настя сделала скромное лицо, сложила губы бантиком, опустила глазки, но из-под ресниц поглядывала на Александру ожидающе. Няня действительно выглядела испуганной, не знала, на кого смотреть, переводила взгляд с Александры на Хозяина, с Хозяина на Александру. Судя по всему, никак не могла решить, кого следует бояться больше.
– О господи, – раздраженно бормотнул Хозяин себе под нос и отвернулся. – Беда…
– Нина Максимовна, – как можно ласковее сказала Александра. – Будьте так добры, последите за Настей, пока она гулять будет. Она будет гулять вот здесь, прямо перед верандой. И не будет убегать дальше беседки. И в кустах от вас прятаться не будет. Настя девочка умная, она понимает, что неправильным поведением может расстроить вас очень сильно. А меня – еще сильнее. Анастасия Владимировна, я правильно понимаю ситуацию?
– Ну, вообще-то, да… – Настя заметно погрустнела. – Я хотела…мы хотели посмотреть, как там новый дом строят… Ладно, потом посмотрим, да? Саша, тогда я мячик возьму, можно? Мы с тетей Ниной хоть в мячик поиграем, что ли…
– В мячик можно, – разрешила Александра. – При условии: Нина Максимовна бегать за улетевшим мячиком не имеет права. Вам все понятно, мисс?
– Конечно, – оживилась Настя. – Я сама буду бегать.
– Не дальше беседки и не по кустам, – напомнила Александра. – Ферштейн?
– Йес, – сказала Настя и вздохнула. – Что же тут непонятного… Тогда мы пойдем… То есть: мы можем идти?
Александра кивнула и какое-то время еще смотрела, как Настя – опять за руку – уводит няню с веранды в сад. И опять что-то важно говорит на ходу. Начала психическую атаку, судя по тому, как Нина Максимовна вжимает голову в плечи и украдкой испуганно оглядывается на веранду.
– А вы уверены, что Настя все понимает?
Александра с удивлением оглянулась. Хозяин сидел, вертел в пальцах пустую чашку, непонятно улыбался.
– Что вы имеете в виду?.. Настя понимает все, что я ей говорю. И то, что сама говорит. Или у вас есть какие-то основания для сомнений?
– Нет, какие там основания… – Хозяин поставил чашку на блюдце, взял со стола чайную ложку и принялся вертеть в пальцах ее. – Просто я до сих пор удивляюсь… честно говоря, даже пугаюсь иногда. Да и многие пугаются, я ведь знаю. Все-таки Настя еще слишком маленькая, чтобы вот так… ну, например, вот так говорить. Я уж обо всем остальном молчу… Слишком маленькая! Нет, я согласен, бывают вундеркинды всякие, гении от рождения… Так они – от рождения, это тоже понятно… Александра, я ведь Настю объективно оцениваю… Не совсем объективно, конечно, отец все-таки. Но я же помню, какая она была! Даже близко не вундеркинд! И вдруг – вон что… Вас-то саму это не удивляет?
– Что именно должно меня удивлять? – сдерживая раздражение, поинтересовалась Александра. – Девочка абсолютно нормальна. В наше время это, конечно, явление не массовое, однако и не исключительный случай. Хорошие физические данные. Я бы не сказала, что умственные способности намного выше средних, но все-таки, мне кажется, несколько выше… И практически здорова. Если не считать аллергию на некоторые запахи. Но я говорила с врачом, они уверяют, что это у многих бывает. В общем, обычный ребенок. Извините, но ничего удивительного я в Насте не вижу.
– Я этот кактус сжег, – вдруг сказал Хозяин. – Разрубил на куски и в костре сжег.
Александре стало смешно. И грустно тоже стало. Он так гордился этим кактусом.
– Какая жестокость, – печально удивилась она. – Мы ведь уже уничтожили цветок, который так нестерпимо… пахнул. Этого было вполне достаточно. Говорят, все так делают. Главное – вовремя заметить, когда он цвести соберется. А сам кактус пусть бы жил.
– Нет, ну его, пусть лучше не живет, – с нескрываемой злобой сказал Хозяин. Помолчал, посмотрел на Александру, оглянулся на дочь, которая скакала по газону за мячиком – сама как мячик, – и вдруг признался беспомощно: – Испугался сильно. Очень сильно испугался. Главное – сам же и виноват. Сам же и притащил в дом эту гадость.
– Никаких причин для тревоги нет… – Александра тоже оглянулась, понаблюдала за Настей и пожала плечами: – Вы же сами видите – всё в порядке. Да и вообще ничего особенного не было. С детьми такое часто случается. Пустяк, не стоит обращать внимания. Все в пределах нормы. Вы об этом хотели со мной поговорить?
– И об этом тоже, – не сразу ответил Хозяин. Опять замолчал, старательно выпрямляя согнутую колесом серебряную ложку, до конца не выпрямил, бросил на стол, вынул из кармана зажигалку и стал вертеть ее в пальцах. Наверное, нервы. Раньше Александра этого в нем не замечала. Хозяин поднял глаза, непонятно улыбнулся, спросил: – Вы помните, какой была Настя три года назад?
– Три года назад Насте было два года, – с холодком ответила Александра. – И она была совершенно обычным ребенком.
Это можно было считать правдой. Во всех таких семьях дети были почти одинаковые. Раскормленные, неподвижные, с амимичными лицами, бессловесные – без слов сопящие, когда все нравилось, и без слов орущие, когда что-то было не так. Вокруг них обычно суетились по нескольку нянек, кормили, купали, одевали, раздевали, укладывали спать, прятали от сквозняков, от солнца, от дождя, от мороза, от жары, от комаров, от собак, от кошек, от жизни… Соперничали друг с другом – перед хозяевами, не перед детьми. Друг с другом почти не разговаривали. С ребенком вообще не разговаривали. В лучшем случае – сюсюкали умильно: «А исё лозетьку за мамотьку! А исё – за папотьку! Каська холосяя!» Мамы с детьми тоже не разговаривали – не до того было. Времени и так едва хватало на клубы, фитнес, кабаки, клиники пластической хирургии, чёс по бутикам, трёп по телефону и на другие важные и неотложные занятия для дам, которые вращаются в высшем обществе. Вращение требовало полной самоотдачи. При чем тут дети? У детей миллион нянек. И папы с детьми не разговаривали. У пап был бизнес, презентации, брифинги, разборки, сауны, новые проекты, старые долги, конкуренты, компаньоны и коллекционирование кактусов. При чем тут дети? Достаточно и того, что папа оплачивает миллион нянек. Обычно родители спохватывались ближе к школе. Поздно.
Три года назад Александра увидела абсолютно типичного двухлетнего ребенка. Типичного для большинства семей из этого круга. Сдобный пончик, малоподвижный, безрадостный и бессловесный.
– Настя и сейчас совершенно обычный ребенок, – сказала Александра. – Если вы ожидаете от нее каких-то особых достижений, покорения звездных вершин и тому подобного, то должна заранее предупредить: никаких предпосылок для этого нет. Особыми талантами Настя не обладает. К тому же – довольно ленива… Вернее, ничем не увлечена настолько, чтобы заниматься этим подолгу и углубленно. Обычный ребенок. Средний.
Хозяину ее слова не понравились, наверное. Нахмурился. Смотрит подозрительно. Не поверил. Помолчал, грозно кашлянул, не менее грозно сказал:
– Я Герману Львовичу до сих пор благодарен, что вас мне порекомендовал.
Александра промолчала. Герман Львович, ее прежний хозяин, три года назад поссорился с властями из-за какой-то ерунды, кажется, из-за пары миллионов долларов, ссора зашла так далеко, что Герману Львовичу и властям стало тесно в одной стране, а поскольку власти бросить страну на произвол судьбы не могли, то пришлось Герману Львовичу уезжать и бросать страну на произвол властей. Он и уехал, прихватив все свои и несколько чужих миллионов. Заодно и семью прихватил – свою и, по привычке, часть чужой: молодую жену какого-то актера. Александру тоже прихватить хотел, потому что его девятилетняя дочь Ника не хотела расставаться со своей учительницей. Но Александра поговорила с Никой – и та передумала, хоть и поплакала на прощанье. А Герман Львович особо во все это не вникал, сказал: «Как хотите, мне же хлопот меньше» – и пообещал порекомендовать ее серьезному господину. Вообще-то он порекомендовал ее четырем господам. Все они были один серьезней другого. Сидели и серьезно обсуждали, к кому Александра пойдет работать. Чтобы не ссориться, решили в карты сыграть: кто выиграл – тот выиграл. Судьба. Остальные гувернантку на работу не зовут.
Выиграл отец Насти.
Хозяин помолчал, поулыбался непонятно, неожиданно сказал:
– Вообще-то он многим вас рекомендовал. Мы… жребий тянули. Кому выпадет – тот и имеет право работу предлагать. А остальные не имеют. Мне выпало. А так бы все предлагали. У вас такая репутация.
С чего бы он так разоткровенничался? Ладно, откровенность за откровенность.
– Все и предлагали. Или не все, я не знаю. Трое. Двое – раньше вас.
– Вот как? – Хозяин заметно растерялся. Даже непонятно улыбаться перестал. Но тут же взял себя в руки: – Но предлагали мéньшую сумму, да?
– Бóльшую, – возразила Александра. Ах, как ему обидно это слышать, наверное. Они все не любят, когда кто-то из конкурентов готов заплатить больше. – Один намного больше предлагал. Почти в полтора раза.
– А тогда почему вы выбрали меня? – Хозяин смотрел уже не просто с подозрением, а с откровенным недоверием.
– Я выбрала не вас, – объяснила Александра. – Я выбрала Настю. У остальных были сыновья. Я не работаю с мальчиками.
– Уф-ф-ф, – вздохнул Хозяин с нескрываемым облегчением. – Повезло. Александра, я согласен платить вам больше.
Да что это с хозяевами сегодня? Хозяйка собирается платить ей за консультацию, Хозяин собирается платить ей за… Интересно, за что? Хозяин был широко известен редкостной жадностью. Даже собственную жену то и дело на голодный паек сажал.
– Я не просила прибавки, – с некоторым высокомерием заявила Александра. – Или вы имеете в виду какие-то дополнительные обязанности?
– Нет, зачем… – Хозяин беспокойно шевельнулся, сунул в карман зажигалку и взял со стола вилку. Тоже серебро. Мягкая. Сейчас и ее испортит. – Но если вас позовут к другой девочке и предложат в полтора раза больше, вы же можете уйти…
Она не могла уйти, бросив работу на полпути. Вернее – в самом начале пути. Но Хозяину совсем не обязательно знать ее слабые стороны. Александра сделала понимающее лицо и заинтересованный голос:
– Ах, вот в чем дело! Вы получили информацию, что меня хотят переманить… нет, как это сейчас говорят? Перекупить. Вы именно об этом хотели со мной поговорить?
Хозяин бросил на стол вилку, глянул на часы и хмуро сказал:
– Нет. Я хотел поговорить с вами о Насте. Ей не стоит здесь жить… Хотя бы какое-то время. Лучше уж в городской квартире. Или за бугор… за границу куда-нибудь. Вы бы с ней согласились поехать?.. Черт, совсем времени не осталось…
– Владимир Сергеевич, такие вопросы не решаются на бегу, – строго заметила Александра. – Мы разговариваем почти час, и только в самом конце вы мимоходом говорите о главном. Уезжать с Настей! Вы бы не могли объяснить причины для такого неожиданного решения? Я в некотором недоумении.
– Не надо давить мне на психику, – очень тихо и очень зло сказал Хозяин. – Хватит уже. Всё вы понимаете… Я и так не знаю, как говорить. Никому доверять нельзя… Все, не могу больше, опаздываю. Вечером приеду пораньше – и все-таки поговорим.
Хозяин тяжело поднялся, минуту стоял молча, глядя на нее сверху, непонятно улыбался… Нет, это не улыбка. Это у него судорога лицевых мускулов. Или зуб болит. Или он думает, что так нужно выражать чувство превосходства. Наверное, имиджмейкер поставил ему выражение лица, соответствующее представлению всей этой толпы о важности и исключительности, и теперь Хозяин поддерживает собственный имидж всеми силами. Силами всех своих лицевых мускулов. И лицевого нерва.
Александра понимала: она ему очень не нравится.
Он ей тоже очень не нравился. И тоже это понимал.
Видовая неприязнь. Ничего не поделаешь. Закон природы.
Но дочь он любит. Совсем как нормальный человек.
Ладно, пусть живет.
Хозяин отвернулся, перегнулся через перила веранды, грозным голосом громко позвал:
– Настя! Ком цу мир.
Настя сунула мячик в руки окаменевшей Нине Максимовне и понеслась на зов, раскинув объятия и высоко взбрыкивая ногами в стриженой траве. Сейчас шлепнется. Нина Максимовна вышла, наконец, из ступора, уронила мяч и побежала за Настей, что-то испуганно вскрикивая на ходу. И эта сейчас упадет. И все – на его глазах. А у него нет чувства юмора.
Александра уже хотела крикнуть, чтобы все немедленно остановились, но тут Хозяин неловко перевалился через перила веранды, тяжело спрыгнул на землю, едва удержавшись на ногах, и бросился навстречу дочери, протягивая руки. Успел поймать как раз тогда, когда Настя споткнулась. Кажется, нарочно споткнулась, мартышка хитрая. Именно для того, чтобы отец ее подхватил. Нина Максимовна тоже споткнулась и чуть не упала. Но все-таки удержалась на ногах – ее подхватывать никто не собирался. По инерции просеменила еще несколько шагов, затормозила почти рядом с Хозяином с Настей на руках, прижала руки к груди и багрово покраснела. Хозяин мельком глянул на нее. Она побледнела и полуобморочно завела глаза под лоб. Нет, это недопустимо. Надо наконец с ней серьезно поговорить.
Александра неторопливо спустилась по ступеням веранды и направилась к этой скульптурной группе.
– Саша! – восторженно сказала Настя. – Ты видела, как папа прыгнул? Прямо как человек-паук!
– Да, – подтвердила Александра. – Совершенно так же.
– Настя чуть не упала, – с некоторой неловкостью пробормотал Хозяин и поставил дочь на ноги.
– Она сделала это нарочно, – холодно объяснила Александра. – Притворилась, что сейчас упадет. Чтобы вы ее… спасли. Я права, Анастасия Владимировна?
– Я не притворилась! Я просто пошутила!
– Верю, – так же холодно ответила Александра. – Вы пошутили, мисс. В результате ваш отец чуть не сломал ногу, а Нина Максимовна чуть не получила разрыв сердца. Они оба очень за вас испугались, мисс. И оба не поняли шутки.
– Я больше не буду, – с готовностью пообещала Настя. – Саша, я… раскаиваюсь. Папа, прости меня. Тетя Нина, вы тоже меня простите.
– Девочка моя золотая… – с облегчением забормотала Нина Максимовна, постепенно возвращаясь к жизни.
– Простили? – обрадовалась Настя. – Ну, тогда пойдемте за мячиком.
Она покровительственно взяла няню за руку и повела от веранды. И опять что-то стала ей говорить. Зомбирует.
Хозяин проводил их внимательным взглядом, обернулся к Александре, непонятно улыбнулся, неожиданно спросил:
– Вы чего добиваетесь? Чтобы Настя не умела шутить? Чтобы у нее тоже не было чувства юмора?
– Я добиваюсь гарантии безопасности окружающих, – серьезно ответила Александра. – Если у автомобиля мощный мотор, у него должны быть надежные тормоза. А то могут пострадать пешеходы.
– А какое нам дело до пешеходов? – надменно поинтересовался Хозяин.
– Среди них могут оказаться и родственники, – заметила Александра. – Или вообще в стену можно въехать.
Хозяин растерянно моргнул, тревожно оглянулся на дочь, помрачнел, неприязненно помолчал, наконец сказал угрожающим тоном:
– Вы правы…Вечером поговорим. Мне пора.
Помахал рукой Насте и быстро зашагал в обход дома к машине, стоящей с другой стороны, у главного входа. У главного входа всегда стояла какая-нибудь машина, и в ней всегда сидел водитель. Ждал. Иногда две машины стояли, по водителю в каждой. Иногда – три. Третья – Хозяйкина, без водителя. Хозяйка любила водить сама. В среднем раз в три месяца попадала в аварии. Каждый раз машина – в металлолом. Сама ни разу заметно не пострадала. У пьяных и сумасшедших свой бог. Беда…
Настя привела за руку Нину Максимовну. У Насти вид был очень довольный, у няни – несколько растерянный.
– Анастасия Владимировна, не будете ли так любезны сообщить мне, на какое правонарушение вы подбивали Нину Максимовну? – поинтересовалась Александра.
– Да нет, что вы, – торопливо заговорила Нина Максимовна, поймала взгляд Александры, смешалась и замолчала.
– Ничего не нарушение, – убедительным тоном сказала Настя, честно тараща глаза. – Мы, наоборот, хотели тебя попросить! Чтобы вместе посмотреть, как там дом строят. А потом уже – музыка. Ладно? А то, если сначала музыка, уже поздно будет. Уже все уйдут, а тогда что там смотреть?
– Хорошо, – согласилась Александра. – Это действительно небольшое нарушение. Ладно, пойдем смотреть дом. На твоем месте я бы захватила альбом и карандаш. Ты помнишь, где все лежит?
– Я сейчас принесу, – встрепенулась Нина Максимовна.
– Ну, что вы, – важно сказала Настя. – Я сама. Я девочка самостоятельная… Вон альбом, в кресле лежит.
Она потопала на веранду, к плетеному креслу в углу, где всегда оставляла свои альбомы, карандаши и краски. Александра подозревала, что оставляла специально, в расчете на то, что кто-нибудь посмотрит ее рисунки и похвалит. Сама она никому, даже отцу, свои рисунки не показывала, на похвалу не напрашивалась. Характер.
– Хорошая девочка, – растроганно бормотнула Нина Максимовна. – Из такой семьи, а такая… не капризная. А вы с ней вон как строго. Зачем же так? Ведь очень хорошая девочка. Не избалованная.
– Не балую – вот и не избалована, – объяснила Александра. – И вы, Нина Максимовна, не вздумайте Настю баловать. Ну, мы вечером и об этом поговорим.
Ах да, вечером же еще с Хозяином разговаривать придется… Наверное, разговор будет нелегким. Вон он сколько вокруг да около ходил, прежде чем решился сказать, что Насте в этом доме жить не следует. Открыл Америку. А раньше о чем думал? Скорее всего, и сейчас не сам додумался. Скорее всего, кто-нибудь донес что-нибудь совсем уж интересное. Чего такого он не мог знать о Хозяйке раньше, чтобы сейчас вдруг озаботиться ее возможным влиянием на дочь? Во всяком случае, ничем другим его озабоченности Александра объяснить не могла. Но отсылать Настю за границу? На редкость глупая идея. С ее внезапными аллергиями на самые, казалось бы, обычные запахи – и в непривычные условия! В другой климатический пояс, в другую флору и фауну, в другую воду, в другой воздух! И кухня там другая будет. Или он собирается отправить дочь не с одной Александрой, а вместе со всем штатом прислуги? Включая повара и охранников… Странно все это. Намного проще отправить куда-нибудь за границу жену. Тем более, что она давно просится. Согласилась бы поехать и без прислуги. И Насте в этом случае покидать дом не было бы никакой необходимости.
Покидать дом… Или дело вовсе не в том, что в этом доме, в опасной близости к дочери, живет Хозяйка? Может быть, возникла какая-то другая опасность? Извне. Из этого его бизнеса. От этих его братьев по элите. От каких-нибудь таких же хищных и ненасытных, как он. Или от какого-нибудь законотворца, с которым он вовремя не поделился. Или поделился, но мало… Может быть, он от грядущих неприятностей хочет спрятать Настю? Это каких же масштабов должны быть грядущие неприятности, чтобы сам Хозяин их опасался?
До самого вечера Александра все думала о масштабах возможных неприятностей и о связанных с ними переменах в судьбе Насти. Да нет, какой вариант ни возьми, ничего страшного девочке угрожать не должно. Киднепинг давно вышел из моды. Взрывать машины и сжигать дома людей такого калибра тоже вряд ли кому в голову придет. Сейчас принято людей такого калибра сажать в следственный изолятор на время, достаточное для того, чтобы разрушить их бизнес до основанья. А затем кто был ничем – тот станет всем. Какой-то виток спирали развития цивилизации замкнулся кольцом, и теперь все бежит по кругу – по второму кругу, по третьему кругу, по десятому кругу… Все по тому же кругу. Высший круг. Бегают по своему кругу, как тараканы внутри ловушки. Погибают от отравления продуктами собственной жизнедеятельности. Одни погибают – на запах падали приползают другие, тощие и голодные. С аппетитом жрут павших. Ничему не учатся. Из замкнутого круга выбираются немногие. На верхний виток спирали – вообще считанные единицы. Остальные выпадают на нижний виток. Остался жив – повезло. Детей жалко. Дети за родителей не отвечают.
Большая удача, что Хозяин более-менее вменяемый. Даже скорее более, чем менее, когда дело касается дочери. Дочь-то, наверное, он сумеет обезопасить. При любом раскладе для себя. Хозяин понимает, что Насте придется жить в мире, который он не в силах контролировать. Очень хорошо он все это понимает, судя хотя бы по тому, что не вмешивается в работу Александры. Несмотря на всю свою очевидную к ней неприязнь. Нет, Хозяин в этом вопросе не дурак. От него зла для дочери ждать не надо. Это все-таки не Бешеный Полковник.
Чтоб он в аду горел вечно.
Александра не верила ни в какой ад, ни в какой рай, ни в какие разборки после смерти – каждому воздастся по грехам его и так далее… Но каждый раз, вспоминая Бешеного Полковника, она с лютой ненавистью думала: чтоб он в аду горел. Вечно. Приговор окончательный и обжалованью не подлежит. Вот это и будет высшей справедливостью.
В высшую справедливость она тоже не верила. Стреляли-то вовсе не в маму, а в ее хозяина. А убили маму. Мама тогда как раз гуляла во дворе с маленькой Лидой, внучкой той самой Лиды, которую бабушка спасала от голода в блокадном Ленинграде. Бабушка после войны так и осталась в семье Очень Большого Начальника. Хотя семьи как таковой уже и не было. Жена Очень Большого Начальника еще в сорок четвертом ушла к какому-то другому начальнику. Его в сорок шестом расстреляли, а жену сослали, она так и пропала. А Очень Большого Начальника расстреляли уже в сорок девятом. Он знал, что его расстреляют, и успел подготовиться: дочку отдал родителям бывшей жены, опекунство им оформил, фамилию сменил, перевез всех куда-то под Москву. И няню тоже. В общем, когда его расстреляли, дочку и родителей бывшей жены не нашли. Может быть, никто особо и не искал. Они все тихонько жили себе где-то под Москвой, радовались, что живы остались, растили двух девочек – дочку Очень Большого Начальника, земля ему пухом, и дочку няни, маленькую Сашу, Александру Александровну Комисарову. Александру третью. Старики подозревали, что Александра третья – сестра их родной внучки, но няню с ребенком из дому не гнали. Еще помнили, что няня их родную внучку от голодной смерти спасла. Да и в доме она очень полезна была. Старики тогда как-то сразу сильно сдали, болели без конца. Как бы они одни с ребенком?
А после пятьдесят третьего все повернулось, перевернулось, вывернулось, и Старик опять стал ответственным работником, а Старуха купила себе беличью шубу, вытащила из матраса кое-какие колечки и брошки и стала вращаться в высшем обществе. В обществе таких же старух, переживших черные дни и вынырнувших наверх без особых потерь. Если не считать особыми потерями потери родных и близких. Как правило, они и не считали. Немножко повращавшись в высшем обществе, Старуха нашла для внучки подходящую партию – сына одного из тех, кого не успели, но, по слухам, очень хотели расстрелять старые товарищи по партии. За это новые товарищи по партии признали его своим и приняли в свои ряды. В свой круг. Избранных.
Лида вышла замуж за сына этого избранного, который тоже обещал вскоре стать избранным. После МГИМО – заграница, все, как положено. Лида не хотела расставаться со своей няней, и когда молодой муж увидел дочь няни, которая в свои шесть лет болтала по-английски свободней, чем он после своего МГИМО, его и уговаривать не пришлось оставить няню в семье. Он очень надеялся на оттепель и связанные с ней заграничные перспективы. И не хотел краснеть за границей за жену и детей.
Ему и не пришлось краснеть. Жена с десятимесячной дочкой остались дома, грипп какой-то к обеим некстати привязался. Муж поехал один. Через полгода должен был приехать за семьей. Через полгода его аккуратно вынули из перспективной заграницы и привезли домой – совершенно спившегося. Папа пристроил куда-то в темный угол, чтобы и не на виду, и рядом с кормушкой. Каким-то ответственным работником. Не высшего эшелона, но все-таки. Тот же свой круг. Развод в этом кругу не приветствовался. Лида пыталась мужа лечить. Подпольно. Открыто лечить от алкоголизма в этом кругу тоже не полагалось. И уж тем более – вызывать милицию, если высокопоставленный муж устраивает дома погром. Почти два года такой пытки. Потом повезло: приказал водителю выйти из машины, сел за руль, через сто метров на полной скорости врезался в афишную тумбу. Хоронили в закрытом гробу. Водителя месяц держали в КПЗ – почему пустил начальника за руль? Не уберег. Начальник грозил пистолетом, и свидетели были. Свидетелей не искали – еще не хватало, чтобы в деле пистолет появился. У пострадавшего не могло быть пистолета. Тем более, что его вовремя изъяли из разбитой машины. Водителя, в конце концов, спас отец пострадавшего. Он понимал, что водитель не мог спорить с начальником. Он даже одобрял это, хоть и не вслух. Да и сынок надоел ему до последней степени. Уже папиной карьере стал мешать своими выходками. Водителя после освобождения даже опять позвали возить какого-то ответственного работника. Водитель отговорился подорванным здоровьем. Пошел водить автобус.
Вдова со своей дочкой Галей и ее няня со своей дочкой Сашей жили все вместе, очень хорошо жили. Лида любила Александру Александровну. Считала почти роднёй. И Сашу почти роднёй считала. К тому же лучше нянь для маленькой Гали найти было невозможно. Они обе были нянями – и Александра Александровна, и Саша. Саша была на семь лет старше Гали и очень помогала матери учить ребенка французскому, немецкому, английскому и итальянскому. И вдова Лида с ребенком иностранными языками занималась. И, конечно, Александра Александровна. В доме постоянно говорили на иностранных языках, так что по-русски Галя заговорила намного позже и не очень чисто. Лида этим даже гордилась. Что русский? Русскому и в школе выучат.
А потом умерла Старуха. Старику умереть не дали, положили в ЦКБ. Лида навещала дедушку. Как ни странно, его навещали еще и многие товарищи по партии, даже в свои восемьдесят он пользовался заметным влиянием. Там, в больнице, Лида и познакомилась с Директором. Директор был директором какого-то завода на Урале. Специально приехал навестить Старика, считал себя его учеником. Познакомился с Лидой, стал в доме бывать. Не очень часто, он в Москву с этого Урала все-таки не каждую неделю мог приезжать. Но Старик перед смертью успел замолвить словечко за своего ученика, и очень скоро того перевели в Москву, в какой-то главк. Или в министерство какое-то. В общем, приняли в свой круг.
Директор развелся со своей уральской женой, приехал на новое место работы и сделал Лиде предложение: во-первых – руки и сердца, во-вторых – отселить Галю с няней и с няниной дочкой в квартиру стариков. Он будет большим человеком, ответственным работником, ему в доме покой нужен. А тут такая толпа.
Планы Директора чуть не сорвались – товарищи по партии не одобрили его уральского развода, а Лида обиделась за «толпу». Но тут совершенно неожиданно Александра Александровна одобрила второе предложение Директора. Действительно, зачем всем тесниться в одной квартире? Галя и так прописана в квартире стариков, вот пусть и начинает обживать ее, привыкать к самостоятельности. А Александра Александровна и Саша ей помогут. К тому же, Галя еще недостаточно взрослая, чтобы вот так сразу понять замужество матери и смириться с присутствием в доме чужого человека.
На самом деле Александре Александровне просто очень не нравился этот чужой человек. Он был совсем чужой. Совершенно парвеню. Именно таким она представляла себе сумасшедшего комиссара Федю Клеймёного по рассказам своей матери, княгини Александры Павловны.
Они переехали, Директор сказал товарищам по партии, что женится на внучке Старика, товарищи простили его за развод и оставили в своих рядах.
Лида жила непонятно. Навещая отселенную толпу, о себе ничего не рассказывала, одинаково жадно расспрашивала и о Гале, и о Саше, и о самой Александре Александровне. Приносила деньги и кое-что из распределителя. Очень огорчалась, что Александра Александровна подрабатывает уроками английского. Говорила, что чувствует себя виноватой из-за этого. Что хотела бы обеспечить и няню, и ее дочь так, чтобы они никогда ни в чем не нуждались. Вспоминала блокаду и Александру Павловну. Говорила, что скучает одна в четырех стенах. К себе в гости никогда не звала. Александра Александровна заранее придумывала предлоги для того, чтобы отказаться, если позовет. Но она так и не позвала.
Два раза за ней заезжал Директор, заходил в квартиру, ни с кем не здоровался, цепко оглядывался, пренебрежительно цыкал зубом, ни с кем не прощался, уводил жену. В первый раз, закрывая за ними дверь, Александра Александровна услышала, как Директор, неторопливо спускаясь по лестнице, говорил, не понижая хорошо поставленного начальственного голоса:
– Ты все-таки думай, с кем можешь общаться. С прислугой чай пить! О моем положении подумай. Я не допущу, чтобы ты меня позорила. Если с холуями вась-вась, так они вообще охамеют. Начнут воображать, что тоже люди…
– Замолчи! – шепотом крикнула Лида. – Как ты можешь говорить такие…
Александра Александровна больше ничего не услышала. Да ей и этого слышать не обязательно было. Она и раньше знала, что Директор – совершенный парвеню.
Пару раз Галю мать брала к себе на денек-другой. Оба раза Галя возвращалась хмурая и молчаливая. В третий раз ехать в гости к матери почти грубо отказалась. Мать не настаивала, уехала расстроенная. Александра Александровна качнула головой, посмотрела на Галю укоризненно.
– Я там не могу! – сорвалась Галя. – Там плохо! И этот… мизерабль пьяный! Ненавижу! Зачем мама за него вышла?!
Пришлось отпаивать Галю валерьянкой и проводить с ней воспитательную беседу. И не один раз.
Постепенно все как-то пришло к общему знаменателю, успокоилось, притерпелось. Два дома жили отдельными жизнями, которые всё больше разнились. Эти разные жизни не связывала даже Лида, хоть и приходила часто, со временем, кажется, еще и чаще, чем прежде. Сидела подолгу, часами разговаривала с Александрой Александровной – все больше об их общем прошлом или о будущем Гали и Саши. Делала уроки с Галей. Гордилась Сашей, ставила ее Гале в пример: Саша в шестнадцать лет закончила школу и поступила в институт иностранных языков! И без всякого блата! И ты посмотри: ведь еще даже диплом не получила, а ее уже приглашают работать в несколько мест – и переводчиком, и преподавателем, и гидом! Перед ней все дороги открыты! А все почему? А всё потому, что девочка умеет добиваться поставленной перед собой цели!
Вообще-то Саша поставленной перед собой цели не особо добивалась. Само все как-то удавалось, чего там добиваться. Да и цель она перед собой поставила вполне достижимую: получить специальность – и по этой специальности работать. Как все. В трудовом коллективе. Выходить утром из дому и идти на работу. Возвращаться вечером с работы домой. Трудовые будни – праздники для нас. Вступить в профсоюз. Встать в очередь на квартиру. Чтобы было куда возвращаться с работы. А то ведь ни у одной из Александр Комисаровых никогда не было своего жилья.
Саша получила диплом, прибежала домой, чтобы показать его маме, а потом собиралась рассказать ей о Митьке. О том, что они собрались пожениться, и о том, что она собралась родить ребенка, у которого будет отчество Дмитриевич. Или Дмитриевна. Александра Александровна ждала дочь у празднично накрытого стола. Лида и Галя уехали за подарком для Саши в какой-то распределитель и никак не возвращались. Две Александры Комисаровых ждали их, разговаривая на смеси пяти языков – для развлечения – о будущем Александры младшей. Радовались. Даже смеялись иногда, что с ними обеими случалось чрезвычайно редко.
Когда раздался звонок в дверь, обе пошли открывать, чтобы скорее порадовать новостями Лиду и Галю…
– Н-ну? – сказал Директор хорошо поставленным, но несколько охрипшим начальственным голосом и шагнул через порог, цепляясь за дверь мясистыми начальственными пальцами. – Н-ну, шо такое? А? Хде?
– Лида и Галя ушли, – сказала Александра Александровна по-русски и быстро добавила по-французски для дочери: – Немедленно позвони в милицию… нет, лучше в пожарную команду, они приедут быстрее. Скорее, Саша, он очень опасен. Я попробую его задержать.
– М-лчать! – рявкнул Директор, с грохотом захлопнул дверь и шатнулся вперед, протягивая к Александре Александровне мясистые пальцы. – Хто тебе Лида? А?! Ли-ди-я Ва… Васильна! Поняла? Ты-ы-ы… отброс! Ту… ту-не-ядка!..
Саша метнулась в кухню. К телефону. Палец не попадал в дырочки диска. Потом долго не отвечали. Наконец ответили.
– Скорее, – сказала Саша в трубку. – Пожалуйста, скорее!
– Адрес какой? – равнодушно спросила трубка.
Саша скороговоркой назвала адрес.
– Что вы там как из пулемета? – недовольно пробурчала трубка. – Мне ж записать надо. Повторите еще.
В прихожей вскрикнула мама. Саша уронила трубку и помчалась в прихожую. Там Директор запихивал ее маму в стенной шкаф. Запихнул, задвинул дверцу, повернул ключ в замке. Саша бросилась на него, как кошка на кабана. Кабан удивленно хрюкнул, стряхнул ее с загривка, повернулся и небрежно, без замаха, ткнул кулаком в солнечное сплетение. Саша упала на колени, потеряла дыхание, не видела ничего, на ощупь потянулась к ключу в двери, за которой билась и кричала мама.
– Ку-уда? – весело сказал Директор. – Т-ты…шалава… знай свое место… Я т-те покажу пардон-мерси… Я т-те дам спик инглиш… Твое м-место – на к-ленях… на карачках… вот так и живи.
Саша уже почти дотянулась до ключа, уже ощутила кончиками пальцев его спасительную прохладу…
– Не, ну ты тупая, – удивился Директор и ударил кулаком по ее протянутой к ключу руке. Рука повисла плетью. – Я те сказал: на карачках! Вып-лнять!
– Саша! – закричала мама. – Саша, беги!
Саша наконец сумела вдохнуть и стала подниматься, но тут Директор выругался и пнул ее ногой в грудь.
Очнулась она в столовой, на полу рядом с празднично накрытым столом. В разодранной одежде, избитая и изнасилованная. Директор сидел за столом, с чавканьем жрал что-то из общего блюда, запивал кагором из горлышка бутылки, цыкал зубом. Вытирал толстые начальственные пальцы о скатерть. Один раз промахнулся, вытер пальцы не о скатерть, а о подол рубахи, выбившейся из штанов и неровно висящей с одного бока. Выругался, попробовал заправить рубаху за ремень, сидя не получилось, тяжело полез из-за стола, повернулся, увидел Сашу. Цыкнул зубом, насмешливо сказал:
– Очухалась. То-то. При нашей бедности – такие нежности… Иди старуху свою подними. Разлеглась там поперек дороги. Ишь, театр мне тут устроили, цирлих-манирлих. Шевелись давай. Я и так уже на коллегию опаздываю.
Заправил рубаху в штаны, подтянул галстук, снял пиджак со спинки стула и стал его надевать. Совершенно спокойно.
Саша с трудом поднялась и, цепляясь за стены, побрела в прихожую, уговаривая себя, что ничего страшного с мамой не случилось. Ведь Директор совершенно спокоен. Если бы что-то было… не так, он не был бы так спокоен. Совершенно.
Мама лежала лицом вниз, вытянув вперед руки. Пальцы, разбитые в кровь, были до сих пор сжаты в кулаки. Похоже, когда Директор открыл дверь шкафа, она выпала из него – и так и лежала. Саша села на пол рядом с мамой, с трудом перевернула ее на спину. Мама была еще теплая. Недавно умерла.
– Водой, что ли, плесни, – раздраженно буркнул Директор за спиной. – В сторону ее оттащи. Ни проехать, ни пройти. Говорю же – опаздываю.
– Мама умерла, – сказала Саша, поднялась и побрела в столовую.
На столе не было ничего достаточно острого. Столовые ножи – все с закругленными концами. Но вилки тяжелые, с длинными зубцами… на этого кабана нужны вилы, а не столовые вилки. Но если попасть в шею – тоже хорошо.
Директор стоял над мамой, сунув руки в карманы, смотрел на мамины разбитые в кровь пальцы и задумчиво насвистывал «Постой, паровоз, не спешите, колёса». На шорох за спиной обернулся, окинул Сашу холодным взглядом, брезгливо поморщился:
– Хоть бы оделась… шалава. У нее мать померла, а она тут в таком виде шастает.
Заметил вилку у нее в руке, хищно улыбнулся, нараспев сказал:
– Во-о-он чего… Вооруженное нападе-е-ение! Вот это хорошо-о-о… Вот за это я тебе кости и перелома-а-аю. Самооборона, поняла?
Он уже почти совсем протрезвел. Конечно, он переломает ей кости. Кабан. Но она успеет хоть раз зацепить его тяжелой вилкой с длинными острыми зубцами. Лучше – если в шею. Или в морду. В глаза. Не получится – зубами грызть будет. Пусть потом хоть убьет.
Кажется, он понял, что она не боится. Задумался. Попятился к выходу. Задел ботинком мамины разбитые в кровь руки. Выругался сквозь зубы, машинально глянул вниз, на миг отведя взгляд от вилки в Сашиной руке. В этот миг Саша на него и бросилась. Сумела только шею оцарапать. Не опасно, но кровь выступила обильно, струйкой потекла за воротник. Кабан перехватил ее руку одной рукой, другой потрогал царапину на шее, посмотрел на окровавленные пальцы, с удовольствием предупредил:
– Щас я тебя убивать буду.
Наверное, убил бы. Наверняка. Но тут в дверном замке заскрипел ключ, дверь стала медленно открываться, и веселые голоса Лиды и Гали закричали с лестничной площадки:
– А вот и мы! Встречайте нас скорее! Мы эту коробку сами не втащим!
Директор замер, не выпуская Сашиной руки, вытаращил глаза и с детским удивлением спросил неизвестно кого:
– А эти-то чего припёрлись?
Выдернув вилку из ее кулака, чуть не переломав ей пальцы, бросил на пол, распахнул дверь и сказал хорошо поставленным начальственным голосом:
– Где вас носит? Тут черт знает что происходит. Одна валяется на полу, другая носится в непотребном виде… Допилась до белой горячки. На людей с вилкой кидается. Лидия, я тебя предупреждал, что твое потворство всякому отребью добром не кончится. Ладно, разбирайтесь тут сами. Я спешу, у меня коллегия.
Лида и Галя закричали одновременно, кинулись к лежащей Александре Александровне, стали ее тормошить, искать пульс, спрашивать что-то, плакать…
– Он маму убил, – сказала Саша.
Они обе сразу замолчали, не вставая с колен, подняли на нее глаза. Увидели, в каком она состоянии, с ужасом оглянулись на Директора.
– Я же говорю – допилась. – Директор цыкнул зубом, пожал плечами и шагнул через порог. – В психушку надо отправить. Я распоряжусь, чтобы санитаров прислали. Все, мне пора. Вы бы милицию пока вызвали. Мало ли… буйная же.
И пошел спокойно. Совершенно спокойно. И ушел бы. И сидел бы совершенно спокойно на своей коллегии. Сменил бы в комнате отдыха за своим кабинетом окровавленную рубашку на чистую – и пошел бы на коллегию: «Здравствуйте, товарищи, задержался в пути – колесо прокололось. Ну, начнем, пожалуй». А после коллегии распорядился бы, чтобы за Сашей прислали санитаров из психушки. И жил бы дальше спокойно. А чего беспокоиться? Он, наверное, не раз так поступал. Или не совсем так, но как-нибудь похоже. И всегда спокойно уходил.
Но в этот раз ему помешали. Во дворе сипло взревела пожарная машина, и почти сразу по лестнице вверх затопали несколько человек – бегом, очень торопились. Лида выскочила на лестничную площадку, сквозь слезы отчаянно закричала:
– Товарищи! Задержите его! Это убийца!
Директор растерялся и допустил ошибку – попытался прорваться сквозь толпу пожарных. Его скрутили и приволокли назад в квартиру. Милицию вызвали. Он орал что-то начальственным голосом о вилке, которой его опасно ранила эта сумасшедшая. Требовал приобщить вилку к делу как вещдок. Галя взяла этот вещдок и на глазах трех милиционеров, двух врачей и какого-то задумчивого типа в штатском воткнула этот вещдок Директору в пузо. Директор заверещал.
– Это я его вилкой, – спокойно сказала Галя опешившим свидетелям преступления. – И в первый раз тоже я, а не Саша. У Саши сил не хватило бы… Вы же видели, как он ее избил. Жаль, что у меня тоже сил мало. Надо было спортом заниматься, а не языки учить… Ладно, я еще займусь.
Саша не знала, что дальше было, не запомнила. Она то впадала в беспамятство, то приходила в себя на какое-то время. Потом ее увезли в больницу. Долго лечили. Обнаружили, что беременна, предложили аборт. Она не согласилась – ребенок был Митькин.
Лида и Галя забрали ее после больницы к себе. Там она узнала, чем все закончилось. Дело совсем замять не удалось, слишком много свидетелей было, да еще собственная жена написала заявление в милицию. Директор, полежав в ЦКБ с двумя царапинами – на шее и на пузе, – вернулся на работу с видом мученика, пострадавшего за правое дело. Например, за борьбу с классовыми врагами. Товарищи по классовой борьбе все понимали, кроме одного: как можно было довести борьбу до такой огласки? Директора вывели из замкнутого круга и сослали опять на Урал, опять директором какого-то завода. Лида с ним развелась. Галя на прощанье еще раз воткнула в него вилку. И опять при свидетелях – чтобы не убил. Но опять не опасно, у Директора была и вправду кабанья шкура. В этот раз его в ЦКБ не положили, уехал на Урал поцарапанный.
А Митька пропал. В общежитии о нем никто ничего не знал. Саша написала его родителям в Ростов – те ответили, что тоже ничего не знают.
Через много лет Саша случайно узнала, что Митька умер в психушке, куда попал с диагнозом «вялотекущая шизофрения»: ходил по милициям и прокуратурам, пытался добиться наказания Директору. Конечно, сумасшедший.
Второго марта 1971 года Саша родила дочку Александру. Александру Александровну Комисарову. Александру четвертую.
Жила частными уроками. Лида помогала. Как-то сумела квартиру ей сделать. Маленькую, и далеко – на Большой Черкизовской. Но всё-таки уже свое жилье. Потом работу нашла, переводчицей. Потом – гувернанткой в доме какого-то писателя. Маленькую Сашу, Александру четвертую, все время куда-то устраивала – то в детский сад, то в хорошую школу, то в пионерский лагерь… Потом, после школы, хотела в МГИМО устроить, но Александра четвертая не согласилась. Она хотела в Институт иностранных языков. И сама поступила, без всяких проблем.
А мама пошла в гувернантки к дочке Гали. Галя очень просила. И муж у нее был никакой не ответственный работник, а бывший спортсмен. Бизнесом каким-то занимался. Очень успешно. Можно сказать, вошел в круг новой элиты. В девяносто третьем году товарищи по элите расстреляли его из автоматов прямо во дворе собственного дома. И няню его дочери расстреляли. Не специально, просто она кинулась закрывать собой маленькую Лиду, дочь Гали, внучку той Лиды, которую княгиня Александра Павловна и ее дочь Александра спасали от голодной смерти в блокадном Ленинграде.
– Это настоящий героизм, – сказал какой-то полковник, который вел дело об убийстве крупного бизнесмена. – Я ведь знаю историю вашей семьи, Александра. То есть, историю… ну, всех ваших предков… И матери, и бабушки, и прабабушки… Нам все известно. Да сейчас вам нечего волноваться, сейчас такое происхождение уже ничем не грозит. Даже еще и завидовать будут. У меня дочка растет. Пойдете к ней в учительницы? Четыре иностранных языка! Она ж у меня королевой будет.
Александра тогда после института первый год работала в школе. Зарплата – никакая. А она собиралась замуж за Толика. У него зарплата тоже никакая была. Полковник предложил такие деньги, что за полгода работы у него можно было бы обеспечить нормальную жизнь и ей с Толиком, и будущему ребенку как раз на то время, пока она будет в декрете сидеть.
– Мне нужно поговорить с близким человеком, – сказала Александра полковнику.
– Хорошо, – согласился тот. – Я подожду. Вам недели хватит?
Александра не успела поговорить с близким человеком. Близкий человек ее опередил.
– Я встретил женщину моей мечты, – сказал Толик. – Саша, я не могу быть подлецом, я честно говорю: мы решили пожениться. Ты поможешь мне вещи собрать? Я должен уйти прямо сегодня. Видишь ли, свадьба у нас уже в субботу… А в воскресенье мы уезжаем в свадебное путешествие, в Италию… У нее в Италии свой дом, представляешь? Ах, Саша, я всю жизнь мечтал побывать в Италии!
Александра собрала скудное барахлишко Толика, с которым он полгода назад переехал в ее квартиру из общежития, пожелала ему счастья в личной жизни и помахала рукой на прощанье. На следующий день пошла и сделала аборт. У нее никогда не будет ребенка с отчеством Александрович. Или Александровна. На аборт ушли все деньги, которые она откладывала на свадьбу. Вообще все деньги ушли.
Через неделю Александра позвонила полковнику и сказала, что она принимает его предложение поработать гувернанткой его дочери. Полковник откровенно обрадовался, сказал, что жена тоже очень рада, что комната для Александры в его доме уже готова, но можно все переставить, перевесить, перестелить и переменить, если ей что-то не понравится, так что пусть она прямо сейчас и приезжает, с собой берет только самое необходимое, в доме все есть, а если понадобится что-то еще – так это не проблема, он лично проследит за тем, чтобы у Александры было все, что ей нужно… Так что куда машину за ней прислать?
На следующий день она приехала.
.Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры