Разделы библиотеки
Пологий склон - Фумико Энти - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Пологий склон - Фумико Энти - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Энти Фумико
Пологий склон
| Предыдущая страница | Следующая страница |
2 Страница
Когда-то в этой гостинице останавливались сёгуны, но и по сей день «Камису-я» считается лучшим заведением подобного рода в Уцуномии. Именно здесь отдыхают во время путешествий важные господа.
Двое мужчин сидели на энгаве второго яруса. Они увлеченно играли в го. Зеленые бамбуковые шторы были подняты, и прохладный ветерок резвился, не ведая препятствий.
На удобном месте расположился Юкитомо Сиракава, глава канцелярии префектуры Фукусима. Напротив сидел его помощник по фамилии Ооно, беспрекословно выполнявший все поручения начальника.
Юкитомо Сиракава был видной фигурой на политическом небосклоне. Он являлся правой рукой губернатора Митиаки Кавасимы, одного из самых влиятельных членов правительства. Господина Кавасиму все так боялись, что, по слухам, его именем пугали маленьких детей. Стоило только упомянуть о зловещем губернаторе, как самый непослушный шалун становился тихим, покладистым ребенком. Юкитомо Сиракава слыл верным соратником Кавасимы во всех политических начинаниях и ярым противником движения за гражданские права.
Сиракава был строен и худощав. Тонкое льняное кимоно, отделанное светло-голубой лентой, казалось непомерно огромным на его сухопаром теле. Внешностью он обладал примечательной: вытянутое бледное лицо, ястребиный нос, тонкие, язвительно искривленные губы. Обычно Сиракава придавал своему лицу приторно-кроткое выражение, но в его темных глазах время от времени вспыхивал такой яростный, злобный огонь, что у очевидцев столь жуткой метаморфозы невольно возникала мысль о психической неуравновешенности этого тяжелого, непредсказуемого человека.
Сиракава мог ввести в заблуждение кого угодно. Он любил разыгрывать роль эдакого скромного господина средних лет, вежливого, меланхоличного. Как же обманчив был его облик!
– Они немного запаздывают, – сказал Ооно, собирая черные фишки.
Сиракава поднес к губам тонкую серебряную трубку, затянулся и выпустил в воздух струйку табачного дыма. Неторопливо поднес к глазам золотые часы, прикрепленные цепочкой к поясу, и медленно произнес:
– Гм, скоро пять. Думаю, они вот-вот появятся. Слуга уже выехал им навстречу. Так что они не заблудятся.
Всем своим видом Сиракава являл непоколебимое спокойствие. Нетерпение, пожиравшее его изнутри, внешне никак не проявлялось.
Ооно переложил доску для игры в го на татами[19], предварительно убедившись, что вокруг нет пыли. Господин префект был чрезвычайно брезглив и чистоплотен.
Юкитомо Сиракава прибыл в гостиницу еще накануне, сославшись на необходимость заглянуть в канцелярию префектуры Тотиги. На самом деле ему, видимо, хотелось поскорее увидеть жену и дочь, которые были в отъезде почти три месяца.
До Ооно, правда, дошли слухи, что господина префекта интересовала вовсе не встреча с близкими, а нечто совсем другое. На днях он заскочил в резиденцию префекта и кое-что узнал.
– Говорят, она потрясающая красотка, – возбужденно шептал управляющий, многозначительно поглядывая на Ооно. – Но все равно, наш хозяин все-таки странный человек: послать законную жену в Токио, чтобы она привезла в дом наложницу! – Казалось, даже видавший виды старик был сражен таким скорбным фактом.
Ооно не раз слышал о похождениях и чудачествах господина префекта. Как-то сам губернатор игриво заметил, что если Сиракава не может отказаться от некоторых развлечений, то ради спокойствия в семье он должен поселить в доме парочку наложниц. Ни для кого ведь не было секретом, что Сиракава постоянно наведывался к гейшам.
Но Ооно, как и управляющий, придерживался общепринятых норм поведения. Он был страшно поражен, узнав, что госпожа Сиракава отправилась в Токио, чтобы по своему вкусу выбрать девушку для определенных целей. Ооно не мог понять, как добропорядочная женщина могла отважиться на такую авантюру: искать по всему Токио наложницу для собственного мужа! Но быть может, семейная жизнь с высокомерным гордецом и деспотом так сильно изменила, исковеркала госпожу Сиракаву, что постичь ее характер уже невозможно?
С улицы донесся шум и скрип колес: прибыли рикши. Поднялась суматоха, беготня, тут и там раздавались голоса.
– Похоже, это они! – воскликнул Ооно и, вскочив на ноги, бросился к лестнице.
Спустя час Томо привела к мужу свою подопечную.
– Это Сугэ, она приехала со мной, чтобы помогать в доме по хозяйству…
Томо и Эцуко уже успели повидаться с Сиракавой, в то время как Сугэ терпеливо дожидалась своего часа в покоях нижнего яруса гостиницы.
По распоряжению Томо обе девочки приняли ванну. Потом хозяйка усадила Сугэ перед зеркалом и сама сделала ей аккуратную прическу. После купания густые волосы Сугэ блестели, как черный лак, и расчесать их было непросто. Прихорашивая девушку, Томо любовалась прелестью юного создания. Она потратила на поиски этой жемчужины много сил и времени, заплатила матери Сугэ огромную сумму денег, и, естественно, теперь ей хотелось, чтобы малютка выглядела наилучшим образом. Пусть Сиракава, большой знаток женской красоты, по достоинству оценит выбор супруги.
Девушка была чистейшей воды бриллиантом, и Томо сделала все, чтобы оправа полностью соответствовала уникальной драгоценности.
Ей стало немного не по себе, когда в комнату робко вошла Эцуко и замерла, изумленно разглядывая сидевшую перед зеркалом Сугэ, точно это была большая кукла.
– Ой, какие красивые украшения в волосах! – восторженно воскликнула Эцуко.
– У меня совсем нет опыта, мой господин, но я надеюсь, что смогу услужить вам, – дрожащим голоском пролепетала Сугэ.
Стоя на коленях, она, как учила ее мать, поклонилась низко-низко и смиренно коснулась лбом пола. Хрупкая фигурка, закутанная в шелковое лиловое кимоно, походила на поникший цветок ириса. Пятнадцатилетнюю девочку родные принесли в жертву во имя благополучия семьи. Что ждет ее в чужом богатом доме? Сугэ не имела об этом ни малейшего представления.
Все наставления матери сводились к одному: она, Сугэ, поступает на пожизненную службу в дом господина Сиракавы и должна угождать его превосходительству. Как именно? Сугэ не знала ответа. Она холодела от ужаса, вспоминая слова матери. Выходило, что ей до конца дней своих придется всячески обхаживать хозяина, потакать всем его прихотям, подчиняться даже самым невероятным требованиям и приказам, беспрекословно выполнять все его желания.
Бедняжка совсем приуныла. К счастью, она успела сдружиться с девятилетней Эцуко за те несколько дней, что они провели вместе в Токио. Да и госпожу нельзя было назвать злой и бессердечной. Конечно, она была сдержанна и холодна, но это свойственно выходцам из провинции.
Сугэ понимала, что отныне самым главным человеком в ее жизни становится хозяин. Одна мысль о нем повергала девушку в трепет. Она так мало о нем знала! Мужчина в расцвете лет, намного старше своей жены, занимает очень высокий пост, часто замещает самого губернатора…
О, что станется с нею, если хозяин вдруг разгневается и накричит на нее? – спрашивала себя Сугэ. В Токио, по крайней мере, можно было бы все бросить и убежать домой, к матери. Но здесь, в Фукусиме, она одна-одинешенька… Бедняжка чувствовала себя такой несчастной, жалкой, потерянной, что едва сдерживала рыдания.
– Значит, Сугэ, да? Что ж, хорошее имя. Скажи мне, сколько тебе лет?
– Пятнадцать, мой господин.
Девушка старалась спокойно отвечать на вопросы и ничем не выдавать своего отчаяния. Ее застывшее лицо побледнело, к глазам подступили слезы.
Желтый свет лампы, точно на сцене, выхватывал из сумрака девичью фигурку, озарял нежное личико, подчеркивал четкую линию бровей, отражался в испуганных, широко распахнутых глазах.
Сиракава невольно вздрогнул. Чистый, светлый лик всколыхнул в его памяти давнее воспоминание: много лет назад на празднике цветения сакуры он видел подобную красавицу. Это была известная куртизанка Имамурасаки, со своей свитой она проезжала по улицам Ёсивары…
– После Токио тебе здесь, в глубинке, наверное, скучно и одиноко?
– Нет-нет, что вы, господин!
– Тебе нравится театр Кабуки?
– Да, конечно да, господин, – встрепенулась Сугэ и потупилась, испугавшись, что ответила неудачно.
– Жене тоже нравится, – со смехом заметил Сиракава. – У нас в Фукусиме тоже есть театр, представляешь? Сейчас гастролирует какой-то известный актер из Осаки. Я обязательно свожу тебя в театр, как только мы вернемся домой.
Хозяин был настроен благодушно, но каждое слово, произнесенное мягким, вкрадчивым голосом, обрушивалось на девушку раскатом грома. Правда, вскоре он отпустил ее, сказав:
– Можешь идти, тебе необходимо как следует отдохнуть.
Напряжение понемногу спало, и Сугэ на коленях медленно заскользила к выходу.
– Боюсь, она слишком застенчива и легкоранима, – нерешительно проговорила Томо. Посмотрев на девушку, она повернулась к мужу.
Сиракава чуть прищурился, его глаза горели жадно, хищно. Томо хорошо знала этот страстный сумеречный взгляд. Когда у Сиракавы вспыхивал интерес к женщине, его взор всегда становился таким опасно манящим и обольстительно властным. И каждый раз память услужливо подбрасывала Томо воспоминания о пережитом счастье в объятиях этого мужчины. Как давно это было! Все осталось в прошлом. Волны безысходного отчаяния туманили сознание, сердце мучительно сжималось, душа безмолвно стонала. Теперь другие женщины пробуждали в Сиракаве желание, теперь других он одаривал своим магическим, завораживающим взглядом.
– Ты так считаешь? На вид она такая нежная… Но это же очень хорошо, правда? Уверен, эта девочка станет замечательной подругой нашей Эцуко.
Его голос звучал бесстрастно, но ноздри вздрагивали, глаза жадно шарили по телу Сугэ, задерживаясь на груди и бедрах. Наконец девушка поднялась на ноги, как-то неловко, по-детски путаясь в складках кимоно, и выскочила вон.
Робкие, стыдливые движения этого обворожительного, обольстительного и одновременно невинного существа напомнили Сиракаве юную Томо, которой минуло четырнадцать лет, когда свекровь привезла ее в семью.
Сравнение привело господина префекта в восторг. Он мечтательно усмехнулся: формы Сугэ отличались все-таки большей пышностью и округлостью. Он был чрезвычайно доволен. Супруга в точности исполнила его приказание и нашла девушку невинную, неискушенную. Да, Сугэ конечно же будет прислуживать и хозяйке… На мгновение Сиракава испытал нечто похожее на стыд. Жена так старалась ему угодить, так долго искала и, наконец, нашла то, о чем он грезил столько времени. Это было настоящее сокровище, несорванный, еще даже нераскрытый бутон, чьи плотно сжатые лепестки светились девственной чистотой!
– Значит, ее родители торгуют упаковочными материалами?
– Да, у них неплохо шли дела, пока их не подвел нечистый на руку служащий. Они были на грани краха. Я познакомилась с матерью Сугэ. Это вполне приличная, очень порядочная женщина.
Томо замолчала. Она решила, что наступил подходящий момент поговорить с супругом о деньгах, которые он выделил ей на поездку в Токио. Томо заплатила семье Сугэ пятьсот иен, купила девушке новую одежду. Какая-то сумма была потрачена на сами поиски подходящей кандидатуры, на встречи с хангёку из разных школ, на бесконечные переговоры с профессиональными сводницами, посредниками и девицами сомнительной репутации. Но и после всех затрат на руках у Томо все еще оставалась примерно половина от первоначальной суммы. Она намеревалась вернуть деньги супругу.
Казалось бы, нет ничего проще, чем быстро уладить дело. Но по каким-то странным, необъяснимым причинам Томо не могла вымолвить ни слова, в горле пересохло. Она покраснела, растерявшись от собственной беспомощности.
Сиракава ничего не заметил. Он хлопнул в ладоши, призывая помощника.
– Ооно, давай-ка закончим нашу игру. Завтра нам рано вставать, так что будет лучше, если госпожа отправится вниз и приготовится ко сну.
Томо встала с колен и искоса взглянула на Ооно. Молодой человек деловито вынес на середину комнаты доску для игры в го.
Томо было всего тридцать лет. В глазах мужа опять вспыхнул особый, сладострастный блеск предвкушения. Этот мужчина излучал невероятно притягательную энергию. Но Томо понимала, что он и пальцем не пошевелит, чтобы избавить ее от физических и эмоциональных страданий, которые стали невыносимыми после трехмесячной разлуки.
Она и сама толком не знала, что именно сжигает ее изнутри: любовь или ненависть. Чувство собственного достоинства не позволяло ей превратиться в жалкое, раздавленное насекомое. Твердая решимость выстоять, не сломиться под тяжестью испытаний придавала ей силу и стойкость.
Томо ничем не выдала своего смятения. Она спокойно вышла в коридор. Бледное, без единой кровинки лицо напоминало маску Но.
Сугэ привыкла к шумной сутолоке большого Токио, и улочки города Фукусимы казались ей слишком тихими и пустынными, витрины магазинов на центральном проспекте – невзрачными. Официальная резиденция господина Сиракавы располагалась в районе Янаги-Кодзи недалеко от канцелярии префектуры. Некогда эта усадьба принадлежала богатому самураю. За высокой оградой с воротами, крытыми черепицей, стоял огромный особняк с высокими галереями-энгавами и верандами. Просторные комнаты в десять – двенадцать татами были наполнены светом.
Из покоев, расположенных в задней части дома, можно было, раздвинув сёдзи, спуститься прямо в сад. Здесь зрели яблоки, груши, хурма и персики, вился виноград, на грядках пестрели овощи.
Первый неприятный сюрприз ожидал Томо сразу по прибытии домой: к основному зданию было пристроено новое крыло. В чистых, светлых комнатах стоял аромат кедра. Вдоль пристройки тянулась энгава, обращенная на юг. Ах, какой прекрасный оттуда открывался вид на виноградник! В новое крыло вел длинный крытый коридор.
– Плотники начали тут стучать и пилить сразу же после вашего отъезда в Токио, – с тревогой в голосе сказала прислужница Сэки.
Томо внимательно на нее посмотрела. Она давно уже знала, что Сиракава не обошел своим вниманием и эту девицу. Как-то раз Сэки в порыве откровенности похвалилась хозяйке своими отношениями с господином.
Роскошное убранство покоев поразило Томо: темно-красный туалетный столик из тутового дерева, прекрасное зеркало с тончайшей крепдешиновой накидкой малинового цвета. В гардеробной, размером в шесть татами, высился резной платяной шкаф со множеством ящиков.
– С ума можно сойти: нарядные циновки, стеганые одеяла, покрывала тоже новые, – озабоченно бормотала Сэки, распахивая дверцы шкафа.
На полках лежали, поблескивая сгибами, аккуратно сложенные комплекты спальных принадлежностей из плотного шелка в желто-белую клетку, ночные кимоно на подкладке, одеяния из шифона с нежным зеленоватым узором.
– И чьи же это комнаты? – поинтересовалась Эцуко, задумчиво склонив голову набок и вопросительно поглядывая на мать. В тот момент девочка была удивительно похожа на отца: такая же светлая кожа, такой же овал лица, то же выражение…
– Твой папа велел сделать пристройку, чтобы в тишине изучать важные государственные бумаги. А теперь уходи, оставь меня, – резко сказала Томо и, закрыв глаза, сделала несколько глубоких вдохов. Нет, разрушительная тьма, которая довлела над ней, подтачивала силы и отнимала разум, не должна опалить ее ребенка!
Эцуко решила, что мать опять не в духе, и вприпрыжку убежала. Уж лучше поболтать с милой Сугэ, прекрасной, как благоуханный цветок, чем выслушивать ворчание вечно недовольной матери.
– Теперь я должна стелить хозяину здесь? – спросила Сэки, сверля Томо взглядом.
– Думаю, да.
– А для Сугэ где стелить?
– Сугэ сама приготовит себе постель.
Неимоверным усилием воли Томо заставила себя держаться непринужденно. Прикусив нижнюю губу, она подошла к окну и выглянула в сад. Внезапно ее затопила волна жгучего стыда и отвращения. Судя по всему, ее страдания были сродни тем, что терзали душу Сэки.
В саду, среди виноградных лоз, опутавших опоры, стояли две девочки. Сугэ… На фоне темной резной листвы отчетливо выделялась ее гибкая фигурка в легком темно-синем кимоно с белым стрельчатым узором конгасура.
Эцуко что-то настойчиво втолковывала своей подруге. Наконец, встав на цыпочки, Сугэ потянулась за кистью винограда.
– Разве такой незрелый виноград можно есть?
– Он вполне съедобен. Это особый сорт зеленого винограда, его выращивают в европейских странах. – Голос Эцуко звучал четко и ясно в прогретом солнцем воздухе.
Сугэ сорвала большую гроздь и осторожно, словно заморскую драгоценность, поднесла ко рту одну зеленую ягоду.
– Ну, что я тебе говорила? Правда, сладкий? У нас эти кусты из местного сельскохозяйственного питомника.
– Да, вы правы! Никогда не ела такого сладкого зеленого винограда!
Глядя друг на друга счастливыми лучистыми глазами, девочки отщипывали от кисти по одной ягодке и отправляли в рот.
Сугэ, которая обычно старалась вести себя чинно и благовоспитанно, как и положено взрослой особе, в такие минуты, позабыв обо всем, веселилась от души наравне с Эцуко. И сразу становилось ясно, что Сугэ, в сущности, совсем еще ребенок, милый, бесхитростный, беззащитный.
Томо смотрела на Сугэ. Как прелестно это невинное личико с детской припухлостью губ и щек! Как грациозны движения гибкого юного тела! И вдруг перед глазами Томо возникло видение желтых спальных принадлежностей, аккуратно разложенных на полках шкафа. Молодую женщину охватил озноб: злосчастный резной гардероб с покрывалами и простынями стоял у нее прямо за спиной. От него веяло могильным холодом. Как все отвратительно, грязно, безнравственно! Этой девчушке в куклы играть надо, а ее отдают на растерзание мужчине, порочному распутнику, вкусившему все земные удовольствия. Он старше прелестной малышки почти на двадцать пять лет!
Да, конечно, все началось гораздо раньше. Семья Сугэ оказалась на грани банкротства. Пришла беда – отворяй ворота. Юная красавица была обречена. Обязательно нашелся бы любитель клубнички. Богатый чиновник из Фукусимы или кто-нибудь другой – какая разница? Разорившиеся родственники все равно бы продали невинную девочку, чтобы удержаться на плаву. Кармическое предопределение неодолимо: рано или поздно, здесь или в другом месте, но благоуханный цветок девственной чистоты и непорочности будет безжалостно сорван и растоптан.
Любой нормальный человек испытает рвотные конвульсии при попытке проглотить сырое окровавленное мясо недавно убитой птицы. Так и Томо ощущала приступы моральной тошноты, размышляя о своей причастности к преступлению мужа. Сделка состоялась – девочку просто-напросто купили!
Томо тихо застонала: зачем только она ввязалась в это грязное дело? Дикость, настоящее злодеяние, граничащее с работорговлей!
Она не могла отвести глаз от Сугэ. Чистейшая млечно-белая кожа, озаренная изнутри каким-то сиянием, была прекрасна, как только что выпавший снег. Взгляд ярких, ясных, широко распахнутых очей так трогательно беззащитен…
В Томо боролись два чувства. Она ощущала безграничную жалость, как будто на ее глазах вели на убой великолепное животное, и жгучую ненависть при одной мысли о том, что эта непорочная девочка в один прекрасный день превратится в демона и будет безнаказанно властвовать над душами хозяина и домочадцев.
Жизнь в усадьбе никак не могла войти в привычное русло. Ежедневно приходил приказчик от господина Маруи, официального семейного поставщика мануфактурных товаров. Он появлялся, как только господин Сиракава возвращался домой из канцелярии. Хозяин рассматривал разложенные по всей гостиной ткани и отбирал понравившиеся образцы. Сиракава обновил гардероб жены и дочери, но главной его целью были наряды и подарки для Сугэ. Он словно готовил пышное приданое для сказочной принцессы и, не торгуясь, покупал и заказывал у портных изысканные вещи. Такой роскоши еще никто не видел! Несколько кимоно черного цвета с фамильными гербами, одежда из гладких и узорчатых тканей, тонкие платья из шелка-сырца, шлейфы с каймой, ленты, пояса, шарфы, накидки, предметы женского туалета из розового атласа, шелка, льна, наряды из золотой парчи, праздничные кимоно, ночные кимоно из багряного шелка, длинное нижнее белье красного цвета…
Сугэ находилась в полной растерянности. Она никак не могла взять в толк, почему ей не поручают никакой работы, а носятся с ней как с писаной торбой, всячески ублажают и балуют. Все это было странно и не приносило ей ни радости, ни удовольствия.
Стиснув зубы, Сиракава хищным ястребиным взором следил за невинной голубкой. Сумеречный огонь в его глазах разгорался все ярче и жарче.
– Сугэ, – медленно произносил он внезапно охрипшим голосом, по впалым щекам разливался лихорадочный румянец. – Ну-ка накинь этот лиловый отрез на плечо и приложи пояс в горошек. Посмотрим, как сочетаются цвета…
Немного смущаясь, Сугэ набрасывала на плечи кусок ткани и ловко обвязывала талию поясом-оби. Аккуратности и послушанию она научилась в лавке отца-торговца, гибкости и сноровке – в школе танцев, где часто приходилось примеривать сценические костюмы.
Сугэ замирала перед хозяином в какой-нибудь эффектной позе. Она была прекрасна, как девушка с гравюры великого Киётики Кобаяси[20].
Не скрывая восхищения, Эцуко обычно подбегала к ней и восторженно кричала:
– О, как красиво, очень красиво!
Нежная, тонкая, грациозная, как журавль, девочка прижималась к Сугэ, которая утопала в пышных складках шелка и походила на нераскрывшийся махровый пион.
Любование такой изысканной красотой доставляло господину Сиракаве ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Узор, какой же выбрать узор… Пожалуй, побеги зеленой вьющейся вики на белом фоне лучше всего подойдут Эцуко, – приговаривал Сиракава, повернувшись к Томо, – и, конечно, атласный оби.
Хозяин был непривычно оживлен и добродушен. Сугэ держалась естественно и просто. Наметанным глазом Томо мгновенно определила, что господин все еще сдерживает свою страсть и до сих пор не прикасался к девушке.
Похоже, Сиракава робел и не знал, как подступиться к малолетней красавице. Обычные приемы обольщения, которые он использовал при общении с гейшами и служанками, в данном случае совершенно не годились. Видимо, он решил, что самый верный способ покорить сердце девушки из бедной семьи – накупить ей дорогих нарядов и подарков.
Наблюдая за супругом из-под опущенных ресниц, Томо вспоминала, как этот мужчина когда-то так же заботливо выбирал гребни и заколки, обручи, ленты и прочие милые безделушки и посылал их домой своей юной жене.
Сиракава не любил бросать слова на ветер и обещание, данное Сугэ, выполнил незамедлительно.
Почти каждый вечер почтенное семейство появлялось на представлении в «Титосэ-дза», единственном во всем городе Фукусиме театре. Сам Сиракава, Томо, Эцуко, Сугэ и две-три служанки занимали лучшие места.
Появление Сугэ в летнем темно-красном кимоно со сборками на плечах произвело в зале фурор. Даже актеры заметили красавицу и в своей уборной говорили только о ней.
– Вы слышали? Это новая игрушка префекта, она недавно появилась в доме. Какое у нее лицо! Картинка, а не девчонка! Правда, прелесть?
Особенно бурно обсуждали Сугэ активисты Либеральной партии. В последнее время власти все чаще и чаще устраивали облавы, на конспиративных квартирах производили обыски и аресты. Члены партии ненавидели Сиракаву, своего идейного противника. Сугэ действовала на них как красная тряпка на быка.
– Нет, ну что за человек?! Позор! Гниль! Он душит демократию, попирает наши гражданские права, а себе позволяет невероятные вещи. Окружает всяких там потаскушек неслыханной роскошью, и они живут себе припеваючи на всем готовеньком!
Естественно, ни Сугэ, ни Эцуко даже не подозревали, что за ними следят сотни пар глаз, полных ненависти и злобы. Томо не особенно разбиралась в политике и принимала на веру все, что говорил супруг или близкие знакомые. В их среде принято было считать, что люди, которые отрицают официальную линию правительства и волю императора, без конца болтают о свободе и гражданских правах, сеют смуту в душах и умах японцев, являются настоящими преступниками и заслуживают самого сурового наказания наравне с ворами и поджигателями.
Нельзя забывать, что Томо родилась в глуши Кюсю на изломе двух исторических эпох, в ту пору, когда еще сильны были феодальные традиции и устои. Ей привили уважение к императору и представителям власти. Понятия семьи и брака были священными, слово мужа являлось для нее законом, поэтому любое его пожелание, каким бы странным оно ни было, следовало беспрекословно выполнять.
В театре каждый вечер давали новую пьесу. Как-то раз, когда семейство Сиракава заняло свои места в ложе, Эцуко внезапно расплакалась и с дрожью в голосе призналась, что ей невероятно страшно. Пьеса называлась «Привидение из Ёцуя»[21] и была весьма популярна у любителей страшных историй.
– Не бойтесь, маленькая госпожа, мы с вами вместе зажмуримся, когда появится привидение, и будет не так страшно, – спокойно проговорила Сугэ. Несмотря на врожденную застенчивость, она была не робкого десятка. Художественные постановки обычно целиком захватывали ее, и, сидя рядом с Эцуко, она не пропускала ни единого слова актеров.
Томо, искоса поглядывая на Сугэ, про себя отметила, что девушке храбрости и выдержки не занимать.
На сцене тем временем разворачивалось красочное действо: вступление, появление персонажей перед храмом бодхисаттвы Каннон, сцена убийства отца героини; невероятный по эмоциональному накалу эпизод: служанка Иэмона расчесывает волосы Оивы, и волосы начинают выпадать…
Спектакль так захватил Томо, что она на время даже забыла о тех, кто сидел с ней рядом в темном зале.
На сцене была растянута полинявшая желто-зеленая сетка от комаров. Перед ней сидела Оива и нянчила младенца, склонив к нему бледное, изможденное, но все еще прекрасное лицо. Горько сетует она на свою судьбу: здоровье подорвано, муж совсем охладел к ней после рождения ребенка. Женщине не терпится увидеть свою младшую сестру и передать ей гребень, некогда принадлежавший их матери.
Супруг Оивы, Иэмон, отдавший свое сердце молоденькой соседке, мечтает избавиться от надоевшей жены.
Родственники соседки-разлучницы задумали недоброе: предложили больной чудодейственное снадобье, которое якобы вернет ей здоровье после родов. Они обманули бедняжку и дали ей яд, надеясь, что она лишится своей сказочной красоты и неверный супруг без сожаления бросит ее. Доверчивая Оива с благодарностью принимает лекарство и выпивает весь яд до капли…
Томо, затаив дыхание, следила за перипетиями драмы. Невыносимая боль вонзала острые шипы прямо в сердце. Молодая женщина время от времени закрывала глаза, чтобы справиться с мучительными переживаниями.
Бедная наивная Оива! Добрая, любящая, простодушная, она столкнулась с обманом, предательством и черной неблагодарностью.
Томо вновь прикрыла глаза. Как все это ей знакомо, как все похоже на ее собственные мытарства! Реплики актеров, слова, звуки проникали глубоко в душу.
Пьеса рассказывала о трагедии уходящей любви: чувства поднимают мужчину и женщину на вершину страсти, но пыл и взаимное притяжение ослабевают, и бывшие любовники оказываются в ледяном аду.
Параллели и аналогии напрашивались сами собой. Оюмэ, покорившая Иэмона, и Сугэ; надменный неотразимый Иэмон и Юкитомо Сиракава; Оива, чьи отчаяние и боль постепенно переросли в слепую ненависть… Женщина, познавшая предательство самого близкого и дорогого человека, жаждала отмщения.
«Похоже, о, как похоже!» – ужасалась Томо. В каком-то болезненном оцепенении она жадно следила за развитием событий. Оива превратилась в привидение, и обидчикам не избежать расплаты за свои злодеяния.
Эцуко, устав от слез, капризно прикрывала личико ладошками, а потом крепко заснула, положив голову на колени Сугэ. После представления Томо пришлось нести дочку на руках. Покачиваясь в коляске рикши, девочка всю дорогу домой клевала носом, и растормошить ее было невозможно.
Смеркалось, от прохладного летнего ветерка колыхался полог коляски.
Томо не могла насмотреться на спавшую у нее на руках дочку. Правильные черты лица, полураскрытые пухлые губки, крошечный пучок на затылке…
Молодая мать подумала о своем старшем сыне, который жил у ее родителей в деревне. И содрогнулась. Нет, она не должна превращаться в злобную мстительную Оиву!
Страшное наваждение, во много раз более разрушительное, чем одержимость Оивы, ядовитыми шипами впивалось в мозг Томо. Она судорожно прижала к груди теплое тельце дочери и стала баюкать свою малышку в каком-то фанатичном экстазе. О боги и бодхисаттвы, если безумие затмит ее разум, что же будет с детьми?!
Томо взяла себя в руки. Ей удалось сохранить выдержку и ввести Сэки в заблуждение. Никто никогда не узнает, как ей больно!
Каждый вечер Томо с маниакальным упорством стелила мужу постель в своей комнате. Просто так. На всякий случай. Дождавшись ухода слуг, сама доставала спальные принадлежности, раскладывала два футона на циновках, а утром прятала все вещи в шкаф.
Но вторая постель так и оставалась несмятой. Холодная пустота сводила Томо с ума.
Как-то раз Сиракава вернулся домой необычно поздно и неожиданно заглянул в комнату жены.
– Отошли всех… и принеси сакэ. – Налитые кровью глаза лихорадочно блестели, на виске пульсировала голубая жилка.
Сиракава не любил сакэ. Что же заставило его отдать такое странное распоряжение?
Сбегав за рисовым вином, Томо вернулась в комнату. Сиракава закатал рукав. Левое предплечье было туго обмотано бинтом, сквозь который проступила кровь.
Прижав токури[22] к груди, Томо застыла как вкопанная.
– О, что… что случилось?
– Очередная облава на активистов Либеральной партии. У них была тайная сходка. Мы арестовали человек десять. Стали расходиться по домам, и кто-то напал на нас. – Он зловеще рассмеялся. – Левая рука – повезло! – Его голос вибрировал от возбуждения, а лицо походило на восковую маску.
Ночное столкновение было весьма серьезным, противник действовал решительно. Сиракава едва избежал смерти.
Томо охватила невероятная слабость, руки, сжимавшие токури, задрожали – в тяжелую минуту он пришел к ней, а не к Сугэ!
– Какое счастье, что… – Она запнулась, с тревогой глядя на мужа.
В его глазах полыхнул яростный огонь. Он залпом выпил чашечку сакэ, грубо схватил Томо за руку и с такой силой рванул на себя, что она не устояла на ногах и со стоном ударилась о его жесткое тело. Замысловатая прическа рассыпалась, черный шелк волос заструился по плечам и спине. Сакэ из бутылки расплескалось на одежды.
У Томо голова закружилась от запаха рисового вина и от опасной близости мужа. Он резким движением руки приподнял ее лицо и яростно впился губами в жалобно приоткрытый рот…
Сиракава вернулся в свои покои лишь на рассвете. Он ни слова не сказал жене о Сугэ.
Томо долго лежала без сна. Она размышляла о муже. Он, видимо, сам страшился роковой минуты и, как мог, оттягивал тот неизбежный миг, когда его безудержное чудовищное плотское вожделение бурлящим потоком прорвет плотину сдержанности и с неистовой силой обрушится на невинную хрупкость Сугэ.
Томо горько усмехнулась: Сиракава выдал себя. Да, получив ранение и едва избежав смерти, он бросился за поддержкой к жене, а она не устояла и невольно отдалась чувственному дурману. Но в душе ее больше не было места иллюзорным надеждам. Там все ярче и ярче разгоралось пламя ненависти к этому высокомерному жестокому мужчине. Томо с трудом держала себя в руках. Ей хотелось закричать и ногтями впиться в его самодовольное красивое лицо, расцарапать впалые щеки и стереть с губ ухмылку презрения к ее слабости и глупости.
На следующий день все выпуски газет пестрели сообщениями о нападении на префекта Сиракаву, который поздно ночью возвращался домой после успешной операции по задержанию бунтовщиков из рядов Либеральной партии. Господин Сиракава, легко раненный в руку, произвел несколько выстрелов в нападавших. Один человек был убит.
Дома Сиракава ничего не сказал о подробностях ночного инцидента. Но Томо теперь знала: его неожиданный, после многомесячного перерыва, визит в ее спальню был вызван тем, что Сиракава убил человека. Вид и запах крови разбудили в нем зверя, ему требовалось успокоить мозг и плоть, возбужденные убийством. Брезгливое отвращение к себе и к мужу охватило Томо.
В канцелярии префектуры, в учреждениях, на улицах – везде обсуждали ночную перестрелку. Обитатели усадьбы шептались по углам. Томо заметила, что лицо Сугэ озарилось восхищением, когда Эцуко заговорила об отце.
– Знаете, мне кажется, ваш отец просто великолепен, – заявила Сугэ.
Девочки сидели на энгаве, склонив хорошенькие головки, дергали за красный шнурок и раскачивали маленькую колыбельку. Там мирно спал котенок.
– Почему ты так говоришь, Сугэ?
– О, он прошел такое опасное испытание, но даже не захотел рассказывать об этом. В то утро я видела, как он смешно умывался – делал все одной рукой, даже полотенце смачивал в миске с водой только правой. Я спросила, что случилось. А он лишь улыбнулся и ответил, что растянул мышцу. Ни словом не обмолвился о своем ранении!
– Ты думаешь, ему было не больно, а?
– Я думаю, ему было очень больно. Сегодня я меняла ему повязку. Знаете, какая там страшная рана?! Вот такая большая и глубокая! – Сосредоточенно нахмурившись, Сугэ отмерила на красном шнурке примерно пять сантиметров и показала Эцуко.
Девочка промолчала. Она поняла, что ранение было серьезным, и еще раз вознесла хвалу богам за то, что отец остался жив.
Но Сугэ, похоже, никак не могла успокоиться.
– Говорят, настоящий мужчина всегда от всех скрывает свою боль и тревогу. Наш хозяин все держал в себе – ни стона, ни единой жалобы. Я считаю, он замечательный!
Томо сидела в своей комнате с рукоделием на коленях и прислушивалась к болтовне девочек. Искреннее, пылкое восхищение, сквозившее в голосе Сугэ, обычно столь сдержанной и молчаливой, неприятно поразило ее.
Сугэ сильно изменилась за последнее время. От застенчивости не осталось и следа. Держалась она свободно и раскованно, двигалась плавно, грациозно. Огромные глаза с мечтательной безмятежностью взирали на мир. Взрослеющая девочка, Сугэ в своей детской чистоте была так же трогательна и невинна, как Эцуко.
Сиракава целый месяц терпеливо приручал трепетную лань, и теперь она была послушна, покорна и абсолютно беззащитна.
Но охотник не торопился, он чувствовал, что почти достиг цели.
Сиракава хитро заманивал неискушенную Сугэ в лабиринт своей страсти. Он сумел завоевать доверие наивной девочки, жаждущей тепла, любви и поддержки. Он холил и баловал ее, как родной отец. И даже предстал перед простодушной жертвой в ореоле героя-победителя.
Мало-помалу она поддалась соблазну познать, как туман тает в лучах восходящего солнца. В сердце Сугэ начал расти робкий первоцвет любви.
Как тугой нераскрывшийся бутон пиона однажды утром начинает светиться лиловыми прожилками, проступающими сквозь темную зелень чашечки, так и Сугэ внезапно наполнилась каким-то новым внутренним сиянием.
Томо была не на шутку встревожена такими переменами. Она знала, что Сиракава все еще выжидает… Она была в этом абсолютно уверена. От женщин, физически познавших Сиракаву, исходило совсем другое свечение, которое Томо всегда безошибочно улавливала. В случае с Сугэ загадочной эманации пока не наблюдалось.
Тот ночной визит мужа после перестрелки оставил в душе Томо глубокий след. Она лишилась сна. Ее преследовали кошмарные видения: Сугэ в объятиях Сиракавы. Как это произойдет, когда?..
По ночам Томо металась на своем одиноком ложе, но порой муки становились невыносимыми. Она вставала и на цыпочках, чтобы не разбудить Эцуко, подходила к окну. Притихший осенний сад утопал в лунной дымке. Призрачные серебристые блики скользили по траве, блестевшей от росы. Из овального окна пристройки лился мутный желтый свет от ночной лампы.
Взгляд Томо, казалось, мог проникать сквозь стены. Как-то раз она представила Сугэ в уютном полумраке спальни. Мерцающий ночник освещает шафрановые простыни и фигуру спящей девушки в лиловом ночном кимоно…
Внезапно Томо ощутила себя огромной черной коброй, которая под покровом темноты заползла в комнату. Развернув свой зловещий капюшон и вперив немигающий взгляд в мужчину и женщину, она бесшумно раскачивалась в тишине…
Похолодев от ужаса, Томо судорожно обхватила себя руками и крепко зажмурилась. Ее губы шевелились, а из горла рвался немой крик: «Помоги мне! О, помоги мне!»
Очень часто ей снился один и тот же сон: шторм на море, по волнам носится корабль, опасно кренится набок, а она в пустом гудящем трюме катается по доскам днища, задыхается, никак не может вдохнуть…
Однажды утром Сугэ осталась в постели, сославшись на страшную головную боль.
Эцуко, вернувшись из школы, сразу же побежала в новое крыло, чтобы показать подруге цветную бумагу для оригами[23].
Сугэ, лежа на футоне, воскликнула:
– Барышня Эцуко! – Она была рада видеть маленькую госпожу.
– Ой, что это у тебя с веками? – простодушно спросила девочка, заметив, что Сугэ бледна и под ее опухшими глазами залегли тени.
Сугэ залилась жарким румянцем и поспешно прикрыла лицо рукавом кимоно, словно от яркого света. Она испугалась, что Эцуко может проникнуть в страшную тайну прошлой ночи.
У Сугэ не было обиды на хозяина. Она успела привыкнуть к нему и безумно нуждалась в его защите и покровительстве. Но к такому испытанию она все же оказалась не готова. Приобщение к таинствам любви потрясло бедняжку. Она испытывала стыд, жгучий, мучительный стыд, впала в состояние какого-то физического и эмоционального оцепенения. Внутри нее разливался холод неизбывной печали, словно что-то было разрушено, уничтожено, навеки утрачено.
О, она была готова возненавидеть родителей! Они, конечно же, знали, на что обрекали собственное дитя, когда лицемерно велели ей смиренно и беспрекословно подчиняться воле господина.
Сугэ наконец-то прозрела. Она поняла, что ее продали. Продали за деньги ее тело.
Девушка с грустью взглянула на Эцуко. Как же она похожа на своего отца! Но Эцуко была такой легкой, чистой, воздушной, что, казалось, порыв ветра может подхватить и унести ее, как облачко.
Неожиданно неприязнь вспыхнула в душе Сугэ. Чувство это было столь зыбким, неясным, что она так и не поняла, почему таким холодом пронзило грудь.
По просьбе Эцуко Сугэ сделала несколько оригами. Пальцы ловко складывали фигурки, а мысли были заняты одним: где-то далеко в прошлом осталась та чистая и невинная Сугэ, которая еще вчера резвилась и шалила наравне с маленькой барышней.
Сиракава теперь владел Сугэ полностью. Его безумная, безудержная страсть к юной красавице постепенно превратилась в одержимость.
Развращенный, искушенный во всех хитростях любовной науки, он знал практически все о мире легкодоступных женщин и гейш. Но глубокая, почти отеческая привязанность к этой наивной, неиспорченной, по-детски трогательной девушке, годившейся ему в дочери, сотворила с ним чудо. Он выглядел свежим, помолодевшим, энергичным, словно только что женился и проводил дни в неге и праздности.
В выходные он теперь вместе с Сугэ выезжал на горячие источники в Иидзаку. Господина префекта неизменно сопровождали его ближайшие подчиненные и владелица ресторана, в котором он часто бывал.
На водах Сугэ обнаружила, что все величают ее «госпожой», «хозяйкой». Она постепенно привыкла к своему новому положению, стала свободнее чувствовать себя в обществе Сиракавы. Каждое посещение горячих источников наполняло ее силами. Она расцветала на глазах. И сияющий цветок ее красоты наконец распустился – пышный, прекрасный, источающий сладостный аромат.
Сугэ поразительно изменилась. Ничем она больше не напоминала юную служаночку, постоянно красневшую от робости.
Сиракава был ослеплен своей возлюбленной. Потерял голову от страсти. В спальню жены он даже не заглядывал.
Нервы Томо были напряжены до предела. Неопределенность угнетала ее: вечное ожидание супруга, тщательно приготовленные спальные принадлежности, пустое ложе, бесконечное одиночество и ощущение собственной никчемности.
По общему мнению, Сиракава подрывал свои силы в чрезмерных плотских утехах и вряд ли был способен иметь детей. Но вероятность, пусть и незначительная, что Сугэ родит ребенка, приводила Томо в отчаяние.
Муж и жена?.. Отношения между ними уже давно дали трещину. И трещина эта превращалась в ужасную черную пропасть. Ледяную пустоту и зловещий мрак этой бездны невозможно было даже представить или описать словами. Холод, безмолвие, отчуждение… Но так, к сожалению, было и до появления Сугэ.
Томо догадывалась, что будущее не сулит ей ничего хорошего. Что ж, видимо, придется покорно склонить голову и смириться со своей незавидной долей. А пропасть станет расти, расти, и дни будут наполнены лишь пустотой, а ночи – холодом одиночества…
Только теперь Томо поняла, почему, вернувшись из Токио, она так и не смогла откровенно поговорить с мужем о деньгах. Ей помешал страх перед будущим.
Томо с рождения была прямолинейным человеком, обманывать, хитрить, ловчить было не в ее привычке. Дома все финансовые вопросы она решала открыто и четко, ничего не утаивая от мужа. Она считала чем-то постыдным стремление многих женщин припрятывать деньги на черный день. Мысль о том, что теперь и ее ждет та же участь, навевала печаль. Но одновременно, как это ни странно, у Томо где-то глубоко внутри зародилось ощущение животворной силы, звенящей энергии, будто тело покрылось невидимой защитной сеткой и она вдруг превратилась в более стойкое, выносливое, гибкое и жизнеспособное существо.
Надо посмотреть правде в глаза: есть множество замечательных, выдающихся мужчин, которые после долгих лет брака отказываются от жен, выбрасывают их из своей жизни, как старые ненужные вещи, отсылают обратно в родительский дом, а взамен находят себе новую подругу – молодую, привлекательную, из круга гейш и хангёку.
Томо, женщина прямая и порядочная, пользовалась уважением и поддержкой самого губернатора Кавасимы и его жены. Поэтому господин Сиракава вряд ли решится на крайние меры в отношении своей супруги. Но он был без ума от красавицы Сугэ, и от него можно было ожидать чего угодно. Было неясно, что он замышляет и намеревается ли избавляться от Томо.
До Реставрации Мэйдзи семейный кодекс четко определял положение законной жены и наложницы, и нарушить его было непросто. Но за одну ночь в стране все изменилось, власть была захвачена беспринципными отпрысками угасавших, до крайности обнищавших родов и кланов. Как говорится, из грязи в князи. Возможно, чайные домики и покои гейш виделись новым правителям неким специфическим плацдармом для дальнейшего продвижения по коридорам власти. Такая идея никому не казалась абсурдной, наоборот, она полностью овладела умами тех, кто гонялся за званиями и чинами. Положение замужней женщины, находившейся в полной зависимости от амбициозного супруга, от его успехов на общественном поприще, становилось весьма непрочным. Очень часто под натиском испытаний и перемен мать семейства оставалась беспомощной, как вьюнок, лишенный опоры.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры