Разделы библиотеки
За счастьем и обратно - Е. Карел - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
За счастьем и обратно - Е. Карел - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Е. Карел
За счастьем и обратно
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Глава 2. Американская мечта
Вереница грузовиков, словно огромная гусеница, жарилась на дороге, растянувшись на несколько километров вперед. По радио передали, что вчерашний ураган засовывал в себя все подряд, как сорвавшийся после терапии булимитик, а потом блеванул на единственную дорогу, по которой можно было выбраться из этого города. За последние лет восемь в моей жизни существенно не менялось ничего, кроме пейзажа за окном грузовика. Сегодня не менялся даже он. Еще как назло стояла жуткая духота. Ни дуновения. Воздух словно вскипел и испарился от этой жары. Я пытался вдохнуть, высовывал руки и лицо в открытое окно, но ничего не чувствовал. Только то, как поджаривалась моя кожа под солнечными лучами. Ведь мог же я подождать, пока починят кондер, а не соваться в новый рейс. Откинув козырек, я взглянул в зеркало. Красная рожа, облитая потом, смотрела на меня измученными глазами. Так выглядел результат совокупления жадности и глупости. Чудище. Не прошло и получаса, как я вновь опрокинул в себя полбутылки чистой воды, видимо, подсознательно мечтая умереть от обезвоживания в условиях этой дикой влажности. Я чувствовал, как капли пота тонкими струйками стекали по моей спине и лицу, раздражая и так доведенную до ручки нервную систему. Тупиковое стояние сменилось медленной ездой с остановками через каждые пять метров. Так мы доползли до вечерней прохлады. Газовый садист прекратил мучить нас своей жарой и отправился пытать людей на другом полушарии Земли. Машины с трех полос стали сливаться в одну, как бы намекая, что похмельная пора закончилась и впереди ждут суровые трезвые будни. И вот на горизонте замаячил расчищенный участок дороги – тот самый портал между нашим местом заточения и остальным миром. Я утонул в мыслях: как мчу по ровной широкой дороге в ночной тишине и прохладе и впереди у меня нет никаких преград. Резкий толчок кабины слева и звук разбитого зеркала, как разряд дефибриллятора, вернули меня из мира моих фантазий.
Я услышал громкую грубую речь, набитую кучей “fuck” и “shit”. “Что за скудный язык?” – подумал я. Одни факи да щеты. А ведь мат, между прочим, – это практически зеркало нашего внутреннего мира и интеллектуального развития. Только русский человек может вставить мат в свою речь так, чтоб сразу вся суть проблемы и степень ее важности и для оратора и для окружающих стали прозрачно ясны.
Я выглянул в открытое окно. Боковое зеркало свисало вниз, но еще держалось на кабине. Оно не хотело оставаться в этой дыре, как и я. Водитель соседнего трака – толстый мужик в кепке с надписью “Make America Great Again” и нижней челюстью выпирающей вперед, как у бульдога, – вышел на дорогу и начал тыкать пальцами то в отлетевшее зеркало его грузовика, то в меня. Машины, стоявшие сзади, начали поочередно сигналить и объезжать нас, устремляясь на свободу. Я оценил ущерб баксов в триста. Жаль, конечно, с ними расставаться, но смотреть, как все уезжают, а я остаюсь, было выше моих сил. Наклонившись к бардачку, я достал свою заначку, вытащил три сотни и бросил их в окно. Ногу на педаль, и через несколько минут, пройдя через родовые пути туннеля, я оказался в новом штате.
Проехав несколько километров по шоссе, я съехал на обочину возле поля, заросшего травой. Я выпрыгнул из кабины и двинулся вглубь зарослей. Воздух из-за ночной прохлады стал осязаемым. Остановившись, я запрокинул голову вверх и сделал глубокий вдох, чувствуя, как кислород заполняет каждый сантиметр легких. На минуту я задержал дыхание. Мне хотелось остановить все, что подчинялось моей воле. Особенно поток мыслей в голове. Я лег на мягкую прохладную траву и взглянул на небо. Сияние звезд вдали от искусственного света городов было ясным и чистым. Для меня сейчас видеть их свет было жизненно необходимым. Если долго ехать в грузовике и смотреть через лобовое стекло, кажется, что роговица глаз помутнела и ты больше никогда не увидишь этот мир таким, какой он есть, только через пелену дорожной пыли. На протяжении нескольких лет подряд я ежедневно запирал себя в коробке на колесах и приматывал к креслу, пытаясь при этом быть внимательным и продуктивным. Сегодня моя система дала сбой.
Я старался не думать о стоимости ремонта сломанного зеркала, о том, сколько времени потерял, стоя в пробке, о том, сколько теряю прямо сейчас, разлеживая здесь, о том, что скоро мне придется сделать вынужденную остановку на отдых и о том, до какого места я успею добраться к этому времени.
* * *
Я затормозил у обочины возле закусочной. Такие строят на шоссе у небольших городов с населением в пару тысяч человек. Обычно в городе, кроме этой забегаловки, супермаркета и больницы, работать негде. Поэтому официантки в таких местах не против лишних “чаевых”. Не знаю, насколько мне повезет внутри, но на всякий случай причесался. Время перевалило за полночь. В кафе было практически пусто, из динамиков играло легкое кантри. За столиком возле входа сидели двое мужчин, пожирающих свои бургеры. Они быстро и четко уничтожали еду. Видимо, это их пикап я заметил на парковке. Еще через стеклянную дверь я заприметил симпатичную официантку в коротком фирменном платье, сидящую за барной стойкой. Это была девушка лет двадцати пяти с выразительно подведенными глазами и светлыми кудряшками, которые под конец дня и тяжести рабочей смены вытянулись и превратились в волны. Звук дверного колокольчика отвлек ее от смартфона. Она посмотрела в мою сторону, выпрямила плечи, так что грудь сразу стала на размер больше, и приветливо улыбнулась. Улыбнувшись в ответ, я на секунду задержал свое тело у входа, а взгляд на ее округлостях. Прокручивая в голове кадры, на которых между нами не было никаких преград и одежды, и подбирая самые удачные фразы для начала разговора, я сел ждать за дальний столик у окна. В этот момент из кухни вышла вторая официантка – крупная женщина лет сорока с грубыми чертами лица и уставшими глазами. Она бросила на меня беглый взгляд и двинулась в мою сторону. “Вот черт”, – подумал я.
Подойдя к столику, она достала блокнот с ручкой из своего фартука и, тяжело вздохнув, спросила:
– Что будете заказывать?
– А какое сегодня блюдо дня?
Она посмотрела на меня тяжелым, практически бетонным взглядом и ткнула ручкой в окно:
– Посмотри туда? Видишь день?
Пейзаж за окном пожирала темнота во всех местах, куда не долетал свет из окон закусочной.
– Сейчас ночь, нет дня – нет блюда дня, – заключила она.
– Тогда двойной бургер и большую картошку.
Она снова подняла свинцовые веки:
– Пить?
– Большую колу.
– Двенадцать пятьдесят, – рассчитала женщина.
Я вытащил из кармана карту.
– По карте оплата за стойкой. Терминал по залу не носим, – она вырвала страницу из блокнота, где были написаны заказ и сумма, и указала мне к барной стойке. А сама скрылась за дверями кухни.
За баром стояла светловолосая Кенди, если верить бейджику на ее груди. Она накручивала прядь волос на палец и параллельно смотрела в экран своего айфона. “Кенди как конфета”, – подумал я и положил листок на столешницу. Она аккуратно притянула его к себе, еще раз озвучила сумму и кокетливо улыбнулась. Расплатившись картой, я указал через окно на свой грузовик.
– Вон мой трак. Принесешь мне заказ туда? – с надеждой в голосе спросил я.
Девушка оценивающе посмотрела на автомобиль, затем на меня. Мысленно я поблагодарил Бога, который вразумил меня принять душ и почистить зубы на предыдущей заправке, и который послал прохладные ночи этому штату. Оценив перспективу, она выдала свой вердикт.
– Принесу. Жди там, – неожиданно я услышал родную речь. Кенди была русская. С наступлением нового дня мне определенно везло.
– Что меня выдало? Акцент? – поинтересовался я.
– Взгляд, походка, акцент. Но даже если бы ты молчал, все равно видно. Это всегда сразу заметно.
– Я тоже сразу заметил, что ты русская, – соврал я.
– И как же?
– Это видно. Просто ты красивая.
Нет, это не было смущение с легким румянцем на щеках. Кенди подняла свой вздернутый нос еще выше и взглядом дала понять, что ей этот факт давно известен.
– Ты тоже ничего, – с улыбкой добавила она.
Может быть, она даже не соврала. Объективно я был неплох. “Высокий брюнет с карими глазами и волевыми чертами лица”, когда-то таким было описание в моей анкете на сайте знакомств.
Обрадовавшись, что теперь у нас с Кэнди точно найдутся общие темы, я вышел из кафе и направился ждать в кабину. Через десять минут появилась девушка. Она ловко запрыгнула на порог трака и протянула мой заказ, перевалившись через открытое окно.
– Давно здесь? – спросил я, забирая пакет.
– В закусочной?
– Да нет, в Америке?
– А-а-а, давно. Я с мамой переехала еще в девяностые, мне пять было.
– И что, за столько времени лучше этого места не нашлось?
– Ну ты, я смотрю, тоже не на Уолл-стрит, – язвительно ответила она, но не ушла.
– Залезай, – сказал я и потянулся открыть ей дверь.
– Не против, если я закурю?
– Как тебе угодно.
Девушка достала из кармана пачку с сигаретами и поместила одну из них между своих губ. На фильтре сразу остался отпечаток ее помады.
– Дашь огоньку?
В моем кармане всегда была зажигалка, хоть я и не курил.
– Жаль, конечно, что ты давно уехала. Я думал, поностальгируем вместе, – с досадой в голосе произнес я, наклоняясь к Кенди с маленьким пламенем в руке.
– Так я могу и поностальгировать, если надо, – сказала она, закидывая ноги на бардачок, и выдыхая клубы пара в открытое окно.
– Ну, расскажи что-нибудь, если помнишь, – обратился я к ее ногам.
– Помню, в коммуналке жили с родителями. Соседка была старая вредная баба. Отец все время бухал. Мать сутками работала медсестрой в больнице, а из жратвы на первое, второе и третье была только гречка. Ненавижу ее, хорошо, что здесь такое не едят.
– Ты в пять лет запомнила вкус гречки? – удивился я.
– Нет, но мама часто рассказывала, что она отвратительна.
– Как вы оказались в Америке?
– Мама познакомилась с американцем еще в России, вышла замуж, вот мы и переехали.
– Не думал, что в этой дыре кто-то знает, где находится Россия, и тем более бывал там.
– Первый мамин американский муж был не из этого штата. Сюда мы переехали, когда мне было десять.
Я протянул ей старый стаканчик от кофе, в котором она похоронила остаток сигареты, и кивнул головой в сторону кузова.
– Хочешь посмотреть как там внутри?
Она одобрительно улыбнулась в ответ. Мы перелезли назад, где было мое гнездо.
– А у тебя тут неплохо, даже в меру уютно, – оглядевшись, заключила она.
В этом вопросе ее мнение было экспертным. Она изнутри явно видела больше грузовиков, чем я.
– Я здесь живу. Временно, конечно.
– Это твой грузовик?
– Нет, компании. Но скоро будет свой.
– А когда не в рейсе, где ты живешь?
– Здесь. Я почти всегда в рейсе, за исключением тех дней, когда логисты ищут груз в обратную сторону.
– Получается, ты бездомный, – она сказала это с легкой усмешкой в голосе.
– Получается так, – а мне вот было не смешно.
– А я думала, тебя где-то ждет молодая жена. В таком доме, знаешь, у которого на крыльце два флага сразу – русский и американский – и большая собака.
– Может где-то и ждет, – я хотел сказать это с легкой самоуверенностью в голосе, но тоску – ее сложно скрыть, а я вдобавок и актер так себе, поэтому получилось не очень убедительно.
– Это список мест, где ты был? – она показала на стену, где висел листок бумаги, на котором было написано:
1.Статуя Свободы
2.Центральный парк
3.Белый Дом
4.Пентагон
5.Голливуд и Аллея звезд
6.Мост “Золотые ворота”
7.Алькатрас
8.Ниагарский водопад
9.Гранд-Каньон
10.Лас-Вегас
– Нет, это список мест, которые я планирую посетить.
– А давно ты в Америке?
– Восемь лет.
– И за восемь лет ты не был ни в одном из этих мест?
– Не до разъездов, я работаю. У меня есть план, и я его придерживаюсь. Сейчас в приоритете не тратить деньги, а зарабатывать.
– Чувак, у тебя синдром отложенной жизни, – сообщила она с интонацией личного коуча.
– Дай угадаю, пробовала поступить на психфак, но не получилось и вот теперь ты здесь.
– Я не психолог, но у меня полезные подписки в инстаграм.
Я посмотрел на нее и улыбнулся. Что она может знать о реальной жизни? Что она видела, кроме закусочной в своем захолустье, грузовиков изнутри и снаружи, череды бургеров и пенисов?
Девушка запрыгнула на столешницу мини-кухни, так что ее платье стало еще короче, и, оперевшись ладонями на ее край, слегка наклонилась вперед. Я взглянул на ее грудь, которая явно просилась на свободу. Она покачивала ногами в воздухе, и каждый раз, когда левая нога улетала в противоположную сторону от правой, кусок подола ее платья открывал вход в Вальгаллу. Мои зрачки стали размером с радужку. Частота сердцебиения приблизилась к показателю таковой у птички колибри.
– Что? Грызет одиночество? – она лукаво подняла левую бровь и ехидно улыбнулась.
– Ну, утешь меня, что ли, – только и смог выдавить я и решительно двинулся в ее сторону.
– Воу, воу, не горячись, – она вытянула руку вперед, останавливая меня в полушаге от цели.
– Только не говори, что сначала кино и цветы.
– Да больно они мне сдались. У нас и кинотеатра-то нет. Просто хочу обозначить на берегу. Это только потому, что ты симпатичный. Я вовсе не сплю с каждым проезжающим здесь.
– Разумеется. Я так и не думал.
– Это хорошо. И двести баксов.
– Договорились, – ответил я на выдохе и отодвинул в сторону ее руку.
– Только деньги вперед.
Я протянул ей несколько купюр, она засунула их в нагрудный карман формы и застегнула пуговицу. Верхнюю часть своего короткого платья она стянула вниз, а нижнюю задрала кверху, так что оно все смогло собраться в области живота.
– Нет, сними его совсем, – попросил я.
Она вопросительно посмотрела, мол, процессу никак не помешает, зачем?
– Хочу видеть, какая ты красивая, – сказал я, но подумал, что двести баксов должны включать в себя колыхания голого тела по умолчанию.
Наконец она оказалось в моих объятиях, теплая и мягкая. Мы легли на выдвижную дорожную кровать и полчаса обманывали себя, что это, конечно, последний раз в жизни каждого, совершая при этом механический акт любви. Натягивая обратно свое узкое платье, она вдруг спросила:
– Знаешь, чем ты отличаешься от американских дальнобоев, проезжающих здесь?
Мне подумалось о моем скрытом под брюками таланте, но вряд ли она намекала на это.
– Они, – продолжила она, – понимают, что жизнь в кабине своего трака – это тоже их жизнь. Рейс – это часть жизни. Время между рейсами – тоже часть жизни. Из всего этого она и складывается. Не получится сначала много поработать, а потом много пожить. Ты восемь лет в Америке и почти нигде не был, кроме вечных дорог между штатами. У тебя нет своего угла, куда ты можешь вернуться, развалиться на диване, вытянуть ноги и сказать: я дома. Тебя никто нигде не ждет. Нахрена такая жизнь?
– Ты не понимаешь…
– Ладно, ладно. Мне на самом деле пофиг, – она открыла дверь кабины, собираясь спрыгнуть с подножки, но обернулась, – и, кстати, я была на Ниагарском водопаде.
– И как? Красиво? – не удержался я.
– Я бы сказала впечатляюще.
Я посмотрел на нее с надеждой, что больше мы никогда не встретимся. Она прыгнула на асфальт, подняла руку вверх, как бы прощаясь, и, не оборачиваясь, добавила: «Гуд лак!»
Девушка вернулась в свою закусочную. А я проехал несколько километров до парковочного кармана, где отдыхали такие же дальнобои, и, занавесив окна, мгновенно уснул.
* * *
Мне шесть, я просыпаюсь от шума в прихожей, выхожу из комнаты и вижу маму. Она пришла с ночной смены переодеться, приготовить мне обед и снова у йти на работу. Она стоит в коридоре и смотрит на меня печальными глазами. Я спрашиваю ее:
– Мама, почему ты такая грустная?
– Я устала.
– Так отдохни, – по-детски наивно предлагаю я.
– Не время сейчас отдыхать.
– А когда будет время?
– Будет. Надо только немного потерпеть. Вот вырастешь, закончишь институт, и придет это время. Я буду отдыхать, а ты обо мне заботиться.
Она ласково гладит меня по голове, целует и уходит.
Мне двенадцать. Вован – мой одноклассник – все время цепляет меня. Обозвал нищебродом из-за того, что на сменку я ношу дядькины лакированные белые туфли, а не кеды и ботинки, как все. За что по заслугам получил в челюсть. Мама после встречи с директором пытается объяснить мне, что нужно потерпеть, что это пройдет и наступит момент, когда все будет хорошо. Только сейчас нужно как следует постараться, прилежно учиться, поступить в университет. А потом все непременно будет хорошо.
Я поступаю в университет и старательно учусь. Потом я уезжаю в Америку и старательно работаю. И вот, кажется, я уже вижу впереди то самое «хорошо», оно так близко, что я могу ухватить его руками. Но неожиданно просыпаюсь от громкого и наглого стука в кабину.
В полудреме я лихорадочно пытался вспомнить, там ли я припарковался и никого ли не запер в ночи. Возле трака стоял мой недавний друг-бульдог, которому я сутки назад сделал тюнинг грузовика, оторвав боковое зеркало. Я медленно открыл окно.
– Выходи, давай поговорим, – прозвучала его американская речь.
– Я тебя отлично слышу и отсюда.
– Нет, выходи! Я вышел к тебе! Стою возле твоего трака, а ты не можешь спуститься? Ты боишься меня?
Рожа у него была больше неприятная, чем пугающая. Я спрыгнул вниз.
– Ты оторвал мое зеркало!
Слава Богу, без прелюдий. Не люблю эти длинные философские разговоры, где каждый только и пытается показать, как он умен и прав, хотя чаще оба ушли недалеко. В своем развитии, конечно же. В этом отношении дальнобои народ простой, без лишних заморочек в голове и вычурных фраз в речи.
– Я заплатил за него, – вспомнил я с грустью, как оторвал от сердца триста баксов.
– Ты бросил мне деньги как шлюхе! Ты даже не вышел и не извинился!
– Послушай, у меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я не хотел тебя задевать.
– Не хотел, – ослабил он свой напор, – но задел. Ты должен извиниться.
– Я заплатил тебе наличкой. Тебе не надо обращаться в страховую. Я сэкономил твое время. И заметь, свое зеркало я буду чинить сам, – я показал пальцем на обмотанное изолентой зеркало.
– Америка держится на таких, как я. Тракдрайверы сделали ее великой! Моя страна дала тебе работу. Моя страна заботится о тебе. Где бы ты был сейчас без Америки? Твои деньги, что ты кидаешь мне, дала тебе моя страна. А ты плюешь мне в лицо! Извиняйся! – с каждой фразой на его лице проступало все больше красных пятен, он попеременно тыкал пальцами одной руки то в меня, то в свою волосатую грудь.
По темпераменту я скорее был сангвиником, чувствовал себя спокойно и уверенно, лишний раз стараясь не поддаваться на провокации. Но его слова надавили на самые чувствительные точки. Я в секунду превратился в кипящий чайник со свистящей крышкой:
– Я обидел тебя? Если бы я знал, что под этой дряблой кожей и слоем вонючего жира скрывается такая ранимая натура, я, конечно же, послал бы тебя нахер сразу! Ах да, возвращаю должок! – и я смачно харкнул прямо в его надменную рожу.
Брызги слюны разлетелись по его лицу, но эпицентром стал нос, с которого капли падали вниз, как с тающей сосульки весной. А ведь метил я в правый глаз. С прицелом у меня, и правда, не очень, хвастаться нечем. Он замахнулся кулаком в мою голову, но промазал. Скорость реакции меня еще не подводила. Кроме, конечно, нашей злополучной встречи. «Двинуть бы в его выпирающую челюсть, чтобы она встала на место, может, и мозг туда же подвинет», думал я, но, объективно, был моложе и быстрее. И, очевидно, симпатичнее, хотя не об этом сейчас. Выходил заведомо нечестный бой. Видать, мой спарринг-партнер мыслил так же, отчего побежал в сторону своего грузовика, даже не предприняв второй попытки нанести удар. Я выпрямился, сложил руки в карманы и улыбнулся, провожая его взглядом победителя. «Не сдвинусь с этого места, пока он не уедет. Пусть видит, кто здесь хозяин», думал я. Бульдог открыл дверь кабины, но залезать не стал. Он вытащил биту, развернулся и побежал ко мне. «Твою мать, когда людям объяснят, что признание поражения – это тоже победа?» – мелькнула философская мысль в моей голове. Я запрыгнул в свой трак, завел мотор и дал по газам, не оставляя ему шанса на сатисфакцию. Решив, что больше не хочу внезапных встреч, я свернул с шоссе на небольшую дорогу, предоставляя возможность разъехаться во времени и пространстве нам обоим. Благо времени до выгрузки было достаточно.
* * *
Солнце только стремилось занять свое место на небосклоне, медленно поднимаясь вверх. Вереница нескончаемых полей бежала за грузовиком. Казалось, я герой постапокалиптического мира, где люди прошли все курсы по саморазвитию и духовному просвещению, познали сущность бытия и перестали существовать. Просто за ненадобностью. Духовные коучи, нарубив бабла, напились, перетрахались и умерли от сифилиса, так как врачей и антибиотиков больше не осталось. Они, конечно, сначала пытались лечиться визуализацией, но не помогло. А я так и остался ездить в своем отключенном от общей сети грузовике в поисках таких же непросвещенных ретроградов, как и я.
Через добрый час езды впереди наконец замаячил чей-то кузов. Ради интереса я выжал газ, чтобы поравняться и посмотреть, кто этот одинокий рейнджер. Оказавшись ближе, кузов стал приобретать очертания дома на колесах. Поравнявшись, я увидел счастливую семью – отец за рулем, рядом жена в роли штурмана и дети, машущие в окна и радующиеся тому, что мой грузовик смог разбавить пейзаж скучных монотонных полей. Я помахал им в ответ и скорчил смешную рожу, но потом вспомнил, что из-за разницы в высоте машин они меня не видят. Неожиданно мой взгляд упал на женщину. Ее лицо было спокойным и счастливым. Она мечтательно смотрела вдаль, не отводя глаз от горизонта, а затем обернулась к мужу, взяла его за руку и поцеловала в щеку. Он ответил широкой довольной улыбкой. Я представил, какая у нее, должно быть, теплая и нежная кожа и, должно быть, от нее пахнет легкой парфюмерной отдушкой. И как это, наверное, приятно. В этот момент внутри меня все сжалось, как сжимается вселенная перед большим взрывом. А потом появилась самая настоящая черная дыра, засосавшая в себя всю надежду, что еще теплилась во мне. И вдруг стало так холодно и одиноко, так угнетающе пусто. Остался только один вопрос: буду ли я однажды так же счастлив, как они? Ответ на него я чувствовал, но не знал. А где-то из глубины сознания всплывали корабли мыслей: «Просто ты относишься к тем людям, что рождены страдать. Мир любит гармонию, кто-то должен уравновешивать счастливых. Просто ты не достоин такого счастья, что хорошего ты сделал, чтобы его заслужить?» Это были пиратские корабли. А может, счастье и правда нужно было заслужить? Ведь деньги мы получаем за работу, может, счастье – это тоже своего рода кармическая валюта. Наконец, я выехал на шоссе, где влился в поток других автомобилей. И мыслей.
Я включил ютуб, чтоб отвлечься. Канал был про путешествия. Ведущий рассказывал про Норвегию. В кадре показали летнюю веранду возле кафе, где родители расположились за столиками прямо со своими детьми самых разных возрастов. Все вместе, дружной компанией. В Норвегии не принято оставлять детей с нянями или родственниками, если родителям надо встретиться с друзьями или они хотят посидеть в кафе. Дети всегда часть семьи и поэтому их берут с собой. Какая уютная, должно быть, страна. Никогда не планировал, но вдруг очень захотелось там побывать. Потом показали фьорды. Это такие узкие, извилистые и глубоко врезающиеся в сушу морские заливы со скалистыми берегами невероятной красоты.
Внезапно мои барабанные перепонки задрожали от звука сирены полицейского автомобиля. Я взглянул в боковое зеркало и увидел пикап с мигалками, следующий прямо за мной. Ну какого черта, подумал я, может, у моего грузовика есть какая-то подсветка, которая позволяет безошибочно определять объект для мозгоклюйства.
Я не понаслышке знал, что в этом округе копы безмерно любили свою работу и выполняли ее с особым усердием. Съехав на обочину, я стал ждать. Самостоятельно выходить из автомобиля к полицейскому в штатах – это своего рода изощренный способ самоубийства. Здесь совершенно другое отношение к оружию и для каждого копа ты всегда потенциально вооружен и опасен. А значит каждое твое неловкое движение – сигнал тревоги и повод лишний раз направить на тебя рабочий ствол и прижать к земле.
Ко мне подошел невысокий коренастый мужчина в ковбойской шляпе и солнечных очках, свет, отразившийся от его значка, ударил мне прямо в глаза, отчего я ненадолго зажмурился. Полицейский внимательно посмотрел на меня.
– Добрый день, сэр. Выйдите из машины.
Я открыл дверцу и спрыгнул вниз.
«Сэр» – это то немногое, что нравилось мне в Америке. Я стоял возле своего трака с примотанным на изоленту боковым зеркалом, в старых, растянутых на коленях штанах, от меня воняло потом из-за сломанного кондера и вчерашним бургером из-за моей лени почистить зубы. Да и был бы хоть кто-то, кого смутил мой запах изо рта. На моей футболке в области подмышек были два озера, вышедшие из берегов, хотя если принюхаться – озером там и не пахло. Но я все равно был "сэр".
– Добрый день, – вежливо ответил я. «Сэр» добавлять не стал, хочу ненадолго остаться единственным в нашей компании сэром.
– Что везете?
– Груз, – черт, я уже и забыл, что я везу.
– Я понимаю, что груз. Какой именно?
– Сигареты, – я посмотрел в накладную и протянул документы полицейскому. Он внимательно их изучил, включая фотографию в моих правах.
– Пойдемте к кузову.
Мы обошли трак, фургон был опечатан пломбой. Полицейский сравнил печать и номер с номером в дорожных документах и сказал.
– Camel – хорошие сигареты. Я тоже такие курю.
– Охотно верю, но я не курю.
– Не любишь Camel?
– Нет, вообще не курю.
– Дальнобойщик, который вообще не курит, – он с интересом взглянул на меня и прищурил глаза.
В этот момент я почувствовал себя лабораторной зверушкой, на которую глазеют после опыта, не вырос ли у нее второй хвост или третий глаз.
– Вы попали в аварию? – вдруг спросил он.
– Нет, – твердо ответил я.
Тогда он указал на правый габарит, который был разбит и утопал в хорошей вмятине. Видимо, бита недавнего знакомого все-таки смогла догнать мой трак.
– Это на парковке, не вписался, задел случайно.
– Задели что?
– Столб, но с ним все в порядке. Даже скорую вызвать не пришлось, – решил пошутить я, но тут же понял, что это было опрометчиво.
Полицейский достал рацию и спросил, нет ли данных об авариях, участники которых скрылись с места преступления. Несколько минут мы стояли друг напротив друга в полном молчании. Солнце с удвоенной силой припекало мне макушку, а все потому что волосы черные. Все-таки расизм существует даже в природе. Неожиданно из рации раздался женский голос, который сообщил, что в нескольких километрах к востоку по шоссе произошла авария, но жертв нет и виновных, скрывшихся с места преступления, тоже. Я выдохнул. Шериф вернул мне документы и рекомендовал как можно быстрее починить габариты, так как без стоп-сигнала я представлял потенциальную опасность для участников дорожного движения. Я послушно покивал, улыбнулся и, вернувшись в свой трак, направился к ближайшему автосервису. Изолента, из последних сил державшая боковое зеркало, полностью одобрила мое решение. Близились часы отдыха – время вынужденной стоянки, в этот раз удастся убить двух зайцев сразу.
* * *
Я откатил трак в ближайший сервис и, пока ребята в костюмах братьев Марио исправляли мои ошибки, решил зайти в местный супермаркет, чтобы пополнить свои запасы провизии. Это был сетевой огромный магазин. Даже слишком огромный для этих малолюдных мест. Внутри нескончаемыми рядами стояли стеллажи с товарами, аккуратно разложенными на полках. Я направился в отдел яиц.
Люблю начинать свой день с яичницы. Это своего рода ритуал. Я делаю это каждое утро на моей маленькой кухне из складного приставного к стене стола и переносной конфорки. Сначала я отрезаю кусочек сливочного масла и кладу его на теплую, но еще не раскаленную сковороду, где оно медленно тает, как снег в прихожей, принесенный на подошве башмаков. Дальше я раскатываю его по стенкам посудины и кладу кусочек тоста и бекона. Когда свинюшка начинает потрескивать, я переворачиваю хлеб и мясо и заливаю двумя яйцами. Один желток я обязательно взбиваю вилкой, чтобы он затек в пористую структуру хлеба и пропитал его насквозь, а другой желток остается нетронутым. Особого замысла в этом нет, просто мне так нравится. Получается у тебя сразу два варианта одного блюда. Через две минуты, когда завтрак уже почти готов, солим, перчим, добавляем мелко нарезанный укроп и накрываем крышкой. А еще через две минуты, когда крышка поднимается, кузов заполняет невероятный запах вкусной еды и домашнего уюта. Но не сегодня. Сегодняшнее утро сбило мне все планы.
Конечно, к утру я претензий не имею – оно-то здесь не при чем, а вот к конкретным личностям – да. Вообще мне кажется дико странной привычка некоторых людей винить погоду, или время года, или природные явления в расстройстве своих планов. Такие индивидуумы мне крайне неприятны. Любители затягивать со сменой летней резины на своих авто возглавляют этот список. В декабре снег пошел – вот те на, никогда такого не было и вот опять, кто бы мог подумать. Если ты безответственный или дурак, так ты дурак в любой день календаря. Ни время года, ни погода здесь ни при чем.
Я подошел к прилавку с яйцами. Два стеллажа самых разных – и перепелиные, и куриные, и индюшачьи. И даже маринованные. Их с пивом – самое то. Но так как я почти все время проводил за рулем, для меня они были непозволительной роскошью. Да и вообще, очень многое, если посмотреть на цены, было для меня непозволительной роскошью.
Глаза разбегались от разнообразия упаковок, но вкус почти у всех продуктов был один и тот же – удешевления производства. Напоминал гудрон. Коровы, курицы, овощи – все было выращено на фабриках, практически в стерильных условиях и без лишних расходов. Вместо солнечного света – специальные лампы, вместо сочной зеленой травы – специальный корм. А если все же какой корове удалось за свою жизнь съесть пару травинок, то на коробке обязательно будет написано «natural», и стоить такая коробка будет в два раза дороже. По ощущениям как гудрон с привкусом надежды, что деньги за товар уплачены не зря. Это тебе не бабушкино молоко в трехлитровых банках с марлей на резинке вместо крышек и с запахом самого настоящего лета и самого настоящего детства.
Я загрузил корзину и двинулся к выходу. На кассе полная неприветливая женщина с руками как ноги слона сухо озвучила очередной платеж за подписку на эту жизнь. От упаковки отказался, испугался за свои яйца – те, что купил. Подойдя к стойкам за кассами, где лежали пакеты, скотч и прочий инвентарь, необходимый для безопасной и комфортной транспортировки купленного, я начал раскладывать еду по пакетам. Рядом старушка на вид лет ста трясущимися руками аккуратно расфасовывала купленное. Точнее перефасовывала. Собрать пакеты в первый раз ей помогли сотрудники магазина, но, очевидно, по мнению старой леди товарное соседство было пренебрежительно нарушено. Каждая банка в ее руках выглядела килограмм на пять, хотя весила от силы полкило, а то и меньше. Прежде чем положить продукт в пакет она подносила этикетку практически вплотную к глазам и, выяснив, что это, выбирала нужный бумажный отсек. «Интересно, у нее есть дети? – задумался я. – Тогда почему она была здесь одна? Во времена ее молодости заводить детей вроде еще было в моде. Или эта ранняя версия чайлдфри? Нет, не могу смотреть на эту беспомощность».
– Вам помочь? – поинтересовался я.
– Что? – громко ответила старушка и уставилась на меня.
– Господи, помоги, – сказал я про себя и спросил еще громче: – Вам помочь? Давайте я разложу ваши продукты?
Вдруг автоматические двери распахнулись, как ширмы декораций на театральной сцене, и в зал вошла молодая женщина. На вид ей было лет тридцать. Светлые волосы, аккуратно собранные в хвост, прямые, но приятные черты лица, характерные для типичных американок. Обернувшись в нашу сторону, женщина крикнула:
– Бабушка! – она подошла к нам и, не замечая меня, обратилась к старушке. – Ты же обещала, что ничего не будешь брать! Ты сказала, просто погуляешь по магазину.
– Но здесь все нужное! – возразила старушка.
– Кому нужное? Я только вчера привезла тебе продукты.
– Но этих там не было.
– О мой Бог! Ладно, сейчас найду сотрудника, чтобы помог донести пакеты до машины.
– Давайте я помогу вам, – я решил обратить внимание на себя.
Женщина просканировала меня с ног до головы. Во взгляде мелькнуло пренебрежение. Она натужно улыбнулась и выдавила сквозь зубы:
– Спасибо, не хотим вас утруждать, – и, не дожидаясь моего ответа, она повернулась в сторону зала, ища глазами носильщика.
– Вы не утруждаете, – я снова вернул внимание к своей персоне.
– Спасибо, но для этого есть специальные сотрудники, – ее фраза звучала как очень жирная точка в нашем разговоре.
– Но мне несложно, – я подкатил стоявшую рядом тележку и начал засовывать продукты в пакеты, а загруженные пакеты в тележку.
От возмущения глаза женщины стали размером с крупную монету, над переносицей собрались морщины, а ноздри устремились в разные стороны.
– Но нам не нужна ваша помощь, – свинцовый акцент на слове «ваша» пулей выстрелил мне в голову.
Мой благородный порыв помочь был убит. Американка. Наверняка Нэнси. Нэнси – самое дурацкое американское имя. Я знал целых двух Нэнси. А была бы Даша или Аня, уже мило шли по парковке и болтали о жизни. Но в глазах англосакски я был человеком третьего сорта. Даже не второго. И не я один.
Вообще любой мужчина из России и ближайшего к ней зарубежья не воспринимался как потенциальный сексуальный объект. Об этом не принято было прямо говорить. Это факт, который никто не озвучивал, но все его принимали. Пары типа американка и русский составляли примерно 0,5 процентов из 100 возможных и только подтверждали правило. Мы для них были просто декорациями, выполняющими свою работу. Как, например, гастарбайтеры в Москве. Москвичка вряд ли стала бы рассматривать курьера или таксиста в качестве своего возможного партнера и будущего мужа.
* * *
Я подобрался к границе с Канадой, куда должен был доставить груз. На пограничном пункте, как всегда, была огромная многочасовая очередь из траков, начавшаяся еще за несколько километров. То, как быстро и безболезненно ты пройдешь границу, зависело от одного конкретного человека. И этим человеком был не я, а пограничник. От того случится ли у нас с первого взгляда любовь или неприязнь, зависело, поедет мой трак на сканер или нет. В этот раз мне повезло – уверенный голос, подтянут и хорош собой, молод и амбициозен. И это все было обо мне. Перед моим очарованием не смогли устоять даже холодные сердца госслужащих.
Пока я, заточенный в кабине собственного грузовика, двигался к конечной точке этого рейса, мир вокруг потихоньку сходил с ума. Теперь страна, куда я должен был доставить груз, ввела карантин в четырнадцать дней для всех, кто пересекал ее границу. Вдобавок я должен был сделать тест на въезде и тест через восемь дней после прибытия. И даже если последний тест окажется отрицательным – отсидеть на карантине я должен был все две недели. Непонятно зачем и кому, но должен. К изоляции я был привыкшим, но если бы дело было только в ней. Две недели карантина – это две недели простоя без груза и две недели аренды гостиницы. Хвала небесам, за нее платила компания.
Я сообщил точный адрес своего пребывания, куда и пришли медики на восьмой день. По результатам исследования я не был опасен ни для общества, ни для самого себя. И имел об этом официальное подтверждение с печатью. Несмотря на это, в ближайшие шесть дней я все еще не имел права выходить из своего номера. Абсурдность происходящего зашкаливала и выводила меня из себя. Две недели в камере-одиночке без прогулок на свежем воздухе. Я был пленником сначала грузовика, теперь мотеля, а в целом – капиталистического мира и собственного желания что-то в этом мире значить и представлять.
Меня разбудил телефонный звонок моего мобильного, но я не сразу это понял в три часа ночи. На экране телефона был входящий вызов от мамы.
– Алло, – сонным голосом ответил я, – мам, что-то случилось?
– Дэн, привет, это Олег, ты можешь говорить сейчас?
Сон в секунду отступил.
– Могу.
– Ты за рулем? – уточнил Олег.
– Нет, я в гостинице.
– Это хорошо.
Между нами повисла пауза, он молчал, а я, предчувствуя беду, не хотел ничего спрашивать.
– Тут такое дело, Дэн, – он снова замолчал, – твоя мама в реанимации.
– Она жива?
– Да, – продолжил Олег, – но тебе бы приехать и лучше поскорее.
На этот раз замолчал я.
– Дэн, ты слышишь?
– Да, – тихо ответил я и схватился за голову. – Олег, я на карантине.
– Ты тоже заболел?
– Нет, я просто на изоляции, но я не могу выйти еще шесть дней, – обреченно произнес я, в горле собирался ком из слез, – а потом мне нужно отогнать грузовик обратно в штаты. Это еще два дня.
Слезы катились по моим щекам, их было уже не остановить.
– Дэн, – Олег тяжело вздохнул, – делай, что должен, и приезжай. Все что мы можем сделать, мы сделаем.
– Спасибо, – это все на что у меня хватило воздуха.
Грудь залило раскаленное железо – боль и невыносимая тяжесть. Было невозможно вдохнуть и выдохнуть тоже невозможно. Мне хотелось кричать изо всех сил, но крика не было, был жалкий шепот. Я сел на пол и обхватил колени руками, перекатываясь вперед и назад, думая только об одном: «Пожалуйста, только дождись меня, пожалуйста, только не умирай, пока я здесь. Дай в последний раз почувствовать твое тепло. Я не вынесу объятий с твоим холодным телом».
Но объятий не было, вообще никаких. Мама умерла на следующий день после звонка, через три дня ее похоронили. Еще через четыре я стоял у свежей могилы. Психологи говорят, что степень стресса при миграции равна стрессу при потере близкого человека. Это ложь. Теперь я точно это знал.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры