«В 597 году в реке Свейл принял крещение вместе с 10 000 его подданных властитель англосаксонского королевства Кент Этельберт. Крещение совершил миссионер святой Августин. В 681 году Английская церковь выступила в поддержку шести Вселенских Соборов… Таким образом, в I тысячелетии Британские острова и Ирландия были поистине землей Православных святых… В 1054 году произошел раскол, Римская Церковь отделилась от Церкви Вселенской. А в 1066 г. норманны-католики завоевали Англию, покорив ее Папе Римскому. Веком позже была завоевана Ирландия. Так эти страны из Православных стран стали католическими… – в семейной библиотеке Дружных Шевцов обнаружил любопытное издание по истории православия в древней Англии.
Валерий охотно погрузился в чтение. На него повеяло ржаным книжным запахом. В воображении замелькали просевшие, обложенные дерном могильные холмики; схороненные во мхах валуны меж опутанных вислым лишайником дремучих елей; ароматные тимьяновые выпасы полудиких белогрудых овец; буйные заросли суровой крапивы вдоль крестьянских проселков, обрамленных гигантскими одуванчиками, над которыми из века в век весело порхают маленькие рыжегрудые зарянки, схожие с яркими рождественскими фонариками.
«Благоверный король Эдгар, прозванный Миролюбивым, счастливо правил Англией с 957 по 975 год. Сей венценосец, подобно своему знаменитому прадеду – королю Альфреду Великому, оставил по себе память как о монархе, верой и правдой служившем Богу и своему народу. При нем Англия достигла не только прочного положения среди других европейских держав, но узнала дни настоящего благоденствия. Страна все более утверждалась в единстве нации, и народ, имея такого короля, как Эдгар, уверенно смотрел в свое ближайшее будущее»[4].
Молодой офицер встрепенулся: сказ о короле Эдгаре вызвал в его представлении живые ассоциации с покойным Государем императором Александром III Миротворцем. Это было удивительно. Валерий продолжил знакомство с древней повестью:
«При короле Эдгаре Англия все более укреплялась в Православии, благодаря покровительству короля и внедрению монашеского общежития по уставу преподобного Бенедикта Нурсийского, известного устроителя монашеской жизни»[5].
У Шевцова поневоле стали смежаться веки – и он провалился в сон. Его последней осмысленной мыслью было: «Надо бы у Александра Мартьяновича книгу одолжить…». Что он по пробуждении и сделал. Старший Дружной ответил с горячностью: «Что вы, милостивый государь, забирайте вовсе, у нас эдакую головоломную книжицу никто и в руки не возьмет. И как она у нас очутилась, не поймешь. Должно быть, сестрица Алевтины Ивановны за ненадобностью передала». Шевцов с благодарностью принял подарок.
Глава 5 О Символе Веры в действии
Наутро молодые офицеры отправились проведать кузину Сержа, дочь его тетки Ульяну Вениаминовну, в простоте называемую родными Жюли.
Девушка оказалась розовощекой резвой крепышкой и отличалась твердыми прогрессивными взглядами. Весьма политизированная особа, она, в противовес родителям, благоразумным приверженцам самодержавия, стоявшего на страже их векового благоденствия, была поборницей радикальных перемен в государстве. По ветрености, барышня не ценила своего положения дочери богатых родителей и, рисуясь перед молодыми людьми, даже намекнула на тайные связи с революционерами.
«Тайные связи», как вскоре выяснилось, заключались в знакомстве с давнишним вольнодумным приятелем, примкнувшим к эсерам.
В беседе с офицерами Жюли между строк упомянула, что между молодым эсером и ею установилась не только политическая связь. Девушка в старомодных рюшах томилась пустотой бытия и отчаянно стеснялась своей девственности, потому и возводила на себя напраслину. Непорочность была не в моде – ее порицали. Веяния Северной Пальмиры достигали и помещичьих отпрысков. Девица рисовалась и, очевидно, кокетничала с Валерием Валерьяновичем, изо всех сил изображая «самостоятельную, свободную от предрассудков» натуру.
Прогуливаясь с молодыми людьми по урезанным земельной распродажей владениям, она приметила, что Шевцов, сняв фуражку, набожно перекрестился на звучавший за холмом благовест. Фыркнув, девица высказала мнение: от чудного душки Шевцова никак нельзя было ожидать такого жеста.
– Что же вас, собственно, удивляет, Ульяна Вениаминовна? – безучастно отозвался Валерий.
– Самообольщение пережитками прошлого, Валерий Валерьянович. Разве не религия стала для многострадального народа ловушкой, а для царизма – громоотводом, позволившим ему держаться веками?
– Ульяна Вениаминовна, предпочту не углубляться в эту дискуссию – послушаем-ка лучше соловьев, – дипломатично заметил Шевцов, угадывая непригодную для проповеди Евангелия почву и памятуя завет «не мечите бисера». Дружной вмешался:
– Да и я, откровенно говоря, тоже удивляюсь приверженности Валерия к обрядам. Ведь он у нас еще и постом говеет.
– Серж, остановись, – приказал Валерий Валерьянович, умевший положить предел нежелательному развитию беседы. – Я, конечно, не против потолковать с тобой о Священном Писании, но всему свое время и место. Право, не сейчас.
– В самом деле, Валерий Валерьянович, – искренне изумилась собеседница, – а я, знаете ли, давно уже обряды не соблюдаю. В детстве, представьте себе, – продолжила она, немного стесняясь, – у меня случился экстатический религиозный порыв. В церкви, куда меня бабушка водила, после блистательной проповеди нашего архимандрита Исидора. Он так проникновенно вещал с амвона о любви к ближнему и следовании Христу. Прямо сердце мне зажег! И я, воображая себя Марией Магдалиной, пробралась к дому священника, чтобы хоть издали еще раз взглянуть на сего замечательного апостола и усилить пользу от его поучения. И что же? Заглядываю через окно – и застаю его за ужином, а на столе – отменный румяный поросенок. Великим Постом! Каково лицемерие! С тех пор я в церковь ни ногой. И не говорите мне об этом больше! – девица нервически вздрогнула.
С непритворным участием и мгновенным раскаянием за поспешную оценку Валерий Валерьянович глянул на разом ставшее ему симпатичным, расстроенное лицо. Голос молодого человека приобрел невольную задушевность:
– Ульяна Вениаминовна, дорогая, да ведь немало же и настоящих, добрых пастырей. Вы, должно быть, слыхали про протоиерея Иоанна Сергиева, настоятеля Андреевского собора в Кронштадте. Мне доводилось бывать на его пламенных литургиях – незабываемо. И мало того, что он так горит верою, что и на общих исповедях паства вслух кается и плачет, так он и всей своей жизнью изъявляет преданность христианским идеалам. Он основал Дом Трудолюбия, женскую богадельню, школу для неимущих, детский приют и остался их попечителем. Вот пример того, как неуклонное стояние в вере одного человека меняет жизнь целого города. Ведь Кронштадт в нравственном смысле был до его прибытия духовной пустыней, если можно так выразиться: мздоимство, пьянство, воровство с разбоем, внебрачные связи со всеми последствиями. Одним словом, мерзость запустения и глухая безнадежность.
– Да в том-то и дело, Лера, что таких, как он, – капля в море по отношению к океану хладнокровных карьеристов и фарисеев, – не выдержал Дружной. – У нас нынче вся страна – духовная пустыня, пользуясь твоим же выражением. И ты сам, вместе с твоим отцом Иоанном, – попросту вымирающие мамонты.
– Нет. Таких много… И к тому же, пусть хоть один останется – даже один в поле воин, – упорствовал Шевцов.
И каждый был по-своему прав.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь