Разделы библиотеки
Кваздапил. Наявули - Петр Ингвин - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Кваздапил. Наявули - Петр Ингвин - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Ингвин Петр
Кваздапил. Наявули
| Предыдущая страница | Следующая страница |
3 Страница
Часть
3. To be or not to be
Это начинало надоедать. Очередной сон, очередное пробуждение. «День сурка» продолжался. Тот же час, та же дата, те же кровать и свет в глаза. Я отправился готовить кофе. Ударная доза кофеина прочистила мозги, а когда я мыл за собой чашку, раздался звонок в дверь.
Душа надеялась на чудо. Разум понимал, что чудес не бывает. Мои сны – просто сны, игра воображения.
И все же настоящие чудеса случаются, несмотря ни на что.
Не глядя в глазок, я распахнул дверь.
Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот, как неоднократно повторялось во сне, он пришел. На этот раз без ножа. Вроде бы.
И все же я знал, что он все знает. Вместо привычного пожатия руки меня встретила холодная отчужденность. Гарун не смотрел мне в глаза. «Мене, Текел, Фарес» – как на библейском пиру. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Все пройдет, и это пройдет, и очень скоро. И воздастся каждому по делам его.
– Я зайду? – Гарун продолжал глядеть мимо, будто меня не существовало, и обращался он не ко мне лично, а как бы вообще.
Я посторонился. Он разулся и прошел в комнату. Не на кухню, как принято, если пришел в гости. Вместе принимать пищу – сакральный жест. В доме врага не едят.
Я прошел за Гаруном к своей кровати, мы сели. На разные края. Между нами могла проехать машина.
– Ты слышал про Хадю? – глухо спросил Гарун.
– Да.
– От кого?
– Филька звонил.
– Кто ему рассказал?
– Говорит, что, вроде бы, Настя.
– А ей-то откуда известна правда? – Гарун скривился, будто стоматолог вырвал ему не тот зуб и теперь, наконец, взялся за больной. – Такие дикие слухи ходят… Что тебе рассказали?
– Хадю выдали замуж за кого-то, с кем давно помолвили родители. В первую брачную ночь муж ее выгнал. Она вернулась в родительский дом, ее встретил отец, а уже утром, как у вас принято, ее похоронили. Причиной смерти указаны то ли проблемы с сердцем, то ли еще что-то, что молодой девчонке не свойственно. Такая запись в медицинском свидетельстве появилась потому, что врач – родственник. Это правда?
– Насчет врача-родственника? Правда. Остальное – чушь. Впрочем, я слышал и не такое. Говорили даже, что Хадю убил я. Все знали, что свадьба расстроилась, а из-за того, что причину ни одна из сторон не объяснила, сначала пошли домыслы, потом откровенное вранье, потом нагромождения несусветной ереси…
– Хадя жива?!
– Поэтому я пришел к тебе. Не ерзай, сбиваешь. Разговор будет серьезный. На самом деле Хадя сразу рассказала о тебе родителям.
– И?!..
– Она сказала, что сделает, как они скажут. Понятно, что свадьбу требовалось срочно отменять, иначе семью ждал позор. Хадю посадили под замок, а родители отправились к семье жениха. Причину пришлось выдумать. Сказали, что Хадя встретила другого и хочет замуж именно за него.
– Ее мнение кого-то интересовало?
– За кого ты нас всех принимаешь? Не в прошлом веке живем. Несостоявшийся жених, конечно, мог настаивать, и нам пришлось бы держать слово. К счастью, он оказался порядочным человеком. Мы оговорили отступные и разошлись миром. Кстати, – Гарун отвернулся к яркому солнцу из окна и вздохнул, – машины у меня теперь нет. Деньги пошли в общий котел, на откуп.
Я больше не мог сидеть.
– Я все возмещу! – Вскочив с места, я начал бурно жестикулировать, словно забивая слова молотком. – Не сразу, конечно…
Гарун поморщился.
– Да сиди же ты, – он указал мне обратно на кровать, – я еще не все сказал. С семьей жениха вопрос кое-как утрясли, но Хадя осталась опозоренной в глазах близких. Отец действительно мог пойти на крайние меры, его сдерживала мать.
– Но почему…
– Да сядь же! Не маячь перед глазами, не даешь сосредоточиться.
Я резко сел. Кровать едва не треснула и что-то недовольно проскрипела.
– Ты понимаешь, почему Хадя твердила тебе, что у вас ничего не получится, а когда в чайхане ты заговорил со мной о желании жениться на ней, я даже не рассматривал это серьезно? У нас незыблемая традиция: женимся только на своих. Большинство браков совершаются внутри одной нации. Ели что-то не срослось, девушка может выйти за другого дагестанца или, например, чеченца или еще кого-нибудь, кого от дагестанца обычный русский на вид даже не отличит. Если дела обстоят настолько плохо, что традиционное замужество невозможно, остается единственное требование, которое никогда не нарушается. Нужно, чтобы избранник тоже был мусульманином.
– Неправда, исключения бывают!
– Правильно сказал. Исключения. В тех случаях, о которых я даже говорить не хочу. В жизни, конечно, бывает всякое, но вот ты, к примеру, отдал бы свою Машку за негра-каннибала?
– То есть, для тебя я людоед?
Впервые мне хотелось не обнять Гаруна, как и весь мир, вернувший мне Хадю, а дать в рожу.
– Я говорю о разнице в мировоззрениях. Мы с тобой можем дружить, но со стороны любому видно, насколько мы разные. И вы, и мы – все стараемся жениться на своих. Хадя должна выйти за мусульманина – это требование родственников, ничто другое не обсуждается. Вокруг нашей семьи множатся домыслы о том, почему договоренность нарушена и свадьба не состоялась. Чтобы успокоить окружающих, новое бракосочетание должно быть отпраздновано как можно быстрее. А кто захочет жениться на опозоренной? Ты не мусульманин, а среди мусульман (имею в виду по рождению, а не истинно верующих) Хадю возьмет какой-нибудь моральный урод, который не даст ей жизни за прошлые грехи. Хадя будет терпеть любые его выходки, она так воспитана. И, втихомолку избитая, она никому не расскажет о своих бедах, мужа будет ставить в пример, а тебя проклинать, как причину всех бед. В конце концов она найдет утешение в детях, и у нее все наладится, насколько это возможно.
– Я понял. Чтобы жениться на Хаде и быть принятым твоей семьей, я должен стать мусульманином.
– Мысль ты уловил точно, но «должен» – неправильное слово, насильно ислам не принимают.
– Что требуется, чтобы стать мусульманином?
– Признать при свидетелях, что нет бога кроме Аллаха и Мухаммад – пророк его.
– Я слышал, что эта фраза называется «шахада», и ее говорят по-арабски.
– Так принято, но, вообще-то, Аллаху все равно, на каком языке ты признаешь всевышнего. Допускается даже форма вопроса-ответа: «Веришь ли ты, что нет бога, кроме Аллаха? – Да. – Веришь ли ты, что Мухаммад – посланник Аллаха? – Да».
Верю ли я? А верит ли сам Гарун?
– Никогда не спрашивал, но теперь мне интересно: ты верующий?
Он отвел взгляд:
– Скажем так: я мусульманин, и для ответа на твой вопрос сказанного мной достаточно. Теперь я жду ответа от тебя.
Я завис, как компьютер, столкнувшийся с непосильной задачей. Вопрос веры – сложный и скользкий. Большинство людей – неверующие, но при этом они принадлежат к народам с определенными религиозными традициями. Гарун практически признался, что не верит в Аллаха, при этом он ярый мусульманин – с точки зрения менталитета. Не совершает намазов, не ходит в мечеть – но жизнь отдаст за соблюдение исламских традиций. Такие традиции – это его культура, они впитаны с молоком матери.
Хадя – такая же. Будь она другой, трагедии не случилось бы.
А я? Какой я?
Звук дверного звонка заставил дернуться и меня, и Гаруна.
– Кто это?
– Не знаю. Я никого не жду. Наверное, это к Машке. Если ко мне – скажу, что занят.
Я пошел в прихожую. Сейчас, когда Гарун здесь, меня обрадовало бы единственное: чтобы за дверью оказались мордовороты от Люськи-Теплицы. С другом мы решили бы эту проблему раз и навсегда. Путь в областной центр для меня вновь откроется.
Стоп. Почему именно так? То есть, с другом-беспредельщиком я крутой, а без него ничего не могу? И так будет всю жизнь? Зачем же я такой нужен – решатель проблем чужими руками, а сам ни на что не способный?
Не-е-ет, так дело не пойдет. С Люськой и Костей я договорюсь сам – пусть не столь жестко, как мог бы с помощью Гаруна, и все же сам. Я – мужчина, я должен отвечать за свои поступки, а поступать должен так, чтобы не было стыдно.
С чувством необыкновенной легкости на душе я распахнул дверь.
– Привет.
На лестничной площадке нетерпеливо перетаптывалась красиво одетая Даша. Длинные волосы ниспадали на плечи, фигуру облегало красное платье до середины бедер – короткое и броское. Все мужчины по пути к моему дому должны были, как в фильме «Матрица», оборачиваться на невероятно яркую Дашу, а проезжающие машины врезаться. Гладкие коленки сияли, остальная часть ног тоже словно бы светилась и просто-таки просилась в руки. Вспомнилось классическое: «Люблю я бешеную младость, и тесноту, и блеск, и радость, и дам обдуманный наряд, люблю их ножки, только вряд найдете вы в России целой три пары стройных женских ног…» Времена изменились, или Поэт вращался в таком кругу, где, как среди королевских семейств, все лица вытянутые, а ноги кривые. В России стройных женских ног больше, чем где бы то ни было. Даша – одно из подтверждений правила, которое в Пушкинские времена в аристократической среде было исключением.
Платье Даша выбрала красное, а этот цвет олицетворяет страсть и агрессию. Недаром ярко-красный галстук на международных переговорах считается неприличным – если, конечно, тому, кто носит, есть дело до приличий. Дальше углубляться не буду, это уже политика, а политику я люблю лишь до момента, пока она не начинает любить меня. Впрочем, поприкалываться над политиками сам Бог велел – даже в такой ситуации. Ну, или Аллах – кому какое имя ближе. Бог, если есть, то один, а мы, разные, перекраиваем Его под себя.
– Маши нет.
– Знаю. Я пришла к тебе. Маша сказала, что тебе плохо, и я подумала… Прости. Наверное, я не вовремя. Лучше я уйду.
– Не вовремя, – согласился я.
Даша продолжала стоять.
– Что-то еще? – спросил я.
– Вообще-то, да, мне нужно кое-что сказать. – На лестничной площадке Даша чувствовала себя неуютно, а в квартиру я не пускал. – Не хочу юлить и играть в глупые игры. Тебе плохо. Мне тоже плохо. Мне тоскливо и одиноко так, что хоть вешайся. Когда Маша сказала, что ты дома, что с Надей у вас не сложилось и теперь ты очень переживаешь, я решила зайти. Прости меня за все, что я тогда наговорила…
Очередное дежавю. Только одежда другая.
– Это ты прости, – перебил я, – но сейчас ты действительно пришла не вовремя.
– Ты не один?
– Нет. То есть да. В общем, нет, я не один, да.
Лицо у Даши вытянулось, как у тех особ королевских кровей, которым из-за постоянных внутрисемейных браков генетика подкузьмила.
– А Маша говорила, что у тебя никого нет.
Ворт тибыбыть, она думает, что я с девушкой.
– У меня никого нет.
Дашин взгляд взлетел с пола на меня, в глазах снова засияло:
– Ничего-ничего, я все понимаю. Хочешь, я приду завтра?
Похоже, она решила, что от тоски я привел кого-то на один раз, поэтому, зная, что на кровати за хлипкой дверью меня могут слышать, не боюсь сказать вслух «У меня никого нет».
– Лучше созвонимся. Может быть. Впрочем, вряд ли.
Я закрыл дверь перед ее носом.
В открытом проеме комнаты на краю кровати сидел серьезный Гарун и глядел на меня. Ему нужен ответ. Если ли у меня ответ?
Ответ как бы подразумевался, быть с Хадей – главная мечта жизни… Но снова вмешалась совесть. Что-то глубинное убеждало не торопиться. Не все так просто, как кажется. Чувства – это много, но чувства – не все, что есть в мире.
То, что произошло дальше, сделало бы меня заикой, если бы не вереница диких снов. Дверь родительской спальни распахнулась, и оттуда, прикрываясь снизу свободной рукой, выскочила Машка. Что-то надеть на себя сестренка не удосужилась: чего, дескать, брат не видел после всего, что случилось в последнее время? Этот ход, как я теперь понимаю, был продуман, он сообщал приехавшему старшему брату: «Я взрослая и занимаюсь тем же, чем и ты иногда, мы все друг о друге знаем, а также знаем, что оба знаем об этом. Зачем же быть ханжами?» Застывшая в коридоре Машка светились в ярких лучах как на выставке. Растрепанные волосы, по которым прошлась только пятерня, полыхали золотом, грудь вздымалась, а пряный запах, принесшийся с сестренкой из родительской спальни, рассказал о подробностях времяпровождения. За оставшейся незакрытой дверью на разложенном диване раскинулся Захар. Увидев меня, он прикрылся простыней.
– Оденься! – крикнул он Машке.
Ему было небезразлично, в каком виде его девушка шастает по квартире. Его невольно вырвавшаяся эмоция – единственное, что порадовало меня в новых обстоятельствах. Я хотел сказать то же самое: «Оденься, дура!» – но события двигались слишком быстро, я не успевал реагировать. Мой рот еще открывался, а Машка уже отмахивалась от назидательного тона Захара:
– Да ладно тебе, мы взрослые люди и все понимаем.
Ее полный проказливого ехидства победный взгляд, наконец-то, скользнул с меня в другую комнату…
– Ой! – Машка с визгом отскочила в прямой видимости назад, в спасительную полутьму родительской спальни. – Я слышала, что пришла Да… А где Даша? И вообще, чего вы дверь не закрываете?! Ты не один в доме живешь!
Ну вот, меня же сделали виноватым. Тактика прежняя: лучшая защита – нападение, а виноватый брат потом возместит моральный ущерб чем-то материально приятным.
Не в этом случае.
– Зачем нам с другом закрываться? – спросил я.
Машка показала язык и, как недавно я перед Дашей, захлопнула дверь родительской спальни у меня перед носом.
Я распахнул ее снова.
– Мы не договорили. Считаю до десяти, на счете «десять» здесь все должно быть убрано, а вас быть не должно.
– Закрой дверь, извращенец!
– Голая передо мной скачешь ты, а извращенец я? Чудесная логика. И если закрою, то у тебя хватит ума, например, забаррикадироваться, или мало ли еще какая шлея тебе под хвост попадет. За ремень браться не хочу. Один.
Стоя в дверях, я отвернулся в коридор.
Сзади послышались шепот, возня и быстрые перемещения. Интонация Машки в нераспознаваемых переговорах звучала недовольно и почти злобно, и если бы не умоляющие нотки в голосе Захара, то сзади мне могли и по голове дать.
– Два. – Я считал медленно, чтобы в суматохе ребятки ничего не забыли.
На счете «восемь» сзади ухнул пружинами сложившийся диван, а при «девяти» меня толкнули в спину:
– Пусти.
Когда Машка с Захаром ушли, я вернулся к Гаруну. Он кивнул в сторону соседней комнаты:
– Считаешь правильным, что сделал? После такого сестра тебя возненавидит.
– А что сделал бы ты, если б застал Мадину в такой ситуации?
Гарун помрачнел.
– Не сравнивай.
– Почему? Мадина очень походила на Машку характером.
– Повторяю: не сравнивай. Вернемся к нашему разговору. Ты хотел жениться на Хаде. Вопреки всему, что я раньше думал о жизни и что допускал, у тебя появилась такая возможность. Шахада, махр, никях – и будьте счастливы. Мои родители тебя примут. Все в твоих руках.
Несколько слов – и Хадя станет моей женой. Невероятно. Согласиться хотелось сразу же, но…
«Все в твоих руках» – любимая фраза мошенников, когда нужно подтолкнуть человека к потере чего-то важного. Бурное море может быть тихим, оно ластится и зовет, при этом оно не перестает быть морем, и неизвестно, какие рифы прячутся под кромкой того, чего не видно.
– Шахаду как термин знаю, а дальше что за слова были?
– Махр – это калым, выкуп. Грубо говоря, это обязательный ценный подарок жениха невесте, после которого совершается никях – бракосочетание. Я знаю, что у тебя нет денег и ценностей. Махр по договоренности можно перенести на время после свадьбы или сделать, например, вот так. – Гарун достал из кармана коробочку и открыл, в ней лежало объемное золотое кольцо с красивым камнем. – Хотел подарить Мадине на свадьбу. Я дам его тебе для подарка, а деньги вернешь потом, когда сможешь.
– Наверное, бриллиант? Это очень дорого?
– Дорого. Твой подарок должен быть значительным, на тебя и так будут коситься. Не бойся, с деньгами я торопить не буду, счастье сестры для меня важнее.
– То есть, на меня все равно будут смотреть косо, даже с таким подарком.
– Ты не видел, что другие дарят. Бывает всякое. И подарок – не главное, но он должен быть, это не менее важное условие чем то, что жених обязан быть мусульманином.
– При переходе в ислам имя меняется?
– Если прежнее не оскорбительно для верующих, менять не нужно. Но, опять же, зачем лишние разговоры? Скажем так: менять не требуется, но всем будет лучше, если ты его сменишь.
– Мне придется сделать обрезание?
– Обрезание – сунна, желательное действие, а не обязательное условие. Мусульманин вполне может быть необрезанным…
– Но? – нарушил я затянувшуюся паузу.
Гарун вздохнул:
– Повторяю: на тебя, русского по происхождению, будут смотреть косо. Если же ты, приняв ислам, останешься необрезанным, то истинно верующие, конечно, слова не скажут, для них главное – соблюдение религиозных обрядов и правильная жизнь, а окружение из неосведомленной молодежи шагу ступить не даст. Когда войдешь в семью, ты примешь всех родственников Хади как своих. Не только мы с тобой станем братьями. К тебе в гости будут приезжать десятки человек, нередко за один раз. Ты не должен выделяться в том, что решается простенькой операцией.
– А если я потом откажусь от новой веры?
Голос Гаруна стал глухим:
– Такая возможность, конечно, существует – теоретически. Проблем всего две: второй раз ислам принять нельзя, а для нас ты станешь чужим. Мусульманке нельзя быть замужем за иноверцем.
– Я читал, что христиане и евреи, как единобожники…
– Иудеи, а не евреи, – поправил Гарун. – Впрочем, один хрен. Прости что перебил.
Правильно, национальность и вера – вещи разные, но среди евреев язычников не встретишь, воспитаны они, как правило, в культуре единобожия. Некоторые, бывает, принимают крещение или ислам, то есть в любом случае остаются «людьми Писания» – верующими в Единого.
– Коран же не запрещает брать в супруги «людей Писания»? – козырнул я познаниями.
– Мусульманин может жениться на единобожнице, пусть такой поступок и не одобрят догматики, а наоборот – нельзя, женщина из мусульманской семьи должна выйти замуж исключительно за мусульманина. Ты любишь Хадю?
– Да.
– Ты хочешь взять ее в жены?
– Да.
– Ты сделаешь все, что для этого необходимо?
Горевшая во мне любовь требовала быстрого и безоговорочного «да».
Я молчал.
В далеком детстве самой крутой и, соответственно, казавшейся самой дорогой деньгой мне представлялись пять рублей – большая тяжелая монета. Остальные деньги уступали в размерах и весе, и для меня, ребенка, который только начал разбираться в жизни, они проигрывали в значимости. Бумажные же деньги казались фантиками, в которые, как конфеты в обертку, можно, например, завернуть настоящие металлические.
Как понять, что я уже разбираюсь в чем-то? Фантик может быть очень красивым и притягательным, но он остается фантиком, его выбрасывают. С другой стороны, обидно подтереться пятитысячной купюрой, если по какой-то причине главным в деньгах считаешь вес.
Вера. Мои предки отдавали за нее жизнь. Я крещеный, и православие, даже если я не верю в Бога, – часть меня. Так получилось само. Мои родители тоже внешне вроде бы неверующие, но о том, что за чертой, периодически задумываются, и чем дальше, тем больше. Отречься от своей веры и принять другую – очень просто, если на словах, а не по-настоящему. Но слова придется наполнить поступками. А если мои нынешние представления о жизни – все еще монетки? Ими, тяжелыми и удобно лежащими в руке, можно, к примеру, запустить соседу в глаз, но купить на них что-то путное – невозможно.
Жечь бумажные деньги лишь потому, что не понимаю их ценности – глупо. Когда за что-то отдают жизни, оно должно стоить дорого, очень дорого. Тысячи, если не миллионы, моих предков умерли за веру. Такими предками люди гордятся. В том числе я – не понимаю, но горжусь. Они – великие. Они построили великую страну и создали великую культуру. Ромео и Джульетта умерли за любовь – их жалеют. В меню – два пункта, вера и любовь, люди гибнут за то и другое, отношение к павшим – гордость за первое и жалость за второе. Что выше и значительнее, если забыть о сиюминутных страстях?
А предателей и перебежчиков не любит никто, ими пользуются, но их презирают и никогда не считают своими, пусть хоть из кожи вылезут, хоть имя сменят.
Сейчас для меня вера – набор бессмысленных слов. Легко могу сказать, что верю в Отца, Сына и Святого Духа, а могу – в Аллаха и Пророка Его Магомета. Или в Гаутаму Будду. Тоже, в принципе, неплохая религия. Жил себе царевич, в ус не дул, потом задумался о главном в жизни, бросил царство и красавицу жену и отправился сидеть под деревом, отрешившись от страстей.
Что будет, если моя страсть пройдет? Сейчас в столь глупую идею, конечно же, не верится, как и в Бога. Но кто сказал, что я знаю все, причем – вперед на все времена?
Сказать можно все, и все будет неправдой. И за слова придется отвечать. Перед людьми. Затем – перед собой. А если потом еще и перед Богом…
Гарун ждал моего решения.
Я думал.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры