Разделы библиотеки
Прекрасный белый снег - Валерий Михайлович Арефьев - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Прекрасный белый снег - Валерий Михайлович Арефьев - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Арефьев Валерий
Прекрасный белый снег
| Предыдущая страница | Следующая страница |
4 Страница
Двери троллейбуса закрылись с тихим шорохом, она взглянула на часы: «Ну хоть доехала, – вздохнула Светка тяжело, – в такие дали-то, да с головой больной тащиться. Ничего ещё, добралась, слава тебе Господи, доехала». Заряд ноябрьского снега, в белом мареве круживший ночью над домами и деревьями, как будто сжалившись над жителями Питера, угомонившись наконец, умчался к Западу, куда-то к Финскому заливу. Злой и яростный, холодный ветер разогнал в седые стаечки густые тучи и погнал почти пуховые, шальными по́ни облачка. Над зимней слякотью внезапно выглянуло солнце. Лишь у Светика сегодня было на душе совсем не солнечно. «Что там у Веньки-то? – терзал её мучительный, немой вопрос, – ну откачали его вроде бы, а дальше что? – припоминала она в ужасе слова вчерашнего врача, произнесённые… скорее всё же сгоряча, она надеялась: «необратимые последствия, тяжёлые, вполне возможны». Даже думать о последствиях ей было страшно.
И слова эти ужасные: дурдом, психушка, психбольница, психлечебница… Подобных слов она боялась до безумия. «Ну хорошо, пусть это будет неврология, – казалось ей, – пусть даже психоневрология, – так было всё-таки полегче, поспокойнее. А омерзительно кошмарное и гадкое, сухое слово «суицид», каким-то образом ассоциировалось в Светкином сознании с колючей проволокой, где-нибудь в концлагере. И даже вроде бы, звучавшая помягче чуть, но оттого ничуть не менее кошмарная, формулировка о «попытке», «Бог помиловал, хоть неудавшейся», – вздыхала она тягостно, в душе у Светки вызывала боль и панику. Уже при мысли о беседе с его доктором ей становилось просто плохо, тем не менее, она отлично понимала: пусть и общих лишь, хоть минимальных объяснений происшествия ей всё равно не избежать.
«О Боже, Господи! Ну помоги ты мне, – молила она шёпотом, – ведь ты же можешь, я прошу тебя, ну сжалься ты! Хотя бы ты будь милосерден ко мне, Господи!» И с этой горестной мольбой, на ослабевших вдруг, почти негнущихся ногах, в холодном ужасе, она прошла через открытую калиточку огромной питерской больницы, где-то в Купчино, и замерла на миг в преддверии ужасного…
У всех из нас, наверняка, уж тут, я думаю, сомнений нет, случались в жизни ситуации с болезнью близких и родных, друзей, товарищей, любимых женщин, матерей, и мы, естественно, их навещали в медицинском учреждении. А коли так, то вам известно это тяжкое, это терзающее сердце состояние: глухой тревоги и тоски за дорогого вам, давно родного человека: мужа может быть, жену, родителей, любимого до коликов, хотя и страшно непослушного сынулечку, а может доченьку, красавицу на выданье.
Когда тебе уже известно, что с любимыми всё в относительном порядке, ты, как водится, несёшь пакет каких-то яблок, что-то вкусное, кивком приветствуя охранника на выходе, вполне уверенно проходишь в отделение и дверь в палату открываешь с чуть растерянной, но тем не менее с улыбкой. В этом случае ты знаешь точно: всё идёт как полагается.
Совсем иначе, как вы знаете наверное, всё происходит, если вы идёте к старому, одной ногой как будто здесь, а вот другой уже… едва не Там, вы извините мне пожалуйста, больному тяжко человеку. Тут, понятно уж, не до улыбок, абсолютно, не до сладостей. На персонал в подобных случаях вы смотрите со смутной верой и тоской, с парализующим, тяжёлым страхом быть внезапно остановленным, словами: «вам туда не надо». Понимаете? Не пожелал бы и врагу, не дай-то Господи…
И уж совсем бывает тяжко, если к этому, давно родному человеку, вы приехали разбитым напрочь, с головой налитой оловом, после того, как среди ночи, полумёртвого, его по скорой увезли в реанимацию, и что там с ним, вы до сих пор ещё не знаете, вам неизвестно, где искать его и жив ли он, хотя искать, конечно, надо…
В первом корпусе, в окошке справочного, вежливая в общем-то, сухая дамочка с тенями манекенщицы и взглядом женщины бальзаковского возраста, пустыми колкостями Светика не мучила. Перелистала свой журнал и, чуть нахмурившись, переспросила:
– Как, сказали вы, фамилия? Не нахожу чего-то. Не было. Вы, женщина, не ошибаетесь случайно? Точно Сизиков? Таких вчера не поступало. Нет, не вижу я… Вы ничего не перепутали, родимая? Вы, извиняюсь, кем сама ему приходитесь?
– Женой… Гражданской, – растерялась она сразу же. – Ну как же так? Не может быть! Пообещали ведь! Сказали: точно довезём! – Слеза отчаяния скатилась тут же по щеке, она вдруг всхлипнула: – сегодня в пять, по неотложке, к вам отправили…
– Ну замечательно! Вы что там, дорогушенька, перестарались с валерьянкой! Что вы, милая? Вы хоть подумали немного? В пять утра уже? Так это, милая, сегодня, не считаете?
– Да, да, конечно, извините, – ком отчаяния, вдруг подступивший к её горлу сжав дыхание, катнулся вниз, – вы извините, перепутала…
– Вот так-то лучше, – проскрипела та насмешливо. – А то гражданские они тут, понимаешь ли… Им обещали… И чего они тут шастают… – негромко буркнула под нос она, – гражданская… Ну всё, нашла. Психиатрия, неврология. К шести утра в реанимацию доставили. Девятый корпус. Не задерживайте, дамочка…
– А это где? – спросила Светка неуверенно, – вы не подскажете?
– Вы, дама, не заметили, вы не одна тут! – возмутившись этой наглостью, та прошипела ей в ответ, – не понимаете?
«Ну да, естественно, сестрица милосердия», – она подумала внезапно.
– Совесть есть у вас? Вы, дорогушенька, мне очередь тут держите! Найдёте как-нибудь, надеюсь не заблудитесь! Вот заодно и прогуляетесь, проветритесь… Давайте, следующий, граждане! Я слушаю…
Поговорив немного с вежливым охранником и всё узнав, необходимое ей здание она нашла довольно быстро. В узком дворике, табличка сверху, над бетонными ступенями, гласила: «Нервные болезни. Неврология». Примерно так всё это Светику и виделось. Вполне культурно и корректно. Эта – вроде бы – простая мелочь, ерунда на самом деле ведь, её немного остудила, успокоила. Однако Светка не могла никак отважиться, достала пачку сигарет, вздохнула тягостно, чуть отошла и закурила в сотый раз уже…
Снаружи кто-то постучался неуверенно, и показалась голова:
– Сергей Геннадьевич, на пару слов, не возражаете? Я быстренько…
Сергей Геннадьевич, со вздохом сожаления, вложив закладку между глянцевых картиночек, закрыл журнал, где потрясающие всадницы, на чистокровных скакунах, казалось, нехотя, неспешной иноходью, плавно и уверенно переходили по страницам. «Вот не вовремя… Ну и чего ему опять? – вздохнул Геннадьевич. – И что неймется-то ему? Чего их носит-то?»
– Ну заходи уж, раз пришёл. Чего ещё-то там? Ты что хотел-то, Николай? Давай, выкладывай…
– Да посетитель тут, – замялся тот растерянно, – ну, посетительница… к новенькому нашему. Супруга типа… Утверждает, что гражданская. Ну что, пустить? – он ухмыльнулся неуверенно.
– Ну что ты маешься? – прищурился Геннадьевич, – чего ещё-то у тебя? Давай, рассказывай…
Тот, хитровато улыбнувшись, огляделся чуть и полушёпотом добавил:
– Симпатичная… Такая, вроде ничего…
«Дурдом, действительно, – слегка нахмурился в ответ Сергей Геннадьевич, – где вообще таких находят? Параноиды…», и погрозил балбесу пальцем: ты давай, мол, тут, не забывайся, не шали…
– Давай, зови уже, – ответил Коле он, – отлично, что приехала. Найдём о чём поговорить…
С негромким шорохом стальные двери наконец открылись медленно, из недр каркнули «Входите» сиплым голосом, и Светка, выдохнув, вошла в какой-то сумрачный, пустой больничный коридор. В углу, за столиком, сидел, скучая над кроссвордом в одиночестве, какой-то страж правопорядка, в этих звёздочках она совсем не разбиралась. Чёрным ко́робом – совковый древний телефон, потёртой книжицей – журнал учёта посетителей и красная, большая кнопка под рукой, «Ага, милиция…», – вздохнула Светка. Оторвавшись с сожалением, – от бестолкового досуга, тот внимательным, колючим взглядом посмотрел на приглашённую:
– Пропуск, пожалуйста, позвольте мне, гражданочка. И паспорт, будьте так добры…
– Да-да, минуточку, – она достала паспорт с пропуском из сумочки и протянула через стол: – ну вот, пожалуйста.
Он посмотрел на фотографию из паспорта, потом на пропуск, на неё, вписал фамилию и с недоверием уставился на Светика.
– Прошу прощения, оружие имеется? Колюще-режущие, дамочка, наркотики?
– Да вы о чём ещё? Какое тут оружие? – она вздохнула ошарашенно дежурному, – зачем наркотики-то мне? Вы что, не шутите?
– Позвольте сумку осмотреть? Давайте, барышня, на стол выкладывайте вещи.
– Ну и правила… – она достала косметичку, пачку Салема, ключи от дома, кошелёк…
– Ну вот, пожалуйста. Здесь только пилка для ногтей, и то из пластика. Ни пистолетов, ни наркотиков, как видите.
– Да вижу, вижу. Всё в порядке, можно складывать, – он даже в сумку не взглянул. – Прошу вас, дамочка, по коридору до конца, завотделением. И к санитару подойдите. Там увидите…
И моментально, отключившись от реальности, уткнулся шнобелем в кроссворд.
«Дурдом, действительно», – вздохнула Светка на ходу уже.
– Послушайте! Вернитесь, дамочка! Вы пропуск тут оставили, – прокаркал в спину ей дежурный. Вы не слышите?
А Светка, правда, ничего уже не слышала…
Меж тем Колюня в этот раз не обмишурился, эта «гражданская супруга», уж как минимум, была собою неплоха, подобной прелести Сергей не видывал давно. «Смышлёный юноша, и глаз алмаз, повёлся сразу же на сладкое, недаром в дурке санитар», – вздохнул он тягостно.
Точёным профилем фигурка, очень стройная, на невысоких каблучках, мальчишьи плечики, овал изящного лица, пшеничным колосом – прелестный хвостик из-под шапочки и полное, едва не детское отсутствие косметики. «И в самом деле, хороша», – подумал тут же он. Всего же более сразили его сразу же глаза нежданной его гостьи, будто облаком, слегка накрытые печальной поволокою, и в то же время словно бешеные, горькие, больные начисто глаза разбитой женщины. «Как лошадь загнанная, девушка с характером, – вздохнул Геннадьевич, – заняться бы ей следует, пока до ручки не дошла, с такими данными…»
Его желание устроить «этой дамочке» терапевтический сеанс исчезло начисто, как будто не было его. И тем не менее, он понимал это по опыту отчётливо, уж если надо, значит надо, что поделаешь…
Он поднялся́ из-за стола и подал руку ей:
– Сергей Геннадьевич, главврач, завотделением. А впрочем, можно и Сергей. Не возражаете? Так будет проще… тут у нас без фамильярностей. Работа, знаете, такая… – улыбнулся он, – прошу, пожалуйста, входите…
Растерявшись чуть, она кивнула головой:
– Светлана. Здравствуйте, – и подала ему свою.
Ладошка доктора казалась тёплой и сухой, слегка напомнив ей… слоёный, мягкий пирожок, в гостях у бабушки.
– Прошу, присаживайтесь, Света, – указал он ей на свой «профессорский» диван, – а я, наверное, чайку поставлю, если вы не возражаете…
Своим рабочим кабинетом он, пожалуй что, имел как минимум большие основания вполне заслуженно гордиться. Если честно уж, в каком-то смысле это было его детище, плод титанических трудов на этом горестном, таком ответственном посту. «Ну ведь должно же быть… хотя бы что-то в этой жизни трудоголика, – порой раздумывал Сергей, – что, пусть и изредка, согреет как-то твою душу, да к примеру хоть, рабочий этот кабинет, твоё пристанище.
А кабинет и в самом деле был недурственный, скорее даже впечатлял. Пускай там не было музейной ценности полотен «передвижников» и антикварной, инкрустированной мебели, в те времена для главврача такое в принципе являлось просто невозможным, тем не менее! Приобретённая недорого, по случаю (не без усилий благодарного посредника, чей хрупкий бизнес заключался, может помните, как раз в решении проблем большого бизнеса), у разорившегося банка «мебелюшечка», как он подшучивал порой, могла, действительно, в известной мере облегчить его страдания. Однако более всего Сергей Геннадьевич любил картину неизвестного художника, изображавшую мустанга, дико мчавшего, в лучах багрового заката по иссушенной, горячей прерии, навстречу неизвестности. Его горящие глаза сверкали бешенством, крутая грива развевалась, а огромные, его расширенные ноздри покорителя бескрайних прерий доколумбовой Америки, казалось, яростно ревут горячим пламенем. Неповторимым, благородным своим обликом, он весь сверкал невероятной и неистовой, могучей силой и свободой! Этим сказочным, необъяснимо феерическим творением, Сергей Геннадьевич был горд по-настоящему.
Она присела на диван, сложив коленочки, поджала ноги аккуратно. В этой роскоши она как будто потерялась неожиданно. Вздохнула тихо и, не зная, как начать бы ей, проговорила осторожно, тихим голосом:
– Сергей Геннадьевич, я к вам, – она замешкалась, будто раздумывая, что теперь сказать ему, – я тут по личному вопросу. Понимаете, супруг мой, Сизиков… у вас на отделении… Ведь вы же в курсе, полагаю, вы же знаете?
Сергей Геннадьевич нахмурился задумчиво, всем своим видом демонстрируя внимание, но тем не менее молчал.
– Ну вы припомните, – сказала Светка осторожным полушёпотом, – его к вам ночью привезли, по скорой помощи, в реанимацию, – вздохнула она тягостно и посмотрела на того, казалось, ждущего, ещё чего-то от неё, чего-то бо́льшего, – Вы понимаете меня? По скорой помощи… в реанимацию доставили… Вы слышите?
– Я, Света, слышу хорошо, пока не жалуюсь, – он улыбнулся: – продолжайте, я вас слушаю…
Тут Светка просто растерялась окончательно. «Он что, действительно не знает по фамилии, своих больных? Не понимаю, что за выходки? Клиента ночью привезли в реанимацию, потом сюда перевели, а это чудище, завотделением, не в курсе? «Я вас слушаю…» Что ему надо-то, чего он добивается?»
На две минуты между жертвой и охотником повисло полное, зловещее молчание. Негромко тикали часы, вело за окнами свою беседу воронье в больничном дворике, и даже тихий звон трамвая за воротами она услышала достаточно отчетливо. И лишь ответа, вразумительной реакции, на этот простенький вопрос, как ни хотела бы, она пока не дождалась, ещё не слышала.
Сергей Геннадьевич прошёл до подоконника, раздвинул шторы. За окном, в холодной сырости, опять мело. Глядя в заснеженное марево, слегка задумался, как будто в одиночестве, и произнёс, не оборачиваясь к Светику:
– Вот так и валит целый день, так нас, наверное, по крышу скоро занесёт. Когда же лето-то… опять придёт? – чуть помолчал и обернулся к ней: – не отвлекайтесь, продолжайте, я вас слушаю…
«Зачем он мучает меня? Ведь сам же знает всё! – вздохнула Светка, – специально издевается?»
– Вы понимаете, ему прошедшим вечером, ну то есть ночью, стало плохо неожиданно, – она с начала повела свою историю, – я позвонила в неотложку, прямо сразу же, его отправили сюда, по скорой помощи, к пяти утра. Да я и в справочном была уже. Там говорят: в реанимацию направили, на неврологию, сюда. А здесь ответили, что он у вас теперь, на вашем отделение. Ведь я сказала же, припомните, ну Сизиков…
– Так значит Сизиков… у нас на отделении… Припоминаю, – пробубнил он ей задумчиво. – А что же, милая, вы сами не поехали? Ведь говорите, плохо стало неожиданно. В реанимацию забрали. Вы-то, Светочка, чего с ним сами-то в больницу не приехали? Вы, кстати, кем ему приходитесь? Не скажете?
– Подругой, типа… – отозвалась она тягостно. – Гражданский брак, мы не расписаны, всё, знаете, никак до ЗАГСа не доехать. Не до этого. А не приехала… поймите меня правильно, они сказали, что не пустят. Отказали мне. В машину брать не захотели, понимаете?
И тут она, как наяву, почти воочию, опять увидела вчерашние события, как умоляла, как просила она старшего, поехать с ними, но они же отказали ей, едва не вышвырнув на снег! И это скользкое, это напыщенное, ушлое чудовище, ей выговаривает всё это без повода, как будто пьяни подзаборной! «Ну не сволочь ли? Ведь понимает же прекрасно! Сам же знает всё! Да издевается, конечно! Не мерзавец ли?»
– Ну что, понятно с вами всё, – слегка нахмурившись, ответил тот. – Само-собой, у нас так запросто, сюда не пустят… – и продолжил истязание. – Так, говорите вы, гражданским, не расписаны… Ну что ж, бывает, ничего, не преступление… Так значит, плохо ему стало, говорите вы… И что у вас произошло? С чего бы это он… так неожиданно попал в реанимацию? Что там случилось-то у вас, вы не расскажете?
И тут ей стало просто худо, окончательно. Больше всего её пугал вот этот именно, больной вопрос, такой опасный и мучительный. «Так что же всё-таки случилось? Что вчера у нас произошло на самом деле? В чём причина-то? Как мы до этого дошли?» – все те же горькие, те же кошмарные вопросы, так терзавшие её весь день, внезапно встали перед Светиком.
– Мне что теперь, всю нашу жизнь вам пересказывать? – она вздохнула тяжело, – во всех подробностях? Да вы поймите, человеку стало плохо вдруг, я позвонила по ноль три, они приехали и к вам в больницу повезли, – уже в отчаяньи взмолилась Светка, – ну, с каким-то отравлением, – и, тихо выдохнув, добавила: – таблетками…
– Уже теплее, ближе к делу, – усмехнулся тот, – так, говорите вы, таблетками, не шутите? Ну и какими, не секрет? – приподнял брови чуть и как-то вкрадчиво добавил: – не подскажете? Я полагаю, аспирин вне подозрения? Вы что-то путаете. Знаете ли, Светочка, к нам с отравлением не возят, не по профилю. У нас тут, милая, другое учреждение…
Он сделал круг по кабинету, оглянулся к ней, она затравленно молчала.
– И какими же? – он снова задал свой вопрос, – вы говорите уж. Вы не стесняйтесь, продолжайте, я вас слушаю.
И тут, не выдержав, сломавшись окончательно, она внезапно ему всхлипнула беспомощно и потянулась за платком. Тяжёлой капелькой из-под ресницы потекла слеза отчаяния и пробежала по щеке.
– Ну полно, полно вам! Не надо плакать! Успокойтесь вы, пожалуйста! – словно очнулся вдруг Сергей. – Простите, Светочка! Не буду больше вас терзать! Не обижайтесь вы! Ну ради Бога, извините! – Наклонившись чуть, он придержал её ладошку на мгновение: – не надо так переживать! Простите, милая! Да успокойтесь вы, не плачьте вы, пожалуйста! Жив, Света, ваш Вениамин, клянусь, в порядке он! Как говорится, жив-здоров. Да перестаньте вы! Давайте лучше-ка вот этого, немножечко, – откинув крышку секретера, вынул плоскую, уже поча́тую, хрустальную бутылочку, резную рюмку и накапал аккуратненько, на пару пальчиков, янтарной-жёлтой жидкости. Взглянул на Светика: – давайте, пару капелек. Ведь вы у нас не за рулём?
Вдохнув дурманящий, немного терпкий аромат, она, в сомнении, взглянула робко на него и озадаченно, слегка качнула головой:
– Вы что, не шутите? Не за рулём.
– Вы пейте, пейте, не отравитесь… – он добродушно усмехнулся, – как в кино у нас? Для дома, Света, для семьи… Припоминаете?
Она опасливо, чуть выдохнула в сторону, закинув голову всё выпила до донышка; горло внезапно обожгло и прямо сразу же, от живота и к голове пошло горячее, густой волной, успокоительное марево.
– Вот и прекрасненько. Заешьте, закусите-ка, – он пододвинул ей корзиночку с конфетами: – берите, Светочка, берите! Уверяю вас, вам станет лучше, уж поверьте мне, как доктору.
А Светку, правда, отпустило прямо сразу же. Не то напиток так сказался чудодейственный, не то конец её мучений этих, тягостных, хотя скорее уж известие о Веничке, что он живой, и всё в порядке, и теперь уже… ей и не надо в этих горестных подробностях тут объясняться с этим ушлым провокатором.
– А что вы, доктор, наливали? Не расскажете? – она откликнулась тому уже с иронией. – Живую воду? Признавайтесь! Или мёртвую?
«А наша девушка, похоже, с чувством юмора, – подумал он. – Ну хорошо, пока подшучивай», – и посмотрел на этикетку.
– Не пугайтесь вы, хороший виски, просто виски. Крепкой выдержки, давно проверенный бурбон. Мы, Света, знаете, тут посетителей не травим, – улыбнулся он, – таких тем более…
– Каких, вы не подскажете?
– Таких как вы, уж извините меня, Светочка, – очаровательных, – нашёлся он немедленно.
– Ага, понятно, – усмехнулась она с вызовом, – других, похоже, всё же травите, сознайтесь уж. Скажите искренне! Я помню, где-то слышала, чистосердечное признание… мне кажется, уж вы-то в курсе, полагаю, по профессии…
– Ах, Света, Света! – с театральным сожалением вздохнул в ответ Сергей Геннадьевич. – Поверьте мне, у нас такие экземпляры попадаются! Вы и представить себе этого не можете! Да отравил бы без малейшего сомнения! Как говорится, пару капель и к прабабушкам… – Он с полминуты помолчал, присел поближе к ней, но не вплотную, чтобы ей продемонстрировать: пока что, Света, между нами есть дистанция…
– Смотрите, Света, вы взгляните на минуточку, на это гордое, прекрасное животное, – он указал ей на картину, – что вы скажете? Куда он мчится? И зачем? Вы как считаете? – Он посмотрел многозначительно на Светика: – ответ, я думаю, вам ясен. Вы-то знаете! Уж вы-то, Светочка, поймёте! Шумно выдохнув, он обошёл вокруг стола, достал из ящика резную пепельницу, девственно кристальную, тяжёлый «Zipper», «Davidoff». – Вы, кстати, курите? Курите, Света, не стесняйтесь. Вам, голубушка, сегодня можно, только в виде исключения… – он улыбнулся широко: – шучу, естественно. Курите, Света, мы проветрим. Ну и я тогда, пожалуй с вами подымлю. Не возражаете?
Она достала достала сигареты, чуть подумала и посмотрела на Сергея в ожидании:
– Не угостите огоньком?
«Слегка двусмысленно», – подумал он и щёлкнул Зиппером: – пожалуйста. – Пустил кольцо седого дыма аккуратненько, взглянул на Свету и вздохнул: «Не рановато ли?..»
– Свобода, Светочка! Свобода! Вот о чём это! – продолжил он свой монолог. – Поймите правильно, я утверждаю, лишь свободное создание, в душе свободный человек, уж вы поверьте мне, способен, Света, на поступки, на свершения! Свободный внутренне, сказал бы я, осознанно. И может всё! И всё способен контролировать, – он чуть нажал на этом месте. – Понимаете? Свою действительность, себя и все события, происходящие вокруг! Да, Света, именно! Вы не ослышались, вы правильно всё поняли! Уже одно лишь осознание реальности приводит разум к потрясающим возможностям! Хотите верьте или нет, но тем не менее, как психиатр, я настаиваю, Светочка! Именно может и способен, ну а главное, – он покачал ей головой, – умеет сам себя, свою действительность и сущность контролировать! А вслед за этим принимать свои решения. Вот вам великий парадокс самосознания! Свобода действий и контроль! Вы понимаете? Я контролирую себя, своё сознание, и оттого уже свободен! Что вы скажете? Вот это высшая ступень саморазвития! Самосознания и воли! Не находите?
– Не нахожу. Вы извините за сравнение, напоминает, – улыбнувшись сардонически, кивнула Светка, – развлечение с игрушками, из магазина для особо озабоченных, в презервативе… понимаете, наверное… Свобода в выборе партнёра и при этом же… во всём контроль. Самоконтроль, прошу прощения… – она взглянула на Сергея озабоченно: – я не задела вас? Простите! Нервы, знаете… Вы понимаете, надеюсь.
– Понимаю вас, я понимаю вас отлично, тем не менее, – вздохнул он тягостно в ответ, – уж вы простите мне, останусь всё же на своём! Ведь я не просто так, не умозрительно сказал. Поймите правильно: самоконтроль не ограничивает действия, даёт возможность принимать свои решения, самостоятельные, Света, подчеркнул бы я, а не навязанные некими подругами и иллюзорной, неподвластной нам реальностью. Тогда мы можем выбирать, и в этом случае уже не слепо, а действительно осознанно, – он затянулся и продолжил: – вы, к примеру вот, это я, Светочка, опять к вопросу выбора, вы как считаете, а правда ли вы замужем? С Вениамином вы супруги? Настоящие? Вы мне скажите откровенно, будьте искренни, сама с собой хотя бы, Света! Это тоже ведь, ваш личный выбор, вы же сами его сделали! И что такое этот ваш, так называемый, гражданский брак? Вопрос отнюдь не риторический, совсем не праздный. Я пытаюсь разобраться тут, что привело вас, я подчеркиваю, Светочка, обоих вас, к такому тяжкому, простите уж, настоль печальному исходу, в это скорбное, душеспасительное наше учреждение… Это профессия моя, поймите, милая, лечить больные наши души! Понимаете?
Конечно, вся эта пустая демагогия её порядком доняла, и тем не менее, она прекрасно понимала: не отвертишься, придётся дальше ей терпеть, пока не сдуется, не нарезвится от души и не расслабится.
А он тем временем продолжил свою проповедь:
– Поймите, Светочка, для нас, для психиатров, как выражаются работники милиции, весьма существенны детали происшествия, все обстоятельства. Поймите меня правильно, как говорит, увы, печальная статистика, и это правда, вы по опыту поверьте мне, весьма существенная часть подобных личностей, вы понимаете о чём я, – он нахмурился, – свою попытку повторяет обязательно. И, как я вижу, большинство! Не абсолютное, вы не пугайтесь! Мне хотелось бы надеяться, вас это, Света, не коснётся. Тем не менее, вы только вдумайтесь, не меньше половины ведь, подобных вашему супругу, сложных личностей, свою попытку повторяет. И признаюсь вам, на этот раз уже успешно, к сожалению. Как ни печально это всё… А в чём, по-вашему, лежит причина столь больного поведения? И что приводит их к подобному, трагичному, и столь безумному исходу? Как по-вашему? Шекспир, простите уж! Вопрос тысячелетия, вы извините за невольное сравнение. И я ведь должен дать ответ, вы понимаете? С тем чтобы больше не случилось повторения! К чему иначе я бы с вами тут беседовал?! В отхожем этом, скорбном месте, извините уж! И вам, Светлана, тоже следует задуматься, над этим именно вопросом. В чём причина тут? Вы не задумывались? Нужно ваше мнение! Ведь вам же, Светочка, и нужно! Понимаете?
Он посмотрел на собеседницу внимательно, побарабанил ноготками по столешнице, подня́л бутылочку опять, пытаясь, будто бы, найти ответ на этикетке; озабоченно, долго разглядывал слова и закорючечки, поставил снова и опять взглянул на Светика.
– А может дело в отношениях в супружестве? Вениамин, я полагаю ведь, до этого был адекватным человеком? Что вы скажете? Вы не пытались бы построить отношения с личностью склонной к суициду, я так думаю, вы не связали бы с ним жизнь? Ну как по-вашему? Ведь это правда, я надеюсь? Так что, Светочка, я вам советую как следует задуматься, чуть поразмыслить на досуге… Ну да ладно-то… Я вас не слишком утомил? – Он улыбнулся ей: – вы извините за излишнюю навязчивость, я не хотел бы вас обидеть. А давайте-ка, ещё по капельке, вы как? И я, пожалуй что, как говорится, за компанию, по-дружески. За всё хорошее. Вы как, не возражаете?
Она уже не возражала… Взяв бутылочку, Сергей плеснул им по глоточку, оба выпили и вновь вернулись к разговору.
– Вы не скажете, Сергей Геннадьевич, – замявшись неуверенно, она поправилась, – Сергей (он улыбнулся ей и одобрительно кивнул), нельзя ли как-нибудь… ну я хотела бы спросить… теперь увидеться… с Вениамином…
– Что вы, Светочка, – нахмурившись, ответил тот, – пока, к большому сожалению, никак не выйдет, он же спит ещё, поймите вы, – и посмотрел на собеседницу внимательно, – а во вторых… Да не волнуйтесь, ради Бога вы! А во-вторых, ведь он под капельницей всё ещё, – и тут, увидев, как она, едва не падая, белеет прямо на глазах, чуть придержав её, сию секунду спохватился: – что вы сразу же! Да всё в порядке с ним, поверьте! Ординарные, вполне обычные у нас мероприятия. Даю вам слово психиатра! Да поверьте же! Простые меры, так сказать, предосторожности.
– Какие меры? – она выдохнула тягостно.
– Обыкновенные, Светлана, повторяю вам, восстановительные меры, только временно. Обыкновенный физраствор. Ну, понимаете? Да плюс магнезия опять же. Что вы, Светочка?! Ну что вы, милая, ей Богу, ну нельзя же так! Уже и слово не скажи! Чуть что и в обморок! И кроме этого, поймите меня правильно, у нас режим! Не я придумал. Всё свидания, все посещения в отдельном помещении. А он, вы сами, я надеюсь, понимаете, не в состоянии пока…
– Да-да. Естественно… Я понимаю, – согласилась она сразу же. – А как по-вашему, надолго он задержится? Нельзя ли как-нибудь его отсюда выписать? Ну скажем, завтра, под расписку, не получится? – она взглянула на него, – вы как считаете?
– Да что вы, Светочка! – такое предложение ему, конечно, не понравилось. Естественно: едва успели познакомиться, и на тебе! И под расписку, прямо сразу! «Нет уж, милая, – подумал он, – теперь так просто не расстанемся…»
– Да он же утром поступил! Вы что, голубушка?! В реанимацию доставили, по скорой ведь! Мы просто права не имеем! Да поймите вы! А что случись, не дай-то Бог? – вздохнул он тягостно. – Кому придётся отвечать? Простите, Светочка, пока никак, и не мечтайте, и не думайте!
– А как же быть? А мне что делать? – Светка всхлипнула. – А что я матери скажу? Ведь получается, такая дрянь, сама его и довела же ведь…
И тут Серёга растерялся окончательно. Как абсолютный идиот, да свой же собственный, буйнопомешанный клиент, смотрел он горестно – на эту, просто потрясающую женщину, со взглядом раненой собаки, изувеченной, несчастной суки под тяжёлыми колёсами, своими бедами раздавленную вдребезги, такую чистую, прекрасную и светлую, и очень странные, забытые давно уже, в нём просыпались ощущения и помыслы. «Да ну их к чёрту, – он подумал неожиданно, – мне что, своих тут не хватает, дебилоидов?»
– Ну хорошо, – ответил он, – я вот как думаю: вы завтра, Света, приезжайте, ближе к вечеру, а там посмотрим, поглядим. Уж вы поверьте мне, насильно здесь его держать, без основания, никто не станет. Мне своих тут предостаточно. Конечно выпишем, отпустим обязательно, если увидим результат. Вы понимаете? Если динамику увидим положительной, тогда отпустим под расписку, может завтра же. Не обижайтесь только, ладно? Обещаете?
– Договорились, – она выдохнула сразу же. – Не обижаюсь. Хорошо, Сергей Геннадьевич…
– Но извините уж, тогда с одним условием, – он усмехнулся ей в ответ, – вы, сами, Светочка, не надо часто, иногда, да не волнуйтесь вы, мне сами будете звонить на отделение, на мой рабочий телефон. Вы понимаете? По самочувствию больного, по динамике, как там дела у вас и прочие подробности. А через месяц, я так думаю, вы, Светочка, Вениамина привезёте мне на выписку. Вы, Света, сами привезёте, понимаете?
Она кивнула головой:
– Ну да, естественно. Я поняла вас, привезу. Я вас услышала…
– И завтра, прежде чем к нам ехать, позвоните вот, – он протянул ей позолоченную карточку, – тут и мобильный, кстати, есть, – и озабоченно, как будто думая: а может, заодно уже, вручить ей модную, сиреневую Нокию, свою особенную гордость, чуть насупился: – у вас мобильный, кстати, есть?
– Да нет пока ещё, не заработали, всё как-то не до этого, – она вздохнула тяжело.
– Да бросьте, Светочка, ещё успеете, – он радостно осклабился, – тогда звоните с городского… И не думайте, звоните, Света не стесняйтесь, всё оплачено…
И наконец-то, проводив её до выхода, он подал руку на прощанье, улыбнувшись ей:
– Всего хорошего. Я жду вас ближе к вечеру. До завтра, Светочка. Звоните. До свидания…
– Договорились, позвоню. Всего хорошего, – она кивнула главврачу.
И дверь, тяжёлая, почти космическая дверь на отделение, за ней закрылась с гулким стоном окончательно…
А он вернулся в кабинет, недолго думая, налил стопарик вискаря. «Да ну их задницу, – подумал он, – да пропади оно всё пропадом, к чему мне всё это? Придурки эти вечные, самоубийцы эти, сцены эти жуткие! И почему, ну для чего такие женщины всегда каким-то идиотам попадаются?» Он опрокинул в горло виски, щёлкнул Зиппером и закурил. Раздвинул шторы аккуратненько, открыл фрамугу. «Всё, завязывай, собрался-ка! Хорош тут сопли распускать, – вздохнул он тягостно. – День ещё целый впереди. Давай, настроился…»
Пуская дым седыми струйками и кольцами, стоял он в полной тишине, а впереди его ждал целый день в закрытом этом отделении, забытом ангелами, горестном пристанище. За занавесками, кружась и тихо падая, летел на город безразличный и бесчувственный, такой прекрасный, белый снег.
«К чему мне всё это? – вздохнул он снова, – и за что мне это бедствие?»
А Светка вышла к остановке за воротами, взяла джин-тоника в ларьке, открыла сразу же, присев под крышей остановки отхлебнула чуть и закурила. Осторожными глоточками она тянула горьковатое и колкое, как лёд холодное, обманчивое сна́добье, и на душе у неё тоже, было холодно, и страшно горько и темно…
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры