Разделы библиотеки
Barrida на тонком льду - Саша Лонго - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Barrida на тонком льду - Саша Лонго - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Лонго Саша
Barrida на тонком льду
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Подарок
И вот наконец свершилось! Сегодня ей исполнилось 12, и она дождалась подарка. Гость случился неожиданно. Это был незнакомый человек, которого она впервые видела в их доме, – невысокого роста, с лукавым лицом, хитроватым прищуром светлых, слегка косящих глаз. Когда она открыла ему дверь в восьмом часу утра – уставшая, смертельно желающая спать, – она не сразу обратила внимание на вздувшийся тулуп, слегка шевелившийся на груди.
– Здравствуй, дочка!
– Здравствуйте… – она произнесла приветствие невыразительно, но привычка сделала свое дело, мгновенно приклеив к лицу вымученную улыбку.
– Ну, впускай! Или на пороге держать будешь…
– Проходите, – Кира отскочила от двери, освободив проход, – сейчас отца позову. Он прикорнул на пару часов…
– Буди! А то проспит все на свете…
У нее рвался с языка вопрос: «Кто вы? Как познакомились с отцом?» – но спросила она о другом:
– Простите, а что мне сказать отцу?
– Скажи, Иван пришел. Дядя Иван.
Кира поняла, что это вся информация, которой он вооружит ее сейчас: «Хоть имя сказал – и то хорошо!» Она уже было засобиралась будить отца, но дядя Иван, расстегнув тулуп, протянул ей живой пушистый комок. Остатки сна испарились летучим эфиром, и в следующий момент ее затопила радость – сначала осторожно, потом, разбегаясь, как самолет на взлетной полосе, ее душа взвилась и воспарила в эйфории. С каждой секундой Кира все больше влюблялась, разглядывая чудесную собачью морду. Самую лучшую морду на свете! Она так стремительно протянула за ним руки, что гость усмехнулся:
– Бери! Это подарок… У тебя ведь сегодня день рождения.
«По-да-рок, по-да-рок, по-да-рок…» – все звучало и пело внутри. И такая нежность расцвела, что Кире захотелось плакать.
– Это мне? – принимая пушистый комок и пряча глаза, переспросила она. Вдруг что-то неправильно поняла.
– Да, тебе! Бери уже…
Кира прижала к себе щенка, который сразу лизнул ее в нос, поняла, может быть, впервые за свою 12-летнюю жизнь, что вот оно, счастье! Ой, да что же это она держит человека на пороге до сих пор:
– Проходите в дом!
И вдыхая незнакомый, но ставший уже таким родным запах чудесного «подарка», она торопливо прошла в дом. Щенок пах шампиньонами, морозной свежестью и влажной шерстью… С этого момента весь мир для Киры сосредоточился на Тяпе. То, что это Тяпа, она приняла сразу и безоговорочно. Это был мальчик неизвестной породы – помесь дворняжки с лабрадором. Морда у Тяпы была настолько умная и какая-то очеловеченная, что Кира всегда точно понимала, что собака думает по поводу очередного высказывания хозяйки. Он отличался общительным и игривым нравом. Отец сначала было воспротивился тому, что собака будет жить в доме, но потом вынужден был принять нового домочадца – так Кира еще никогда не плакала. Спал Тяпа вместе с Кирой, несмотря на сопротивление отца. Сначала Кира клятвенно обещала, что будет гнать Тяпу с постели тряпкой. Но пес как будто не очень-то и нуждался в чьем-то разрешении: как только научился заскакивать на Кирину кровать – металлическую, с панцирной сеткой и блестящими шариками на спинках, – тихонько укладывался в ногах, полный показного смирения: дескать, вот, ничем вас не побеспокою. Но просыпалась Кира всегда одинаково: видела на подушке перед собой собачью морду и умный глаз, который смотрел на нее из-под опущенных ресниц. Пробуждение хозяйки Тяпа угадывал по трепету ресниц. И с этого момента его невозможно было переубедить, что она спит. И мокрый язык касался лица в самых разных и неподходящих местах. Особенно щекотно было, когда он попадал в носовые пазухи и ушные раковины. Кира жмурилась и начинала хохотать. Тяпа оживал, вибрировал от напряжения всем телом, вскакивал, снова ложился, виляя хвостом с бешеной амплитудой и скоростью… Когда Тяпа появился в доме, Кира преобразилась. Ее впервые так безвозмездно и до дна любило живое существо. Не нужно было просить, соответствовать, выбирать момент, застывать в ожидании, плакать бессильными слезами по ночам о том, что не можешь попросить. Да и просьба – как и в каком количестве тебе нужна любовь – всем показалась бы странной. Ведь окружающие ее вроде бы выражали, и неважно, что совсем не так, как она хотела…
Тяпа редко подавал голос. Даже когда просил есть или, сгорая от нетерпения, предвкушал игру. Но когда Кира приходила домой и открывала калитку, Тяпа несся навстречу с таким звонким и радостным лаем, что потом еще долго звенело в ушах. Если же Тяпа находился дома, он бился в дверь и звонко безысходно лаял до тех пор, пока Кира не попадала в поле его зрения. Тогда безысходность уходила из собачьего голоса, а появлялась безыскусная радость. Тяпа юлил возле ног, что-то бормотал, поскуливал, мелко виляя хвостом, пытался поймать руку, попробовать ее на зуб. Такой родной и нежный запах! Вся его поза – заискивающая, прибитая к полу, с плотно прижатыми к голове ушами, мокрый бархатный нос, которым пес тыкался в руку, – все кричало о неземной любви! Высокой, на которую способна только собака… И Кира, сняв обувь, присаживалась перед ним и принимала эти бесчисленные мокрые поцелуи в вытянутые трубочкой губы, свежие с улицы щеки, глаза и нос. Тяпа бесчинствовал, и чем дольше она готова была подставлять лицо и руки, тем больше он беспокоился, ожидая конца их нечаянной и такой предсказуемой близости. Еще бы, столько не было дома! Спустя какое-то время Кира уставала и от того, что статично сидит на корточках, и от мокрого, пахнущего родным псом лица, и от рук, которые были облизаны так же тщательно, как и лицо: «Ну, все, Тяпа, все! Хватит… Устала!» И, потрепав загривок, она вставала, Тяпа жалобно поскуливал оттого, что она уже уходит, наполняясь важностью грядущих дел. Он трусил рядом, пытаясь прихватить ее пальцы, как будто взявшись за руку, и застывал, чем бы она ни занималась, в терпеливом ожидании следующей близости – нечаянной или выстраданной. Это все равно! Лишь бы Кира вот так сидела поодаль и Тяпа чувствовал ее родной запах – единственно любимый в мире.
Он забавно играл, не только когда она выходила с ним во двор, но еще и в доме. Он выпросил у Киры странную игрушку – коричневого чебурашку с печальными глазами и круглыми большими ушами. Сначала Кира не хотела отдавать игрушку, но Тяпа так отчаянно и страстно отстаивал свое право владеть ею, что в какой-то момент она уступила. Чебурашка был сделан на совесть. Тяпа с искусственным грозным рыком периодически трепал игрушку за ухо, пытаясь его отодрать, но у него ничего не получалось – ухо было пришито накрепко. И вскоре Кира перестала жалеть Чебурашку. Ей даже стало казаться, что в этой невообразимой трепке Чебурашка, мотая башкой с немыслимой скоростью, дерзко и весело блестел взглядом. Но самое забавное заключалась в том, как Тяпа вовлекал и ее в игру. Он приносил в зубах игрушку, практически скрытую в пасти. Кира угадывала его настроение по пружинистой стойке и бешеному блеску в глазах. Когда Тяпа был настроен играть, он уже не позволял себя погладить, фамильярно потрепать по холке, а пружинил лапами, отпрыгивал боком от Кириных ласковых рук, подбоченивался, озорно, хулигански сверкал глазами: «Ну, что же ты тянешь! Попробуй отними!» Весь его вид – воинственный и отчаянный – свидетельствовал о том, что Тяпа настроен на схватку века. И не уступит ни на миллиметр и будет биться до последнего за право обладания Чебурашкой. И Кира включалась в игру. Ухватывала за второе ухо, тянула на себя, заливисто смеясь, но Тяпе было не до смеха. Он, грозно сверкая глазами, глухо рычал, издавая утробные звуки, застывал, пригнувшись над трофеем, быстро схватывал и мчался прочь, чтобы в следующий момент, насладившись триумфом, снова подойти поближе, издать призывный звук и быть готовым удерживать, отбирать, бежать со всех ног, звонко лаять, пытаясь дотянуться до вожделенной цели. А потом, навозившись, наигравшись вдоволь, вдруг лечь, уместить игрушку между лап и, свесив набок влажный язык, благодушно наблюдать за всеми. Вдруг кто осмелится подойти и попробовать все-таки присвоить его трофей? И для Киры в этот момент не делал никакого исключения. Ничего не значили эти ее призывные возгласы:
– Тяпа, Тяпочка! Ну что ты там завалился! Неси, давай играть еще!
И если коварная Кира приближалась хоть на полшага за ту границу, которую Тяпа считал безопасной для своей собственности, он склонял голову к игрушке и издавал утробный рык. И этот рык мог обмануть кого угодно, заставив подумать, что собака настроена агрессивно. Кого угодно, но только не Киру.
И все-таки были в характере Тяпы качества, которые выдавали в нем плебейские корни. Он любил попрошайничать. Причем с Кирой не церемонился. Опирался на ногу лапами и тянул к ней умильную, полную вожделения морду. Конечно, ему перепадали самые вкусные куски. Иногда Тяпа выходил из себя: «Ну, никакого терпения с вами!» И если Кира долго не обращала на него внимания и даже если обращала, но кусок все равно проплывал мимо Тяпиной пасти, он, перебирая задними ногами, как заправский танцор, поскуливал, едва слышно и отчаянно блестел призывными глазами из-под хулиганской челки. Ну какое тут выдержит сердце, скажите на милость? У Киры не выдерживало… Она, воровато оглядываясь, протягивала руку с вожделенным куском, и Тяпа, ухватив его, урча от удовольствия, не столько от предвкушения утоленного голода, сколько от того, что наконец-то заполучил заслуженную и вымоленную добычу, торопился спрятаться с ней куда подальше – так, чтобы никто не выманил, не достал, не передумал.
Иногда Тяпа настырничал и выпрашивал ласку. Кира любила читать и часто присаживалась с ногами на потертый диван или укладывалась на живот на свою кровать. Тяпа незамедлительно оказывался рядом. Подползал под руку, подбрасывая ее головой, вытягивался вдоль тела, близко и горячо прижимаясь к Кире всем своим верным и преданным собачьим существом, тянул лапы, разворачивался, подставляя бок и живот для таких долгожданных ласк. Ласки сыпались, как проливной дождь, Тяпа замирал, боясь спугнуть нечаянное счастье. И глаз становился томным, с поволокой, подернутым набежавшей умилительной слезой. Он доверял Кире безусловно. И она доверяла ему. Иногда ей казалось, что Тяпа понимает человеческую речь, просто не умеет говорить. Не только отдельные слова – «гулять», «игрушка», «служить», – но абсолютно все. Он по-настоящему умел слушать. Садился с напряженной и звенящей, как струна, спиной на задние лапы. Уши всегда в такие моменты были навострены до предела. Он поворачивал голову набок, блестя любопытными глазами, пытался уловить не только интонации речи и смыслы, которые таились за звуками родного голоса. Голова приходила в движение и резкими, графичными, мелкими поворотами клонилась то в одну, то в другую сторону. И глаза при этом становились такими осмысленными, как будто еще немного – и Тяпа заговорит.
Немудрено, что очень скоро Тяпа стал полноценным членом семьи, центром вселенной для Киры, преданнейшим существом, которое умеет любить безвозмездно и бескорыстно. Кира отчаянно, до самого последнего вздоха полюбила собаку и уже не понимала, как она могла жить до того момента, пока Тяпа не раскрасил разноцветными красками весь ее унылый, серый мир.
***
– А давай прокатимся по Москве! Дороги пустые, когда еще такое будет возможно?
Сегодня Вадим на редкость в благодушном настроении. Впрочем, привычка баловать жену и быть к ней нежно-внимательным осталась у него с тех самых пор, когда он еще скрипел по ночам зубами от тоски и черных предчувствий, что потеряет ее.
– А почему нет? – Кира ласково коснулась его руки. – Я с удовольствием… Мне будет приятно поболтать с тобой. Давненько мы с тобой не откровенничали, не разговаривали по душам.
Вадим смотрел на дорогу и улыбался каким-то своим мыслям.
– Значит, говоришь, что Сенька поздравил… Уже хорошо. Ты вообще сильно переживаешь разлуку с ним?
– Ты знаешь, проще, чем я думала. Откровенно говоря, думала, что больше буду скучать.
– Да куда уж там… – эту фразу Вадим произнес ворчливо. – Как мы умудрились так его упустить? И самое главное, когда?
Кире было приятно, что он разделяет с ней ответственность за воспитание их единственного сына. И в этот раз она испытала благодарность. Ей правда повезло с мужем! Она часто слышала от подруг и приятельниц о том, как мужчины не угадывают с подарками, какой практичной и хитрой нужно быть, чтобы получить тот подарок, который хочешь… Кира не понимала, как это? Он готовился к каждому ее дню рождения несмотря на то, что по-разному на протяжении совместной жизни относился к ее традиции проводить свой персональный день. Утром она, как правило, находила на прикроватной тумбочке футляр с каким-нибудь необыкновенным украшением, заказанным для нее у знакомого ювелира. Он умел дарить роскошь, быть щедрым и скромным в этом подношении единовременно. Как человек практичный и знающий цену деньгам, он, конечно, отдавал себе отчет в реальной их стоимости. Но щедрость на грани искусства всегда была его притягательной чертой. Вадим умел радоваться, когда угадывал с подарком… Когда ловил искреннее восхищение в ее глазах, как отзвук сияния этих чистейших камней.
Вот и сегодня она нашла на тумбочке бархатную черную коробочку, открыв которую, задохнулась и растаяла от красоты и магнетизма камней «безделушки». Так свои подарки называл Вадим. Это был браслет из белого золота в виде витой змейки, украшенной сапфирами, гранатами и бриллиантами. От него невозможно было отвести глаз. Хотелось покручивать на запястье, ловить редкие блики солнечного зимнего света, отражая неповторимость мерцательного очарования и уникального рисунка камней. Она не успела все это вспомнить, как он сказал:
– Слушай, а давай куда-нибудь рванем на пару дней! Как раньше, хочешь? Просто вдвоем, без особой подготовки, практически экспромтом… Ты как? – его голос звучал просительно. Кира подумала, что Вадим удивил ее сегодня в который раз. Она не успела понять, хочет ли она этого или нет в такой компании, как уже ответила:
– Да, милый! Конечно, это было бы здорово!
И нечего раздумывать над тем, хочет ли этого она, ведь все равно отказать невозможно.
– Куда едем?
– Я купил билеты в Буэнос-Айрес, – он посмотрел на нее стремительно, пытаясь понять, угадал ли на этот раз. – Ты всегда туда хотела, но все пока не получалось доехать… Помнишь твой сон?
В Аргентине она не была ни разу… Ее смущал и настораживал сон, в котором она сползала к ногам совершенно неизвестного ей мужчины, страстно танцуя танго, которое, кстати, никогда не умела танцевать… Что-то ее пугало в этом сне. Может быть, неожиданное падение или ощущение полного краха всей ее жизни? Он обрывался всегда на одном и том же сюжетном повороте – когда, почувствовав лед под ногами, она сползала по ноге своего партера. Сон пробудил интерес к танго, но его безысходный финал мешал пойти в танцевальный клуб, взять тренера-милонгеро – проводника в мир танго, который дал бы базу, научил украшательствам. 42 года – это тот возраст, когда уже может оплывать фигура. А тут такая тренировка души и тела, отливающая выверенную грацию… Танго точно может танцевать только тот, кто умеет чувствовать. Это Кира откуда-то точно знала. Может, она целомудренно подумала о муже, и ему перепадет очередная кость в виде разбуженной сексуальности жены. Похоже, она правда рада. Теперь не наигранно-искусственная, а всамделишная радость затопила ее томлением и предвкушением одновременно. Вадим, воспользовавшись тем, что трехглазый светофор скомандовал остановку, полез в бардачок, чтобы достать билеты.
– Когда вылетаем? – она демонстрировала ему эти поющие звонкие интонации своего счастья.
– Завтра! – он торжествовал, что угадал и на этот раз. – Тебя ожидает самый необычный подарок: встреча со сном или… мечтой.
***
Обида на отца жила в ней давно. С тех самых пор, когда он привел в дом Ирину, то есть мачеху. Сложные тогда наступили времена для Киры. Братской помощи и защиты ждать не приходилось – парни выпорхнули из гнезда. Сергей был женат и жил со своей семьей недалеко от отцовского дома, но эмоционально – совсем не близко, а Андрей учился в мореходке и проживал во Владивостоке. Кире только исполнилось 14. И сам по себе возраст непростой, а тут еще… Мачеха. Слово-то какое противное! Мерзкое слово! От него, прямо как от сырой земли, несло стылым холодом, неласковостью и нелюбовью.
С Ириной у нее сразу не заладились отношения. Была она не то чтобы сильно строгой, но лживой и непредсказуемой. И Кира никогда не понимала, как мачеха представит очередной ее поступок отцу. Она могла посочувствовать по поводу случившегося, а потом, когда отец возвращался с работы, высказать ему всё относительно воспитания дочери. Да так пропесочить, что отец, сцепив зубы, играя желваками, весь белел от гнева.
Сначала Кира очень старалась Ирине понравиться. Мать ушла слишком давно, чтобы в ней возникла ревность к присутствию женщины в жизни отца. Она отчаянно любила отца неразделенной, как ей тогда казалось, любовью. Женщина рядом с отцом, конечно, могла бы его встряхнуть, привести в чувство, пробудить мотивацию. Кира и сама крайне нуждалась в человеческом тепле. А имела только собачью любовь. Поэтому Ирину она приняла сразу и безоговорочно. Помогала, чем могла, крутилась подле нее, пыталась быть ласковой. Но Ирину все раздражало:
– Ты бы шла отсюда уроки делать… Ну, что крутишься под ногами?
Все, что выходило из-под рук Киры, было неправильно, неумело, неказисто, по словам Ирины. Есть женщины, у которых настолько большое сердце, что в нем может найтись маленькое местечко для любви к чужому ребенку. Но Иришка, как называл ее отец, была не из их числа – черствая, несентиментальная, ревнивая. Теперь Кира и в мастерской отца бывала редко. Ирине непременно нужно было ее занять чем-нибудь именно в те моменты, когда она туда собиралась. Отец же, напротив, как будто пробудился от бесчувствия после смерти Милы. Даже пить стал меньше. Уже не требовалась такая анестезия, да и молодой жене это вряд ли понравилось бы. Ирина была моложе его на целых 12 лет. У нее не могло быть детей, и отец к ней относился как к ребенку. Баловал, потакал капризам, холил… А Кира… Ну, что Кира? Нет, он по-прежнему любил дочь. Чувствовал свою ответственность перед ней. Однако считал, что и так немало для нее сделал. Практически 11 лет не приводил в дом жену. Да что там жену, женщину стеснялся привести. Это, что ли, мало? Боялся, как бы детям не было плохо с мачехой. Рвался один, как мог, управлялся с хозяйством, деньги зарабатывал. Тоже как мог… Нет, он отдавал себе отчет, что не такой уж он идеальный отец для своих осиротевших детей, вспоминая свои пьянки, усталость, раздраженность холостяцкой жизнью, частые загулы, когда мог пропасть на несколько дней и дети были предоставлены сами себе. Неидеален, да, но сделал все, что мог… Из этой позиции было очень легко нырнуть в свои собственные нужды и потребности. А тут еще Ирина нарисовалась, брызжущая соком и переспелой зрелостью. Так что Кира отодвинулась на второй план. Взрослая уже, поди, сама должна это… самостоятельной стать… А в какой-то момент просто предал дочь, не только в мыслях, а по-настоящему. Во всяком случае, Кира именно так думала о его поступке, который не смогла ему простить до сих пор.
Ирина сразу невзлюбила Тяпу. Гнала его, как только тот просовывал свой любопытный нос в кухонную дверь. И это Кира, в принципе, понимала: никто не обязан любить ее собаку, как никто не обязан любить ее – Киру. У Тяпы была миссия не только друга и обожателя Киры, но еще и домашнего миротворца. Когда приходили братья или в те редкие минуты, когда отец был готов к тактильным контактам, Тяпа настораживался ушами, мудрел глазами и проявлял удивительное упорство в том, чтобы отогнать того, кого он считал агрессором в этот конкретный момент. Кира не была исключением. И когда «нападала» она – доставалось Кире. Справедливость должна была восторжествовать. Кира наигранно удивлялась: «Ах так? На кормилицу уже голос повышаешь?» Но Тяпу было не остановить в его искренней борьбе за правосудие в нашем неправедном мире. Он всамделишно рычал, подпрыгивал, прихватывал руки и делал все, чтобы разорвать слияние. Кира никогда не была уверена до конца, о чем он думал в эти моменты. Но то, что ее добродушный Тяпа взаправду злился, она могла сказать наверняка.
Однажды он напал на Ирину, когда они с Кирой отчаянно ругались на кухне. Он вбежал с видом защитника, зарычал и, подскочив к ней, укусил за палец. Сделал он это в своей обычной манере – полушутя-полусерьезно. Но Ирине, конечно, выгодно было представить это отцу в своей интерпретации. С ее слов, собака как бешеная залетела на кухню и бросилась на нее, повиснув на пальце всей тяжестью своего собачьего тела. Отец вступился за страдалицу, Кире здорово попало. Через какое-то время Тяпа исчез. Кира потеряла смысл жизни. Ей тогда казалось, что свет ушел из нее. Как можно жить по-прежнему, если рядом нет самого близкого и преданного друга? Она искала Тяпу в течение нескольких месяцев. Расклеивала объявления с его фотографией, ходила по дворам, методично расспрашивала соседей: «Не видели моего Тяпу?» Взрослые сочувствовали, качали головами. Эта история в селе стала обрастать легендами: кто-то видел, как Тяпу тащили в машину неизвестные молодые люди, кто-то – похожую собаку на обочине дороги, кто-то рассказывал Кире, что встречал Тяпу в соседнем селе. И всякий раз в сердце Киры зарождалась надежда, которая вскоре разбивалась о рифы неопровержимой действительности. Тяпа как в воду канул. Надежда потихоньку гасла, и все, о чем мечталось Кире, – так это чтобы ее умный и самый любимый на свете пес попал в добрые, любящие руки. Раз уж ей не суждено быть с ним в его короткой собачьей жизни. Надежда меркла, а тоска, наоборот, обострялась. Кира похудела, осунулась лицом, под васильковыми глазами залегли темные круги. И в какой-то момент Никитична не выдержала: «Кира, оставь ты его искать, Тяпу свово! Отец в соседнее село свез. Ирка допекла. Он на привязи месяц провыл, а потом перегрыз веревку и сбежал. С тех пор никто его не видел… Да что с тобой, девка? В себе ли?» Кира только тогда поняла, что такое предательство. Взрослые люди, у которых она дотошно выспрашивала приметы Тяпы, врали ей, глядя в глаза, сочиняли истории, а на самом деле, возможно, знали, что она никогда не найдет своего Тяпу. И все это устроил ее собственный отец? Нет, это не умещалось в ее голове. Это мерзко, цинично и жестоко! Она не помнила, как пришла домой, делала уроки на автомате. Потом легла на кровать в своей темной комнате, отвернувшись к стене. Все, что она хотела тогда, – умереть. Больше она никогда не захочет завести собаку. Слишком больно терять потом. Век собачий, увы, сильно короче, чем человечий. Да и вообще, любить слишком больно… Именно тогда она решила просчитывать свою жизнь, вместо того чтобы проживать ее. Быть мухой на стене, наблюдая за проплывающей мимо жизнью, – разве это не самый безопасный способ существования? Ее никто не хватился. Ирине никогда не было дела до падчерицы. Только отец заметил ее отсутствие, когда пришел домой. Он зашел в ее комнату, она была полна ее болью. Или она себе это нафантазировала? Но отец вел себя не как обычно. Он постоял на пороге и тихо спросил:
– Кира, доченька, ты не заболела?
У нее не было сил ответить ему. Не было сил повернуться, потому что вдруг нежность, прозвучавшая в его голосе, родила спазм в горле. В носу нестерпимо защекотало, и крупная слеза, обжигая, уже предательски ползла по щеке. И наступила божественная пустота. Из которой как раз так обостренно чувствуешь, как больно, оказывается, жить… Кира сжалась и крепко зажмурила глаза. Отец осторожно подошел к ее кровати и присел на край:
– Кира, вставай, пойдем ужинать… Дочка, да что с тобой?
Как он смеет спрашивать ее об этом так, как будто ничего не случилось, как будто не было этого предательства, как будто он не отнял у Киры самое дорогое и любимое существо? Неопознанное чувство вдруг вспыхнуло в ней так остро и пронзительно, что она, пружиной присев на кровати, обняв острые коленки, полоснула его своей… ненавистью. Он отшатнулся и сразу понял: она знает. Откуда Кира это поняла? Из божественной пустоты…
– Как ты мог, отец?
Она впервые назвала его так. Он ничего не ответил. Не смог тогда. И, повернувшись, сразу постарев на десять лет, боком вышел из комнаты.
С тех пор их жизни, как две дрейфующие льдины в открытом море, расходились все дальше и дальше. Отец не заметил ни ее первой и очень несчастной влюбленности, ни желания сбежать из отчего дома. В 90-е у отца стали появляться заказы, он сколотил артель, в доме стали водиться деньжата. Поэтому когда Кира объявила, что едет в Москву учиться, он даже вздохнул с облегчением. Хотя и прихотью считал ее решение, а уж Ирка гундела по этому поводу разве что не все время, пока он отсылал в Москву дочери деньги. Пока та замуж не выскочила. Жалела для нее – для падчерицы. Ну, разве во Владимире учиться не дешевле, не проще, чем в Москве? По-ду-ма-ешь, прынцесса… Он вроде и соглашался с женой, но дочь все равно поддержал. Это был последний красивый поступок в ее сторону, широкий жест на грани театральности. Как же было приятно отвечать на вопросы соседей: «А где Кира учится? Ну надо же… Вот бы мать-покойница порадовалась… Эх…» Он преисполнялся гордости и за Киру, и за себя. Расправлял плечи, выпячивал грудь колесом. Ирка, наблюдавшая за этими метаморфозами, усмехалась. Зло закусывала губу и начинала пилить его с удвоенной силой. Но он, напитавшись всеобщим одобрением и признанием, уже имел силы противостоять и даже один раз так цыкнул на нее, бешено вращая глазами, что Ирка навсегда прикусила язык, поняв, что лучше не ступать по скользкому льду этой темы:
– Ну-ка, баба! Закрой рот! Зае… ло твое нытье… Слушать тошно! Все-то тебе мало…
Ирка растерянно замолчала. Надулась, не разговаривала несколько дней, но тема, похоже, была исчерпана в их семье.
Но это было еще до их судьбоносной с отцом ссоры. Сердце Киры кровоточило при воспоминаниях о своих детских горестях. И самым страшным в них была не Ирина. К ней Кира как-то приспособилась. Обидно, конечно, что они так и не стали подругами. Но куда деваться! Делить им было абсолютно нечего. У отца вполне хватило бы любви и на дочь, и на свою женщину. Но Ирине с ее патологической жадностью нужно было все. Нужно было вытравить Киру из сердца мужа. Отец часто раздражался тогда на дочь. Именно в те непростые для Киры времена они окончательно отдалились. Кира устала выпрашивать любовь, как собака кость, затаилась, огрызалась из своего угла. И опять это сравнение с собакой – невыносимое, мучительное, настолько болезненное, что и прикоснуться к нему мыслью нельзя, не то что израненным, кровоточащим сердцем. До сих пор нельзя…
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры