Русская Наташа - Александр Поехавший - ∞ Читать онлайн любовный роман

∞

Первым уроком была география. Уборщица, от которой разило диким купажом белизны и перегара, заплетающимся языком потребовала вторую обувь. От нескончаемого мытья пола у нее всегда были мокрые пятна под мышками и в промежности, все к этому привыкли и уже не замечали. У меня не было времени с ней пререкаться и под дребезжащий звонок я, усеянный брызгами луж и каплями пота, залетел в класс. Сразу же при моём явлении среди одноклассников прощебетали смешки. Девочки в снежных сарафанчиках, хрустальных туфельках с малюсенькими каблучками и конскими хвостами на потылицах хихикали и алели, зажимая кулачками уста. Но под пахнущими свежестью и целомудрием уборами скрывались пошлые и мокрые су́чки, подобные обтёрханным половым тряпкам из ведра постоянно пьяной вдрызг технички. Улыбающиеся пареньки сурово и настороженно вперились в моё лицо, ожидая дальнейших деяний. Я резко провёл перстами по губам. «Вот блин, забыл смыть», – подумал я, принявшись стирать губную помаду, размазывая и делая ещё хуже.

– Серёжа, Серёжа, – начала Марина Сергеевна, вставая из-за стола, – всё хуже и хуже. – Она настолько страдальчески и безнадёжно это произносила, будто произошла какая-то всесветная катастрофа. Упади ей сверху атомная бомба в руки, она бы была намного спокойней. – Не садись за парту, возьми указку и покажи страну, в которой мы обитаем. – Я запаниковал и замешкался, нервозно бегая сощуренными глазами по глобусу. Мой взволнованный взгляд перевёлся и машинально упал на самого большого человека в помещении – пузана Вову. С дальней парты он широко расставлял руки, но я совершенно не брал в толк, что он хотел до меня донести. Я тут же подумал: «На кой нужна школа, если я даже не в курсе, где проживаю?»

– Так, а какую страну знаешь? – продолжила она допрос. – Серёж, ну не будь таким тупым…

Я смотрел на глобус и продолжал упорно молчать. Гнилой деревянный пол поскрипывал под моими нервными переминаниями с ноги на ногу. Удары порывистого ветра прогибали стену и заставляли штукатурку осыпаться. Словно зябкий туман в классе стояла еле различимая дымка. Я не знал даже, какое было время года, а она меня допытывала со странами. Наши застарелые учебники представляли собой книги, подвергшиеся неописуемому вандализму. Наверное, на самой парте информации было больше, чем в этих «кладезях» знаний, прошедших через сотни рук. Драные и смятые страницы, красочные иллюстрации выглядели так, будто их беспрестанно зачёркивали чернилами. Я так же, как и все, уродовал имущество не только в стенах школы, но и везде, где можно, руководствуясь идейным принципом «Не моё – не жалко». Но на самом деле, всё было намного сложнее. Культ минувшей, настоящей и предстоящей войны, упорно насаждаемый всеми учителями разъедал, притуплял свободное мышление, замыкал подлинную индивидуальность и вскармливал озлобленность ко всему. Наши «герои», на которых нужно было равняться, являлись отвратительными и мерзкими убийцами: выдающиеся полководцы, одинокие короли, вечные президенты, пламенные революционеры, местные олигархи. Нас заставляли учить даты важнейших сражений и смертей, пересказывать жизнеописания абсолютных рекордсменов по изуверским злодеяниям. Делать это всё нужно было с возвышенным выражением и важным лицом, на котором должна была сверкать гордость и глубокое почтение ко всем этим кровопролитиям и кровопивцам. Особенно поражало во всём этом паскудном обмусоливании истории упорное нежелание армий и народов той местности, где я родился, сдаться и перейти под контроль государству, где люди были более образованны, умны, красивы, и где уровень жизни был на порядок выше, чем у нас.

– Очень плохо, Серёжа. – Она села на своё место и Лёша, который сидел напротив неё, нарочно уронил ручку на пол. Под его партой не было перегородки. Он видел её промежность. По его словам, однажды Марина Сергеевна была без исподнего белья. Тогда он отпросился выйти в туалет, его долго не было. Я прекрасно знал, чем он там занимался. На перемене Лёша увлечённо рассказывал нам о её впускном отверстии. В этот раз он опять-таки отпросился выйти. Во мне что-то перевернулось и я, скинув тяжеленный портфель с исковерканными книгами, вышел вслед за ним.

– А ну вернись, двоечник! – прокричало маленькое существо, которому за сорок.

– У меня животик заболел, – обронил я напоследок и захлопнул за собой дверь.

– Мать в школу, скотина! – раздалось откуда издалека, но я уже привык к таким вскукарекам.

С увеличением возраста человека интерес к нему затухал. Марину Сергеевну помнили только за полчаса до и полчаса после урока. Я не заметил, как прихватил с собой глобус. Он крутился, как бешеный во время моего преследующего движения по пустынным коридорам крепости детских сердец. Я не мог до конца понять, что повлекло меня за мальчиком. Невероятно странное бессознательное желание, которое одержало верх над нежелательными последствиями. Из прокуренного насквозь клозета тащило сигаретным дымом, но уж лучше так, чем пронзительный запах дерьма. Я шмыгнул внутрь и притаился, вычисляя местоположение озорника.

– Лёш, что ты увидел под столом? – спросил я его, услышав из какой кабинки исходит возбуждённый шум.

– Серый, ты дурак что ли? – получил я в ответ от застигнутого врасплох одноклассника.

– Впусти меня, пожалуйста, – заговорил я будто не своим медовым и бабьим голосом. Я захотел разнести дверь, чтобы показаться намного больше, чем был. Странное желание: всегда и везде пытаться казаться прекраснее и важнее, чем ты есть на самом деле.

– Иди в жопу, Серёг, а! – буркнул он, но это ещё больше подогрело меня.

– Лёх, я знаю, что ты собираешься делать, – произносил я настолько спокойно и уверенно, как мог, – впусти меня, пожалуйста, я никому не расскажу.

Не дожидаясь ответа, я пропихнулся под низом, выпрямился и застукал его со спущенными штанами. Его вытянувшийся в длину молочный член был в нескольких сантиметрах от моего живота. Не зная, что предпринять, я почему-то сильно крутанул глобус. В который раз я пережил упадочное состояние отчуждённости и кое-какой внутренней боли оттого, что невозможно поставить себя на место иного человека, чтобы хорошенько понять, что он хочет, а что нет. Что могло быть прекраснее взаимного понимания без слов? Находясь в крайнем смущении, я хотел, чтобы Лёша расслабился и довёл задуманное до естественного конца. Впервинку я увидел мужской половой орган другого человека так близко, до этого я только несколько раз засекал отцовский и то – мельком и не так досконально.

– Что вылупился, будто у тебя не такой? – внезапно заговорил он, чуток привыкнув ко мне, – ты что губы накрасил, как баба?

– Для тебя специально. – Я соврал, так как внешне он был малопривлекательным и совсем не в моём вкусе. – Лёх ты можешь делать это, пожалуйста? – произнёс я, и к горлу подступало ощущение тяжело нарастающего дикого и беспомощного стыда за него, себя и такой шальной ситуации. – Я тебе Богом клянусь, никому не скажу.

– Да ты только попробуй, – с небольшой угрозой проговорил он, – я тебе с пацанами за щеку наваляю за школой. – Для него это было проявлением злого насилия и морального унижения, но для меня резон этих слов был совершенно из другого русла.

– Лёшенька, – мягко обратился я, – слушай, напомни мне сколько тебе лет, а то мало ли?

– Мне сегодня исполнилось ровно восемнадцать лет, – ответил он немного рассерженный.

– Да ладно? – удивился я, – мне тоже сегодня стукнуло восемнадцать лет, представляешь? Я родился ровно в двенадцать часов дня. Посмотри на часы, сейчас двенадцать и одна минута, нам очень повезло, мы всё делаем правильно, не бойся, дружок. Теперь можно и материться вслух, громко, при всех.

– Блять, это пиздец какой-то, смотрю на тебя и не верится, как такое вообще возможно. Серёженька, а почему спрашиваешь про возраст, зачем тебе это?

– Сейчас сам увидишь…

Я возбудился и плюнул точно на головку его живой ветви. Лёша начал онанировать, но я не решался притронуться, боясь непонимания с болезненным для моего очаровательного лица финалом. Это было необычайно волнующе, похоже на репетицию того, что должно быть между мной и Романом в нашу первую ночь Любви. Я тяжело дышал и не сводил глаз с этого великого чуда природы. Отменный мужской член, такой примитивный и доступный, рукой подать. Его форма напоминала дорогой леденец, который мне как-то раз презентовала матерь. До безумия хотелось прикоснуться к нему губами, обхватить полностью и заглотнуть настолько глубоко, чтобы аж поперхнуться.

– Лёх, у неё были трусы? – Я неотрывно наблюдал за его повторяющимися элементарными движениями.

– Покажи свой, – будто не расслышав моего вопроса, потребовал он.

Земной шар в руке сбрасывал обороты. Благословенная планета Земля… Так вот какой она была… Маленький космический объект, укрощённый и полностью покорённый воле хитрого человека. Бог даровал нам этот свет. Он был рядышком и незаметно смотрел на меня из вентиляционного окошка. Сумбурно шепча про себя молитвы, я положил глобус на потрескавшийся кафель и трясущимися руками с показной уверенностью вывалил из ширинки член, немного поцарапав тонкую кожу металлической змейкой.

– Такой малюсенький! – визгливо засмеявшись, удивился он.

Я совсем не оскорбился, напротив, охватил его пальцами, почувствовав как он наливается кровью, разрастается и заполняет пространство сжатого на нём кулака.

– Сейчас или никогда… – вырвалось у меня вслух, отчего мы оба дёрнулись. Нужно было совершить такой поступок, который бы стоил тысячи слов. Простейший акт к сближению. Один умело действует, другой легко реагирует. Я глубоко вздохнул, одним движением спустил брюки до пола и повернулся к Лёше задом, положив руки на стену. Зажмурившись и окоченев, я ожидал вхождения, которое должно было сделать меня взрослым и гордым мужчиной, который впоследствии должен был рассказывать о первой Любви в прокуренной кабинке школьного туалета.

– Фу, у тебя жопа грязная, – насмешливо произнёс он через мгновение.

Я за мгновение зардел и готов был сгинуть, в воду кануть, под землю провалиться, пропасть пропадом. Эти слова прозвучали до такой степени унизительно, что будь я поменьше размерами, я бы, наверное, реально смог утопиться в унитазе. Ни с того, ни с сего вспомнились многочисленные мультфильмы, где культурные герои разгуливали вообще без одёжи, они стреляли и носились, но задницы их были всегда первозданно чисты. Тяжело раненный, я в горячке нахлобучил мешковатые дешманские штаны и как недобитый таракан выполз из позорной кабины, прихватив глобус. Это был достаточно суровый опыт, но по дороге в класс я смекнул, что если бы это стряслось на свидании с Романом, то я бы точно отдал концы. После того злополучного момента я купал гузно всегда и везде. Специально для этого раздобыл складной стаканчик, в который наливал воду из бачка и подмывался, если находился вне своего обиталища.

– Ты там своему другу бросился на помощь, сам он не может в туалет сходить? У него запор? – «тепло» встретила меня Марина Сергеевна, – марш за парту! Харю свою даже так и не помыл, как занят был! Наглая рожа!

– Я ж сказал, что живот, – семеня к своей парте, промямлил я.

– Тупорылый, чтобы к следующему уроку выучил державу, которая тебя взлелеяла, взрастила, воспитала и, надеюсь, сделает из тебя благочестивого человека!

Мне повезло с соседкой по парте. Мы несколько лет играли в куклы, пока её мать не запретила нам видеться, посчитав меня опасным или маниакально больным на всю голову. Это было ещё тогда, когда я не до конца определился со своими страстишками в Любви, точнее ещё не совсем разумел, какого пола люди будоражат мне сердце и разжигают бурлящее пламя телесной страсти. С точки зрения странных взрослых, которые «понимают» жизнь и то, как всё заведено, я должен был играть роль начинающего «настоящего» мужчины: стрелять по воронам из пистолета, взрывать самодельные бомбы из спичечной серы, а не кормить прекрасных пластиковых деток с ложечки.

Женя вытащила из портфеля прокладку и вручила мне. Её восточная внешность вкупе с вьющимися волосами нравилась мне, было приятно слышать её мечтательный голос. Она была, наверно, единственной девочкой в целом мире, с которой я мог раскованно общаться. Остальных одноклассниц, как и всех девочек, кроме мамы, я даже не почитал за людей. Стоило мне только бросить взор на них, как тут же их наивные святящиеся мордочки превращались в пропитые рожи с настолько опухшими от систематических избиений и горячительного мягкими тканями, что казалось, стоит всего лишь коснуться их раздутых змеиных голов колючкой, как они рванут, забрызгав ошметками плоти уличные прилавки с подгнившим мясом.

– Чистая, не бойся, – успокоила она, заметив вопрошающее выражение моего лица. Затем она несколько раз брызнула на неё сладкими духами, и я с лёгкостью стёр губную помаду. – Что с тобой происходит, Серёж?

– Я тебе расскажу, Жень, – прошептал я, не сводя глаз с педагога.

– Расскажи, расскажи, расскажи, – затараторила она, ёрзая своими не по дням увеличивающимися ягодками и тряся небольшими грудками.

– Прекратить разговоры! – закричала Марина Сергеевна, хлопнув по столу так, что тетради на проверке разлетелись в разные стороны и попадали на пол. – Саша, подбери сейчас же!

Тот бросился исполнять приказ. Никто не смел измываться надо мной, особенно после случая с отцом Саши. Саша был отщепенцем и, соответственно, неживым объектом нашей изощрённой жестокости. Все, включая «милых» созданий, девчонок, глумились над ним, как могли. Как то раз в класс во время урока истории, на котором преподаватель очередной раз вздыхала о том, как хорошо жилось раньше, неожиданно залетел разгневанный мужчина и принялся мощными подзатыльниками и пощёчинами истреблять всё живое, не щадя никого. Если бы не посмотренная мной накануне серия по религиозному телеканалу про то, как сенаторы по очереди приканчивали императора, я бы смирился и тоже подставился под удар, но всё вышло иначе. Я ждал, когда он закончит с учителем. Воистину она скулила, как побитая шлюха, и представляла собой полное ничтожество, протухший мусор, говорящий труп. Она с таким воодушевлением на протяжении нескольких лет рассказывала нам о ратных подвигах героев нашего величайшего государства, о непобедимости народа, стальном характере и отваге. Но в тот момент массированной безудержной атаки это рыхлое трепло хлюпало и молило о пощаде, созерцая, как её отстающие ученики подвергались истреблению. Я в полной мере осознал, что это значило – верить во что-то, самоотверженно делиться с другими, а в результате в подобной критической ситуации с вонью сдуться и позорно преставиться прямо на глазах своих учеников, как личность и авторитет, на которого стоит равняться, и к словам которого нужно прислушиваться. Сразу же после того, как лихой воин напинал ей по зубам, я огрел его стулом по башке. Удар был настолько удачным, что он повалился на преподавателя, изловчась зацепить её серёжку и оторвать вместе с мочкой. Если бы не физрук, который по счастливой случайности проходил мимо и услышал военные действия, я бы давненько переводил дух под святою землёй. Валентин Петрович, как центурион легиона, вошёл через арку дверей и силовым приёмом усмирил варвара. Сашин папаша сел за решётку, так как был рецидивистом, а подавление Саши снова продолжилось в прежнем ключе и распорядке.

Воротился Лёша. Я потупил взор на парту, чувствуя его блуждающий взгляд на себе. Что было – то было, чему быть – того не миновать. Пронзительно прозвенел звонок. Все рванулись с мест к выходу, как стая голодных волков. На перемене Лёша собрал вокруг себя приятелей, включая Рому. Мой наречённый был умеренно высок и обладал беспорядочными волнистыми волосами на голове, конфигурация которой была безукоризненна. Его джинсы плотно облегали твёрдую попу, от которой порой мне было так тяжело оторваться. Я искоса смотрел на компанию, которая по традиции собиралась обсуждать женские дырочки и чудовищно колебался. С одной стороны, Лёша мог рассказывать о промежности Марины Сергеевны, и я хотел бы послушать подробности, а также понаблюдать за реакцией Ромы, с другой – он мог упомянуть чумазую задницу при моём появлении. «Убью пидора, если заикнётся», – подумал я и устремился навстречу судьбе.

– Прикиньте, хлопчики, – возбуждённо жестикулируя, начал Лёша, – у неё трусы, как сетка рыбацкая, всё видать вообще. – Я заметил, как Рома облизнулся. – Волосики маленькие торчат, как у бати двухдневная щетина и сырая какая-то, будто слизью покрыта.

– А что ты в туалете так долго делал? – заинтересованно спросил Рома.

Я натужился и сдавил кулаки, готовясь к смертоносному броску. Лёша вонзился в меня философским взглядом, наполовину приоткрыв рот. На моём бескровном лице в тот момент можно было прочесть всё.

– Я дрочил, – захихикав, прошептал он.

Рома поморщился, дав понять, что это признание было ему не по душе.

– Смотрите, – внезапно сказал Роман громче обычного, – Санёк – лох и подбирала тетрадей идёт.

Это был крайне благоприятный момент для оказания должного впечатления на объект моей сумасбродной страсти. Я с небольшого разгона впечатал ступню в зад этого жалкого ублюдка так, что он рухнул, и все учебники вывалились наружу. Одним привычным и очень умелым ходом я прикончил двух зайцев: отвлёк Лёшу и не позволил ему замарать мою безупречную репутацию, а также предстал перед Ромой в образе беспощадного воина, карающего слабых и немощных. Зверскую расправу внезапно пресёк звонок на урок. Ватага уже тронутых от системы образования детей рассеялась по помещениям, чтобы сызнова начать пропускать сквозь крохотные ушки неуправляемый поток болтовни, испускаемый никем и уходящий в никуда.

На алгебре, к несчастью для него, я сидел с тем же великомучеником Александром. Я старательно отдавливал ему пальцы под партой, а тот страдал, подзакусив губу, чтобы натужными стонами или визгливыми криками не потревожить преподавателя. Вера Ивановна, как страус, вытянула шею и принялась искать среди голов возможную жертву.

– Сергей, к доске! – грозно позвала она меня.

– Удачи тебе, – мягко прошептал Саша, после всего, что я с ним проделывал.

– Пидарас, ты пидарас, – тихонько шептала учитель, чтобы слышно было только мне, пока я делал вид, что усиленно думаю над решением уравнения, в котором совершенно ничего не понимал. – Я же вижу, как задом вихляешь, по глазам вижу, у меня муж такой же… Пассивный гомик… И не сознаётся, тварь такая, и ты небось держишь язык за зубами. Такой святой дар утаивать от народа, это же додуматься… Серёж, останься после урока, пожалуйста, и мы придумаем, как организовать тебе признание. Это ведь подарок от Бога…

Она так изощрённо ненавидела меня и ей на ум постоянно являлись какие-то несусветные идеи по поводу того, как можно было меня сжить со свету. Я не поверил этой сволочи ни на грамм, не смог ничего сообразить по задаче и принял алый двояк с вычурной подписью в свой никогда не заполняемый дневник. Когда я шёл назад, Женя одобрительно кивнула. Я давненько уже должен был кому-нибудь рассказать о себе. Судя по её игривому и немного надменному взгляду она, наверняка, уже сношалась, и не раз. Её пережитый опыт общения с привлекательным для меня мужским полом мог бы здорово пригодиться.

– Смотри, пидор, что я получил, – выговорил я Саше, ткнув ему в нос «неудом», – всё из-за тебя.

– Ты можешь стереть её лезвием, Серёг, – немедленно предложил он.

Это была невероятно удачная идея. Перед выходом из класса я спёр красную ручку со стола учителя, пока она что-то вносила в свой журнал. На перемене Саша был сшиблен мной с ног. Я таскал его слабую тушку по оплёванному полу, силясь выдрать из рук портфель, в который он вцепился мёртвой хваткой. Силы были неравны, и я легко одержал верх. Он жалобно и еле слышно хныкал без выступающих наружу слёз, что меня взбеленило ещё больше. Я высыпал всё содержимое его портфеля, нашёл дневник и принялся ставить двойки и колы напротив всех дисциплин, изощряясь в росписях и основаниях столь неудовлетворительных оценок: «Весь урок ковырялся в носу; постоянно оскорблял преподавателя; не может связывать слова в предложение; не может посчитать в уме простейшее сложение». В конце концов, его глаза намокли. Поставленная цель была достигнута: он в очередной раз уничтожен и подавлен, а я в свою очередь вознёсся, прочно утвердился, стал увереннее в себе.

Пролетело ещё несколько унылых уроков, и завершающим испытанием стала любимая мной физкультура. Мужское соперничество за победу в игре было чистым искусством. Мы отдавали себя без остатка, чтобы одержать верх над временным неприятелем. Это здорово укрепляло не только тело, но и чисто внутренние качества, необходимые в дальнейшей взрослой жизни, где нас поджидало соперничество уже в области зарабатывания крупных денег и соответствующего веса в обществе. Чтобы демонстрировать всем свои прелести при переодевании я умышленно снимал джинсы, трусы и подолгу копался в рюкзаке в поисках шорт, якобы они куда-то запропастились. Но на этот раз я сделал всё по-быстрому, так как ещё не отошёл от утреннего позора в кабинке. От терпкого запаха мужского пота в конце занятий у меня славно ныла попа. Это было голубой грёзой – стать слабой, чувственной натурой и отдаться разгорячённому любовнику сразу же после силовых единоборств, пока кровь клокочет в венах и истомленное сердце трепыхается бешено в груди. Я оглядывал своих одноклассников и гадал, был ли кто-нибудь из них в меня влюблён? Во всей этой развалюшной школе не было никого красивее меня.

Очередной бессмысленный школьный день подошёл к концу. Женя поджидала меня у выхода во двор. Мы частенько возвращались вместе домой. Я начал рассказывать про Бога и праведную жизнь, рисуя вместо неё Романа.

– Скоро день святого Асмодея, – идя рядом, перебила она.

– И что? – раздражённо ответил я. – Эти сердечки, переданные через левых людей, которые прочитают всё, что там написано такая тупость.

Сам же я хранил все асмодейки в шкафчике, часто доставал и перечитывал, одновременно радуясь такому приятному вниманию к себе и огорчаясь оттого, что все они были посланы совсем не от тех.

– Ты всё ещё смотришь мультики? – замедляясь, спросила она.

– Дура что-ли! – незлобиво и с улыбкой воскликнул я, – только сериал «Иллюзия любви».

– Такое название дурацкое, и про что там?

– Там в будущем из-за перенаселения в каждом теле по несколько человек, в подпольных лабораториях можно перебраться в робота, а самые богатые могут себе позволить переехать в отдельное туловище и находиться там только в единственном числе.

– Что только не придумают… – Она была уникальной девочкой. Ничто её не смущало. С ней я мог говорить обо всём и не испытывать при этом никаких существенных затруднений. – Вот почему у нас никогда ничего не могут снять подобного? Скучная хрень всё время по телевизору.

– Это да, но я из нашего только религиозный канал смотрю, супер вообще, про Бога каждый раз что-нибудь новенькое, скоро буду знать всё вообще. – Я мог говорить о Творце часами, но соображал, что для Жени это была скучноватая тема.

Мы дошли до того места, где наши пути расходились. Я предложил немного посидеть на лавочке. Пока она что-то калякала о подругах, которые кидали её всевозможными способами сотню раз, я посмотрел на её точёные ноги в белых чулках и на миг представил, как бы мы сношались. Дико глодающее меня за мою гомосексуальную ориентацию агрессивное чувство вины, утихнувшее давным-давно, зажглось и запылало, как олимпийский факел. «Почему её тело было таким отталкивающим для меня? Почему все мультфильмы, песни и прочая созидательная деятельность людей касались только соединения мужчины с женщиной?» – задумался я обо всём этом, нервно поправляя причёску, смахивая несуществующую пыль с плеч и смотря пропащим взглядом куда-то за горизонт. Все эти волнения, накрывшие меня с головой, пророчили нечто довольно смелое.

– Я не такой как все, – продолжая смотреть в сторону, негромко сказал я.

– Как? – осведомилась она, пригнувшись ко мне вплотную.

– Мне хочется быть как девочка с мальчиком, только быть ею, а не им, – посмотрев ей в глаза, пояснил я, – разумеешь, о чём я?

– Офигеть! – засияла она от моего откровения. Её глаза заметно расширились, – так круто! Я подозревала, что-то с тобой не так, когда мы ещё в куклы играли. Помнишь, ты ни в какую не пускал мою Сьюзи в домик, где жили одни парни? А что ж ты раньше не сказал?

– Сомневался я долго, – задумчиво ответил я.

– Ну, ты даёшь, Серёг! – не унималась Женя. – Таких, как ты, таких особенных людей, их очень мало ведь, прикинь? Их культурно называют геями во всём мире, я слышала где-то. Их берегут и уважают, потому что они очень миролюбивы и чрезвычайно талантливы.

– Правда? – немного заразившись от неё повышенным настроением, спросил я. – Я вот что хотел ещё сказать… Мне нравится один мальчик в параллельном классе. Подумал, может, поможешь с ним сблизиться, ну ты поняла.

– Конечно Серёж. – Она заключила моё частично освобождённое тело в крепкие объятия так, что её немалые грудки вдавились в меня, поставив печати приятного сердцу одобрения. – Ну, всё, пойду я, а то маман орать опять будет, что шляюсь после школы. Пока.

– Жень, – обратился я, когда она встала и начала поправлять помятое платье, – ты только не говори никому ничего, ладно? Я сам как-нибудь с этим решу.

– Не боись, – успокоила она, – ты ж меня знаешь столько времени.

Она удалялась, и её распущенные русые волосы прерывисто миловал ветерок. Евгения была небольшого роста, и это было славно. Будь наоборот, она бы в упор не замечала окружающих людей, ибо броская красота тела и лица, как ни странно, больше пугала, чем притягивала. Я подумал: «Может, я тоже отталкиваю от себя вероятную любовь, ибо слишком привлекателен?» Человеческая внешность была чрезвычайно опасна, так как могла зацепить кого-нибудь, даже невзначай, и, как крюк крана, волочить обезумевшего за носителем прирождённой красоты. Мне нужно было что-то изменить, чтобы спуститься с аквамариновых небес и стать чуть похожим на других: покрасить волосы, проколоть ухо или начать материться через каждое слово, как провонявшие до костей коллеги отца, приходящие раз в год на его день рождения.

Моё подсознание вдруг вспомнило про важную часть моей жизни – мультфильм, а ноги сами понесли по знакомым до боли кварталам.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Разделы библиотеки

Любовные романы Любовные романы по темам Любовные романы по автору Современные любовные романы Исторические любовные романы Женские фильмы КулинарияСекреты красотыСонник

Страницы романа:Стр:2

1 2 3 4 5 6

0

/ 0 Гол.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10