Русская Наташа - Александр Поехавший - ∞ Читать онлайн любовный роман

∞

Беспокойные дни проносились мимо носа, как окаянные. Обыденная жизнь не улучшалась, как и кислая погода. Неполноценные люди, привязанные к одним и тем же заезженным местам и другим людям, продолжали свой круговорот. В выходной я уселся на койку, задрал ноги и принялся впервые скрупулёзно рассматривать свою попу. Выглядела она совсем не так, как бы мне хотелось. Кожа вокруг дырочки была несимпатично тёмной и при прощупывании отчётливо ощущалась мелкая совершенно ненужная растительность. Тогда я дал себе несколько обетов. Один на то, что перед любым рандеву я во что бы то ни стало должен буду стричь мягкие волоски и пудрить тёмные ворота для более эстетической встречи Любви. Второй, что не стану жалкой пародией на бедных родителей, буду необыкновенно богатым и соответственно счастливым. Я поклялся самим Всевышним, что отыщу самую невероятную и сильную Любовь на этой тесной планете. Я поразмыслил, где она могла таиться и кроме святилища, ничего больше не приходило на ум. Господь был весьма близок мне, ибо Он был зачат через зад, что роднило нас. Его отцом был дряхлый, прокажённый козёл – царственный мученик, наделённый вековой мудростью. Согласно Священному Писанию Мать Бога была уличной потаскухой самого низкого сорта. Плод зрел в ней 33 года, напитываясь семенем воров, дезертиров и палачей. Иной раз я представлял себя животворным, оплодотворённым через попу и вынашивающим Бога чудотворцем. В животе Он будто игрался, пинался, и отпечатки от мелких ножек выпирали изнутри. Библия была единственной книгой, которую я понимал. Никакие энциклопедии, никакие многотомные сборники не шли в сравнении с описанием жития и благих деяний Всевышнего. Если б я был директором школы, я бы строго запретил все эти бесполезные учебники и ввёл один-единственный урок – богословие и заставил зубрить наизусть все абзацы из Книги Жизни. Это было нужно всякому, как целительная вода, ибо без Слова Божьего рядовой человек зачахнет и потеряет путь, а он вёл только в одно благодатное место – храм.

– Серёг, собирайся быстро в церковь! – прокричала мама, прервав моё внутричерепное общение с Создателем. – Опять припоздаем, стыда не наберёшься!

Вояж на вечернюю молитву каждый выходной был, наверно, единственным моментом, когда соседи и регулярные прихожане видели нас, как ладную семью, как ячейку общества и по-любому говорили: «Какая примерная и образцовая семья». Я напялил особый наряд, испещрённый не отстирываемыми красными пятнами. В башке уже вовсю разливался грохочущий голос батюшки. Пока я зашнуровывал шнурки, мамаша нависала надо мной и сурово смотрела. Её лиловые фингалы будто подсвечивали глаза и делали лицо малознакомым. Корочка на разбитых и воспалённых губах так и просила себя оторвать. Единственное улучшение, которое она содеяла, – это как следует причесалась.

– Мам, откуда у тебя берутся эти синяки на глазах? – спросил я, выходя вместе с ней на лестничную клетку. – У тебя же пудры навалом всякой.

– Да ты уж, больной, всё перевёл, – выдала она, намереваясь вогнать меня в краску. – Ты, болван, сполоснулся перед благостною молитвой? – Она пригладила платье, покрывающее всё её вялое тело от шеи до пят и также испещрённое засохшими рубиновыми каплями – Ты повкалывай в детском саду, так у тебя вся голова такая синяя будет.

Отец ждал нас во дворе и короткими затяжками приканчивал сигарету, себя и нас. На его тыльных сторонах пястей среди бледной кожи высвечивались свежие синячки. Я не мог постичь, как при такой бедной жизни у него хватало совести покупать табак. Он выкуривал по пачке в день, хотя мог бы потратить эти средства на то, чтобы сделать нашу нескладную жизнь хоть чуть-чуть приятнее. Несмотря на то, что я был уже довольно взрослым, они встали с двух сторон, крепко взяли меня за руки, и мы так пошли в приход. Мне было стыдно, но я не вырывался.

– Я хочу стать священником, – вдруг произнёс я по дороге. Они вместе бесчувственно рассмеялись, будто услышали несмешной бородатый анекдот.

– А я в Африку хочу, – раздражённо произнесла мать. – Дурак что ли? Туда не пропихнёшься, там все места уже куплены на сто лет вперёд.

– Так я Библию почти уже выучил всю от корки до корки. Туда же, я слышал, берут тех, кто сможет любой отрывок процитировать. Мам, зачем же мы тогда в церковь ходим каждый выходной?

– Потому что мы – семья. – Она начала осекаться, так бывало в моменты чрезмерного умственного напряжения. – Хоть на людей посмотрим и себя покажем. Все соседи ходят, а мы ж будем сидеть дома, как пампуши? А про пожертвование ты не забыл? Поэтому у нас в семье всё и замечательно… Вносим плату Боженьке за благополучие, надо ведь хоть немножко Библию соблюдать.

Я замолк, но мне хотелось продолжать спор, хотя понимал своё положение проигравшего при всяком исходе. Впереди показался чёрный, как самая бездонная ночь собор. Он носил название «Храм на крови менструальных выделений чрева Богоматери». Владельцем дома Бога являлся почтеннейший батюшка Филарет. Он был для меня безусловным авторитетом ещё с малолетства. Я ходил в большей степени только из-за того, чтобы послушать чувственные проповеди или песнопения, проникающие в самое сердце, будто сам Господь молвил его устами. То, с каким мастерством он выуживал подаяния, было высоким искусством. Он был достоин, чтобы про него уже при жизни нацарапали фолиант, чтобы он встал в ряд с другими описаниями богатейших священников мира. Казалось, количеству его движимого и недвижимого имущества не было конца и края: коллекция холодного и огнестрельного оружия, гигантский автопарк, личный самолёт, красивые дворцы в каждом уголке планеты, дом для прислуги был намного больше, чем многоэтажка, в которой мы обитали. О таком несметном богатстве можно было лишь мечтать, и всё это имелось исключительно благодаря незыблемой вере в Господа Бога и строгому соблюдению заповедей. Все знали, каким доминирующим влиянием и связями обладал Филарет, и как легко он ликвидировал соперников по бизнесу. Поговаривали даже, что хозяевами черепов, украшающих собор снаружи и изнутри, являлись другие святые отцы и члены их семей, которые не смогли дать достойный отпор безжалостной вооружённой банде Филарета, состоящей из освободившихся из мест лишения уголовников.

Перед нами выросли позолоченные аномально высокие ворота с угольно-чёрными мифическими созданиями с длинными и острыми зубами. Они держали в руках луки и натягивали тетиву, целясь зазубренными стрелами во входящих. Совсем рядом бугай в тёмных очках и деловом костюме оттаскивал за волосы цыганку с закутанным младенцем в руках.

– Стойте, – сказала мама, – давайте посмотрим, что будет.

– Сколько тебе раз говорить! – кричал мужчина пытавшейся вырваться женщине, – это частная территория! Сюда приходят культурные люди! Вали на рынок со своим выпердышем, накаченным самогоном, и там побирайся!

Она изловчилась и вырвала из его густой шевелюры несколько волосков. Бугай обозвал её проклятой ведьмой и стал наносить несильные тычковые удары кулаком в костлявое лицо. Я взглянул на отца. Он ухмылялся и увлечённо двигался, будто сам сражался с невидимым соперником. Под градом ударов попрошайка ослабила хватку, и дитятко выпало из рук. Мама рванулась, но отец крепко сдавил ей кисть.

– Дура, успокойся, ты же знаешь, – произнёс он, дёрнув её назад, – заступишься за неё, а потом от милиционеров не спасёшься, да ещё и сядешь.

В пылу неравной схватки избивающий несколько раз наступил на младенца, затем пнул его подальше от себя. Я не принимал ни одну из сторон и только бесстрастно наблюдал за происходящим, ибо как говорил Господь: «Будь равнодушным и холодным в сердце своём, и тогда кто воистину верует в меня не сможет зажечься и сгореть дотла…»

Наконец, всё прекратилось. Цыганка подобрала своё безмолвное чадо. Она поплелась прочь, вытирая гигантским узорчатым платком хлещущую кровь из носа. Бугай отряхнулся, поправил одежду и с располагающей доверительной улыбкой приблизился к нам.

– Господи помилуй, – проговорил он, сложив кисти в замок на груди, а затем перепетлившись, – прошу простить за столь богомерзкую сцену и любезно зову вас пройти в приход, массовая молитва ещё не началась.

Родители поблагодарили за приглашение, и мы вошли. Нас сразу же обыскали. Я обожал это мероприятие, момент, когда тебя всего трогают и щупают, а ты беззащитно стоишь и чувствуешь себя в безопасности. Отец прошёл к одной из сотни стоек церковной лавки и принялся нахально разглядывать иконы с вклеенными красочными фотографиями лишённых целомудрия девушек. Особо верующие люди приводили своих дочерей Филарету, и тот проводил обряд вхождения в виновную жизнь посредством разрывания перегородочной плёнки внутри женского влагалища. Мне жуть как хотелось оказаться на таком обряде и воочию посмотреть на исполнение наказов Бога из Книги Жизни, ибо сказано было: «Дева, на глазах у простых мирян запятнанная прикосновениями и прониканиями наместников Моих в храмах, она избавлена от страха бесчестия и порицания от злых языков, ибо показала бесчестье своё добровольно…»

Неожиданно мне на ум нагрянула шальная мысль о том, что папа искал фотографию мамы среди икон и хотел её выкупить, чтобы никто другой не посмел излиться, смотря на неё. Это отчего-то показалось таким уморительным, что я взорвался раскатистым гоготом и тут же неприятно принял шлепок по губам от всевидящей и всеслышащей матери.

– Сколько тебе раз говорить, – прошипела она, – веди себя прилично в святилище.

Народ всё прибывал, становилось невозможно дышать. Габариты данного сооружения мне казались равными размерам стадиона. Неимоверная смесь дурманных ароматов низкокачественного ладана, свечек из жира ненужных трупов из морга, еле уловимого пота от вымытой кожи придавали окружающей обстановке вид сакрального таинства. Наэлектризованный божественным замыслом воздух плавно успокаивал и развевал накопившиеся за неделю неурядицы. Перед нами была мини-сцена с горизонтальным и мокрым операционным столом из какой-то очень тяжёлой и крепкой древесины, ибо выглядел он так массивно, что казалось, вот-вот провалится куда-то ниже. Стол пропитался всевозможными выделениями от тысяч человек, которые отдавали себя во власть Филарету и платили немалые деньги за жизненно необходимые обряды: дефлорация, обрезание, лёгкое омовение грехов или тщательное, снимок на память с чушкой, с Филаретом.

Где-то наверху громоподобно забил тонный колокол, от языка которого каждая косточка тела затрещала и завибрировала. Несколько человек в старинных и ветхих одеяниях вышли на сцену и принялись окроплять вениками прихожан. Они забрызгивали всех свиной кровью, взятой у умерших от старости священных животных, ибо сказал Бог: «Муж и свинья из одного теста замешаны, одним духом дышат и по одной земле ходят, а отнял голос Я у свиньи, чтобы не просила о пощаде во время закалывания и жертвовала кровь свою для рода человеческого…»

Я всё больше дивился тому, как легко мог точно объяснить любую житейскую ситуацию выдержкой из Книги Жизни. Всё чаще меня трясло и мутило от полного осознания того, что Спаситель знал уже всё заблаговременно; до мельчайших деталей знал, как всё устроено; каков человек; что, как, зачем вершится в мире, который он придумал и так гармонично изваял.

Показался Филарет в сопровождении с поросятами-попросятами, обвешанными золотыми украшениями. Его длиннющую королевскую мантию, усыпанную сверкающими камушками, тащили сзади красивые несовершеннолетние девочки. Это был высокий мужчина лет сорока с потрясающей белой бородой до пояса. Прихожане принялись кидать ему под ноги мелочь, тем самым подмасливая батюшку и демонстрируя своё трепетное уважение. Церковные бабки прислужницы ползали и ловко подбирали начальное лёгкое пожертвование. Мы приземлились на колени. Священник был хмельной и чуть мотался из стороны в сторону. В безмолвии и со строгим выражением лица он обводил взором всякого, проверяя готовность внимать откровение. За кулисами зазвучал непрерывный звук «М», издаваемый группой мужчин. Сразу же Филарет начал молитвенную полупеснь-полусказ:

– Господи, прими вот этих убогих людишек и калек в царствие своё! Как принял Ты мужеложников и тех, кто любит животных, так же как подобных себе. И усадил Ты их на свои колени и перенял их грехи на себя, даровав прощение! В час безысходности и крайнего отчаяния взываем к тебе, Господи, произведи непорочное зачатие одичавших свиней, чтобы столы наши ломились от снеди, посади лавровое дерево, чтобы всегда оттискивались купюры, на кои мы могли купить помилование в домах Твоих! – Мы покачивались в точности, как он, и беспрестанно петлялись. Я переживал такую благодать в душе. В тот момент для меня ничего больше не существовало, кроме моего пристального внимания и искренней песни, порождаемой настоящим наместником Бога и разливающейся, словно речка в весеннее половодье. Он был миллионером, а значит, Спаситель услышал его молитвы. – Покарай нас! Господи, накажи по всей строгости законов твоих! Отсеки пальцы тем, кто утаил даяние для святилища! Отсеки языки тем, кто говорит худо о Доме Твоём!

Филарет обмакнул розги в ведре со свиной кровью, сошёл со сцены и пошёл по рядам. Мы опустились ещё ниже, подставляя спины под очищающие удары, наши губы касались пола. Он настолько тонко рассчитывал силу удара, что жгучая боль от розг была впрямь похожей на универсальное лекарство, успокаивающее и эффективное. Я чуял, как он подступал ко мне, в этот особый момент очередной раз на ум пришла выдержка из Библии: «Как побивали Меня те, кто не принял учение Моё, так и вас будут побивать… Так говорили дурные самозванцы, а Я истинно говорю вам, только через страдание и боль, причиненную ближнему своему, сможете вы прийти ко Мне, плюй на него, наступи сапогом на его лицо, попользуйся его женой, чтобы он узнал об этом деянии, ибо только так вы сможете встретиться со мной в вечном царствии, где Я также буду самым важным и главным…»

Прошло ещё несколько интересных церемоний, в одной из которых священник жестоко колошматил случайного прихожанина, не позволяя ему защищаться. Массовая молитва подошла к концу. Родители скалились так, будто только что поженились. Забрызганные с ног до головы кровью набожные люди поднимались и выглядели блаженными. Батюшка поспешил к стулу, стоящему у выхода. Каждый, кто собирался покидать церковь должен был опустить в сундук деньги, наклониться к сидящему Филарету, прошептать ему на ухо размер пожертвования и поцеловать его в губы. Мама порылась в своей облезлой сумочке из дешёвого кожзаменителя и разделила вытащенную сумму на троих.

Подошёл её черёд, батюшка с такой страстью сосался с мамой, что я невольно посмотрел на отца, а он в этот момент взирал куда-то в сторону. Так и хотелось подойти, взять за руку, подвести к ним поближе и сказать: «Вот как надо, смотри, пап, как он умеет это делать». Их страстный поцелуй немного затянулся, но я был рад, что ей это нравилось. Следующим был папа. Контакт между ними был кратковременным, и отец вышел на улицу.

Я протиснул купюры сквозь щёлку крышки и в тревоге начал приближаться к посреднику между Всевышним и грешным народом. Его нереально большое величественное лицо источало некую потустороннюю мощь, заставляющую сделать всё, о чём бы он ни попросил. Я наклонился, обнял его широкие плечи и прошептал на ухо вброшенную сумму. Он слегка улыбнулся уголками рта, я расслабился, и стряслось столкновение губ. Целовался он так же превосходно, как пел молитвы. Его здоровый и мясистый язык беспардонно вломился на мою территорию. У меня начали проявляться первые тревожные симптомы эрекции. Я отгонял похабные думы, припоминая слова Бога: «Тот, у кого великая власть и богатство, тот твой хозяин, тот волен делать с твоим нищим телом и душой всё, что пожелает. Возрадуйся этому, ибо всё это даровал и допустил Я. В нескончаемый очереди в царство небесное первым будешь ты, ибо признал себя калекой и убогим, а на плечах у тебя будет сидеть богатей, покоривший себе твоё нутро и указавший тебе стезю к вечной жизни…»

Он обхватил и начал придавливать меня к своему массивному телу, огромные ладони грубо елозили по моей сплошь покрытой от удовольствия мурашками спине. Мама дёрнула за руку.

– Простите его, пожалуйста, – взмолилась мама, – он у нас чудной.

– Не печалься мать, – заговорил Филарет, – губы у вашего сына просто мёд. На вкус чувствуется след Бога. Вы его не забрасывайте. Служить бы ему в храме суждено. Я подсоблю. – Глаза его хитро блеснули. Он со странной улыбкой посмотрел мне в глаза. – Пусть приходит ко мне он, мать, слышишь? Уж больно смазливый.

– Спасибо вам огромное, отец Филарет, – растроганно произнесла мама, нервно вертя головой и сконфуженно водя глазами, – мы, может, выделим ему часок вечером, и пусть ходит.

Я страшно обрадовался, подпрыгнул и взвизгнул от удовольствия. Затем Филарет протянул руки, мы снова крепко обнялись.

– Класс, мама! Вот видишь! – похрюкивая, чуть не в слезах пробормотал я, не ожидая такой удачи, – я обязательно буду хорошим, мама, буду делать уроки быстро-быстро.

– Буду ждать тебя, сынок, – заявил он напоследок, грубо проведя перстами по моему маленькому рту.

Мама извинилась и потянула меня за руку, так как сзади нас подталкивала негодующая многокилометровая очередь. Прищурившись, на улице отец докуривал до фильтра самую дешёвую сигарету, обжигая руки. Я заметил, что стоило нам перешагнуть за порог храма, как наши озарённые лучами свечей восхищённые лица стали угрюмыми, прямо как вечно недовольные и разжиревшие лица правящих политиков из телевизора, которые делали нашу жизнь лучше и лучше.

Мы молча стояли, я осматривал выходящих и мученически думал, что никто не был виноват и все виноваты, никто не хотел умирать и все хотели, никто не был готов и все были готовы. Странная двойственность была во всём. На самом деле все события были двусмысленны, нет, они обладали тысячей значений, тысячей трактовок и расшифровок, также как бесчисленное множество клеток человеческого мозга. Сознание крохотку спуталось, видимо, от дикой каши благовонных и человеческих запахов внутри святилища. Мне показалось, что из затылка проступает кровь, возможно, краешек розги глубоко саданул по голове. Я стоял и обтирал шею, но кроме пота из кожи больше ничего не показывалось.

Отец всё дорогу домой странно смотрел на меня, будто подозревал в ужасном злодеянии, но из-за родственной связи боялся спросить и ошибиться. У меня продолжала кружиться голова, и путались ноги, но рана от удара розгами приятно напоминала о Филарете, вырисовывая в рассудке сумасшедшие варианты нашего с ним совместного времяпрепровождения.

– Что лыбишься? – что-то замыслив, спросила мама во время ужина, – думаешь, я тебя отпущу в церковь?

– Ну, мам, – прекратив жевать, возразил я, – ну зачем ты всё усложняешь? Вместо просмотра сериалов, мне было бы полезнее ходить на часок к настоятелю.

– Ах, ты хочешь полюбоваться, как девочек лишают чистоты, а? Рано тебе ещё на такое смотреть. – Я готов был взорваться или кинуть ей ложку в лицо. – Ни по одному предмету в школе ничего не соображает и собрался стать ближе к Богу. Ишь чего… Господь-то любит умных, а ты… – Она покрутила пальцем у виска. – Вырастили дылду бестолковую: пальчиком поманили, обрадовался? А если на улице позовут, тоже пойдёшь? Кругом одни убийства.

– Я Библию наизусть знаю! – гаркнул я.

– И что знаешь? – Она рассмеялась, повернула голову в сторону дверного проёма и крикнула отцу в зал. – Валер, слышь, что? Он знает Библию наизусть, дожили, какой верующий, сейчас крылья вырастут за спиной. – Она снова посмотрела на меня. – Ты хоть что-нибудь там понимаешь? Твоя книжка тебе получку не даст, дорогуша.

Я психанул, ударил кулаком по столу и выбежал из помещения.

– Перебесишься, вернёшься, доешь за собой, выдраишь всю посуду и полы на кухне помоешь!

Я в лютой ярости избивал подушку и негромко осыпал проклятиями маму, которая обожала доводить меня до такого состояния. Схватив сломанную хоккейную клюшку, я сшиб Библию с полки и начал лупить по ней сверху. Мне было не понять, почему маме, да и многим другим, так нравится всё усложнять и преувеличивать? Надуманные и бессмысленные запреты окружали со всех сторон, не давая свободно дышать и поступать так, как охота. Мне ещё больше захотелось стать батюшкой, но я не мог придумать, что нужно было для этого сделать. Без получения духовного образования туда было не приткнуться, а с такими школьными результатами на меня в семинарии даже и не посмотрят.

Я поднял книгу с пола и сказал себе, что на какой странице открою, на такой и прочитаю то, что надо делать. «И собрались ученицы – проститутки и гулящие вдовы, ученики – карманные воришки, бездомные сквернословы, драчуны и спросили у Него, как вера может согреть в холодную пору и тяжкую годину. Спаситель отыскал среди собравшихся самого хилого и неприметного, повелел ему показать, где он живёт. Господь дотронулся до угла дома, и тот запылал великим огнём. Люди взялись за руки и ходили вокруг зарева, тела их согрелись, а подлинная вера упрочилась. И распорядился тогда Он схватить и бросить в пламя хозяина дома, кто стоял и горько плакал, не желая присоединяться к хороводу. Сказал Он всем новую истину, чтобы в нелёгкую пору искали подобных же слабых телом и духом и предавали огню, ибо для таких закрыты ворота царствия Его».

Почти всю ночь ворочался и не мог уснуть, представляя, как поджигаю дом одноклассника Саши, как ошарашенный Роман встаёт передо мной на колени, обнимает ноги, будто целиком и полностью отдавая себя под моё начало. В буйных вымыслах одноклассники водили хоровод вокруг нас, а мы без единой капли стыдобы и замешательства отдавались Любви, согреваемые не только иссиня-фиолетовым пламенем огня, но и взаимным теплом юных тел. Откуда-то из глубины дымящегося дома раздавался оглушительный свиной визг, что нарушало всю гармонию вокруг. Роман никак не мог закончить, а хоровод из одноклассников не смог бы простить такой крах, особенно с моей стороны. Я был идеален и красив, со мной любой парень или мужчина должен испытывать вожделение и непреодолимое желание познакомиться поближе. Моё чутьё этого мира и то, как с ним нужно было обращаться, сводило с ума. На самом деле человек принимал всё, что ему подсунут. Как бы это ни происходило: со злобой, жалостью, тревогой, неважно. «Ах, Господи! – громко шептал я, обняв ногами одеяло, – люди стали мне понятны так преждевременно, так рано я вижу, что им на самом деле нужно, но не могу рассказать об этом всем, ибо меня никто не поймёт». Пылающая чушка выбежала из густого дыма и мне стало так холодно, всё покрылось девственно-чистым льдом: хоровод, Роман сзади. Я испытывал длинную тонкую сосульку в глубине брюха. Свинья стремительно удалялась. Я рванул за ней и через целую вечность достиг плавящейся кожи, дотронулся и за мгновение ока оказался внутри её скользкой туши.

Я готов был поклясться, что запомнил неуловимый момент засыпания, но наутро уже ничего не мог вспомнить.

Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь

Разделы библиотеки

Любовные романы Любовные романы по темам Любовные романы по автору Современные любовные романы Исторические любовные романы Женские фильмы КулинарияСекреты красотыСонник

Страницы романа:Стр:3

1 2 3 4 5 6

0

/ 0 Гол.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10