Разделы библиотеки
Русская Наташа - Александр Поехавший - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Русская Наташа - Александр Поехавший - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Поехавший Александр
Русская Наташа
| Предыдущая страница | Следующая страница |
∞
Всю мятежную ночь я не смыкал очей, думая о милиции. Перед глазами стояли безобразные монстры с раскалёнными докрасна палками. С их окровавленных лягушиных ртов крапала маслянистая субстанция, напоминающая гной. Они пребывали в безукоризненно чистой и отглаженной форме с золотыми звёздочками-погонами и беспрестанно отдавали честь друг другу со словами: «Так точно, есть, слушаюсь, никак нет». Издалече они выглядели обычными людьми, но стоило только приблизиться, как сразу становилось ясно, что это были нелюди.
Ближе к утру мне всё же удалось на несколько мгновений впасть в бессодержательный сон без сновидений. Проснувшись, не моргая, я глазел на дверь в томительном ожидании, когда мама распахнёт её и поведёт в скандально знаменитое отделение. Простынь промокла до нитки, жирные немытые волосы приклеились к голове. На узорчатом настенном ковре отплясывали закорючки и перетекали друг в друга всех цветов радуги капли. Безмолвные вещи всевозможных размеров и расцветок желали, чтобы всё протекло благополучно, и я опять воротился в их тёплую компанию. Ненормально ныла попа внутри, будто чуя что-то неладное. На всякий случай после нужника я вымыл её и крошечку смазал подсолнечным маслом, умудрившись не замазюкать трусики.
Во время завтрака мне в рот не полез ни один кусочек, лишь удалось выпить крепкий чай с большим количеством сахара. Мать приоделась в парадное платье тона ванили и нанесла порядочную массу косметики на измождённое от ежедневных ранних оживаний лицо. Мы собирались тронуться в непредсказуемое и чрезвычайно опасное место, из которого не всем удавалось вернуться живыми и невредимыми. Там, где царят собственные законы, там, где жизнь рядового человека ни во что не ставится и может с лёгкостью быть отобрана. Перед выходом мамка длительное время вела напряжённые переговоры со своей второсортной работой по поводу отгула, вдавливая трубку телефона в оттопыренное ухо и в рот. На том конце провода будто уже начали допрос, заставляя обрисовывать мельчайшие детали моего злодеяния и последующего за этим визита милиции. Мама описывала, как выглядели сотрудники, как они по шаблону, как и всем белым женщинам, предлагали ей устроиться к ним гулящей, но только лишь низшего уровня из-за внушительного возраста и неважного наружного обличья.
– С работы из-за тебя отпросилась! – вышагивая по улице, нервно бурчала мама и тянула меня за руку точно так же, как когда-то давно в садик. Я переживал невероятную внутреннюю немощь и хныкал, как маленький, как перед тарелкой мерзкой манки с комочками, от которых меня сотрясали рвотные спазмы. – Что теперь слёзы льёшь? Священником он хочет стать! Теперь-то тебя ни священником, ни дворником не возьмут! Весь город скоро узнает! Прославился! Аж кости ломит, на работе уже все знают и промывают! Год теперь мусолить будут! Вот позор-то! Все нервы вымотал, эгоист прокля́тый! Подумал бы о нас хоть раз!
– Ну, мам, – взмолился я, – ну хватит. Я буду богатым, потому что я красивый. У всех красивых людей много денег. – Она рассмеялась и нам обоим стало полегче. – Куплю из любой самой крутой рекламы, что хочешь.
Смех являлся воистину главным даром человеку. Кто смеялся, тот обезоруживался, тот не был способен ощущать злобу и ненависть. Создатель поощрял шаловливый смех и призывал насмехаться над любой ситуацией: «Я учу вас не унимать смех, вашего сына изнасиловали – не источайте слёз, а потешайтесь, ибо время обратно не завернуть, а от слёз токмо боль гуще станет; вас лишают жизни – хохочите, ибо вступите в царствие небесное без очереди на плодородные луга с пригожими мужчинами и аппетитными женщинами, дающими усладу и успокоение».
– Красавец писаный, миллионер с прорехами в карманах и голове. Двоечник. – Она постоянно доставала зеркальце и проверяла всё ли нормально с лицом.
Одинаковые стоквартирные дома, одинаковые набожные люди, одинаковые клокочущие чувства. Хотелось испытывать нечто большее, чем просто элементарные эмоции. Во мне девчачьего было гораздо больше, чем даже в самой женственной куропатке. После длительного гнетущего молчания я не сдержался и тихонько запел:
– Зашей мне нитью рану, залей глаза вином, так звёзды светят ярко, и зверь горит огнём, на горизонте время уходит нам во вред, ты видишь: я весь белый выкрикиваю бред…
Чем ближе мы подступали к отделению, тем ровнее становилась дорога под ногами. По бокам выросли красные фонари весьма необычной формы. Через кое-какое время мы очутились у многоэтажного здания, покрашенного в цвет государственного флага и обвешанного камерами слежения, которые наблюдали за каждым нашим движением. Перед тем, как добраться до входа, мы миновали идеально чистую обширную площадку с сочными газонами, кустиками разнообразной формы, светомузыкальными фонтанами с античными скульптурами и прочими изысканными вещами. В центре площадки возвышалась бронзовая статуя бессменного адмирала Писькососова, заведующего всей этой влиятельнейшей организацией. Обвешанный автоматами и пистолетами, он восседал на коне-единороге и держал в одной руке отрезанную голову мирянина, а в другой серебряный свиток с их профессиональной коронной фразой: «Действуем по беспределу». Только три учреждения в городе так богато и роскошно выглядели, как снаружи, так и внутри: администрация, святилище и милиция. Три кита, на которых всё держалось, три бездонных моря, в кои безостановочно струились бурные потоки денежных рек. Они тесно дружили, поддерживали и уважали финансово-хозяйственную деятельность друг друга.
– Что надо вам? – грубо справился дежурный через громкоговоритель под защитой толстого бронированного стекла.
– Простите, пожалуйста, – елейно затараторила мама, – мой сын совершил преступление вчера, к нам заезжали ваши доблестные сотрудники, велели привести его, чтобы назначить наказание, поставить на учёт и провести воспитательную беседу.
– Да заткни хайло своё уже, понял я всё. – Он куда-то позвонил.
К нам вышел ветхий человек в чёрно-белой полосатой робе и с цепью на ногах, как из фильмов про войну.
– Завяжи им глаза и проводи в триста четырнадцатый кабинет. А вы, мамочка, и ты, шелуха подзаборная, только попробуете снять повязки, домой не вернётесь никогда.
Мы семенили, держась за плечи друг друга. Я вздрагивал от грохота задвижек через каждые несколько метров. Так боязно не было давненько. Мама дрожала. Я от всего сердца сожалел, что ей приходилось переживать все эти ужасы из-за меня. Я чётко взял в толк, что надобно быть более уравновешенным в таких спонтанных и крайне выбивающих из колеи ситуациях. Нужно было всего-навсего проследовать за этой большегрудой и задастой сучкой, забравшей у меня Любовь, и повалить наглухо, чтобы никто не видел, тогда ничего этого бы не было, ибо произносил Царь небесный: «Не страшитесь убиения дурной женщины, ибо вместо языка у неё змеиное жало, вместо зерна в голове колючие сорняки, которые ничем не вырвать. Побивай жену с рассвета до заката и не убоись, что она больше не повидает белый свет».
Мы оказались в просторном кабинете, где с нас сняли повязки. С потолка свисал крутящийся шар, который мерцал и переливал всеми цветами радуги. Напротив нас сидел милиционер, положив ноги в высоких сапогах на стол. Он неотрывно следил за танцующей в углу потаскухой в одних пунцовых трусиках. Юная барышня размеренно вращала бёдрами в такт хрипловатой благозвучной музыке, доносящейся откуда-то сверху. Она держала глаза закрытыми и скалилась, было явно, что ей нравится находиться в таком месте.
– Мать-перемать, – чуть слышно произнёс он, посмотрев в нашу сторону, – возьми пока что со стола перечень цен с высококачественными продуктами собственного производства и козлёночку своему покажи, приобрети ему чуть-чуть, устрой праздничек. – Он снова вперился в шлюху. – Тише жопой крути, до вечера ещё далеко, лицо попроще сделай. Кто у тебя сменщица?
– Наташка, зайчиха, – коротко ответила гулящая.
– А, это та у которой из жопы постоянно что-то торчит? То хвост, то железяки какие-то. Ну, она, кстати, получше тебя будет.
От саднящих слов, она расстроилась и наморщилась, но непринуждённые движения стали бодрее и любопытнее. Когда-то проститутки стояли тайно, по ночам в специально отведённых для этого точках, но с назначением главой управления Писькососова всё круто изменилось. На каждом столбе стали клеить фотографии гулящих и единый номер для заказа «ноль-два». Такая же ситуация случилась и с веществами. Поначалу это многим пришлось не по вкусу, но голые руки не могли противостоять заряженному автомату и тем, кто властвует над законом, всё притёрлось и устаканилось. Больше половины женского населения трудилось потаскухами в милиции. В одно время мы уговаривали пойти туда трудиться маму, но ей не хотелось, так как нужно было идти очень далеко и ходить на заказы по квартирам. Ей нравилась более безмятежная деятельность. Господь говорил: «Шлюха – вот настоящая женщина, достойная царствия небесного и бессмертной жизни, ибо не принадлежит никому и ложиться под всякого мужа, не жалея лона и тела своего, даря подлинную Любовь в божественном совокуплении через щели свои, заплёванные щедро любовниками». Денег у нас едва хватало на скромную еду, так что о веществах и гулящих не могло быть и речи.
Мама ради приличия почитала перечень цен. Краем глаза углядел самые дорогие позиции: зверобой, пустырник, сок алоэ, ещё что-то на иностранном языке. Я совсем не знал, что это такое и почему всё это имело такую непомерную стоимость, равную папиной зарплате за год.
– Ну что, купите что-нибудь? – спросил он, – с хорошей скидкой, всё свежее, наши сотрудники всё сами фасуют, вес с точностью до сотых.
– Вы знаете, товарищ…
– Капитан! – резко добавил он.
– Мы люди простые, – говорила мама, как можно более милым тоном, – я вкалываю в детском садике, муж на железной дороге. Едва на харчи хватает, одежду раз в год покупаем.
– Ты ещё расплачься тут. – Он нажал на кнопку и музыка смолкла. – В детском саду работаешь, а вырастила такого уголовника, нет денег – идите в бизнес, что непонятного? А мы крышанём. – Он замолчал и задумался, повисла неловкая пауза. – Встаньте, подойдите ближе и повторяйте движения, как у моей дежурной проститутки.
Мама покорилась, вновь заиграла музыка, на этот раз неторопливая, какая-то своеобразно пространственная и с эхом, женский голос на иностранном языке пел очень славный мотив. Мерно стучал барабан. Мать, рдея и беспрестанно поправляя наряд, стеснённо повторяла движения. Вместо привычных обоев с цветочками стены кабинета усеивали героические портреты бессменного презерзидента, которого любили все – от мала до велика, потому что он был главным героем телевизора. Он всё умел, ничего не боялся и помогал нескольким счастливчикам, которым повезло до него дозвониться раз в год.
– Ну, всё, достаточно, вы произвели на меня чуток впечатления. Ну, пройдёмте же, женщина, со мной в отдельный кабинет. – Он усилил громкость музыки, резко встал, открыл дверь в другое помещение и поманил матушку. – Нам надо наедине обсудить грязный поступок вашего сына и принять справедливое решение о наказании. Точнее, всё будет зависеть от вас и ваших талантов.
Мама опрометью последовала за ним, дверь захлопнулась, раздался оглушительный звон запирания. Я остался один на один с девкой. Она тут же присела и устало прильнула спиной к шесту, расслабив тело.
– А ты красавчик! – грубым, прожжённым чем-то блеющим голосом промолвила она.
– Правда? – обрадовался я, – я тоже так считаю, хотя часто сомневаюсь!
– Ты далеко пойдёшь! Подойди поближе, парниша, я тебя хоть пощупаю.
– Меня могут трогать только мужчины, которые меня привлекают, – неожиданно разоткровенничался я, опьянённый проникающей в самые глубины слуха музыки, – ещё мама с папой.
– Ого, мужчины, такой серьёзный уже! Ути-пути какой! – проронила она и дерзко оттянула тонкие трусики, оголив всё, что имелось между точёных ног.
Я каким-то чудесным образом предвидел это и успел отвернуться, ибо Бог сказывал: «Остерегайтесь срамных губ белой женщины, ибо они распространяют несмываемую грязь, трупное зловоние и безумие. Погружайте туда всё подряд, руки, овощи, ветки, но только лишь не голову вашу, ибо заклинится она там на веки вечные».
Мама возвратилась и села рядом. С её покрытого испариной лица не сходила улыбка. Она медленно повернула голову, взглянула на меня. Я был готов утопнуть в её исполинских чёрных зрачках, заполонивших глаза, превратив их в агатовые шарики. Мать до такой степени взмокла, что невыносимый запах пота целиком заглушил дезодорант и неприятно разнёсся по помещению. Язык её заплетался, слова не складывались и обрывались, проглоченные и застрявшие в самых глубинах нутра.
– Ну что ж, маленький уголовник, скажи «спасибо» маме, – начал капитан, усевшись на своё место за широким столом, – у неё большое сердце. Длительное тюремное заключение я официально заменил на трёхступенчатое наказание. Во-первых, ты приходишь к пострадавшей в больницу и клянчишь у неё прощение, получая от неё по роже равноценный удар, око за око, приятель, ты должен знать эту основную заповедь. Во-вторых, вы оплачиваете штраф в церкви, ты получаешь там тридцать три удара плетью Господней. – Он перепетлился. – И, конечно же, исправительные работы в нашем отделении на неопределённый срок до полного раскаяния. Все три направления я сейчас оформлю. К нам заявишься в последнюю очередь с подписями наблюдающего за твоим наказанием врача и преподобного настоятеля Филарета или его заместителей. – Он принялся заполнять пустые бумажки. – Мамочка, что ж вы присмирели. Я ж вижу, что вы хотите пристроиться к моей шлюхе, поднимайтесь, ну же, какая подходящая музыка звучит.
Мать захихикала, я помог ей встать и, поддерживая за талию, проводил к шесту. Никогда я не видел её столь жизнерадостной и счастливой. Из истерично-буйной и закомплексованной домохозяйки она превратилась в юную леди, полностью раскрепощённую и согласную на всё. Отчего с ней произошло такое кардинальное изменение, я не ведал. Я, почему-то, подумал, что это навсегда, и её должны уволить, так как она не могла выговорить ни слова и едва волочила ноги. Зато, возможно, она отныне будет всегда в хорошем настроении и перестанет вопить по пустячкам. Я постиг, что во всём, что происходило и случалось вокруг, как бы ужасно это ни выглядело со стороны, имелись плюсы. Любой негативный или положительный акт неотвратимо порождал полезный опыт и переживание, из которых извлекалось знание и собственное понимание происходящего.
В конце концов, мама осталась полностью обнажённой и превратилась от этого в какую-то постороннюю тётку. Широко разинув рот, я взирал на неё и беспрестанно думал о боли, которую мне предстояло пережить. Главным было то, чтобы моя прирождённая красота осталась нетронутой, а ведь самыми неприглядными являлись раны, которые толком не зарастали или оставляли после себя уродливый рубец.
Капитан милиции то глядел на танцы, то продолжал писать. Его веки наполовину заслоняли покрасневшие белки глаз, движение руки было натужным. Казалось, что он карябал по одному слову, после чего застывал на танцующих и хлопал в ладоши. Всё это чересчур затянулось.
– Дядя милиционер, а мама выздоровеет? – осторожно подойдя к нему, спросил я.
– Сделаешь шаг вперёд, я тебя прикончу, монстр, – пригрозил он, положив кисть на кобуру с пистолетом внутри. Я сел обратно на продавленный и скрипящий диван. Наконец, спустя вечность он грубо смял документы в плотный комок и швырнул в меня. – Вот твой приговор. Я расписался там за вас. Поздравляю, ты теперь на учёте. Забирай свою потаскушку и топай в свой клоповник, у меня дел выше крыши, и вы ещё тут устроили мне!
Я подбежал к маме и активно принялся одевать её, но она вновь снимала наряд и отбрасывала от себя.
– Мам, ну пожалуйста, ну пошли домой, – лопотал я и меня подхватил поток невероятного смятения, возникающего в подобные кризисные моменты, когда ситуация полностью выходит из всякого контроля. – Тётенька, ну помогите нам, пожалуйста.
Та продолжала обнимать то шест, то маму, не забывая про изящные па.
– Выметайтесь отсюда! Иначе действовать буду по беспределу! – гневно закричал блюститель режима позади нас. Размеренную жалобную музыку прорвал оглушительный хлопок. Девка в мгновение ока стала белой, как смятые листы документов. Вытаращив коровьи глаза и мученически сморщив лицо, она начала неспешно оседать по шесту вниз. Раздался ещё один хлопо́к, на лбу презерзидента образовалось огнестрельное отверстие, из которого прыснула сухая штукатурка. Мать сама ринулась к выходу, я за ней, позади гремела канонада выстрелов.
Пробежав сквозь задымлённый кабинет, мы выскочили наружу и оказались в коридоре. Она мчалась вперёд, я за ней еле поспевал.
– Стоять, стрелять буду! – закричал, вооружённый автоматом милиционер на нашем пути. Я обнял сзади и изо всех сил, словно клещами, сдавил маму, чтобы она не двигалась, и нас не прикончили. – Кто такие? Ты курьер? Почему гулящая носится по отделению голая с каким-то малолеткой!
– Дяденька, это моя мама, – как можно более мягким тоном заговорил я, удерживая её на месте, – а вот мой приговор. – Я развернул комок и показал ему. – Можно мы пойдём домой, мы были у капитана.
– Какой я тебе дяденька, щенок! Где повязки на глазах, суки! – Он замахнулся на нас прикладом, но ударить не решился. – Получили приговор, выметайтесь отсюда к собачьей матери! Разбегались тут.
– Дайте, пожалуйста, какую-нибудь одежду и покажите, где тут выход.
– Милый, ну ты куда пропал, – промурлыкала зрелая потаскуха, приоткрыв дверь и выглянув из щёлки, – я уже закинулась, не хватает только тебя до полного счастья.
– Да подожди ты! – рявкнул он, – тут опять клиенты капитана Пидорасова. Надо же, ещё и живые, и невредимые.
Он сходил куда-то и вернулся с полосатой робой, всучил мне в руки со словами:
– Мне некогда с вами возиться, у вас нет повязок, так что выйти можете только через вон то окно. Там невысоко, не прыгайте зараз, а просто свисните на вытянутых руках и отцепитесь, травка там мягкая, ничё не будет. Понятно разъяснил?!
Я так же громко согласился. Маменька немного пришла в себя и позволила себя одеть. На её спине красовался внушительных размеров герб ощипанной куропатки с двумя надрубленными головами. В задымлённом воздухе стояли диковинные запахи, от которых кружилась башка. Хотелось лечь на пол, остаться неподвижным и ничего больше не делать. Удивительно, но мне отнюдь не желалось покидать это здание, хотелось заглатывать этот ядрёный воздух вечно. Практически беспомощная мать начала раздражать и выводить из себя. Полчаса я уговаривал её пойти со мной и выйти в окно. Я на коленях умолял, затем угрожал, прикидывался и папой, и начальником, но она стонала: «Ещё, ещё, ещё разок, где ты его прячешь, не всё, чуть-чуть попробовать, тебе тоже достанется, счастья и радости хватит всем…»
– Вот дура-то, надоела уже, пошли со мной на выход, домой надо, мам, блин. – Я применил силу и, обхватив её за шею удушающим приёмом, рывками потянул с собой, благо, она была со мной практически одного роста.
– Серёжа, ты пользуешься моим бельём и косметикой, – внезапно так чётко произнесла она, когда я открыл окно.
– Да правда что-ли? – измотанный и обозлённый оскалился я, – Машка, ты собираешься сегодня домой или нет?
– Ах ты подонок! Всю жизнь на тебя угробила… Нужно было рискнуть. Ловким движением я выпихнул её наружу. Это был один из редчайших моментов, когда самый близкий и родной тебе человек обращается в заклятого врага, заслуживающего страданий или даже смерти. Господь учил: «Ни мать, ни отец, ни брат, ни жена и не соратник не помогут тебе в твоём деле, истинно говорю тебе: только ты сам искупаешь чашу жития, только ты решаешь на какой путь ступить, и если все эти люди мешают тебе, то без страха отрекайся от них или столкни со скалы в тёмную пучину». Это произошло так же быстро, как ослепительная вспышка умирающей звезды или скоротечная болезнь с летальным исходом. Меня что-то покинуло: то ли невесёлое детство, то ли прежняя жизнь, то ли ещё что-то безвозвратное. Я испуганно трогал потылицу, мне опять казалось, что она очень сырая. Сразу же после её удачной посадки я спустился следом, руководствуясь инструкцией милиционера. Мама вскочила и начала ощупывать себя с ног до головы, проверяя целостность тела после падения.
– Мам, ну пошли уже а? Сколько можно? – Я заботливо отряхнул её от пыли и сухих травинок.
– Серёж, что случилось? – спросила она, почти вернувшись в своё привычное состояние. Зрачки сузились, а движения вновь стали неторопливыми.
– Мы ходили в отделение, мне выписали трёхступенчатый приговор, вот это и случилось.
Лимонное солнце парило ещё высоко. Скорее всего, часовая стрелка уже достигла полуденную отметку. Мы шли, точнее, бежали домой, так как ей было жутко стыдно показываться на глаза совершенно ничего незначащим людям в таком виде. У неё начали проявляться фиолетовые синяки на руках. Мне так сильно хотелось домой, несмотря на всё то, что стряслось. Это было единственное место на всей планете, где я мог быть на сто процентов собой: неподдельным, таким, каким меня сотворила сама природа. И мне, конечно же, хотелось, чтобы так было везде, далеко за пределами моей комнатки, ибо гей – это особое украшение любой компании или места.
Спустя полчаса мы проникли в квартиру. Я выдохнул с облегчением, рухнул на свою кровать и принялся перечитывать приговор.
– Хлеба нет нисколько! – завопила мама из кухни, – иди быстро купи! Я прошёл к двери и начал обуваться. Она подошла и вложила крупную банкноту мне в карман. По её хитрому выражению лица было ясно, что одной буханкой дело не обойдётся. – Ещё двести грамм колбасы, пачку макарон самых дешёвых, зелёного лука пучок, картошки полкило… – Она запнулась, подпёрла бока, и лицо её приняло крайне враждебный оттенок. – Ты же нас предал, отрёкся от родного отца и матери, какой позор-то а? Позорище видоужасное! Исключили из школы! – Я схватил ключи с гвоздика и вынырнул в подъезд. – Домой можешь не возвращаться, стыдоба ходячая!
Пока спускался по лестнице, пару раз грохнулся и растянулся во весь рост. Из-за дикой усталости и общего перенапряжения её слова-ножи произвели сногсшибательный эффект. Я сел на ступеньке, извлёк деньгу и принялся продумывать геройский план побега. Все немногочисленные варианты, пришедшие на ум, были с плачевным исходом: холодная погода, малая сумма наличности, возраст, приговор. Я с трудом втемяшил и закрепил себе в голове рискованную мысль, что она всё это не всерьёз и единственное верное решение – это сходить в магазин и выполнить наказ. В Книге Жизни Создатель глаголил: «До Меня вам говорили есть хлеб и пить вино, сожгите все книги, где это написано, предайте проклятию всякого, кто будет поучать вас глотать это. Я вещаю от чистого сердца: свинина и вода, вот и всё, что нужно для спасения хворого тела и очищения виновной души, ибо хлеб уродует тело, раздувая его, а вино уродует душу, изгоняя её и превращая тебя в нечистого скота, недостойного вечной жизни!»
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры