Разделы библиотеки
Проклятие неопределённости. Роман-фантазия - Андрей Марковский - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net
Проклятие неопределённости. Роман-фантазия - Андрей Марковский - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net
Марковский Андрей
Проклятие неопределённости. Роман-фантазия
| Предыдущая страница | Следующая страница |
2 Страница
Спустя какое-то время Кирилл очнулся и обнаружил, что всё так же сидит с телефонной трубкой за столом в кухне, он как будто спал сидя, не закрывая глаз. Шум дождя за окном поутих, мелкие капли оставляли редкие отметины на лужах. Подумалось сквозь дрёму: надо шевелиться, хоть чуть-чуть разогнать кровь. Уборку что ли сделать – окинул он взглядом запущенное пространство кухни, заляпанные пальцами панели шкафов, забрызганный жиром кафель возле плиты, сбившаяся клубками к плинтусам пыль, – но вместо этого заполнил посудой посудомойку и включил. Прокачусь в магаз, закуплюсь на следующую неделю. Ванька почти взрослый, нормально справляется с домашним хозяйством, хлеб-молоко и прочую мелочь покупает сам, когда надо. А вот глобально надо бы запастись. Пока с работы не позвонили.
Он нацепил на себя свою дежурную одежду – джинсы и рубашку навыпуск, – в которой ходил ежедневно, не обращая внимания на праздники и выходные, спустился во двор, сел в машину и запустил двигатель. Он стоял с полной тележкой в очереди в кассу, когда сбоку в него с грохотом въехала другая тележка с продуктами.
– Здорово, Кей-Кей! – окликнули его давно забытым студенческим прозвищем.
Водителем тележки оказался старинный друг Сашка, которого иначе, как Шуркой, не звали. Шурка – самый первый институтский знакомый, ставший близким другом. Притом он вообще был первым коренным питерским, с кем Кирилл познакомился. Это случилось на первом же вступительном экзамене, – они сидели на сочинении рядом и тайно проверяли писанину друг друга на ошибки. Потом вместе учились, вместе ездили на картошку, однажды в стройотряд. Когда завертелась музыка, их институтский ансамбль, Шура превратился в поклонника и биографа, знал все варианты песен, хранил все записи. Иногда мотался с ребятами по концертам в разные города.
Обнялись, искренне обрадовавшись друг другу. Шурка от избытка чувств норовил ещё и поцеловать Киру, что в глазах окружающих должно было выглядеть вопиющим, запрещённым Госдумой гейством.
– Шурка, привет, лысый чёрт! Когда мы с тобой последний раз виделись, весной? Ты как? Переделал все свои дела?
– Обошлось. Дочке в июне свадьбу отгуляли. Ты ж не соизволил явиться
– Ну не укоряй лишний раз, я никак не мог! Прости гада!
– Как тебе зятёк?
– Разберутся, – легкомысленно отмахнулся Шура. – Мне с ним не жить. Как будто мозги есть, а лишних понтов нет. Слушай, на ходу не поговоришь, к тому же за тобой должок со свадьбы. Какие сегодня планы?
– Ничего особенного. Работа – это как всегда, если вызовут. Обещал младшей зоопарк, но погода сам видишь какая.
– К чёрту работу по выходным! Давай метнёмся ко мне, продукты Лильке оставлю, машину брошу – и на твоей к тебе. Не против?
– Давай, – не совсем искренне согласился с предложением друга Кирилл. Шуркино предложение явно означало совместную выпивку, а выпивать не хотелось. Но отказываться вообще неприлично.
– Закуски у нас полно, две телеги. Сейчас я быстро сбегаю и бутылку возьму, пока ты в очереди стоишь. Какую? Ноль-семь?
– Нет, пол-литра хватит. Мне – сто грамм, остальное тебе. Я чего-то неважно себя чувствую.
– Ну, как раз полечишься.
– Универсальное лекарство сегодня не поможет, поломка не та.
– Замётано. Может, тогда клей прихватить или паяльник?
– Зачем клей?
– Тебя починим заодно. Что у тебя сломалось?
Всего одна улыбка, а Кира сразу приободрился. Машин по случаю субботы на дорогах не очень много, и через полчаса друзья уже входили в квартиру Кирилла на Васильевском острове.
– Шура, ты проходи сразу на кухню, а то у меня в квартире бардак. Видимо, приближаюсь к такому возрасту, когда не ты находишь место вещам, а когда они сами находят себе место. Я сейчас руки сполосну и раскину закусь по тарелкам.
– Женщину тебе надо, она быстро порядок наведёт. Они это умеют – сроду ничего не найдёшь после их уборки, – засмеялся Шурка. – Ты не суетись, спешить некуда. Водку в морозильник засунуть?
– Ага.
– Давай по чуточке нальём, для аппетита.
– Тёплая же, противная!
– Я гляжу, у тебя «Кола» в холодильнике стоит, давай по-молодежному заправим, а? И похолоднее станет. Ну, за встречу! … Фу ты… Порядочная гадость получается! Что, сейчас так и пьют?
– Пьют, Шура. Мучаются и пьют. Пьют и мучаются. Всё подряд. Не только тёплую водку без закуски.
– Мы водку «Пепси» запивали, но никогда не смешивали, – вспомнил студенчество Шурка. – Просвещало нас советское кино. «А он говорит: коктейль-коктейль», – друг попытался сымитировать голос артиста Леонова.
– Мода, времена другие. Сейчас многое непривычно. Я как-то однажды бутылку вина вот этими руками держал, – протянул он Шурке свои ладони, словно в доказательство. – И попробовать дали: французское «Барон Ротшильд» за шесть с чем-то тысяч. Ни черта не понял.
– Шесть тысяч – это разве дорого? Я сегодня в магазине коньяк за полтинник с чем-то видел.
– Ты не понял, Шура. Шесть тысяч евро бутылка. Евро! Мне когда цену назвали – как раз я её в руках держал, – аж испариной прошибло, так боялся выронить. А винцо так себе, кислятина, помнишь грузинское «Эрети» за рубль двадцать семь?
– Ёперный театр! Развели против всего мира истерику, все вокруг плохие, а у нас, выходит, всё в порядке? Можно винцо в четверть мульта за бутылку попивать. Тебе где обломилось? С дочкой олигарха познакомился?
– Не. То был вполне рядовой саммит. Газовики, нефтяники, в общем, обычные миллионеры. Я другого полёта птичка. «Я всего лишь ограбил нищего, чтобы воспользоваться его медяками», – процитировал Кирилл слова американского классика, вспомнил, как нелегально оказался на этом газпромовском сборище, хмыкнул, и не стал рассказывать другу подробностей. – Туда я вообще случайно попал. Давай тащи уже нашу бутылку из холодильника, поди остыла.
Друзья звякнули «за здоровье» рюмками с не успевшей остыть водкой, которая оттого сильно отдавала ординарным спиртом. Выпив, Шурик поморщился, быстро отправил в рот огурчик с куском мяса, и, не закончив жевать, попытался развить свою незаконченную мысль, подняв руку с убедительно указующим пальцем.
– Вот раньше…
– Ладно, не начинай, – перебил его Кирилл. – Не то мне покажется, что мы с тобой уже невесть какие старики, будем сейчас ворчать, как всё плохо, какая нехорошая молодежь и всё такое прочее. «Не то что в наше время» … Родители, помню, именно так про нас говорили. А мы – ничего, нормальные вроде.
– Это конечно, – с лёгкостью согласился Шурка. Однако продолжил то, о чём хотел сказать, и разошёлся. – Теперь власть денег. Нас привязали к кормушкам, запретами обложили, никуда не рыпнешься. А приближённым – зарплата по три мульта в день и вот это, – звякнул он вилкой по бутылке.
– Кто в новом мире вырос и старых порядков не помнит, им на кормушки плевать – им в стойле жить скучно. Потому молодёжь против нашего капиталистического политбюро протестует. Ещё лет десять, политдинозавры вымрут, тогда обязательно что-то новое начнётся.
– Разок мы с тобой застали смену, – сказал Шура. – Кроме отсутствия дефицита на водку, других перемен я не заметил. Насмотришься ютюба про глубинку – кроме водки у людей других забот не осталось.
– Потому все, кто бухать не хочет, едут в столицу. Или в большой город, где работа и движуха пока есть. Что насчет выпивки, без неё куда? Мы с тобой в общаге за знакомство тоже не чай пили, а портвейн. Как сейчас помню, сразу после зачисления, в конце августа. Трудно было временами, но мы не забухали.
– Тут ты прав. Из нашей группы один Мишка спился. Витёк вроде тоже старался, да не от выпивки погиб, – погрустнел Шурка. – Портвейн в общаге хорошо помню – гамыра страшная, «Три семёрки», сейчас такую дрянь в бутылки не льют, а советские вожди народ травили – и ничего.
– Во-во. Правители, они всегда одинаковые. Портвейном не отравят, так ракетой самолёт расхерачат. Слишком настырным пулю в спину или полоний в чай.
– Голодранцев-гэбэшников к золоту пускать нельзя, у них иммунитет отсутствует. Болеют они золотом.
– Мозг у них отсутствует, – зло сказал Кира и решил резко сменить тему. – Зато я хорошо помню, как ты меня потом в гости пригласил, не забыл?
– Конечно. Я мамке про тебя рассказывал, как ты клёво Элвиса пародировал, она сказала: зови своего друга на ужин, познакомь. Как раз выступать бросила и в музучилище пошла преподавать, помнишь?
– Тортик «Сказка», помню, принёс. Ругала, что я не туда пошёл учиться, – неопределённо покивал головой Кира. – Кстати, к твоим словам о спаивании народа: каким спиртным твоя мама нас за ужином угощала?
– Мать всегда любила коньяк.
– Вот именно! Я коньяк первый раз в жизни тогда попробовал, и цветную капусту с шампиньонами, и мясо в кляре. У нас дома таких блюд сроду не бывало. После в троллейбус сел и чёрте куда поехал, не знал города. Еле-еле общагу нашёл.
– Ты на неё произвёл впечатление. Когда на пианино сбацал и спел что-то битловское, она окончательно растаяла. Она же всё время пыталась тебя перевербовать.
– Не, не битловское. Я Imagine пел, помню, – поправил Кирилл друга. – Так хорошо помню, будто вчера было. А на самом деле – очень давно. Больше четверти века прошло. Сейчас тебе про меня рассказать особо нечего.
– Ну почему? – не согласился Шурка. – Жаль, конечно, редко встречаемся, почти всегда случайно. Жизнь сейчас пошла странная какая-то, сами себе придумываем суету и заботы – с друзьями поговорить некогда. Надо чаще встречаться… – Он замолчал, задумался. – Мать все уши мне прожужжала, дескать, зря Кирилл в инженеры пошел.
– Кто теперь знает, что правильно или неправильно? – грустно сказал Кира. – Я всем честно говорил, что в наш институт пошёл из-за военной кафедры. Жуть как не хотелось два года псу под хвост, то есть под хвост доблестной Советской Армии. Если бы тогда знать, может, попробовал чего другое. Хотя… ты вспомни нас тогдашних, политбюро замшелое и Союз нерушимый. Какое музучилище? По деревням с концертами всю жизнь ездить – такая рисовалась перспектива? Откуда было знать, как всё повернётся? И вообще, как бы мы с тобой тогда познакомились, а? С Лёнькой, Серёгой, Витькой, как я без вас?
– С Витькой – да, – поддакнул Шура. – Мне тоже его не хватает. Он бы нам быстро объяснил. Как всегда без него нам ни в чём не разобраться.
Выпили «за прошлое», закусили. Кирилл пожевал задумчиво и продолжил брошенную другом мысль.
– Играть мы зря бросили, тут твоя мать права. Хорошее было занятие, весёлое. Как послушаешь, что теперешние вытворяют! Я мало какую современную музыку могу слушать, иностранцев предпочитаю, да и то из старого. Из наших у Шевчука хорошие песни получаются. БГ хороший альбом записал. Он у нас был в авторитете, Витка его обожал.
– Я иногда вспоминаю и ставлю ваши песни, оцифровал с плёнки, аудиоредактором немного помудрил, звучит неплохо. Последние тексты Витёк писал не такие заумные, как поначалу, – проще и понятнее.
– У него стало кое-то получаться. Жалко, что мало. Пару-тройку отличных песен получилось, остальное ни в какие ворота не лезло. С каверами на Цоя, Башлачёва и «Аквариум» вряд ли высоко залезешь.
– А я всё надеялся, вот-вот вас на «Музыкальный ринг» пригласят или во «Взгляд», – заметно расстроился Шурик, эмоции у него всегда прорисовывались на подвижном лице. – Но сдались вы зря. Сейчас что творится, тривиальщина плоская и противная! Ни уму – ни сердцу, как дед мой говаривал. Какое общество – такая музыка. Казалось бы техника современная – просто чудо по сравнению со старыми временами, а смысла никакого нет.
– Ну как же! Множество смыслов: «мои колени замёрзли и что-то важное между».
– Ладно тебе, ты слишком критичен. Или мы чего-то уже не понимаем, старые стали.
Оба задумались, замолчали, вспоминая. Кириллу после нескольких чарок выпитого стало немного легче. Ничего не болит, в голове моторчик не жужжит, в боку не колет – не стреляет. Жаль, это ненадолго. Конечно, если постоянно выпивать – всегда будет казаться хорошо. Многие этим спасаются. Поплохело – выпил «аква виты», похорошело после первой порции – ещё добавил, и ещё. Утром похмелился – вновь стало теплей и светлей. Весел, свободен и как будто здоров, и больше ничего не требуется, кроме добавки. А если вдруг заболит чего-то – зальёшь водкой и ничего не почувствуешь. Вот только настоящая жизнь скрывается от тебя в алкогольном дурмане, как город за пеленой дождя.
– Давай-ка мы с тобой, дорогой мой, жизнь переписывать не будем: как есть, так и есть, другой она всё равно не будет, – опомнился Кирилл и предложил старому другу новый тост. – Мы с тобой не для этого встретились, чтоб слёзы лить, как две постаревшие манекенщицы. Давай лучше за нас! За дочку твою, за их счастье. За внуков будущих.
– И за твоих. Лишь бы не хуже. А то придумает наш подполковник сдуру ещё одну войнушку с кем-нибудь из соседей.
– Ну их …, – крепко ругнулся Кира. – Как тайфун. Или землетрясение. Не обращай на это внимания, всё равно ничего не сделаешь.
– Просто жаль. За детей обидно. Но сегодня давай их больше не упоминать, будто их совсем нету. – согласился Шура. – Я страшно рад нашей встрече. Приятно вспоминать студенчество, «ансамблю вашу», как Витёк выражался. Славная у вас была команда! Одна нелепость – и всё.
– Трагедия стала всего лишь ускорителем процесса. Разброд у нас давно начался, – с неохотой признался Кирилл. Он машинально налил себе сока в стакан и отхлебнул.– Никакой сплочённости и дружбы не осталось, если не считать нас с Витькой. У Серого – семья, дочь, а постоянной работы нет, заработков соответственно тоже. Напротив, Алекс-маленький нашу группу давно перерос. Он хороший музыкант, единственный профессионал среди нас, потому до сих пор музыкой на жизнь зарабатывает. Витёк изменился, странный какой-то стал в последнее время. У меня тем летом страсть к Танечке вспыхнула, будущие родственнички ультиматумы начали выдвигать, тёща в основном. Так что планы у всех были разные. Помирать надумал «Папаша Дорсет».
– Во как! Со стороны казалось, что вы не-разлей-вода, – удивился Шурка. – Вообще-то все думали, что вы из-за Витьки развалились. История с ним от начала до конца загадочная. Вот и я, если честно, не понял, что у вас за финт вышел с этой базой отдыха, на пороги вы с чего вдруг попёрлись?
– Витёк предложил, все согласились. Типа романтика! Старый русский способ – пьянка, братание и любовь до гроба, если получится морду друг другу не набить. Но на самом деле каждый знал, для чего и зачем мы туда едем – договориться о распаде. Не хотели себе сознаваться, однако так и было. Надо было спокойно поговорить, а в Питере разговаривать не хотелось. Где в городе поговоришь?
Шурка громко рассмеялся.
– Ну вот ты скажи мне прямо сейчас, только честно. Как говорится, на трезвую голову. О чём можно серьёзно говорить за водкой с шашлыками на природе?
– Понятна твоя ирония… Но тогда за водкой быстро договорились. Подробностей не помню, что-то про аппаратуру – кому продать. Ещё сыграть было обязательство, заранее договаривались. Нам, если помнишь, тогда Олег помогал, как его? Кулешов или Карташов, наш типа менеджер.
– Да-да, помню. Карташов, – подтвердил Шура.
– Он договорился на гастроли по Сибири и Уралу, там ещё несколько неплохих команд было. Этакий сборный чёс. Деньги даже по тем временам предполагались не очень большие, но деваться некуда. Хоть, понятное дело, никому уже ничего не хотелось. Алекс о новом проекте задумался. Серый совсем отказывался, он в то время работу искал по специальности, и вроде нашёл. А мне Танечку не хотелось оставлять на два месяца. Витька в тот вечер был удивительно тихий и спокойный, всё уговаривал нас ещё немного около костра посидеть.
– В итоге не очень получилось. Я в смысле Витьки – чертовщина какая-то, так ведь и не нашли его.
– Ага. Только ботинки остались и трубка в камнях на берегу …, – отстранённо подтвердил Кира.
– Как надо напиться, чтоб друг дружку потерять? Куда Витёк умудрился пропасть, я никак не понимаю? Двадцать лет уже не понимаю. Ленинградская область, Вуокса, пороги – это ведь не тайга! Там всегда летом народу полно, туристы всякие шляются, байдарочники плавают… Ладно, ты не знаешь. Мне интересно. Вот если бы он не пропал, что дальше?
– Девятнадцать, Шура. Девятнадцать лет назад это было. А насчёт того, что могло измениться – чёрт его знает? И могло ли вообще? Если ты про группу. С Алексом вроде всё ясно, Серый так и так на завод хотел пойти. Витёк утащил меня на берег, к порогам, мы там с ним разговаривали с глазу на глаз.
– О чём? Или вспоминать не хочешь?
– Слушай, не хочу я бередить… Постарался вычеркнуть из памяти.
– Ну чего сейчас-то! Мне ты никогда не рассказывал, – удивился Шура. – Мне можно. Тем более – столько лет прошло! Никому не навредишь.
– Ладно…
Возникла пауза, Кира задумался. Правда: уж кому-кому, а Шурке можно рассказывать всё, что угодно.
– Он мне советовал, – прервал он наконец тягостное молчание.– Всякое разное. Только спустя какое-то время я начал подозревать, что разговор у нас вышел будто прощальный. В тот момент я не понял, а позже – стукнуло: он со мной говорил, как в последний раз, несколько раз повторял и настаивал. Словно знал, что не увидимся больше. Потому позволил себе то, чего раньше в отношении меня не позволял. В то вечер я на него сильно обиделся.
– Чего вдруг? У вас сроду даже мысли были одинаковые, как у близнецов.
– Не тем вечером, – протянул Кира. – Раньше – да, всегда. Независимо от того, что Витёк начудит. То накурится чего-нибудь, то Брахмапутры какой-нибудь начитается и начнёт мозг выедать.
– Бхагават Гиты, – подсказал Шура.
– Вроде того. То бухает по-чёрному, то на кислоту какую-то сядет. Сомневаюсь, что он ЛСД мог достать, другая какая-то была дрянь. Хотя с него станется. Ну, в общем, что бы это ни было, сознание эта штука ему расширяла о-го-го!
– Я подозревал, что он не просто бухает. У него часто глаза были чёрные. Весь глаз – один зрачок. И смотрит насквозь, будто тебя нет, аж страшно становилось. И что дальше?
– Он вдруг после нашей весенней поездки на фестиваль в Москву всё бросил – и квасить, и кислоту жрать, и травку курить. Сигареты только смолял по-прежнему. Мы после этого на гастроли ездили в Поволжье и здесь по области, – он стал прямо-таки образцом порядка и поведения. Мы иной раз пиво пьем, а он сидит рядом, молчит и курит. Вот тогда он «девочку на асфальте» написал и «открытую дверь».
– Но вы же не по поводу его личного сухого закона поцапались? Это вообще было бы смешно.
– Нет, конечно. Тогда на берегу Вуоксы Витька мне сказал, что увидел своё будущее. И моё. И что он вообще всё в жизни понял, во всём разобрался. Я его обсмеял, конечно. Сказал, чтобы он поменьше водки хавал, чтоб не чудилось всякое.
– А он?
– Говорит – правда, не вру. Сказал, будто узнал кое-что про себя, потому дрянь разную жрать бросил. Честно, говорит, я определился. Сегодня в последний раз, дескать, водку с вами пью. Ещё что-то индуистское или буддистское, не разбираюсь в этом, но о том же, высший уровень сознания и энергия космоса. Если бы я мог предположить, что он такое про себя говорит: «в последний раз»! Как будто не просто совпало, а действительно знал, – мне страшно об этом даже подумать. Ломай голову, как хочешь, всё равно никогда правды не узнать.
– Так чего было цапаться? Витька всегда оригинальничал. Ну и в тот раз. Неужели ты не привык за много лет?
– Конечно привык. Но он насчёт меня тоже взялся прогнозировать. И угадал же, чёрт! Сколько раз я об этом думал! Ну не мог он тогда про это знать!
– Про что?
– Про Таню, её раннюю смерть. Как он предвидел? Сказал: с Таней у вас ненадолго, не подходите вы друг другу. Не выдержит, дескать, она. Я его послал. Глупо себя повёл, но объяснимо – выпили ведь. Некстати Витёк полез со своими прогнозами. Ты знаешь, как это бывает.
– С пьяными – понятно.
– Ну вот. Сказал: тебе надо найти балканскую девушку. Ты её узнаешь, она своеобразно красивая, такие нечасто встречаются. Она поможет тебе оставаться молодым и здоровым. Вы друг другу нужны. У Тани, говорит, на тебя сил не хватит, потому что она блондинка, про энергию опять что-то заговорил, я не дослушал. По пьяни моча в голову ударила: блондинка и глупая – типа синонимы, такого оскорбления любимой девушки я даже Витьке не мог простить.
– И что?
– Психанул. Сначала послал по-матерному, а Витька будто не слышит. Стоит, грустно на меня смотрит и молчит. Толкнул я его, пьяный дурак, он упал. Напился, вот меня и заклинило.
– Так ты его сильно…? – ужаснулся Шурка, выпучив глаза.
– Да нет, конечно. Ну, то есть толкнул-то сильно. Но упал он нестрашно, не на камни. Крови было – чуть. Пьяные не бьются, знаешь ведь. Я ему компресс сделал, носовой платок намочил в речке. Мы с ним не могли надолго поссориться, мы ж были как братья. Он сказал – нормально, не беспокойся, ни на что не повлияет. Точно помню: крови почти не было, платок едва замарался.
– На что не повлияет? – нахмурив лоб, спросил Шурка.
– Не знаю, не понял я. Не догадался переспросить.
– И что дальше?
– Посидели на берегу, договорили. Он сказал – как хочешь, а всё сбудется. Завёл мудрёное своё: давай попробуем вместе очистить сознание, добьёмся просветления, сам всё увидишь. … О-о-ох! Ещё какую-то бодягу нёс, я не запомнил, и ментам ничего не рассказывал, чтобы не решили, будто у него с перепою крыша поехала, они и без того самоубийство на него вешали. Договорили обычно, по-дружески. Он несколько раз повторял, как мантру: ты, говорит, от музыки не отказывайся. Работай, несмотря ни на что, песни пиши, играй и пой – у тебя получается. Я, помню, тогда подумал: чего репетировать – мы только что завязать решили. Но видишь, как сложилось? Как в воду глядел, чёрт патлатый. Тани уж скоро семь лет как на свете нету.
– Слушай, он босиком тогда был или в ботинках? – вдруг спросил Шура, глядя куда-то в окно.
– Не смотрел, не обратил внимание. Сам кое-как был одет. Тепло было плюс водка. Не помню.
– Э-э, плохо он своё будущее увидел, – с жалостью в голосе сказал Шурка. – Всё-таки сделали с ним что-то. Не знаю только – кто, для чего и куда тело дели. Ладно, дело тёмное. Как было тёмное, так и осталось. Предположим, с Танькой он угадал, прости-прости. А красотка эта южная где? Черногорская? Без которой тебе не жить? Сколько лет прошло!
– Девятнадцать лет и один месяц. Только какая может быть девушка-красавица, Шура! У меня просто женщины уже поди целый год не было.
– Иди ты!
– Честно. Неинтересно стало с ними. Разрядку даёт, физиология, то-сё, но скучно без чувства. Это в молодости лёгкого увлечения и симпатии хватало, а с Таней я к другому привык. Не привлекала меня ни одна другая девушка по-настоящему, потому возня какая-то получалась смешная, а не секс. Не знаю, как им, а мне без любви противно. К тому же дела, постоянно некогда, «не до сук», как Витёк говаривал. Теперь здоровье куда-то делось, ослабел я. Вряд ли это какой женщине понравится. Глядишь, возьму и сдохну прямо на ней. Вот будет прикол! Поэтому у меня сейчас цель – детям хоть маленький запас оставить на будущее.
– Кончай, ты чего? – возмутился Шура. – Приболел – полечись, чего впустую стонать. Сдай ларьки свои в аренду и отдохни, сразу полегчает. Ещё лучше – продай, раз надоело. А сам музыкой займись.
– С полгода уже продаю, тяжело стало работать. Решится когда-нибудь… Но чего не изменить и чего по-настоящему жаль – того, что было, не вернуть, ничего не вернуть. Вспомню – так всё нелепо получилось! Вышло, будто Витя во всём виноват, он пропал – и я без него потерялся. А ведь именно я его последним видел, мог от берега увести, одного не оставлять, или вместе с ним там остаться медитировать. Можно было возвращаться, ради чего торчать вечером у воды, хотя светло, конечно, июнь – белые ночи. Короче, куча вариантов… Потом, когда закончили нас таскать, желания петь у меня не осталось ни капли, вообще не хотелось музыкой заниматься, хотя Алекс-маленький несколько раз настойчиво подкатывал, пришлось посылать его подальше. Опустошение какое-то накатило. Не хотелось без Витьки. Чем-то ситуация оказалась похожа на школьный ансамбль: тогда показалось мне, что сам я никогда профессионально выступать не сумею, вот и бросил. Нравилось, но ведь бросил. Дурацкая натура!
– Чего так? Насчёт школы не знаю, а в институте вы классно играли. И с каждым годом всё лучше. Не могут все быть первыми, первое место – оно одно, а за первым куча пространства, тысячи вторых мест.
– Логика – не то, что мне могло в то время помочь. Скорее наоборот.
Кира замолк и призадумался. Себя он считал человеком довольно смелым, но где-то глубоко внутри было зарыто что-то, заложенное в него вечно неуверенной в себе матерью, нечто мешающее, заставляющее сомневаться и перестраховываться от возможных трудностей. Возможно именно это воспитанное в семье качество в конечном итоге не позволяло ему двигаться дальше, наплевав на обстоятельства. Наверное, это не боязнь, и это не назовёшь робостью. Но что это? Вслух он сказал Шурке немного другое:
– Я с детства такой дурной, мне обязательно требовалось какое-то совершенство, причём я сам обычно не до конца понимал, каким оно должно быть, это совершенство. Поэтому в детстве от расстройства ревел, когда что-то по-моему не получалось, а как повзрослел – стал бросать начатое из какого-то дурацкого принципа. Типа если не выходит, как хочется – тогда вообще никак не надо.
– Какое, блин, совершенство, Кира! В мире вообще нет совершенства. Пел ты отлично, у тебя голос красивый. До сих пор записи слушаю с удовольствием.
– Спасибо, Шура, но всё равно. … Отмазку я себе придумал, будто без Витьки, без его текстов непонятно что петь. Ты ведь знаешь, наши лучшие – все на его слова. Каждый из нас пробовал стихи писать, одна ерунда выходила. Поначалу, в институтском ещё ансамбле, я считался главным песенником. Помнишь «Практикантку»? Это моё сочинение.
– «Практика-а-антка, девочка-сосе-е-едка. Не пытайся ты нас физике учить. На-аучи меня любить», – фальшиво попытался пропеть мотив Шура. – Конечно помню. Весёлая песня, ваш ранний хит, самый первый. Хорошей записи только не осталось, жаль. Аппаратура была совсем дерьмовецкая.
– Точно! Всё ты помнишь, летописец наш нештатный, – засмеялся Кира, привстал, потянулся через стол и шутливо чмокнул друга в лысину. – У меня была соседка, студентка Педагогического, приходила к нам в класс на педпрактику, только про любовь к ней я приврал. Я вообще бросил стишки пописывать, как только у Витьки стало получаться. Хотя он талдычил мне про ремесло, что учиться писать стихи можно так же, как учиться игре на гитаре. Но я бросил, у меня всегда так. Пойму, что лучше не выйдет, – сдаюсь тут же.
– Редко кому удаётся одни свои песни петь, даже Битлы поначалу чужой материал исполняли. – Шура задумался ненадолго и продолжил. – Тебя потеря Витьки сломала, я заметил. Все заметили, как ты без него скис. Вы все в тину ушли, будто не было вас никогда.
– Было ещё одно обстоятельство. Таня появилась в моей жизни, и я подумал – это судьба, новый шанс. Всё началось по-другому, нечто ранее неизведанное. Нравилась мне жизнь весёлая кочевая, с поклонницами и попойками, а тут будто старт с чистого листа. Тёще требовалось доказать, что я не в валенках из своей деревни в культурную столицу припёрся. Дело своё основал, поначалу мало-мальское. Не надо дёргаться, носиться сломя голову, усилители и кофры с гитарами таскать, в общагах на чужих кроватях ночевать и бог знает с кем просыпаться. Всё стало размеренно, дом, дела. Вечер, ночь и утро с любимой девушкой. Алкоголь только по праздникам. Потом тёща соизволила, наконец, меня в их знатную семью принять, поженились мы с Танечкой, Ваня родился со всеми вытекающими заботами и радостями, масса работы. К тому же мелкий бизнес приносил по тем временам немалые деньги. Помнишь, какой кучей денег казались пятьсот долларов? Хотя музыку я всю жизнь любил, а торговлю – никогда, ничего в ней интересного нет.
В прихожей послышался шум. Незаметно, за разговорами, тянулся день, часы докрутили стрелки до четырёх. Вернулся сын, уже после тренировки и репетиции.
– Всё бухаете? – войдя, вместо «здравствуйте» сказал он.
– Что ты такой грубый, Вань? – попытался Кирилл смягчить для друга слова сына. – Ты что, дядю Сашу не узнал?
– Узнал. Здрассьте. Я думал, ты серьёзно захотел мне помочь, а у тебя всё то же самое – или работа или вот выпивка, занят вечно. Ну и не надо мне тогда ничего. Сам разберусь как-нибудь.
– Да погоди ты! Мы случайно встретились, почти полгода не виделись, – принялся оправдываться Кирилл. – Знаешь прекрасно, я давно не пью. Сегодня только маленькое исключение.
– Делай что хочешь, мне-то что! – сын, уходя, хлопнул дверью своей комнаты.
– Вань! Слышь, чего скажу! Ты бы поел для начала. А потом разберёмся с гитарой!
– Отстань, ничего не хочу, – послышалось из-за двери.
Кирилл с досадой подумал про себя: нехорошо получилось, обещал ведь. С другой стороны, как можно было Шурку отшить, если полгода не виделись, хорошо посидели. Теперь особо не с кем так душевно общаться, мало старых, настоящих друзей осталось.
– Такой возраст, – извиняюще сказал Кира, пытаясь смягчить резкие слова сына. – Личность формируется. Я в его годы такой же был. Музыкалку назло родителям бросил. Они отговаривали, правы были, наверное, хоть и достали меня к тому времени пьесы Шуберта и хоровое пение, никак это у меня в башке вместе с «Пинк Флойд» и рок-н-роллом не умещалось. Патлы отрастил до четвёртого позвонка. В школьной группе играл, в десятом классе. Получалось ли что-то – не помню, но весело было точно. И её бросил: гордым прикинулся в свои шестнадцать. Ребята ещё одного паренька взяли, гитариста, он неплохо играл, но со мной не посоветовались, вот я и сделал вид, будто страшно обиделся, всех послал. Хотя это был только повод, я тебе говорил – сам хотел бросить. Да чёрт с ними, чего теперь вспоминать. … Поступать в Ленинград поехал, хоть с моими тройками в аттестате мало было надежд. Но поступил назло всем вражьим голосам.
– Из приезжих в нашей группе только вы с Лёнькой умудрились пробиться. Вы с ним потом оказались активнее многих местных. Дискотеки ваши первые – вот когда было по-настоящему клёво!
– Да, – рассмеялся Кира. – Тоже помнишь? Делали что хотели, играли что хотели, отрывались. Сколько хороших танцулек отыграли! Помнишь, Лёнька на нашу панковскую пародию пугачёвской песенки «Всё могут короли» слайд Горбачёва в проектор засунул? Потаскали нас тогда по инстанциям! Чуть из института не выперли, гады. Кураж, правда, коммунякам тогда поломали, perestroika! А после? Кто же мог представить, что Вечный и Нерушимый в три дня рассыплется!
– Ты хоть как-то сообразил, с бизнесом своим.
– Ну, не такой уж я хороший делец. Немного денег на мобильном буме заработал, а теперь что осталось? Квартира вот эта и пара павильонов с разными фитюльками. Баланс копейка в копейку, конкурентов уйма, каждый день только и думаешь, как не угореть. Хотел в торговые автоматы уйти, надоела эта мышиная возня. Всё надоело.
– Слушай! Может, устроите воссоединение «Папаши Дорсет», чем чёрт не шутит! Понятно, без Витьки немного не то, но вы втроём живы-здоровы! Как известно, новое – хорошо забытое старое. Если не для нового поколения – хотя бы для нас, тех, которым около пятидесяти, у кого ностальгия! Песни сохранились. Неужто тяжело барабанщика найти? Главное, название группы очень сейчас подходит! – Он засмеялся громко, искренне и заразительно. Кира посмеялся вместе с ним, но почувствовал какую-то грусть.
– Смешно, Ванька то же самое говорит. Ну чего вы папа, говорит, сдулись? Неужели интересней на работу ходить каждый день? Ты уже лет пять в нормальном отпуске не был, кроме Москвы никуда не ездишь. Из телевизора и радио такой тупой музыкой грузят, что вы в компанию к ветеранам смогли бы затесаться. Не ради денег, а для веселья.
– Видишь, пацан – и тот понимает! – с воодушевлением поддержал Шурка.
– Ну да… Я с Володькой Шахриным в прошлом году в «Олимпийском» встретился, он тоже смешно сказал: чего не играете? И я про себя думаю: «Папаша» давным-давно помер, а он говорит так, будто мы вчера разбежались. Я может и рад попробовать, да только время-то упущено, эти девятнадцать лет. Мне когда-то два года на армию жаль было терять, а девятнадцать – каково? Тот Кей-Кей давно забыт. Как говорится, « сейчас я никто и звать меня никак».
Конец посиделок скомкался, когда проголодавшийся Ваня появился всё же на кухне. Шура внезапно вспомнил о каких-то мифических делах, резко засобирался, и, невзирая на уговоры ещё немного посидеть за чаем или кофе, ушёл. Тусклый день решил закончиться так же тускло, как начался.
Получить полную версию книги можно по ссылке - Здесь
| Предыдущая страница | Следующая страница |
Поиск любовного романа
|
Партнеры